Дневник Антилопы Часть 7

30 сентября
Скоро неделя, как не слушаем радио. Пудовая автомобильная энергобаза (на нее мы возлагали большие надежды) окончательно выдохлась. Видно, электричества там оставалось столько, сколько было бензина в баке грузовика, с которого тот аккумулятор сняли.
На другой день Вит принес четыре маленьких банки от военной радиостанции, но они тоже разряжены.
Обещанный ток электростанция не дает. Молчит, не «чохает» труба «Карла Ивановича» , что рядом с нашей бывшей казармой.
Без накала не желает работать и наш Би-Ша.
– Что будем делать? – с этого начали сегодня утреннюю встречу. Могли бы выручить большие школьные кувшины Грене, но к ним нет электролита.
На глаза попался учебный генератор. Ведь это источник тока, да еще постоянного!
Попробуем крутанем! Затлелась трехвольтовка – уже радость.
– А ну, Фэд, поднажми еще!
Лампочка засияла, но маленькое солнце светило недолго – только я успел крикнуть, жизнь ее тотчас же оборвалась. Ну и что же, зато открыт новый источник тока. Как мы раньше забыли про этот «ручной мотор?»
Вот что нас должно выручить. А лампочек в запасе еще несколько штук.
Напряжение укоротим малым аккумулятором, заодно и подзарядим его. Присоединили. Теперь крути, Федя, что есть силы.
Машина снова заскрипела. Прибор показывал миллиампер сто. Это, конечно, мизер, но если покрутить несколько часов, то слушать приемник уже можно.
Правда, много шума. Динамо и воет, и свистит. Кажется, резкий звук вот-вот поднимет дранку на крыше. Значит, на «Антилопе» крутить ее нельзя. Во дворе тоже опасно – наша возня сразу бросится в глаза.
– Что, если заставим работать ветер? – подал я мысль. – Чего-чего, а этого добра в Черкесске хватает. И от немцев отбиться легче – невинное освещение и электрозвонок.
За идею сразу уцепились. Строим ветряк!
Правда, такой большой, в целую «ребячью силу», делать нам не приходилось. Какие выбрать размеры крыла? – снова проблема.
Заработал коллективный разум. Вспомнили ветросиловые установки на Сычевых горах, что качали воду на молочные фермы.
Диаметр ветряного колеса там не меньше трех метров, да еще сколько лопастей по кругу, но ведь работы тому двигателю в сотни раз больше. Напоить надо целое стадо коров.
Нам, пожалуй, хватит одной лопасти и размеры винта можно уменьшить вдвое, ибо унесет ветрило вместе с генератором!
Итак, решено – строим «ВД».
За основу взяли ручной привод с крепкой осью и двумя шкивами. К нему, прямо на колесо, прикрепляем лопасть винта, а вместо малого шкива поставим генератор.
Для крыла нужна мягка сухая древесина. Где возьмем?
Федя пальцем показывает вверх, там во всю длину крыши под стропилами прибита толстая доска, материал добротный, без сучьев и сушится со времен постройки дома.
Вырезаем ножовкой кусок нужных размеров. Думаем, сарай от этого не пострадает. При разметке очень пригодилась школьная линейка и особенно наша практика в авиамодельном кружке.
Скоро на куске в полтора метра карандашом был нарисован настоящий винт будущего ветряка.
Работу доверили лучшему из нас плотнику – Виту. Он подготовил инструмент: подточил топор, плоский штык, рубанок. Собрал куски битого стекла – для окончательной обработки.
– Эх, сюда бы еще дедов турецкий ятаган! – вспомнил Виталий про острый тесак. – Но как-нибудь обойдемся!
Спустились на землю и устроились за сараем на отцовском верстаке. Виталий принялся осторожно пилить, рубить и строгать. А мы с Фэдом занялись стыковкой механизмов и их креплением.
Не хватало дыр в чугунном основании, но обходились проволочными хомутиками – бандажами.
Трудились, засучив рукава, и даже не заметили, как подошел отец. Глядя на заготовки, он сразу определил, что мы строим. Проект одобрил и похвалил, размеры крыла признал вероятными.
– Где думаете ставить?
– Хотелось бы на доме, – ответил я.
– Нет, на крышу не пущу! После вас обязательно потечет, а дыры латать сейчас нечем. Но место хорошее подскажу – вон у веранды старая акация, она даже выше крыши. Спилите ее верхнюю часть, на метр срежьте ветки и будет отличный столб для вашего ветряка.
Совет пришелся по душе, и работа с деревом была немедленно поручена Фэду.
К вечеру конструкция «ВД» и площадка на акации были в основном закончены.
Подошедший Вилли сразу не разглядел магнитов под чехлом из старого ведра и решил, что мы ударились в самолетостроение.
– О, дас ист ейн кляйн флюгцойг! – но клеммы и щетки да длинный флюгер-хвост из фанеры его успокоили.
– Вижу, что ошибся! Это наша будущая зарядная станция. Вы уже пробовали ее крутить?
– Конечно!
– Тогда испытаю и я.
Вилл попробовал покрутить крыло рукой. После некоторых усилий это удалось. Завертелось колесо, пришел в движение приводной ремень – литой резиновый жгут, он и заставил быстро вращаться якорь.
Все это сопровождалось скрипом и свистом.
– Зер шлехт! – дал оценку наш немецкий друг. – Машины любят масло! Из элементарной физики известно, что смазка уменьшает трение в десятки раз, во столько же увеличивается и полезная работа. Недостаток придется сейчас же устранить и провести стендовые испытания. Тащите сюда любой мазут и нагрузку для генератора.
Все было немедленно доставлено с «Антилопы». Даже консервная банка чистейшего солидола, что запасливый Вит прихватил в кабине, остановившегося под горой гусеничного ЧТЗ.
Смазали все, что вращалось и терлось. Собрали цепь с малым аккумулятором и приборами, подвели провода динамо.
Вилли снова закрутил лопасть. Теперь движение шло легко и плавно. Исчезли пугающий вой, скрип и скрежет.
Только ровно гудела машина, давая небольшой, но зарядный ток!
Вилл передал крыло Фэду, отошел на несколько шагов, оглядел всю конструкцию и дал оценку: «Теперь хорошо! Десять часов такой работы обеспечат запас энергии в один ампер-час. Мало, но для освещения пойдет".
«Нашему приемнику хватило бы и половины!» – пронеслось у меня в мыслях.
Вилли снова взялся за винт и сделал несколько оборотов.
– Должен работать даже при слабом ветре. А если подует сильный?
– Предусмотрен и этот случай. Тогда «ВД» поворачиваем к ветру боком и снова затягиваем три болта. – Я показал на платформе нехитрое устройство, чем гость окончательно был покорен.
Он высоко оценил наш труд и технические успехи, выразил надежду, что увидит завтра "ВД" работающим и дающим электрический ток – "верхом на дереве".
«Рейтен цу Баум» – так звучала последняя фраза по-немецки. Укоротив выражение на одно слово, общим согласием мы тут же присвоили это имя ветряку.
По-осеннему быстро спускались сумерки и подгоняли нас заканчивать работу. «Цу Баум» осторожно внесли в сарай и закрыли дверь до утра большим замком.
Времени сегодня не оставалось даже на карты. Проводили Вилли, а сами, уставшие и довольные таким удачным днем, разошлись по домам.
Эту ночь будем спать как все мальчишки, в своих постелях.

3-е октября
С каждым днем добавляется немецких крестов. Городской сквер превращается в кладбище. Кого только тут не хоронили. До революции, рядом с собором, – высших церковных пастырей.  После нее, чуть в сторонке и уже с новыми почестями, – красных партизан и чекистов. С приходом немцев обнаружили в яме с известью на тюремном дворе много трупов заключенных. Их останки, уложенные в несколько десятков гробов, похоронили тоже здесь, в братской могиле.
По рассказам нашего Степы, народу в сквере было полно. Службу провели бородатые батюшки с кадилами и молитвами. Большущий деревянный крест с надписью «Жертвам НКВД» поставили один на всех.
После отпевания толпа хлынула в Союзный переулок помянуть убиенных. Степан с дружком успели через проходной двор добраться и примоститься на краю стола рядом с двумя небольшими девчушками. Севшие тут же крепкие, еще при силе, сердобольные старушки сдвинули с лавки неприглашенную молодежь.
Так и ушли ребятишки домой, не попробовав поминальной лапши.
С тех пор в оставшейся свободной северной части сквера начали хоронить немецких солдат. Выносят их прямо из дверей Дома Советов. Там у них большой госпиталь.
Братских могил фрицы не делают. У них и в земле – полный порядок. Каждому свое место.
И хоть кресты у них одинаковые, по форме фюрерского железного, с расширенными концами, но каждому свой личный, с каской и надписью, а главное, со своим номером.
Вот и сегодня появился новый, 86-й: «Майор Отто Пильце. 1914-1942». Земля совсем свежая. Видно, нынешним утречком вынесли.
Где его догнала наша пуля или осколок? Может, на перевалах, а то и под Нальчиком, Моздоком или Орджоникидзе.
Кто и в каком звании будет следующим, посмотрим.
Но самое интересное увидели позже, когда возвращались с базара и втроем несли один маленький кремушек для нашей зажигалки, купленный за 10 рублей.
У одной из могил на середине кладбища стояла, вся в черном, молодая немка. В руке у нее был букет алых роз, а другой она удерживала натянутый овчаркой поводок. Два офицера поддерживали женщину под руки. Ксендз у креста все время молился, складывал ладони, каждый раз склоняя к ним лысую голову.
Фрау вырвалась из офицерских рук и отпустила поводок. Собака, припав к земле, подползла к самой могиле и заскулила, тихонько подвывая.
Следом, раскинув руки, бросилась к невысокому холмику и ее рыдающая хозяйка. Фото-лейка, висевшая через плечо, упала рядом.
– Далеко заехала фравочка, – шепотом заговорил Виталий. – Видно, муж был большой начальник.
– Ну, а пес-то каков, а? – вступил в разговор Фэд. – И под землей чует своего хозяина.
– Заметьте место! – шепнул я друзьям. – Хоть после прочитаем, кто он.
Когда выходили из сквера, оглянулись. К кладбищу подходила группа немецких офицеров. Среди них выделялась фигура высокого и тощего коменданта Тайке.
Голос собаки слышен и здесь, на Первомайской.
Втроем зашли к Бабаханьянцам. Это близко, на Красноармейской, нам по пути.
У Ани и Степана уже сидели гости – Маша Торопова и Лида Чикова.
Случайно собралась самая активная и живая четверть нашего бывшего восьмого. Встретились как родные, не виделись с августовского похода в колхоз. Вспомнили школу и былое, а после начались расспросы и рассказы про тяжкое нынешнее.
Главными темами были положение на фронтах и то, когда же придут наши.
Степан вспомнил про большую фотографию в витрине комиссионки против почты. Видели и мы эту хвастливую фашистскую фотоагитку. На ней группа немецких солдат-альпинистов с флагом рейха салютовала из автоматов и ракетниц, отмечая победу над вершиной.
Внизу – заголовок из берлинской газеты: «Покоренный Эльбрус венчает конец павшего Кавказа».
Мы ободрили наших друзей. Рассказали, что не так все плохо на фронтах, как рисуют немцы. Наши близко. Фронт на перевалах остановился. Фрицев даже поперли с южных острогов хребта. Упорные оборонительные бои идут под Нальчиком, Малгобеком, Орджоникидзе.
Героически держится и не сдается Сталинград. А к Москве в этом году они и нос совать не думали.
Вот такая обстановка сегодня, причем информация эта из самых надежных источников – Совинформбюро.
– Слушаете Москву? – прямо спросила Маша.
– Иногда бывает! – не вдаваясь в подробности, ответил я. Все здесь свои, доверять им можно.
Девчата попросили чаще заходить к ним с новостями, а Степа пообещал заглянуть в гости на Покровку, как только подует ветер, чтобы посмотреть на дающий ток «Цу Баум».
Все вышли во двор проводить нас, даже мать, с шитьем в руках, появилась из другой комнаты.
Кто-то сразу услышал гул самолета. Пока искали его глазами и по звуку определяли – чей, три оглушительных взрыва потрясли воздух и подняли на Псыжских буграх фонтаны земли и клубы дыма.
– Опять мимо моста! – громко сказал Вит.
– Всем в укрытие! – скомандовала Маша.
Пришлось подчиниться. Побежали мы к щели у начала огорода, которую помогали рыть еще прошлой осенью. Всей гурьбой заполнили ее до отказа.
– В тесноте, да не в обиде! – весело начал Вит, но в этот раз было не до шуток. Мы приподнялись над узким окопом, стали внимательно слушать и высматривать нарушителя покоя.
– Вот он, над головой! – крикнул Степа, показывая рукой вверх. В голубом осеннем небе, на очень большой высоте, медленно возвращался на юго-запад наш одинокий ТБ-3.
Отбой объявили сами, когда самолет скрылся за Конзаводской горой.
Девчонкам и маме подали руки и помогли выбраться из глубокой щели. Попрощавшись еще раз, отправились домой.

7 октября
Никто из нас не помнит такой теплой и тихой осени. Днем до сих пор ходим в одних рубашках. Только вечерами стало прохладней, и мы натягиваем что-то потеплее.
Все бы ничего, да со времени постройки ВД не дал ни крохи электричества. С обвисшим крылом, он молча сидит на акации и без ветра крутиться не хочет. Только будоражит забредающих во двор немецких солдат. В глаза им бросается длинный хвост с родной надписью "Zu Baum" (уже позже наверху, по совету Вилли, намазали кистью). Кое-кто проявляет большой интерес ко всей конструкции: «Дас ист кляйне электрификатион?» или что-нибудь в этом роде.
– Я, я! – приходится отвечать. – Абер онэ дер Винд, эс ист тот! (Да, да! Но без ветра он мертвый).
Иногда завязывался интересный разговор.
Однако сегодня после обеда природа нас порадовала. Сначала потянуло холодком с востока, а это явный признак будущего ветра.
И скоро он уже гнал по улицам мелкую пыль, порывами превращаясь в сильный.
Ветряк тотчас был отпущен и развернут на восток. Мы, затаив дыхание, ждали зарядный ток обессилевшей батарее.
Настроение сразу поднялось до самого лучшего. Жалели только, что нет сейчас рядом ни Вита, ни Вилли. Но это еще успеется.
А тем временем всю площадь против нашего двора заполнили тяжелые грузовые машины с брезентовым верхом. Солдат на них почти не видно, одни шофера да несколько сопровождающих. Они тут же начали устраиваться на ночевку.
От группы машин отделился видавший виды легковой лимузин и въехал к нам во двор. Мы с Фэдом рубили хворост у печурки.
В квартиру сначала прошел солдат и, видимо, найдя ее подходящей, открыл дверцу «опеля».
Показался среднего роста, пожилой обер-лейтенант с седыми висками и пухлым портфелем в пуке. Ступив на землю, он принялся разминать затекшие от сиденья ноги.
Денщик сразу показал на дерево, а словами дополнил, что попали в дом, где дружат с техникой.
С минуту они вдвоем разглядывали весело машущий крылом ветродвигатель.
– «Цу-Баум»? Это большой интересно! – сказал на ломанном русском герр офицер и добавил, обращаясь к нам: «Ви это сам рапотал?»
– Да, мы построили недавно. Он крутит динамо-машину и заряжает маленькую батарею для освещения и электрического звонка, – на таком же корявом немецком ответил я.
– Зи шпреще аф Дойч! Зер гут! – продолжал он, поднимаясь по порожкам на верхнюю ступеньку. И хотя дверь в коридор была открыта: обер трижды нажал кнопку.
Задорно прозвенел самодельный звонок.
– Ошень хромкий звонить! – и немец шагнул в квартиру. Следом с вещами поспешил денщик.
– Во по-нашему чешет! – шепнул Фэд.
– Похоже, этот фриц с человеческими признаками, – заметил я.
И не ошибся. Вальтер – так представился он в квартире (вежливость тронула родителей, поэтому беседа завязалась тут же) был на десяток лет моложе моего отца. Командовал авторотой, что остановилась на ночь. Лицо сугубо гражданское – инженер-автотранспортник. Призван по мобилизации. Войну ненавидит, считает ее все равно проигранной, называет авантюрой Гитлера. Уверен, что за нее рано или поздно придется расплачиваться народу Германии.
Пока денщик ходил в роту за ужином, а мы помогали матери выполнять заявку на «мнохо кипьяток» и ставили с Фэдом на дворовую печку полуведерный медный чайник, офицер с отцом вышли во двор покурить.
В коридоре Вальтер остановился возле нашего электрического угла. Туда же пригласил и юных техников.
Он осмотрел батарею с приборами, звонок на стене. Маленькую лампешку засветил, повернув выключатель. Восхищался и хвалил нашу работу, повторяя несколько раз: «Ошень корошо! Инженер, инженер!»
«Какие там инженеры! Вам русские нужны как рабочий скот» – подумалось мне.
В городе, на стенах домов и заборов, давно висят объявления об обязательной регистрации всех мужчин и женщин от шестидесяти до четырнадцати лет для трудоустройства здесь и «приглашение на работу в Германию». А что такое «трудоустройство», хорошо знаем по слухам. Партия ребят, туда попали наши знакомые, с начала сентября брошена в Хумаринские шахты, рубить под присмотром полицаев уголь для вашего Фатерлянда. Кормят их отбросами, кроме барака и подземелья никуда не выпускают. Трое из хлопцев от непосильной работы и истощения уже умерли.
А обер-лейтенант, спускаясь по ступенькам, уже рассказывал о своем доме в Австрии, под Веной. О красавице-жене и любимце сыне, таком же подростке, как и мы.
С фотографии, приятно улыбаясь, смотрел вслед улетающей модели планера вихрастый чернявый мальчуган.
Рольфу в этом году исполнилось семнадцать. Он тоже увлекается техникой, но больше самолетами, и обещает подняться в небо на планере собственной конструкции.
Отец очень этого боится и в каждом письме просит сына хотя бы подождать его возвращения. Но еще больше отца пугает другое – возраст такой, что кусок войны достанется и сыну. Вот-вот призовут в армию.
Беседа продолжалась во дворе с видом на «Zu Baum». Австрийцу очень понравилось название.
– Все как в лючих фирмах запада!
Не устраивал инженера только маленький зарядный ток. Нужен раз в десять больший.
– Такой зарядка будет длинный-длинный.
Мы и сами понимали, что ждать придется «длинно», но рады были и этой малости. На чердаке стоял еще один точно такой же аккумулятор, и мы могли менять их местами.
Хорошо, что вовремя избавились от зеленых армейских ящичков и обернули банки картоном.. Так они больше похожи на школьные.
И еще спросил нас Вальтер: «Почему освещается только один лампочка?»
Ответил, что запасные сгорели, осталась одна, вот и носим ее из коридора в комнаты.
– Будем помочь! – сказал офицер и, подозвав шофера, велел ему принести из запасника пару стоп-сигнальных ламп и свой карманный фонарь.
Исполнительный солдат быстро вернулся и положил на столик, за которым курили взрослые, все, что приказал обер.
– Этот не загорит! Толко больше будет кушать ток. Sechs Volt, funf Watt? «OSRAM» – прочитал инженер на одном из цокалей короткой стеклянной трубки толщиной с палец. – Лючий мирный фирма! Делай свет для вся Европа!
Потом открыл фонарь, вытащил запасную трехвольтовку и подал все мне.
– Светить вся комната!
Я от души поблагодарил щедрого обера. Светить так светить! За такой подарок из запасов Вермахта можно устроить и иллюминацию в квартире. Провода в комнате у нас давно готовы, нужно только припаять к лампешкам по паре проводников.
Долго смеялся инженер, глядя на наш большой медный паяльник, который я вынес из коридора, чтобы подогреть в печке. Он взял его за крепкую ручку размахнулся и опустил до самой земли: «Это молеток карашо запить хвоздь!»
Он был прав, но на легкий, электрический, мы только могли с завистью смотреть, иногда заглядывая в мастерскую радиоузла.
«Молеток» скоро разогрели, проводочки были припаяны. Знаменитый «OSRAM» засиял на минуту в дальней комнате, у походной кровати обер-лейтенанта. Очень понравилось. Мы с Фэдом получили новую порцию похвалы и толковый совет, спрятать батарею и приборы куда-нибудь подальше: «Зольдат, скорее шофер, могут сделать сап-сарап!»
Полезную рекомендацию учли. Завтра уберем все с глаз долой. Большой чайник, что ожидался с нетерпением, до сих пор не закипел.
– Ошень мале охонь, надо примус!
– Есть и примус, – ответил я – но без керосина.
Бензин от Вилли, залитый в него, уже успели спалить.
– Будем помочь и тут. Тавай почка!
Но железной бочки в хозяйстве не оказалось. Зато нашли мы с Федей много другой посуды – жестяные банки и глиняные кубышки.
Вместе с шофером отправились к бензовозу, что сопровождал колонну машин. Сначала подошли к унтеру, который, развалившись, отдыхал на базарной лавке. Было достаточно одного слова «обер!», и наши банки тотчас же наполнились вонючим бензином.
С помощью шофера горючее перенесли через дорогу домой. Топливный кризис на ближайший месяц был разрешен.
Чайник к тому времени закипел, оказалось, «мнохо кипьяток» был нужен для купания. Вернувшийся денщик с помощью нашей ванны и таза быстро превратил коридор в походную баню для офицера и помог ему отмыть дорожную пыль и грязь.
После этого у немцев начался ужин, кипяток для которого уже грели на шумном примусе.
Появился и Виталий. Весь день был занят домашними делами. Устраивать сходку на глазах у «гостей» не рискнули. Сразу же отправились на улицу, где и поделились с другом всеми сегодняшними удачами и радостями. Решено было сделать выходной и разойтись по домам. А Вальтеру за его добрые дела будем светить трехвольтовой крохой хоть до самого утра, благо ветер дует ночью.

15-е октября
Трое суток подряд гнал ветер-ветрило песочек и пыль с пашинских улиц и переулков, вдаль за кубанские бугры.
Из восточных ветров этот самый недолгий. Приходилось ждать и шесть, другой раз девять, а самый стойкий дул без перерыва все двенадцать дней.
Крепким трудягой оказался наш ветрячок, выдержал трехдневный натиск. Всего несколько раз останавливал его – поправить ремень, подтянуть крепления и щетки динамо.
Все семьдесят два часа шаровое-даровое электричество шло только на зарядку. Энергию берегли, не включали после отъезда инженера даже освещение, думаем, что батарея успела зарядиться по-настоящему.
На второй ветреный день пришел глянуть на нашу ветроэлектростанцию и Степа.
Осмотр с земли его не устроил. Любопытство позволила удовлетворить Фэдова длинная лестница. По ней поднялись вместе к самому ВД.
Посмотрел и ощупал. Очень понравился Степану: «Эх, такой бы построить и мне, да нет генератора.
Помочь другу не могли, запасного у нас тоже не было.
За это время побывали и другие гости – Андрей, Паша Кононенко, Коля Данил. Иногда вечерами приходил Коля Грек.
«Цу Баум» покорил всех удачной конструкцией и безотказной работой. Павлик сразу загорелся строить у себя в Псыже. У него оказалась динамо от «газона». Вот только крыло нужно побольше – такое, как наше, вряд ли покрутит. Вместе решили, что размах должен быть не менее двух метров.
Кроме совета, мы помогли Паше кое-чем еще.
Несколько раз забегал Вилли. Жаловался, что нет свободного времени. Их все еще гоняют на плацу, заставляют рыть окопы, стрелять и колоть. Как все это ему надоело!
Рассказали про добряка Вальтера, про его подарки и разговоры. Особенно понравился Вилли совет, как избежать «сап-сарап».
Кстати, наш друг так и не смог отыскать батарею аккумуляторов, развернутую вдоль стены, за буфетом. Пришлось показать.
В тот вечер, оказывается, он направлялся к нам, но, заметив во дворе легковой «опель», свернул и пошагал к Кубани. Жаль, конечно.
Вилли тоже выполнил свое обещание – принес нам еще одну колоду карт, правда, постарше первой, но вполне приличную.
Забрал у нас новые карты и подарил их матери.
Позже приходил Николай. Донимает нас вопросами: «Когда же будет в наушниках Москва?»
Колю просили немного подождать, пока дует ветер и заряжаются аккумуляторы.
А за это время успели еще раз побывать под горой. Теперь уже с Андреем и в другом месте. Выбрали Тургеневский спуск. Он чуть дальше, но добираться туда по глухим улочкам легче и безопаснее. Да и часовых поблизости нет.
Под ветками столетних ясеней, что склоняются из двора Пушкарских над дорогой, уложили пару ежиков в узкую, давно выбитую колею.
Виталий несколько дней наблюдал за бензовозами. Они избрали эту короткую и удобную дорогу мимо его дома к заводу на Кубани. Теперь мотаются там днем и ночью. При нас один груженый спустился вниз. С вокзала везут какое-то жидкое сырье, а увозят готовый бензин. Задержать на часок-другой пятитонную цистерну горючего для фашистского фронта, наверное, кое-что стоит.
Но сами ждать там не стали, ушли сразу. Вита проводили почти до калитки.
Утром он прошелся «под ясенями» до самого верха, но в колее уже лежали булыжники. «Мины» сработали и в этот раз.
Вчера народ двинул на богомолье. Война утроила число верующих. Люду было много. В храме не поместились. Большая часть стояла и молилась в церковном дворе.
Старшие говорят, что пришли Покрова. Это престольный, чуть ли не главный праздник Покровской церкви. Откуда и название нашей «Покровки».
Мы тоже устроили себе выходной с отдыхом за Кубанью. Коля давно упрекал: «Взлетная полоса под носом, а мы до сих пор не знаем, как там живут флюгцойги и сколько их? Ничего, что передать некому, хоть сами будем знать».
По уговору Вит уже поджидал нас после завтрака внизу за цемзаводом. У каждого по пустому мешку для травы, заполним их в лесополосе за Псыжем.
Миновали Свидину дачу. Уже нет во дворе полевой кухни с веселым поваром, нет немцев-строителей, нет и наших пленных. Говорят, их перевели в горы, на шахты. Тут, на стройке, им было тяжко, а там, под землей, пропадут и вовсе.
Новый мост окончили еще в сентябре. Он тоже деревянный, рядом со старым, чуть ниже по течению. По нему теперь идут тяжелые грузовики, танки, пушки. Старый остался для гужевого транспорта и пешеходов.
Справа, на мыску, караулка. Все тот же вагончик.
Два румынских солдата в мятых мундирах цвета хаки показались в дверях. Спрыгнув на землю, потянулись и затеяли вместо зарядки потасовку.
Это новость. Значит, охрана теперь передана румынскому воинству.
Их собрат, стоявший на посту, указал нам рукою направление. Пошли к старому, он весь в латках. В одном месте гражданские плотники забивают очередную дыру, замостив ее широкой доской.
Эх, мину бы настоящую под эту пару мостов! Да жаль, нет у нас таких в арсенале!
Воды в Кубани совсем мало. Она чиста и прозрачна, в отличие от летней – цвета глины. Хорошо видно дно с камушками, даже на глубине. После моста сразу свернули влево и тропинкой прошли за кирпичный завод, на выжженные солнцем бугры. Туда недавно угодили бомбы нашего самолета. Все три  воронки нашли без особого труда, они видны издалека – большие, черные, еще пахнущие гарью, с опаленной вокруг травой. Втроем вполне уместились в конусе одной, присев, увидели только небо. Значит глубина добрая, бомбочки были не меньше четверти тонны!
Жаль, что такой силы взрыв весь ушел на сотрясение земли и воздуха. Мосты остались целы и невредимы. Да, с высоты, из-под облаков, точнее попасть невозможно. Фэд нащупал ботинком что-то твердое. Оказалось, осколок величиной с ладошку. Он не успел еще поржаветь и отливал на солнце ровными воронеными краями. Такой не только может снести голову, но и разрубить тело на сколько угодно частей.
Выбрасывать не стали. Возьмем на счастье, сталь-то наша, родная!
Потом направились на север. Долго тянулся параллельно летному полю, что укатали немцы на месте пшеничного, бесконечный Псыж. Пока шли по единственной улице, над нами в вышине с другого аэродрома пролетели две тяжелых «рамы». Коля называет их «Фоккерами». Они сразу взяли курс на горы. Видно, несладко приходится фрицам на перевалах. Нужны им там еще и разведка с корректировкой и бомбежкой.
Осталось совсем немного до конца аула, когда из-за выступа Конзаводской горы показалась широкая балка. Из нее, с ревом мотора, бежал по  земле и выруливал на взлетную полосу легкий одномоторный разведчик «козел» вроде нашего У-2. Развернувшись, тоже пошел к перевалам. Показался и аэродром в балке. Он небольшой, на стоянке два таких же самолета. На этот объект хватило бы и две наших бомбочки. Почему наши самолеты не бомбят этот аэродром?
Это и дает возможность наглым фрицам вести себя как дома. Они спокойно взлетают и садятся. Чуть выше, на подъеме видна пара зениток, прикрытых ветками. Но мы еще не слышали их стрельбу по нашим самолетам. Может, зевают – слишком мало пространство между горами в долине Кубани, а может, не желают открывать себя.
Нам тоже пора уходить с пыльной дороги. Свернули в лесополосу и сразу попали на зеленую лужайку. Трава – вот она, под ногами, а за деревьями, в километре от нас, и самолеты.
Фэд медленно режет серпом, мы с Витом раскладываем траву по мешочкам и поглядываем в сторону аэродрома. Пока наполняли мешки, по дороге из Черкесска пропылил и свернул в балочку бензовоз-заправщик.
Картина ясна. Задерживаться здесь не стоит. С большой, но легкой ношей на плечах  покинули лесополосу. Возвращались кратким путем через полугорку, мимо Паши. Очень хотелось посмотреть, как идет постройка «ВД», но сам Паша недавно тоже ушел в город.
Дома появились после обеда, уставшие и голодные, но с травой для Фэдовой Ланки и нашей козы.
Вечером Николаю дали полный отчет о малом летном хозяйстве. Все вместе посетовали еще раз на то, что передать сведения о самолетах противника больше некому.
Зато на «Антилопе» другая радость  – скоро неделя, как слушаем радио. БИша отлично работает от нового источника тока, можно сказать, собственного производства. Но запасы энергии больше не пополняются. Снова стало тихо, крыло ветряка опять неподвижно. От опытов по электричеству пришлось отказаться, об этом сказали и Вилли, объяснив ему, что зарядки хватает только на питание звонка и освещение. Он согласился с нами и добавил, смеясь: «Может, это и лучше, меньше будут знать дорогу на чердак».
С детскими играми на «Антилопе» покончили как нельзя лучше.
По сводкам, конечно, соскучились. На фронтах за эти дни мало что изменилось. Вот и сегодня снова все те же упорные бои под Сталинградом, Моздоком и Орджоникидзе.
Не упоминается только нальчикское направление. По словам Коли,
нашим пришлось там отойти дальше. Но куда? Дальше уже горы!
Осталась только часть Осетии да Дагестан, а там и Баку рядом. Неужели не выдержат  наши?

23-е октября
Вчера утром короткий, но серьезный разговор с отцом. Начал он с моих друзей. Оказалось, что их у меня очень много. Слишком часто появляются у нас, даже чаще, чем бывают дома. Они каждый день, если не на дворе, так в квартире или на чердаке.
– Эти бесконечные игры на вашей «Антилопе» приведут когда-то к печальному концу, – продолжал отец. – Одно дело хранить там школьные приборы, не имеющие никакого отношения к войне, другое – слушать военные сводки.
«Хорошо, что не знает большего», – подумал я. (О приемнике рассказал еще в сентябре и почти каждый день снабжаю отца информацией с фронтов. Это, кстати, ему нравится).
– Как же нам быть? Друзья для меня – дороже всего!
– Знаю, что вы друг без друга дня прожить не можете. Но с детством пора прощаться. Стоит вашей кучке однажды попасть на глаза солдатам или полицаям – и вам крышка. В лучшем случае загонят на работы в шахту. Вы уже не дети, значит, надо соблюдать хотя бы элементарные меры предосторожности. Нельзя собираться и ходить большими группами, тем более, днем. Да и ночью это не менее опасно. И чтобы сводку послушать, не обязательно там сидеть всем вместе, хватит одного или двоих. Не удивлюсь, если однажды там появится и ваш друг Вилли, что уж совсем недопустимо. Одно присутствие немецкого мальчишки в солдатской форме среди таких же юных русских парней уже вызовет подозрение. Так что встречаться с ним надо как можно реже. Наконец, о приемнике – его безопаснее хранить по частям и в разных местах. Снимайте лампы, сделайте съемную катушку и что-нибудь еще. Вы же радиолюбители! – помолчав, он добавил: «А может, уже подпольщики?»
– Кроме радио у нас никакой нелегальщины нет! – ответил я. – И насчет «кучи» друзей ты тоже зря. Уже давно сами решили ходить по одному и не появляться днем на «Антилопе». Последнее время даже перестали собираться вместе. Были, правда, мальчишки во время ветра, так то забегали одноклассники посмотреть, как работает наша ветроэлектростанция. А вот за совет по разборке приемника тебе большое спасибо. Это до сих пор не приходило нам в головы. Обязательно сделаем.
Отцу пообещал строго соблюдать советы и наказы. Мои заверения и обещания, кажется, его успокоили.
Вечером, перед последними известиями, на ту же тему говорили с друзьями. Опасения отца справедливы. Пора, наконец, упорядочить свое поведение.
Николай напомнил, что сказал об этом еще в первую нашу встречу. Конечно, мы стали более осмотрительны, но иногда  снова скатываемся в детство. Это и Вилли на чердаке, и наш последний поход всей тройкой к аэродрому средь бела дня. Да еще и экскурсия на Дружбенские бугры – это уже чистое ребячество!
– Если не измените поведение – ноги моей здесь не будет! – пригрозил Коля.
Дело принимало серьезный оборот. Пришлось успокаивать и нашего старшего товарища.
– С Вилли уже все улажено, – начал я. – Уроки физики на «Антилопе» отменили. Он сам понял, что лишний раз бывать здесь – значит, указывать сюда дорогу. А в остальном давайте твердо решим – срывов больше не делать.
– Прежде всего, строгий порядок дневных приходов, – снова заговорил Николай. – Я здесь днем не бываю, Раф и Фэд – не в счет, хотя им тоже мотаться тут нечего. Остаются Андрей с Виталием. Этим двум друзьям и запретим появляться до самой темноты. Можно и на Москву приходить через раз, по одному. Днем здесь не будет никого, а ночью тропинка через Фэдов огород всегда открыта. Всякую самодеятельность оставим. Каждую вылазку обсуждаем все вместе. Вот вам и порядок. Попробуем его подержать с неделю. Это и будет для вас испытательным сроком.
Никто не возражал. Николай говорил дело.
– А что касается встреч, то всегда будем помнить: вдвоем ходить еще можно, но три – уже куча!
На этом и порешили.
Подошло время сводки. На фронтах все также, без перемен. Сегодня по домам разошлись сразу после известий.
Долго ворочался я на постели и не мог уснуть. Все делил и разбирал на части радиоприемник.

26-е октября
Думал, что работы будет всего на несколько часов, но ушло почти три дня. Много времени отняла катушка. Для нее не могли найти пятиштырьковый разъем. Потом вспомнил про старую отцовскую радиолампу – «МДС», там как раз пятая клемма на цоколе. Ее и использовали вместе с панелькой.
Здорово нас выручила марчихинская керосинка, на которой грели паяльник прямо на чердаке. Все пайки делали, не спускаясь во двор к печке. БИшу расчленили по деталям, а главное, что сразу после сборки он заработал. На сборку уходит не более трех минут.
Лампы и катушка теперь хранятся у Фэда под камышовой крышей сарая. А почти готовое шасси, вымазанное расплавленной канифолью и посыпанное ржавчиной от обручей, лежит как утиль в ящике со старым хламом. Виталий с Андрюшей не нарушили пока испытательной недели.
Притих наш двор, тихо и на «Антилопе».
Зато теперь друзья все больше дома и помогают по хозяйству. Вечером Вит рассказывал, что мать удивилась его усидчивости и не нахвалится его работой.
Вилли тоже скучает. Третий день не появляется его партнер – Виталий. Даже карты пришлось сегодня перенести к Семеновым. Там, в хатке, куда веселее и безопаснее. Вилл с удовольствием играл в «дурака» вместе с Аней, Фединой сестренкой и моей одноклассницей.

28-е октября
Вчера вечером запыхтел, наконец «Карл Иванович»!
В квартиру пришла долгожданная радость – сначала замигали, а после по-настоящему накалились электрические лампочки.
Для нас это праздник. Давно ждет порцию доброго электричества газоновский аккумулятор.
Пока переносили с чердака содовый выпрямитель (Вилли, как и обещал, помог собрать его раньше) – банки с металлическими пластинами, приборы и реостаты, да еще самую тяжелую батарею, да пока разводили электролит из добытого у отца пакетика драгоценной соды, лампы, подмигнув  еще дважды, окончательно погасли.
Тщетны были наши мольбы. Электроны по проводам больше не сдвинулись. Мы с Фэдом понуро стояли в коридоре рядом с банками и приборами.
Отец, оглядев новое громоздкое хозяйство, покачал головой и сказал, что ему тут не место. Совет инженера надо помнить. Добрых Вальтеров больше не будет, а забредет зверье, сапогами раздавит наши склянки, кинут в машину аккумулятор, а самих поставят к стенке.
– И за буфет такую гору не спрятать, вслух рассуждал  он. – Вот что – опускайте-ка все это в свою летнюю лабораторию, там у тебя и проводка есть, и фрицы хода туда до сих пор не знают.
Совет был к месту. Из-под ног в коридоре убрали половик, открыли крышку и по лесенке спустились в неглубокий подвальчик.
Плошка Вилли осветила скудные запасы – немного картошки в загородке, капуста, лук. Один из углов занимал мой столик из дверки старой тумбочки. Над ним висел красный фонарь, под которым лежали пустые кюветы. Последний раз в конце весны печатал на память фотографии нашего класса.
Десяти минут хватило, чтобы опустить все и расставить по местам
Отец спросил, зачем устроили на проволоках гирлянду из четырех школьных амперметров.
– Это для контроля над током. Он у нас будет большим, а приборы с маленькой шкалой. Вилл посоветовал включить их параллельно и показания умножать на четыре.
– Великий комбинатор ваш Вилли, надо же такое придумать!
Приборы ожили сразу после включения. Вилли точно нарисовал нам форму и размеры электродов для литровых банок выпрямителя, даже указал положение движка на реостате. Его пришлось лишь чуть-чуть передвинуть, чтобы установить нужный ток.
Все шло отлично. Раствор соды грелся меньше, чем предполагал наш друг. Банку вполне можно было держать в ладонях.
Теперь бы не остановился, как вчера, мазутный двигатель электростанции. На сей раз наши просьбы были услышаны. Лампы погасли аж после десяти.
Еще пару таких приятных вечеров, и энергии нам хватило бы на несколько месяцев.
Радостью поделились с друзьями на «Антилопе».

30-е октября
Видно, не особенно люд стремится на биржу труда и почти не желает ехать на работу в Германию. За три месяца отправилось добровольцев всего три неполных вагона.
А немцы торопят народ потрудиться на благо Третьего рейха. Сегодня на стенах и заборах новые четвертушки серой бумаги, в них «…в последний раз предупреждаются мужчины и женщины от 14-ти до 60-ти лет, что они должны явиться на регистрацию в бюро труда: г. Черкесск, ул. № 7 угол «И»… и т.д.». В конце, после предупреждений и угроз – подпись коменданта Тайке.

2-е ноября
Фрицы давно опутали город проводами. Они тянутся из центра к окраинам по деревьям, заборам, плетням. Висят на загатах, в воздухе.
Чаще полевой телефонный кабель. Он у них грубый и скользкий, в пластмассовой изоляции ярко-красного цвета.
Отлично виден днем и поблескивает при луне ночью. Рядом, прямо по земле, идет другой кабель, резиновый, толщиной с палец. Видно, многожильный.
Давно искоса смотрим на эту проволочную паутину и думаем, как лучше подпортить фрицевскую связь.
Вчера после сводки задержались с Николаем и продолжили об этом разговор.
Раньше как-то кусали  уже телефонную линию, но эффект мизерный. Солдаты быстро находят обрыв и еще быстрее его устраняют.
Вит предложил вырубить сразу метров сто и утянуть провод. Это уже интереснее. Такой кусок заменить труднее и у линейщиков подозрений меньше – может, кто утащил себе на хозяйство.
Николай план не одобрил, пахнет детством. Серьезных оперативных разговоров не сорвем, а фрицев сразу поднимем на ноги, обозлим. Усилят наряды, добавят патрулей по городу. Тогда и носа на улицу не покажешь, перекроют даже наши глухие переулки.
И сюда, на «Антилопу», попасть будет невозможно.
– Чего-нибудь другого на предмет «почесать немцам пятки» нет у вас в запасе?
Меня давно уже мучил толстый резиновый провод, и кое-какие мысли уже были: «А что, братцы, давайте устроим врагам контакт там, где он совсем не нужен! Если тонкой стальной спицей проткнуть многожильный кабель, он замкнет все нутро! А дальше просто – откусываем концы, кидаем его снова в пыль и оставляем все в первозданном виде. И пусть себе фрицевские линейщики бегают хоть до утра, отыскивая короткое замыкание.
Идея пришлась по вкусу. Вит тут же внес поправку – использовать вместо спицы швейные иголки. Они, правда, сейчас большой дефицит, но для пробы по одной у наших мамочек позаимствовать можно.
Это совсем упрощает операцию: иголка легко входит в кабель, еще легче обламывается, а резина скроет нарушенную изоляцию.
Вылазку успешно провели вчера ночью у «Червонной лавочки». Коля и Фэд в боевом охранении. Мы с Витом в пяти метрах друг от друга с удовольствием вгоняли иглы в резину провода.
Утром застали с Федей самое интересное – фрицы еще катали тяжелые железные 200-метровые бухты, «прозванивали» и меняли кабель. Было приятно, что закон о «контактах» нашего Михаила Ивановича полностью подтвержден опытно на проводах наших врагов.

4-е ноября, воскресенье
Большой праздник задумали немцы. Только непонятно, зачем трибуна у нас на Покровке? Друзья шутят: «К 25-й годовщине Октября». Тогда почему не в центре?
Но молотки наперебой стучали с раннего утра, и к обеду высокая площадка с загородкой и лестницей к ней уже стояла против окон домика Григоровых. Плотники сдали трибуну подъехавшему малому начальству, а оно передало под надзор полицейскому.
Вскоре прояснилось и необходимость широко простора – вдоль дороги, что тянулась через площадь, начали расставлять вешки с лозой. Значит, готовится конный праздник со скачками.
Наши догадки скоро подтвердились приездом сюда повозок и верховых. Все больше подходило и городских зевак, охочих до зрелищ.
Народу прибавлялось. Смешавшись с толпой, направились туда и мы.
Часам к двум дня у трибуны остановилось несколько легковых машин. Военное начальство в генеральском и других чинах взошло по порожкам трибуны. За ними двинулись и гражданские прихвостни.
Начался митинг.
Среднего роста седой генерал произнес краткую, зажигательную речь. Переводчики громко повторяли ее на русском и национальном наречиях. Из выступления было ясно, что к Кавказу и его жителям фюрер питает самые добрые чувства и особую любовь, потому дарует кавказцам полную свободу. Но и они должны верой и правдой служить Великой Германии… Этот праздник посвящается былой кавказской удали.
Не остались в долгу и наши земляки. Кучка предателей подвела к трибуне красавца-скакуна в полном походном снаряжении – под седлом, с черкесской буркой и шашкой. Все отделано по-кавказски и блестит серебром.
Пришлось генералу, по обычаю гор, трижды обняться с первым аксакалом, что поднялся на трибуну. А следом по лестнице уже тянулось не меньше десятка таких же седобородых стариков, но дорогу паломникам преградили эсэсовцы.
Пришел черед принимать коня. Генерал со свитой спустился на землю. Смело подошел к лошади, погладил по шее, что-то сказал на родном немецком, но в седло попал только со второй попытки, когда помогли верные слуги.
Резво проехал до базара, пуская коня шагом, рысью и галопом. Чувствовалась давняя и крепкая кавалерийская хватка старого кайзеровского служаки. Спрыгнул веселым, помолодевшим.
Начался конный праздник. На нем было все, чем богаты казачьи и горские скачки – джигитовка и рубка, цирковые номера с прыжками и стойками, с шапками и платочками и даже лихой прием «К пешему бою, с посадкой в седло…» Он особенно понравился и вызвал аплодисменты на трибуне. Только на лицах зрителей не было сегодня улыбок.

7-е ноября
Сегодня наш праздник!
Встречать его начали еще вчера. Собрались на «Антилопе» рано, как только стемнело. С нетерпением ждали у собранного «БИ-ши» новостей из столицы.
В семь вечера, после перезвона позывных, хорошо знакомый голос Левитана: «Говорит Москва!… Работают все радиостанции Советского Союза. Слушайте трансляцию торжественного заседания Верховного Совета!»
Подоспел Николай. Нас стало пятеро. Подключили еще пару телефонов. Двое слушают, прижавшись к одной коробочке наушника ушами.
Хрипловато, с явным грузинским акцентом, Сталин говорит о стабилизации на фронтах, о работе тыла и трудностях, о перестройке народного хозяйства на военный лад. О том, что сегодня все работают на войну… «Все для фронта, все для Победы!» – заканчивает он, но о самих победах пока ни слова.
– Их еще нет, – говорит Коля. – Потому и хвастаться рано. Но праздник отметить чем-то надо и нам. Хорошо бы где-нибудь флажок поднять!
Да, флаг нужен. Широкого полотнища, к сожалению, у нас нет, только треугольник на пионерском горне. Для этого случая подойдет и вымпел!
Начали прикидывать, где лучше его устроить. Все большие дома и школы заняты Вермахтом и охраняются.
– А помните ряд высоких тополей на пустыре против Червонной лавочки? Вот куда надо! – предложил Андрей. – И взбираться не обязательно, запросто закину вместе с камушком хоть на самую верхушку.
Как мы забыли, что Рей – лучший из нас рыбак и бросает шнурки точно в намеченное место. Что ж, ему и вымпел в руки!
Оторвали край от старого бредня и связали его с красным треугольником, чтобы с ходу уцепился за дерево. Оставалось только кинуть, пока не наступил комендантский час.
На подъем флага отправились все. Первыми перешли площадь мы с Виталием, после – Фэд с Андреем, замыкал растянувшуюся колонну Николай.
Через десяток минут все пятеро собрались на пустыре за развалинами старого дома. Осмотрелись. Кругом – ни души. Только похлопывают под легким ветром голые ветки тополей.
Андрюша примерился и бросил пробный камень. Он прошуршал сквозь дерево и шлепнулся на землю?
Следующим рейсом, верхом на камне, полетел наш вымпел. Сетка цепко ухватилась за вершину тополя. Над городом, на белесом фоне Млечного Пути, реял хоть и маленький, но родной флаг!
Свое обещание Андрей выполнил на самом высоком уровне. Нам оставалось крепко пожать другу руку.
Обратно торопились. Кружить задворками не стали, а через площадь вышли прямо к дому Николая. Тут и расстались в добром праздничном настроении.
Рано утром с Фэдом уже на «Антилопе». До тополей метров четыреста. В бинокль сквозь щель в дранке отлично видно, как треплется на ветру наш красный треугольник.
Очень хотелось, чтобы его видел весь город, но на улицах пустынно, они без прохожих. Одинокая старушка прошла из одного двора в соседний, что-то держа в белом узелке, может, гостинцы внучатам, да проехала одинокая бричка из Джегуты? Около магазина Цветкова, перескочив с шоссе на мостовую, она загромыхала по булыжникам улицы Ленина.
Фэд пошутил: «Барабан на парад уже поехал!» Чуть позже из-за угла нашего дома показались два полицейских, наверное, возвращались откуда-то с поста. Сокращая путь, они косиной через базар перешли площадь.
Эти мимо не пройдут! Скоро наши мысли подтвердились. На той стороне полицаи начали проявлять некоторое беспокойство – оглядываться по сторонам, руками показывать друг другу на верхушку тополя, где краснел кусочек Советской власти.
Подошли и остановились, видно раздумывая, как поступить. Один сразу же снял винтовку с плеча и начал целиться. Другой отвел ствол рукой. После короткого разговора оставил стрелка на посту, а сам быстро отправился в город.
Прошло еще полчаса. Наконец, подъехал мотоцикл с коляской и крытая грузовая машина. На землю спрыгнуло несколько немцев и полицейских. Появилась лестница. По ней два полицая быстро двинулись вверх.
Подъем резко замедлился на тонких ветках, но, под окрики немцев, покорение вершины тополя продолжалось. С той же лестницы подали длинный шест. Еще несколько перелазов между ветками, и его конец уцепился за наш флаг.
– Гады! – в сердцах сказал Федя. – Могли бы с часик подождать!

8-е ноября
С утра в нашей квартире полицейский из местных. Мелькнула мысль: может, это продолжение вчерашнего? Но все оказалось проще.
Полицай был краток: «Вашему сыну сегодня же надо пройти регистрацию на бирже труда. Завтра проверю исполнение!»
Этого визита ждали давно, но стало как-то не по себе. Почувствовал, что пришла пора по-настоящему прощаться с детством.
Направился на биржу. Она, как и обещал герр комендант, в большом зале новой почты. Стал в длинную очередь.
Пока продвигался к окошку, успел прочитать объявления, приказы, плакаты.
Еще висит на стене: «Всем евреям немедленно зарегистрироваться…» Наверное, этих несчастных уже не осталось в Черкесске.
В середине октября еще встречалась нам старуха с седыми распущенными волосами и двумя ребятишками по обе руки.
Дальше плакат с приглашением в Германию. Во всю ширину рисунок – молодежь работает где-то на фашистском заводе. Внизу надпись: «Рай для русских на немецкой земле».
«Открыта шашлычная на городском рынке – «Сивоконь и сыновья». К услугам господ посетителей – кавказская кухня и лучшие вина, бильярд, мягкий фаэтон! Просим к нам гости!»
Сволочь! Это же почти Фэдов сосед. Живет через дом на Технической. То-то у него и лошади, и легкий экипаж, и двое сыновей-дезертиров появилось недавно.
Смотрю дальше: «За хранение военного имущества и оружия – расстрел!», «За появление на улице после 9-ти вечера – расстрел!» Ну, это уже встречалось на заборах. А вот новое: «За неявку на регистрацию – расстрел!»
Тут же ходят слухи – после регистрации ребят отправляют либо на тяжелые работы в шахты, либо в Германию, либо в охранную команду, что-то вроде полиции. В общем, одно другого лучше!
На другой стене зала крупно, от руки, на большом листе ватмана: «Объявляется набор в школу немецкого языка. Учащиеся освобождаются от всех видов работ и имеют право свободного перемещения по городу. Начало занятий 10 ноября. Адрес: Союзный переулок. Бывшая областная библиотека».
Это: пожалуй, подходит больше!
Подошла, наконец, моя очередь. После недолгих объяснений получил квиток о регистрации.
– Можно идти. Вас пригласят, если не устроитесь на работу сами, – вежливо напутствовало в окошке плоское, сжатое очками и морщинами лицо старого чиновника.
Дома меня заждались. Рассказал о возможных вариантах.
– Пожалуй, меньшим злом из всех будет школа, – сказал отец.
– На месяц-два ее не открывают, а там, гляди, вернутся наши.

*** 

Большой одноэтажный дом, который занимала библиотека, был угловым. Начинался с крыльца в Союзном переулке и тянулся по улице Свободы.
Дверь открыта. Прошел коридором. Вдоль длинного окна свалены кипы книг и журналов. Три девчонки, начальные школьницы, пересматривают их и откладывают каждая себе в стопку. Дети, видно, из соседних домов.
Крайняя, в пестром платье и с подрезанными косичками, взяла подшивку «Радио-фронт» за 1940 год и начала листать. Содержание ей явно не нравилось. Журналы снова пошли в общую кучу.
Я не выдержал и молча поднял кинутую ценность.
– Можете взять себе! – по-взрослому сказала девочка и принялась за толстую книгу «Жизнь животных» Брема.
Такую книжку можно бы и прихватить, подумал я. Но девчушка с интересом рассматривала слонов и носорогов и, видимо, мыслила одинаково со мной .
С журналами под мышкой я постучался в первую дверь.
Посреди комнаты встретил меня старичок-с-ноготок. Туловище вроде обычное, а ноги совсем короткие. Длинный пиджак прикрывал галифе и почти касался фигурных вырезов на голенищах его старомодных сапог. Везет мне на «бывшие» лица, мелькнула мысль. Я поздоровался.
Лысая голова в пенсне и в седых усах-кисточках спросила по-немецки: «Зачем пришли?»
– Хочу поступить в школу немецкого языка, – дал я ответ на этом же языке.
Последовал вопрос об образовании. Я отвечал на немецком, сообщив об оконченном восьмилетнем.
– Зер гут! – заключило чудо из прошлого, оценив мои ответы высшим балом. – Вы зачислены. Занятия начнутся послезавтра в 9 утра. Документ о зачислении будет выдан позже.
Я попросил сделать отметку на бланке, что получил сегодня на бирже, чтобы показать полицейскому.
Андрей Андреевич – так он назвал себя – отличной вязью старой школы сделал надпись о зачислении и витиевато, опираясь на вензель «А», расписался. Роспись мне понравилась.
– Печати, извините, у меня пока нет. Журналы здесь подобрали? Что это еще за фронт?
– Да это мирный, радиолюбительский! – ответил я, проникаясь все большим уважением к голому черепу, и попрощался.

10-е ноября
Сегодня вместо пирога мать испекла праздничные лепешки. За утренним чаем отец сказал: «Теперь ты уже взрослый, но не забывай, что исполнилось тебе сегодня только семнадцать. Возраст самый опасный. В делах и поступках будь осторожным, особенно сейчас.
Я очень тревожусь за всех вас на «Антилопе». Жалею, что не могу там побывать».
Пришлось снова убеждать отца, что храним там имущество вовсе не военное, а приемник давно уже разбираем на части и даже кое-какие из них уносим. Так что опасности нет. Кажется, убедил и в этот раз.
К школе подошел, когда на крыльце уже курили махорку человек шесть ребят. Все из других школ. Двоих я знал. Поздоровались. Но разговор как-то не клеился. Видимо, сама встреча здесь была малоприятна.
Ровно в девять вышел наш знакомый и пригласил всех в класс. Набралось человек пятнадцать. Началась беседа.
Объяснил, что он здесь в едином лице и учитель, и завуч, и директор. Школа создана по инициативе городских властей.
Я отметил: «Хорошо. Гестапо пока не пахнет!»
Занятия по три часа в день, кроме воскресенья. На днях будут готовы наши документы.
Раздал всем по учебнику немецкого языка за 8-й класс. Назвал страницы, которые необходимо изъять. Оказалось те, где портреты вождей, статьи и рассказы о них. В общем, все, что касалось советской жизни.
С листами справились по-разному – кто с шумом и комментариями, кто тише и поаккуратней.
Приступили, наконец, к учебному процессу.
Осколок старого мира сразу заверил нас, что уже через полгода языком будем владеть лучше, чем сами немцы, если примем его метод. Перенял у своего учителя немецкого языка, когда учился в Ставропольской мужской гимназии, в конце прошлого века.
Стихи! Он тут же прочитал нам четыре строчки, записал их на доске, заставил переписать и выучить:

Leben Sie Wohl, Живите в благополучии,
Essen Sie Kohl, Кушайте капусту,
Trinken Sie Bier, Пейте пиво,
Lieben sie mir! Любите меня!

С этого бюргерского кредо и начались наши занятия у древнего гимназиста «Дрына Дрыныча», как окрестили его ученики после первого урока.

***
Вечером встретились на «Антилопе». Моих друзей полицаи пока не трогают. Рассказал о первом дне в школе, о порядках и главном методе обучения. Посмеялись от души, но поступление мое одобрили. Правильно сделал. Бурю можно переждать и под крышей любителя немецких стихов.
Пусть хоть один из нас будет иметь право не работать на фашистов и свободно перемещаться.

17-е ноября
Заканчиваются наши встречи с Вилли. Сегодняшний визит был прощальным.
Главная новость – окончена их учеба. Многим его сверстникам присвоены звания младших командиров. В их число Вилли не попал – он так и остался рядовым.
Спросил, чему научили его за это время?
– Стрелять по мишеням в русских касках, колоть штыком чучела да кидать гранаты. Но я дал себе слово, что живых людей убивать не буду!
Побольше бы таких немцев, как наш друг! Но пока встретился только один.
– Если не смогу забежать еще, считайте, что воюю.
Их батальон теперь маршевый и ждет отправки на фронт. Куда, еще не известно. Очень не хочется в горы, хотя там бои затихли из-за больших снегопадов и лавин, но еще страшнее Сталинград.
Немцы в нем окончательно завязли. Войска третий месяц не могут взять город. Русские отчаянно дерутся за каждую улицу, за каждый дом и этаж, которые по несколько раз в сутки переходят из рук в руки.
Поинтересовался, откуда такие подробности?
– Зольдат-телефон! – улыбаясь, ответил Вилли.
На прощанье кинули карты. Нам с Федей дважды подряд не повезло. Но зато на третий в дураках, да еще с погонами, остались Вилл с «Ньюсой», как он называл Фэдову сестренку.
Очень жалел, что нет сегодня Вита, а то бы они нам показали!
За единственным окном маленькой комнатушки быстро опускались ноябрьские сумерки. Может, и успеет наш четвертый подбежать на проводы.
А Виталий словно чувствовал, что его ждут. Несколько минут спустя он легонько постучал в окошко.
Прощание сразу стало настоящим, полновесным. Вилли пожелали легких ранений и возвращения на Родину.
Он нам – скорейшего освобождения и победы над гитлеровцами.
Зашли проститься к нам. Отец пожелал Вилли вернуться домой живым и крепко пожал руку, а матушка обняла, сунула в широкий карман мундира сумочку сушеных абрикос на дорогу и утерла платочком слезу.
За воротами Вилл вложил в ладонь Фэда бумажный пакетик: «Это с десяток кремушков к моей зажигалке».
– А как поживает наша? – спросил Федя.
– О, крэмэ – крисале, зер гут! Руссишь фойер – популяр! Прощайте, мои добрые русские друзья.
Мы крепко обнялись.

21-е ноября
Больше Вилли у нас не появлялся. Соседи видели, как на следующий день рано утром его батальон пешим строем двинулся на железнодорожную станцию. Это уже не в горы. Оттуда открыт путь и под Грозный, и к морю, и в приволжские степи.
Вполне может быть, что нашего друга вместе с командиром взвода, привередливым Шульте и добрым поваром Францем ждет Сталинградская битва.
А ему так не хотелось туда!
Но казармы пустовали всего два дня. Вчера новая партия таких же, как Вилли, юнцов вселилась в ремесло. А сегодня с утра они уже начали осваивать бесстыдную беседку с видом на улицу и учебный плац, где занимались тем же самым, что и их предшественники.
Сдержал свое слово и «2Д» (так для краткости зовут теперь старого гимназиста) – сегодня выдал каждому по именной справке. Это, конечно, не абсолютный «аусвайс», как обещалось, но все-таки документ с печатью городской управы и черным немецким орлом, подтверждающий нашу учебу в школе.
А учение больше напоминает игру, иногда занятия длятся не более часа. И способ все тот же – стихи! Знает он их бесконечное множество и все на одной ноте – еда, питье, любовь.
Сам подчеркивает: «Зато без политики!»
Черт с ним, выдержим!
И еще одну его черту открыли: он страшно боится бомбежек. Все время подходит к окнам, прислушивается, даже слабый гул повергает его в ужас.
Ребята быстро уловили это. Время от времени сидящие на дальних партах начинают подражать нашим бомбовозам: «Гу-уу, гу-уу, ...гу-уу!».
Дрын Дрыныч тут же замолкает. Поднимает голову, перекашивает лицо, косит глазами, прислушивается, но звуки утихают, и тогда стихи снова продолжаются.
Что он будет делать при настоящих налетах?

24-е ноября
Вчера вечером на «Антилопе» узнали великую новость!
В 22 часа – позывные Москвы. Давно такого не было. Ждем важное правительственное сообщение.
– В последний час!.. – звучит поющий голос Левитана. В нем сразу почувствовали радостные нотки: «Успешное наступление наших войск в районе Сталинграда!
На днях наши войска под Сталинградом перешли в наступление. Оно началось в двух направлениях. С северо-запада и с юга от Сталинграда! На 60-70 километров продвинулись наши войска. За три дня боев...
Дальше перечисляются взятые города, населенные пункты, трофеи, пленные...»
– Наконец-то! – вырвалось у Коли. – Погнали фрицевскую погань! Надо поделиться радостью с нашими горожанами, братцы-славяне, а то обидеться могут. Бумага и карандаши, знаю, у вас есть. Нацарапаем с десяток листков с сообщением Совинформбюро.
Я отыскал ученическую тетрадь и пару карандашей. Как раз на двоих, ведь сесть можно только у стола-ящика, под лампешкой. Чуть дальше от нее писать все равно нельзя – на чердаке кромешная тьма.
Пишем с Витом на половинках листа, печатными буквами. Это страшно замедляет работу. Зато коротко, плакатным языком:
«Первая крупная победа наших войск под Сталинградом! За три дня боев войска продвинулись почти на сто километров! (Маленькую прибавку земляки простят, решили мы). Освободили много населенных пунктов! Разгромлено много дивизий, взято много трофеев и пленных!..
Из сводки Совинформбюро. 23.11.42 г.».
– Чем лепить будем? – спрашивает из темноты Николай.
В самом деле, о клее мы не подумали.
– Я еще летом знал, что кнопки когда-то пригодятся. Вот и прихватил вместе с горном в пионерской комнате, – объявил Виталий.
Он поднялся, тихо пошарил руками под дранью и положил на ящик картонный коробок с кнопками.
Ай да друг и, главное, – вовремя!
Где лепить? Конечно, в центре! Там и народу гуще и заборов осталось больше, еще не все сгорели в печках.
Через полчаса мы уже выбирались из боковой Больничной на улицу Ленина. Нам с Витом досталась ее западная сторона.
Все шло отлично. Кнопки впивались в дерево, прочно прижимая листки. Последний прикололи на низеньком амбарчике слесарной мастерской «Степы-примуса». Так кто-то метко окрестил крепкого, вечно курящего, краснолицего мастера с кривым костылем. У его заведения всегда людно. Раньше чинил примуса, сейчас они не в ходу – нет керосина, зато появились зажигалки.
Степа сразу же наладил их производство из стреляных гильз разных калибров, как наших, так и немецких. От винтовочной – индивидуальной до семейно-кухонной, из снаряда 76-миллиметровой пушки.
Тут нас и застали шаги патруля. Он двигался со стороны Покровки, прямо по камням мостовой, не желая, видимо, петлять вдоль заборов.
До переулка далеко, лучше свернем во двор музея-зверинца в Союзном переулке. Между пустыми клетками быстро отыскали себе укромное место. Здесь и пересидим.
Вскоре мимо протопали фрицы. Они громко спорили меж собой о судьбе Сталинграда. Один голос доказывал, что вот-вот снова там погонят русских, два других говорили о скорой катастрофе и напомнили третьему прошлогодний поход на Москву.
Наряд прошагал к площади. Значит, немцы благополучно миновали Николая с Фэдом.
Время выбираться и нам.
Короткий квартал прошли, прижимаясь к стенам домов. За углом, на месте встречи, нас уже поджидали товарищи.
Они сработали проворней, с немцами не встречались и давно ждут нас здесь, в подворотне.
Значит, все обошлось. Пришла пора прощаться с центром.
Возвращались по крайним улицам и затерянным переулкам, куда не заходят ночью ни полицаи, ни немцы.
У больницы спустились на Набережную и довели Виталия до самой калитки, а через десяток минут, поднявшись на гору, расходились по домам и мы.
Я тихонько постучал в ставню.
Дверь молча открыла заплаканная мать.
В комнате скупо светила коптилка. Марчихины часы на стене пробили полночь. Отец мрачно сказал: «Слышишь, когда пришел? Хоть бы пожалел мать. Подавят вас немцы когда-нибудь, как слепых котят».
Не успеют, папа! Сегодня фашистов уже окружают под Сталинградом. Я пересказал дома последнюю сводку. На угрюмом отцовском лице появилась довольная улыбка: «Дай-то Бог!»
Про себя подумал: «Скорее бы загромыхало и в наших краях».

2-е декабря
Вчера нам с Фэдом крупно повезло. Вечером, возвращаясь от Виталия, пошли домой не прямо на гору, а длинной дорогой, по шоссе. В насунувшейся декабрьской темноте уже у самого верха, на подъеме, Федя споткнулся ногой обо что-то твердое и тяжелое.
Нагнулись – мешок и, как оказалось, не простой, а натуральный бурдюк, набитый чем-то сыпучим. Видно, упал с арбы селян, ехавших на базар из аула.
Конечно, подобрали. Тянули с трудом, благо было за что держаться, каждому досталось по две, хоть и куцые, но ноги.
У Фэда долго мучились с сыромятной завязкой, пока не разрезали ножом. Из кожаного мешка посыпалась кукурузная крупа.
Продукт вполне съедобный! Сразу же началась честная дележка.
Родителей обрадовали ранним возвращением и завтраками на добрый месяц.
Утром мать сварила чудесную кашу. Думал, будет отдавать бараньей шкурой, но мамалыга приятно пахла свежей кукурузой и подсолнечным маслом. Кавказским национальным блюдом все были очень довольны.

3-е декабря
Снега до сих пор нет, но холод уже наступает. Ночью замерзают лужицы, в которых лед не тает и днем. Мерзнем и мы на «Антилопе». Собираемся там только послушать сводки. Сегодня в школе выходной. Решили устроить воскресник – утеплить хотя бы небольшой уголок.
После завтрака начали с Фэдом. Чуть позже, как и обещал, пришел Виталий. Втроем всегда работается легче и веселей.
Выручил нас широкий и длинный парус от комбайна. Из него сделали палатку и раскинули ее над нашим сараем. Сверху обложили сеном, что хранилось тут же, на чердаке для козы.
На полу тоже сено, накрытое брезентом. От старого шкафа позаимствовали дверь, и получилась отличная, как у папанинцев, палатка.
Тут же прикинули вместимость. Втроем уселись по-турецки вдоль одного ската, но их у нас два! У дальнего торца разместился ящик с батареями и приемником. На середине палатки поставили большое эмалированное блюдо с красочным фруктовым натюрмортом и керосинкой. Это для отопления. У входа осталось еще свободное место. Наша команда вполне размещается.
Испытали сразу и отопительную систему – зажгли все три фитиля. Уже через три минуты можно было снимать телогрейки и шапки, даже открывать дверь на чердак.
Отвратительно пахнет, но очень хорошо горит эрзац-бензин доброго обера. Не забываем его благодарить.

7-е декабря
Каждую ночь, теперь уже в теплом шалаше, принимаем из Москвы приятные вести.
Наши фронты давно сомкнулись. Немцев окружили. Их бьют сейчас в большом Сталинградском котле. Колотят и в самом городе, и вокруг него. Пробиться с запада фашисты туда не могут. Связь с окружением только по воздуху, а это почти что ничего.
Кольцо все сжимается. Может, скоро услышим о полном крахе оставшихся там дивизий.
У нас тоже перемены. Николай хоть и хвалит новое жилище, но говорит, что построили себе настоящее подпольное гнездо с явными уликами – отоплением и питанием для радиоприемника».
Однако все согласились, что здесь уютнее, чем на голом чердаке. Потому и продолжаем тут собираться. Правда, аккумулятор с батареями запрятали далеко в сено, а провода протянули через щель в брезенте. Все-таки маскировка.
Но главное, Колю как подменили. Все, что мы делали до сих пор, он считает только опасными детскими играми: «Пора браться за что-нибудь серьезное. Иначе можем не успеть!»
– Вот мост через Кубань – это дело другое! Тут бы нам большое спасибо сказали.
Что ж, он прав.
Мост – это наша давняя мечта! Мы тоже о нем думали. Но как и чем его взорвать?
– Нужны либо мины, либо тол, – сказал Коля
Ни того, ни другого у нас, конечно, не было.
Вспомнили про немецкий склад боеприпасов на цемзаводе, который давно выпустили из поля зрения.
Там под навесом еще с осени аккуратными штабелями лежат толовые шашки.
– Значит, начнем со склада! – говорит Коля. – Но прежде надо провести разведку. День-два скрыто наблюдать за объектом. Посмотреть, на месте ли тол. Приглядеться к фрицам и узнать, сколько их, как они несут службу и охрану. Обязательно глянуть, цел ли ваш черный ход – водосточная канава. Может, немцы давно его закрыли? Днем, на самой горе с видом часового, торчать нечего. Место открытое, сейчас все голо и видно вокруг. Придется поработать – запастись водичкой с Кубани. Раза три за день поднимитесь с ведрами по крутой тропинке мимо завода, а по темноте пойду с вами и я, посидеть на круче часик-другой. Но тянуть нельзя, надо торопиться. Вот-вот упадет снег, станет бело и светло, вдобавок и следы наши отчетливо пропечатаются.
Решили начать завтра же.

10-е декабря
Одного дня с темным вечером хватило нам, чтобы выяснить необходимое – тол лежит на месте, хотя осталось его меньше половины, наша канавка цела, дыра в заборе заставлена той же ржавой арматурой.
Солдат насчитали всего десятка полтора. Они и грузчики, и охранники. Живут в первом от калитки доме – бывшей конторе. Рядом, в хатке поменьше, у них кухня и столовая.
Часа в два, когда мы уже второй раз поднимались с коромыслами по тропинке, на крыльцо вышел повар в белом берете и трижды звякнул в пустую гильзу от снаряда. Это, видимо, означало: «Обед готов, можно получать!»
Работа во дворе моментально прекратилась. Небольшая бригада, захватив котелки, вместе с шоферами двинулась к кухне.
То же самое повторилось и вечером, когда подошли сюда с Николаем. Не успели еще присесть, как зазвонил колокол. Нарушая светомаскировку, в проеме освещенной двери стоял на крыльце повар и жадно тянул сигарету, торопясь к приходу солдат вернуться на место.
Коля сказал: «Отлично!» Немцу вовремя пожрать, что мусульманину помолиться Аллаху! Значит, на ужин во всем дворе не остается ни одного фрица, кроме часового у ворот.
Лучшего времени для нас, чем это, и придумать невозможно!»
Только минут через двадцать потянулись из столовой первые курильщики. В добром настроении они выходили прямо на улицу и, затягиваясь сигаретами, кидали шутки насчет ужина. Видно, повар чем-то вкусным растравил сегодня солдатский дух.
– Вот вам и срок, – шепотом проговорил Николай. –  Ровно одна большая школьная перемена. Этого вполне хватит, но обратно с грузом мимо завода идти уже нельзя – при худой еде, фрицы могут выскочить из-за стола раньше.
– Груз лучше понесем к нам, через Свидин сад и огороды, вдоль протоки, предложил Вит? – Так ближе и безопаснее.
С ним согласились.
У ворот сменился часовой и сразу отправился на кухню ужинать. Другого поста, во дворе или где-нибудь рядом, мы не обнаружили, хотя посидели на склоне не менее часа.
– Будем считать, что часовых больше нет! – сделал вывод Коля. – Я ж вам говорил – немцы народ очень экономный, даже тут только один постовой.
Наблюдения наши на этом закончились.
На «Антилопе», куда добрались перед последними известиями, обсудили во всех деталях налет, договорились, когда и где встречаемся, что берем, и что должен делать каждый.
Андрей сегодня не появлялся. Решили, что хватит и четверых.
Итак, начало операции «ТОЛ» намечена на завтра, 11 декабря, на 18 часов, по звонкому сигналу немецкого повара.

11-е декабря
День был хмурым, ветреным. Тянулся бесконечно долго. Низко ходили тучи и, пугая нас, бросались иногда мелким снегом.
После школы побывали с Фэдом у Виталия. С ним прошли вверх по протоке до Алгебриного мостика – места встречи.
В Свидиной даче и в домике, где мы жили, немцев давно нет. Путь удобный и свободный даже днем. Воды мало, она почти застыла. Только на середине речушки кое-где еще журчит. Значит, скоро будем кататься на коньках!
От мостка прошли мимо ближнего сада. Он тянется до самого заводского забора. Вот и канавка впадает в кювет у шоссе. Сегодня вечером она приведет нас прямо к проходу.
Кажется, посмотрели и приметили все, что необходимо. Дома с нетерпением дожидались сумерек.
Наконец-то начало темнеть.
Замотали мешки под телогрейки, так сподручней и теплее, и очень скоро были с Федей внизу, на условном месте.
Николай с Витом нас обогнали. Они уже пробовали каблуками лед на крепость ниже за Алгебриным мостиком.
Туда, под крутой бережок, спустились и мы. Вся четверка была в сборе. Здесь решили дожидаться полной темноты.
Коля завел разговор про тол. Ясно, что хранится он отдельно, без запалов. Они где-то в другом месте, а может, и там, под навесом, в ящиках или цинковых коробках. Надо успеть обшарить все.
Начали вспоминать, что видели днем – справа бруски тола, слева в загородке, обитой досками, гора мешочков разных размеров. Между ними узкий проход, и больше ничего, никаких ящиков.
– Если взрывателей нет, надо брать побольше тех самых мешочков. Это наверняка допзаряды для пушек. Обложим этим порохом толовые шашки вокруг, и тогда, брешут, взорвутся!
Дождались, когда вечер накинет на город сплошное темное покрывало, и через сад двинулись к заводскому забору. Канава была отличным ориентиром.
Не доходя два десятка шагов, снова остановились под яблонями. Здесь будем ждать сигнала.
Ждали долго, казалось, прошел уже не один час, а звонка все нет. Мы успели уже порядком продрогнуть, да еще без движения и в полном молчании.
Фэд не выдержал: «Может, сюда и звук не доходит, а немцы уже ужинают?»
– У нас во дворе даже слышно! – возразил Виталий.
Видно, запаздывает ужин. В темноте Колин «Бляю пункт» время не показывает.
Накинули ватник, чиркнули зажигалкой. Оказалось, без пяти минут шесть. Мы здесь чуть больше часа.
Через пять минут во дворе трижды звонко ударил гонг!
– Спасибо, дойче кок, вот оно наше время!
Еще немного выдержки, и мы тихонько направились к проходу.
Дальше все шло четко по плану: моя рука быстро отыскала внутри проволочную петлю, которой никто не касался больше года, и раскрутил ее. Арматуру легонько приподняли и отвели в сторону. Черный ход открыт!
Во дворе ни звука – все умолкло. Фрицы сейчас с самым серьезным видом принимают свой абендэссен. Можно идти дальше.
Николай с наганом остается за забором у входа. Мы, один за другим, лезем в дыру. Идем, осторожно ступая, до угла навеса, это не более десятка шагов. Вот место Фэда. Он ждет мешки и следит за двором.
Мы с Витом уже ощупываем брикеты. Они обернуты бумагой или пленкой. Палец на середине прогибается в пустое отверстие – наверно, для взрывателя. Где ж хранятся сами запалы?
Пока я кладу в мешки тол, Виталий осторожно обшаривает склад. Кроме дощатого отсека с порохом и этой кучи тола, под навесом больше ничего нет.
Лезть в закрытые склады рядом не решаемся. Что там за дверьми и как они открываются, не знаем. Потому будем брать, что есть – мешочки!
Накладываем в свои большие мешки по несколько порций тугих, скользких бочонков с макаронами, величиною от стакана до литровой банки. Они с трудом держатся в руках, так и норовят выскочить.
И вот мешки уже набиты до половины. Наверное, хватит, пора выбираться!
Ношу взваливаем на плечи. Впереди идет Виталий. Он круто заворачивает за угол. В этот момент слышится короткий резки звук рвущейся мешковины: «Рры-ппп!». Из большого мешка на землю падают маленькие. Вит приседает, я наскакиваю на него, спотыкаюсь и падаю. Федя помогает нам подняться. Вслушиваемся в темноту. Кажется, тишина. Отыскиваем выпавшее и цепочкой уносим все к проходу.
На той стороне Коля принимает груз. Закрываем арматурой дыру, и я закручиваю знакомую ржавую проволоку.
– Напоролись на гвоздь! – сообщил друзьям за забором.
Из дырявого мешка перебросили всю мелочь в целый, запасной, и, не задерживаясь ни на секунду, покинули приютивший нас сад.
Отдышаться смогли только на вольной протоке. А пройдя немного вниз, рассказали все подробности.
– Будем считать, что немцам здорово повезло! – шутливо начал Николай. – Могли бы и не закончить ужин, окажись рядом с гвоздем и порохом в мешке еще кусочек кремня – крохотной искры хватило бы, чтоб взлетел на воздух весь цемзавод, начиненный боеприпасами.
Во грохоту было бы, на всю  Черкесию! И от нас, конечно же, не осталось бы и следов!
– Эх, добыть бы бикфордова шнура! – помечтал он. – Мы бы грохнули! А через месяц-два, – продолжал весело Коля, – в освобожденном Черкесске самую крайнюю и кривую улицу Набережную обязательно назвали бы «Набережной безымянных героев».
Но, поскольку этого не случилось, нашу менее удачную операцию предлагаю впредь именовать: «Тол, порох и малый шорох!»
Этой шуткой и закончился наш благополучный поход. Мешки со взрывчаткой уже складывали в дальний угол сарайчика во дворе у Виталия. Смотреть, что принесли, будем завтра, но по мешочку пороха прихватили за пазухи сразу.
Когда возвращались домой, повалил густой снег. Подгоняемый восточным ветром, он слепил глаза и вместе с холодом пробирался под ватники. Наконец-то к нам пришла настоящая зима!

17-е декабря
Николай серьезно захворал и не появляется уже четвертый день. Вчера вечером я навестил его сам. Лежит под тремя одеялами – кидает Колю то в жар, то в холод. Сильно кашляет. Выхаживают его всем семейством: две сестры – Оля и Вера, родная матушка и даже малый Толик.
Николай, тогда еще, пробуя с Виталием на протоке лед, сильно промочил ноги. Как ни пытались отправить его домой раньше – не ушел.
«Дюже простыл», – сказала мне мать. Врачей, конечно, нет. Она сама отпаивает больного настоями трав и горячим молоком.
Дело, кажется, идет на поправку.
Я порадовал друга последними сводками – добивают фрицев под Сталинградом, понемногу теснят и у нас на Кавказе.
Похвастал нашим изобретением – «макаронный бикфордов шнур»! Трубки пороха насаживаем на рыболовный шнурок, поджигаем с одного конца, и огонь бежит в нужную сторону! Правда, быстро. Один метр сгорает на две-три секунды, но если взять десять метров, – это уже целых полминуты!
Друг проявил большой интерес к самоделке, но очень просил пока не трогать тол. Он хоть и не взрывается сам, без детонатора, и горит как парафин в печке (топили им землянки на фронте), но лучше с ним не играть.
– Как только поправлюсь, мы что-то придумаем вместе.
Пообещал Николаю с толом ничего не делать до его прихода.
Возвращаясь домой, шагах в двадцати от нашего угла заметил три фигуры. Разговор немецкий. Конечно, патруль! Они ходят теперь по трое. Деваться мне некуда, иду навстречу.
– Хальт!
Остановился, показал свой «аусвайс» и учебник (ношу с собой). Объяснил на их родном, что учусь в школе немецкого языка, что ходил к товарищу за книжкой.
Один солдат светил узким лучом фонарика, другой читал. Возвратил назад: «Gut, gut, rusisch Jung!» – и потопали дальше.
Следующим вечером на «Антилопе» показали метровый кусок «макаронного шнура» Андрею. Зацепился за него Андрюша крепко, как голавль за мотыля.
– А метров двадцать такого сделать можно.
– Конечно! Пороха у нас добрых полмешка, да и рыболовных шнурков на все двести метров!
– Тогда спалим у немцев сено на учебном плацу!
Длиннющие скирды давно стоят у них за клозетом вдоль дороги.
Идея захватила и нас.
Андрей коротко излагает свой план – к концу шнура вяжем мешочек пороха и камень. Он кидает его через забор под стог и поджигает другой конец. Дальше все идет уже без нашей помощи.
В самом деле, можно! Часовых близко нет, дорога проходит рядом, полминуты вполне хватит, чтобы перебежать ее и скрыться в огородах соседей. А там мы уже дома: Рей – налево, мы – направо.
Пока фрицы придут в себя, мы уже мирно будем сидеть на «Антилопе».
Еще раз пересмотрели и просчитали все – вылазка вполне безопасная, а главное, как говорит Коля, «с большим эффектом».
Тут же было найдено и подходящее название: операция «Фейерверк»!
Больному Николаю сообщать пока ничего не будем. Сделаем, тогда похвалимся. Сроки наметим в ближайшие дни, как только изготовим шнур.

24-е декабря
Завтра у немцев великий праздник – Рождество. Об этом объявил с утра наш Дрын Дрыныч, а после первого урока распустил свою школу на каникулы.
Спасибо, дедуля! Времени страшно не хватает.
К торжеству подготовились и мы – повеселим фрицев бесплатным фейерверком!
Чуть ли не полдня морозили пальцы на чердаке. Насаживая на бечевку каждую макаронину. Зато получили крепкое двадцатиметровое лассо. И все остальное сделали, как просил Андрюша – мешочек с порохом, и камень в сетке на дальнем конце.
От помощников Андрей отказался: «Закину и подожгу сам. И через дорогу топоту меньше будет!»
Доводы справедливые. Пришлось согласиться.
В новом учбате время ужина осталось прежним, как и при Вилли – в шесть часов. К нему и приурочили мы потешные огни.
Далеко до шести все четверо сидели за мохнатым плетешком в палисаднике деда Здора. Вокруг ни единой души. Злого Серка – нарушителя покоя – немцы застрелили еще в августе. Время от времени, тишину нарушал стук сапожного молотка. Старик честно зарабатывал свой хлеб.
Напротив, по ту сторону улицы, темнели стога сена, а левее, на фоне белой стены «ремесла», хорошо были видны три полевые кухни. В темноте вечера мерцали огоньки их топок. Вокруг котлов хлопотали повара и помощники.
В колокол тут не бьют. На абендэсен солдаты выходят строем по команде. Ждать пришлось долго. Праздничный ужин по неизвестной нам причине явно запаздывал.
Наконец из трех дверей, в разных частях здания повалила солдатня, громыхая ботинками и котелками.
Молодежь загудела и завела шумный разговор. До нас долетали отдельные фразы о подарках из далекого Фатерланда, о добром ужине и, особенно, о тройной порции праздничного шнапса.
– Будет вам к празднику еще и белка со свистком! – шепчет Андрюша. Он заметно волнуется, наблюдая, как быстро уменьшаются хвосты очередей.
Вот и последняя десятка получила свою еду и кофе. Они, тоже торопясь, удались в казармы.
– Подождем еще немного, пока хватят по второй, – предложил Вит. Прошло с десяток минут. Оставили кухни, и ушли на общий праздник повара. Вот теперь можно! Наш друг легко перевалил через плетень. Фэд подал ему свернутый кольцом шнурок. Андрюша, пригибаясь, быстро перебежал дорогу и швырнул лассо. Задребезжала веревка с порохом. Потом сверкнула зажигалка, и огонек полетел к забору, а Рей помчался в нашу сторону.
Сено загорелось сразу, а мы, пригибаясь, по садам и огородам, пустились в кривой переулок, что выходил на грейдер Кубани. А там, через дорогу, и мы на спасительной Антилопе.
Чердак встретил нас тишиной и застоявшимся холодом. Негромко ухали под ногами доски. Все припали к щелям в дранке и с радостью наблюдали, как дымится и ширится зарево за нашим домом.
– Горят, горят фрицы! – тихо прошептал Андрюша. И всем остальным казалось тоже самое! Но видение было обманчивым, а радость очень короткая.
Еще на дороге, когда ее перебегали, учуяли мы, как всполошились немцы. Как шумели и топали по тревоге солдаты, отрываясь от праздничного стола. Наверно, пламя заметили сразу. Сейчас со двора учебного батальона доносился шум и гул, громкий говор и отдельные команды. Слышался перезвон пустых и глухой стук полных ведер. Видно их передавали от колодца до самого сена, вдоль шеренги.
Пожар явно тушили. Быстро угасал огонь, на наших глазах меркли всполохи на небе. Нам оставалось только ждать конца и мерзнуть на голых досках. Надвигалась расплата. Уже бежали в ближайшие улицы и переулки группы солдат. Начиналась очередная проческа.
Несколько человек влетело в наш двор. Часть из них бросилась к дому и начала колотить прикладами и сапогами двери квартир, а двое направились прямо к сараю. Сейчас будут здесь!
Мы успели свалиться за ящики и пустые ульи. Заскрипела дверь крайнего Надиного отсека давно не знавшего запора.
Под нами были немцы. Побежали лучи карманных фонарей по полу, стенам, потолку. Свет, пробиваясь сквозь щели досок, чертил на внутренней дранке кривые фигуры. Стало не по себе. Мы замерли.
Но сарай оказался пустой. Пыль и хлам на полу, да сломанный фанерный ящик в углу солдат не интересовали. Один сказал: «Нихтс унд нихтс!» Второй добавил: «Комм гераус!» Они двинулись на выход.
Средняя дверь – Марчихинская – она тоже без замка, и фрицы легко ее открыли. Там, в левом верхнем углу лаз к нам на чердак! Хорошо, что Фэд успел прикрыть его доской.
   И опять лучи фонарей, и снова пустой отсек – мусор на полу, рваная обувь, колченогий стол у стены, да кучка дров с курным углем за доскою.
– Унд гераус нихтс! – прохрипел один и направил фонарик вверх. И тут потолок, подшитый досками, мирно глядел солдатам в глаза. Может, потому один со злости ткнул в него штыком. Доски ахнули, из щелей посыпался чердачный мусор и пыль. Видно попало и в глаза солдату. Он грубо буркнул что-то и выдернул штык.
Оба вышли и направили к последней двери – самой крепкой с тяжелым кузнечным запором.
Но открыть ее немцам не удалось. Хотя ржавый трехфунтовый замок, что остался жильцам еще от царского режима, висел больше для декорации.
Хозяин дома, покидая родину, не оставил ключа. И первые квартиранты звать кузнецов не стали – они просто отвинтили одну гайку на запоре. Болт теперь легко вынимался пальцами, петля поворачивалась, и дверь свободно открывалась вместе с тяжелой арматурой. Квартиранты менялись, но быстро привыкали к хитрости и новых замков не ставили. Смирились с ней и мы, вселившись сюда жарким летом грозного сорок первого.
Под фонарем эту заморочку солдаты не раскусили, а принялись работать сапогами и прикладами. Замочек покачался и несколько раз громыхнул по дубовой двери. В сарае проснулась наша коза и тут же подала свой тонкий голос. Кажется, он и был нашил добрым спасением.
– О, дорт ист айне цингер! – изрек первый.
– Я, я! – добавил второй. – Давай лучше оставим этот сарай вместе с козой и ржавым замком. И солдаты, ковырнув еще раз запор прикладами, решили осмотр сарая прекратить. Они медленно потопали к дому.
А там уже кончалась проверка. Из последней, Надиной квартиры, по ступенькам, стуча сапогами, вываливалась солдатня. Кто-то громко крикнул: «Аллес шнель! Комен, комен!» И двое «наших» тут же прибавили шагу.
Соединившись, наряд направился во двор к Семеновым.
Мы вздохнули. Кажется, пронесло и в этот раз.
Уже погасло зарево за учбатом, а мы все сидели на чердаке, переживая неудачный поджог и, радуясь быстрому уходу немцев.
Вниз спустились нескоро. Андрюшу проводили через дорогу, Фэд перемахнул по перелазу к себе во двор, а мы с Виталием подошли к нашему окошку.
На стук открыла мама: «Где вас носит до сих пор? Только что от нас ушли немцы с проверкой!»
– Мы, мамочка, тихонько сидели на чердаке.
– Доберутся скоро фрицы и туда! – сказал отец. – Прихлопнут вас и там когда-то, хлопчики. Давно говорил – пора кончать с этой Антилопой! А, подумав, добавил:
– Да, может, это было и к лучшему на сегодня, злые они сейчас, как собаки.
– Видно что-то случилось у них.
– Да, был небольшой пожар, кажется, потушили, – вставил я.
– Пусть Виталий остается спать у нас, – посоветовал отец.
Мать при свете коптилки постелила на моей кровати. Улеглись «вальтом».
Долго не давали уснуть подвыпившие немцы. После пожара, отдохнув на воздухе, солдаты, видно, не раз получали добавочные порции шнапса. Вскоре началось всеобщее веселье и песни. Среди незнакомых, немецких, услышали и наш русский, родной напев:
Вольга! Вольга! Муттер Вольга!
Вольга! Вольга! Руссиш флюс!
Ревели казармы, смешивая в общую кучу языки и мелодии, позабыв, что в ледяных полях под Сталинградом без еды и питья замерзают в эту ночь их соотечественники.
Перед двенадцатью на улицу высыпал весь учебный батальон. Теперь фейерверк продолжали сами фрицы. По всему городу началась пальба из винтовок, автоматов и ракетниц. Небо высвечивали хвосты разноцветных ракет. Торжества закончились далеко за полночь. Усиленные наряды патрулировали улицы. Их топот был слышен до утра.

26-е декабря
Виталий проснулся рано и отправился домой до рассвета. Я проводил его на крыльце. Утро выдалось хмурое и холодное. Сверху сыпал мелкий снежок.
Идти дальше мне было заказано – вчера вечером обувка моя совсем развалилась. Отец, оглядев, сказал невесело: «Тут и тачать уже не к чему! Придется былые ботиночки выбросить».
Выручила матушка: «Вон в Марчихинском ящике возьми ботинки Эдика от коньков и носи». В самом деле! Как я забыл! Ведь он, уходя на фронт, завещал мне все это. Вначале достал коньки – чудесные дутыши! Потом ботиночки. Правда, одна подметка просит каши. Но отец, поглядев, сказал: «Это быстро подчиним!» Он помог советом и сапожным инструментом, и я до завтрака пригвоздил подошву деревянными гвоздями. Однако последний десяток березовых шпилек папа вбил сам: «Так оно будет крепче!»
Я тут же примерил новую обувку: «Отличная зимняя пара!» Правда, испытать вместе с коньками во дворе на замерзшей луже отец не разрешил: «Лучше посиди сегодня дома!» Так и пришлось целый день нудиться в квартире и ныть от безделья.
Только вечером отпустили к Фэду. Это теперь наш выход на Антилопу!
Там уже ждали Фэд с Виталием. Чуть позже пришел и Андрюша. Он очень сокрушался вчерашней неудаче, жалел, что шнурок попал в малый стог, что немцы быстро огонь затушили. Во всем поддакивали и мы, но в конце порешили, хорошо, что сами остались живы.
Впервые после болезни худой и бледный появился Коля. О пожаре он знает – сам из окна видел, как горели фрицы. Пришлось рассказать о неудачном поджоге.
Николай рассвирепел. Начал ругаться и даже обещал нас поколотить.
– Я ж просил без меня ничего не делать! Как можно было поджигать сено во дворе, где стоит батальон солдат! Да плюс колодезь рядом. Это хорошо, что сами живые остались.
И подумав, добавил: «Отныне беру командование на себя. И запрещаю самостоятельные вылазки! Все будем делать вместе!»
– Наконец-то, такое решение мы давно ждали, Коля! – высказал я общую мысль. Николай продолжал дальше: «Теперь самое время приняться за мост».
И он изложил свой план:
– Весь добытый тол складываем в один мешок, со всех сторон обложим его дополнительными зарядами и вешаем под мост, поближе к середине.
– На посту там румыны, народ, как известно ненадежный даже в охране. А если вылазку сделаем под Новый год, то все они будут явно «на взводе». К мосту, думаю, по дерезе доберемся без затруднений. Беспокоит другое – как поджечь порох. Ваш «макаронный шнурок» тут вряд ли поможет, слишком большая длина и огонь где-то обязательно оборвется. Я предлагаю обычным шнурком выдернуть чеку из запала гранаты. Способ самый надежный.
 Такой примитив нам не подходил – не успеем добежать до Виталия, здесь в дерезе и постреляют.
– Есть, Коля, другой способ, – сказал я. – Пока ты болел, мы тут разработали, изготовили  и даже успели испытать электрочасовое устройство. И тут же показали его в действии. Скажем, взрыв намечен на девять часов вечера. Заводим часы на это время. Тонкую спираль из никелина, соединенную через контакты с батареей, задвигаем в трубочку пороха. Поворачиваем второй выключатель и ждем. Минуты через три (их столько осталось до девяти) будильник зазвонит. Заводная ручка начнет раскручиваться в обратную сторону и замкнет контакты. Спираль накалится – остается взорваться пороху!
Едва я успел пересказать все, как часы звякнули и толстая макаронина, длиной с карандаш, вспыхнула на жестянке.
– Вот это фокус! Ну, братцы Эдисоны, вы меня покорили! Однако докажите надежность!
Опыт пришлось повторить трижды. Все три взрыва обошлись без единого провала. Николай убедился, наконец, в безотказности устройства. Оно было принято на вооружение единогласно.
– И так, операцию намечаем на 31 декабря на двенадцать часов ночи. Выход к мосту и доставка мины от Виталия. Начало же не позже девяти вечера. Участвует вся пятерка, – отдал Николай окончательный приказ.

31-е Декабря 1942 года
Накануне все шло хорошо и ладно. В сарайчике у Виталия сложили аккуратно груз в один мешок. Туда же поставили и крепкую коробку-пенал с аккумулятором и будильником.
Сквозь дыру в мешковине просунули провода к школьному выключателю и проволокой прикрутили его снаружи.
Несколько раз испытали – работает безупречно. Тогда вспороли один мешочек с порохом и осторожно задвинули в него спираль-запальник.
Вит отыскал и положил рядом кусок бечевки для завязки и длинный, из толстой проволоки, крючок. Он остался от добрых довоенных времен, когда, катаясь на коньках, цеплялись за грузовики, чтобы выбраться на гору. Теперь этим крюком зацепим за мост нашу мину. Да и нести эти двадцать с лишним кило будет удобней на палке.
На всякий случай Виталий навесил на дверь замок и ключ положил в карман.
Можно было спокойно отправляться на обед.
Вечером к назначенному времени собралась без опоздания вся пятерка. Провели последний осмотр под лучом фонарика. Я завел будильник и поставил бой на двенадцать. Виталия попросил посмотреть еще раз, для верности.
Он глянул на стрелку, ощупал заводные ручки и рычажок звонка. Ничто не вызывало сомнений – все сделано правильно.
Коля сверил время. Разницу в несколько минут исправлять не стали – к часам лезть больше не надо. Андрей двойным рыбацким узлом крепко завязал набитый мешок. Все были готовы к выходу.
Виталий с Фэдом провели ближнюю разведку: «У мельницы и за малой Кубанью – никого». Кругом спокойно, можно двигать!
Протоку перешли по узкому мосточку перед замерзшим мельничным колесом. Сразу, через кустарники и полянки, направились на юг, в сторону моста.
Двое шли впереди в дозоре, следом еще двое тащили на палке боевой груз, шагах в десяти замыкал шествие Николай с «пушкой» за поясом.
Занесенные снегом прогалины, что попадались на пути, обходили стороной, чтоб не оставлять следов. Вскоре кустарник поредел и открылся голый участок, кое-где поросший бурьяном. Мы вышли к старому мосту через среднюю Кубань. Он невелик и, может, поэтому его никто не охранял. А чуть поодаль, уходя к высокому левому берегу главного русла, уже маячили темные фермы двух больших мостов. Мы были почти у цели.
Тут послышался гул моторов со стороны Псыжа. Кого-то несет нелегкая! Коля подал команду: «Всем под мост! Переждем и осмотримся». У берега тихонько спустились на лед, он уже крепкий – держит нас вместе с мешочком, хотя на середине протоки ещё шумит ледяная шуга.
Быстро промчались две машины, фары заглушены маскировкой. Впереди лимузин, а сзади грузовая машина с орущими поросятами в кузове. Наверное, из ближних  русских сел. Живая закуска явно запаздывала к праздничному ужину.
Еще несколько минут молча поджидали запоздавших, но их больше не оказалось. Кругом стояла полная тишина. Слышался только шорох льда в Кубани.
Только успели выбраться, как услышали звуки аккордеона. Кто–то бойко заиграл плясовую в нашей бывшей караулке. Веселая мелодия лихо неслась вдоль Кубани с гиканьем и звонкими ударами по дну солдатского котелка. Румыны были верны вековым привычкам: «Праздник – прежде всего», караул торопился проводить уходящий год. Да и нам громкая музыка сейчас не помешает!
 Вдруг с главного моста долетел до нас топот. Он все больше подстраивался под плясовую, пока не перешел на барабанную дробь о доски настила. Ножки часового видно донимал новогодний «Дед Мороз». Но самое страшное было впереди. Когда стук каблуков утих, раздался громкий лай. Откуда собака? Мы такого не ждали! Еще позавчера, под вечер Виталий с братцем собирали хворост в лесочке у моста, и кроме часового с карабином, никого вокруг не было.
«Дело труба! – в сердцах, сказал Николай. – Тут румыны с бездомным псом нас переиграли. План придется менять». Он промолчал и четко добавил: «Груз домой не понесем. Рвать придется то, что ближе. Прицепите мешок под третий пролёт этого моста». Так и порешили.
Новая плясовая понеслась из вагончика, и в такт ей застучали толстые солдатские подметки. «Ну, сходи, погрейся! Пропусти стаканчик с друзьями!» – шепотом упрашивал его Вит. И чудо, наконец, свершилось. Стук умолк, зажигалка высветила высокую румынскую шапку, затлелась сигарета.  Часовой зацепил собаку за перила и двинулся на восточную сторону.
Мы бегом кинулись вниз. Николай с Андреем остались в охранении. Наши ноги скользят по льду. Осторожно проходим первую и вторую опору. Третий пролет наш. Нащупываю и поворачиваю рычажок плоского выключателя, прикладываю ухо к мешку, вроде тикает марчихинский будильник.  А может, слышу, как с такой же частотой  колотится мое сердце.
Крюк короткий, до поперечины опоры не достает. Фэд становится лицом к свае, крепко обнимает ее руками. Виталий взбирается ему на плечи, я подаю проволоку и помогаю поднять мешок. У Вита несколько холостых движений –промахов. Наконец, зацепилось! Груз повис в воздухе рядом со сваей.
Быстро отходим с друзьями вдоль дамбы. Скользим по гладкому льду, кое-где приседая на корточки. Эх: коньки бы сюда! Через минуту мы уже поднимались в лесочек. Здесь можно перевести дух, отдышаться.
Только сейчас открылась дверь вагончика. Два солдата, не торопясь, спустились по трапу и, продолжая напевать что-то веселое, двинулись к мосту.
– Через час запляшете, румыны, и под нашу музыку! – тихо сказал им вдогонку Николай. И мы тронулись в обратный путь.
У калитки еле удалось упросить Виталия остаться дома, ему очень хотелось идти с нами. Нужен хоть один очевидец! – убеждал Коля. Поглядишь со двора, как полыхнет и полетят в воздух остатки старого моста. Кажется, уговорили.
Когда поднялись в гору, попрощавшись, нырнул в свой короткий переулок Андрюша: «Пойду и я! Мама одна дома. Волнуется!»
На «Антилопу» поднялись втроем. Засветили лампешку, зажгли керосину. В палатке сразу потеплело.  Коля глянул на часы – до Нового года оставалось сорок минут.
Время неполного урока показалось нам вечностью, хотя немцы сразу принялись развлекать нас беспорядочной стрельбой и ракетами. Красные и зеленые их хвосты носились по небу в разных направлениях, а осветительные медленно опускались на парашютах, превращая новогоднюю ночь в настоящий день.
Наконец, в наушниках перезвон курантов. С нетерпением ждем. Сейчас… Вот-вот… Громыхнет! Но взрыва нет. Да, конечно, наши часы немного отстают. Надо чуть-чуть подождать.
Проходят минута за минутой, а взрыва все равно нет! Только слышно как палят фрицы, встречая свой погибельный 43-й год!
Мы еще на что-то надеемся, вопросительно смотрим друг на друга, молча переживаем, но терпение на исходе. Николай не находит себе места.
Взрыва так и не дождались.
То ли нарушились контакты, когда несли мешок на палке, то ли застыл на морозе будильник. Третьей причины, чтобы оправдать тишину у моста, не было.
Колю прорвало. Он разразился потоком ругани и поносил нас, на чем свет стоит: «Безмозглые карабацкие ишаки! Балбесы и слюнтяи! Бекешевские раз…! Сопливые мальчишки! Как я мог согласиться на ваш дурацкий способ? Что было проще, чем дернуть за бечевку! Там и шнурка-то надо не более сотни метров, и мост давно был бы в воздухе! Так глупо потерять неповторимую возможность!»
Упреки и обвинения неслись в наш адрес непрерывным потоком. Мы выслушали их молча, ибо сказать что-нибудь в свое оправдание не могли. Николай прав.
– Ноги моей больше у вас не будет! – разгневанный, он покинул «Антилопу». Расстроенные, побитые, побрели мы с Фэдом по домам.
До самого утра не смыкали глаз. Все ждали: «А может быть свершится чудо – прогремит взрыв!» Но на этот раз в проигрыше остались мы.
А над Черкесском уже занимался в первых порывах дюжий ветерок-ветрило. Он гнал и нес с востока на Кубань массу снега.
 На дорогах и тропинках поднимал тучи родного пашинского песочка с мелкой галькой и, наверно, заметал у моста наши недавние следы .
Мост взрыва не избежал. Но сделали это сами отступающие немцы. Они оставили на правом берегу много оружия, автомашин и бронетранспортеров, повозок с ездовыми в пилотках и эрзац-валенках, немало своей пехоты  и еще больше бегущих на запад румын.
На восточном берегу, под немецкими пулями, оказалась и большая часть трофейного рогатого гурта, не успевшего до взрыва перейти речку. В снежную бурю фрицы приняли тихо идущих быков и коров за красную пехоту.
Это кладбище вдоль Кубани сохранялось больше недели. Когда утихла пурга и засветило январское солнце, замерзших животных разрубили топорами жители ближайших улиц и, конечно, с благодарностью съели.

6-е января 1943 г.
Наконец-то погнали фашистов с Кавказа!
Уже двинулись на запад обозы и тяжелая техника. Бегут тыловики и полицаи. Среди отступающих много гражданских дрожек и бричек с семьями и домашним скарбом.
Зашевелился и Фэдов сосед Сивоконь – хозяин ресторана. Вчера утром вместе с сыновьями на двух пароконных телегах и в своем мягком фаэтоне рванул за Кубань.
Через час во двор к Семеновым влетела военная повозка. Трое фрицев кинулись к копешке сена, что осталась для Ланки, и начал его кидать в кузов.
Федин отец пытался упросить солдат оставить хоть немного. Бешеный фельдфебель заорал на него, расстегнул кобуру и полез за парабеллумом.
Яков Федорович еле успел шмыгнуть за угол коровьего сарайчика. Под пулю попал небольшой черный Жучок, что лаял на цепи у своей будки.
Хорошо, что живым остался сам хозяин. Жучка со всеми собачьими почестями мы похоронили на огороде.
В немецкой школе я больше не появлялся. Как-то встретил знакомого мальчишку, говорит, что туда уже никто не ходит. Исчез и сам учитель.
Вечером собрались в палатке. Виталий сочно рассказывал, как драпают фрицы, как его чуть не убил из винтовки румын за то, что не хотел отдавать ему свои перчатки. Как с шумом и руганью забивают до отказа мосты через малую и большую Кубань. Нам снова, в какой раз, приходится жалеть, что большой мост не взлетел на воздух. Николай до сих пор зол на нас и после Нового года здесь еще не появлялся.
Мы с Фэдом тоже наблюдали, как из всех улиц вливалось в Техническую и двигалось под гору к Кубани месиво из машин, повозок, лошадей, ослов и мулов. Все это грохотало днем и ночью мимо наших окон. Бежите, сволочи? Ну-ну!
Поздно вечером слушали сводку: «Сегодня, в течение 6-го января, наши войска в районе среднего Дона и юго-западнее Сталинграда, на Центральном фронте и на Северном Кавказе вели наступательные бои. Наши войска овладели городами и железнодорожной станцией – Нальчик, Прохладный!..»
Да это же, братцы, уже совсем рядом!
Тут во дворе что-то загрохотало. Кажется, въехала повозка. Выключили радио, погасили свет.
Громкий стук в доски веранды. Наверное, били прикладами. Вышла матушка: «Что хочет пан солдат?»
– Сино, солема надо!
– Да нет у нас сена, пан.
В это время услышала голос хозяйки и подала из сарая свой наша коза: «Ме-ке-ке!» Фрицы кинулись туда, начали сбивать замок.
Мать подошла и сама открыла дверь. Немцы влетели в сарай, светят фонарем.
О, дас ист ейне Циеге! Вир гатте глюк! (О, тут коза! Нам повезло!)
Внизу началась возня. Слышно, как бьется и блеет коза. Ее, наверное, опутывают собственной веревкой.
Сена там немного, только то, что положили на ночь для корма.
Один солдат карманным фонариком светит вверх, на доски потолка. Стучит о них прикладом и кричит матери: «Тут сино, тут сино!» Глухой стук говорит о том, что там что-то лежит, через щели кое-где свисали пучки сена.
Ответ матери заглушил громкий окрик со двора: «Верляссе алесс, вир аусфарен!» (Бросайте все, мы выезжаем!) Было слышно, как последний выгребает сено из кормушки и догоняет тех, которые потянули козу.
Вскоре загромыхали колеса уже со двора.
Мать вошла в козий закуток, всхлипывая, и тихо позвала: «Рафик, вы здесь? Сейчас же спускайтесь вниз!» Через минуту втроем, разбросав по углам детали приемника, спустились в сарай.
Сквозь слезы она просит нас оставить «Антилопу» на это страшное время, когда немцы способны на все, больше не собираться и не слушать радио. Слезной просьбе матери пришлось уступить. Все эти дни смирно сидели по домам, не зная, когда встретимся снова.

12-е января
Длинной и тяжкой была эта неделя. Но наши родители довольны – сыновья дома.
Правда, мы с Фэдом забегали друг к другу иногда, перебираясь под ветром через перелаз. Все собирались заглянуть на «Антилопу» и хоть немного навести порядок.
Сегодня вечером появился и Виталий.
Я сказал отцу, что нам обязательно надо побывать на чердаке, ведь там все осталось на виду – палатка с керосинкой, батареи к радиоприемнику.
Он не стал возражать, но попросил: «Хлопчики, перед тем как все ломать, послушайте радио в последний раз, где там наши?»
Поднялись втроем. На «Антилопе» сквозь щели выл и свистел холодный ветер со снегом. Еле-еле светила трехвольтовка. Конечно, подсел и сдал на морозе аккумулятор. Подключили оставшуюся в запасе банку. Света чуть-чуть прибавилось.
С трудом и очень тихо заговорил приемник, но успели принять радостную новость: оказывается, наши части уже освободили Пятигорск, Кисловодск, Ессентуки! Вот-вот свободен будет и наш Черкесск!..
Еще несколько слов в телефонах, и приемник умолк, батареи выдохлись. Несмотря на это и на собачий холод в палатке, настроение у нас бодрое и радостное. Хотя ясно, что задерживаться здесь нет смысла.
На исходе все виды энергии – в керосинке догорают последние капли бензина, на глазах кончается запас электричества. Лампешка светит все хуже. Ее пора выключать.
Зажгли плошку Вилли. Вспомнился наш добрый немецкий друг. Где он сейчас? Может, в снежных степях под Сталинградом голодает и мерзнет со своим батальоном? И даже хорошо знакомый повар Франц вряд ли ему сейчас поможет.
И нам здесь делать больше нечего. Как ни жаль, а придется все рушить.
Разобрали на части приемник, чтоб унести и спрятать. Спустили в сарай ненужную пустую керосинку. На полу и в закоулках подобрали все бумажки до листочка и вместе с замерзшими остатками немецких батарей бросили в глубокую яму уборной.
Автомобильный аккумулятор утянули к школьным приборам, он еще пригодится. Загасили плошку и уже в темноте убрали опорные колья палатки. Брезент ухнул, осел и покрылся сверху сеном. Прощай, наша радиорубка.

13-е января
Передаю рассказ Вита. После 10 января он с мамой, братом и сестрой находился в подвале соседнего дома Зеленских. Их дедушка, которому было за 60, находился в доме. Кроме его семьи, в подвале прятались ближайшие соседи: Сиваков, Григоровы, Чертиновы и другие.
С улицы Набережной, на которую выходила отдушина подвала, день и ночь слышались звуки отступающих войск. Ночью 13 января послышался грохот, затем выстрелы с противоположного берега Кубани. По тому как содрогнулся стоящий над подвалом дом, стало ясно, что мост взорвали и там идет бой.
Утром 13-го на улице наступило затишье. Мама Вита пошла в дом проведать деда и долго не возвращалась. Не дождавшись, он пошел узнать, почему ее нет. Только открыл входную дверь в комнату, как вдруг клацнул затвор винтовки и вместе с этим крик матери: «То мой сын!»  Мама отошла в сторону, винтовка опустилась, и Вит увидел сидящего на столе до пояса раздетого солдата, раненого в грудь. Мама помогала накладывать повязку. Второй солдат был в другой комнате, и дед помогал ему бинтовать плечо. Это были румыны. Оказывается после взрыва моста отступающие продолжали идти. Немцы с противоположного берега били по ним из пулеметов. Под эти очереди попали румыны и все те, кто пытался ночью перебраться на противоположный берег.
Оставаться в компании раненых было опасно, и мама Вита просила его вернуться в подвал.
Но не тут-то было. Только Вит вышел из дома и завернул за угол в сторону подвала, как ему в грудь уперся ствол автомата и ему крикнули: «Руки вверх!» Перед ним стоял в телогрейке и плащ-палатке наш красноармеец.
Первый его вопрос: «Немцы в доме есть?»
– Да, есть. Два раненых румына.
Веди, показывай.
Впереди Вит, за ним красноармеец вошли в дом. Румыны не сопротивлялись. Красноармеец снял с одного сапоги и отдал взамен драные ботинки, куски шинели и телефонный провод, которым эта «обувка» крепилась у него на ногах.
Красноармеец был из числа передового отряда, которому предстояло захватить мост. Мост был взорван до их прихода. Улица Набережная вдоль Кубани была освобождена Красной Армией 13-го января 1943 года. Стрельба в центре города, на восточной и южной окраинах продолжалась.

16-е января
Больше недели бушует пурга. За окнами не просто сильный ветер со снегом, а настоящий шторм. Такой погоды в городе не помнят даже старожилы. Буран срывает крыши и валит оставшиеся заборы, наметая сугробы снега.
Подгоняемые ветром, отступают немцы.
Еще тянутся тяжелые орудия, бронетранспортеры, грузовые и легковые машины всех марок. По обочинам пробиваются крепкие повозки-фуры, покрытые брезентом. Впереди сидит замотанный в тряпье, в огромных соломенных валенках, промерзший до костей ездовой.
Второй день гремят взрывы со стороны Джегуты – рвут хорошо знакомым нам толом железную дорогу.
Рассказывал сосед, что от Черкесска на Невинку немцы пустили паровоз с большими крючьями сзади. Они ломают и выворачивают за собой шпалы, корежат рельсы.
Через каждые полчаса, сменяя друг друга, в квартиру забегают группы солдат. Они тоже окоченевшие. Суют руки прямо в печку, в огонь. Греются. Наступает новая ночь.
Мать заставляют постоянно кипятить воду. Ставят на плиту свои котелки, разогревают что-то из своей еды сами.
Кому нет места там, у печки, раскладывают карманные плитки на столе и варят кофе на сухом спирте.
Один из них, худой, заросший черной щетиной, с длинной шеей, обернутой чулком, разрезал булку хлеба, намазал кусочки маслом и раздал товарищам. Остатки масла на ноже солдат аккуратно вытер о свою горбушку.
Немцы все время что-то жуют и пьют. Говорят мало.
Они совсем не похожи на тех летних, веселых фрицев, что направлялись отдыхать в наши горы. Другой у них вид и совершенно другой разговор: «Сталинград – капут! Война – капут! Гитлер – капут!» Кажется, сволочи чувствуют свою погибель!
Мы сидим в дальней комнате, натянув на себя верхнюю одежду. Вместе с нами еще соседка Надя с малой дочкой. Печь горит постоянно, но хворостом не натопишь, и наружная дверь почти не закрывается.
Из коротко брошенных фраз понял: что наши уже на восточных окраинах города. Там идет бой. Слышно, как рвутся снаряды и мины, доносятся отдельные выстрелы, автоматные и пулеметные очереди. С каждым часом стрельба приближалась. Выстрелы слышны все ближе. Мне казалось, что палят уже на Цветковом перекрестке.
Вдруг резкий и грубый окрик со двора оторвал солдат от теплой печки. Они загремели амуницией и оружием, навешивали на спины ранцы, цепляя к ним свои котелки. Все разом вылетели на улицу.
Тот, что резал хлеб, забыл на столе разложенную буквой «Н» походную печурку. На ней стояла крышка от котелка с остатками недопитого солдатского кофе. Рядом лежал короткий охотничий нож с ручкой от рога, точно такой, как я видел осенью в радиорубке на Кубани.
Комната мгновенно опустела. Может, это были последние из немцев?
В печке догорал хворост. Я внес с веранды, где хранился запас топки на ночь, еще охапку и снова разжег огонь. Мать поставила чайник с водой.
Часы на стене пробили шесть. Ночь кончалась. Кроме маленькой Шурки, никто не сомкнул глаз.

17-е января
За окнами еще темно, но бой продолжается. Гремят взрывы, ухают пушки, где-то за углом обмениваются очередями автоматчики. То бьет наш скорострельный ППШ короткими, то неторопливо, размеренно длинными бубнит фрицевский шмайсер.
Мы снова ушли в дальнюю комнату.
Вскоре скрипнули ступени, кто-то поднимается на крыльцо. Может, солдаты вспомнили о забытых вещах или решила погреться новая партия?
Но в квартиру вошли трое в занесенных снегом полушубках.
В свете коптилки по стволам автоматов и шапкам-ушанкам я понял, что это уже настоящие наши!
– Чи е хто в хати – спрашивает хриплый замороженный голос.
– Е, е! Ось мы тут! – опередила мать всех, отвечая на родном украинском. Мы вышли в кухню.
– Драстуйтэ! А нимци давно тут булы?
Рассказали, что всего десять минут назад бежала от нас последняя семерка немецких солдат. Так спешили, что бросили на столе кое-какие вещи.
– Ну их мы догоним и все сполна отдадим! – смеясь, говорит крепкий широкоплечий красноармеец. Он осматривает оставленное.
– Тебе, Муса, как сыну гор – добрый ножик, а Мыкола хай берет карманную плитку с запасом горючего, гляди, где на привале чайку попьем!
А чай уже кипел, мать быстро разлила кипяток в большие чашки, добавила заварку из душистых трав, поставила блюдце с сухими фруктами: «Сахару, извините, давно нет».
Промерзшие бойцы с удовольствием грелись чаем, а я рассказывал, что еще позавчера немцы вырыли большой блиндаж в огороде у соседей, рядом с дорогой на мост. Там у них ручной пулемет. Устроили крышу и даже печку из водосточной трубы, которую стянули в нашем доме.
– Спасибо, хлопец, найдем и этих, с трубою вместе, – покидая нас, пообещали разведчики.
Отец угостил их пахучей махоркой и каждому насыпал по жмене в солдатский кисет.
Последняя благодарность, и первые освободители, попрощавшись, ушли в мутную мглу снега и ветра.
На дворе занимался новый день, которому суждено было стать Днем освобождения Черкесска.
Еще несколько часов гремели взрывы и слышалась стрельба в разных местах города, но бой уже стихал и перемещался на запад.
Досталось и тем немцам, что стреляли из блиндажа в Федином огороде . От брошенной гранаты захлебнулся пулемет, и рядом полегли два солдата. Трое оставшихся бросили оружие и с поднятыми руками выбрались наверх.
К обеду город был освобожден, и только снежная буря продолжалась еще не менее суток, выметая за его пределы остатки фашистской нечисти.

18-е января
Утром прибежал Николай. Я не узнал его в шинели с поясом и в шапке со звездочкой. Радостно обнялись, зла на нас он больше не держит, хотя очень жалеет о потерянной возможности. Я соглашаюсь. Мне тоже больно, что не послушались тогда его .
Коля решил не ждать приказа военкомата и уходит сейчас с ротой разведчиков. Уже и одели его по-военному, пришел проститься.
– Раф, я возьму пушку с собой: наган в разведке – великое дело! Его ведь все равно придется сдавать.
– Конечно, Коля, он давно твой. Думаю, что и патроны там найдутся.
Через час Николай уходил в строю разведроты с карабином на ремне и вещмешком за спиною.
Провожали его и мы с Фэдом.
До самого моста с Николаем шла мать, крепко держа его под руку, шли сестренки и братец. Было тяжко провожать сына второй раз на фронт. Конечно, плакали.
По дороге и вокруг, на обочинах шоссе, в поперечных улицах и переулках – следы недавнего боя. Подбитая и рядом совершенно целая техника – пушки, бронетранспортеры, автомашины всех марок, мотоциклы. В кюветах перевернутые повозки, зарядные ящики, полевые кухни. Трупы лошадей с откинутыми в сторону копытами, много и солдат, лежащих в самых разных позах. Чаще румыны, но уже без своих бараньих шапок и без сапог.
Первый раз мне стало жутко. Вот оно, ужасное лицо войны.
Подходили к Кубани. Саперы уже успели навести переправу по льду из бревен и досок. По ним уходили на запад наши войска.
Нас дальше не пустили, попрощались родные, успели обняться и мы.
Николай все время махал нам рукой, а когда рота на той стороне скрывалась за поворотом, он высоко поднял на карабине шапку.
Живым вернуться тебе, Коля: с фронта!

20-е января
На стенах и заборах в городе появился приказ полевого военкома о призыве в армию.
Призывной список заканчивается моим годом рождения. Завтра с Андреем решили идти в военкомат. Хотя красноармейцы, что вторую ночь спят у нас, торопиться не советуют: «Побудь лишний день дома, парень. Еще успеешь хлебнуть солдатской каши!»
– Нет, надо идти! С товарищем мы уже договорились.

24-е января
Андрей попал в команду № 8, я в девятую. Проводили его с друзьями сегодня после обеда.
В нашей колонне, которую отправляют завтра, встретил много знакомых ребят из других школ, даже из нашего класса. Увидел тут и Юру Шевцова, и Саню Кучерова, и Колю Тарасенко – «Новую жизнь». А Николай Даниленко идет с новым другом – своим квартирантом Алешей .
Но главное, что вместе с нами и наше школьное начальство – директор Лонгин Леонтьевич Барсуков и завуч Алексей Яковлевич Дмитриев.

25-е января
Пришел и мой черед. Втроем последний раз поднялись попрощаться с «Антилопой». Друзей попросил помочь отцу возвратить все, что смогли сберечь. Виталий с Фэдом пообещали.
Провожают родные, друзья, товарищи. По пути к военкомату (он устроился в большом угловом доме генерала Свидина, где до войны были мастерские нашей детской технической станции) зашли проститься со старенькой бабушкой Ириной, матерью тети Шуры.
В грустном молчании все присели. Она достала из сундучка маленький образок скорбящей Богоматери, подошла ко мне: «Знаю, сыночек, ты неверующий, но крещеный. Приложись перед дальней и страшной дорогой. Помни: береженого Бог бережет!»
Не вязалось это с моими убеждениями, покалывал в нагрудном кармане комсомольский билет, но бабулю обижать не стал.
В два часа пополудни из разноликой людской толпы, что собралась против Дома Советов у военкомата, военным удалось построить стоголовую стриженую команду мужского пола.
Через несколько минут она двинулась, окруженная со всех сторон родными и близкими.
Прощайте, родные, друзья! Прощай мой город!
Свидимся ли еще?