Ольга. Часть 31

Наташка отнеслась к нашему отъезду в Ленинград  совершенно спокойно, как к само собой разумеющемуся. С вечера, придирчиво осмотрев, привела в порядок мой праздничный прикид, утром  перед расставанием жадно исцеловала всю душу и тело, и с ехидной ухмылочкой "Надо и предкам глаза помозолить", быстренько унеслась на работу.

Олька прикатила на вокзал одна, без мужа, с коробкой наших подарков и небольшой сумкой вещей на три дня. Меня совершенно не волновало, почему вдруг Валерка не пошёл её провожать? Раз не пошёл - значит не пошёл. Это их личное дело, оно не касается ни меня, ни нашей с Олькой поездки. Два счастливых и совершенно свободных человека, стоя на перроне в ожидании поезда, бесстыдно обнимались после стольких дней разлуки открыто целовались и не обращали ни на кого ни малейшего внимания. Это вокзал, а на вокзале можно не скрывать свои чувства.  Поезд ещё не показался на горизонте, а нас охватило удивительно приятное ощущение, что мы остались, наконец, вдвоём, полностью оторвав себя от всего на свете, даже от назойливой видимости окружающей жизни.

Состав до боли привычно грохотал, вздрагивая на стыках. Я лежал на верхней полке в темноте ночного плацкартного вагона и, свесив вниз голову, любовался той, которая тихо спала внизу, прямо подо мной. Повернув на куцей подушке голову и откинув в сторону ладошку с согнутыми пальчиками, Оля тихо покачивалась под стук колёс, чуть приоткрыв в сладком сне самые милые и самые очаровательные на свете губки. Господи, как же давно я не видел её вот такой, безмятежно спящей? Как же давно мы не были рядом всю ночь, напролёт? Невыносимо хотелось спуститься, присесть перед ней на колени и до самого утра охранять её тихий сон, невесомо целуя эти губы и подушечки пальцев. С каждой минутой, с каждой станцией, с каждым призрачно-голубым фонарём, пролетающим за окнами, все сильнее и сильнее накатывало удивительное ощущение поистине вселенской оторванности от всего, что ещё совсем недавно было нашей жизнью и назойливым окружением этой жизни. Поезд стремительно летел вперёд, и всё прошлое становилось далёким, пустым, нереальным, совершенно посторонним, словно это  было очень давно и не с нами. Мы двое - я и она, мы рядом, мы вместе, и больше ничего в этом мире не существует, даже никогда не существовало... Под мерный перестук колёс, весь окутанным этим сладким ощущением, я и сам незаметно провалился в грохочущий вагонный сон.

Ленинград встретил ярким утренним солнцем и невероятно синим, совершенно безоблачным небом. Едва мы вышли на перрон с сумками и коробкой, к нам заспешила молодая, лет тридцати, женщина с удивительными янтарно-табачного цвета глазами, одетая в белую блузку и простой серый сарафанчик, улыбнулась, тут же деликатно спросила:
-- Вы Оля и Георгий?
Мы дружно закивали головами, понимая, что нас уже встречают.
-- А я - Вера, сестра Сергея... Пойдёмте, Вы у меня остановитесь и ночевать будете.
Все всё поняли, улыбнулись, переглянулись. Мы подхватили свои вещи и, не задавая лишних вопросов, двинулись за колоритной провожатой мимо вокзала на шумную, многолюдную улицу. Я не столько увидел, сколько всем нутром почувствовал, что у Ольки, как и у меня, от волнения заколотилось сердце от одной лишь мысли, что мы находимся в Ленинграде. Всё, о чём раньше только читали, видели в кино и по телевизору, теперь было наяву перед нами. Невский проспект, огромные помпезные здания, толпы людей, сотни машин. Вера понимающе улыбалась, показывала во все стороны рукой,  рассказывая на ходу, где и что из всем известных достопримечательностей находится, и как их можно будет найти. Сразу бросилось в глаза, что Ленинград совсем не похож на Москву. Даже здесь, вблизи вокзала, всё казалось другим, более спокойным и не таким суетливым, каким-то приветливым, открытым, даже просто радостным.
Мы быстро свернули с Невского на небольшую улицу, потом ещё и ещё, в какие-то улочки и переулки. Огромные дома-дворцы сменились простыми и серыми. Вера провела нас под круглую арку во двор, я кинул взгляд вверх и обалдел - это же настоящий Ленинградский двор-колодец! То, что мелькало в фильмах про Петроград - высоченные стены, ряды огромных окон и где-то в вышине маленький бесформенный кусочек синего неба. Тёмный, гулкий подъезд, широченная лестница, огромные крашеные-перекрашение двери. Вера щелкнула ключом, и мы оказались в маленькой квартирке, словно ожившей из тех же фильмов. Крохотная прихожая, кухонька, комната и везде несоразмерно высоченные потолки. Всё заставлено знакомой и нереально ожившей историей. Опять накатило ощущение, что это тоже из кино - шкаф, этажерка, фотографии на стене, круглый стол с плюшевой скатертью и кистями по краю.
Гостеприимство хозяйки оказалось настолько простым, настолько искренним и доброжелательным, что мы с Олькой немного оробели, не зная, как себя вести. Она сразу потащила Ольку в ванну, чертыхаясь, разожгла огромную газовую колонку, извлекла из шкафа два белоснежных полотенца. Никаких разговоров! Сначала с дороги в душ, потом чай, а потом она хотела бы вместе с Ольгой пойти в парикмахерскую, если я не против погулять в одиночестве по городу или просто отдохнуть в квартире. Конечно, я не против, и Оля не против составить компанию этой удивительно простой и удивительно общительной даже не женщине, а просто девушке, нашей ровеснице, хоть она и выглядит немного постарше нас.
Пока Вера провожала Олю в ванну, я с интересом осмотрел комнату. Среди обилия всего в глаза бросился изумительный карандашный портрет мужчины, нарисованный на простом альбомном листе и приколотый старой, тёмной от ржавчины кнопкой прямо к стене над хозяйской кроватью. Глядя на самоуверенное и довольно красивое лицо, каким-то шестым чувством ощутилось, что художник ненавидит этого, с любовью нарисованного, красавчика. Странно - висит над кроватью и так ненавистен?
Едва Вера торопливо выскочила из ванной, показывая на диванчик и рассказывая, что Оля буде спать здесь, а мне, как мужчине, придётся потерпеть на раскладушке, я не удержался и кивнул на портрет.
-- Вера, а Вы сами рисовали?
Янтарные глаза пролетели по мне с нескрываемым удивлением и, мгновенно скользнув по портрету, унеслись куда-то в сторону.
-- Да, сама. Только я его не люблю...
Слова прозвучали странно и непонятно, словно она говорила и про сам рисунок, и оправдывалась увиденным мной авторским отношением к тому, кто на нём изображён. Вера поторопилась увести разговор в сторону.
-- Георгий, давай на "ты", хорошо? Я, ведь, не старая ещё.
-- Ой, извини. Конечно...
Я даже стушевался, словно своим "выканьем" ненароком обидел нашу добрую и заботливую хозяйку.
Быстро ополоснувшись в полутьме под гнутым душем среди стойкого ванного запаха мыла и сырости и, едва выйдя на свет, я был усажен улыбающимися, словно старые добрые подруги, Олей и Верой за небольшой кухонный стол. Странно. Мы словно приехали не на свадьбу Лизки, а просто к Вере в гости. И Оля уже совершенно ничего здесь не стесняется, хотя не прошло и получаса, как мы переступили порог этой маленькой, тесной квартирки.  Уже за чаем Вера выдала весь распорядок сегодняшнего дня и наших предстоящих передвижений. Сначала они едут в парикмахерскую, если, конечно, я не составлю им компанию, потом возвращаются сюда, переодеваются в праздничное, и мы втроём отправляемся на метро в кафе, где состоится долгожданная свадьба.

Автобус выскочил к Неве неожиданно, словно вырвался из тесного каменного плена, и также неожиданно за стеклом поплыли знакомые с детства стены и шпили Петропавловской крепости, гранитные набережные, огромная, широченная, настоящая и впечатляющая чем-то, грандиозно неописуемым, река. Олька почти по-детски едва не захлопала в ладошки.
-- Ой, Гошка! Петропавловка! Хочу туда... Давай, потом сходим?
Длиннющий, гнутый мост пронёс нас над блестящей водой на другую сторону реки, и сзади в стороне мелькнуло ещё одно чудо - Зимний дворец. Но вскоре все величественные символы города на Неве опять исчезли за серыми домами и узкими тёмными улицами.

Олька и Вера выскочили из парикмахерской вдвоём, весело смеясь и сияя, как необыкновенно светлое, беспечное и радостное Ленинградское солнце. Обе красивые и  вмиг ставшие вдруг ещё прекрасней. Быстрая дорога домой, уже не так волнующие силуэты исторических зданий, одевания, переодевания, помада, платья, духи. И опять ослепительное солнце, помпезные улицы, кипящие озорной смолой счастливые Олькины глаза, сияющая, но уже сильно повзрослевшая  Вера с пышной причёской, янтарными бусами в глубоком вырезе платья и удивительными янтарными глазами... Всё это слилось вдруг со словом "Ленинград", уже навсегда превратив его для меня в город праздника,  красоты  и переполняющей душу свободы.

Мы спускались вглубь метро по бесконечному эскалатору. На нас троих обращали внимание едущие вверх и стоящие рядом. Да, сезон белых ночей был в самом разгаре, гостей и туристов в городе, наверняка, полным полно. Но сразу бросилось в глаза, что Ленинградцы отличаются от Москвичей и, вообще, от всех удивительной неяркостью и простотой в одежде. Поэтому мы трое выглядели неожиданно ярким и несдержанно счастливым пятном среди неброской массы пассажиров невероятно глубокой Ленинградской подземки.

Тот Ленинград, куда привёз нас поезд, оказался совсем другим, обычным, жилым, более будничным. На тихой зелёной улице возле больших стеклянных окон кафе уже толпились нарядные люди. Мы, поздоровавшись, вошли внутрь. Странно. Среди многочисленных, молодых и не очень, гостей не было почти никого знакомых, но нас встретили, как самых главных и желанных. Знакомства, рукопожатия, улыбки. Вера почти не отходила от нас, представляя родственникам и знакомым ей друзьям Сергея. Да, конечно, это свадьба Сергея. Как и ожидалось, с Лизкиной стороны, приглашённых оказалось совсем мало. Шикарно одетая Лизкина мама с не менее нарядной свахой, как водится, бегали, суетились и волновались в ожидании молодых. Я снова видел её лишь издалека и мельком. Сразу подошёл Лизкин отец, плечистый, сильный майор, хоть и одетый в стильный гражданский костюм. Поздоровался, крепко, по-мужски, пожал руку, по-военному пристально глянув в глаза. Я лишь улыбнулся. Мне нечего от него скрывать. Я совершенно свободен. С его дочерью нас связывает теперь лишь настоящая, искренняя дружба, больше ничего. Показалось, что майор понял это, тут же улыбнулся в ответ и крепко хлопнул ладонью по плечу - теперь между нами всё предельно ясно, как в уставе.
Майор подвёл к нам старую и совсем седую женщину с большой серебряной брошью в воротнике строгой белой блузки, представил - бабушка Лизы.
-- Ой, Олечка, это ты? -- она по-старчески всплеснула руками, -- Лизунька столько про тебя рассказывала. Ох, какая же ты красавица... А это муж твой?
Она перевела на меня взгляд, полный самого искреннего счастья. Олька даже стушевалась от неожиданности.
-- Нет, это наш одноклассник, Георгий Бородин...
-- А, Георгий, -- как-то по-детски разочаровано пропела старушка, -- а муж-то почему не приехал?
-- Он в командировке,-- выпалила Олька.
-- Жалко... Праздник-то какой сегодня...
Майор увёл старушку, а я так и не понял про командировку. Что, Валерка, действительно, куда-то укатил, раз не приехал на вокзал проводить молодую жену? Или Олька сходу придумала традиционную отговорку? Спрашивать у неё не хотелось из принципа. Я дал себе клятву, да и не хотелось уже ничем возвращать себя в ту нашу жизнь, от которой мы так легко и приятно оторвали себя в этом удивительном городе.

На улице длинно и протяжно загудели автомобильные клаксоны, возвещая о том, что новоиспечённая жена приехала с новоиспечённым мужем. Сердце ёкнуло от этих пронзительных звуков. Сколько их уже было в моей жизни? Но все они не для меня. И этот вот, тоже. Все заспешили на улицу. Олька среди торопливой суеты до боли знакомо оглядела меня с головы до ног, заботливой женской рукой поправила галстук и, на секунду прижавшись горячей грудью, жарко лизнула в губы.

-- Ну, что, не муж? Пошли встречать не жену?

==============================================
Часть 32: http://www.proza.ru/2014/07/23/1010