рассказ из книги Доступ в залы памяти Омск-2013 -

КУПИ МЕНЯ, ТЁТЕНЬКА...

Бай и его люди выслушали Алишера. Что он говорил на своём мы, конечно, не поняли. Потом они все говорили на своём, и Мелис был весьма суров с Алишером, даже раз замахнулся рукой.
Потом велели (разрешили!) мне объяснить ситуацию. Я, начав с бормотания, стала рассказывать всё громче и ярче подробности дня, упоминая не только эту поездку. Про караваны привозимых мной людей, и про украденный у них из машин товар. Про то, какие мы платим деньги Алишеру. Про абрикосовое дерево…
«Абрикосовое дерево» всех рассмешило до слёз. Грузный Мелис молчал и смотрел на меня. Вернее на мою грудь, оголившуюся от потасовки, при этом он багровел и заходился лакомой улыбкой. Закончив говорить, я посмотрела на него вопросительно: поможете? И сразу получила ответ:
– Работать теперь будешь со мной. Приезжай спокойно, людей вези. И посчитай все волосы на своей голове. Запомни, теперь ни один твой волос не упадёт, я говорю. Моё слово здесь все знают.

Толпа сразу же отступила. После чего нас благополучно отпустили. Потом пришли незнакомые нам люди и помогли погрузить сумки в поезд. Позже другие люди занесли нам в вагон несколько арбузов и дынь. Я была довольна происходящим, совсем забыв про своего маленького спасителя. Мальчишка к поезду не пришел. И мы уехали.
Вернувшись через неделю в Чу, меня первым на перроне встретил Карим, мой славный спаситель. Я была несказанно рада увидеть смелого парнишку, который был чуть младше моего сына Максима. Карим не хотел, чтобы я называла его – сынок, ему нравилось, чтобы я считала его другом. И мы дружили с ним по настоящему, доверяя друг другу секреты. Он мечтал путешествовать, собирая картинки о море из журналов. Я заботилась о мальчике, иногда покупала ему вещи, или привозила вещи сына, радуясь, что их есть кому отдать.
Бай сдержал слово. Вот так началась для меня другая Азия. Люди Мелиса, в том числе три его сына и племянник, возили нас на базар через Чуйскую долину по 2–3 раза в месяц. Поездки были оплачены нами сполна, потому были отлажены встречающей стороной до мелочей. Мы уже не бегали с поезда на поезд, а приезжали на двое суток. И каждый раз Мелис так организовывал для нас экскурсии, показывая величие и гостеприимство Азии, что мы влюбились в неё навсегда. Это были поездки в горы, на места силы, рыбалки на форелевых озёрах, просто долгие разговоры за ужином. Мы сдружились, и каждый ждал новой встречи. Много «путешествуя» челноком по жизни и встречая наиинтереснейших людей, я заваливала рассказами Мелиса и его семью, которые никогда не покидали свою малую родину – станцию Чу.

За время этой дружбы я многому научилась у востока. А простая, но великая философия Мелиса в воспитании своих детей каждый раз убеждала меня в том, что восток, всё-таки, тонкая штука. Застав однажды картину того, …. старший сын Мубарак, сорока лет, просил у отца деньги на бензин, я удивилась и спросила:
– Почему он спрашивает денег у Вас? Ведь сутками работая, он должен иметь свои.
На что Мелис, с привычной ему размеренностью, начал говорить:
– Да, много работают мои дети и племянник, но деньги все у меня. Ну, вот смотри, они четверо получат свои деньги и заберут себе. То купят, другое, и денег нет. А я выдаю им немного, а остальные собираю на что-то стоящее. Баем я стал недавно, до этого нищим был долго, хоть и работал много. Не было у меня с раннего возраста как ни родителей, ни помощников, вот и «стоял» на месте. Долгое время на дядю работал, потом дядя помог мне жениться и подарил машину, на которой я и начал свои деньги зарабатывать. Так и в моей семье. Собирая деньги вместе, сначала купили машину старшему сыну, потом – среднему, потом младшему. Племяннику свою машину отдал. Дальше деньги собираем. Старшему сыну дом купили, чтоб жениться мог. Потом купили среднему. Все нужные покупки обсуждаем вместе. Продукты закупаем сразу на четыре семьи, – закончил свой долгий сказ Мелис.
– Теперь младшему сыну будете дом покупать? – спросила я.
– Нет, не будем пока. Мы сейчас деньги собрали, чтобы выучить его в хорошем столичном вузе. Пусть получит диплом, и мы купим ему должность большого начальника. Стареем, надоело всё время за рулём. Пойдём к младшему сыну работать маленькими начальниками. Вот так…
Я была очарована его жизненной правдой, грустно думая о семье своих родителей и о нас с сестрой. О том, как далеки мы в своей самостоятельности и «продвинутости» от «начальной» цивилизации этого замечательного пожилого человека, которого мне так захотелось назвать отцом. Да он почти им и был, постоянно заботясь обо мне наравне со своими детьми. За что я ему бесконечно благодарна.

К вечеру похолодало. Мы упаковали сумки и были готовы ехать на вокзал. Мелис грустно улыбался. Мы ещё не уехали, а он уже начал скучать. Прощаться я не любила, поэтому вышла к машинам первой. Провожатых мы отправили с вокзала сразу, потому как наш поезд «Алма-Ата – Караганда» опаздывал почти на два часа. Остался только Карим, который пригревшись, задремал, уткнувшись головой в моё плечо. Поэтому я сидела на лавочке, почти не шевелясь. Стало достаточно темно, когда ко мне подошла русская женщина в большом количестве золотых украшений, попросив разменять 100 долларов. На моё – нет, она, пожав плечами, отошла. А я, удивившись золотому изобилию для этой бандитской глуши, продолжала наблюдать за ней. Держалась она уверенно, явно – не новичок. Заметив мой интерес, она вернулась, спросив:
– Вы откуда? Новосибирск?
– Нет, мы – омичи, – тихо говорила я, чтобы не разбудить мальчика.
– Давно занимаешься? – разглядывая Карима, продолжала она.
– Давно, – подумав о поездках, ответила я.
– Ну и как у тебя с оформлением документов, нормально? – спросила она более уверенным голосом.
Вопроса я не поняла и молчала. Та же продолжала говорить про каких-то людей-заказчи¬ков и что им последнее время не угодить… Я совсем не поняла её.
– Ты ему не рано укол поставила? – кивая на Карима, продолжала она непонятно о чём.
Но тут на перроне все оживились, значит – скоро поезд. Отлично! И женщина исчезла в толпе. Мы уже были в вагоне, когда услышали рядом детский плач. Выглянув, я увидела русскую женщину, что подходила ко мне на перроне. Она, заметно нервничая и тряся бумагами, объяснялась с двумя казахами. Со стороны казалось, что они торговались. Я вернулась в купе. Посмотрев в окно, я увидела стоящих напротив женщин и детей, к которым тут же вышла русская из нашего вагона и что-то передала. После чего она вернулась в вагон с девочкой лет десяти. Рядом опять стал слышен детский плач. Я подумала о сыне, и мне стало тревожно.

Перед Карагандой мы проснулись от визга колёс, как после сорванного стоп-крана. В вагон вошла милиция, направившаяся уверенно к купе той русской. Им не сразу, но открыли дверь. Остальных пассажиров просили оставаться на своих местах. И что происходило в коридоре, мы не знали. В Караганде нас попросили быстро выйти из вагона. Опоздав на поезд в Чу, мы автоматически опоздали и на омский. А следующий… через четыре часа. Боже, опять ждать!.. На вокзале битком и мы, облюбовав небольшой пятачок возле кустов сирени, сложили сумки в кучу, решив отходить от багажа по очереди. Народ потихоньку разошёлся (наша команда) и я на какой-то момент осталась стоять одна. Вздрогнув от шума в кустах, я повернулась и увидела в них девочку, ту девочку со станции Чу. Понимая, что она явно не потерялась, я спросила:
– Прячешься от кого? Что случилось с тобой? Не бойся, у меня дома такой сын есть, как ты. Иди сюда… милая, не бойся. Но девочка не выходила и не отвечала. Она просто тряслась. Бросив караулить сумки, я полезла к ней в сирень. И тогда она бросилась мне навстречу, прижавшись так сильно, что мне стало больно. Она плакала и тряслась, как под электротоком. Я накрыла её своей олимпийкой и стала просто гладить по голове и плечам. Девочка понемногу успокаивалась, но, скованная страхом, говорить не могла. Стали собираться наши, но я ничего не могла им объяснить. Сама я вроде как догадывалась, вспомнив милицию в вагоне и ту – русскую, но мысли об этом не укладывались у меня в голове.

Слава предложил пойти в милицию. От чего девочка начала плакать ещё больше. И мы поняли, что она понимает русский язык. Через некоторое время милиция пришла сама. Объяснять мне им особо было нечего, сама ничего не знала. А говорить про свои догадки было нелепо лишь потому, что задержат. А мне надо ехать домой, и так на двенадцать часов позже будем в Омске. Милиционеры спрашивали девочку на казахском. Она, то молчала, то кивала. Потом один из них взял её за руку и они пошли в сторону здания вокзала. Мы смотрели им вслед. На востоке с нами не раз уже были необъяснимые ситуации, как, например, вот эта. И потому все молчали, не зная что сказать.

Перед самым вокзалом девочка вырвала свою руку у милиционера и со всех ног побежала назад, ко мне… Сильно схватилась за меня, и шумно выдохнув воздух, сказала:
– Купи меня, тётенька!
Мы все обомлели. Подбежавшие милиционеры, оторвав её от меня, снова потянули ребёнка в сторону вокзала. А та, пытаясь вырваться, оглядывалась на нас, продолжая кричать:
– Купи меня, тётенька! Купи меня… тётенька… купи…

Меня заколотило. Огромный страх за сына, за эту девочку… за…
Девочку мы больше не видели. Нагромождение догадок о происходящем не давало покоя. К нашему разговору об этом в поезде присоединилась проводница, рассказав нам по дороге несколько ужасных историй про торговлю детьми. Что покупают их московские перекупщики за копейки для богатых: в слуги, для секса, может – на органы?.. И не у бандитов покупают, а у самих родителей, которые от нищеты продают одного ребёнка, чтобы прокормить других. Матери сами приводят детей к поездам, отдавая вместе с ребёнком его метрику и отказную бумагу от родителей. Этим детям сразу в вагоне снотворное колют, чтобы не кричали в поезде, и не убегали. Детей стараются продать до 10–11 лет. На возраст старший спроса нет.
Она рассказывала такое, что у меня шевелились волосы. Но рассказывала так спокойно, и даже голос её не дрогнул. Насмотрелась в поездах всякого, наверное, что уже сама не понимает произносимого…

Мне было невыносимо мерзко, что там в Чу, когда мы сидели с Каримом, приняла меня та, московская тварь, за «свою». Мне казалось, что если бы мне сейчас её дали, то я бы на куски разорвала это завешенное золотом животное!.. Как и тех, кто покупает у неё детей…
Мне было невыносимо плохо. В голове звенело только одно: КУПИ МЕНЯ, ТЁТЕНЬКА! КУПИ МЕНЯ!.. Это была самая длинная моя дорога домой. Я отчётливо осознала, как совсем истерзала себя физически за месяцы «шёлкового» пути. Что постоянная усталость от дорог лишила меня радости материнства и радости жизни. Я давно уже хотела всё бросить, потому как ни на ни на западе, ни на востоке, я так и не нашла того, что искала. Я корчилась сейчас от боли, и была горько разочарована своим настоящим, испытывая нестерпимый, духовный голод.

Через неделю мне приснился красивый сон. Мне снилось, как мы с Мелисом идём по Чуйской долине, которая вся красная, ярко алая от цветущих маков. Ветер в долине качает цветы. И это настолько красиво, как море. Бесконечное море алых маков, до самого горизонта!
На другой день мне позвонил Мубарак, сообщив о смерти своего отца – Мелиса…

Я решила больше никогда не возвращаться туда.
                Записано в 1999 г.