Сударшана. Гл6

Голова Набоба

…Дашка очнулась на обочине дороги. Рядом  – в лепешку разбившаяся о фонарный столб с раскрошившимся светофором какой-то крутой мерс или еще там…Вокруг Дашки – солидная толпа удивленных зевак: надо же! Ни царапины, ни ушиба! Везучая тетушка отлетела на обочину, будто удара об капот и не было, поспала пяток минут, открыла глаза, встала-отряхнулась, да еще и улыбается так радостно, будто в раю побывала. Ну, наверное, теперь по девахе дура плачет…Дашка краем глаза увидала скорую, носилки, на которых несли закрытое белой простыней огромное тело с торчащими отполированными ботинками. Из кабины невозмутимый врач доставал и сосредоточенно осматривал ровно, как будто мастерски-безукоризненно пилой отрезанную бородатую с длинным лоснящимся каре волос голову, до боли напоминающую кого-то нашей героине…
– Набобин! – вдруг осенило Сушанову. Ноги подкосились, Дашка начала оседать, – ее подхватили чьи-то заботливые руки…
…В отделении милиции она бесстрастно и ровно отвечала (будто кто-то другой говорил, а не она), что – да, знала этого человека, работала под его руководством семь лет с перерывами на обед на местном телевидении, он ее с этого телевидения однажды погнал поганой метлой, после чего Дашка резко пополнела, впала в четырехгодичную депрессию, из которой только-только начала выкарабкиваться… После увольнения их пути  – Набобина и Дашки – не пересекались, слава Богу, до сегодняшнего утра. Вот такое вот маслице разлила Аннушка для Набобина….Милиция констатировала: со стороны Дашки в аварийной ситуации нарушений не было: горел зеленый для пешеходов. То ли Набоб решил, увидев Дашку, еще раз поглумиться над ней – дал газу и не рассчитал, то ли просто вдруг у его машины, стоявшей на светофоре, сорвали тормоза. Следствие, как ни ломало голову, так и не установило истину. Да еще эта невесть чем филигранно-безупречно, как острейшей бритвой, отрезанная голова покойного – мистика какая-то, чертовщина прям, алхимия средневековая…
… После опроса так и не дойдя до работы (шеф вошел в положение – отпустил), Дашка на полусогнутых приковыляла домой и рухнула на любимый душеспасительный диван. Ну, вот и «чудо». Веселенькая жизнь, однако. Круто как-то происходит все, скажем прямо. Дашка погрузилась в воспоминания о телевидении, о Набобине, обо всей той боли, которую он тогда ей принес...
…Она, по авантюрной своей природе, весьма экстравагантно завалила на телек. Пожалуй, такие коленца она позволяла себе только когда поступала в вуз и на вседозволяющей сцене. Посоветовала Дашке бросить московское информационное агентство, где ее доставали перманентные режущие и кривящие тексты редакторы, старушка-подружка, с которой они вместе когда-то работали в одной газете. Будучи сама пожизненно отравленной телевизором (любой телевизионщик вам скажет, что телек – еще тот наркотик), бабуля теперь подрабатывала на телекомпании редактором нескольких еженедельных программ. К тому же, бывший очередной бой-френд Дашки работал на том же телеке, он накануне бросил ее,.. заведя амуры с натуральной карлицей, но, блин, телекорреспонденткой! Дашке неимоверно хотелось отомстить курносому молодцу за оскорбленное самолюбие, став теледивой, само собой, покруче этой уже начинающей превращаться в сморщенное моченое яблочко малявки. Сказано-сделано. Московским тогдашним начальникам Дашка понравилась, нагло заявив, что на телеке не работала, но уверена, что у нее получится. Пару раз зажатенько так вышла в эфир, но очень быстро адаптировалась (на сцене – с малолетства, дикцию поправить помог музыкантский слух – жуткого прононса, как у большинства корреспондентов городка N у Дашки не было), нашла свою нишу – культура и коммерческие сюжеты…Похудела за два адреналинных месяца на 7 кг, стала точеной телекуклой. Да еще началась предвыборная компания – актеры повалили в городок N пачками. Губернатор, мечтавший остаться на еще один срок, привозил их за свой счет по два-три на день (рейс самолетный – интервью на телеке – и обратно в столицы). Некоторые актеры еще умудрялись выпендриваться – просить дополнительные гонорары за интервью нескольким программам, потому что в контракте стояла только одна. До того  любимый Сушановой Харапьян закатил Дашке сцену, когда она посмела прервать его наиглупейший монолог, вставив реплику о том, что, мол, пожалуй, не пора ли нам пора (ей было уже достаточно его околесицы, время поджимало). Он-то самозабвенно работал на камеру, а тут какая-то…Харапьян вспылил: «Я, наверное, для потолка рассказываю!» Дашка хладнокровно отчеканила: «Возможно»…Работали тогда по 14 часов в сутки, впрочем, и после не удавшихся выборов (Президент назначил другого губера), работы не убавилось. Только обстановочка на телеке стала несколько иной: добрейшего Дон Кихота Матеева, который брал интервью у Гагарина после первого полета в космос,  «подвинул» ничерта не понимавший в журналистике, но прекрасно разбиравшийся в технике  тиран Набобин. Начались доносы, подслушивания и подглядывания, дисциплинарные ужесточения и наказания (Набоб  – бывший военный),  папки с личными делами трещали под напором анонимного бумаготворчества завистников, подхалимов и прочей шушеры…Творчество, тем не менее, не иссякало – его из творческого человека попытками дисциплинарных взысканий не вытравишь. И, несмотря на неблагодарность редакторов, вечное ворчание водил и выпендресы операторов, работа на телеке Дашке доставляла удовольствие и давала отдачу. Потому что, что ни говори, это не только тяжелый труд, но и игра, творчество, адреналин, поиск…Ну и, что греха таить, умная и веселая, иногда в меру, а иногда и через чур амбициозная компания своих в доску, где позволены и экстравагантные выходки, и остроты, и откровенный флирт, и, когда достанут, откровенные эмоции при разборках. Это была очень органичная для сумасшедшего темперамента Дашки ненормальная, взбалмошная, сумбурная, дикая стихия. Дашка по неуемности своей бросала телек (уезжала на Север, уходила в пиар), но снова возвращалась…Набобин, скрепя сердце, трижды разрешал ей вернуться. Потому что стать тележурналистом может один из лимона народу – дар редкий, потому что какое-никакое имя у Сушановой на телеке было. Но вот в третий раз Сушановой возвращаться, по всей видимости, не стоило. Набоб, как истинный тиран, любя подобострастных, верных и преданных, ее за попрыгушество не жаловал. Начал лично отсматривать сюжеты, затем очень резко критиковать (непрофессионально и некорректно, но кто мог ему перечить?!). После просто-напросто…юная свежепоставленная редакторша, «подмазавшаяся» к Набобу, по иронии судьбы когда-то бывшая корреспондентом под руководством Дашки и затаившая на Сушанову за то, что та ее упрекнула, что надо все таки, окончив 10 классов школы и поварское училище, знать, кто такая Венера Мелосская, если ты идешь работать на телевидение…Вот эта юная карлица залезла поганым клювом к Дашке на зашифрованную страницу в интернет (Сушанова по простоте и творческой рассеянности иногда забывала закрыть страничку на компьютере), месяц собирала все, что Дашка там выкладывала о Набобе, этой редакторше и той дряни, которой они поливали корров (а рассказать было что, само собой, потому что тирания зашкаливала) и выложила все это Набобу на стол. Как сказал один звездно-Nский ди-джей, все равно, что на одном унитазе посидели… Последовало флешмобное ликование в белых накрахмаленных блузках мелкой сволочи и Набоба, феерическое увольнение Дашки. Дашка отлично понимала, что это Господь дал ей такой сильный пинок за ее критиканство и нетерпимость к злодеям, но вынести пинка не смогла: начала хандрить, жрать и толстеть. В конце концов, не выдержав тоски, бросила журналистику (после телека работать в газетах было просто как серпом по достоинству) и решила всерьез заняться поисками Бога и смысла жизни – пошла работать в эзотерический магазинчик…Вспоминая Набоба и все эти горькие события, Дашка тяжело и безрадостно  погрузилась в сон…