Сон Фолькванга

Дождь барабанил по моей голове, а кровь сочилась из ноги. Трудно было поверить, что я – тот, кого всегда называли Могучим Джоном – сейчас в шаге от смерти. Мир окружил меня пульсацией моих сосудов, и я был отделён от него. Сердце билось так, что я стал его чувствовать, и казалось, что оно сходит с ума не потому, что цепляется за жизнь, а потому, что его хозяин отказывается от него. Сердце было в испуге. А мне было уже всё равно.
«Если бы мне удалось заснуть…» – подумал я.
Но все знают, что сон приходит к тем, кто обрёл покой ума, доверчивость его к жизни и постиг прощение прожитого горя. Я же просто изводил своё сердце.
Холод пробрал меня до костей, и я чувствовал, как дождь с силой хлещет меня по ране. Нужно было снять с себя ремень и затянуть ногу, чтобы хоть как-то остановить кровь. Это нужно было сделать. И я это сделал. Потом воспоминания подкрались ко мне и увели меня в мир страха и отчаяния.
Когда разум мой опять включился, на небе было много облаков, серых, густых, заполненных водой. Я лежал в овраге и думал, что мне предстоит делать. Дождь закончился, оставив мне шанс выжить. И я не знал, зачем мне это нужно. Пеленг помог определить угол движения, но идти я не мог.
«Если бы хоть кто-то остался жив после перестрелки…»
Выживать – это то, чему меня всегда учили. Идти вперёд – то, к чему я привык. Зачем всё это – было трудно понять, но всегда казалось, что там, в будущем, этот смысл появится как бы там ни было. Стоит лишь приложить усилие…
Я достал из рюкзака обезболивающее, вколол его себе, и не прошло и пяти минут, как я смог идти.
«Раньше таких препаратов не было, – думал я, ковыляя по рельефной пустоши. – А теперь можно искать смысл там, где его нет».
Ветер трепал мои волосы. Не хотелось думать ни о чём, но я привык к усилиям. И я стал вспоминать…
У меня была карта, которую удалось заполучить после взрыва станции и перестрелки. Если бы мне удалось добраться до места с нужными координатами, я был бы не только жив, я был бы обладателем самого большого счастья на свете. Карта была бумажной. Таких уже не составляют. Она напомнила мне те письма, которые я писал Дженни, в которых я был настоящим, хотел всего и понимал всё. Нельзя было допустить, чтобы кто-то добрался до этого места у Одинокого Перешейка до меня. Поэтому я достал ручку и обозначил на карте конечный пункт другими координатами. Там, в новом месте, были Обречённые топи – последнее страшное пристанище того, кто посягнёт на моё счастье…
Идти пришлось долго. И я поверить не мог тому, как у меня это хорошо получалось. Сердце ныло по-прежнему с неистовой агрессией, но я уже не чувствовал его боли. Понимание того, что скоро у меня будет всё, придавало мне сил и веры в себя. Не такой уж я слабак, раз меня прозвали Могучим Джоном!
Через несколько часов, поднявшись на холм Фолькванг, я обессилил и пал навзничь. Мысли о доме захлестнули моё воображение, и я лежал в беспамятстве. Сколько это продолжалось – я не знал. Дом представлялся мне небольшим строением с простой красивой белой крышей в одной северной стране, которая всегда нравилась нам и о которой мы мечтали вечерами, клацая по клавишам компьютера и не понимая своего счастья…
Дождь так и не пролил всю свою ненависть ко мне.
А пришёл я в чувства от её прикосновения…
– Ты живой, – сказала она.
– Дженни. – Мне хотелось обнять её, но я не смог.
– Теперь всё будет по-другому, – ответила она, и я вспомнил дом, наше счастье под дождём, когда мы, молодые, признались друг другу во всём, я вспомнил прикосновение её пальцев и её смех, лёгкий, поглощающий, вселяющий доверие…
– Отдохни, – сказала она. – Я вколю тебе обезболивающее. И мы вместе сможем дойти.
Беспамятство. Доверие. Вера. И счастье.
Как это было прекрасно!
И мир этот, сошедший с ума мир, был самым замечательным из всех возможных потому, что в нём были мы и мог быть наш дом с белой крышей…
Я пришёл в себя от лёгкой боли. Это было странно: обезболивающее должно было подавить всё, что я мог ощущать. Вышло солнце. Оно озарило меня лёгкими лучами, и я зажмурился. Глаза мои стали влажными, но не от света… Голова пульсировала всё медленнее и медленнее…
Я приподнялся и увидел всё…
Моя нога была отрублена, но оставлена мне в качестве последнего моего трофея. Мой рюкзак с картой, медикаментами и всем остальным исчез. Дженни не было. Я сидел в огромной луже крови. Настало время сыграть в игру «Сколько минут тебе осталось».
Глаза мои стали стеклянными, и я подумал, что сон приходит к тем, кто обрёл покой ума, доверчивость к жизни и постиг прощение прожитого горя.
«Карта… – подумал я. – Мне жаль… Вот и закончилось наше противостояние».
Дальше – пустота.
И сердце моё успокоилось.