Водоворот - глава 5

5. ПРИКОСНОВЕНИЕ

В глубине храма был коридор, который вел в глубь скалы. Мы вошли в него, и шагов через десять  жрица ввела меня в крошечную келью.

В ней не только темно – после  жаркого солнца в ней еще и холодно. Мне хочется плакать — плакать не останавливаясь, плакать громко, плакать отчаянно, пока я всю эту комнату не залью слезами до краев. А еще от отчаяния хочется колотить руками по холодной каменной стене... по полу... по всему, что попадется под руки.

Но жрица берет меня за плечо – легко, едва прикоснувшись только самыми кончиками пальцев — однако от этого прикосновения я тут же про все забываю - и про то, что хотела плакать и про озера слез — и я замираю на месте. Потом она плавно поднимает руку и слегка дотрагивается до моей головы, и от этого по всему моему телу — от макушки до кончиков пальцев на ногах — прокатывается едва заметная теплая волна.
 

Меня это так поразило, что я тут же засомневалась: действительно ли была эта теплая волна — или это мне просто показалось?

Я быстро заглядываю в глаза жрицы, но в них не отражается ничего: ни горестей, ни радостей, ни сомнений... они мне тоже кажутся закрытой дверью.

Она ставит горящий светильник в небольшое углубление, сделанное в стене, и, так и не сказав ни слова, резко поворачивается, выходит из комнаты и растворяется в безмолвной темноте.

Вскоре слуга принес свежеиспеченный чапати и глубокую глиняную миску; в ней белый рис, и на кухне не забыли щедро полить его далем. Я держу миску обеими руками: перед едой надо прочитать мантру – так нас учили дома.

Но не мантра приходит мне на ум - вместо этого я вспоминаю пыльную дорогу, которая началась прямо у калитки нашего дома и закончилась  гулким звоном медного колокола — и  думаю: ведь я сама в него ударяла, ведь это от моего удара в нем возник звук. В моих мыслях это каким-то образом складывается в вывод, что и в этот храм я тоже пришла сама... сама — совсем даже не потому, что мне привели сюда родители.

И все равно... на этой жаркой и пыльной дороге, с этим длинным и плывущим куда-то вдаль звуком медного колокола я потеряла моих родителей и мой дом. Мне кажется, что и себя я тоже потеряла.

Но, как ни странно, все эти события уже кажутся  картинами из далекого прошлого, и не только далекого прошлого — кажется, что все это произошло даже и не со мной. Хочется только одного — хочется есть, словно без еды я провела в пути много-много дней.

Вскоре я поставила пустую миску на пол – в ней ни одной рисинки не осталось. И опять стало темно и холодно.

Я сижу на низкой и широкой деревянной скамье – она устелена соломой, которая все еще пахнет полями и солнцем; к ее свежему и сладкому запаху добавляется еще запах какой-то горьковатой травы.

В келью опять доносится мелодия далекого пения – я его то слышала, то оно пропадало, но на самом деле оно не прекращалось ни на минуту с тех пор, как мы переступили порог храма.

...как давно это было.

…аум Кали намооо намаха..! аум... простираюсь перед тобой, Кали...

Стотра, которую пели в храме, восхваляла Деви, которая пребывает во всех существах — пребывает в них как ум … мы  склоняемся перед Тобой снова и снова.

Дома мы любили петь эту стотру вместе с мамой и сестрами, но здесь, в келье, она звучала по-другому — здесь я ее услышала словно впервые и словно впервые услышала прозвучавшее в ней слово "ум". Гораздо позже я поняла, что именно со слова «ум» и начал создаваться мой новый мир — взамен того, что остался за дверями храма.

Фитилек, горевший в глиняной плошке, утонул в ней и беззвучно погас, и стало совсем темно — и от этого доносившееся в келью пение сразу стало громче.

Я закрыла глаза. Какая разница – глаза открытые или закрытые, все равно в этой темноте не видно ничего.

Так и сидела, пока не увидела Ее.