Считалочка

Моя мамочка играла в считалочку.
- Сорока-ворона, кашу варила, деток кормила…

Накроем стол. Большой, круглый, деревянный. Скатертью белоснежной застелем, и чтобы в окна распахнутые – яркое солнце, чтобы соловьи во всю глотку, чтобы безумная весна…
Четыре стула с высокими спинками: мамочке, папочке, мне и сестре. Но места ещё много за столом, и места ещё много в сердце моём. Поставим три стула чёрных, с алыми подушками. Чтобы мягко–покойно сидеть, чтобы вставать-улетать не хотелось.

- Перебираем пальчики. Этому кашку дала…

Сестре моей плюхнули полную миску каши. Серебряную ложку дали. И глиняную свистульку, чтобы веселее было. Поел – подудел – опять поел. Красота.

Мамочка же дальше считает:
- Этому кашки не дала…

Поставим чёрному стулу пустую миску. Ни ложки, ни свистульки не заслужил воронёнок. Кыш, кыш! И руками помашем, чтобы наверняка улетел. Всё правильно, всё по-честному.  Стул есть, миска на месте, а каши – нет. Вроде как есть ты, но нет тебя.  Нет, и не было.  Почему? За что? Да просто… Ну, работа например. Работа важнее, чем воронёнок. Нужно же деньги на кашу зарабатывать.
Папочка, ты что-то возразил? Да нет, показалось. Ты молчишь. Глазоньки опустил – молчишь.

А мамочка опять считает:
- Этому… Хм. Этому я кашки тоже не дам. Не хочу. Жалко мне кашки. Работа… Работа важнее, вы понимаете? Кыш, глупая птица!

- Вот следующему – следующему я хочу дать кашки. С песнями, с плясками вокруг, с хороводами. Ты только поешь, ты только клювик раскрой и каркни. А я уж накормлю, я приголублю. С любовью, с душой, со всем сердечком материнским…

Но нет.  Улетел воронёнок. Не стал и смотреть на серебряную ложку. К братьям полетел. За дремучие леса, за чёрные горы, за синие долы… Что такое «долы»? А впрочем, не важно. Главное – далеко. Куда ворон сам-то долетал, а вот костей человечьих не доносил. Нечего там человечьим костям делать, там только вороны живут-бывут.
- Кыш, кыш, полетели, на головку сели.

 Барабанная дробь. А дальше… Дальше я сижу. Мне кашку…. Дадут. Правда? Мне дадут?

Вот зачерпнули половником, вот вылили на тарелку.  Жидкая кашка, и без масла… Ложку в кулак всунули.  Ешь, давай. А я сижу. Между мною и остальными – три стула. Чёрных, пустых. Три миски оловянных. Три синих пера. Глухо грают мёртвые вороны за этими самыми «долами», и обида подземная, глухая в их криках.
Нет воронов, нет нигде. А я слышу… Неужели одна слышу? Вы-то, родные, слышите ли?
Отворачиваются, опять смеются. Про что говорят – и не понять. Ах, да. Про РАБОТУ. Про лыжи «Korela», про телевизор «Рубин». Про ковёр из Болгарии. Много тем для разговора. Интересных.  Полезных. Значительных.

Ковыряю свою кашу, пробую разваренную крупку на язык. Горько. Страшно.
Простите меня, чёрные птицы, простите за этот чёрствый кусок. Мне он достался, а вас обошли. Простите! Простите!!!