Ёжик в тумане. Конец истории

Зима запаздывала. Год назад в это время уже полноправными хозяевами леса шуршали метели, а сугробы намело до самого дупла сумасшедшей Совы. Хорошо было. Ёжик тогда спал в теплой норке, скрытой от чужих глаз под гигантским сугробом у подножия старого дуба, на куче заранее припасенной листвы и видел сны про белую Лошадь, про своего друга наркомана Медвежонка, которому, говоря по правде, не нужен был чай, а самовар разжигался только из-за одурманивающего дыма можжевеловых веточек. Да и варенье нужно было «на потом», когда дурман рассеивался и на друга нападал зверский аппетит.

В этот раз всё было не так. Снега не было совсем, но морозный воздух всё же наполнил умирающий лес. Пронизывающий холод сорвал все листья с деревьев, обнажив их страшные черные стволы, сковал лужи льдом, заморозил траву — она пожухла, покрылась белым налетом и стояла как погребальный памятник самой себе, тоскливо и неопрятно. Отдельные, самые крепкие травинки, резали лапки Ёжика до крови, но он шёл, почти не обращая на это внимание, только изредка кривя мордочку. Идти было надо. Последний раз «попить чаю» с Медвежонком и, наплевав на капризы погоды, завалиться, наконец, спать до весны. И друга надо было уложить. Уговорами, колыбельной, дубинкой по голове — не важно. Пару лет назад Медвежонок не уснул, и превратился в шатуна. Проснувшись по весне Ёжик не узнал лес — поломанные деревья, тушки разорванных белок, раздавленные зайцы и даже полуразложившийся труп почтальона из соседней деревни, забитый тяжелой лапой друга в дупло к тогда еще нормальной Сове.

Темнело. Холодный воздух понемногу начал сгущаться, сначала небольшими туманными облачками в низинах, а потом превратился в единое белое одеяло, которое, как только солнце окончательно исчезло за горизонтом, накрыло Ёжика с головой. Бредя по еле видимой тропинке Ёжик проклинал тот день, когда решил переехать подальше от друга, почти на другой конец леса. Там, конечно, было спокойнее. Никто не бросал петарды в норку, чтобы разбудить и не выкапывал совковой лопатой, пытаясь вытащить и показать фиолетовый лес в свете сиреневых лун. Спокойнее — да, но вот ходить оказалось далеко.

Когда до берлоги оставалось совсем немного, тропинка внезапно стала неровной, даже ребристой, и начала круто подниматься. Замерзшие ноги соскальзывали, Ёжика била дрожь — это у Медвежонка был мех, а у него только иголки, которые совершенно не держали тепло и приходилось перед каждым выходом в холодный лес из теплой норки долго кувыркаться в сухих листьях, чтобы хоть немного утеплиться. Внезапно тропинка выровнялась и Ёжик резко остановился — впереди чувствовалась пустота. Он наклонился, пытаясь разглядеть в тумане хоть что-нибудь и посиневшим носом попал точно в мёртвую пустую глазницу обглоданного черепа, на котором стоял. «Белая Лошадь», - понял Ёжик, - «так вот куда ты пропала месяц назад». Он отпрянул и, не удержавшись на скользком черепе, упал вниз, прямо на что-то мягкое. Пахло как от Медвежонка, но не совсем. Еще пахло кровью и лапки угодили в липкое. Это действительно был Медвежонок, весь утыканный можжевеловыми прутиками и с порванной пастью. «Добралась таки до него сумасшедшая Сова». - Подумал Ёжик. «Уху» раздалось сверху и на Ёжика, который только и успел вскинуть вверх мордочку, рухнул с высоты самовар, расплескав остатки воды и раздавив маленького колючего зверька в лепешку. С диким хохотом Сова рванулась вперед, но её полет был прерван острым и крепким сучком, который она не заметила в тумане. Дергалась она не долго. Через пару мгновений в лесу не осталось никого живого.

На верхней ветке высокого старого дуба, между корней которого жил Ёжик, сидел красногрудый снегирь. Он замерз ещё вчера и его остекленевшие глаза не видели, как полетели первые снежинки. А лес негромко шумел, раскачивая ветками деревьев. Ему было всё равно.