166. Улица Несчастной Любви. Голос весны

               
                166. Мистерия фэнсиона (Талия и Мельпомена)


Соперничество двух ипостасей театрального искусства, двух его муз – Талии и Мельпомены, в судьбах двух отдельно взятых актрис, Пелагеи Стрепетовой и Марьи Савиной. Два гения театрального искусства, не уживающиеся на одних подмостках, в рамках одной эстетики, в общем пространстве-времени.

Это также соперничество трагического и комического. "Черной" пьесы  и "розовой» пьесы.  Модного ныне позитивного мышления и пессимизма. Жизнелюба и меланхолика. Филадельфа и мизантропа. Пьеро и Арлекина, если угодно (в нашем случае, Пьеретты и Коломбины). Ни одна из двух сил никогда не сможет победить другую.

И  примирение их невозможно –  разве только в пространстве одной отдельно взятой человеческой души. Матерый «актерище» Владимир Николаевич Давыдов держал на Пушкинской, 11 школу драматического искусства, в которой обучалась юная Вера Комиссаржевская (молодые ее годы прошли неподалеку в доме на Ямской, 34). Это родные ее места.

Талант Веры сочетал в себе два лика театра: комедийность и трагедийность, глубину и легкость. Свет и тьму, мечту и реальность. Эдакий Янус, в женском облике.


Сочетала очень непростую простоту Стрепетовой, и витальную виртуозность Савиной. Она была, следуя нашей терминологии, Алмаз и Жемчуг в одном лице (случай редкий). Не похожая ни на кого, трагикомическая героиня. Как писал Осип Мандельштам, «среди хрюканья и рева, нытья и декламации мужал и креп ее голос, родственный голосу Блока».

Выучившись в школе Давыдова, Комиссаржевская, одна из многих адептов фэнсиона, почти мгновенно стала звездой. Одним из символов предреволюционной эпохи. Это один из самых очевидных Эффектов Трапеции.

История любви.

Одни  называли ее красавицей, другие удивлялись, как можно быть такой дурнушкой, и при том иметь успех.

Комиссаржевская, большеглазая, худенькая, обнявшая саму себя за плечи, с подстреленной чайкой у ног (вариант ее надгробного памятника в Лавре) – символ любовной беды.

Хор современников:

- Комиссаржевская была среди тех, кто произвел переворот в современном театре. Ее сферой был театр проникновенно-психологический, с тончайшими внутренними переживаниями, театр самовыражения.

- Ее искусство целиком вырастало из личности, и успех она имела лишь там, где исповедовали свою душу…

- Она не могла жить без радости и без боли, чувства ее были всегда обострены…

- В актрисы ее посвятило личное страдание…

- Кто его знает, стала бы она великой актрисой, если бы брак ее оказался счастливым…

- Словно струна нежная и мелодическая зазвучала со сцены и, не
находя себе вокруг сочувственного отклика, звучала все тоскливей и тоскливей, пока не зазвенела порывом безумного отчаяния, надрывом всех сил души…

Когда она была подростком, ее отец, Федор Петрович Комиссаржевский, оперный певец, оставил семью ради новой любви – она его обожала и этой боли не смогла изжить за всю жизнь.

В 19 лет Вера вышла, по страстной любви,  за графа Владимира Муравьева, живописца-дилетанта; жестокие ссоры начались с первых дней семейной жизни. Муравьев банально пил горькую... И небанально распускал руки.

Жег ее щипцами для завивки, душил, приставлял к горлу столовый нож... Не хочется подробностей. Младшая сестра Надя тряслась со страху в своей спаленке,  ожидая, что вот, еще чуть-чуть, и произойдет непоправимое...

Когда Комиссаржевская узнала о связи мужа с этой своей бедной,совсем юной сестрой Надей, она в буквальном смысле сошла с ума, была помещена на месяц в психиатрическую клинику с диагнозом «острое помешательство». На личностное восстановление ушли годы.

Уже будучи известной примой, Вера Федоровна влюбляется в начинающего актера, на 14 лет младше, Николая Ходотова. Но она слишком многого требовала от своего возлюбленного, идеализировала его, он не мог оправдать всех ее ожиданий. И в итоге роман потерпел фиаско.

Отношения с артистом Рощиным-Инсаровым, режиссером Александринки Карповым, меценатом Сергеем Зилотти, историком Татищевым, поэтом Валерием Брюсовым... тоже не принесли счастья.

Но и рождение Комиссаржевской, и творческие взлеты, и страдания, и смерть ее – за пределами нашего фэнсиона, и потому не будем их касаться.

Все за исключением романа с Ходотовым, который жил здесь, за углом, на Коломенской.
Начались их отношения  в квартире «дяди Кости» Варламова, на Пяти Углах, где перебывали, кажется, все  актеры Александринки, куда можно было явиться в любое время дня и ночи, где угощались, пили, пели, читали стихи, спорили об искусстве... И танцевали. Именно дядя Костя велел молодому коллеге, Ходотову, пригласить Веру Федоровну на тур вальса. Вальс-фаталь.

Какие письма она ему писала! «Лучшее, что могла творить поэзия моей души, она творила для Вас. Все муки, все радости, все слезы и улыбки любовь оторвала от себя, чтобы вложить в Вашу душу …»

И вот еще это:

«Я не рассчитала Ваших сил и дала столько Вашей душе, сколько она не смогла еще вместить, и эти дары, эти звуки, цветы, звезды и слезы души моей упали на землю... Я подошла к Вам так близко, как не надо было подходить, пока Вы не выросли и не оценили эту близость. И вот Вы расшатали мою веру в Вас, мое уважение к Вам, и я не знаю, каким подвигом любви можно воскресить их...»

Хор современников:

- Мягкий, добродушный, душа компании, любитель застолий и ночных кутежей… Не лишенный, впрочем, таланта на сцене. Но в сравнении с Комиссаржевской – все-таки, заурядный...

- Кока, положим, вовсе не любил Веру Федоровну, он просто хотел извлечь пользу от связи со знаменитостью, играть с ней в дуэте, ведь одно участие Комиссаржевской гарантировало успех у публики...

- Она научила его ремеслу. Именно Вера отвадила Ходотова от пошлости, сделала его актером благородной марки...

Это признавал и он сам: «Она обогатила мир моих восприятий новым светом и новым внутренним содержанием. Я стал глубже, тоньше рисовать человеческую жизнь на сцене…»

У Николая Николаевича осталось около четырехсот писем актрисы, которые он использовал в сочиняемых им пьесах, где сорокалетние героини страстно любили молодых людей и изъяснялись словами Веры Федоровны...

Пусть так. И все-таки, это были не просто "слова Веры Федоровны". Это был голос самой весны.

Скончалась она за тысячи километров отсюда, на гастролях, в Ташкенте, от черной оспы.

Александр Блок. «На смерть Комиссаржевской».

Пришла порою полуночной
На крайний полюс, в мертвый край.
Не верили. Не ждали. Точно
Не таял снег, не веял май.

Не верили. А голос юный
Нам пел и плакал о весне,
Как будто ветер тронул струны
Там, в незнакомой вышине…

Что в ней рыдало? Что боролось?
Чего она ждала от нас?
Не знаем. Умер вешний голос,
Погасли звезды синих глаз.

…Пускай хоть в небе – Вера с нами
Смотри сквозь тучи: там она –
Развернутое ветром знамя,
Обетованная весна.