Антоновка. Часть последняя

Часть 7

Мы сидели втроём и пили чай, с пряниками, янтарным яблочным вареньем, даже с конфетами из недорогой коробки, которую Тамара торжественно выставила на стол, словно специально привезла для этого чаепития. Разговор шёл сам по себе, спокойный и неторопливый, самый обычный, про жизнь, деревню, хозяйство, про Мишу и Машу ПапкОв, про судьбы двух их дочерей. Я снова и снова ловил себя на мысли, что мне хорошо здесь и совсем не хочется уезжать. Но застолье и разговоры не могут быть вечными.

-- Ну, всё, я поехал...

Я невольно вздохнул, искренне, хоть и многословно, поблагодарил хозяек за яблоки и гостеприимство. Обе женщины восприняли мои слова обычно, как должное - ехать, так ехать. Вспомнились недавние глупые подозрения, будто бы Антоновна затеяла всё это специально, чтобы познакомить меня с дочерью. Действительно, глупость. Просто они - замечательные женщины, очень добрые, очень искренние и очень гостеприимные. Я накинул куртку, быстро вышел, обулся за дверью. Тамара тоже оделась, как и Антоновна, собираясь проводить гостя до калитки. Изо всех сил хотелось тем же открывшимся удивительным чувством разглядеть и увидеть в ней грусть или, хотя бы, сожаление по поводу моего отъезда, но ничего не было. Она не радовалась и не огорчалась, думая уже о чём-то своём. Просто, был случайный гость, были воспоминания детства. Теперь гостю пора уезжать, а хозяйкам возвращаться к своим повседневным заботам, так заведено в этой жизни.

Неожиданно,  навстречу нам из будки вывалило всё кошачье-собачье семейство - виляющий рыжим, лохматым хвостом Кузя, сладко потягивающаяся, раздирающая в зевоте клыкастую пасть, бело-пёстрая Тоська, и маленький полосатый котёнок, скачущий впереди всех на смешных полосатых лапках. Тамара присела, протянула руки, и котёнок, словно дрессированный, мгновенно запрыгнул ей в ладони. Она прижала пушистый комок к груди, почесала за ушком. Котёнок весело затряс усатой головкой. Тося, заурчав, принялась тереться об ноги хозяйки, держащей на руках  её чадо,  с завистью поглядывая наверх, словно желая самой забраться на заботливые хозяйкины руки.

-- Красивый у вас забор,-- кивнул я на штакетник, усеянный жёлто-белыми жестяными ромашками.
-- Племянники старались, -- улыбнулась Тамара.
-- И как же зовут этого зверя? -- я протянул палец к смиренно лежащему в её ладонях пушистому созданию.
-- Матвей...
-- Я кот Матвей, мой метод прост - я не люблю тянуть кота за хвост...-- пропел  я песенку из старого детского фильма.
Тамара, весело рассмеявшись, одобрительно кивнула... Ну, всё, сколько можно тянуть время глупыми разговорами? Надо ехать.
-- До свидания. Будете у нас, заходите в гости.
-- Ты тоже приезжай, --  деловито ответила Антоновна.
-- До свидания,-- очень просто и спокойно попрощалась Тамара

Я распахнул дверцу, привычно упал в мягкое, кожаное сиденье, завёл мотор. Вот и всё. Машина тронулась легко и быстро. Разворачиваться на узкой улице не хотелось, не хотелось даже оглядываться и смотреть в зеркала. Уезжать, так уезжать! Не надо ничего себе придумывать. Как бы хорошо не было мне сегодня, у них свой дом и своя жизнь, у меня - своя. Другая и интересная по-своему, только для меня одного, не для них, не для Антоновны и не для Тамары. Каждый должен жить своей жизнью и не лезть в чужую.

Аромат антоновки, переполнивший уже весь салон, схватил за душу и сердце, унося в далёкое и безвозвратно потерянное счастье. Вот он, я обрёл его, я снова счастлив вдыхать этот запах полной грудью. Ещё несколько часов назад я с наслаждением представлял, как буду укладывать эти яблоки в ящики, устланные соломой, как опущу их в подвал, и будет мне всю зиму тихое счастье наедине с самим собой и  со своим уютным домом. Но судьба распорядилась иначе. С  каждой секундой, чем дальше я отъезжал от радостного дома, тем острее душу колола холодная осенняя тоска. Увидев, какими могут счастье, любовь и радость, я понимал, что уже не смогу быть счастливым тем, прежним, счастьем, которого хотел и жаждал ещё каких-то полдня назад.

Как и предполагалось, дорога вперёд по длинной улице вывела снова к перекрёстку посреди деревни. Поворот направо, и снова передо мной предстал красочный деревенский базарчик, та же бабка, те же вёдра, тот же магазин, та же падаль, что Антоновна отдаёт сюда на продажу. Время словно обернулось вспять и, сделав круг, вернуло меня туда, откуда всё началось, чтобы ещё раз начать всё сначала. Впереди летела трасса, там мой дом, который ждёт своего хозяина из дальнего путешествия, а здесь, совсем недалеко другой удивительный дом. Мелко задрожали руки и губы. Нет, я не хочу уезжать. Не хочу, и всё. Промелькнула остановочная будка, впереди поворот туда, где остались две женщины, с которыми мне было так хорошо. Ну почему? Почему я должен отказывать себе в удовольствии быть рядом с теми, кто мне нравится? Потому что мне пятьдесят, и она не проявила ко мне никакого интереса? Но, ведь, и ей не двадцать.  Может быть, ей тоже совсем ничего не нужно. У неё есть дом, сеть дочь, есть жизнь, своя и, наверняка, такая же интересная. Наверняка, есть мужчина, любой, хоть как-то любимый, постоянный, или просто приходящий на пару часов в неделю. И, наверняка, что-то менять в этой жизни совсем уже не хочется. Ну, что я скажу? "Здравствуй, Тамара. Мне понравились вы и ваш дом, поэтому я вернулся". А дальше? Выклянчить сиюминутное наслаждение на одну ночь? Нет, этого я не смогу теперь, даже в мыслях. А что ещё? Что? Как и с чего начинать жизнь, если она неожиданно вернулась к своему началу в пятьдесят? С юношеских романтических вздохов и робких объяснений или с обычного любовника на час, каким привык уже быть все эти годы?

Руки сами крутанули вправо руль. Что буду говорить? Она собралась уезжать в семь часов. Скажу, что хочу подвезти её. А дальше? А дальше будь, что будет. Главное - не врать ни ей, ни себе. Впереди снова показался бело-голубой забор. Сердце заколотилось так, что зазвенело в ушах. Я вышел из машины, захлопнул дверцу, негромко позвал в калитку. Но за забором было совершенно пусто и тихо. Я крикнул погромче.

-- Серафима Антоновна! Тамара!

Никто не показался и не вышел. Я толкнул калитку,  она тут же с тихим, знакомым скрипом распахнулась передо мной. Странно, не заперта. Какая-то  непонятная тревога начала подниматься из глубины души. Почему никого нет? И почему не заперта калитка? Ведь мы расстались здесь каких-то пятнадцать  минут назад. Я поднялся на крыльцо, открыл входную дверь, позвал, но снова никто не ответил. Ушли? Но куда? И почему не закрыли калитку? Волнение начало захлёстывать. Я пошёл в сад. Впереди между знакомых яблонь показалась тёмно-бордовая куртка. Сердце загрохотало в немолодой груди, совсем как в юности. Она стояла спиной ко мне, словно уйдя с головой  в собственные мысли и почти не шевелясь, задумчиво ковыряла ногтем серую кору. Недалеко, в осенней траве меж упавших яблок сверкали озорные полосатые лапки маленького кота Матвея. Я шёл вперёд и, как первые слова экзаменационного билета, исступленно повторял, что скажу ей сейчас, чтобы она всё поняла и поверила. Услыхав шаги и, словно, очнувшись, она удивлённо повернулась ко мне.

-- Тамара, я ... ... ...

Все слова вылетели из головы, словно их там никогда и не было. В одно мгновение, в сотые доли секунды тело остро почувствовало, что я хочу её. Хочу именно такую женщину, немолодую, с тёмными волосами, совсем маленькой,  по-девичьи округлой грудью, ровными и чуть полноватыми ногами, мягким животом, аккуратными бёдрами... Я хочу её не на час и не до утра под шампанское или водку. Я хочу, чтобы именно такая и никакая другая женщина  была в моей новой жизни, навсегда, до самого её конца...

Что-то вспомнилось про семь часов и про автобус, про то, что надо говорить хоть какие-то слова. Но нутро тем самым, непостижимым образом всё уже увидело в уголках удивлённо раскрывшихся, тёмных и очень умных глаз, а может в нерешительно дрогнувших губах, или ещё в чём-то, что совершенно не различимо ни глазом, ни каким-либо другим чувством, кроме самого главного, того, что видится лишь душой. Я вдруг понял ясно и до дрожи откровенно, что творилось в её душе и сердце. Запах спелой антоновки ударил в голову, разбудив во мне озорного, отчаянного и бесшабашно влюблённого одиннадцатилетнего мальчишку, именно того, кого так откровенно жаждали сейчас её губы и тело.

Я схватил её за тёплые, мягкие плечи, решительно прижал спиной к шершавой коре, уже не соображая, что творю и что делаю, прильнул губами к душистым волосам. Время остановилось. Время замерло раз и навсегда. Аромат антоновки, смешавшись с запахом её волос, ударил в голову сильнее самого лихого хмеля. Вот и всё. Ради одного этого мгновения стоило жить и терпеть, стараясь изо всех сил не потерять любовь к жизни. Глупое, показное возмущение столь дерзкой наглостью так и не успело дойти до раскрывшихся губ и кончиков прохладных пальцев. Оно утонуло в настоящем и откровенно искреннем, что уже само рвалось наружу, забыв про стыд и никому не нужные законы приличия. Её щека сладко тёрлась о мою щеку, наши губы сами, с закрытыми глазами,  нашли друг друга, припали, прижались, раскрылись, заскользили, наслаждаясь такой внезапной и долгожданной близостью, разливающейся по сердцам чуть кисловатым ароматом спелых, осенних яблок.


июль 2014 г.