Встать на перекрестке продолжение 9

                Дополнительное расследование


Выслушав постановление суда о направлении дела на дополнительное расследование, Михаил Андреевич в очередной раз хотел с облегчением  сделать глубокий выдох, но в этот раз постерегся. Как выяснилось впоследствии, правильно сделал. Потянулись  недели томительного  ожидания.
 
Истек еще месяц. Каждую неделю  звонила потерпевшая и спрашивала: ну что, как дела? На что Пушкарев неизменно отвечал: дело в следственном управлении и других известий нет.

 Наконец, неизвестность стала невыносимой и во время очередного визита Лидия Михайловна, не удержавшись, робко попросила: может, сходим к следователю, узнаем что-нибудь?

- Давайте сходим, - секунду поразмыслив, согласился Михаил Андреевич, - хотя бы узнаем, что и как.

Договорились на завтра, чтобы не откладывать  визит в долгий ящик.

В десятом часу утра следующего дня Михаил Андреевич с потерпевшей шли по коридору следственного управления, всматриваясь в таблички на дверях.
 
Фамилия следователя им была уже известна - Федорчук. Его кабинет находился в самом конце длинного коридора.  Пушкарев  постучал и, приоткрыв дверь, произнес:

- Разрешите войти?!

- Минуточку! Минутку подождите, - быстро проговорил в ответ следователь, не отрывая взгляд от компьютера, на экране которого завершалась увлекательное побоище (четвертый уровень!).

- Просит подождать. …Занят! - шепотом многозначительно ответил Михаил Андреевич на немой вопрос потерпевшей.

Прошло еще полчаса. Игра, как назло, никак не заканчивалась победой. Федорчук упорно сражался, но столь желанные слова «Вы победитель!» не появлялись на экране компьютера, несмотря на все его старания.

Наконец, вспомнив о просителях по ту сторону двери, он с неохотой нажал клавишу «пауза» и, взглянув на дверь, громким голосом объявил: «Входите!»
 - Присаживайтесь, - жестом руки следователь показал на кресла, - слушаю вас.

- Мы на минутку, - опускаясь в кресло, произнес Пушкарев, - я хотел бы выяснить, что с делом Шальновой.

- С Шальновой, - переспросил следователь, морща лоб, -  все нормально. Предъявили ей  обвинение в совершении умышленного убийства из корысти, с особой жестокостью, а также в покушении на убийство малолетнего ребенка.
Пушкарев повернулся  и многозначительно посмотрел на Лидию Михайловну.

- А почему сразу не было такого обвинения? – не выдержала потерпевшая, глядя в упор на следователя.

- Так экспертиза же была! - отводя глаза, объяснил следователь. - Помните, я говорил вам тогда, в самом начале. Что вы от меня хотите? Я человек маленький, подневольный, что мне скажут - то я и сделаю.

Следователь наклонился, что-то выискивая в нижнем ящике стола.

 - Вину не признала, - продолжил он, вытащив папку, - настаивает на сильном  душевном волнении, ну вот, как бы  и все.

- Что ж, - произнес Михаил Андреевич, опустив голову, - и на этом спасибо. Мне пришлось столько жалоб и заявлений направить, ждать четыре года. Что ж! Лучше поздно, чем никогда.

 Прошла минута в молчании. Пушкарев поднял голову и, глядя на следователя, спросил.

-  А  почему не берете под стражу Шальнову? Она же обвиняется в особо тяжком преступлении. Я помню ваши слова: будет особо тяжкое - возьмем под стражу, не будет - не возьмем!  Обычно в таких случаях  обвиняемые находятся под стражей, не правда ли?

 - Так-то оно так, уважаемый Михаил Андреевич, ну вы же понимаете?! Есть официальные справки о тяжелом заболевании, в конце концов, две попытки самоубийства.

Тут Лидия Михайловна не вытерпела и с досадой произнесла:
 
- И обе неудачные.

Федорчук замахал руками.

- Не хочет она в тюрьму, вот и пытается сделать вид, что жизнь надоела. Поймите меня! Я же не враг рода человеческого, я все понимаю. Следствие вот-вот закончится, и дело будет в суде, пусть там и берут под стражу. По крайней мере, я Шальнову не освобождал, это суд  отпустил её на подписку, вот пусть он и арестовывает. Извините, у меня много работы, я вам сообщу. Пожалуйста!

Только потерпевшая с адвокатом  направились к выходу, как следователь, спохватившись, произнес:

- Адвокат, останьтесь, у меня есть пара вопросов!

Михаил Андреевич, вернулся к креслу, выжидательно глядя на следователя. Тот уткнулся в экран и молчал. Когда молчание чересчур затянулось, он, не отрывая глаз от экрана, произнес:

- Михаил Андреевич! Вы же понимаете?! Я тут работал, обвинение предъявил Шальновой, на котором вы, кстати, очень настаивали, Вы же понимаете! Ну и, хотелось бы, чтобы моя работа была соответствующим образом оценена, как вы думаете?

- Я даже не знаю, что вам ответить. Конечно, любая работа должна быть оценена по достоинству … . А что вы имеете в виду? – сделав непонимающий вид, спросил Пушкарев.

Следователь оторвал взгляд от экрана и посмотрел на адвоката.

- Как что?! Михаил Андреевич! Вы же понимаете!

- Хотелось бы уточнить.

- Я не понимаю, что же здесь надо уточнять?! Ну пусть что-то принесет, - в голосе Федорчука чувствовалось раздражение.

- Но она же потерпевшая! – начал было возражать  Михаил Андреевич.

- Хм, ну и что, - перебил следователь. – А мне какая разница, я же работал.

- Хорошо, я передам, - сухо ответил Пушкарев, не глядя на него.

- Мне ваша передача, Михаил Андреевич, не очень нужна, вы должны её обязать, понимаете? Обязать, а не передать! – неприятно улыбаясь, проговорил следователь, делая ударение на слове «обязать».

Михаил Андреевич смутился.

- Я полагал, что такие действия не входят в обязанности защитника потерпевшей!

- Михаил Андреевич! Дорогой мой, я же в шутку, понимаете, в шутку, а вы, оказывается,  шуток не понимаете! Ну что же это вы, адвокат Пушкарев!  -  Федорчук покатился со смеху. Хохотнул и вновь уткнулся в экран.

- Я могу идти?

- Да, конечно, – тотчас согласился следователь, пряча улыбку.

Смех продолжал звенеть в  ушах, когда Пушкарев закрыл дверь и направился к выходу. Завидев выходящего Пушкарева, потерпевшая подошла к нему.

- Я говорил с ним по другому делу, - поспешил успокоить Михаил Андреевич. Взяв под руку Лидию Михайловну, Пушкарев  продолжил.

- Так вот! - произнес Михаил Андреевич после недолгой паузы. - Никто не хочет исправлять свои ошибки и признавать вину. Суд кивает на прокуратуру, а прокуратура на суд и обратно, поэтому никто не собирается брать Шальнову под стражу.

Прошло еще три месяца.

По закону  досудебное следствие после возвращения на дополнительное расследование  не может продолжаться более двух месяцев, а уже прошло три.  Следователя  Михаил Андреевич решил больше не посещать, а вместо этого написать в прокуратуру письмо с просьбой информировать потерпевшую о результатах следствия.

Ответ не заставил себя долго ждать и звучал следующим образом: «В настоящее время следствие по делу приостановлено, так как Шальнова находится  на стационарном лечении в психиатрическом отделении диспансера, как страдающая психическим заболеванием. При таких обстоятельствах проведение следственных действий с Шальновой невозможно и двадцать четвертого июня 2007 года следствие приостановлено».

- Но это же явная ложь! - невольно воскликнул Пушкарев, прочитав ответ. - Шальнова не страдает психическим заболеванием, это доказали три стационарные экспертизы (в Одессе, в Киеве и в Херсоне), независимо друг от друга. Сколько же можно! Я уже на грани нервного срыва, еще чуть-чуть и  врачи-психиатры могли бы мне уверенно поставить диагноз: тревожно-дисфорическое транзиторное сумеречное расстройство психики. Еще чуть-чуть и эпилептические припадки начнутся у меня. Что делать?! Придется жаловаться  дальше.

Прошла неделя, и на столе перед Михаилом Андреевичем лежало письмо заместителя прокурора области.

- Н-да, - пробормотал он, читая, - более содержательно, но все то же. Изучением дела установлено: Шальнова находится на стационарном лечении по поводу заболевания эпилепсией. Двадцать четвертого июня  2007 года ей предъявлено обвинение в совершении умышленного убийства из корысти и с особой жестокостью. В этот же день следствие по делу приостановлено  в связи с тем, что Шальнова с двадцать шестого мая того же года находится  на стационарном лечении в психиатрическом отделении диспансера, как страдающая психическим заболеванием. Оснований для отмены постановления о приостановлении следствия  заместитель прокурора области не усмотрел.
 
- Что же это получается? - несколько озадачено произнес Пушкарев, откладывая письмо в сторону, -  следователь вызвал обвиняемую Шальнову в прокуратуру, предъявил обвинение и допросил в качестве обвиняемой в присутствии адвоката в тот момент, когда она находилась на стационарном лечении в психиатрическом отделении и страдала тяжелым душевным заболеванием? Такого, конечно, быть не может. Значит, - заключил Михаил Андреевич, - ответ составили не думая и не читая, что написали.

Минут пять Пушкарев  сидел молча за столом. Не выдержав тишины и меланхолии своего наставника, его бессменная  помощница Танечка  отложила в сторону кодекс и окликнула его:

- Михаил Андреевич!

- Да.

-  Я работаю с Вами уже давно и вот мне интересно узнать?

- И что же?

- Вот адвокаты, и Вы в частности,  в большинстве случаев защищают преступников, тех, которые убили ни в чём неповинных людей. Да, я далеко не профессионал и не знаю, стану ли? Некоторым образом я общаюсь с Зоей Викторовной, это моя знакомая, она, кстати,  адвокат, да вы её знаете! - воскликнула Танечка, слегка раскрасневшись.

- Так вот, она мне говорит: «Начала защищать – включила тумблер, закончила дело - выключила тумблер!».

- То есть душевные переживания и волнения  адвокат должен исключать? Так что ли?  – уточнил Пушкарев.

- Да, - подтвердила помощница, - самое важное условие, как она говорит,  это умение делать своё дело только головой, а душу отключать. Вы знаете, Михаил Андреевич, у меня есть мечта – стать настоящим профессиональным адвокатом. Но я не знаю, получится ли у меня? Есть ли во мне этот дар? Смогу ли я стать таким защитником? Смогу ли помогать людям?

Пушкарев молча сидел, пытаясь рассеять остатки своей меланхолии. Танечка продолжала.

- Я с вами почти три года, Михаил Андреевич, и что ж я заметила! Только человеческую мерзость: жадность, ненасытность, цинизм, бездушие и равнодушие. Каждый дрожит за свою шкуру, а страдания и боль других никого не интересуют! Михаил Андреевич! Никого! Вот что меня пугает. И это все сплошным потоком! На вашем месте я бы возненавидела людей.

- И стала бы больше любить собак! –  тихо и как бы нехотя ответил Пушкарев, продолжая смотреть в одну точку.

- Да! - С азартом подтвердила Танечка, - совершенно правильно и очень печально! Собак я очень люблю, но как хочется все-таки больше любить людей.
Михаил Андреевич, дождавшись паузы, произнес.

- Танюша! Послушай меня! Во-первых, помогать могут все, без исключения, независимо от материального положения, цвета кожи и вероисповедания, было бы желание, как говорится! Так что не бойся, без страха и сомнений – вперед!  Во-вторых, я исхожу из следующего: человек - существо противоречивое, заключает в себе как добро, так и зло. Почему так?  Бог создал человека по своему подобию и образу, и впервые в истории мироздания Создатель только  ему предоставил наивысшую степень свободы. Кроме человека, таким даром никто больше не обладает. Ни микромир, ни макромир. Мир неживой материи вообще не свободен. Растительный мир имеет самую низкую степень свободы, животный мир обладает уже более высокой степенью (подчиняясь правилам поведения и существуя в определенных земных ареалах), но наивысшая степень свободы все-таки у человека. Именно этот парадокс позволил людям по своему усмотрению делать выбор, совершать добро или зло. То есть именно свобода, дарованная Богом, породила добро и зло.

- Ну, - засомневалась было Танечка, - а разве камень не может причинить человеку зло, или, допустим, собака может его укусить.

- Так  ведь ты путаешь вред со Злом, а пользу с Добром.  Любой предмет на земле, любая тварь может причинить или пользу или вред, в зависимости от обстоятельств. Но Зло может причинить исключительно  человек, только в его душе живет гордыня, жадность, зависть, ненависть, равнодушие, ну и так далее. Разве у той же собаки ты когда-нибудь наблюдала гордыню или ненависть, или другие пороки, присущие человеческой натуре?

- Нет, не наблюдала, - подтвердила помощница.

Улыбнувшись, Пушкарев продолжил.

- Не помню, кто из великих философов заметил по этому поводу, - он остановился, силясь вспомнить фамилию, но, махнув рукой, продолжил.

- Добро - это дитя свободы, как и зло! Отказывать свободе только лишь на том основании, что она может породить зло, означает причинение еще большего зла – это рабство и порабощение, это бы означало создание несвободного человека! Такой путь для Создателя был неприемлем, - продолжал Михаил Андреевич,  все более воодушевляясь столь внезапно возникшей дискуссией и продолжая движение из угла в угол, - Создатель хотел сотворить по своему подобию свободное существо. Поэтому человек, будучи свободным априори, сам сознательно выбирает свой путь: добро или зло! Есть еще один парадокс, имя которому - несовершенный дух человека! Почему так? Никто не знает! В этом и заключается тайна души человеческой, мистика его поступков. Она, душа! - Суть незаконченное явление, и многое в жизни от человека не зависит, слишком он подвластен разным силам и стихиям. Вот! Слушай! Укрепить человека в борьбе против искушений и соблазнов, против злобы, ненависти, жадности - может только вера в Бога, в Христа. Поэтому я воспринимаю клиентов как слабых людей, которые не смогли противостоять темным силам: жадности, корысти, ненависти, которые оступились и не могут найти правильный выход из создавшегося положения. Вот почему мой долг, как адвоката, - попытаться обнаружить обстоятельства, которые помогли бы  подзащитному, найти такие слова, которые должны быть сказаны.  Правда, есть дела, где не смог найти доказательств, вернее, не смог найти такого слова, которое бы смягчило наказание. Но это не означает, что таких слов нет. Иногда случается так: не могу расположить к себе подзащитного, завоевать его доверие  и он не сообщает мне важные сведения, которые могли иметь очень существенное значение для его дела. Бывает и так! Но это моя вина, что не смог. Запомни, Танечка, в каждом деле есть слово, самое главное! Основная трудность - отыскать его! Кстати, вот очень хороший пример, - Михаил Андреевич подошел к книжной полке, глазами отыскивая книгу и  через секунду, вытащив, обернулся к Танечке и продолжил. - Очень яркий пример! Я цитирую: «Тут книжники и фарисеи привели к Нему женщину, взятую в прелюбодеянии, и, поставив ее посреди, сказали Ему: Учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии; а Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь?  Говорили же это, искушая Его, чтобы найти что-нибудь к обвинению Его. Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания».
Оторвавшись от книги, Пушкарев произнес. - Видишь! Какая пауза! Он ищет слово для её защиты. И нашел! Вот так!

- «Когда же продолжали спрашивать Его», - продолжал Михаил Андреевич, -  «Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось на нее камень. И опять, наклонившись низко, писал на земле. Они же, услышав то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних; и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди. Иисус, восклонившись и, не видя никого, кроме женщины, сказал: женщина! Где твои обвинители? Никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, Господи. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши».

Закрыв книгу и не выпуская из  рук, Пушкарев продолжал.

 - Понимаешь, что получается. ОН выиграл почти безнадежное дело. ОН не оправдал  эту женщину, не сказал, мол, она не виновата. Он согласился с обвинением, но нашел слова, которые помогли избежать наказания за содеянное. Это, если можно сказать, - вершина адвокатского искусства. Правда, я отвлекся от дискуссии и, возвращаясь к нашей теме, кстати, очень важной, хочу сказать следующее. Адвокат не может отключать душу, как ты говоришь, и работать только головой. Отключишь душу – не сможешь творчески работать. Если защитник перестает сопереживать, сострадать подзащитному, он превращается в стряпчего,  начинает действовать холодный расчет, вступает в действие голова - и он, кроме денег, больше ничего не видит. Такой человек действительно адвокатом работать не может. Заплатил клиент - состряпаем бумагу, не заплатил - ничего делать не будем. Это как художник. Написал картину без вдохновения и души - получилась фотография. Творил с сердцем, с душой  - родилась картина! Шедевр! Запомни, Танечка! Художник без души, ради денег, никогда не создаст шедевра. Поэтому твоя позиция - это поверхностное понимание данного вопроса. Скорее наоборот, именно тогда становятся адвокатом, когда могут сопереживать, сочувствовать, чья душа не стала заскорузлой. А твоя Зоя Викторовна переживает за своих подзащитных так же, как и я, ведь невозможно защищать человека без внутреннего отношения к нему. Нельзя быть равнодушным. Но скрывать свои эмоции необходимо. Как можно быть безразличным, если к человеку отнеслись несправедливо, если проявили к нему беззаконие?! Зоя Викторовна выдает желаемое за действительное. Ей очень хочется выключать «тумблер», потому как слишком устала от переживаний.  Поверь мне! И мне иногда этого хочется, но и Зоя Викторовна этот «тумблер» не выключает, а продолжает болеть за клиентов, жалеть их. По поводу защиты преступников, убивших ни в чём неповинных людей, я  должен сказать: разные бывают дела, очень разные. Вот,  к примеру, расскажу  одну историю.

Танечка, улыбнувшись уголками губ, приготовилась слушать, уж очень она любила эти адвокатские истории.

- Так вот! Примерно года четыре назад я защищал одного старика, его обвиняли в организации заказного убийства. Но ты не торопись, послушай меня, - произнес Пушкарев, заметив недоуменный взгляд Танечки. - Его сын, - продолжал Михаил Андреевич, - работал  на предприятии и ожидал назначения на новую должность, а через три дня ранним утром его зверски избивают неизвестные и на следующий день, не приходя в сознание, он умирает.

 За два дня до гибели он сообщил отцу: его начальник, на кресло которого он претендовал, в состоянии нервного возбуждения и с перекошенным от злобы лицом, в грубой форме угрожал ему. Понимаешь! При таких обстоятельствах предположение о причастности руководителя к преступлению является наиболее вероятным и правдоподобным.

 Другие версии подтверждения не нашли. В частности, не подтвердилась версия о разбойном нападении с целью завладения имуществом: наиболее ценные предметы (золотая цепь с крестиком и портмоне с долларами США) остались при потерпевшем. Никто, конечно, не интересовался раскрытием этого преступления, поэтому многие следственные действия (осмотр места происшествия, экспертиза вещественных доказательств, установление очевидцев преступления и т. д.) своевременно не проводились.

 Несчастный отец начал обращаться во все инстанции, на что получал стандартные ответы, а по существу отписки, что невольно подтолкнуло его к осуществлению своего замысла. Через восемь месяцев непрерывных хождений по различным инстанциям, утвердившись в беспомощности правоохранительных органов в раскрытии тяжкого преступления, а после посещения районной прокуратуры, где прямо намекнули ему о том, что лучше самому покарать преступников, чем отвлекать многочисленными жалобами, он окончательно разуверился в возможности добиться справедливости законным способом.

 Поэтому принял решение самолично расправиться с убийцей. Я говорил суду: несчастным человеком руководили не какие-либо низменные намерения, а душевная боль и горе отца, потерявшего единственного сына. Испытывая невыносимые моральные страдания, он видел: преступники, убившие сына по столь ничтожному поводу, разгуливают безнаказанно на свободе. Именно это и привело к воплощению в жизнь своего приговора, который теперь ставят ему в вину.

- Понимаешь! - С возмущением произнес Пушкарев. - Сначала эти чиновники спровоцировали старика, толкнули его на путь совершения преступления, а потом, когда он совершил криминал, бросились его судить! Этот старик попросил одного знакомого найти исполнителей для выполнения заказа и предложил пять тысяч долларов. Тот нашел желающих заработать. Они через неделю приехали к месту проживания жертвы на автомобиле БМВ с тонированными стеклами и начали ждать. Но тут, как я люблю говорить, вмешался Его величество Случай, ибо в тот момент  мимо них проезжала машина патрульно-постовой службы. Как только они увидели иномарку «БМВ» с затемненными стеклами, сразу же решили на всякий случай проверить. Тут и обнаружили пистолет с глушителем и фотографию того, кого должны убить. Сначала этим горе - киллерам предложили заплатить тысячу долларов, чтобы разъехаться, но конечно, таких денег у них не оказалось, тогда все поехали в райотдел. Там все окончательно и выяснилось.  Но дело не в этом. Ты знаешь, Танечка, его можно понять. Человека довели до крайнего состояния, и он сломался, не выдержал.

Пушкарев остановился и, подойдя к столу, начал что-то отыскивать в ящике.

- Я сейчас найду свое выступление, Танечка, и прочитаю тебе.

- А почему вы решили, что этот начальник - заказчик? - Спросила Танечка, ожидая продолжения рассказа.
 
- Да, ты права, прямых доказательств не было, - Пушкарев продолжал рыться в столе, - просто он проговорился.

- Кто проговорился? - удивилась Танечка.
 
- Конечно, тот, кого хотели убить, то есть потерпевший! Да, все очень просто, ведь сходилось к тому, что только ему была выгодна гибель этого человека. Но не только эти умозаключения привели меня к выводу о его виновности. Ты не торопись, слушай дальше.
 
Пушкарев, вытащив из ящика несколько листов бумаги, начал читать.
 
- После  допроса не только у меня, но и у других участников процесса возникли некоторые вопросы: а так ли беспочвенны были подозрения несчастного старика? Вспомните, когда прокурор в судебном заседании выяснял, имеет ли потерпевший претензии к исполнителям, он заявил: претензий не имеет, мол, понимает их материальное положение!

 В суде потерпевший неоднократно сообщал: погибший был лучшим другом и поэтому он не мог желать его смерти. Потерпевший уверял:  старик «заблуждался, не ведал, что творил, когда из мести хотел его убить». Но на вопрос прокурора, какую меру наказания потерпевший будет считать справедливой в отношении подсудимого? Потерпевший ответил следующим образом.

 По его мнению, справедливым будет наказание в виде длительного лишения свободы, ведь каждый должен отвечать за свои «злодеяния». Именно так он ответил.

 Пушкарев перевел дух и продолжил:

     - И вскричал я мысленно в сердцах!  Как же так!  Откуда такая жестокость и кровожадность? Почему он понимает людей, которые ради денег хотели его убить? Даже претензий к ним не имеет! Такой ответ очень показателен для потерпевшего, ведь он проговорился, фактически признав причастность к убийству. Ведь он не имеет к своим убийцам претензий и понимает по той простой причине, что он такой же участник заказного убийства, как и они. А вот отца своего лучшего друга он не понимает и поэтому настаивает на самом суровом наказании.

Ему очень хорошо известно: длительный срок для старика – верная смерть. «Заблуждался от горя!», - а все равно настаивает на сроке. Почему? Потому что боится подсудимого! Страшно боится! Примерно так, как преступник страшится разоблачения, именно по этой причине потерпевший так жесток и желает, чтобы несчастный старик как можно дольше оставался в тюрьме, чтобы забыть его раз и навсегда, уничтожить все в памяти.

Танечка  смотрела на него расширенными глазами и слушала.

Пушкарев закончил читать.

- Все-таки убивать человека только в силу каких-то подозрений, пусть и обоснованных, разве это можно, Михаил Андреевич? - робко возразила помощница.

- Да, - вздохнул Пушкарев, - тяжелый вопрос, Танечка, ты мне задала. А если подозрения обоснованные? А? Как тогда быть? Как выдержать это? Ведь человек, причинивший горе, живет тут рядом и наслаждается жизнью, смеется, пьет, курит, любит женщин, купается в ванне, а он, этот старик, ночью не может заснуть от своих горестных мыслей. Жизнь его сломана окончательно и навсегда, можно сказать, бесповоротно, и после этого простить?! Это невозможно для человека! Понимаешь, Танюша, просто невозможно!

- Но я же не говорю - прощать! Прощать не надо, конечно, но не убивать же, в конце концов, ведь это же кровная месть, Михаил Андреевич? А ведь ваша Лидия Михайловна не замышляла месть этой Шальновой!

- Нет, никогда не замышляла, Танечка, это правда, - согласился Михаил Андреевич, - хотя … . Я помню, когда здесь, в кабинете, был один разговор с ней, вернее, с одной её родственницей, кажется, двоюродной сестрой. Она попросила найти человека, который может отомстить. Предлагала деньги и немалые. Я, правда, отказал ей.

Танечка с любопытством посмотрела на Михаила Андреевича.

- Безусловно отказал, Танечка, - заметив взгляд помощницы, произнес Пушкарев. - Как же иначе. Мне еще не хватало стать соучастником заказного убийства. Потом, через время, рассказал об этом Лидии Михайловне.

- Сразу же?

- Нет, месяца через два.

-  И что же она сказала?

- Приняла за неуместную шутку, а ведь шутки-то не было, Танечка. Родственница достала деньги, целую пачку, и протянула мне. Видя, что я не беру, положила их на стол, так они и лежали передо мною примерно полчаса, искушая меня. Но что мне эти искушения?!

 Когда же рассказал про визит родственницы, Лидия Михайловна твердо сказала: никогда не будет заниматься таким делом. Как можно! - она ответила, - ведь это большой грех.

- Сколько же этому старику дали? – вспомнила помощница.

- Четыре года условно, хотя обычно за такие действия суд дает девять лет в местах лишения свободы.

 Оба замолчали. Наконец Пушкарев прервал паузу.

- Она правильно поступила, Танечка, правильно, потому что месть облегчения не приносит. Вернее, вначале вроде бы легче, а через время,  становится только хуже. Неизбежно, рано или поздно, старика посетили бы сомнения – нужно ли было так делать? Действительно ли отомстил? Со временем сомнение займет место горя, перерастет в страдание и станет главной душевной болью. Лидия Михайловна просто другой человек, чем тот старик, она сильнее его. Согласись, у старика были всего лишь подозрения, пусть и обоснованные, а в деле Шальновой все предельно ясно, кто убил.  Она ни разу мне не говорила о мести, невзирая на все издевательства. Вот смотри, Танечка - Михаил Андреевич взял письмо, лежавшее на столе и, держа лист  перед собою на вытянутых руках, начал вслух читать:
 
- В середине ноября 2007 года Генеральная прокуратура Украины в этот раз удовлетворила мою жалобу и  отменила постановление следователя о приостановлении следствия, взяв расследование дела под свой контроль.

 - Ну и что? - обращаясь к помощнице, произнес Пушкарев, - отменить отменила, а ничего не изменилось. Следователь сразу же опять приостановил следствие. Конечно, и это отменят, ну а дальше что? Решил  от имени потерпевших обратиться в Европейский суд, в Страсбург.

- Да! - Подтвердил Пушкарев, заметив заинтересованный взгляд Танечки, - в Европейский суд! Более того, направил еще и ходатайство о  первоочередном  рассмотрении дела, так как …, - Пушкарев взял лист бумаги и начал читать, - …после смерти единственной дочери наше здоровье ухудшилось. Все заболевания после смерти дочери резко обострились. Преклонный возраст не позволит нам дожить до вердикта, поэтому просим Высокий Суд учесть престарелый возраст, плохое состояние здоровья, и в первоочередном порядке рассмотреть наше заявление».

- И что же? Страсбург удовлетворил ходатайство? – не выдержала Танечка.

- Конечно, нет!

- Почему? - удивилась помощница.

- Не знаю, видимо, у них в Страсбурге дела поважнее есть.  А игра в кошки-мышки продолжалась. Я заявление, а следователь в ответ -  постановление о приостановлении. Шестого декабря возобновили следствие,  и в этот же день опять приостановили. Основания, конечно, такие же, как  и раньше: эпилепсия и стационарное лечение, которое, безусловно, препятствует следствию.


                Розалия Францевна


Всему есть конец, в том числе и уголовному делу, сколь бы оно не длилось. Всему. Тем временем следствие доковыляло до финиша, сломив отчаянное сопротивление Раисы.

Тут вдруг объявился Герман. Узнав, что дело вернулось в следственное управление, он взволновался и решил посетить следователя. Одного Германа в управление мама не пустила.

- Только со мной! -  Потребовала Розалия Францевна.

 - Ни в чем я не виноват, - торопливо оправдывался перед следователем Герман, вытирая вспотевший лоб платочком синего цвета, - деньги для ребенка хотел передать Анне, но в тот момент их не было, все истратил на покупку квартиры, а потом был в командировке, решил помогать материально, когда вернусь. Но ей помогать, знаете ли, тоже - дело такое! У нее же нарушенная психика, скандалы устраивала каждый день. А Лидии Михайловне деньги дал на памятник, помог, чем мог.

- Что же получается? - Спросил следователь, - вы не виноваты и не совершали ничего предосудительного.

- Нет, конечно! - Решительно мотнул головой Герман.

- Но как же получилось, что не виноват, - не успокаивался следователь, - может, с другой стороны посмотрим?

Герман поднял голову и с жалобным взглядом произнес:

- Зачем, не надо.

- Ну, почему, Герман Олегович, так сразу и не надо! Давайте все же посмотрим?! - не успокаивался следователь. – Ведь получается так! Из-за вас же  конфликт произошел?! Думаю, что причина всему этому  кроется именно в Германе Олеговиче Прилиженко! А вы? Как думаете? Ничего не чувствуете?
Герман продолжал молчать.

- Получается так! – не успокаивался следователь, - вы не захотели расставаться с деньгами, а если бы захотели? Так ведь убийства и не было бы! А?! Что теперь скажете?

-Да не виноват я! Не виноват, слышите, не виноват! – упрямо  твердил Герман, - и денег у меня не было! Поймите наконец-то! Я ведь не хотел сразу же детей заводить, думал сначала притереться, пожить, присмотреться, а уж потом, как-нибудь, в будущем подумать о ребенке, - с надрывом оправдывался Герман, - Анна тоже виновата, ведь не спрашивала меня, хочу ли я ребенка сейчас? Да что там говорить, вы же все понимаете! Откуда мне  знать, что так получится, я даже не мог представить, что она способна на такое! Даже подумать не мог. Так в чем же моя вина? - недоумевал Герман, комкая платок во влажной ладони.
 
- Конечно, я понимаю! – согласился Федорчук. - Я всегда, кстати, понимал своих обвиняемых, а вот они меня почему-то не понимают. Ну, хорошо, допустим, вы не виноваты. Прошу заметить, я только предполагаю, а не утверждаю, понятно?

Герман утвердительно кивнул головой.

- Так вот! А если бы вы признали сына своего родного и платили бы каждый месяц Анне на содержание? А? Деньги же были у вас, вот ведь какая штука получается, и квартирку прикупили неплохую. А? Произошло бы убийство или нет?

Герман недоуменно смотрел на следователя непонимающими глазами и, наконец, не выдержав взгляда, пробормотал:

-  Я н-не знаю.

Но здесь, от нетерпения ерзая на стуле, не выдержала мама Германа, Розалия Францевна Прилиженко, солидная дама с огромным бюстом и слегка выпяченными глазами, присутствующая на допросе своего великовозрастного сыночка с милостивого разрешения следователя.

- Ну при чем тут Герман?  Причем? – возмущено спрашивала она, переводя взгляд с Германа на следователя и обратно.
 
- Ведь не Герман же убивал, он же не тыкал  ножичком эту? Как ее? Потерпевшую! … Как ее? - все еще с возмущением, силясь вспомнить имя, багровела лицом Розалия Францевна.

- Викторию! - услужливо подсказал следователь, оторвавшись от экрана компьютера.

- Точно! Викторию! – вспомнила Розалия Францевна.

Следователь, уткнувшись в экран компьютера, продолжал набирать текст, Герман и его мама молчали, глядя в пол. В кабинете воцарилась тишина, которую прерывали звуки включенного телевизора.

 На экране мелькали кадры художественного фильма, но при оживленном разговоре телевизор практически не был слышен, а когда все замолчали, до ушей присутствующих и донеслось:

«- Какой платок? - спросила Маргарита.

- К ней камеристка приставлена, - пояснил Коровьев, - и тридцать лет кладет ей на ночь на столик носовой платок. Как она проснется, так он уже тут. Она уж и сжигала его в печи и топила его в реке, но ничего не помогает.
 - Какой платок? - шептала Маргарита, подымая и опуская руку.
 
- С синей каемочкой платок. Дело в том, что, когда она служила в кафе, хозяин как-то ее зазвал в кладовую, а через девять месяцев она родила мальчика, унесла его в лес и засунула ему в рот платок, а потом закопала мальчика в земле. На суде она говорила, что ей нечем кормить ребенка.
- А где же хозяин этого кафе? - спросила Маргарита.

- Королева, - вдруг заскрипел снизу кот, - разрешите мне спросить вас: при чем же здесь хозяин? Ведь он не душил младенца в лесу!».

Тут Розалия Францевна оторвалась от созерцания головы следователя и перевела взгляд на экран. Герман, опустив голову, продолжал изучать узоры на паркете. Федорчук слегка приподнял голову и с любопытством переводил взгляд с Розалии Францевны на телевизор и обратно.

Из телевизора доносилось:

«Маргарита, не переставая улыбаться и качать правой рукой, острые ногти левой запустила в Бегемотово ухо и зашептала ему:
 
-- Если ты, сволочь, еще раз позволишь себе впутаться в разговор...».
 
- Сделайте, пожалуйста, потише, - вдруг попросила Розалия Францевна,  не в силах оторваться от экрана.

- Да я его вообще выключу, если он мешает! - радостно воскликнул следователь, взяв в руку пульт и направив в сторону телевизора. Экран погас. Глядя на Федорчука, Розалия Францевна прошептала: «вот и хорошо, вот и хорошо!».

Дождавшись окончания допроса, она поднялась и, с умилением  смотря на следователя, проворковала:

- Солнышко мое, скажите пожалуйста? Герману … ничего не будет? Он может спать спокойно, ему ничего не угрожает?

-  Не знаю, - задумчиво ответил следователь, -  пока не знаю, не могу вам гарантировать. Мне надо посоветоваться с руководством, чтобы  ошибок не делать. Конечно, дорогая Розалия Францевна, я больше склоняюсь к тому, чтобы Герман мог спать спокойно, но не будем торопиться, посмотрим. Кстати, я совсем забыл, а с делом будете знакомиться, ведь вы же потерпевшие, имеете право.

В этот момент на лице Розалии Францевны отобразилась вся палитра чувств: от испуга и тревоги до радости и умиления. Герман молчал, за него отвечала мама.
- Нет-нет, ну что вы, зачем изучать, мы же потерпевшие, нам не надо.

- Тогда все! – удовлетворенно подытожил следователь и, поднявшись со стула, добавил: допрос окончен, вы свободны.

Услышав слова следователя, Розалия Францевна, продолжая  хранить умиление во взгляде, поплыла к выходу, колыхаясь, а вслед за ней, как за буксиром, и сыночек.

Но не успела закрыться дверь в кабинет, как следователь кинул взгляд на стул и тотчас крикнул вдогонку:

- Прилиженко!
 
Дверь сразу же приоткрылась, и показалось встревоженное лицо Розалии Францевны:

- Что? Что?

- Платочек-то забыли, - с укоризной произнес следователь, пальцем указывая на платок, сиротливо лежавший на стуле.

- Ой, ой! Забыли! - смущенно закудахтала Розалия Францевна, - извините, солнышко, извините.

 Подскочив к стулу, ловким движением смахнула платочек в руку, намереваясь как можно быстрее исчезнуть.

 - Вы человек хороший, как я вижу, - произнес следователь, глядя в спину  уплывающей Розалии Францевны, - поэтому и поймите меня правильно. Я здесь стараюсь, чтобы Герману помочь выпутаться из ситуации, как говорится, потушить пожар.

Розалия Францевна остановилась и, обернувшись, напряженно вслушивалась в слова следователя, затаив дыхание.

- Поэтому, - продолжил он с многозначительным видом, - я рассчитываю на понимание этого вопроса.

- Ой! Ну конечно, конечно же, Михаил Иванович! Буквально завтра буду у вас, солнышко, не сомневайтесь, завтра же буду, - с облегчением проворковала Розалия Францевна, добавив очередную порцию сладости,  и через мгновение скрылась за дверью.




продолжение следует