Чавин, сечин и чанкильо. глава 17

 17. ЗМЕИ - ВЕЕРОМ. ФЕЛИНОС - В СТОЛБИК

Теперь пришло время и нам посмотреть с близкого расстояния на Лансон, который — как считают археологи и антропологи, изучающие Чавин — был здесь главным божеством и главным объектом религиозного поклонения.

Его описание я складываю из того, что увидела, во-первых, в cамой подземной галерее, где стоит Лансон; во-вторых, из увиденной в чавинском музее копии Лансона — ее, в отличие от Лансона оригинального и подземного, можно обойти и осмотреть со всех трех сторон.

А еще из развертки Лансона, которая представляет его roll-over — она тоже находится в чавинском музее: на одной картонно-фотографической плоскости представлены сразу все три стороны Лансона; рассматривая эту развертку, отследить элементы каменной резьбы, которая украшает Лансон, легче всего.

Плюс, в-четвертых, в описание Лансона я включаю комментарии археологов, имена которых приводятся далее по тексту.

Кстати сказать, в Чавине каменных скульптур нашли на удивление много — более двухсот. Это в десять раз больше, чем в каком-либо другом прибрежном церемониальном комплексе Перу, который функционировал одновременно с Чавином (Бергер).

Но сначала пара предварительных замечаний — о чем не следует забывать, когда знакомишься с художественным стилем Чавина де Уантара.

Замечание первое. Стиль, в котором здесь выполнены каменные скульптуры — впрочем, как и стиль всей чавинской архитектуры — был нацелен на то, чтобы передать «силу эзотерических знаний».

Замечание второе. Сами эти знания «воплощались [непосредственно] в [cамом] храме и в его жрецах».

Оба эти заявления хоть и короткие, но их, очевидно, можно использовать в качестве искомых ключей, которые могут открывать двери к пониманию как самого Лансона, так и всего Чавина в целом.

Сразу хочу рассеять ваши сомнения насчет источника приведенных выше цитат. Они взяты совсем не оттуда, откуда вы подумали. Они взяты из академического текста и автор этого текста — Burger, известный и авторитерный исследователь Чавина, имя которого мы уже не раз упоминали на страницах нашей книги.

А теперь можно перейти непосредственно к осмотру Лансона — скульптуре удивительной и уникальной.

Она выполнена из каменного монолита — если точнее, то из гранита. В высоту она насчитывает 4,54 метра — совсем даже немаленькая, но, конечно, дело совсем не в том, что она высокая, а примечательная она необычной формой и неординарной резьбой.

По форме она напоминает слегка сужающийся кверху трехгранник, но в этот образ, который возникает при произнесении слова "трехгранник", следует внести некоторые уточнения.

Вверху, над головой Лансона — примерно в верхней четверти статуи — сделан широкой и горизонтальный срез, и он образует обращенную к зрителю «площадку»; в ее самой отдаленной части устроен еще один трехгранник.

Снизу обращенная к зрителю грань тоже обрезана, но только не горизнтально, как вверху, а вертикально. Не зря все-таки в свое время люди с уклоном в военно-образное мировосприятие назвали эту скульптуру «большим копьем» — что-то в этом названии есть.

Окидывая скульптуру общим взглядом, мы видим, что, по сравнению с туловищем, голова Лансона несоразмерно большая: на нее приходится треть высоты статуи, и из-за этого само тело производит впечатление укороченного и плотного.

Как и во многих других статуях, относящихся к различным доколумбовым культурам этого региона, шея у Лансона не просматривается, и голова сразу переходит в туловище.

Тут позволю себе небольшое отступление. Как-то после посещения Тиауанако я задумчиво шла центральной авениде в Ла Пасе и размышляла как раз на эту тему: почему у тех скульптур, что я видела в самом сайте и в музее — почему это они без шей обходятся? У людей же есть шея. У меня она, во всяком случае, точно есть. И тут мне навстречу, словно в ответ на мои мысли, идет мужчина. Я смотрю на него и вижу, что туловище у него сразу смыкается с головой, безо всяких там переходных и стыковочных деталей типа шеи -- для европейского человека такое зрелище несколько диковинно, но я сразу все поняла. А как только поняла, стала такие телесные конструкции вокруг себя замечать — и в Боливии, и в Перу, и в Гватемале.

Но возвращаясь к Лансону. Резьба, которая украшает его со всех сторон, замысловатая — и человеку непосвященному разобраться в ней, так же как и вообще разобраться в иконографии Чавина — вот так чтобы сразу — достаточно сложно.

Потому что мало того, что Лансон обладает, опять-таки по словам Бергера, «mysterious quality» -- понимание представленных на нем изображений еще больше усложняется использовавшимся в Чавине художественным стилем.

Весь этот стиль буквально пропитан, если пользоваться словами Тельо, metaphorical substitutions; в терминологии Rowe то же самое называется умным и загадочно звучащим словом “kennings.” Но суть этих слов проста. Это когда что-либо изображают на основе сравнения или уподобления — когда, например, волосы на голове становятся змеями или когда на месте лодыжек (на другой статуе, не на Лансоне) появляются головы, оснащенные клыками.

Стоишь в подземной галерее, смотришь на Лансон — и глаз сначала выхватывает какие-то отдельные детали — какие-то завитки... какие-то линии... углы... но в единую картину складываться они никак не желают.

Задача осложняется еще тем, что две обращенные к зрителю стороны монолита сходятся под достаточно острым углом и осмотреть сразу обе  смежные стороны, где сюжет одной плоскости продолжается на другой -- осмотреть пусть даже частично — задача проблематичная.

Сложить увиденное воедино проще всего, если после визита в археологической сайта нанести последующий визит в расположенный на окраине городка музей и посмотреть там на развертку Лансона — и тогда да, детали действительно начинают постепенно складываться в картину, которая кажется целостной, хотя все равно до конца в этом не уверен.

А неуверен потому, что параллельно с тем, что рассматриваешь Лансон, еще пытаешься понять, о чем, собственно, говорит резьба, покрывающая этот монолит. О чем она могла поведать давнему священнику и пилигриму? Что в ней видит современный научный исследователь, посвятивший Чавину годы своей жизни? И что в нем видит обычный посетитель? Ну вот я, например.

Если говорить про себя, то стоя в подземной галерее и вглядываясь в изображения, представленные на Лансоне, я чувствовала себя полным аутсайдером: настолько все изображенное на нем было сложно для восприятия — ни в одной мировой культуре ничего похожего я не встречала.

В общей сложности только перед одним Лансоном в его разных ипостастях — то есть, исключая все другие музейные экспонаты — я скромно простояла часа полтора. Сначала в подземной галерее, а потом перед его изображением в музее — делая зарисовки и записи и пытаясь сложить увиденное в единую и, главное, осмысленную картину.

Что касается первого вопроса — относительно древнего священника и давнего пилигрима: «что они видели в Лансоне?» — то обращаться с этим вопросом напрямую, понятное дело, не к кому; поэтому на нем мы сейчас задерживаться не станем и сразу перехойдем ко второй части второго вопроса: «что видит в нем современный посетитель?».

Находясь в Чавине в роли посетителя-аутсайдера, видим мы вот что.

Видим, что стороны у монолита неровные и несут на себе печать то ли рукотворности, то ли просто эрозии; последнее, в свою очередь, может указывать на большую древность этой статуи.

Видим, что стороны этого трехгранника украшены резьбой, и, если посмотреть по развертке, то резьба эта складывается в фигуру некоего существа. И что в нем представлены одновременно черты как антропоморфные, так и зооморфные.

При этом не упускаем из виду, что чавинскому искусству вообще свойствены зооморфные изображения — изображения фелинос, змей, птиц, кайманов и обезьян в Чавине отнюдь не редкость.

Эти животные не всегда представлены в своем «чистом» виде, а часто, как мы это видим на примере Лансона, предстают в различных гибридных комбинациях. В случае Лансона зооморфные образы, правда, не доминируют: они просто навешаны на антропоморфный образ статуи как разные частности -- но навешаны в изобилии.

Вот, например, головы фелинос и головы змей: они и над головой Лансона, и на его центральной, и на его нижней части. Здесь и дальше я буду использовать испанское слово «фелино», потому что оно звучит короче и гораздо благозвучнее, чем русское словосочетание «кошкообразное существо».

Одет Лансон в нечто, что можно принять за тунику; по ее низу идет «бахрома», а из-под нее по обеим сторонам свисают обращенные к земле головы фелинос — с каждой стороны по одной. Шеи у них длинные и похожие на змеиные, однако мне они больше напоминают не змей, а те каменные фелиньи головы, которые раньше размещались на внешних стенах чавинских общественных зданий. Потом их из стен повыдергивали, и сегодня некоторые из тех голов, что не успели пропасть без вести, выставлены в музее Чавина.

На них сзади имеется длинный такой каменный штырь — и этот штырь был вделан в стену таким образом, что его из стены видно не было — из стены торчала одна только голова. По-испански эта комбинация, выполненная из монолита, называется cabeza clava. Одну такую cabeza clava и по сей день можно увидеть в стене в самом археологическом сайте.

Чуть ниже губ почти на всю длину лица горизонтально протягивается полоса с меандрами; в описаниях Лансона она проходит под названием «пектораль», но такое ее назначение сомнительно, потому что она расположена не на груди, а прямо подо ртом. Есть еще и другая «пектораль», но она тоже на пектораль не тянет, потому что расположена не на груди, а чуть выше колен.

А вот и лицо Лансона... в нем прежде чем на чем-либо другом, мой взгляд останавливается на выступающих изо рта длинных клыках — их два; они обращены вниз и направлены в сторону украшенных круглыми серьгами ушей. Располагаются клыки «неправильно», потому что помещены на месте пятого правого и пятого левого зубов, а в жизни у фелинос они всегда третьи правые и третьи левые — и у человека, кстати, тоже они третьи.

Но не только эти два клыка выдают присутствие в этой скульптуре фелино, о нем еще говорят и лансоновский рот, и его нос.

С носом, вроде бы, все понятно: он похож на фелиний, а вот почему рот фелиний? По аналогии я подумала про те скульптуры ольмеков, где изображены were jaguars, ягуары-оборотни — у них тоже рты неординарные, но просмотр большого числа фотографий каменных вер-ягуаров сходство их ртов со ртом Лансоном не выявил.

У Лансона верхняя часть рта - по сравнению с ольмекскими - совсем другая: в нем оба верхних уголка губ образуют два круга - один вписан в другой, а внутри меньшего круга выбит крестик. При виде этого крестика у меня в голове каждый раз возникает изображение шурупа, который идет под крестовидную отвертку.

Кроме разместившихся на неположенном им месте клыков, фелинообразного носа и рта с шурупами, голова статуи имеет и другие достопримечательности. В их число входят большие круглые серьги с круглым отверстием внутри — они такие большие, что свисают до самого подбородка. Мне их наличие у Лансона очень импонирует -- у меня насчет сережек просто пунктик.

Глаза у него круглые, а вокруг глаз и на лбу — разные завитушки. Cудя по их местоположению, это брови и волосы, но только не простые, а как про них говорит Тельо, метафоризированные.

И прическа, и брови, украшающие Лансон, производят на зрителя должное впечатление: они заканчиваются змеями, расходящимися в стороны на манер раскрытого веера. Извивающиеся и синусообразные, они устремляются за пределы головы, в надежде сползти с нее и потом разбрестись по сторонам.

Такие же расходящиеся открытым веером змеи представлены и на переносице. И из внешних уголков глаз с каждой стороны опять-таки свешиваются вездесущие змеи — с каждой стороны по две.

Однако присутствие на Лансоне змей нас никак не должно удивлять — они вообще популярный персонаж в доколумбовых культурах Перу; впрочем, без змей не обошлась, пожалуй, ни одна древняя религия и ни одна древняя культура.

Дальше наш взгляд поднимается вверх, и мы осматриваем пространство над головой Лансона. Справа и слева от нее вертикальными столбиками поднимаются небольшие фелиньи головы — в каждом столбике их по три.

В двух нижних головах ровно по центру проходит горизонтальная полоска зубов с двумя выступающими клыками: один смотрит вверх, другой вниз, а сама полоска делит голову на две абсолютно симметричные части, поэтому и в нижней части головы, и в верхней размещается по одному глазу. Они представлены фронтально, точно также, как фронтально на этой голове показаны и зубы.

Чтобы зрителя запутать еще больше, многие элементы изображений на чавинских стелах и статуях повернуты по отношению друг к другу на 90 или на 180 градусов, и быстро понимаешь, насколько это решение удачное. Удачное оно потому, что, разглядывая резьбу на Лансоне, параллельно с этим еще делаешь и гимнастические упражнения для шеи.

Вот и в этом случае над двумя нижними фелиньими головами зависла третья. Третья голова повернута на 90 градусов и смотрит открытой пастью вверх; в отличие от голов нижних, глаз у нее один. В статьях на развивитие наблюдательности тоже помещают рядом два рисунка -- найдите десять различий.

Так... что там дальше в Лансоне. Дальше можно возрадоваться: осталось только три основных элемента: желобки, руки и ноги — and we are done.

Про желобки. Над головой, прямо по центру, разместилось два обращенных к небу желобка, по которым, как полагают, стекала кровь — ее туда выливали в ходе жертвоприношений; то есть, это Тельо так считал, что Лансон как культовый объект в ходе церемоний поливали кровью.

Я, правда, пока не читала, чем конкретно — какими химическими анализами — подтверждается эта теория именно в случае с Лансоном. Сейчас, скорее всего, жизненность этой «кровавой» теории придает устоявшееся мнение, что церемонии на побережье и в сьерре Перу -- в общем и целом -- тогда проводилась именно так, с кровопролитием.

И в завершение переходим к осмотру верхних и нижних конечностей Лансона.

Про верхние, бросив на них беглый взгляд, можно сказать, что они представляют руки, и в их положении я даже усматриваю абхая мудру.

Напомню, как эта мудра выглядит, приведя Лансон в качестве наглядного примера.

Кисть правой руки поднята на высоту плеча, и сама рука несколько наклонена вперед; пальцы примыкают друг к другу, и ладонь обращена к зрителю — на ладони Лансона можно даже рассмотреть две ярко выраженные и глубокие линии, которые наверняка могли бы порадовать грамотного хироманта. Что же касается его руки левой, то ладонью она обращена к телу и направлена к земле. Абхая Мудра на санскрите означает «без страха» и традиционно означает защиту, хотя еще она могла обозначать «проповедь» или «учение».


И руки, и ноги скульптуры выглядели бы вполне антропоморфными, если бы не досадные мелкие детали, в которые быстро упирается взгляд и которые это первое впечатление разрушают.

Если его руки сначала и кажутся человеческими, то, приглядевшись, отмечаешь, что на пальцах растут не ногти, а узкие и треугольные когти. И ноги тоже вполне могли бы сойти за антропоморфные, если бы этому не препятствовали все те же когти — длинные и заостренные, похожие то ли на птичьи, то ли на фелиньи.

Но все равно, даже несмотря на эти противоречивые детали внешности Лансона, сама его фигура в целом выглядит антропоморфной — наверное, потому, что зооморфной она точно что не выглядит никак.

На Лансоне осталось еще и несколько других деталей, к которым я в своем описании не обратилась — пусть останется некая недосказанность... и свободное пространство для вашего воображения.

Напоследок только скажу, что описание Лансона — это не более чем разминка. Резьба на каменных обелисках, которые носят имена Тельо и Раймонди и которые тоже были найдены в Чавине, гораздо сложнее. Их я описывать не возьмусь.