Моё военное детство

                Посвящается моей маме Нине Алексеевне Горовец

  Я хотела назвать этот рассказ «Мои воспоминания о войне», но что может помнить трёхлетний ребёнок!? Только какие-то мгновения, которые трудно связать воедино. Поэтому всё написанное в основном  почерпнуто из рассказов моей мамы и из её дневника, который я обнаружила в  документах, когда её уже не стало.
  К началу Второй мировой войны мне было три года. Наша небольшая семья, состоящая из  трёх человек, проживала в городе Минске. Папа был военнослужащим, мама преподавала русский язык и литературу в военно- политическом училище. В июне 1941  мы с мамой отдыхали в доме отдыха «Гнёздово» под Смоленском. Когда объявили, что началась война, мама собралась ехать домой, в Минск, хотя многие её уговаривали остаться в Смоленске, здесь были родственники и  друзья, а Минск, находясь ближе к границе,  в первую очередь мог быть подвергнут нападению. Но мама была уверена, как и многие другие в то время, что война продлится не больше двух месяцев, и мы поехали в Минск. По дороге поезд бомбили немецкие самолёты, но мы продолжали двигаться навстречу немецким войскам, которые уже пересекли границу. Когда мы добрались до Минска, папа был уже на казарменном положении, лишь изредка забегал к нам, и помог нам с чемоданами перебраться в бомбоубежище - немцы уже жестоко бомбили город, многие дома горели. Папа успокаивал нас, говорил, что город готовится к эвакуации мирного населения, формируется целый состав, который отправится в тыл. Но события развивались иначе. Бомба попала в наш дом, мы в это время были в бомбоубежище. Я, мама и наша четырнадцатилетняя родственница Маня оказались в темноте, среди пыли и груды кирпичей. Мы были живы, мама, придя в себя, стала ощупывать стены и вдруг её рука попала в пролом, через него мы смогли выбраться на улицу. Мама была в спортивных  тапочках, летнем пальто, на одной руке сидела я, в другой у неё был чемодан, Маня держалась за подол её пальто. Бомбёжка продолжалась, гремели выстрелы зениток, искрами рассыпались осколки снарядов. Мама стала искать выход из города, дорогу на Смоленск. Город после бомбёжки стал неузнаваемым, груды битого кирпича, стёкол, горящие дома, мечущиеся в панике люди. Преодолевая завалы, мы, наконец, выбрались на  трассу Минск -_ Москва.  По дороге шли толпы беженцев, кто пешком, кто на телеге, а кто и на грузовике с мебелью и коврами. Здесь же шли отступающие войска и военная техника, над дорогой пикировали немецкие самолёты, приходилось или ложиться у дороги, или бежать в лес. Мама пыталась голосовать. Иногда останавливался один из военных грузовиков   и подбирал нас, меня подкармливали сухарём, давали глоток воды. Но потом – команда, и нас высаживали на дорогу. Так продолжалось несколько дней и ночей, мы шли от деревни к деревне, там останавливались на ночлег у оставшихся жителей и могли что- то поесть и утолить  жажду. Отступающие войска двигались в том же направлении. Где – то среди  них был и мой отец.
  В одной из деревень мы увидели далеко на Западе зарево - горел Минск. Позже стало известно, что 28 июня Минск был занят немецкими войсками, а эшелон с эвакуированными так и не успел выйти из города. Папа добрался до Смоленска раньше нас, зашёл к маминой сестре Тоне и рассказал, что он увидел вместо нашего дома, когда забежал проститься с нами. Пытался искать нас среди развалин, хотел у кого-то расспросить. Но у кого спрашивать!? Тётя Тоня расплакалась, и тут появились мы, измученные, но живые. Мы преодолели около 350 километров труднейшего пути. Все восприняли это, как чудо. В Смоленске готовился к отправке в эвакуацию эшелон, к нам присоединилась дочка тёти Тони, шестилетняя Валюшка. Тётя Тоня в связи со служебными обстоятельствами осталась в Смоленске, а 16 июля 1941 года Смоленск был занят немцами. К счастью, на этот раз, эшелон был отправлен вовремя.  И вот мама с тремя девчонками, с чемоданом летних вещей отправилась в неизвестность. Я из  всего нашего многодневного путешествия запомнила только синие огни на железной дороге ночью. Так  освещались железнодорожные пути на вокзалах. В дороге я заболела ветрянкой, нас хотели высадить из поезда, боялись, что заразятся другие дети. И вот мы, наконец, прибыли на конечный пункт _- станция Москаленки Омской области. Это был целый эшелон людей, лишённых крова и имущества, все в летней одежде. Мама направилась в Эвакопункт. Так называлось учреждение, которое занималось распределением  по квартирам. Помню тёмную комнатушку с земляным полом, примыкающую к частному дому, топчаны из досок с тюфяками, набитыми соломой. Блох было столько, что маме часто по ночам приходилось вытряхивать постельное бельё на улице, иначе спать было невозможно. Голодали. Продукты были только на рынке, в основном, их можно было выменять на что – то ценное, которого у нас не было. Однажды прошёл слух, что на берег озера выбросило рыбу. Мы вчетвером пошли её собирать. Наелись. В  результате все заболели, еле выжили. Тяжелее всех заболела мама, она так ослабела, что её выводили во двор под руки и причитали над ней: «На кого малых деток оставляешь!?» Последствия в виде желудочных заболеваний мы  ощущали всю оставшуюся жизнь. Поздней осенью после уборки урожая в колхозах нам разрешалось выкапывать остатки овощей на поле. Опять мы вчетвером отправлялись в поле  и выковыривали подмороженную картошку и, если повезёт, морковку. Хорошо помню, как мы стояли у раскалённой плиты в ожидании, когда спечётся чёрная подмороженная картошка. Примерно раз в месяц, когда от моего папы и папы Валюшки приходили аттестаты, мама устраивала нам праздник и приносила с рынка миску молока, именно миску, мне это хорошо запомнилось, оно было заморожено в миске – вот такое Сибирское «мороженое». Волков было великое множество, они бродили по окраине посёлка в поисках добычи, утаскивали собак вместе с цепью. Однажды забрались на крышу сарайчика наших хозяев, разгребли её, зарезали овцу и утащили через ту же крышу.
  В Отделе народного образования мама познакомилась  со своей полной тёзкой – Ниной Алексеевной Неверовой, директором Ленинградского интерната, эвакуированного из осаждённого города. В интернате были дети разного возраста и в их числе её  сын – пятилетний Алик. Мама и  Нина Алексеевна подружились, и хотя позже надолго расстались, эта встреча стала для меня судьбоносной – в 1960 году мы с Алексеем поженились. Но возвращаюсь  на ст. Москаленки. В Наробразе маму назначили инспектором школ во всём районе, дали ей лошадь с санями и тулупом, и она весь учебный год объезжала казахские аулы, инспектировала школы. Степь, пурга, темень, один раз чуть не замёрзла, в другой раз за санями гнались волки, лошадь понесла. Чудом спаслась.
  Мы оставались в Омской области до осени 1943 года. Как только мама
узнала, что наша армия перешла в наступление на Западном фронте, она решила перебираться ближе к родным местам. К нашей радости 25 сентября Смоленск был освобождён. Мы добрались до Калужской области и остановились в городе Кондрово – в Смоленск ещё не пускали. О судьбе тёти Тони мы ничего не знали, от неё за это время не было никаких  вестей. О жизни в эти годы я кое - что помню. Здесь я поступила в первый класс, очень хорошо помню, как к праздникам нам каждому клали на парту кусочек серого хлеба. Это в то время было лакомство. Здесь так же недоедали и мёрзли зимой, дрова для печки раздобывали сами, в основном носили хворост из леса. Хорошо помню нашу длинную комнату на втором этаже двухэтажного дома с «удобствами» во дворе. Она была уставлена всё теми же топчанами, с матрацами, набитыми сеном. Над моим топчаном висела чёрная тарелка громкоговорителя, которая никогда не выключалась, так что я засыпала под бой курантов и гимн Советского Союза и просыпалась с ними же. Голос Левитана до сих пор вспоминаю с волнением: «От Советского Информбюро. Сегодня войска Западного фронта освободили…», это было для всех праздником, великой радостью. Зато я знала фамилии всех крупных военачальников: Жукова, Конева, Рокоссовского, Ватутина и др. Особенно моей симпатией пользовался Рокоссовский, наверно, из-за необычной фамилии. Нам, детям очень не хватало игрушек, особенно мяча, куклы и санок зимой, на них так здорово было бы кататься с крутого берега реки Шаня, но зато  были «классики», скакалочка, беговая лапта, сейчас забытые современными детьми. Всё заменили «гаджеты». Помню ещё один эпизод тех лет. Папу отпустили на пару дней повидаться с нами, мы ведь не виделись с 1941 года. Я прибежала с улицы и первое, что  увидела, был кирпичик серого хлеба на столе и что-то ещё невиданное, что находилось в открытой консервной банке и пахло необыкновенно аппетитно. Это, видимо, была тушонка. Мне стыдно признаться, но эти  продукты затмили радость встречи с папой, от которого я отвыкла за эти годы. Мы  дети войны  даже не  знали, что такое «конфета» или «булка». День Победы помню, как солнечный тёплый день, почему-то не работало радио, но все говорили: «Победа, победа, война кончилась!», улицы заполнились людьми, все поздравляли друг друга.  Так победно  закончилось моё военное детство.
       P.S.1. Папа закончил войну под Берлином. Был награждён орденами и медалями и продолжил службу в Советской армии. Тётя Тоня была отправлена на работу в Германию и вернулась летом 1945 года. Так случилось, что, сама того не зная через много лет, я была направлена в составе студенческого отряда на уборку целинного урожая именно в Омскую область на места моего военного детства. Об этом я написала небольшом рассказе «На целину!»
        P.S. 2.  В то время, когда я писала  свой рассказ – воспоминание, начались военные действия на Украине из-за полной безответственности, так называемых политиков, перед своим народом. Всё повторилось, как будто не было 70-ти лет со дня окончания Великой Отечественной Войны.
 Те же бомбардировки, обстрелы, так же гибнут люди; те же беженцы с детьми на руках, вынужденные покинуть родину. Мы дети войны воспринимаем происходящее, как личную трагедию. Жаль, что история ничему не учит зарвавшихся политиков, развязавших по указке американских хозяев, войну против собственного народа. Хочется обратиться к «господину» Порошенко словами великого русского поэта: «…и вы не смоете всей вашей чёрной кровью» народа  «праведную кровь»!!