Девий Дух. Глава 9. 2. Апокалипсис

– Здорово падлы!.. Лежать – это ограбление!
В проходе парусиновой палатки бесцеремонно замаячила наглая гримаса на небритой потасканной роже с цветущим переливающимся синяком под левым глазом. Кто-то из соседствующих с нами крыс пытался произвести дешевое опереточное впечатление о себе.
Я сдвинул наползшую на глаза бандану… Странно, я не люблю головные уборы, а тут, какая-то навязчивая внутренняя прихоть повязала мне ее на макушку.
– Обломись!.. «Лежать» – это глагол! – так же невежливо парировал я спросонья незваной роже.
С этой нежелательной публикой было крайне резонно держаться уверенно и решительно. Многие из них прошли тюремные нары, где большое внимание уделяется форме словесного базара. Оттуда выходят неплохие интуитивные психологи. Стаж берет свое, количество постепенно переходит в качество.
Как правило, в местах лишения свободы заключенные разговаривают на нормальном языке – это психологически как бы переносит их на волю. А на свободе, наоборот, бывшие зеки с помощью блатной фени пытаются нагнать себе авторитет бывалых суровых сидельцев. 
Такие навыки, да нормальным бы, людям? Но законы природы неумолимы, и в нагрузку к ценному арестантскому опыту жестокого аскетизма, прилагаются издержки пенитенциарного «перевоспитания» – немотивированная злоба, жестокость, пофигизм, асоциальность… Незваный гость в полной мере оправдывал все эти затасканные клише.
– Не шути – согнем! – демонстративно согнул он уточкой кисть своей правой руки… Еще с отсидки по малолетке этот ушлый крысеныш уяснил, что понты – вторые деньги, и без разбору норовил их менять на сало лохов: – Обоснуй по сути предъявленное?! – не въехал в тему узник бессовестности.
– Обломись. На бис не выступаю. – попытался я загасить чужие разгорающиеся эмоции пожарной пеной спокойного и решительного тона.
– Не слышишь ты меня?! – задыхался босяк, надувая жилы на тощей грязной шее, да так, что на ней дыбилась редкая непослушная щетина (нверное, урка хотел казаться больше в глазах своего противника – еще те, полезные животные атавизмы). 
– А ты не говоришь! – снова поправил я слетающего с катушек хама.   
В Имении все хорошо знали этого персонажа по прозвищу Пуля. Он был образчик пресловутого тюремного понятия – «шестерка», и за глаза многие не шутили, что эта погремуха совсем не ложилась ему в цвет, что из говна мол, не вылепишь пулю (хотя на посылках от старшаков он бегал с завидной скоростью, за что возможно и получил соответственную кличку).
Свое поруганное достоинство в жестокой приблатненной среде, этот распальцованный баклан пытался поднимать холостыми наездами на покладистых антилигентов. Что выходило зачастую коряво, как по понятиям, так и по человеческим законам.
Пуля был не только труслив, но еще и туп. Про таких одноклеточных обычно говорят, что родители не нашли в капусте младенца и с горя воспитали качан. Качан уже перележал тот срок, когда из него можно было приготовить дельное блюдо, и теперь, в пору перезрелости, с азартом играл вымученную роль гнилого компоста:   
– Ты не на бис, ты на меня ща выступаешь! В лицо всего воровского хода! Базар свой подлечи и по-босяцки обоснуй?! – упивался блатным ражем недоношенный жизнью моральный овощ, попутно торгуя дешевыми понтами.
– Соскочи с курса, а то не обосную, а обоссу! – я резко подался из палатки, заставляя Пулю впопыхах пятиться назад. Распрямившись, раскинул руки по сторонам в сладком потягивании, чтобы заставить наглеца повторно увертываться от моих движений.
Пуля читался просто, как азбука… Чем хуже к нему отношение, тем вежливей обратка. Он вел себя против своих же понятий. В условиях замкнутого тюремного пространства, ему бы быстро дали это понять. Но здесь был простор для непуганых блатных идиотов.
Неуважительное обращение «падлы» следовало как-то заметно одернуть, но не напрашиваться на острые контры. Иначе, пришло бы тереть уже с главшпаной... Мне это было не вопреки, но можно было подставить других общинников, ведь местный ландшафт обильно располагал к внезапным встречам «на узкой тропинке».
– Пуля, а почему только ты бегаешь на переговоры. Трешь умело, что ли? Вот раньше, пультом от телевизора служил самый младший в семье? – постарался я намекнуть на его подлинный незавидный статус неполномочной пехоты. 
Почуяв, что не вышло застать антиллигента в сонном безволии, уголовник быстро переобулся на вежливый тон:               
– Ты дерзкий, пошли к нам папой? – авторитетно короновал меня шестерка.   
– Я уже папа... А ты – смешной, пошли к нам клоуном? Но сперва витрину свою шваброй отмой! – я демонстративно поморщился, кивая на закопченное лицо урки. – Тебя сходняк на коронацию уполномочил, или без него инициативный? Эхо тут гулкое – подсветит, что ты погонами барыжишь! Сдам тебя, как стеклотару… Сейчас отпишу вашим маляву – передашь?!
Это была запредельная дерзость с моей стороны, но виделась вполне рациональной… Во-первых, разговор был с глазу на глаз, и Пуле не было резону работать на публику, а во-вторых, он опрометчиво распустил свой длинный язык, вопреки блатным понятиям, которым клятвенно следовал. Шестерка осознавал свои посредственные таланты в актерском ремесле и справедливо прикинул, что на первой же очной ставке со мной загубит собственное отрицалово. 
Табло Пули на миг изобразило вынужденный испуг, быстро перешедший в мимику обиженного вероломством друга. Трюк удался – уголовник не мог просчитывать ходы наперед и не представлял возможные варианты выхода из такого неожиданного замеса. Судьба засквозила холодком неизвестности, которая по определению, больше всего и пугает. В отчаянье, он затеял «хорошую» игру при плохой мине:         
– Да ты базар коверкаешь, уши по утрам мой! Кто пустит твое фуфло, себе по ушам ездить? Слово мужика, против честного пацана?! – эта ответка была верхом вежливости Пули на мою отвязную грубость… Ясно – шестерка густо наделал в штаны. Можно смело созывать на вонь свидетелей. 
– Так что, черкать маляву? Друзья в палатке уши грели – понятыми пойдут. За такую серьезную заяву, кто будет процедурой дознания заморачиваться? – еще один гвоздь вошел в гроб самоуверенности главшныря. 
– Хорош гоневом грузить, а?! – переобулся Пуля по содержанию, но по форме еще не съехал с напористого тона. 
- Объявлю … а там разберутся как следует, и накажут кого попало! – так любят говорить опера, и это стало контрольным выстрелом для психики бывшего зека.
– Все, замяли. – умаляющее ретировался урка.
– А мне какой навар – говно твое мять? Сам головой в навоз кинулся.
– Спасибо сказать или на колени пасть?! – начал переходить Пуля на истеричный всхлип.
– «Спасибо» – мне через край, ты так, на донышко налей чуток? – маски лицемерия сорваны, пора уже и прикуп светить: – Что вы там мутите, чё за натюрморт с покрышками? – крысы уже несколько дней складывали редутом возле своих палаток использованные автопокрышки.
– Ушлый да? Свой базар на мое сало меняешь? Ну да, от вас скрытничаем, береженого и прокурор бережет. 
– Не пи…ди! Их ребенок распинает. Не до сук мне разбираться – темнишь ты, или сам в потемках? Будешь колоться, или будь что будет? Я пошел, на клапан давит…
Спохватившись, что поезд уходит, Пуля доверительно обхватил мой локоть многочисленными пальцами и вежливо увлек подальше от торчащих из палаток чужих ушей:
– Совсем берега попутал?! Пуля дура, но штык молодец! Помело развяжешь – насажу! – уголовник словно глисту вытянул из рукава длинную деревянную заточку, и живописал, как будет меня насаживать на нее (пару раз, и с проворотом). Это были пустые понты на эмоциях. Зато дальше пошло «чисто сердечное»:
– Ну, да, да, вы ж там запасов нахомячили, сходняк и порешил малёха раскулачить. Но без эксцессов. Ничего личного, и лишнего – экспроприируем, чё вам самим не жалко. Ну, чуток пугнем для сговорчивости. Тока чуток, нам ж здесь жить?! Никакого беспредела, кроме укрепления добрососедских отношений… Ну ты сам вруби мозги – чё мы, пчелы против меда, что ли?! – пытался убедить сам себя шестерка. Он начисто, не по понятиям вложил своих «сокамерников», и по самые гланды заглотил вербовочный крючок.
– Мухи вы, против пчел. Не добрые соседи вам нужны, а шныри под соседству.
– Ну, за чё купил, за то и продаю.
– Не стой на полуслове, излагай план наступления? – продолжал я давление на Пулю, но тот пожал плечами и замотал головой в знак полной неосведомленности, – Ты ж там не последний человек – периферия мозгового центра! – переменил я тактику, пытаясь сыграть на его ушибленном честолюбии, и не привыкший к лести Пуля слегка потек:
– Ну… разжечь резину возле дыхал, и принимать колами кашликов на выходе с двух сторон. Кто выскочит – того вниз пихать. Ну, типа в суматохе, сами себя и покидаете, потопчите.
– Там же высоко – покалечатся люди, переломаются!.. Тяну тут из тебя, как с партизана, падла! – все таки не сдержался, и вернул «падлу» его хозяину.
– Я к те по человече, явкой с повинной… Я что ль, застрельщик беспредела?! Следи за метлой, а то думать начну, как за базар привлечь! – опять включил роль положенца шестерка.
Расшатывать до предела эмоции дебила не входило в мои планы, а необычно долгое наше общение с Пулей могло привлечь нежелательное внимание других крыс.
– Ты сам сказал про «беспредел», а он не понятиям, так?.. Колись, когда начнете штурм?
– Ты не блатной, чтоб за понятия спрашивать.
– И ты им скоро не будешь, моими молитвами. Так когда? 
– Как масть ляжет… Ветер попутный, настрой не вопреки... Не знаю! Те и так, хватит! – уже уходя, бросил урка. В его нервной дерганой походке угадывалась крайняя степень досады.
– А чё, приходил то? – вполголоса окликнул я вслед шестерку, пытаясь заранее подготовить его к пристрастным расспросам хитрых старшаков крыс, ведь зачем-то те посылали переговорщика.
Пуля приостановился на секунду:
– Человеку свойственно ошиваться! – махнул рукой… – А-а-ах… да! – хлопнул себя по узкому лбу, на ходу переобуваясь праздным вопросом:
– Чё на завтрак метать будете?
– С какой целью чужим караваем интересуешься?
– Бартер карманы жжет!
– Ну, тогда – перчик.
– Фаршированный?
– Молотый!
Пуля не среагировал на юмор, и вприпрыжку заторопился восвояси. Возможно, на ходу заламывая свои прямые извилины – «Молотый перец… гарниром?!».
Минуточку… осенила меня своевременная догадка. Не такой уж этот вопрос и праздный – крысы сидят голодом, и даже меню нашего завтрака может подтолкнуть их на штурм Имения.

***

Кажется, я второй день нахожусь в этой общине. Чувство времени потерялось. Все усилия тратятся на удержание съезжающей крыши. И есть с чего… Внезапная катастрофа застала меня в туристическом походе по Самарской Луке.
Разбудил, как будто бы легкий толчок землетрясения, небывалый в этих краях. Затем последовало еще несколько, сопровождаясь аккомпанементом из звона моего металлического скарба. По земле неуловимо прошла ударная рябь, потешно вскидывая по ходу своего следования волны незакрепленных на почве мелких камушков.
Было раннее утро, и я в недоумении понадеялся, что все это почудилось спросонья. Но необычно басовитые раскаты грома окончательно вывели сознание из сонной неги. Не давая мне успокоиться, застывшую в робкой утренней прохладе листву дубовой рощи бесцеремонно хлестанула порывистая воздушная волна. Мобильник и навигатор безнадежно потеряли покрытие.            
Быстро свернув туристической снаряжение, я кинулся в ближайший поселок. Но застал лишь хвост уходящей колонны автобусов из Солнечной Поляны. Пришлось невольно ознакомиться с тем, что осталось от живописного густонаселенного поселка.
Первая линия домов была затоплена до середины первого этажа. Видимо, что-то нехорошее произошло на ГЭС. Волга кипела небывалыми бурунами, непослушно выплескиваясь из берегов, словно рыбный суп из котелка на большом огне.
В погоне за подобным зрелищем окрестные жители любили ездить на плотину, когда там открывали шлюзы водосброса. Но здесь, такая грандиозная картина впечатляла в другую сторону. Мимо, закручиваясь, проносились обломки строений, вывороченные с корнями деревья, айсберги всяческого мусора... Кажется, в один момент жизнь приобрела новое непривычное качество. И разделилась, до и после.
Первая ударная волна цунами лизнула поселок гораздо выше, словно гамма-излучение, оставив нетронутыми надворные постройки и насаждения, но скрупулезно зачистив все живое.
Метрами тридцати выше берега стоял высокий добротный дом из красного кирпича, где в разбитом окне второго этажа застряло вывороченное с корнем разлапистое дерево и белая как бумага человеческая рука, голая и опавшая, торчащая по плечо сквозь пышную лиственную крону. Наверное, напрасно сигналившая спасателям и ангелам хранителям.
Несущийся поток воображения отсчитал жуткий хронометраж недавних событий в формате 4D…
Когда ты спросонья, зевая и потягиваясь, бросаешь беспечный мимолетный взгляд на небо, через окно второго этажа с видом на Волгу. За стеклом на всю его ширину непривычно растягивается какой-то новый горизонт, гораздо выше обычного.
Посмеиваясь над своими сонными галлюцинациями, ты протираешь глаза, но назойливый мираж не улетучивается, а напротив – поднимается выше, надвигается. Уже более пристальное внимание навевает страшную догадку, что это… огромный водяной вал. Такой огромный, что на его гребне помещаются и волнуются буруны поменьше.
Рассветное солнце навылет пробивает зеленую толщу водяной лавины. Мгновение, и видение опускается вниз, под подоконник. Наваждение сходит… Упавшее на дно желудка сердце начинает карабкаться на свое место, цепляясь за ребра и пищевод, словно за канат. Больно тянет вниз своими цепкими хватами… Срывается судорожный выдох облегчения, как будто голова только что вынырнула из этой бездны. Окончательно просыпаешься. Шею сводит судорогой от перенапряжения… «Это был сон, пронесло!».
И тут, люстра, на которой ты остановил мимолетное внимание – раздваивается. Ты не успеваешь понять, что так происходит из-за резкого смещения в сторону. Люстра уже сдвинулась, а взгляд еще фокусируется на прежнем, пустом месте. Люстры уже нет, но остался ее образ в воображении. Образ и реальная люстра расходятся в пространстве – оттого и двоится.
Но тебе не до замысловатого механизма возникновения голограмм и миражей. Кровать ушла из-под тебя, вслед за люстрой, потолком и полом. Но все это не осознается и даже не ощущается – все затмевает оглушительный хлюпающий всплеск, где-то у основания дома. Общее сотрясение поглощает мелкие пустяковые частности. Хотя нет, сознание отмечает звон падающих на пол милых сердцу побрякушек. «Неужели правда – не сон?!».
После удара мгновенное затишье. Беспокой отступает.
«Может, кто-то так хлопнул металлическими воротами? Или груженый самосвал сорвался с серпантина и боднул стену моей крепости?» – но успокоительную медитацию прерывает раскатный бульк, переходящий в жадное засасывание, словно из глобальной воронки в бескрайнем унитазе Валуева.
До середины оконного стекла быстро поднимается рваная кромка взлохмаченной зеленой жижи. Нервно волнуется за окном, робко стучится, оставляя грязные свисающие мыльные хлопья… А ниже – ниже шикарная панорама мутного подводного мира. С доставкой на дом, прямо в постели, вместе с кофе. Но кофе, сейчас бы встало поперек горла.
«Хотя, чего удивительного? Это обычная панорама за иллюминатором… Дом специально спроектирован и защищен от подобной полноводной напасти! Не дилетанты же его строили на самом берегу Волги – бескрайней, как степь… Низкий вам поклон, предусмотрительные зодчие!» – ах, какая сладкая иллюзия: опасная, безопасная – какая теперь разница! Надо было думать, когда выбирал участок под строительство этого дома.
Хватит, лучше подумать о лучшем. Например, будто я выглядываю в смотровой иллюминатор самого большого круизного океанского лайнера – «Тита…». Тьфу ты, сплюнь – «Oasis of the Seas»… Кажется так, в самый цвет посудина.
Без паники – половодье, обычное житейское дело на Волге. Сейчас схлынет. Наверное за ночь, пока спишь, такое бывает, и не раз. И еще круче – аж в дымоходы брызжет! А мы даже не просыпаемся, игнорируем всякие пустяки… Не забыть бы, снять днем тину с подоконников, а то загниет, завоняет. А пока, отвернуться и крепко заснуть.
Почти ведешься на самоуговоры… Но волнующийся, неуклонно подымающийся уровень воды за окном словно гипнотизирует удавом. И ты продолжаешь наблюдать глазами капитана Немо за погружением своей подлодки. Твоя вселенная сузилась до границ занимаемой каюты.
Вот скрылся верхний край иллюминатора. Стало темно и тихо… Может включить свет или телевизор? Лучше не надо, вдруг из-за окна в каюту вылупятся глаза подводного чудовища? Кажется, их привлекает свет? Не стоит рисковать… Спа-а-а-ать!
С таким трудом наведенное внутреннее умиротворение прерывает глухой толчок в окно:
– «Кто это?.. Дайверы шутят?!».
Надо было все-таки включить свет, в темноте оказывается страшнее. Остро хочется расширить границы своей вселенной – выбежать в коридор… Но цепенеешь от зловещего визгливого скрипа снаружи по оконному стеклу. Вот по нему побежали паутиной центробежные ниточки предательских трещин… Адский звук лопающегося пузыря и барабанная дробь брызг по полу спальни, словно от водопада блевотины с непрожеванным зеленым горошком из оливье.
Поток нечистот срывает тебя с сухого дивана, подхватывает и закручивает. Снова кидает на диван, уже намокший. Или диван подкладывает под тебя. Поднимает вместе с диваном, отрывает…
Диван не умеет плавать, а ты – дышать жабрами. Нет, дом твой не тонет, он просто не плавает… Как же так, ведь мы живем в прибрежной зоне и не позаботились об этом раньше, не научили дома плавать?
Так, откуда быстрей появятся спасатели – из окна или через входную дверь? – Делаю ставку на окно!.. Наверное, все уже знают о моей беде. Транслируют в прямом эфире на весь мир. Просто за шумом воды не слышно рокота зависших вертушек «береговой охраны» и всплесков опытных пловцов.               
Тебя решительно крутит водоворотом, даже не искушая выбраться в коридор. Хотя тут не поймешь – может ты уже там?.. Нет, вот кажется, бьет ответной волной из прихожей, впечатывает в потолок… Вода спадает, а ты словно прилипший, на мгновение зависаешь… Опять плюхаешься вниз безвольной ветошью.
Что-то постоянно нагло и бесцеремонно елозит по твоему голому телу. Иногда скользкое и мягкое, иногда жесткое, шершавое и угловатое… А где мужественные руки спасателей?!
Хочется быстрей захлебнуться, покончить с этим кошмаром, но предательское тело не хочет мириться со статусом утопленника, и мучает, раз за разом выискивая воздушные пробки и вдыхая взбитый пенный коктейль. Кашляет, рыгает и снова вдыхает. Умоляет разум искать спасительный выход…
Ну конечно, надо же звать:
– Ма-а-ама, ма-а-амочка!..
Ах, как стыдно и неуместно. Такой взрослый, крутой и самостоятельный пацан?!.. А что еще путное может предложить помутившееся от страха сознание?!.. Сто раз всуе проигрывал подобную трагедию. И все равно – Мама, оказывается желанней всех спасателей мира… Вот она бы, бросилась за чадом не раздумывая!
Нет, не спасения мы ждем от матерей в последний свой час. А связи! Посмертной духовной связи, приюта своей отрывающейся душе…
Страшно открыть глаза, лучше зажмуриться и долгожданно раскрыть рот… Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас!.. И вот, то ли сперва решаешься, то ли машинально вдыхаешь в себя плотную жижу.
Как непривычно, тяжело в легких… Тело сделало свой последний выбор без выбора, разум согласился. Или наоборот. Без разницы. Некогда уточнять, мой борт отбывает в другую вселенную…