Хронотоп. Книга первая. Гетманщина

 






АЛЕКСАНДР   РОГОЖКИН

ХРОНОТОП

Документально-историческое повествование


Издательство
Город– год.
УДК 82-311.6:82-311.7
ББК 84.4Укр
         Р 59



В авторской редакции




Рогожкин А.В.
Р 59    Хронотоп. Документально-историческое повествование.   Книга первая: Гетманщина / А.В. Рогожкин. – Город: Издательство, год.. – 718 с.

ISBN 977-966-8388-66-8



Главный герой данного повествования – история. История семьи, рода, страны, отчизны. И как любая история она разворачивается в конкретном пространстве и в определённом времени. Единство пространства и времени, в котором рождается человек и входит в человеческое сообщество, определяет не только конкретную эпоху, но и жизнь многих поколений людей на века.
Главный герой данной книги – история Украины. Время – середина XVII века. Эпоха, определившая судьбы исторических деятелей и рядовых, зачастую неизвестных тружеников на полях войны и мира.

На обложке фрагмент картины русского художника Ильи Ефимовича Репина «Запорожцы», начата в 1880  и закончена в 1891 году. Хранится в Государственном Русском музее Санкт-Петербурга.


УДК 82-311.6:82-311.7
ББК 84.4Укр

ISBN 978-966-8388-66-8                © Рогожкин А. В., год




«ХРОНОТОП от греческого сhronos – время, и греческого же topos – место, пространство. Буквально – времяпространство. Пространство и время – это самые суровые определители человеческого бытия, еще более суровые, чем социум. Преодоление пространства и времени и овладение ими – это экзистенциальная задача, которую человечество решает в своей истории, а человек – в своей жизни»

В.П. Зинченко, психолог

«В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем»

М.М. Бахтин, литературовед


Книга   первая


ГЕТМАНЩИНА


Погружение в «Хронотоп»
о первой книге документально-исторического повествования Александра Рогожкина


В начале 90-х годов прошлого столетия в украинской литературе сложилась удивительная ситуация – практически исчез целый жанр. Жанр исторического романа – неизменный жанр любой национальной литературы. Во многом это было обусловлено потоком научных исследований (качественных и не очень), которые освещали ранее закрытые темы. В то же время в литературе прочно утвердились постмодернистские тенденции, которые размывали привычные картины, как настоящего, так и прошлого.
Однако необходимость осмысления истории остается неизменной для каждого поколения. Осмысления и в пространстве художественной литературы, и в пространстве исторической науки. В то же время привычные рамки исторического романа постепенно канули в прошлое – но не прекратились поиски новых подходов к изложению исторических событий.
Книга, которая находится перед вами, – результат подобной попытки. Ее автор – Александр Рогожкин, известный ученый-гуманитарий, педагог, человек с большим жизненным опытом. Его размышления об истории страны, истории своей семьи, своих предков стали той основой, на которой строится его авторский Хронотоп – документально-историческое повествование, в которое вплетены многие пласты отечественной истории и которое конструирует особое пространство общечеловеческого времени, исторических судеб, историософских размышлений, научного и художественного дискурсов.
Композиция повествования многоуровневая – в ней вдумчивый читатель найдет и художественные эпизоды, посвященные непростой истории первых лет Хмельниччины, и яркие образы реальных исторических деятелей, детальные описания битв и захватывающие приключения героев той эпохи. Необходимо отметить, что автор, прекрасно знающий свою родословную и канву исторических событий, делает своих далеких предков рядовыми участниками этих событий и, одновременно, творцами не только собственной судьбы, но и судеб будущих поколений.
Однако художественный дискурс – лишь часть повествования. Не менее важную роль в «Хронотопе» играет научный план. Это и детальная подача исторического материала, охватывающего период от Киевской Руси до начала Освободительной Войны Богдана Хмельницкого, и пространные комментарии, занимающие значительную часть текста, документы той эпохи – письма, дневники, реляции, исторические карты, схемы, портреты исторических деятелей, многочисленные иллюстрации, отсылки к историческим источникам.
И третья составляющая «Хронотопа» – философские размышления автора об исторических судьбах Отечества, внутренней сути исторического процесса, прошлого и будущего, особого гуманитарного пространства, в котором оказывается человек в конкретную эпоху.
Таким образом, «Хронотоп», результат титанической роботы, предназначен для медленного, вдумчивого, медитативного чтения, необходимого для полного восприятия авторского замысла.
Не будет преувеличением отметить, что выход в свет «Хронотопа» Александра Рогожкина является заметным событием в контексте осмысления истории на современном этапе. Будем надеяться, что следующие две книги не заставят себя долго ждать и позволят читателям погрузиться в Хронотоп, созданный автором и историей.

Дмитрий Белый,
доктор исторических наук, профессор.


I

Рано или поздно, но каждый из тех, кто появился на этом свете и провёл некоторое время крепко спелёнатым, начинает вспоминать.
Каждому хочется знать, а что же было до того времени, которое видится отчётливо, представляется явно и осязательно.
Есть фотография 1952 года, на которой пушистый карапуз лежит животом вниз на огромной взбитой подушке и сосёт палец.
Он не знает, есть ли на этом свете счастье, но улыбается так безмятежно, так искренне и так открыто, что каждый, кто видит этого младенца, чувствует его счастливое состояние.
Подушку взбили любящие мамины руки, заботливо накрыли её кружевной накидкой, нежно извлекли дитя из колыбели и положили перед фотокамерой.
Я не помню ни того моего времени, ни этой подушки, ни этого младенца, и никогда в жизни не переживал ничего подобного.
Не помню, значит, не было.
Но на старой фотографии 1952 года – именно я.
Голый.
На заботливо взбитой подушке.
Значит, было.
Странно.
Тот «я» ещё ничего не помню, не умею думать, не умею говорить.
Не умею и не знаю ничего, чему научусь и что узнаю.
Но тот младенец на фотографии и есть я.
Значит, я уже был.
Я уже есть в этом мире.
И я буду какое-то время.
До 7 апреля 1952 года у меня не было прошлого и настоящего, только будущее.
И вот старая фотография свидетельствует о начале моего существования в трёхмерном времени.
Я был, я есть, я буду.
Эта триада привязывает меня к конкретному пространству.

***
Пространство моего младенчества и детства зафиксировано в фотографических отрывках и коротких фразах.
«Саша, надо кушать. Не будешь кушать – не вырастишь». Это моя мама Лидия Александровна.
«Саша, сядь на этот стульчик. Выше голову. Руки положи на книжку. Замри, смотри сюда, и сейчас отсюда вылетит птичка». Это было в каком-то фотоателье. Обещание фотографа не сбылось. Птички не было. Не вылетела. Но снимок остался.
«Саша, сиди здесь. Смотри в это окошко. Сейчас будет кино». Это мой дядя Вова, средний из трёх маминых братьев, мастер-взрывник, шахтёр-запальщик, который подрабатывал киномехаником в городском Доме культуры имени Фридриха Энгельса. Радиолюбитель и радиохулиган. Мотоциклист и охотник. На фотографиях он с ружьём и кинокамерой. И ещё на посту в немецком городе Франкфурте на Одере, служил там срочную службу на пересыльном пункте. Именно так и говорил: «Служил службу». Именно дядя Вова научил меня стрелять и охотиться, «брать дичь».
«Саша, смотри, как делаю я, так делай и ты». Это старший из братьев, мой дядя Коля. Баянист-слухач, не знавший нотной грамоты, обладавший красивым баритоном. Помню в его исполнении «сорок песен» – по одному куплету из сорока популярных советских песен 40-ых – 50-ых годов. Заядлый рыбак, он научил меня насаживать наживку на крючок, забрасывать удочку, подсекать, вываживать, так брать добычу, чтобы не выскользнула. На одних фотографиях он молодой, весёлый шахтёр-забойщик. На других – бравый моряк, матрос Краснознамённого Балтийского флота. Стоит возле постамента, на котором был памятник прусскому философу Иммануилу Канту. Дядя Коля служил в советском городе Калининграде, бывшем немецком Кёнигсберге1. Именно он пристрастил меня к рыбалке.
«Саша, это станок, за которым занимаются тренажом. Не тренируются, тренируются спортсмены. А танцовщики занимаются тренажом». Это младший мамин брат, мой дядя Юра. Талантливый танцор, неплохой гимнаст, посредственный актёр, красавец. Был и несостоявшимся военным лётчиком, и руководителем танцевального коллектива, и шахтёром, и директором дома культуры, и чертёжником, и художником, и мотоциклистом, и автомобилистом, и охотником, и рыбаком. В общем – артист.
Поступал во ВГИК2, когда там училась Людмила Гурченко. Поступил легко, но учиться не стал, оставил Москву, ВГИК, враз перечеркнул возможное будущее и вернулся к любимой девушке в наш шахтёрский город. Вернулся по той причине, что любимая девушка Люба была категорически против его артистической карьеры. Вопрос поставила строго и жёстко: «Или я, или ВГИК со всеми его соблазнами!» Дядя Юра не сомневался ни секунды. Выбрал Любу, а Люба выбрала другого и вскоре вышла, или, как говорила моя мама, – «выскочила» за этого другого замуж.
Эта маленькая трагедия имела место после того, как дядя поступил в Тамбовское лётное училище. Не захотела девушка ждать, когда курсант станет офицером, а заодно и ждать свадьбы долгих четыре года.
Известие о том, что его любимая уже не его, привело дядю в бешенство. И в этом бешеном состоянии он скоропалительно женился на дочери начальника училища Тамаре, комиссовался и приехал с молодой женой к дедушке с бабушкой.
На фотографиях он с Любой, потом с Тамарой, потом ещё много с кем. Есть фото, где он на сцене, есть, где он в кабине боевого самолета, есть, где он во дворе дедушкиного дома с двухпудовыми гирям. На более поздних фотографиях он со своей второй женой (имени её не помню, брак быстро распался). Дольше всего, до самого ухода из жизни, он прожил с третьей женой, Таей, Таисией Васильевной, героической девушкой, терпеливой женщиной, родившей двух детей, моего двоюродного брата Сашу и мою двоюродную сестру Маю.
Дядя Юра научил меня танцевать и любить жизнь. Таким он и был, влюблённым в жизнь, любящим родителей, сестру и братьев, любящим женщин, любвеобильным, жадно и страстно начинающим всё с ноля и ничего не доводящим до конца. Таким он и появился в городе, уволившись из училища. Жадный до жизни, страстный, сильный, гордый, с красивой женой, без профессии, без цели, без денег.
А в небольшом саманном дедушкином доме, три небольших комнаты с кухней, уже проживал со своей молодой женой Галиной мой дядя Коля. У них родились моя двоюродная сестра Вера и мой двоюродный брат Юрий, но это произошло несколько позже. Дядя Коля, по маминым словам, «нашёл себе жену, варяжскую гостью, интеллигентку, барыню» в Калининграде. И зажили они всемером: дедушка, бабушка, дядя Коля со своей Галиной, дядя Юра со своей Тамарой и дядя Вова.
Дядя Вова к тому времени тоже женился. На однокласснице. Тайно. До того, как пошёл «службу служить», что было обычным делом в шахтёрских посёлках 50-ых, но жениться «до армии» всё же считалось чем-то, неправильным, ненормальным. После школьного выпускного дядя Вова повёл свою любимую в ЗАГС, они расписались в книге регистрации браков и – никому ни слова. Избранницу, как и жену старшего брата, звали Галиной. Но в отличие от первой Галины эта Галина была своя, местная, или, как говорили моя мама и бабушка, «наша Галя». А первая Галина и Тамара сначала были «не наши».
Жили дядя Вова со своей Галей порознь, каждый у своих родителей. Встречались на танцах, в кино, и просто, как они говорили, «на улице». Встречи эти привели ко вполне естественному результату. Сначала Галя стала очень переборчивой в еде, потом её начало подташнивать, а потом, когда случился первый обморок, тайная женитьба перестала быть тайной.
Реакция родителей с обеих сторон была вполне предсказуемой. Мамы – Марфа Яковлевна и Вера Ильинична, догадались первыми, поплакали, попричитали, а потом долго думали, как же рассказать своим мужьям, да так рассказать, чтобы не очень расстроить. Потому что, если расстроить очень, то, по словам моей мамы, которая всё узнала первой: «Они могут чёрт знает чего натворить. Могут и убить, с них станется». Но трагедии не случилось. Когда узнал мой дедушка, Александр Игнатьевич, среагировал почти мирно, чем удивил всех, кто ожидал бури. «Вовка, звісно, стерво. Але ж не вб’єш і не виженеш. Нехай живуть». Отец нашей Гали дочку любил, молодых простил сразу. На общем совете решили играть запоздалую свадьбу. И сыграли. Как положено, на три дня, с приглашением ближних и дальних родственников: и дзержинских, и дружковских, и купянских, и изюмских, и харьковских.
Но в доме, где до свадьбы жил жених, места больше не было. Молодые сначала жили у родителей невесты. «Пішов Вовка в прийми», – сказала моя бабушка. Потом снимали комнату у добрых людей. Потом получили квартиру в новом доме, двухкомнатную, со всеми удобствами, в которой вырастили двух девочек, моих двоюродных сестёр Таню и Оксану, и прожили счастливо до безвременной смерти «нашей Гали».
Эта смерть была не первой в нашей большой семье. Первой была смерть моей тёти по отцовской линии, тёти Вали, доброй, отзывчивой, приветливой, глубоко несчастной молодой женщины.
У отца моего, Владимира Ивановича, было три сестры: Антонина, Зинаида и Валентина. И младший брат Геннадий. Антонина, старшая из детей, закончила медучилище, работала в поликлинике и долго не могла устроить личную жизнь. Молодые шахтёры ей не нравились, молодым итеэровцам не нравилась она. Но, после двух или трёх попыток совместной жизни со случайными знакомыми, она нашла своё счастье. Счастье олицетворял отставной военный, работник городского военкомата Михаил Корх. Надёжный, хозяйственный, заботливый и, наверное, любящий мою тётю мужчина, для которого этот брак был не первым. У них родился сын, мой двоюродный брат Валерий.
Зинаида, средняя из сестёр, тоже долго искала своё счастье на просторах СССР и нашла его где-то в Белоруссии, в Барановичах, в лице худого, ленивого и болезненного мужичка с претензиями на лучшую долю. Родила от него двух детей, Людмилу и Геннадия, привезла всю семью в наш город и вскоре после смерти мужа тоже отошла с миром.
Валентина родилась после Зинаиды, но умерла гораздо раньше Антонины и своей более старшей сестры. Умерла молодой, тридцатилетней, от тромбофлебита, который развился от непосильной работы на шахте. Вышла замуж тётя Валя рано, сразу после окончания восьмого класса. Получили с мужем Василием квартиру, родили двух мальчиков, моих двоюродных братьев Юрия и Олега. Василий был неплохим столяром, мастерил столы, шкафы, табуреты и шифоньеры, которые мигом раскупались молодыми шахтёрскими семьями. Город наш в ту пору разрастался, население удваивалось и даже утраивалось быстрыми темпами. Два-три ребёнка было в каждой семье. Новые дома строились целыми кварталами. Сначала одноэтажные, дом на две семьи, каждой семье нарезали приусадебный участок в шесть соток. Потом, после 1959 года, начали строить двухэтажные хрущёвки3, а уже с середины 60-ых – и пятиэтажные брежневки4.
Но тётя Валя до брежневок не дожила. Столяр-умелец решил построить собственный дом. Возвёл стены, накрыл крышей, настелил полы и запил. А как выпьет, начинает воспитывать жену и детей. Воспитывал и кулаками, и ремнём, и всем, что под руку подвернётся. Женщина терпела, толкала гружёные породой вагонетки на шахтном отвале, вела домашнее хозяйство: посуду. И не выдержала, надорвалась. Тромб оторвался неожиданно, сердце разорвалось, и жизнь кончилась. Лет через пять после смерти жены умелец Василий уехал из нашего города и сгинул где-то в полесских болотах. Юрий погиб в автокатастрофе в начале 80-ых, Олег покончил с собой в начале 90-ых.
Мой единственный дядя по отцу, дядя Гена, был младшим в семье. Надёжный молчун. Самый скромный, самый добродушный, самый жалостливый из всех живущих. И самый стойкий. Помню его в матросском бушлате, клёшах и бескозырке. Моряк-подводник, служил, как и дядя Коля, на Балтийском флоте. «Геньк, а Геньк, моряк, а плавать не умеешь», – это мой отец так подшучивал над младшим братом. «А нам, под водой, зачем? Бесполезно», – отвечал ему добродушно дядя Гена. С единственного фото, которое у меня сохранилось, он в полной морской форме сосредоточенно смотрит мне в глаза. Дядя Гена меня ничему не учил, но я у него многому научился.
Обстоятельства его женитьбы вполне соответствовали его характеру.
С будущей женой он познакомился в классной комнате вечерней школы. Она – учительница, он – её ученик. Она преподавала ему русскую литературу, он рассказывал ей о море. Впрочем, глагол «рассказывал» здесь неуместен.
- Гена, а море красивое?
- Красивое.
- А что ты там делал? Чем занимался? Кем служил?
- Ну, служил.
- Трудно тебе, наверное, было. А какие были командиры? С кем дружил?
- Трудно.
- Балтийское море холодное. Зимой мороз злющий. А как там летом?
- Нормально.
Школьный год прошёл спокойно. Дядя Гена учился хорошо, ответственно. Вскоре получил аттестат, поступил в горный техникум и предложил своей учительнице руку и сердце. От неожиданности учительница долго думала. Неделю. Сомневалась женщина в том, что это не шутка, что предложение сделано обдуманно и всерьёз. И на то были у неё причины.
Дело в том, что все мои тёти и дяди, отец и мама, да и все их сверстники – дети войны5. Ближние мои родственники выжили, война никого из них даже не покалечила. Но в целом из тех, кто родился в прошлом веке в конце 20-ых, в 30-ые и в первую половину 40-ых, невредимыми были далеко не все. Я знал, что моей двоюродной изюмской тёте Валентине осколок снаряда повредил глаз, и он вытек. Она прикрывала пустую глазницу ваткой и закрепляла её бинтом, который обвязывала вокруг головы наискось. Когда я впервые её увидел, статную, красивую, умную двадцатилетнюю девушку, то по малолетней неопытности спросил: «А где твой глазик?». В ответ сразу получил подзатыльник от своей мамы, строгий окрик «Сашк;!» от своей бабушки, и увидел слёзы на глазах сводной сестры моей бабушки – мамы изюмской тёти Вали.
Я знал, что родные братья моей бабушки Марфы, Яков Яковлевич и Василий Яковлевич Пащенко погибли, Василий в Брестской крепости, а Яков в Польше под городом Познань. В дошкольное моё детство жалкими и, одновременно, почему-то отпугивающими картинками вписались безногие нищие на базарах, однорукие певцы в электричках. Все в старенькой военной форме, со слезящимися глазами, нервным тиком на лицах и дрожью в оставшихся конечностях. Отец моего отца, мой дед Иван Афанасьевич ходил с палочкой – в ноге ныл осколок. Дед Иван так и говорил: «Ноет на погоду. Наверное, будет дождь», – и постанывал от боли.
С малых лет я знал, что война убивает, уродует и калечит людей. С малых лет мама и бабушка внушили мне мысль, что на свете хуже и страшнее войны – только голод, что война никого не жалеет, никого не щадит, что война – это пекло, война – это ад, хуже ада. «Усе переживемо, на все терпіння стане, аби війни не було», – эта бабушкина фраза врезалась в мою память навсегда.
Не пощадила война и избранницу моего дяди Гены. Тётя Аня была хромоножкой и голову держала несколько набок. Семья её прожила полтора года на так называемой ничьей земле, между двух фронтов. От артиллерийских обстрелов спасались в погребах. Снаряды сыпались с двух сторон, и с советских, и с немецких позиций. Откуда прилетел тот снаряд, который разворотил крышу, разметал стены и поднял на воздух дом, когда-то заботливо сложенный из дикого донецкого камня, никто не знает. Погреб со схоронившимися в нём людьми был раздавлен и завален. Шестилетняя девочка Аня осталась в живых, но искалеченной и напуганной на всю жизнь. До сих пор боится грозы, вздрагивает при ударах грома и не может находиться в закрытом ограниченном пространстве.
Впрочем, в той или иной мере война не пощадила никого.
После того, как дядя Гена объявил родственникам о своём решении и представил невесту, против этой женитьбы восстали все. Бабушка Матрёна пробурчала однозначное «Нет!» и больше к этой теме не возвращалась. Деда Ивана уже не было в этом мире. Моя мама всплеснула руками и только и смогла выговорить: «Ну, ты, Гена, и нашёл…». Бабушка Марфа ничего не сказала, только недоумённо развела руками. Невестки голоса не подавали – не положено. Но их молчание было очень красноречивым. Мужчины, мой дед Шура и мой отец, в один голос тоже были против. Потом подумали, кое-что вспомнили и выдавили из себя: «Смотри, тебе жить». Дядя Гена облегчённо вздохнул и подвёл черту под немногословным обсуждением проблемы: «Значит, решили».
Так в нашем роду сложилась ещё одна семья. Счастливая. Прожили они скромно, долго и нежно. Родили сына Ивана, моего двоюродного брата. Ваня живёт в Москве, работает водителем автобуса.
Если посчитать всех моих родственников, только ближних, то с детьми детей насчитывается около ста человек на четыре поколения: с поколением моих дедов, моих родителей, с моим поколением и поколением наших детей. Немало. Если по армейским меркам – целая рота.

II

Мой дед по отцу, Иван Афанасьевич, переселился в донецкие степи из-под Курска в 1924-ом. В родной курской деревне Нижний Теребуж семья бедствовала, все были в работниках у крепкого хозяина, кулака ещё со времён столыпинской реформы. Крепкого хозяина не затронула гражданская война, послевоенная разруха и даже ленинская политика военного коммунизма. Он рассчитывался со всеми продразвёрстками и продналогами, воспрянул во время НЭПа, кормил полдеревни в голодные 1921 – 1923 годы, обеспечивал семью, развивал хозяйство.
Мой дед Иван был молод, полон сил. А у крепкого хозяина была дочь. Красивая и работящая деревенская девица. Приглянулись они друг другу, и дед Иван решил свататься. «Не беда, – думал он, – что я голь перекатная, а любушка моя на пуховых перинах спит. Сладим. Да и времена теперь не царские, а советские. Жениху нынче не обязательно сразу богатым быть. Были бы руки, остальное наживём».
Но не сладили. Отец любушки, крепкий хозяин, сватов на подворье не пустил, молодого работника выгнал, дочь под замок посадил. И всё это не со зла, а по здравому разумению.
- Не скрипи на меня зубами, Ваня. Подумай лучше. Кто ты есть в нашей деревне. А никто. Не могу я отдать за тебя дочь. Что её ждёт, какая доля? А детишек нарожаете, чем будешь семью кормить, во что обуешь-оденешь? Перестань быть босяком, стань человеком, поднимись сам, подними хозяйство. А потом и поговорим. Не держи зла. Пойми.
- Я понял, – сказал Ваня, но разозлился. Не на крепкого хозяина, на себя, на своего отца-бедняка, на бедность, на всю деревню, на вековые порядки, на жизнь.
Пошёл с богатого двора. А когда шёл, со зла и решил: «Женюсь на первой встречной». Первой встречной оказалась Матрёна Логачёва, из многодетной середняцкой семьи, девушка неразговорчивая и некрасивая.
В родной деревне молодые не задержались. Отец Матрёны, не чаявший выдать дочь замуж, на радостях снабдил новоиспечённого зятя деньгами на первое время и проводил на заработки, на шахты.
На горловской шахте «Кочегарка» сельского парня встретили хорошо, подучили и определили в бригаду проходчиков, как семейному, выделили комнату в бараке. Прибыла жена, появился первый ребёнок, потом второй, и жизнь молодой семьи покатилась по накатанным шахтёрским рельсам.

Шахтёры спускаются в шахту. Фото 1934 года.

Отец мой, Владимир Иванович, был вторым ребёнком в семье и родился 21 января 1926-го, спустя четыре года после образования Союза Советских Социалистических Республик. В соответствии с решением I съезда Советов СССР 30 декабря 1922 года была принята декларация о создании государства рабочих и крестьян в составе Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, Украинской Социалистической Советской Республики, Белорусской Социалистической Советской Республики и Закавказской Социалистической Советской Республики. Последняя состояла из Азербайджана, Армении и Грузии. На этом же съезде был принят и союзный договор, в соответствии с которым, как потом напишут украинские историки эпохи «незалежності», Украина утратила свою независимость.
В декабре 1925-го XIV съезд Всесоюзной Коммунистической Партии большевиков, логически продолжая ленинский план электрификации страны, начал разворачивать эту страну спиной к НЭПу и поставил всё её население, всех от мала до велика, перед фактом: народу нужна сталь, нужен чугун, а значит – нужен уголь, много угля. В декабре 1927-го XV съезд ВКП (б) утверждает директивы первой пятилетки на 1928 – 1933 годы. Стратегические задачи «укрепления обороноспособности, создания материально-технической базы развития промышленности и сельского хозяйства, повышения материального и культурного уровня жизни трудящихся» тоже требовали в первую очередь угля.
Угля в стране было много. Донбасс, Заполярье, Кузбасс, Сахалин. Но уголь был под землёй. Революция и гражданская война разорили и обезлюдили степную Украину, щербиновские, юзовские и горловские шахты лежали в руинах. Воркутинское угольное месторождение будет открыто только летом 1930-го. Шахты Кемерово и шахты на острове Сахалин были далеко и до начала Великой Отечественной войны практически не развивались.
Уголь нужно было добыть. Но для этого необходимо было восстановить шахты в донецкой степи. А для восстановления нужны были дороги, в том числе и железные, нужно было оборудование, нужны были рельсы, вагонетки, кайла, лопаты, отбойные молотки, лампы-коногонки, спецодежда. И, конечно, нужны были деньги. Всё это было дефицитом. Но главное, чего катастрофически не хватало – рабочих рук, людей.
Верные соратники гениального вождя трудового народа В.И. Ленина, его преданные последователи и тоже вожди Каменев, Зиновьев и Троцкий для решения «проблемы людских ресурсов» предложили свой гениальный план перекачивания средств из деревни в город. За счёт увеличения налогов и цен на промышленные товары для крестьян. Слава XV съезду большевиков, который этот план отклонил. Отклонил стараниями большевиков украинских: Г.И. Петровского – председателя Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета, В.Я. Чубаря – председателя Совета Народных Комиссаров Украины. Но отклонил не потому, что украинские большевики пожалели украинских селян, а потому, что уже в ту пору гениальные предложения могли исходить только от одного человека.
Партийный съезд предложение обречённой тройки отклонил, но один человек запомнил идею «перекачивания». В ноябре 1929-го в самой правдивой газете страны появилась статья под названием «Год великого перелома», автор – скромный Генеральный секретарь Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков) Иосиф Виссарионович Сталин. «Необходимо, – спокойно и взвешенно говорил товарищ Сталин, – форсировать темпы индустриализации промышленности».
Не все поняли, что это значит. Больно мудрёными были эти слова для рабочих и крестьян, не искушённых в партийной словесной эквилибристике. А это значило: увеличение налогов на промышленные товары для села, перекачивание средств из лёгкой и пищевой промышленности в тяжёлую, это значило выпуск трёх облигаций государственного займа в течение двух лет, с 1927-го по 1929-ый, выпуск бумажных денег на 4 миллиарда рублей, денег, не обеспеченных золотом, увеличение вывоза нефти, леса, меха и хлеба в разы, введение режима экономии на всё, нещадную государственную эксплуатацию тех же крестьян, рабочих и, особенно, миллионов заключенных ГУЛАГа. Партийные чиновники прочитали это между строк, и страна начала жить по неписаным законам.
Сталинское форсирование предполагало также расширение производства и продажи водки. Как-то весной 1930-го Генеральный секретарь партии посмотрел в кремлёвское окошко, от внезапно осенившей мысли удовлетворённо хмыкнул в усы и написал записку своему товарищу Молотову: «Необходимо, по-моему, увеличить (насколько возможно) производство водки. Необходимо отбросить ложный стыд и прямо и открыто пойти на максимальное увеличение производства водки». Вот так, прямо и открыто, по-ленински-сталински. И страна пошла, отбросив ложный стыд.


В.Н. Дени Трубка Сталина, газета «Правда» от 25 февраля 1930 г.

Мой отец родился спустя четыре года после образования СССР, в год Великого Перелома ему было четыре года, а когда закончилась первая пятилетка, ему исполнилось семь, и он пошёл в школу, как все советские дети. А когда ему было пятнадцать, началась большая война.
К началу войны семья разрослась и жила в достатке, дед Иван уже был начальником участка на шахте имени Дзержинского. Щербиновский рудник1, куда дед был переведён для укрепления партийной дисциплины в рядах сильно пивших советских шахтёров, тоже разрастался. Бывшая застава богуславского козака Щербины2 и его родовой хутор на правом берегу реки Кривой Торец3 в 1936 году был наделён статусом города, и городу присвоили гордое имя Феликса Дзержинского. Но гордое имя первого чекиста Страны Советов не гарантировало избавления шахтёров от повального пьянства.
Записка Сталина Молотову сработала. Если в 1927 году советский госбюджет напоил рабочих на 500 миллионов рублей, то уже в 1930-ом доход от продажи спиртных напитков составил 2 миллиарда 600 миллионов рублей, то есть водки в этом году страна выпила в пять раз больше. А судя по доходу 1934 года в 6 миллиардов 800 миллионов рублей, то на втором году второй пятилетки страна выпивала уже в 13,6 раза больше, чем в самом начале индустриализации-коллективизации.
Перекачивание людских ресурсов из села сопровождалось политикой сплошной коллективизации с 1929 года. Эта политика, направленная на «ликвидацию кулачества как класса», взорвала село. По архивным данным в Украине только с января по июнь 1930 года зарегистрировано 1500 убийств представителей советской власти в сельской местности. Начались селянские восстания, в том же 1930-ом более 40 тысяч зажиточных украинских крестьян взялись за оружие.
Статья товарища Сталина «Головокружение от успехов», опубликованная 2 марта 1930 годы в той же самой правдивой газете, обманула восставших. Крепкие хозяева перестали палить из обрезов в подневольных исполнителей партийной воли, 1 миллион 594 тысячи хозяев вышли из колхозов за три месяца. К осени 1930-го коллективные хозяйства похудели на 2/3 крестьянских дворов. Но товарищ Сталин, оправдывая партийную кличку, железной рукой прекратил анархию в деле обобществления всей страны. Директивное письмо Центрального Комитета Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков) «О коллективизации» призывало удвоить количество обобществлённых хозяйств и в течение следующего 1931 года непременно закончить сплошную коллективизацию и раскулачивание.
Исполнители партийной воли на местах воспрянули, опять надели кожаные тужурки и начали по-хозяйски стучать в двери сельских жителей рукоятками наганов. С января по июнь 1931-го раскулачили и депортировали более 200 тысяч семей только из Украины. Депортированных отвозили в Сибирь. Конечной остановкой было то место, где кончались рельсы. Потом ещё гнали пешком километров 70 – 100. Посреди тайги им говорили: «Вот. Здесь теперь ваша Украина». И предупреждали: «Кто попробует бежать – постреляем».
 

Спецпереселенцы в тайге. Фото 1930 года.

Не лучшей была судьба и тех, кого оставили и разрешили жить на родной земле. С декабря 1932 для них были введены внутренние паспорта, владельцы которых не имели права переезжать в город. Другого выхода, кроме как вступать в колхозы, партия селянам не оставила. К 1932 году более 70% крестьянских хозяйств были коллективизированы. А к 1937-му колхозы объединяли 96,1% крестьянских дворов, которые обрабатывали 99,7% посевных площадей. Но до 1937 года дожили далеко не все.
Сталинская индустриализация, в основном, была нацелена на скорейшее восстановление промышленного потенциала Украины. В период технической реконструкции и строительства новых промышленных объектов 20-ых – 30-ых годов в Украине были построены и вовсю заработали Запорожсталь, Криворожсталь и Азовсталь, Краматорский машиностроительный и Харьковский тракторный заводы, реконструированы Луганский паровозостроительный завод, Макеевский металлургический, Днепродзержинский металлургический, Днепропетровский металлургический, Коммунарский металлургический заводы, построен, или, как тогда говорили, «возведён» завод «Днепроспецсталь», возведены Константиновский цинковый и Днепропетровский алюминиевый заводы, была введена в эксплуатацию Днепрогэс. К концу второй пятилетки Украина занимала второе место в Европе по выплавке чугуна после Германии, третье место по производству стали после Германии и Англии. По добыче угля Украина занимала четвёртое место в мире. Товарищ Сталин, выступая на XVI съезде ВКП (б) в июне 1930 года, сказал: «Сейчас наша промышленность, как и наше народное хозяйство, опирается в основном на угольно-металлургическую базу на Украине. Понятно, что без такой базы немыслима индустриализация страны». Но и до этой победы сталинского курса тоже дожили не все. Индустриализация была оплачена миллионами крестьянских жизней.
Индустриализация, раскулачивание, депортация, сплошная коллективизация привели к катастрофическому снижению объёмов продукции сельского хозяйства. Опытные «крепкие хозяева» были высланы или уничтожены, новая власть управлять коллективными хозяйствами только начинала учиться. Отсюда огромные потери во время посевной кампании и во время сбора урожая, порча и растаскивание сельхозпродукции во время хранения. А стратегические, теперь уже союзные, запасы хлеба надо было пополнять, создавать экспортный резерв продовольствия, выполнять из года в год государственные планы хозяйственного года. Зерном же надо было расплачиваться за машины и оборудование, которое в СССР не производилось. В 1931 году закупки техники за границей составляли 30% мирового экспорта, в 1932 году – 50%.
В 1930 году план сдачи хлеба для Украины был определён в 440 миллионов пудов, что значительно превышало возможности селян. Но украинское партийное руководство обязалось перевыполнить план и сдать 477 миллионов пудов зерна. «Наш народ сможет, наш народ выдержит!» Народ смог, и сдал 80% собранного урожая, 20% оставил себе на пропитание. Оставил, но не уберёг. Зерно изымалось в счёт перевыполнения партийных планов. Во многих районах не осталось не то что продовольственного, но и фуражного зерна. Ни зернинки.
Но отбирали не только зерно. Отбирали свободу и даже жизнь. 7 сентября 1932 года постановлением «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации, а также об укреплении общественной (социалистической) собственности» за хищение государственного имущества предусматривалось применение высшей меры социальной защиты – расстрела. При наличии смягчающих обстоятельств этот «закон о пяти колосках» обрекал голодающих на 10 лет заключения. То есть, если голодные дети после уборочной вышли в поле и собрали оставшиеся после жатвы колоски пшеницы, ржи или овса, то их ждало наказание. Рабоче-крестьянское государство могло посадить их за решётку на десять лет.
18 ноября 1932 года Центральный Комитет Коммунистической Партии (большевиков) Украины принял своё постановление, в соответствии с которым вводились так называемые «натуральные штрафы» применительно к должникам по хлебозаготовкам. Украинские товарищи лишали голодающих не только хлеба, но всех продовольственных запасов, подчистую, включая рыбу, мясо, овёс, картофель, свеклу, морковь, скот и птицу. Не изымали только лампадное масло, но и оно скоро закончилось. В Украине начался повальный голод. Голодный мор. Людоедство, каннибализм.
На этом родные украинские товарищи не остановились. 6 декабря 1932 года Совет Народных Комиссаров Украинской Социалистической Советской Республики и Центральный Комитет Коммунистической Партии (большевиков) Украины принимают постановление «Про занесення на чорну дошку сіл, які злісно саботують хлібозаготівлі». На территории колхозов-штрафников запрещают государственную торговлю, прекращают их государственное кредитование, «очищают» колхозы от «контрреволюционных элементов».
Индустриализация, коллективизация и голод 1932 – 1933 годов изменили соотношение населения в городах и в сельской местности. Если до первой пятилетки в городах проживал каждый пятый житель республики, то перед началом войны – уже каждый третий. Люди бежали в город из украинской деревни, из мест депортации, из мест заключения, из колхозов-штрафников. Бежали от мора, от уполномоченных всех родов и видов, от соседей-каннибалов, от репрессий, расстрелов, от натуральных штрафов и чёрных досок, от смерти.
Бежали на стройки социализма, на возрождённые и вновь построенные заводы. И, конечно, на шахты, где по-прежнему не хватало рабочих рук. Их принимали, часто без документов, без биографий. Как говорил мой дед Иван – без прошлого, по сказке. Сказками он называл те автобиографии, которые сочиняли и сдавали вместе с заявлениями о приёме на работу люди, прибывшие как бы ниоткуда. Понятно, что это были уже не те крепкие хозяева, гордые собой и своим умением вести дело. Это были оторванные от земли, насильно лишённые дома, потерявшие семьи, часто униженные люди с изломанными судьбами. Люди, прошедшие школу государственного насилия над личностью, прошедшие через допросы следователей, издевательства охранников и уголовников, заражённые сквернословием, криминальными повадками, пьянством. Это были люди, потерявшие прошлое, не верящие в будущее и живущие только настоящим. Люди, существующие по принципу: сегодня жив, а завтра посмотрим.
Придя на шахту, они получали возможность жить каждый день. Им предоставляли жизненное пространство: бессемейным – койку в общежитии, семейным – комнату в бараке. Работа на шахте давала возможность получать продовольственный паёк, что позволяло кое-как прокормиться самому и, самое главное – прокормить семью. Продпаёк был небольшим, но для поддержания организма в рабочем состоянии его хватало. Правда, семейные шахтёры недоедали, всё отдавали жёнам и детям и по этой причине сами часто падали в голодные обмороки, у них опухали руки и ноги. Отсюда травмы, недовыполнение норм выработки. Но это было лучше, чем голодная смерть в колхозе или арест «за колоски». Жизнь продолжалась. Не жизнь – существование, которое обеспечивало своим рабочим рабоче-крестьянское государство.
Семья деда Ивана жила, как жили все шахтёрские семьи. Быт был налажен. Молодая жена оказалась хорошей хозяйкой. Дети по возможности накормлены и ухожены. На окне занавески, на столе скатерть, на лампочке самодельный абажур. Мужа после работы всегда встречала обедом. В комнате чисто. В бараке тоже – организовала очередь на дежурство в помещениях общего пользования и по мытью полов. А после перевода из Горловки в Дзержинск получили отдельное жильё в доме на четыре хозяина. Эти дома довоенной постройки сохранились, и сегодня в них живут шахтёрские семьи. Прихожая, кухня, просторная комната, одна. Туалет во дворе, но для каждой семьи отдельный, свой. Свой огород, свой забор, своя калитка, свой мир, вписанный в общую непростую жизнь рабочего посёлка, города, страны.

Художник Б.Е. Владимирский. Шахтёр.

Семья вместе с городом и страной переживала партийную политику «коренизации-украинизации», сталинскую политику «превращения украинской культуры в культуру советскую», политические репрессии первой волны в 1929 – 1931 годах, политические репрессии и голод в 1932 – 1933 годах, репрессии 1934 года после убийства Сергея Мироновича Кирова. Пережила семья моего деда Ивана и эпоху большого террора 1936 – 1938 годов.
Всевозможные и регулярные «чистки», освобождение общества от антисоветских элементов, борьба с вредителями и всякими прочими супостатами: «врагами народа», инженерами-старорежимниками, военными, интеллигентами, саботажниками, непротивленцами и националистическими элементами, старыми партийцами и контрреволюционными организациями, кулаками и перерожденцами, двурушниками, остатками враждебных классов, – всё это определяло стиль советской жизни.
В Украине за один 1938 год посадили за решётку 1 миллион 575 тысяч человек, из них осудили 1 миллион 345 тысяч, а 681 тысячу 692 человека расстреляли.
Ура, товарищи!
Товарищ Сталин лично поставил свою подпись на 462 расстрельных списках. Не отставали от товарища Сталина и другие вожди. Товарищ Молотов завизировал 373 списка, товарищ Ворошилов – 195, товарищ Каганович – 191, товарищ Жданов – 177, и даже товарищ Микоян отправил на расстрел людей по 62 спискам. Не отставали от больших вождей и вожди помельче: секретари обкомов, горкомов и райкомов. Человек может ошибаться, партия – нет!
Ура, товарищи!
Выступая на IV Киевской областной партийной конференции, Никита Сергеевич Хрущёв с присущим ему оптимизмом заявил: «Врагов мы пощипали основательно, но зазнаваться и останавливаться на этом нам, партийцам Украины, нельзя». Собакам собачья смерть!
Ура, товарищи!
И товарищи отвечали троекратным «Ура! Ура! Ура!». Все, как один.
Семья всё это пережила. Бабушка Матрёна с 1925-го по 1937-ой родила девятерых детей. Четверо умерли во младенчестве. Осталось пятеро. Последним родился дядя Гена, в 1937-ом. Дед Иван был в почёте у шахтного и партийного руководства. Возглавлял бригаду взрывников, что с началом большой войны заставило его покинуть семью, оставить город и бежать от оккупационных властей.
Немецкая армия группы «Юг» входила в Дзержинск двумя потоками: со стороны Горловки через железнодорожную станцию Майорск и шахтный посёлок Артёмово, и со стороны посёлка Нью-Йорк через село Нелеповка. И пока солдаты генерал-фельдмаршала Карла фон Рундштедта занимали юго-западные окраины города, в его центре и на северо-востоке мой дед Иван руководил взрывными работами на шахтах, выполнял приказ своего партийного руководства – взрывать шахты в последний момент. И выполнил. Из бывшего Щербиновского рудника Великая Германия не получила ни тонны.
Но дед был контужен. Когда последним зарядом динамита его бригада взрывала железнодорожное полотно, он не успел добежать до укрытия, и его накрыло взрывной волной. А тут ещё немцы, получившие информацию о том, что какие-то бандиты взрывают рельсы, начали миномётный обстрел местности. И контуженый дед был ещё и ранен в ногу осколком немецкой мины.
Как только начался обстрел, бригада разбежалась. Дед Иван остался один. Кое-как перевязал ногу обрывком рубахи, кое-как доковылял до своего дома. Понятно, что в таком состоянии ни он сам, ни его многочисленное семейство эвакуироваться не смогли, остались в городе.
Армейские части вермахта прошли через город быстрым маршем, задерживаться было некогда. Впереди, на северном направлении, был Харьков, на южном – Крым. А вот когда подтянулись тылы, когда была создана новая администрация и полиция, когда новая власть начала разбираться с коммунистами, активистами и назначать награды за содействие новому порядку, дед Иван был задержан по доносу и вместе с другими коммунистами-активистами посажен за колючую проволоку. Бабушка Матрёна не стала ждать, когда деда расстреляют, собрала всё ценное, что было в доме, и отнесла одному из охранников из местных. На следующую ночь дед постучал в окошко родного дома, наскоро переоделся, смастерил костыль, захватил краюху хлеба и ушёл.
С дедом ушёл и мой отец, пятнадцатилетний комсомолец. Путь держали на север, в Курскую область, в родную деревню. Днём хоронились в балках и лесопосадках, по ночам просились на постой к добрым людям.
Дошли.
В деревне деда помнили как хорошего работника. На этой памяти он и продержался до лета 1943 года: кому ворота поправить, кому крышу перекрыть, кому огород перекопать. Мужчины-то все были или на фронте, или в ГУЛАГе, или загнаны в Сибирь в 30-ых годах, или угнаны в Германию во время оккупации.
Битва на Курской дуге, которая началась ранним утром 5 июля 1943 года и продолжалась 50 дней, позволила советским войскам Юго-Западного фронта в начале сентября освободить и Дзержинск, и город Сталино, и выйти к Днепру в районе Днепропетровска. Войска Южного фронта освободили Мариуполь и подошли к Мелитополю. Войска Воронежского фронта освободили Сумы и тоже вышли к Днепру в районе Переяслав-Хмельницкого. 6 ноября 1943 года был освобождён Киев, по заказу товарища Сталина – к 26-ой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, ценой неимоверных усилий и потерь. О тяжести солдатских усилий говорит тот факт, что 2 тысячи 438 воинов получили звание Героя Советского Союза, это 20% от всех, кто был награждён Золотой Звездой Героя за всю войну. Люди, жившие по обоим берегам Днепра, долго рассказывали, что во время боёв за Киев вода в реке была красной от крови.
Для деда война закончилась, он вернулся к семье в Дзержинск, на родную шахту, которую взрывал и теперь должен был восстанавливать. Стране и фронту опять нужен был уголь.
Для отца война продолжалась.
После разгрома в декабре 1941 года 38-ми немецких дивизий под Москвой, Адольф Гитлер провёл тотальную мобилизацию в Германии. Восточный фронт перемалывал солдат третьего рейха очень быстро, и потери нужно было восполнять. Повальная мобилизация обусловила острый дефицит рабочей силы на немецких полях, заводах и фабриках. И поползли из оккупированных районов Украины, России и Белоруссии длиннохвостые эшелоны восточных рабочих, «остарбайтеров». Некоторые ехали добровольно, большинство немецкая полевая жандармерия и местные полицаи гнали насильно, по заранее составленным спискам. В 1941 году в эти списки заносили молодых украинцев, белорусов и россиян, начиная с 18-ти, а с 1942 года – с 16-ти лет. Рейхскомиссар Украины Эрих Кох заявил по этому поводу: «Мы – раса господ и должны управлять жестоко, но справедливо. Я выжму из этой страны всё до последней капли. Местное население обязано работать, работать и ещё раз работать».
Мой отец прожил в курской деревне недолго. Как только ему исполнилось шестнадцать, его вместе с другими сверстниками загнали в теплушку и повезли через всю Польшу и Германию исполнять распоряжение рейхскомиссара – «работать, работать и ещё раз работать». Так он очутился на границе Германии и герцогства Люксембург, в городе Трир, в лагере для восточных рабочих. В городе, в котором когда-то родился вождь мирового пролетариата Карл Маркс.
О том времени отец никогда ничего не рассказывал. Иногда, в состоянии сильного подпития, выдавливал из себя фразы о том, что он не раб лагерный, а человек, что ни в какую Америку он не поедет, что всех фашистов надо кончать и что хороших немцев не бывает. Намного позже, став совсем взрослым, я узнал, что лагерь, в котором находился мой отец, в 1945-ом освободили американские войска, что всем предлагали остаться в Европе или уехать в Соединённые Штаты, что всех восточных рабочих интернировали на территории герцогства и дали время подумать, и что всех, кто не одумался, передали советской администрации.
Отец, которому исполнилось девятнадцать, после долгой проверки смершевцами был зачислен стрелком роты охраны. Сначала охранял лагерь для военнопленных немецких солдат на территории Германии, потом, когда военнопленных отправили на восстановление разрушенного в СССР хозяйства и лагерь ликвидировали, с июля 1947-го по март 1950-го служил в Потсдаме и в Берлине шофёром. Уволен в запас 9 марта 1950 года.
Когда демобилизованный двадцатичетырёхлетний воин вернулся в Дзержинск, семья была в сборе. Дед Иван заведовал динамитным складом на шахте имени Дзержинского, старшая сестра Антонина заведовала медпунктом на той же шахте, бабушка Матрёна вела хозяйство, младшие – Зинаида, Валентина и Геннадий восполняли пробелы в школьной грамоте и, по призыву партии, получали обязательное семилетнее образование.
Отец зарегистрировался в городском военкомате и пошёл в проходку. Шоферить не хотел, надоело за три года, да и деньги надо было зарабатывать. Дед вышел на пенсию по инвалидности, часто болел, и главным добытчиком в семье теперь был старший сын.
Проходчики получали хорошо. Зарплаты отца и пенсии деда хватало на прокормление большой семьи, на то, чтобы одеться, купить обувь младшим, каждому по паре. Иметь свои сапоги или ботинки считалось хорошим показателем семейного благополучия.
Досуг тоже был налаженным: после рабочей смены можно было помыться в бане, выпить водки в буфете, запить пивом в ларьке, купить пол-литра с собой, опять выпить и спать, спать, спать.
Шахтёры пили много и дружно. По праздникам особенно. Собирались бригадами, семьями, участками, пили с соседями, с напарниками и случайными знакомыми.
Пили везде: дома, в рабочих общежитиях, в кинотеатре имени Богдана Хмельницкого, на развалинах взорванного немцами Дворца культуры, на специально организованных танцевальных вечерах, или, как говорили в народе, «на танцах»; пили в многочисленных скверах и в Парке культуры и отдыха, пили у буфетных стоек, закусывая конфеткой; пили у пивных ларьков, не закусывая; пили на лавочках, на корточках, сидя, стоя и уже лёжа. Пили за недавнюю победу над врагом, запивали военное прошлое, ранения и контузии, пили за полуподземное настоящее и неопределённое будущее, запивали силикоз, угольную пыль, необходимость каждый день спускаться под землю, возможность внезапного выброса, вероятность обвала, завала и сползания коржа. Пропивали авансы и получки, часы, сапоги и семейные ценности, пропивали жизнь.
Тяжёлой работой и нечеловеческими условиями труда оправдывали всё. На полупервобытные условия жизни не обращали внимания. Туалет во дворе – хорошо, что есть хоть такой. Помойная яма у дверей барака – ну и что, не в бараке же. Десять коек на десяти квадратных метрах – замечательно, теплей спать. Сосед воспитывает соседку тяжёлыми шахтёрскими кулаками – «циган знає, що кобилі робить». Дети прячутся от пьяного вдрызг отца – не лезь, чужая семья потёмки.
Дед Иван не пил. Никогда. Смолоду не приучен. Отец, втянувшийся в рабочий ритм и сориентировавшийся в гражданской жизни, начал выпивать часто и помногу.





III

Мой дед по материнской линии, Александр Игнатьевич Первак, родился в 1907 году на хуторе Макаровка Савинского района Харьковской области. Семья была не богатая и не бедная, середняцкая. С малых лет пахал, сеял, косил, обмолачивал хлеб. Жил на земле, работал на земле, любил землю и её обрабатывал. Сельские активисты заметили старательного парня и отправили в Киевский сельскохозяйственный институт учиться на «красного агронома». Тогда это было просто и быстро. В 1927-ом дед закончил институт с отличием и был направлен в село Полтавка на родную Харьковщину. А в селе этом с давних времён жила семья Пащенко1.

IV

По тем временам семья была большая и зажиточная. Отец Яков, мать Секретина да двенадцать детей. Мой прадед Яков женился рано, жену любил, и почти каждый год в счастливой семье появлялись дети.
Но счастье это было недолговременным.
После рождения девятого ребёнка жена моего прадеда так и не встала на ноги. И через некоторое время умерла.
Прадед год горевал.
Но детей надо было обухаживать. И с немалым хозяйством управляться.
Присмотрел мой прадед подходящую девицу из бедняцкой семьи, да и женился второй раз. Моя прабабушка Секретина родила ещё троих: Якова, Василия и Марфу Пащенко.
Жили родители и дети дружно. Трудились от зари до зари, не покладая рук. Хозяйство было большим: земля, скот, птица, но самое главное – известная на всю округу мельница.
Работали Пащенки с того времени, как себя помнили.
Работали, когда с октября 1917 года в украинских городах началась борьба за власть между представителями Временного правительства, большевиками и представителями киевской Центральной Рады. Работали, когда 7 ноября 1917-го в Киеве было провозглашено образование Украинской Народной Республики. Работали, когда в Харькове большевики провозгласили установление советской власти. Работали, когда Центральная Рада1 издала свой четвёртый Универсал, по которому гарантировалась передача земли крестьянам без выкупа до начала весенних работ в 1918 году. Работали, когда Украина стала Гетманатом во главе с почётным атаманом Вольного козачества, бывшим царским генерал-лейтенантом Павлом Скоропадским2, работали, когда Украина стала Директорией во главе с Симоном Петлюрой3, и когда бывшие петлюровские атаманы Зелёный4 и Григорьев5 перешли на сторону советской власти, и когда 19 марта 1919 года III Всеукраинский съезд советов принял первую Конституцию УССР, которая закрепляла победу советского строя в Украине и провозглашала диктатуру пролетариата.
Дружная семья Пащенко выращивала хлеб, доила коров, отпаивала телят, ухаживала за свиньями, овцами, курами и гусями. Отец большую часть суток проводил на мельнице. Старшие дети занимались землёй и скотом. На долю младших приходилась остальная живность, порядок в огороде и в доме. Семья работала и тем жил;.
События революции и гражданской войны обходили Полтавку стороной. До села доходили слухи о том, что в каком-то циркулярном письме какого-то главного украинского чекиста Лациса написано, что все украинские селяне – враги советской власти. Захожие люди рассказывали, что атаман Григорьев защитил селян, поднял восстание и сказал: «Берите власть в свои руки!». И взял власть на Екатеринославщине, Николаевщине, Херсонщине, в Черкассах и в Кременчуге. Взял в свои атаманские руки. Но ненадолго, красные конники Ворошилов6 и Пархоменко7 крепко побили Григорьева.
Рассказывали, что большевики придумали какую-то диктатуру пролетариата и душат этой диктатурой селян. Рассказывали, что царский генерал Деникин8 отбил у красных Донбасс, Екатеринослав и даже Харьков и теперь идёт на Москву. До Полтавки доходили вести о какой-то Баштанской крестьянской республике9, и что столица этой республики в Полтаве. Говорили о том, что Деникин возвращает землю панам, что с каждой селянской десятины требует пять пудов зерна, обещает новую земельную реформу и виселицы по всей Украине. Потом в народе пошли слухи о селянском батьке Махно, о том, что он прогнал Деникина из Украины вместе с его геройскими генералами Слащёвым11 и Шкуро12, потом что Махно «замирився з більшовиками» и взял Перекоп, потом что «більшовики перебили махновців».
Село жадно впитывало слухи о новом времени и новых порядках, которые стремительно сменяли друг друга, но жило и работало по своим правилам, установленным дедами и прадедами ещё со времён заселения Слобожанщины: «Ми нікого не чіпаємо, і нас не займай».
Но Центральная Рада и Гетманат, Директория, Григорьев, Деникин и даже Махно быстро канули в небытие. А большевики остались.
В Полтавке начали говорить о каком-то военном коммунизме. «Що воно таке і до чого – ніхто не знає, навіть старі люди!». Одноглазый Хилько, гостивший у зятя в Харькове и вернувшийся в новой бекеше с чужого плеча и рыжих ботинках не по размеру, сообщил, что власть теперь будет совсем другая, народная, большевистская, наша. И его зять, который и подарил обновки, власть эту охраняет, ходит в кожаной одёже и с маузером, берёт, что хочет и у кого хочет.
Возглавлял «народную власть» «свій рідний всеукраїнський староста», уроженец города Харькова, сын харьковского портного Григорий Иванович Петровский13. С начала 1919 года, пребывая на посту председателя Всеукраинского Революционного Комитета, Григорий Иванович пытался ввести массовую трудовую повинность для украинских селян. Но добровольно расчищать дороги, заготавливать дрова и отдавать тягловую скотину на нужды советской власти селяне не спешили. А вот от продразвёрстки отвертеться уже не смогли. Натуральная хлебная повинность, распределённая (развёрстанная) большевистским правительством между всеми губерниями бывшей Империи, больно ударила по крестьянским хозяйствам. И в этом деле Григорий Иванович, ставший в марте 1919-го председателем Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета, был строг. Продотряды, вдохновлённые его зажигательными речами, выгребали зерно из селянских клунь и схованок, вывозили в Россию и в порты Одессы, Мариуполя, Бердянска, Феодосии, Херсона и Николаева. Из 18 миллионов пудов 2,5 миллиона пошло на нужды промышленных центров, более 15 миллионов пудов были проданы за границу. Вслед за зерном пришла очередь картофеля, потом вывезли всё сено. Украина осталась без продовольствия.
Прадед мой Яков после очередного налёта продотрядовцев закрыл за ними ворота, тяжело вздохнул, осмотрел инвентарь, приготовленный к весенней пахоте, погладил ручку плуга, перебрал упряжь, потом плюнул в сердцах, собрал семью и сказал: «Ну, все, діточки мої і ти, мати. Безбідне життя наше скінчилося, бо біда прийшла. Ці песиголовці все заберуть. Треба ховати зерно, бо й посіяти не дадуть». И как в воду смотрел. Посеять, правда, дали. Но урожай отобрали.
Декрет Совета Народных Комиссаров «О потребительских коммунах», принятый в Москве 16 марта 1919 года, отменял предыдущий Декрет о Земле и передавал эту самую землю уже не всем крестьянам, а в первую очередь коммунам и совхозам, во вторую очередь – трудовым артелям и товариществам по обработке земли, ТОЗам. Селяне-единоличники могли использовать только остатки, бросовые и непригодные для выращивания хлеба участки земли, на которых раньше и крапива не росла. Но поскольку в коммуну или в ТОЗ украинских хуторян затащить было трудно, то большинство посевных площадей простаивало, а единоличники мучились на тех огрызках, которые им отвела рабоче-крестьянская власть. Потом эта же власть ввела в городах и сёлах трудовую повинность населения – все от 16-ти до 50-ти лет обязаны были трудиться на общественных работах. «Не трудящийся да не ест!» – этот лозунг перевёл рабочих и крестьян на положение мобилизованных солдат. Результат такой потребительской политики не заставил себя ждать. Голод начался уже весной 1920 года.
Урожай предыдущего, 1919-го, полностью ушёл на выполнение продразвёрстки. В партийных отчётах тех лет действия продотрядов по сдаче хлеба в закрома Родины квалифицировались как «акт величайшего революционного подвига». Конференция руководителей продотрядов, которая состоялась в декабре 1920-го в Харькове, торжественно пообещала руководству республики и наркому продовольствия, уроженцу благословенной Полтавщины Александру Шлихтеру14 лично, что в новом году «кулачеству будет нанесён более сокрушительный удар, и хлеб будет взят силой и могучей волей украинского и великорусского пролетариата».
И хлеб был взят. Весь.
А потом наступила засуха 1921 года. Ситуация с хлебом крайне обострилась, в российском Нечерноземье, в Поволжье и на Северном Кавказе начался повальный голод. В украинских губерниях было собрано только 30% от урожая 1916 года. Число голодающих за пять зимне-весенних месяцев увеличилось в три раза. Количество умерших – тоже в разы. Но даже в этих тяжелейших условиях, созданных родной властью для своих кормильцев, вывоз продовольствия из Украины, России и Белоруссии продолжался. При хлебном дефиците 1921 – 1922 годов в 35 миллионов пудов в Российскую Федерацию было вывезено 27 миллионов пудов зерна. Зимой 1922 – 1923 годов, по подсчётам большевистских специалистов, в хлебных губерниях одной Украины голодало только детей более 2-ух миллионов. Преданный делу партии, испытанный в классовых боях председатель Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета Григорий Иванович Петровский понял, что ещё немного такой политики для народа и во имя народа, и планы по хлебозаготовкам в Украине выполнять будет некому, селяне просто вымрут.
В мае 1922-го он собрался с духом и обратился к товарищам во Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет с просьбой о прекращении вывоза продовольствия из УССР. «На фронте борьбы с голодом в России, – писал Григорий Иванович, – перелом к лучшему. На Украине – наоборот. Херсонские ужасы продажи человеческого мяса распространяются на территорию всей республики. На 1 апреля голодающих – 3 миллиона. Помощь – преимущественно одна восьмая фунта хлеба – предоставляется только 15% трудоспособного населения».
Но московские товарищи не прислушались к словам украинского руководителя. Летом 1923 года хлебный дефицит был перекрыт на 15 миллионов пудов за счёт собранного урожая. Хлебозаготовительные органы сразу же вывезли 18 миллионов пудов: около 3-ёх миллионов в Россию, остальное – на экспорт.
Семья Пащенко под новой властью перебивалась, как могла. На мельнице работы больше не было. Хитроумно спрятанное зерно урожая 1920 года закончилось очень быстро. «Схованка», оборудованная в самом начале тропинки, протоптанной от калитки до крыльца, опустела в каких-то два летних месяца. Хлеб стал драгоценностью после посевной 1921-го. Ели всё, даже то, на что раньше и смотреть было противно. Прабабушка Секретина замешивала муку с размолотой ботвой, пекла коржи и тем спасала семью. Продержались в 1921-ом, с трудом, но пережили голодный 1922-ой, перебивались с крапивы на полову, но остались живы.
Настоящая беда пришла в Полтавку ровно через десять лет. При этом ничто её не предвещало, никто её не предвидел и не пророчил.
После голодного 1923-го всю страну лихорадило: то кризис сбыта товаров, то товарный голод, то возрастающая инфляция. И всё же рыночные отношения между непосредственным производителем и непосредственным потребителем, так называемая новая экономическая политика (НЭП), брали своё. Родное государство хоть и отбирало по-прежнему большую часть урожая, но и селянину стало оставлять немалую долю, хватало и на пропитание, и для свободной продажи на рынке. Село облегчённо вздохнуло, старики вспомнили о том, что «отак люди жили і перед самою війною з германцями, і скотина не реве, і в хаті прибрано, і діточки нагодовані, і молодь співуча, і село веселе, бо голоду нема».
Село вздохнуло и начало работать. Во дворах опять загоготали гуси, закудахтали куры, по утрам запели петухи. На селянских столах снова появились хлеб, сало, молоко и даже масло. Можно было всё съесть, а можно и на базар отвезть. Сам решай, сам хозяйничай, только продналог государству рабочих и крестьян отдай. Почесали селяне затылки, но такой порядок приняли. Не до жиру, конечно, но жить можно.
Яков Пащенко к 1927 году раздобрел, хозяйство окрепло. К мельнице после уборочной опять потянулись селянские возы с пшеницей и рожью. Земля, четверо быков, кони, коровы, свиньи, птица хоть и выматывали все силы, но позволяли семье пребывать в достатке. Батраков не нанимали, своих рук хватало. А тут и дочь Марфа подросла. Надо было думать о приданом.
Молодой агроном, появившийся в Полтавке знойным летом 1927-го, был хлопцем обстоятельным, труд селянский знал, свою волю не навязывал, со старыми людьми советовался. Год ходил по полям, изучал угодья, часто заходил к Пащенкам на подворье, спрашивал, где и что лучше сеять, в какие сроки. По селянскому обычаю гостя приглашали к столу, кормили. «Худі ви, Олександре Ігнатовичу, як та жердина», – говорила моя прабабушка Секретина и подкладывала лучшие куски. И пошли по селу слухи о скорой свадьбе.
Двадцатилетний Александр Игнатьевич был не против женитьбы, Марфа Пащенко ему нравилась. И приветливая, и заботливая, и работящая, и красивая. Вот только росточком не вышла: метр шестьдесят против его метра девяноста. Выбрал время, съездил в Макаровку, уговорил родителей свататься. Перваки приехали к Пащенкам «на оглядыны». Посмотрели на хозяйство, посмотрели на невесту, посидели, поговорили и после третьей чарки решили, что в сентябре после уборочной свадьбе быть.
А беда ещё не стучала в дверь, но была уже на пороге.
Новая экономическая политика помогла не только украинским селянам, но и московскому правительству. Но если помощь селу была половинчатой и во многом зависела от работоспособности и предприимчивости самих крестьян, то московское правительство начинало использовать огромные урожаи в своих политических манипуляциях на международной арене.
В ноябре 1920-го московские большевики потребовали от латвийского правительства признания нелегитимной УССР в обмен на украинское зерно. При этом было выдвинуто и параллельное требование о том, «чтобы Латвия отказалась от политики признания и поддержки Петлюры».
В голодный 1922-ой руководитель Совнаркома УССР Христиан Раковский15 угрожает премьер-министру Великобритании лорду Керзону прекратить поставки зерна, если Англия не признает Советскую Россию.
Постановление ВЦИК от 13 сентября 1923 года нацеливает всех партийцев на принятие экстренных мер по экспорту большевистской революции в Европу и, в связи с этим, на необходимость «как можно быстрее перекинуть в Германию 10 миллионов пудов хлеба (пшеницы и ржи)».
В 1925 году Великобритания закупила 26 тысяч 799 тонн украинской пшеницы, в 1926-ом эта цифра составляла 80 тысяч 865 тонн, в 1927-ом – 138 тысяч 486 тонн пшеницы, 85 тысяч 872 тонны ржи, 80 тысяч 358 тонн ячменя, 56 тысяч 241 тонну кукурузы. По закупкам украинского зерна не отставали от Великобритании и Германия, и Голландия, и Турция, и Италия, и та же Латвия.
Начиная с 1926 года, Наркомторг СССР постоянно увеличивает планы вывоза украинского зерна и в союзные республики. В 1927 году этот план, например, был увеличен в два раза: с 16,5 миллионов тонн до 32,5 миллионов тонн.
Для того чтобы увеличить объёмы вывоза пшеницы на экспорт, Украинское экономическое совещание во главе с В.Я. Чубарем16 принимает решение подмешивать в пшеницу рожь во время обмолота, что принесло около 6 миллионов пудов «дополнительно высококачественной» пшеницы.
Демпинг дешёвого зерна привёл к хаосу на мировых рынках. Перекупщики Гибралтара наживались на украинской пшенице. Мировая пресса забила в набат: «Фактически ни одно европейское государство, и даже США, не способны в теперешней экономической и политической ситуации хоть что-то противопоставить русскому демпингу, пока не создадут единого фронта экономической блокады СССР».
Москва шантажировала мировое сообщество украинским зерном. А в Полтавке готовились к свадьбе.
Каким образом сын харьковского портного узнал о предстоящем свадебном гулянии, остаётся только догадываться. Скорее всего, начальник охраны всеукраинского старосты и зять одноглазого Хилько, приглашённый через своего тестя в качестве почётного гостя, сообщил Григорию Ивановичу о свадьбе, когда просил у него три дня отпуска. Как бы там ни было, но Григорий Иванович решил поздравить молодых от имени республики и от себя лично. И лично присутствовать.
Известие о том, что на свадьбе у Пащенко будет САМ Председатель Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета и член Политбюро Центрального Комитета Коммунистической Партии (большевиков) Украины Григорий Иванович Петровский, всполошило не только близких и дальних родственников обоих семейств, но и сельские власти.
«Воно, звісно, шана велика, але ж і клопіт не аби який», – громко сказал себе тот самый Хилько, возглавлявший эту сельскую власть. И перепугано закатил единственный глаз под самые брови. Через день опомнился и выехал в Савинцы информировать районные власти. Районные власти не обрадовались, но решили тоже присутствовать. Лично.
- Не мала баба клопоту – купила порося, – пробурчал себе в усы мой прадед Яков и собрал большой семейный совет.
- Зустрінемо, як людей, напоїмо й нагодуємо, – веско сказал мой прадед Игнат.
- Що це ви таке кажете? Як людей?! Та хіба ж Вони люди як люди? Вони ж – влада. Вони ж, мабуть, і за один стіл з нами не сядуть, і з наших мисок їсти не зможуть. І як Їх зустрічати, як садовити, чим поїти-кормити. А як надумають заночувати? Де класти? У кого? На чому? Ой боже ж мій, боже ж мій, – запричитала моя прабабушка Первачка.
- Тихо, мати. Вгамуйся і помовч! Послухай, що свати скажуть, – нахмурив смоляные брови, прервал её скороговорку прадед Игнат.
- Як би воно там не було, а завжди якось та було. Так і у нас буде, – продолжил свою мысль прадед Яков. – Ми хоч і не влада, слава Богу, а завжди лад давали і собі, і людям. І зустрінемо, і почастуємо, і проводимо не гірше, ніж у тому Харкові чи в самому Києві. Так я кажу, свате Гнат?
- Так-таки воно так, свате Яків, – отозвался прадед Игнат. – Давайте тільки поміркуємо, скільки і чого нам треба. Бо серйозна справа серйозних розрахунків потребує. Щоб і люди були ситі, і влада була задоволеною.
- А що? Таке ще буває? – пошутила моя прабабушка Секретина. – Давно в нашім селі люди про таке диво не чули.
Одноглазый Хилько, присутствующий на совете в качестве этой самой власти, дёрнул головой и уставился на прабабушку. Прадед Игнат посмотрел на прадеда Якова. Прадед Яков достал кисет, свернул объёмистую козью ножку, пустил струю табачного дыма в потолок, прокашлялся и сказал:
- Добре Ви сказали, свате Гнат. Усе розрахуємо по совісті. І людей нагодуємо, і владу задовольнимо. Що ж його робити, якщо так воно повернулося.
Председатель сельского совета одноглазый Мыкола Хилько перевёл взгляд с прабабушки Секретины на прадеда Якова, снова посмотрел на прабабушку, наморщил лоб, пытаясь удержать в сознании ускользающую догадку, и, наконец, выговорил:
- Аг-ха… От-так. Ось воно й маєш. Та що ж це таке? Секлетино Кузьминішно, отаке теє на владу. Та вона ж нам...Та вона ж мені все дала. Та я за неї... Я вас... Усіх, – и, положив левую ладошку на столешницу и прихлопнув её сверху правой, завершил злым шёпотом. – Аг-ха… От-так. Зараз же зберу активістів, і буде вам край. Контер… Контрер… Тьху ти! Р-р-р-революціонер-р-р-ри.
Хилько вскочил и двинулся к выходу.
Прадед Игнат опомнился первый от такого поворота событий. Обхватил одноглазого председателя сзади и вновь усадил на табурет.
- Заждіть, товаришу-пане голово. Не гарячкуйте. Сам Петровський до нас на свято зібрався, а ви, шановний, це свято зіпсувати хочете? Такій вельмишановній людині, такому великому начальникові хочете дрючка в колесо встромити? – говоря это, прадед Игнат взял стоявшую на столе объёмистую бутыль, разлил самодельную горилку по стаканам и придвинул один из них к краю стола.
Одноглазая власть опять норовисто дёрнула головой, но с табурета привстала и придвинулась поближе к стакану.
- От і добре. От воно й так. Зразу видно розумного чоловіка. Давайте вип’ємо за Ваше здоров’я та поміркуємо, щоб усе в нас було, як у людей з покон віку повелося, – бесстрастно сказал прадед Игнат, беря стакан и поднимая его на уровень глаз.
Одноглазый взял свой стакан и быстро выпил мелкими глоточками. Занюхал выпитое рукавом, пожевал квашеной капусточки, надкусил мочёное яблочко и, хитро прищурив единственный глаз, погрозил грязным пальцем в тёмный угол. Мол, знаю я вас, но пока что прощаю.
Вскоре после такого своеобразного сватания и очень быстрых заручин состоялась и сама свадьба.
И всё в семье Пащенко, и в семье Перваков, и в благословенном селе Полтавка, и на хуторе Макаровка случилось так, как случалось оно у всех людей во всех семьях на Слобожанщине испокон веков.
Каравай размером с полстола выпекали на трёх водах, взятых из трёх самых лучших криниц, какие только были в округе.
Муку, привезённую из семи самых лучших мельниц, замешивали на сорока яйцах.
Из этого же замеса напекли бесчисленное количество всевозможных пышек, шишек, голубочков, лебедей, соколов, гусей, уточек и всяких прочих вкусностей.
Каравайниц, которые участвовали в замесе и выпекании, пригласили из тех замужних селянок, что были счастливы в семейной жизни и имели не менее трёх детей.
И песни во время самого выпекания пели соответствующие, давние-прадавние:

Сам Бог коровай місить,
А Пречистая світить,
А янголи воду носять,
За всіх Бога просять.

А в садочку дві квіточки:
Перша квіточка Марфушочка.
Друга ж квітка нам нащо,
Друга квітка – це ж Сашко.

Хоч течи, бочечка, хоч не течи,
Уже наш коровай у печі.
Як ми коровай виймемо,
То й тебе, бочечко, вип’ємо!

Одновременно с караваем готовили и свадебное гильце17.
Но в отличие от замешивания и выпекания каравая свадебное деревце выбирали, срубывали и привозили только неженатые парубки:
Летіла горлиця понад садом,
Пускала пір’ячко ряд за рядом;
То йдіть, дружечки, вибирайте,
Марфусі гіллячко вирубайте.

А наряжали деревце незамужние девчата.
Вешали на ветки грозди красной калины, перевивали голубо-синим барвинком. К верхушке прикрепляли жёлтые, зелёные, голубые, белые и красные ленты – цвет; девичьего счастья:

Ой у селі, селі, бубни б’ють,
А в домі нашім гіллячко в’ють
І з червоної калини,
І з хрещатого барвінку,
І з запашного васильку.

Каравай и свадебное деревце были обязательными ещё и потому, что их единство символизировало Рай для молодых. С деревцем жених и невеста ходили приглашать гостей на свадьбу, дружки везли его перед молодыми в церковь.
Каравай и гильце стояли на свадебном столе перед молодожёнами.
Всё на этой свадьбе было как у людей.
И девич-вечер в доме невесты, когда девушка Марфа прощалась со своими подругами, и поездка братьев невесты с музыками ко двору жениха на оглядыны – готов ли жених и его родные к свадьбе? Примет ли сорочку, пошитую и вышитую их сестрой:

Марфушиних два брати
По двору ходять,
Коників сідлають,
Десь їхати мають.
В далеку сторонку
Оглядати світьолку,
Світьолку оглядати,
Куди Марфусю видавати.
Чи добрії там люди,
Чи добре їй там буде.

На следующий день, то есть в день свадьбы, дружки расплели Марфе девичью косу и положили на голову свадебный венок. И тут к околице Полтавки подъехал молодой со своими дружками-боярами. Начался торг за въезд свадебного поезда в село. Откупились мелкой монетой, горилкой и жареным гусем. Потом начался торг перед воротами у дома молодой. Братья невесты и её дружки вели переговоры долго. Не соглашались отдать девушку Марфу ни за жареного гуся, ни за гуся и курицу, ни за гуся, курицу и круг пахучей домашней колбасы, ни за казённую горилку. Даже за целый фунт конфет, и то не отдали. И только когда старший дружок жениха прибавил ко всему вышеперечисленному ещё и червонец новыми деньгами, вывели Марфу.
И закружился свадебный хоровод, и началось свадебное веселье.
Отгуляли в доме невесты в Полтавке. На второй день – в доме жениха в Макаровке. Селяне напились, наелись. Все люди были довольны и долго ещё в сельских хатах обсуждали питьё и закуски, поведение и наряды молодых, как выглядели и как вели себя их родители, всё ли было сделано правильно и всё ли было так, как надо. И макаровские, и полтавские сошлись во мнении, что всё было «Так!», и что всё было «Д;бре!»
Осталась довольной и власть. Может быть, потому что Всеукраинский староста не смог приехать на свадьбу – не отпустили государственные дела и партийные заботы. Не был им отпущен и зять одноглазого Хилько. Вызван был в Москву товарищ Петровский. Срочно. Как было сказано в правительственной телеграмме-молнии, «для неотложного решения жизненно необходимых вопросов». И начальник охраны должен был обеспечивать безопасность товарища Петровского.
А может быть потому, что районные товарищи сначала очень огорчились, потом решили, не откладывая, это огорчение отпраздновать и два дня не выходили из здания райсовета. Туда им доставляли и горилку, и закуски, а потом и всевозможные рассолы. Понятно, что им было не до какой-то там свадьбы. Сам председатель районного совета втихаря трижды перекрестился и прошептал: «Слава богу, пронесло».
Моя прабабушка Секретина, услышав, что почётных гостей не будет, тоже трижды осенила себя крестным знамением и сказала: «Слава Богу, не допустив».
Моя прабабушка Первачка сначала переполошилась: «І як же це воно? І що ж тепер буде? Не приїдуть. Може, весілля перенести, щоб Вони встигли?». Но, заглянув в глаза моему прадеду Игнату и почувствовав его настроение, сразу успокоилась и тоже сказала: «Слава Тобі, Господи».
Мои прадеды Игнат и Яков выкурили по забористой самокрутке и как-то весело принялись за свадебные хлопоты.
Молодые, мой будущий дед Шура и моя будущая бабушка Марфа, были просто счастливы.
И никто из них, да и не только из них, а и все живущие в первом в мире государстве рабочих и крестьян даже не подозревали, что решение «жизненно необходимых вопросов» обернётся большим горем для всех и голодной смертью для большинства селян, в этом государстве живущих.
Так объединились два рода, так стали родными люди, никогда до этого не встречавшиеся и даже не знавшие о существовании друг друга. Хотя, изучив уцелевшие архивы, я могу предположить, что, как минимум, одна давняя встреча всё же могла состояться.

V

История двух семей уходит в начало далёкого семнадцатого века, когда по берегам рек Харьков, Лопань, Оскол и Северский Донец начали появляться укреплённые остроги Чугуев, Цареборисов (ныне село Червоный Оскол около города Изюм), Валки, Харьков, тот же Изюм. В те времена по восточным территориям давно исчезнувшего Хазарского каганата1 проходила граница не только между Речью Посполитой2, Московским царством3 и Диким Полем4, но и граница между волей и неволей.
Польша и Великое княжество Литовское выдавливали из своих пределов ту часть православного населения, которая не желала переменять свою веру на католическую, не приняла и церковную унию 1596 года. Православные, по законам Речи Посполитой, лишались права участвовать в городском и местном самоуправлении, не имели права быть членами городских ремесленнических цехов, не могли свободно торговать, обрабатывать землю и даже вступать в браки с католиками.
Политика легитимного лишения некатоликов всех человеческих прав приводила к массовым протестам, восстаниям и большой крови. Религиозное противостояние перерастало в противостояние социальное, политическое и этнонациональное. Ситуация особенно обострилась, когда на Правобережье и в Поднепровье коронная, литовская и местная украинная шляхта отдала иудеям на откуп торговые промыслы и шинкарство. Иудеи, взявшие в аренду панские имения, вынуждали селян, как писал историк Николай Иванович Костомаров5, «продавать барана за злотый, потому что от пана был выдан приказ никому ничего не продавать, кроме жида».
Несогласных польская и окатоличившаяся украинная шляхта карали строго. Наказание палками и плетьми было одним из самых лёгких. Людей мучили на дыбе, жгли огнём, им выкалывали глаза, рубили руки и ноги, их сажали на высокие и низкие колья, подвешивали за ребро на крюк, их зашивали в большие мешки вместе с кошкой, собакой, петухом, гадюкой и крысой и бросали этот мешок в глубокую речку.
Лютая ненависть к «панам и жидам» стала всеобщей, когда сейм Речи Посполитой с согласия короля постановил отдавать в аренду иудеям не только шинки и поместные земли, но и православные церкви. То есть, прихожане сначала должны были сходить в шинок и уплатить «жиду», и только после этого идти в свою церковь.
Церковь была единственной отдушиной и островком надежды для православного населения Речи Посполитой, а её приравняли к кабаку.
Бывший генеральный писарь реестрового козачества и чигиринский сотник Богдан Зиновий Хмельницкий6 обратил протестные настроения украинных селян в могучую, всесокрушающую силу и умело использовал её в своей борьбе против польской Короны. Речь Посполитую разрушил, но задуманное дело до конца не довёл, не успел. Государства своего не построил, смолоду воевал, бил чужих и своих, в страстях был невоздержан, пил без меры и умер в сентябре 1657 года шестидесяти двух лет отроду.
Последовавшие за его смертью гражданская война, Руина7, резня и грызня украинных гетманов между собой, начиная от Юрия Хмельницкого8 и Ивана Выговского9 и заканчивая Брюховецким10, Тетерей11 и Дорошенко12, облегчения украинным селянам не принесли. Из разорённого восстаниями и войнами Правобережья сельское и местечковое население бежало, куда глаза глядят. У тех, кто был побогаче или имел заслуги перед московскими правителями, глаза глядели в сторону Московской Руси. У тех, кто был позажиточнее, глаза глядели в сторону левого берега Днепра, на Ближнюю Слобожанщину13. У тех, кто не имел ни кола, ни двора – в сторону Дикого Поля, на Запорожье и за Донец.
Дальнее Левобережье и Слобожанщина привлекали народ, уставший от войны и крови, от панов, «жидов» и гетманов, народ, стремящийся к оседлости, генетически привязанный к земле, к хозяйству, имеющий силы для создания своего собственного мира и для защиты этого мира от любых внешних посягательств. Мира, отдельного от польско-литовского, панско-гетманского и московского давления.
Свободной земли за Донцом было много, военная администрация московского царя относилась ко вновь прибывшим более чем снисходительно. И, самое главное – исстрадавшиеся пришельцы понимали, что отныне их жизнь и благополучие, жизнь и благополучие их детей, внуков и правнуков будет зависеть только от того, насколько они сами способны это благополучие создать, защитить и передать потомкам.
Вот такую непростую задачу предстояло решать на новом месте переселенцам с Правобережья и Поднепровья, хлеборобам, строителям и воинам.
Сотник полтавского полка Северин Пащенок подался в Дикое Поле в июне 1658 года, сразу после кровавой резни под Полтавой14, когда украинные козаки убивали друг друга. Одни под знамёнами незаконно провозглашённого гетманом Ивана Выговского, другие под знамёнами полтавского полковника Мартына Пушкаря15 и запорожского атамана Якова Барабаша16. В этой братоубийственной битве отдали Богу свои души около 50 000 православных воинов.
Северин бился против Выговского, против его попыток уничтожить козацкие вольности: свободное варение горилки, свободный переход на Запорожье, вольную охоту и ловлю рыбы, выборы гетмана всем козацким товариществом – «чёрной радой». А кроме этого, гетман снюхался с польской шляхтой и готовил универсал, по которому все те, кто самовольно объявили себя козаками, начиная ещё с 1648 года, под страхом повешенья должны были вернуться к своим панам, опять стать «быдлом», «псами» и «схизматиками».
Такое предательство сходило с рук Хмелю, который и после Зборова17, и после Берестечко18, и после Белой Церкви требовал подобного от своего верного воинства. И даже карал неподчинившихся «на горло», а проще говоря – отправлял на виселицу. Лукавому Выговскому, «ляху», писарчуку, громада не простила и отдавать побратимов в панские холопы не пожелала. Но не всё так случается, как оно думается.
Козаки Выговского при помощи нанятых им валахов, сербов, татар и немцев наголову разбили недовольных и начали отлавливать оставшихся в живых. Северину ничего не оставалось, как спешно купить пару быков, собрать нехитрый скарб, погрузить на воз молодую жену, сесть на доброго коня и выехать в неизвестность.
Слободская Оукраина19 Московского царства, Слобожанщина к тому времени уже не была просто Пустынным, Диким Полем, «Campus desertus» – как эта территория обозначалась на некоторых западноевропейских картах. Лёгкие крепостные укрепления, заставы и остроги московские правители на своих «оукраинах» начали возводить с 1500 забытого года. Поначалу их малочисленные гарнизоны только предупреждали о появлении неприятеля – крымских и ногайских татар – на южных кордонах царства. Но за пятьдесят с лишним лет в приграничной полосе были созданы Харьковский, Изюмский, Охтырский, Сумской и Острогожский казачьи полки. В 1654-ом на слиянии рек Харьков и Лопань по велению Алексея Михайловича Романова, царя Московского, прозванного «Тишайшим», начали строить крепость Харьков, центр Слобожанщины.

К 1659 году строительные работы были завершены, о чём первый русский воевода этих мест Селифонтов доложил царю лично. Город получил из монарших рук свой первый герб – чёрный лук на золотом поле.
Непростой путь, который осилила чета Пащенко от Полтавы до излучины Донца, занял около недели, в среднем проходили 30 – 40 вёрст за день, с остановками и ночёвками. Выехали на берег пограничной реки в начале июля.
На противоположном, левом берегу Донца увидели деревянную ограду из крупных заострённых брёвен, сторожевые вышки по четырём углам и непривычные козацкому глазу добротные срубы, избы. Позже узнали, что Господь привёл их к заставе Саввы Рака, или по-народному – в Раковку.
Северин крикнул добрых людей, запросил перевоза. В ответ услышал, что всех хохлов перевозить – только воду баламутить и казаков от государевой службы отрывать. Пусть доложит, что он за птица, откуда летит и зачем, а там посмотрим.
Крикуны доложили Савве, что с того берега полтавский сотник с женой просят разговора и постоя. «Не они первые, не они последние. На заставу не пустим, а мимо пусть себе едут с Богом. Покажите им перевоз, – распорядился Савва, – да сотника ко мне приведите».
- Ну, сказывай, сотник, чего от своей земли оторвался и что ищешь в наших местах? – сурово спросил Рак, оглядев Северина и мигом оценив, какая от него может быть польза на кордоне. – Ружьё и пистоли у тебя добрые, турецкие. И сабля богатая, не нашей работы.
- А що ж тут скажеш? Бився за рідну землю та за побратимів, за волю та віру православну. Але так нічого й не добився. От і вирішив у диких степах свою долю шукати. Рушниця й пістолі у мене ще від батька, шаблю взяв під Збаражем у ляха, нехай його чортова душа горить у пеклі вічнім. Є ще пара биків, дружина та бойовий кінь. Отаке у мене життя і таке добро. От і все, що маю і чого хочу.
- Чудно говориш. Не по-нашему. Хотя… Таких как ты, хохлов беглых, здесь уже тьма прошла. Земли и воли тут лопатой греби – не выгребешь. Вера у нас у всех православная, наша. Попадаются, правда, и ногайцы, и крымчаки, и поляки, и даже жиды. Тоже беглые. И чего бегут? Ни рек молочных, ни берегов сахарных тут нет. Ногаи шалят, разбойные люди промышляют шляхом, что из Крыма на Москву. Про Муравский шлях слыхал? А по нашим краям татарва тоже себе дорогу проложила. Изюмской сакм;й промеж собой называют.
- Так. Чув, як не чути, – чтобы не затягивать разговор, ответил Северин.
- Чув.., так..., як.., – врастяжку передразнил Савва. – Нет, чтобы по-людски ответить. Бес вас, хохлов, разберёт. Ну, да ладно. Взял бы я тебя в свою сторожу. Мне бывалые люди нужны. А ты, я вижу, хлебнул войны и крови пролил… И быки, и конь, и сабля твоя пригодились бы. Но – жена у тебя. А баб не допускаю. Зло от них великое в нашем деле.
Савва отчего-то вздохнул, вытащил глиняную трубку, достал холщовую торбочку, набил трубку табаком, смачно втянул в себя сладко-горький дым турецкого зелья, выпустил мощную струю, сплюнул и продолжил:
- Тут давеча проходил один, тоже хохол, и тоже с бабой. Макаркой зовут. Наши его Перваком прозвали. Третьего дня с того берега чуть свет заорал, первым, значит, объявился. Ушёл в степь. Верстах в десяти отсюда нору вырыл. Живут.
- От і я так хочу. Заритися в землю, і щоб над нами і поруч нікого. І сьогодні, і завтра, і завше, – Северин сверкнул глазами и почему-то сжал рукоять сабли. – Тільки Бог і моя Дарина.
- Ну, так, чтобы никого над тобой, кроме Бога, так этого и здесь не будет, – Савва ухмыльнулся, голос его окреп. – Над тобой буду я, а над нами – воевода, а над воеводой – царь наш батюшка Алексей Михайлович, – Савва поднял глаза к небу, перекрестился и продолжил, – если, конечно, в Крым не подашься, или на Кавказ, или за Волгу. Но там везде бусурманы, там веры нашей нет. Вот и выходит, что земли и воли много, а идти тебе совсем недалече.
- От і добре. Кажеш, Перваки твої верст за десять звідси? А ми далі підемо, щоб було десять разів по десять. Скажи тільки, як тут з хлібом, з водою, із сіллю? Де і чим можу розжитися? Бо у нас припаси наші майже скінчилися.
- Широкий ты, – опять ухмыльнулся Савва. – Десять раз по десять, это вряд ли. Там уже улусы ногайские. А вот вёрст пятнадцать-двадцать в ту сторону, – Савва махнул рукой на северо-восток, – есть хорошее местечко. И речка, и выпасы, и распахать можно, сколько осилишь. Хочешь, сруб ставь, хочешь, нору рой. Вода и рыба – в реке, зверьё на мясо – в лесу, хлеб вырастишь, соли дадим, но не задарма. Сменяем на что-нибудь, хоть на быка, хоть на пистоль, а хоть и на жёнку твою, но если на жёнку, то ненадолго и не насовсем!
Северину последняя Саввина шутка не понравилась, но ссориться со старшим сторожи он не стал. Да и не с руки сотнику полтавскому на дурного кацапа обижаться. Снял шапку, прижал её к сердцу, буркнул короткое «подивимось», пошёл к возу, сел на коня, и выехало семейство Пащенков в указанную Саввой Раком сторону.
«Ну, посмотри, посмотри», – прошептал Савва вслед Северину и осенил вновь прибывших крестным знамением вдогонку. Недалеко отъехали Северин и Дарина от Саввина перевоза, увидали впереди дым и, подъехав ближе, – голого по пояс худого козака с обритой до блеска головой. С макушки свисал мокрый смоляной чуб, закрученный за ухо по запорожскому обычаю. Лицо козака от левой брови до подбородка пересекал неширокий багровый шрам. Опытным глазом Северин определил – погуляла чья-то сабля по лику козацкому.
Козак сидел на широком комле только что срубленного дерева, попыхивал большой, в пол-локтя трубкой, отдыхал. Чуть поодаль на изумрудном разнотравье паслась пара стреноженных коней гнедой масти.
- Доброго дня вам і помагай Боже, – обратился Северин к козаку с традиционным полтавским приветствием.
- І вас нехай Бог своєю милістю не обійде, – учтиво ответил козак, встал с комля, обернулся к костру, от которого доносился запах аппетитного варева, заправленного салом, крикнул:
- Галю! А йди-но сюди! Тут люди.
Из бурдюга-полуземлянки, судя по свежей земле и не успевшим окончательно завянуть листьям, вырытой и накрытой не более двух дней назад, вышла статная молодая женщина.
- День добрий подорожнім, – поклонилась козачка Северину, потом Дарине. – Бачу, здалеку їдете. Зголодніли? Макаре, запрошуй людей до обіду. Багато чого не маємо, а кулешиком почастуємо.
- І то правда, – сдержанно сказал Макар. – Злізайте з коня, козаче, а Ви, пані, з воза. Проходьте, сідайте. Пригощайтеся, чим бог послав.
По тону козака Северин понял, что тот не очень рад случайным гостям. Видать, с харчами у них тоже было туго. Но и от приглашения отказаться было бы невежливо. Кивнул Дарине, соскочил с седла, подошёл к возу, достал ржаную хлебину из большого дорожного мешка, отрезал б;льшую половину, отобрал четыре крупных луковицы из мешка поменьше, набросил на руку вязанку сушёной рыбы, выбрал из корзины кусок вяленой говядины и кусок просоленного сала, аккуратно завёрнутые в белое чистое полотно, и только потом ответил на приглашение:
- Спасибі за запрошення, люди добрі. Але й ми вас почастуємо полтавським салом і таранню з Ворскли, – укладывая всё отобранное в корзину, проговорил Северин и передал корзину Дарине. – Візьми, жінка, віддай господині.
Увидев подобную щедрость, козак Макар подобрел, брови его, всё это время собранные к переносице, разошлись и выпрямились.
- Галю, принеси води, полий козаку та жіночці, нехай умиються. Не бачиш, люди з дороги, – приказал Макар жене. – Та рушника чистого подай.
- Без тебе, Макаре, і сонце не зійде. І щоб я робила, як би не ти? – с усмешкой отреагировала женщина на приказание сурового мужа. – Як ви вже зрозуміли, я – Галя, а це чоловік мій Макар. З-під Миргорода ми, із Сорочинців.
Дарина Пащенкова посмотрела на мужа, тот кивнул.
- А ми із самої Полтави їдемо. Я – Дарина, чоловік мій – Северин. Уже, мабуть, більше тижня буде, як виїхали. Стомилися вкрай. Та якщо ви із Сорочинців, то Ви, пане Макаре, мого чоловіка знаєте?
- Може, й бачились, та не здоровкалися, – не глядя на Северина и Дарину, ответил хозяин. – Багато людей через війну пройшло, і за Хмеля, і потім. Так що вибачайте, а мені здається, що зустрілися ми з вами вперше. Та й просто кажучи, немає бажання згадувати, що воно там було і як. Тут у нас нове життя, то ж про нього й треба думати. І нам, і вам.
- Правду кажеш, козаче, – согласился Северин. И приказал Дарине, – а ти, жінка, не чіпай людину, то й сама цілішою будеш. Іди вмийся та допоможи господині з обідом.
Женщины вымыли руки, поливая друг другу из большого медного кувшина, полили на руки своим мужьям и начали обустраивать место для обеда. Недалеко от кострища под старой липой, сплошь покрытой золотым июльским цветом, постелили белую, расшитую красными петухами полотняную скатерть, расставили по четырём краям большие глиняные миски, положили в каждую по расписной деревянной ложке.
Северин нарезал крупными ломтями ржаную хлебину, положил нарезанное на середину скатерти. Потом так же крупно, через весь край, порезал пахучее, просоленное с чесноком сало, отрезал по куску хорошо провяленной говядины, уложил сало и мясо отдельными горками, очистил от золотистой кожуры и разрезал пополам каждую луковицу, сложил пахучие слезящиеся половины рядом с мясом, бросил на скатерть вязанку высушенных солёных лещей и ласково посмотрел на Дарину.
Дарина взгляд мужа поняла. Подошла к возу, долго копалась среди корзин, увязанных в тюки вещей и хозяйственной утвари, вернулась с полуторалитровым, зелёного стекла штофом в руках.
Увидев штоф, козаки расплылись в улыбках. Макарова Галя только и выговорила: «Отакої. А в нас і чарочки є». Отошла к бричке, стоявшей рядом с полуземлянкой, и через мгновение принесла четыре медные чарки, весьма вместительные.
Северин взял штоф, ударил ладонью по донышку, выбивая пробку, разлил горилку по чаркам и, усевшись по-татарски с края скатерти, сказал:
- Давайте, люди добрі, за знайомство вип’ємо.
- Дай Боже завтра тоже, – отозвались присутствующие, перекрестились и сдвинули чарки.
- Ну, що, з рибки почнемо, – выдохнул Северин, когда первое резкое ощущение от доброй полтавской горилки прошло и разрешило говорить. Взял светящегося на солнце леща, передал Макару. Второго леща одним рывком разодрал от хвоста до головы на две равные части, спинку отдал Дарине, себе оставил брюшную половину.
С рыбой управились быстро. Дарина, обращаясь к мужу, весело проговорила: «Наливай, Северине, бо їмо, неначе з голодного краю».
Северин налил по второй. Себе с Макаром по полной, женщинам по половинке. Обстоятельно закусили хлебом с салом, говядиной с луком.
- От і ми зараз гостей почастуємо, неси, жінка, куліш, – обратился Макар к своей Гале. Та принесла от костра вместительный казан, содержимое которого давно щекотало ноздри всем, кто только что налегал на закуски. Деревянным половником на длинной ручке хозяйка наполнила глиняные миски доверху.
- Де б, люди добрі, не були, а по три пили, – Северин взял в руки зелёный штоф, опять разлил козакам по полной чарке, жёнам по половинке. Горячий кулеш нежно ложился на съеденное и выпитое, сытая истома растекалась по телу, расслабляя людей и склоняя к неспешной беседе.
Козаки набили трубки, задымили.
- І що Ви, пане Северине, надумали робити? – попыхивая в небо, спросил Макар.
- А що будемо робити, далі поїдемо, – выпуская сизый дым, ответил Северин.
- Чи далеко? – спросил Макар.
- Бог підкаже, – ответил Северин.
- Тут і вчора, і позавчора люди проїжджали, не зупинялися, – сказал Макар.
- От і ми поїдемо, – сказал Северин. – Мені старший на перевозі казав, що є десь тут річка, верст за п’ятнадцять. Можливо, там і зупинимося.
- Як знаєте, козаче. Помагай Бог у вашій справі, – сказал Макар.
- А Ви, пане Макаре, вирішили тут хазяйнувати? – спросил Северин.
- Авжеж, – ответил Макар. – Місце тут, неначе, хороше. Струмочок є, ліс недалечко, колодязь вирию, хатинку збудуємо. Та і жінці моїй тутешня земля до вподоби. Тут жити будемо.
Жёны тем временем убрали скатерть, вымыли посуду и подошли к мужьям посоветоваться. Солнце наполовину ушло за горизонт.
- Северине, – сказала Дарина, – на ніч їхати – чортів дражнити. Давай вже тут сьогодні заночуємо, поруч з добрими людьми, якщо вони не проти.
- Та чого ж ми будемо проти, – отозвалась Галя, – разом буде веселіше ніч перебувати. Як ти, Макаре?
- А мені степу не жалко, – сказал Макар. – Підганяйте свого воза ближче до вогню, розсідлуйте коня, прив’язуйте до воза. Ночуйте.
Тёплая ночь упала на степь. В ближних травах затрещали цикады. Синее до черноты небо усыпали крупные звёзды. Прямо над головой, от края до края неба, высветился Чумацкий шлях.
Люди придвинулись поближе к огню. Посидели, помолчали. Козаки опять заправили трубки турецким табаком, женщины, позёвывая, переглянулись.
- А що, козаки, підемо ми, мабуть, спати, – сказала Галя.
- Та воно вже й шепоче, щоб лягали, – поддержала её Дарина.
- Та й ми недовго, – ответил за двоих Макар. – От тільки по люльці випалимо – і до вас.
Женщины разошлись, Галя скрылась в бурдюге, Дарина улеглась на возу. Козаки неспешно раскурили свои трубки. Заговорили о своём.
- Це ви тут уже четверту ніч ночуєте, пане Макаре, і як воно, звір якийсь чи люди не турбують?
- Ні. Нікого не було, дякувати Богу.
- А як сьогодні ночувати будемо? Здається мені, треба нам спати по черзі від гріха?
- Може воно й так. Береженого і Бог береже. Ви з дороги, так і лягайте першим. А як оця колода прогорить, – Макар положил на тлеющие угли колоду потолще, – я Вас підніму сторожувати.
- Ви хазяїн, Вам видніше, – согласился Северин и пошёл к Дарине на воз.
Макар взял ружьё, пару пистолей, проверил заряды, сел с неосвещённой стороны у старой липы. Ночь была тихая, ни ветерка. Дым от костра поднимался строго вверх, сосновая колода, подымив некоторое время, начала потрескивать и разгораться. Стрекотали цикады, где-то невдалеке ухнула ночная птица. Всё было знакомо, привычно: ночёвка, ночная степь, ночная варта.
Много раз приходилось Макару Сухому так коротать летние ночи. С запорожцами ходил по Днепру до моря, а потом через море к берегам турецким. С гетманом Хмелем ходил под Пилявцы20, и до Львова доходил, и до самого Замостья21. И потом, после Зборовского замирения, с Данилой Нечаем22 (вечная ему память и земля пухом) не раз приходилось ночевать в чистом поле. И всегда Бог миловал.
Вот только однажды промахнулся Макар. Не настоял на своём, уступил Нечаю, не выставили козаки варту, когда в Красном23 гуляли.
События той чёрной ночи и последовавших за ней не менее трагических дней Макар, сколько будет жить, не забудет по самый свой гроб.
Данило Нечай, полковник брацлавский, сразу после Зборова высказал своё недовольство прямо в лицо самому Хмелю. Как с ляхами биться, так все побратимы, все свои. А как с королём мириться, так можно и посполитых панам на муки отдать! Припомнил Нечай Хмелю и Львов24, который уцелел от козацкой мести – откупились галицкие жиды от кары заслуженной и смерти лютой. Вспомнил и Замостье, когда можно было с ходу взять Люблин, Краков и даже Варшаву, вырезать всех ляхов до третьего колена, но Гетман приказал отойти и вернуться в Украину. Укорял тем, что Гетман вернул польскую шляхту в маетки – селянам на муки. Сказал и о татарах, которых Хмель призвал на помощь, а те с молчаливого согласия Гетмана грабят сёла и местечки, пол;н берут без разбору и ведут себя так, будто не союзники они, а враги заклятые. Много чего ещё наговорил полковник своему Гетману, накипело.
Макар видел, как Гетман побагровел лицом, как налились его глаза кровью, как разбухла шея, и сжались его кулаки. Подняла Хмеля какая-то внутренняя сила, толкнула к Нечаю, и тут же опять бросила в кресло. Только и смог, что слабо махнуть рукой и тихо выговорить: «Окстись, Данило. Сам не розумієш, що таке мелеш. Іди з очей моїх від гріха. На кордон. Мир стережи».
Макар, бывший в ближнем окружении Нечая, выехал с ним на кордон, очень условно проведённый между козацкой и польской сторонами по линии Ямполь – Шаргород – Браилов. Так в Зборове решили. Но решение это ни козаки, ни ляхи не выполняли. И та, и другая сторона ежедневно нарушали линию противостояния, разбойничали в приграничных сёлах и местечках. Гетман был очень недоволен, даже универсал прислал, поручая «Данилу Нечаю, полковнику Брацлавского полка Вольного Войска Запорожского Его Милости Короля Речи Посполитой, всяких бунтовщиков, не отсылая к нам, на горло карать на месте». Нечай таких «бунтовщиков» не выдавал и не карал, а напротив – поощрял. Да и сам частенько с ближними козаками отправлялся на ту сторону погулять, ляхам перца в штаны подсыпать и красного петуха пустить.
Напряжение на кордоне нарастало день ото дня. Коронный гетман Николай Потоцкий25 и польный гетман Мартин Калиновский26, недавно выкупленные из крымского полона, уговаривали короля и делегатов сейма объявить посполитое рушение против козаков и татар. Король в письме к Хмельницкому призывал того соблюдать условия Зборовского мира и не накликать на козацкие земли «wojn; i ruin;». Хмельницкий лукаво отвечал, что он свято соблюдает все пункты договора, и на всякий случай добавил, что договор у него не только с его милостью королём, но и с Крымским ханом, и даже с султаном турецким. И хан, и султан заверяют его в верной дружбе и военной поддержке в трудную минуту.
Слухи о том, что поляки собирают большую силу и вот-вот выступят, провоцировали Нечая и его воинство на нанесение упреждающего удара. Козаки знали о нетерпении Потоцкого и Калиновского взять реванш в этой войне и покончить с «хлопами и быдлом». И наоборот, до ушей польской шляхты и короля доходили слухи о том, что козаки собираются напасть первыми, что Нечай с пятнадцатью тысячами уже двинулся к Бару27. Называлась даже точная дата – 22 февраля, в последний день масленицы, козаки сожгут Бар и вырежут всех его жителей. Началась паника, шляхта спешно отправляла жён, детей и большие обозы из приграничья в коронные земли.
Скорое столкновение двух ненавидевших друг друга сил было предопределено и стало неизбежным. Первыми не выдержали поляки.
19 февраля Калиновский выдвинул свои полки из Каменца28 и направился на помощь брацлавскому воеводе Лянцкоронскому29, которого козаки, якобы, уже окружили в Баре. Но до Бара Калиновский не дошёл, встретил воеводу в Станиславе и узнал, что козаков в Баре нет, а стоит в местечке Красном сам Нечай и готовится выступить в кровавый поход на Речь Посполитую.
Такого Калиновский допустить не мог. Отправил Лянцкоронского на защиту Бара, которому никто не угрожал, а сам двинулся на Красное.
Местечко Красное стояло как раз на меже. Козаки считали его своим, а поляки – своим. И надо ж было тому случиться, что Нечай решил именно в стоявшем на отшибе краснянском шинке проводить масленицу. Да и молодица там его ждала. Гульба козаку не в укор.
Нечай взял в сопровождение сотню старшего брата Матвея да всех ближних своих. Сам с Матвеем и ближними в шинке обосновался, остальные по соседним хатам разбрелись.
Гуляли широко, выпили много, с девчатами краснянскими натанцевались-накувыркались, и решил Нечай в шинке заночевать. Далеко за полночь кто на лавки попадал, кто прямо за столом уснул. Заикнулся было Макар полковнику про то, чтоб караул выставить и дозорных на дорогу выслать, но Нечай только рукой махнул: «Ніяке стерво нас тут не візьме. Ляхи хоч и не люди, але теж гуляють. Та й до наших тут недалечко, не сунуться».
Петухи ещё не начали петь, а Калиновский обложил местечко со всех сторон, выслал небольшой отряд осмотреться. Передовой отряд в предвкушении близкой победы – самого Нечая возьмём! – высадил ворота, и ляхи подскакали к шинку. Козаки шум услышали, но с пьяного недосыпу опасности не оценили. Нечай, правда, схватил саблю, и со словами: «Що за чорти там бешкетують і добрим людям спати не дають?! Мать, жити не хочуть!» – выскочил на крыльцо.
Через распахнутую дверь Макар увидел, как сверкнула сталь над Данилиной шеей, как ударила фонтаном кровь, и остался храбрый полковник брацлавский без головы. Одним прыжком Макар подскочил к безголовому Нечаю сзади, обхватил оседающее тело, втащил обратно, посадил на лавку. Татарин Муська, служка Нечаев, всплеснул руками, опустился на колени и завопил: «Ай, казяин, ай Данилка! Где башка патирял?! Как биз башка буди-и-ишь?!».
Мигом проснувшиеся козаки хлынули через дубовую дверь, высыпали на крыльцо. И началось.
Передовой отряд ляхов, оказавшийся между шинком и выбежавшей из хат козацкой сотней, был за какую-нибудь минуту растерзан. Козаки сразу же отправили дозорных на главную дорогу. Те недалеко успели отъехать, вернулись галопом с дурной вестью – ляхи лезут со всех сторон и вот-вот будут здесь.
Тело Нечая вынесли из шинка, увязали в мешок, привязали к седлу. Матвей отыскал горемычную братову голову, отдал его верному джуре и наказал хранить, как свою жизнь. Между тем из окраинных домов прибежали местные жители с воем и криками о том, что поляки жгут все хаты подряд и режут всех, кто попадается под руку. Хаты, крытые камышом и соломой, вспыхивали одна за другой. Козаки кинули клич, все, кто хочет жить, айда с нами в местечковый замок.
Макар сразу понял, что замок – мышеловка. Если ляхов много, если у них есть пушки, то долго козакам за ветхими крепостными стенами не продержаться. Но это давало единственную надежду ещё день-другой пожить на этом свете.
Показалась первая линия польской пехоты. Мещане ринулись к замку. За ними, с боем, отступали козаки.
Макар, окружённый ближними козаками, вёл в поводу Нечаева коня с привязанным к нему хозяином. Рядом семенил верный Нечаев служка – татарин Муська. Неприятельская пехота наседала, ведя прицельный огонь по отступающим. При близком рассмотрении оказалось, что это не поляки – немецкие ландскнехты31, наёмники. В открытом поле вояки никакие, а вот стрелки отменные. Вокруг Макара падали его товарищи, сражённые меткими выстрелами немцев. Их место заступали сбегавшиеся со всех сторон козаки растерянного Нечаева полка. И тоже падали под свинцовым градом.
Но впереди уже были видны распахнутые замковые ворота. И тут сзади – новая беда. Ландскнехты расступились. В образовавшейся бреши показались несущиеся во весь опор крылатые польские гусары32.
Человек сорок козаков, замыкавших отступление, развернулись, выстроились в три шеренги, направили ружья и пистоли на неприятеля и приготовились принять смерть. Остальные прибавили ходу и вскоре были под защитой каменных стен.
Гусары разметали малочисленный заслон и резко осадили коней. Попадать в зону обстрела четырёх крепостных пушек, возле которых уже суетились стрелки, в их расчёты не входило. Не удалось догнать, измором возьмут. Всё равно схизматикам деваться некуда.
Макар со своим скорбным грузом и не менее скорбным эскортом вошёл в замковые ворота, за ними успели втянуться остатки тех, кто прикрывал отход, и мышеловка захлопнулась.
Кривенко, старый товарищ Нечая, бывший его помощником во всех походах, и уцелевшие сотники начали готовить замок к обороне, расставлять козаков по стенам, подсчитывать, скольким удалось спрятаться за каменными стенами, сколько у них пороха, пистолей и ружей, сколько способных держать оружие из мещан.
Макар во всех этих приготовлениях не участвовал. Ему нужно было позаботиться о другом. Он подвёл коня к замковой церкви, затащил мешок в притвор, наказал татарину приглядывать и отправился искать джуру. Но у кого ни спрашивал, никто не мог сказать, видел ли он хлопца с его торбой после событий у шинка, жив ли тот, в замке ли.
Матвей, собственноручно отдавший голову брата джуре, тоже не мог сказать ничего путного, сидел просто на земле, широко расставив ноги и тихо покачиваясь. Макар сразу определил – не в себе козак. Подошёл, взял Матвея за плечи, посмотрел в глаза, встряхнул, что было силы. Козак дёрнулся, наклонил свою голову. Макар увидел открытую неглубокую рану на затылке. Рана была не опасной, кровь уже запекалась. Брат Нечая выпрямился, взгляд его стал более осмысленным.
- Це ж треба так... Сам... Своїми руками віддав... Га... Сухий... Макаре... Сам... Оцими руками віддав... Де тепер... Де шукати... Своїми руками... Сам... – тихо-тихо шептал Матвей.
Макар понял, что ушибла козака не рана – беда. Навалилась, почти отключила способность воспринимать события и анализировать происходящее.
- Нічого, нічого, козаче, знайдемо. Піднімайся, пішли до брата, він уже зачекався, – Макар поднял Матвея, перебросил его руку через своё плечо, повёл к церкви.
- Ти посидь тут, а я зараз, – сказал Макар, когда они добрались до церкви и вошли в притвор. Матвей опять сел, раскинул ноги, закачался. Татарин подошёл к нему, осмотрел рану, оторвал полу от своей рубахи, начал перевязывать.
Макар вышел, стал перед церковью, перекрестился. Что тут поделаешь, обо всём нужно было заботиться самому. Хоть и без головы козак, а всё нужно было сделать по-людски.
Отыскал попа в корчме, притулившейся к тыльной замковой стене. Сидел тот за широким столом, перед ним лежали большая очищенная от кожуры картофелина, надкушенная луковица, шмат хлеба, стояли глиняная миска с постным маслом и початая полубутыль с мутной жидкостью. Батюшка трапезничал.
- Що ж це ви, отче, на свято і не в храмі? І горілку у святий піст п’єте? – хмуро, брови к переносице, спросил Макар.
- Та яке ж це свято? Поганьське наполовину, і криваве. А війна посту не визнає. Нема чого мені зараз у храмі робити. Он ви який ґвалт зняли, паству мою ріжуть, неначе агнців нерозумних. Скінчиться цей Содом і Гоморра, тоді і мене до Божої справи покличуть, небіжчиків відспівувати, – ответил батюшка, миролюбиво и спокойно. Видно было, что взбодрил он себя оковитой, и не раз.
- Скоро це не скінчиться, а до справи самий час приступати, – сказал Макар, взял попа в охапку, поднял и вынес из корчмы.
- Що це ти, антихрист, зі мною робиш? Рятуйте, люди добрі! Допоможіть! Вгамуйте цього нехриста! – заголосил поп, осознав, что козак серьёзный, и дело предстоит нешуточное. Но Макар, не обращая внимания на вопли и проклятия священнослужителя, потащил его за собой.
- Давайте, отче, допоможіть козака до храму перенести, та зробимо все так, як воно треба, – отчётливо выговаривая каждое слово, внушил попу Макар, когда они вошли в притвор. Мешок был на месте, Матвей сидел в той же позе, бубнил что-то. Рядом сидел верный Муська.
Макар с попом и татарином подхватили мешок, внесли в церковь. Макар распорол грубую мешковину, снял с трупа одежду. Заставил Муську принести ведро воды, омыл и снова одел начавшее коченеть мускулистое тело. Нашёл за алтарём широкий ковёр, постелил посреди церкви, положил на ковёр то, что совсем недавно было дерзким, полным сил и боевого опыта брацлавским полковником, сложил ему руки, связал у щиколоток ноги, зажёг свечку, вставил меж коченеющих пальцев.
- Тепер ваша черга, отче. Беріть Псалтир, читайте.
Поп, мгновенно протрезвевший при виде безголового покойника, покорно принёс потрёпанную засаленную книгу, раскрыл и заунывно забубнил себе под нос. Матвей, сидевший всё это время в притворе, подошёл к брату, молча сел рядом. Татарин занял позицию у входа.
- От воно і добре. Займайтеся своєю справою, а я піду до своєї, – прошептал Макар, вышел из церкви, осенил себя крестным знамением и пошёл на стены.
Между тем события внутри замка и вокруг разворачивались в строгом соответствии с гибельной логикой войны.
Мартин Калиновский, которому не удалось ворваться в замок с ходу на плечах у отступающих козаков, зажёг местечко и приказал вырезать всё живое. Осаждённые с невысоких замковых стен видели, как огонь подступал всё ближе, как закручивались огненные вихри, втягивая своими раскалёнными воронками дома, сугробы, трупы убитых, домашнюю птицу, кошек, собак, оставшихся с надеждой на ляшскую милость мещан, сжигая и самую чёрную землю. Никто и ничто не могло спасти местечко от полной гибели. Даже разъярённые ляхи и невозмутимые немецкие ландскнехты отошли на выгоревшие окраины, чтобы не видеть этого конца света и не слышать его звукового сопровождения.
Местечко выгорало целый день, а когда огонь поутих, Калиновский взял замок в тесное кольцо и подтянул пушки. Большого вреда артиллерийский огонь осаждённым не причинял. Лёгкие орудия, которые были в распоряжении поляков, предназначались для поражения пехоты и кавалерии на открытой местности. Крепостные стены, несмотря на их ветхость, выдерживали удары небольших картечных ядер и вселяли козакам уверенность в том, что они смогут выстоять до прихода подмоги. От мелкой каменной картечи внутри замка осаждённые приспособились хорониться за наскоро сбитыми дубовыми щитами. И в том, что помощь будет, ни сам Кривенко, ни сотники даже не сомневались. Не так далеко по военным меркам, в Виннице, стоит Иван Богун с тремя тысячами войска. И не может быть, чтобы он не узнал о бедственном положении Нечая в Красном, а, узнав, не помог. Да и судьба отряда сотника Шпаченко, оставленного в стороже неделю назад ещё живым Нечаем между Станиславом и Красным, была неизвестна. Может, удалось сотнику отбиться, может, добрался кто-то из его козаков до того же Богуна?
О том, что полковник брацлавский погиб в первом же столкновении, не знали даже поляки. Кроме ближних, его тело никто не видел. Калиновский отпустил в замок искалеченного пытками козака, и тот принёс бумагу от польного гетмана, в которой было требование к Нечаю сдаться на милость без всякого сопротивления. Было в этой бумаге и обещание сохранить жизнь всем цивильным, кто неповинен в грабежах, разбоях и нарушении зборовских договорённостей.
Решение козаков было однозначным – биться до самого конца, лучше погибнуть всем товариществом, нежели отдать себя польской милости. На том и разошлись по местам.
А вот среди мещан послание Калиновского посеяло совсем другие настроения. Среди них пошли разговоры о том, что с козаками их ждёт неминучая смерть, а поляки могут и помиловать – не зря же польный гетман обещает прощение.
«Козаки – известно, им не впервой пропадать и терять им уже нечего. А мы причём? Попали между огнём да полымем и терпим ни за что. А жёны наши, а дети?! Сдаваться надо», – такие настроения час от часу ширились среди местечковых. К исходу второго дня осады их выборные подошли к Кривенко и попросили выпустить из крепости с семьями. Кривенко собрал раду – сотников и козаков постарше. Был на этой раде и Макар Сухой.
Выборные от мещан краснянских упали товариществу в ноги и со слезами умоляли отпустить с миром. На эти мольбы сотник тростянецкий Гавротинский, сам в недавнем шляхтич перекрещённый, сказал, чтобы не верили они слову Калиновского, потому что католику, как и татарину, соврать православному не грех. «Переріжуть вас, як стадо баранів, тільки за браму виступите», – эти слова Гавротинского поддержали все козаки и решили мещан не отпускать. И сразу же выслушали всё, что наболело на душе, и не только у жителей Красного, но, как понял себе Макар, у всех цивильных на этой войне.
- А нам все одно пропадати, хоч тут з вами, хоч за брамою!
- Ви з ляхами б’єтеся, а нам вмирати?!
- Ляхи приходять – за козаків б’ють. Як із сидорової кози шкуру знімають. І ви не кращі – те дай, се дай, а сам з голоду вмирай!
- І коли ви вже переб’єте один одного, щоб божі люди жили собі спокійно!
- Мало вам того, що містечко через вас спалили, так хочете, щоб тут і живої душі не залишилося?!
- Відпустіть, або вбийте! З ляхами не мед, але і з вами не життя!
И уже никто не слушал друг друга. Обида, накопившаяся у людей за долгие годы войны, выплеснулась через край. На поддержку к выборным подошли остальные. Заголосили, запричитали женщины, заплакали дети.
Напрасно Макар, и писарь полковой Житкевич, и сам Кривенко пытались утихомирить отчаявшихся мирных жителей. Напрасно старшие козаки, обращаясь к толпе, в исступлении кричали о том, что бьются и гибнут они за их веру, за их землю, за их волю. Что, не жалеючи жизни своей, добывают счастье и мир для всех православных. Плач, стон, проклятия и даже угрозы слышали они в ответ. Напряжение нарастало. Толпа подступала всё ближе, и когда Гавротинского несколько пар рук схватили за жупан и вырвали из козацкого круга, козаки обнажили сабли.
И пролилась бы кровь невинная, если бы сотник Степко, чьи козаки стояли у ворот и видели всё происходящее, не прорвался через толпу со своей сотней. При виде вооружённых козаков, озлобленных несправедливыми упрёками и угрозами, местечковые смельчаки отхлынули от старшины, смешались с толпой.
Но люди не расходились, гул недовольных голосов не стихал. Так и стояли на замковой площади: с одной стороны толпа безоружных, несчастных, истерзанных, готовых на всё людей, с другой – вооружённые с головы до ног, жаждущие мести и тоже готовые на всё козаки. И тут прозвучал голос.
- Стійте, люди! Схаменіться! Мало нам усім горя! Мало смерті! Ще й позору хочете і гніву Божого?! – это батюшка, отпевавший Нечая и услышавший вопли и крики, вышел из церкви и обратился к толпе. – Гієна огненна вже розкрилася і прийме кожного з вас, нерозумні. На кого меча свого піднімаєте? – повернулся он к козакам, рвущимся наказать это стадо, это быдло. – Кого називаєте бидлом? Братів єдиновірних? Християн, таких, як і ви? Кого карати зібралися? Тих, кого захищати присягалися. І за що карати? За те, що правду вам сказали, за те, що жити хочуть? За те, що родини свої, дітей своїх та жінок спасти хочуть? Так давайте, бийте! – батюшка подошёл к молодице, взял у неё с рук младенца, протянул козакам. – З цього дитя невинного і починайте.
- А ви, люди, не знаєте, що ляхи накоїли? – развернулся батюшка к местечковым. – Так вийдіть на стіни, подивіться. Теж на попіл перетворитися хочете? Жінок і дітей своїх ворогу на муки віддати поспішаєте? То йдіть, віддавайте, тільки очей не закривайте від того, що побачите. Бог вас усіх сюди привів, його воля звела вас докупи. Бог вас і виведе. Сказано: да воздасться кожному по ділам його. Ждіте, і буде вам. А там – робіть, як хочете.
Батюшка умолк. Оглядел площадь, передал ребёнка матери. Осенил стороны крестным знамением и удалился, ушёл в свою церковь.
Толпа начала рассасываться. Слова священника подействовали, отрезвили мещан. Площадь с их стороны постепенно пустела, и скоро козаки остались одни.
- Ну, що, панове-товариство, робити з цим будемо? – обратился Кривенко к оставшимся. – Можливо, що вони вгамуються. Але скоріше за все – ні. І можуть ударити нам у спину.
- Та випустити їх. І клопоту менше, і нам спокійніше буде, – сказал Житкевич.
- І спокійно дивитися, як їх Калиновський виріже, – возразил Житкевичу Гавротинский. – А ти, козаче, подумав, яку славу ми собі заробимо, і що про нас казати будуть в укр;їнах? Вигнали козаки цивільних і не захистили. Я так думаю – ні, не можна випускати.
- Але ж і силою їх тут утримувати гріх. Самі хочуть, самі свою долю вибирають. То нехай ідуть. Я за те, щоб випустити, – высказал своё мнение сотник Степко.
Голоса разделились поровну. Сотники приняли сторону писаря, козаки постарше разделяли мнение Гавротинского.
- Ну, а ти, Сухий, що скажеш? – спросил Кривенко у всё это время молчавшего Макара.
- А про що тут балачки розводити? – нахмурился Макар. – Правду люди кажуть: ляхи їх мордують, і ми не кращі. І ляхам дай, і нам відмовити не можна. А якщо наважуються відмовити, то самі знаєте, що за це отримують. І від нас, і від ляха. Випустити їх зараз, то за брамою їм смерть. Але і в замку їм м;ка. Та я знаю одне, і в цьому впевнений – браму відчиняти не можна. Не будуть ляхи чекати, доки люди вийдуть. Через них до замку ввірвуться. І тоді всім горе, і всім смерть. Отаке моє слово, а ви вирішуйте.
І опять козаки разделились. Одни кричали, что надо всех цивильных выпустить и себя боронить. Другие доказывали, что нельзя уступать цивильным ни в чём; покарать горлопанов, и остальные поутихнут. Последнее слово в этом споре по праву старшего сказал Кривенко:
- Правду сказав Сухий. Ляхи очікувати не будуть. Переб’ють міщан і до замку ввійдуть. Тому лишається нам триматися самим і утримувати цивільних від бунту. Від цієї миті наказую карати смертю всіх, хто непокору викаже. Карати на місці. Тільки так зможемо триматися. А буде безлад – загинемо.
Решение козацкой рады мещане встретили враждебным молчанием. Но под страхом смерти подчинились. Никто из них не решился открыто высказаться против и тут же первым лишиться жизни. Люди в толпе всегда смелее, а поодиночке начинают думать.
Остаток дня и половина ночи прошли спокойно. Поляки на приступ так и не решились. Стреляли из пушек, пытались обстреливать стены плотным ружейным огнём. Козаки вяло отстреливались. Ночь перевалила на вторую половину.
Польский ротмистр34 Янжул, в прошлом козак реестровый, перекрещённый в католичество, новонобилитованый, обошёл посты, расставленные накануне у тыльной стороны замка, и направился к своей палатке, предвкушая удовольствие от горячего вина и свиного окорока, которые перед обходом приказал приготовить своему служке. Провианта в стане Калиновского было в обрез, и взять его было неоткуда – вся округа разграблена и выжжена. Но ротмистр всегда имел свой запас, зная по опыту, что там, где побывали козаки, и дохлой курицы не найти. Вояки Хмельницкого выметали всё подчистую, нимало не заботясь о завтрашнем дне. А в Красном козаки стояли хоть и недолго, но успели опустошить окрестные сёла. Да и польный гетман сгоряча приказал уничтожить всё живое.
Ротмистр уже подходил к палатке, когда к нему подбежал посыльный и сообщил, что невдалеке от дальней крепостной башни замечена непонятная возня. Янжул был опытным воином, тут же приказал поднимать свою хоругвь и отослал порученца с донесением к польному гетману.
Когда хоругвь35 Янжула подскакала к месту тревоги, ротмистр увидел такую картину. По направлению к дальнему лесу в тумане двигалось какое-то тёмное расплывающееся пятно. «Толпа. Как раз на посты Стрийковского сунут, – подумал ротмистр, – а вот мы их подгоним». Гикнув по-татарски, Янжул повёл свою хоругвь вдогон за убегавшими людьми.
Увидев погоню, краснянские мещане, а это были именно они, вернее, их очень небольшая часть, всего-то человек пятнадцать-двадцать, повернулись к преследователям, упали прямо в грязь на колени и молча ждали своей участи.
Подскакав к несчастным, Янжул остановил хоругвь и приказал взять беглецов в полукольцо.
- Ну що, добігалися, схизматики! – грозно, чтобы страху напустить, крикнул ротмистр. И добродушно добавил, – вставайте. Пішли до пана гетьмана на суд і розправу.
В это время к месту событий, где будто из-под земли показалась вторая партия беглецов, большим числом подошли хоругви, возглавляемые самим Калиновским. Не сиделось польному гетману в лагере. Невтерпёж ему было погладить саблей спины козацкие.
Разглядев в предрассветном сумраке, что вместо козаков перед ним оказались безоружные мещане, Калиновский пришёл в бешенство и дал команду перебить всех до единого.
Около полусотни жолнёров, охочих до крови, ринулись на ползающих в грязи людей. Те завыли, повернули обратно и один за одним начали исчезать под землёй. Но жолнёры не дали им уйти, всех вырезали и, переступая через павших, скользя в кровавой жиже, вытащили из земляной норы двух уцелевших. Калиновский сразу понял, что в крепости есть тайный ход, и момента не упустил:
- Говорите, псы, как из замка ушли. А нет – покрошим вас на мелкие кусочки, сначала ноги, потом руки. Да так и бросим.
Перепуганные насмерть, но всё ещё надеявшиеся на то, что им подарят жизнь, мещане путано, перебивая друг друга, начали было рассказывать обо всех событиях вчерашнего дня и о том, что козаки пообещали всех, кто не будет им подчиняться, кто не возьмёт в руки оружие и не будет биться с поляками, перебить. А они не хотят никого убивать, да и не умеют. И поэтому примкнули к той группе, которая решила тайно уйти из крепости. Был среди них человек, дед которого строил этот замок. И показал тот человек тайный ход. Да вот же он, лежит перед его милостью. Правда, уже мёртвый. Но это ничего. Они и сами знают теперь всё и могут провести…
Но Калиновский не собирался выслушивать предсмертный лепет обречённых и терять драгоценные минуты. Ночная тьма уходила, предутренний туман вот-вот начнёт развеиваться. Козаки на стенах могли разглядеть, что происходит у них почти под носом, и понять, что крепостные ворота – не единственный вход и выход.
Рубанул гетман саблей того краснянца, что был постарше, а молодому коротко пообещал: «Проведёшь – жить будешь».
Потом приказал двум хоругвям спешиться и так же коротко сказал: «Идите за хлопом». Помолчал и добавил: «Пробейтесь к воротам».
И вдруг сорвался на крик:
- Пробейтесь к воротам! Ворота, ворота мне откройте, пока схизматики спят! Сто червонных тому, кто откроет! Двести! – в исступлении выкрикивал польный гетман своим воинам, исчезавшим в подземелье.
Когда исчез последний жолнёр, Калиновский подозвал к себе ещё трёх ротмистров и приказал им немного выждать, а потом тоже пробираться по подземному ходу в крепость со своими хоругвями.
Ротмистр Янжул подъехал к Калиновскому со своим полоном, когда все приказания уже были отданы, и польный гетман собирался выехать в лагерь, чтобы вести всё воинство на штурм.
Окружённые жолнёрами люди опять упали на колени.
- А это что за быдло?! Пся крев! – закричал Калиновский на Янжула. – На кой ляд ты их притащил? Что делать, не знаешь? Рубить схизматиков не хочешь? Смотри у меня, сам на кол сядешь!
- Воля ваша, пан гетман, только как же людей рубить? За что? Они ж не козаки, – смешавшись, залепетал Янжул, сам бывший схизматик.
- За схизму! За бунт! За кровь шляхетную, что рекой по Речи Посполитой льётся! Мало?! Тогда за жизнь свою постарайся. Она сейчас на конском волосе висит. Ну, пся крев, курву мать! Руби! – Калиновский привстал на стременах и замахнулся на ротмистра плетью.
Ротмистр вытащил тяжёлый палаш и выдохнул своим жолнёрам: «Руби!».
Кровавая расправа много времени не заняла. Краснянские мещане даже с колен не успели встать, только женщины пытались как-то закрыть детей своими телами. Напрасно. Жолнёры Янжула были дисциплинированы, толк в сече знали, и за какую-то минуту приказание польного гетмана было исполнено.
- Вот так, – сказал Калиновский Янжулу. – И дело богоугодное сделал, и дупу свою сберёг. А теперь дуй к Стрийковскому, и если хоть один схизматик из кольца вырвется – не пощажу, оба на палях будете. Оба!
Янжул дал команду, и хоругвь двинулась занимать позиции на перехват беглецов, если таковым удастся вырваться из замка.
Калиновский не обманулся, козаки, сморенные усталостью, действительно спали. Сказались сутки масленичного загула да двое суток осадного напряжения. Но спали в крепости не все. Макара разбудил предрассветный туман, пробиравший всё тело до костей. А когда караульные крикнули, что в поле шумит кто-то, Макар поднялся на стену. Не видел козак, как бежали от замка люди, не увидел и того, как жолнёры рубили их нещадно. Слышал только неясный шум. Туман и тьма надёжно скрыли остальное от Макаровых глаз. Но ощущение чего-то неладного заставило пойти к Кривенко, растолкать спящего мёртвым сном старшего.
Только они вдвоём начали подниматься на стену, как из дальней башни, что прикрывала тыльную сторону, выскочили поляки и, сметая всё на своём пути, устремились через площадь.
Кривенко крикнул караульным: «Бийте, чортові діти, на сполох! Ляхи в замку!»
Макар взял в каждую руку по пистолю и огляделся. Поляков, выскочивших из башни, как черти из табакерки, было немного, до сотни. К ним наперерез уже спешили проснувшиеся козаки, да полсотни козаков Степко выдвинулись от брамы в лоб наступающим.
- Куди?! Повертай! До брами! – закричал Макар степковским. Но те не слышали и схлестнулись с поляками как раз на середине замковой площади.
- Бий, браття, ляха! Рубай! Ріж! – кричал Кривенко, выхватывая саблю и подбегая к рубящимся.
- Усі до брами! Там їх зустрічайте! – кричал Макар.
- Уперед, брати, на ляха! – кричал Степко.
- На стіни, ляхи підходять, ляхи йдуть! – заходились в крике караульные на стенах.
- До зброї! Ляхи! – кричали сотники.
- На сполох, до зброї, ляхи, бий! – кричали проснувшиеся козаки и бежали кто в центр площади, кто на стены, кто к воротам.
В центре замковой площади сила была на стороне козаков. Поляки начали отходить, но не к башне, из которой и появились, а почему-то в противоположную сторону, к воротам. Зажатые с двух сторон козаками, они были обречены. И Макар уже вздохнул с облегчением. Да, видать, рано.
Из чёртовой башни выдвинулся ещё один отряд поляков и, быстро увеличиваясь в количестве, ударил козакам в спину. Увидев подмогу, ляхи, погибающие у брамы, воспрянули и пробились сквозь редеющие козацкие ряды навстречу своим. Соединившись, оба польских отряда с удвоенной силой начали штурмовать ворота. Полусотня Степко почти вся полегла. Козаки, наконец осознав смысл и цель вражеского манёвра, со всех сторон хлынули на поляков. Но было поздно. Ворота заскрипели и начали раскрываться всё шире и шире.
Замковые ворота раскрылись, и польские гусары, со своими крыльями похожие на ангелов ада, ворвались в крепость.
Макар помнил, как отбивались они с Кривенко и десятком примкнувших козаков от наседающих ляхов, как упал Кривенко, как падали другие побратимы, как достал он своей саблей одного жолнёра и не смог увернуться от удара другого.
И всё. Провал. Тьма. Яма.
Очнулся Макар от того, что чьи-то нетерпеливые руки шарили по его телу, выворачивали карманы, сдирали пояс и стаскивали сапоги. «Йой, матка боска, то он живи», – донесло до сознания Макара чьё-то зловонное дыхание. Макар открыл глаза. Возле него на коленях копошились два бесполых убогих существа, пытаясь раздеть.
- Тут у мене нічого... – еле слышно выдавил из себя Макар. – Я знаю… де є... Проведу... Багато... Гроші...
Убогие отпрянули, одно из них вытащило было широкий нож, замахнулось, но второе что-то горячо зашептало первому на ухо. Первое выслушало, утробно мыкнуло, кивнуло головой. Макара подхватили, потащили, и он потерял сознание.
Второй раз очнулся Макар в какой-то хибаре, под бревенчатой стеной, на куче тряпья. В центре ветхого строения горел очаг, дым висел под низким потолком. В одном углу кучей были свалены сабли, палаши, ружья, пистоли, какая-то амуниция. В другом углу Макар разглядел конскую упряжь и сёдла до потолка. Рядом с очагом стоял грубо сколоченный стол. За столом на толстых колодах сидели два человека, что-то раскладывали по двум небольшим кучкам.
«Мародери»36, – понял Макар. Они всегда следовали за войском, ждали окончания битвы и, как стая шакалов, налетали на поверженных воинов, добивали раненых и растаскивали добычу по своим норам. Макар попробовал сжать ладони, подтянуть колени к животу. Получилось, но с большим трудом.
Мародёры заметили слабые попытки раненого. Встали из-за стола, подошли.
- От і добре, – сказал один из них, – очунявся, холєра тебе візьми. Якби не ми, гнив би зараз у яру під Красним, де всі гниють.
- Хто ви? – спросил Макар и отметил про себя, что каждое слово ему даётся тоже через силу. – По-нашому мовиш.
- А тобі нащо, хто ми такі? Не козаки, і не ляхи. Живий – то й радій. Зви мене Хомою. А це Яська, він литвин, а може п;ляк. І цього досить.
- Де я? І навіщо я вам? – опять спросил Макар.
- Як це нащо? – рассердился собеседник. – Про гроші хто казав? – Ти. Хто гроші обіцяв? Багато грошей. – Теж ти. Кажи тепер, де ці гроші. А ні – так горлянку тобі переріжемо і викинемо, як те падло.
- Обіцяв, то покажу. Не тут вони. Їхати треба.
- Так піднімайся. Давай, поїхали. Яська, – Хома дёрнул за плечо своего напарника, – бери підводу, запрягай коняку.
- Сам підвестися не можу. Слабкий, – сказал Макар. – Допоможете встати, поїдемо. Але їхати прийдеться далеко. Під Замостя.
- Заради такої справи допоможемо. Яська, давай піднімемо цю холєру.
Мародёры взяли Макара за руки, дёрнули на себя. Тот охнул и опять потерял сознание.
- Не хце пан жич, – пробурчал Яська. Мародёры переглянулись, выпустили Макаровы руки, и тот опять упал на кучу тряпья.
«Погані мої справи, – подумал про себя Макар, прикидываясь потерявшим сознание. – Вб’ють мене ці тварюки, хоч віддам я їм гроші, хоч не дам. Треба час потягнути та сил набратися. А тоді подивимося, хто з нас падло».
Макар застонал, подтянул руку к голове, имитируя горячку, сорвал с головы повязку. Она слетела на диво легко, почти не оставив болевых ощущений. Значит, рана уже присохла. Сколько ж он был без памяти? Сколько провалялся в этой хибаре? Судя по состоянию раны – дней пять-шесть, не меньше. Значит, надо ещё дня три. Сил поднабраться. Да смотря чем кормить будут, чем поить. Главное, он им пока нужен, и нужен живой.
- От чортове стерво, – услышал Макар. – Зірвав ганчірку. Яська, піди кори наколупай та намішай знову з порохом і глиною.
- Знов Яська, – забурчал второй мародёр, – Яська то, Яська там, Яська мусе варич, мусе лечич, Яська вшистко мусе робич.
Но подчинился воле первого – Макар услышал, как за ним захлопнулась дверь.
В ушах звенело, кружилась голова. Макар очень хотел открыть глаза, но надо было продолжать игру.
Поляк вернулся быстро. Послышался дробный деревянный стук, как будто что-то толкли в ступке. Потом поляк сказал: «Maм лек». Макар почувствовал, что левую половину его лица, от виска до подбородка, намазывают какой-то прохладной липкой жижицей и сверху накладывают повязку. Потом Макару приподняли голову, напоили кисло-горьким зельем и до поры оставили в покое. В течение дня не раз подходил Яська к раненому, отпаивал тем же зельем, раздвигал грязными пальцами Макаровы веки, заглядывал в глаза, бубнил своё «не хце жич, не хце», и отходил.
Ночью Макар открыл глаза. Очаг почти погас. На столе под овчинным тулупом посапывал Яська. Хома храпел на бревенчатом топчане, придвинутом к самому очагу. Макар попробовал опереться на локти и привстать. Храп сразу оборвался, и Макар услышал сонный голос Хомы:
- Ожив? Холєра тебе забери. Далеко зібрався?
- Допоможи, – слабым голосом ответил Макар, – на двір мені треба.
- А я до тебе не наймався. Ходи під себе, – зевнув, пробурчал Хома.
- Як це, під себе? Я так не можу, – ответил Макар.
- Не можеш, значить, не припекло. Не заважай спати, – Хома отвернулся от Макара и накрылся с головой какой-то попоной.
Постанывая, Макар сполз со своего лежбища и, подтягиваясь на локтях, пополз к двери. Приблизившись к дверному проёму, привстал, опираясь на косяк. Переждал головокружение, толкнул деревянную дверь, сделал шаг вперёд, услышал сердитый голос Хомы: «Зачини за собою. Хату геть вистудив».
Закрыв за собой дверь, Макар очутился снаружи нелепого деревянного строения. Голые ступни ощутили пронизывающий холод, исходивший от мёрзлой, покрытой прошлогодними листьями земли. Вокруг, насколько смог разглядеть Макар в неясном свете рождающегося месяца, был лес. Деревья обступали жилище мародёров сплошной стеной, и ночью стена эта казалась неприступной. Высокие сосны угрожающе шумели косматыми верхушками. Огромный, в несколько обхватов, дуб протягивал к Макару толстые ветви с дрожащими отростками. Под порывами пронизывающего мартовского ветра постанывали осины, словно предупреждая о смертельной опасности.
Но, несмотря на враждебность окружающего мира, Макар повеселел. Он вдыхал полной грудью лёгкий, чуть тронутый морозцем воздух. Он вдыхал пряные запахи полусгнившей дубовой листвы, разбавленные болотным ароматом осины и густо замешанные на терпком, резко ощутимом аромате зелёной хвои. Он всей кожей впитывал лунный свет, высоту ночного неба, уже осевшие, но ещё покрытые морозной коркой сугробы, весь этот лес с его величью и жутью. И даже холод, пробиравшийся сквозь ступни и постепенно охватывающий все частички его израненного тела, радовал. Макар попробовал улыбнуться. Щека, изуродованная сабельным ударом, больно напомнила ему об осторожности и необходимости думать. Но боль эта была не внутренней, она уже не раскалывала голову, не разрывала мозг и не парализовала конечности. Боль была внешней, а значит, она скоро уйдёт, исчезнет, и можно будет действовать.
Дверь за спиной Макара со стуком распахнулась. Из мрака показался Хома, державший пистоль обеими руками перед собой, за ним выдвинулся Яська, прижимавший к животу широкий нож.
- Гей, козаче, звідси не втечеш. І підеш, так дороги не знайдеш, – равнодушно проговорил Хома.
- А я і не думав тікати, – ответил Макар. – Стою собі, дихаю.
- Не хце пан жич, не бенден собой, – прохрипел Яська и сделал шаг к Макару.
- Охолонь! Вояк який, – сказал Хома своему напарнику. – Візьмемо своє, тоді роби, що хочеш. – И продолжил, обращаясь к Макару. – Не звертай уваги, козаче, на Яську. Він трохи не в собі. Ваші, холєра вас забирай, усіх його рідних перерізали у нього ж на очах, і малих, і жінку, і старих. Відтоді як побачить козака, зразу ріже. А так він нічого, смирний. Давай, заходь у хату від гріха.
- Ой-йой! – не успокаивался Яська, тряся головой и выкатывая белые глаза, – тжеба забич, Хомка. Однак тжеба.
Макар, пошатываясь, нетвёрдо ступая, протиснулся внутрь хибары и добрался до сваленного как попало оружия. Снаружи слышались голоса: визгливый Яськин и густой, успокаивающий Хомы. Макар, пользуясь моментом, схватил первый попавшийся стилет, сунул в ту кучу тряпья, на которой лежал до этого, упал сверху. Наконец голоса снаружи стихли, и мародёры тоже вошли внутрь.
- А зараз спати, – то ли Яське, то ли самому себе пробурчал Хома. – Зранку вирішимо, що його робити.
Но утром ничего решать не пришлось. Ещё и сереть не начинало, как Макар услышал, что к развалюхе подъехал кто-то верхом. Судя по стуку копыт, всадник был один. Послышался тихий свист. Хома, чертыхаясь, вышел из хибары. Разговор с приехавшим был недолгим. Опять послышался стук копыт, и Хома вернулся.
- Давай-но, Яська, збирайся, повеземо барахло до Мойші, – обратился он к своему напарнику. – Його жиденча прибігало верхи. І ти, козаче, вставай, вибирай собі одежу та чоботи, бо час нам усе це здавати.
Макар понял, что верховой был посыльным от какого-то жида, которому мародёры сбывали награбленное. Хома и Яська выкатили телегу из-под навеса, пристроенного к хибаре, вывели откуда-то из-за развалюхи ломовую конягу, запрягли и начали выносить по очереди оружие, потом сёдла и упряжь. Макар в это время отыскал свои сапоги, присел на кучу и, когда обувался, сунул стилет за правое голенище. Потом выбрал из той же кучи жупан, свитку попросторнее – своего так и не нашёл – овчинный тулуп и шапку. Шаровары и рубашку-вышиванку мародёры с него не снимали. К этому времени Хома с Яськой закончили погрузку амуниции и начали наваливать на телегу одежду. «Чого стовбичиш, як засватаний? Допомагай!» – прикрикнул Хома на Макара. «Не можу я нахилятися. Впаду», – ответил Макар и тяжело опустился на колоду. Мародёры забросали телегу одеждой, накрыли сверху сеном и прижали попонами, обвязали. Груз, даже хорошо увязанный, накрывал телегу с горой.
- Так, – сказал Хома, когда приготовления были закончены. – Думав я, що всі поїдемо разом, а тепер бачу – немає місця на всіх, холєра тобі в горлянку. Вирішимо так: ти, Яська, повезеш барахло до Мойші. А я з козаком піду на шлях пішки. Будеш повертатися, і нас на шляху підбереш. А тоді разом на Замостя. Та дивись, Ясю, візьми у жида харчів на дорогу. Хто знає, куди нас цей козачина заведе, і скільки ми з ним плутати будемо? Зроби запас добрячий. Усе. Вирушай.
Яська всё время слушал настороженно, злобно поглядывая на Макара. Видно было, что не очень ему по душе план напарника. Но он понял, что иначе ситуацию не разрешить, и, вздохнув, взял вожжи в руки, внахлёст ударил ими лошадь, бойко зашагал рядом с телегой.
- А тепер щодо тебе, козак, – сказал Хома, когда телега скрылась из виду, – не здумай чортівню якусь викинути, бо оцим я тебе враз порішу. – Хома засунул за пазуху под тулуп пистоль, а в рукав по-воровски вложил небольшой кинжал без ножен. – І не кажи мені, що ти йти не можеш. Не зможеш – вб’ю. Іти будеш весь час попереду. Хто зустріне нас – я тебе не знаю. Злі люди на вас у цьому краї, краще їм не попадайся – розірвуть.
- Буду йти, скільки зможу, – послушно ответил Макар, – а як впаду, то вбивай.
Через лес к шляху Макар со своим мрачным сопровождающим шли до полудня. Макар часто останавливался, отдыхал, наслаждаясь свежим воздухом, весенним лесом, опять полной грудью вдыхал его запахи. Хома к Макару близко не подходил, даже во время остановок держался на расстоянии, шагах в пяти-шести. Почти всю дорогу бездумно молчал, передохнув, показывал жестом, что надо продолжать движение. Вёрст через шесть, когда хвойный лес сменила низкорослая, ещё голая лиственная поросль, Хома окликнул Макара, сказал, чтобы тот ждал его на этом месте, и исчез в терновых зарослях. «Пішов на шлях, – подумал Макар, – Яську свого виглядувати. Час».
Осторожно ступая, перекатываясь с пятки на носок и выверяя каждый шаг, чтобы не наступить на сухую ветку или не оступиться от слабости, Макар двинулся за мародёром. Хома шёл уверенно и быстро, обходя колючие кусты терновника. Макару приходилось напрягать все силы, чтобы не отстать. Но и чрезмерно приближаться к Хоме было нельзя. Человек, живущий в лесу, издалека чует опасность.
Можно было, конечно, отвернуть в сторону, и – гуляй козак, куда Бог выведет. Но оказаться в незнакомом месте, не зная даже, в какую сторону идти, было неразумно. И мародёры вряд ли от дармовых денег откажутся, будут искать. А поскольку Макар слаб – далеко уйти не успеет. Скорее всего, найдут они его, догонят. Догонят очень быстро. В лесу они, как в своей хате. И тогда, если Яська сразу горло не перережет, опять всё сначала. Но куда в более невыгодном варианте. Нет. Всё надо решать сейчас.
Макар остановился, вытащил стилет из-за голенища. Как только холодная рукоять легла в ладонь, козак внутренне собрался, напряглись мышцы, движения его стали чёткими, уверенными, хищными. Он пробирался вперёд, не видя Хомы, но зная, что тот оторвался недалеко, что тот рядом. Лишь бы мародёр не обернулся, лишь бы не учуял смерти своей. Макар прибавил шаг.
Хома не оборачивался. Он шёл спокойно и размеренно. Он был уверен, что от раненого козака, обессиленного лесной дорогой, угрозы быть не может. И убежать – не убежит, сил не хватит. Поэтому он даже связывать его не стал. Другое дело Яська. От этого так и жди какой-нибудь пакости. Хома не раз замечал, как загораются и белеют его полоумные глаза, когда они делили злотые, вырученные за барахло. Хома не раз видел, с каким возбуждением тот перерезал горло полумёртвым, израненным в битве воинам, а потом спокойно и деловито наблюдал за предсмертной агонией своих жертв. Хома никогда не раздевал трупы, если их одежда была залита кровью. Не выгодно – окровавленное барахло, каким бы богатым оно ни было, Мойша брал за четверть цены, холера ему в бок. Яська наоборот, перережет горло несчастному и ждёт, когда из него вытечет всё до последней капли, потом сдерёт с трупа и верхнее, и нижнее, пропитанное кровью, и радуется, дурень. «Mам цо прач и цо чисчич». Йолоп, холера. Сколько раз Хома отрывал его от такого занятия: приедут с поля, Яська соберёт окровавленные тряпки в охапку, бросит в запруду и смотрит, как окрашивают они всё вокруг, как прозрачная вода становится красной. А летом и сам туда прыгает, голышом, и плещется, как дитя малое. Нет, Яську надо кончать. Пользы от него чуть, а дохода совсем никакого. Пусть козак только деньги покажет, и обоих. Сразу. И козачину этого, и Яську – к свиням.
Хома так увлёкся своими мыслями, что не заметил, как за спиной у него вырос Макар, быстрым выверенным ударом вогнал стилет мародёру между лопаток и тут же выдернул. Хома умер мгновенно, не успев ничего понять. Свалился на землю, как мешок тряпья, сброшенный с воза.
Макар отёр стилет о тулуп убитого, перевернул мертвеца на спину, вытащил у него из-за пояса пистоль. Выпрямился, огляделся вокруг. Постоял, успокаивая дыхание. Потом медленно, преодолевая собственную брезгливость, проверил все карманы мародёра, снял с него широкий кожаный пояс. Добыча состояла из вместительной пороховницы, увесистого мешочка со свинцовыми пулями и пыжами для пистоля, торбы с какими-то монетами, высушенной в сухарь краюхи чёрного, как земля, хлеба. Из бесчисленных карманчиков и отделений кожаного пояса высыпались золотые и серебряные нательные крестики, медальоны, ладанки, цепочки, десяток золотых дукатов и десятка три червонных злотых. Хлеб, монеты, пороховницу и пули Макар рассовал по карманам, пистоль сунул себе за пояс. Остальное бросил на грудь покойнику. Пусть забирает с собою на суд Божий.
И тут Макар почувствовал, как он устал. День перевалил на вторую половину. Шесть вёрст по лесу да убийство Хомы отобрали все силы. А сделана была только половина дела. Макар вытащил хлеб, погрыз. Со вторым мародёром будет проще. Снимет он Яську с воза из пистоля. Был бы один, да на шляху чтоб никого. Отгрызая от сухаря по малой крохе, Макар медленно побрёл в ту сторону, куда раньше направлялся Хома.
Шлях, проторенная селянскими возами, мёрзлая, свободная от кустов и деревьев узкая просека, была совсем рядом. Макар и сотни шагов не сделал, как ступил на твёрдую, продавленную колёсами землю. Видно было, что по дороге этой сегодня, кроме Яськи, никто не ездил. Пройдя по ней немного в одну, потом в другую сторону, Макар отыскал место, где мародёрская телега выехала из леса и повернула на шлях. Здесь и надо ждать, решил козак.
Мартовская погода в здешних местах была переменчивой. Только что светило солнце, разогревая мёрзлую землю, как враз всё изменилось. Надвинулась сизая туча, подул пронизывающий ветер, за ветром полетели крупные белые хлопья. Макар надвинул поглубже папаху, поднял широкий отворот, запахнул тулуп, сел на заросшую кочку с подветренной стороны большого тернового куста и стал ждать, изредка посасывая сухарь и поглядывая на шлях. Снег сыпался густой и крупный, он быстро залепил рыхлой белой массой и лес, и шлях, и кочку, и терновый куст, и самого Макара.
Прошло достаточно времени, когда Макар расслышал скрип немазаных колёс. Посмотрел на шлях, но телеги не разглядел. Снег, сыпавшийся всё гуще, скрывал перспективу. «Це добре, – подумал Макар, – я не бачу, отже, і мене не видно». Он отряхнул руки, растёр ладони и, прикрываясь полой тулупа, вытащил пистоль из-за пояса. Наконец посреди белой завесы обрисовалась тёмная приближающаяся масса. По мере её приближения Макар начал различать понуро бредущую конягу, передок пустого воза и сидящего на нём Яську. Ветер с мокрым снегом задувал как раз в лицо седоку, поэтому тот набросил вожжи на локоть, руки сунул в рукава своей шубейки, голову прижал к груди и ехал, полностью полагаясь на конское чутьё.
Макар замер. Воз приближался к месту засады. Коняга поравнялась с Макаром, и он поднял пистоль. Коняга, почуяв человека, фыркнула. Яська поднял голову и встретился взглядом с Макаром. Пуля вошла мародёру прямо в лоб и отбросила назад. Коняга остановилась. В следующий момент Макар подошёл к возу, перекатил труп к его краю и сбросил на землю. Из-за Яськиной пазухи вывалился кожаный мешочек. Макар нагнулся, бросил мешочек на воз. Потом оттащил от шляха труп мародёра, оставил в терновнике. Вернулся, влез на воз, прилёг на солому, опершись на какой-то мешок, сунул ноги в подвернувшееся кожаное ведро, хлестнул вожжами, и коняга продолжила своё понурое движение.
Вот и всё. От своих надзирателей и возможных убийц он избавился. Теперь надо было подумать о ближайшем будущем. Во-первых, выяснить, где он, и куда ведёт этот шлях. Во-вторых, выйти к своим. В-третьих…
А что в-третьих? Найти своих и опять воевать, опять бить ляхов. Бить до тех пор, пока самого не свалит чья-то пуля или сабельный удар? Такие мысли занимали голову Макара, а руки тем временем механически прочищали ствол пистоля шомполом, ссыпали в ствол порох из пороховницы, трамбовали, забивали пыж, закатывали пулю и опять забивали пыж. Оружие всегда должно быть заряженным и готовым к бою – это правило Макар не нарушал никогда.
Зарядив пистоль, Макар положил его рядом с собой под попону. Затем осмотрел содержимое кожаного мешочка. Конечно, там были серебряные монеты, которыми Мойша расплатился с мародёрами за барахло. Это было кстати – деньги Макару в любом случае пригодятся. У Яськи наверняка при себе было ещё, но Макар сознательно не стал его обыскивать. Будет чем в пекле от чертей откупаться. Пусть изуверские деньги кому другому достанутся.
Осмотрел Макар и содержимое большого мешка, который лежал у него под боком. Это занятие порадовало его больше, нежели предыдущее. Головка сыра, три свежеиспечённые хлебины, два круга кровяной колбасы, жареная курица, полгуся, три добрых шмата сала, просоленного, с широкими прожилками мяса, вязанка лука и трёхлитровая, оплетённая лозой бутыль красного вина. Вот это было богатство! Вот это удача!
Макар отрезал краюху хлеба, кусочек сала, разрезал луковицу. Несмотря на проснувшийся утробный аппетит, ел медленно, тщательно пережёвывая. По опыту знал, что бывает, и какая наваливается тяжесть, если с голодухи проглотить всего много и быстро. Вина пить не стал. Не время. Взял в рот горсть снега. Еда вернула растраченные силы. Ещё бы трубку с добрым табаком! Но трубки в мешке не было.
Коняга внезапно стала. Макар посмотрел вперёд и увидел, что остановился воз как раз на перекрёстке дорог, через просеку крестообразно проходил другой шлях, пошире и понакатанней. Макар подумал, посмотрел на затуманенное солнце, начавшее проступать сквозь заметно поредевшие тучи, и повернул на правую руку. Снег прекратился, ветер стих, подмораживало, начинало смеркаться. Проехав версты две по новой дороге, Макар увидел съезд, ведущий к распахнутым воротам. За воротами стоял добротный большой сруб, из трубы над высокой крышей валил дым. «До корчми Бог привів», – подумал Макар и свернул к воротам.
Изина корчма стояла на краю Жмеринки37, небольшого православного поселения в два десятка дворов с церковкой, расположенного почти посередине шляха из Каменца на Винницу38. От этого Изи, хозяина корчмы, Макар и узнал, что поляки после уничтожения Красного заняли Мурахву, Шаргород, Чернивцы. Обманом захватили крепость Стена и, как и в Красном, уничтожили всех её жителей. А вчера Изин младший брат Шлёма вернулся из Ямполя, куда ездил на большую ярмарку. «И такое рассказал, ой-вей, – нашёптывал немолодой еврей на ухо Макару, – такое рассказал, что становится очень страшно, и даже бедные евреи не знают, как теперь жить. В Ямполь собрались почтенные люди со всей Валахии, и из Угорщины, и с Волыни, и даже из нищей Подолии съехались торговые люди. И если пан спросит, кому они мешали, так я отвечу – никому. Приехали купцы, разложили товар и хотели поиметь с того товара немножко денег. И тут с самого утра гвалт. Налетели жолнёры и испортили торговлю. Люди кинулись, кто куда, повернули на мост, и тот мост, конечно, проломился. Кто не потонул, того порубали в пень. У Шлёмы забрали все деньги. Он до сих пор плачет. Это что? Порядок? Это разве мир, пусть пан скажет? Шлёма говорит, что одних козаков порезали целых пять тысяч. А цивильных сколько – так пан сам знает: их никто никогда и не считает. А добра сколько всякого понабрали, а бранцев заможных?! Ой-вей!».
Макар слушал это всё впол-уха. Он сидел на узком деревянном топчане в клетушке, в которую его отвёл Изя за три злотых, хлебал горячую похлёбку из глубокой глиняной миски с чесноком и сухарями вприкуску. Миску жид поставил на табурет, табурет придвинул к топчану, сложил руки и склонился в полупоклоне. На вопрос Макара о том, что делается на белом свете, он и начал рассказывать.
Макар сознательно не стал ужинать вместе с другими постояльцами. Хоть и было тех немного – три полупьяных козака и какой-то торговый человек с помощником-подростком – но лучше ему до поры не показываться на людях. Грязный, заросший, с перевязанным лицом, в одежде с чужого плеча он производил впечатление оборванца с большой дороги. Жид даже головы не повернул, когда Макар переступил порог корчмы и попросил ночлега. Со словами: «Иди, иди, здесь не подают», – Изя махнул рукой, показывая вошедшему на дверь. Постояльцы только скользнули по нему взглядом и продолжили своё занятие. Козаки сдвинули кружки с мёдом, торговые заработали ложками. Макар подозвал корчмаря к себе жестом, повернулся спиной к постояльцам, распахнул тулуп, демонстрируя массивную рукоять пистоля, торчавшую из-за пояса, и достал из кармана кожаный Яськин мешочек. Этот жест несколько смягчил жида. А когда Макар отсыпал немного содержимого из мешочка на ладонь, тот угодливо спросил: «Что пан хочет? Мёду, горилки, закусить?».
- А хоче пан поїсти, попити та добряче вимитися, – веско ответил Макар. – Тільки не тут, а так, щоб один я був. Та про коняку мою подбай. І на возі у мене мішок – нехай принесуть.
- Как пан платить будет, так и получит всё сразу, – ласково сказал жид. – Отдельно покушать – шостак39. Да помыться – шостак. И что пан будет кушать, и что пить? А если пан хочет лазню, так будет ему лазня – за тридцать грошей, или за злотый.
- Добре, добре, бісова душа. На тобі зразу три злотых, проведи мене в окрему кімнату, подай туди чогось гаряченького та затопи лазню. Поїм, помиюся і буду спати.
- Покушать, попить, лазня, отдельная комната, и поспать, – замурлыкал жид, – три злотых, прошу пана, это файно. Але замало. Ещё тридцать грошей надо.
- Добре, добре, – не стал скупиться Макар. – На. Та веди скоріше куди-небудь.
Так Макар оказался в узкой обшарпанной комнатёнке, без окон, с низеньким потолком, единственным достоинством которой было тепло, исходившее от одной из стенок. Поужинав и выслушав рассказ корчмаря, Макар спросил, нет ли у него чистой рубахи да новой одежды, которую козаку надеть было бы не стыдно. Оказалось, что нет, но если пан захочет, так скоро будет. «Тот самый Шлёма, Изин брат, как пан уже знает, – опять замурлыкал жид, – очень хороший портной, золотой портной. Такой портной, что в его штанах, кобеняках, кунтушах, жупанах и кошулях40 половина Речи Посполитой ходит. Ходит, и нахваливает, и хочет ещё. И панове козаки, и их милости ляхи берут, и хорошо платят. Вот только в Ямполе не повезло Шлёме. Всё там продал, а пенёндзы домой не довёз, те же их милости и забрали. Так жизнь оставили, и то хорошо. А могли бы и не оставить. Что им жизнь бедного еврея, и что у него дети? Так и что? У всех дети и все хотят жить. Надо только, чтобы Шлёма посмотрел на пана козака. И всё ему будет, как пан захочет и как заплатит. Сейчас Изя позовёт Шлёму, и больше пану не о чем беспокоиться. Пусть пан скажет Шлёме, что он хочет, и всё пану будет, але как пан заплатит».
Изин брат Шлёма, молодой, худосочный, высокий еврей с жиденькими пейсами и глазами навыкат, молча снял мерки и, кланяясь, выговорил гнусавым голосом: «Шапка из чёрных выпарков41 и две кошули – день. Курта и свита с кобеняком – день. Кунтуш с прорезями – день. Шаровары с поясом – день. Четыре дня, восемь червонных, и пан как новый».
Макар и в этом случае скупиться не стал. Только на Шлёмины слова заметил: «Добре, тільки нехай буде три дні и десять червоних». Шлёма ухмыльнулся и кивнул. Более того, он договорился со своим братом-корчмарём, что тот завтра найдёт пану козаку саблю на выбор, ружьё да пару пистолей немецкой работы и, конечно, доброго строевого коня. А за это пан козак оставляет бедному еврею свою коняку и телегу. Да ещё очень хорошо приплачивает.
За разговорами поспела баня. Макар сложил всё своё добро в ведро из грубой кожи, что принёс ему с воза корчмарь. Туда же сунул стилет и заряженный пистоль. Набросил кожаную лямку на плечо и пошёл за Изей, который, проводя его через бесчисленное количество задних комнатушек и дверей, перебирал короткими кривыми ножками и приговаривал: «И что пан собрался, как на войну. Изя мирный еврей, Изя чужого никогда не брал и сейчас не возьмёт. Пусть пан делает, как сам схочет. Але Изя чужого не возьмёт».
Баня сделала своё дело. Макару казалось, что вместе с полуторанедельной грязью и засохшей коркой мародёрского снадобья он смыл всё, что его мучило на протяжении последних двух суток: продымленную затхлость лесной хибары, острый запах смерти, исходивший от кучи чужой одежды, на которой ему довелось лежать, вкус кисло-горького отвара, которым отпаивал его Яська, смрад Яськиного дыхания и неясные образы самих мародёров, которых ему пришлось отправить в пекло.
Вопросы, конечно, оставались. Что произошло в крепости после того, как он был ранен? Кому из козаков удалось вырваться из облоги? Что с Кривенко? С Матвеем? С телом Данилы Нечая? Ответы он скоро получит. Макар в этом не сомневался. Людская молва разносится быстро, и в корчме наверняка знают о том, что происходило в Красном. Надо будет разузнать, где сейчас проходит кордон, где козаки и где ляхи. И в какую сторону отправляться через три дня? Судя по тому, что рассказывал корчмарь про Ямполь, после Красного ляхи двинули на юго-запад, к границе с Валахией. Значит, потеснил их Богун, а, может, и сам Хмель. Но тогда почему они в облоге помощи не получили? Не дождались, или её и не было? Но всё это завтра, завтра. А сейчас спать.
Из бани Макар вышел, набросив тулуп на голое тело и еле переставляя ноги. Преодолев лабиринт из слепых комнатушек в обратном порядке, он добрался до своей клетушки, сбросил тулуп, положил пистоль под некое подобие подушки, рухнул на топчан и уснул.

VI

Ой з-під лісу, лісу, з-під зеленого гаю
Вийшло ляхів сорок тисяч – утікаймо Нечаю!
- Не бійтеся, не бійтеся, пани отамани,
Поставив я стороженьку усіма шляхами!
Як я маю, козак Нечай, звідси утікати:
Славу свою козацькую марно втіряти?

Это заунывное пение разбудило Макара. Он открыл глаза, прислушался. Из-за стены долетали переборы бандуры1. Голос бандуриста крепчал, от слова к слову пение становилось всё более энергичным и напоминало днепровские волны, которые одна за другой с шумом накатывают на скалистый берег.

Ой кинувся козак Нечай від дому до дому –
Та й зложив же ляхів тисяч з коней як солому.
Ой кинувся козак Нечай від брами до брами –
Оглянувся назад себе – тече кров ріками.
Оглянувся козак Нечай на правеє плече –
За ним, за ним кров людськая річеньками тече!
Оглянувся козак Нечай на лівую руку:
Не вискочить кінь вороненький
Із лядського трупу!

Макар сел на топчане, спустил ноги, быстро надел чистые, кем-то выстиранные шаровары и рубаху, обул вычищенные до блеска сапоги, обернул несколько раз вокруг туловища синий каламайковый пояс2, сунул за пояс пистоль и пошёл в гостевую комнату. Через мутное окошко в одном из бесчисленных переходов рассмотрел, что день выдался пасмурный, тёмный. Непонятно, то ли утро, то ли уже вечер.
В гостевой на лавках, расставленных вдоль стен, сидело до десятка слушателей: вчерашние козаки и торговые, и несколько новых гостей, которые, судя по их раскрасневшимся лицам, заехали совсем недавно. Все вновь прибывшие были молодыми парубками3, при оружии. По одежде и повадкам – совсем не козаки.
Бандурист, перебирая струны, продолжал петь густым высоким голосом:
Ой оглянеться козак Нечай та й на правую сторону –
Та покотилася Нечаєва головонька до самого долу.
Озирається та Нечаєнко та на лівеє плече –
Ой полетіла та Нечаєнка та головонька з плечей.
Ой глянула його мати та нову кватирку –
Качається Нечаєва головонька по ринку.
Качається і говорить: іще буду жити,
Як ся била із ляшками, так і буду бити!
Та поз’їжджалися козаки та стали сумувати:
Ой де ж бо нам Нечаєву головоньку сховати?
Ой сховаємо його головоньку а де церков Варвара:
Ой щоб розійшлася по усьому світу Нечаєва слава.
А ще стали товариші та й думати й гадати:
Де нам сеє тіло Нечаєве біле,
Де нам його поховати?
Гей зійдемо, премилеє браття, на високу могилу,
Та викопаємо, премилеє браття, глибокую яму,
Та посадимо, премилеє браття, червону калину,
Гей щоб зойшла лицарськая слава на всю Україну!

Последний аккорд, завершивший пение бандуриста, вернул слушателей к реальности. Козаки, до этого вслушивавшиеся в каждое песенное слово, переглянулись, заговорили.
- Так. Добрий був козак, – с глубокой похмельной скорбью произнёс один из тех троих, которые пьянствовали со вчерашнего вечера.
- І роз-у-у-у-мний, – протяжно зевнул второй.
- І ворога бив, і горілку пив, і дівчат любив, – заключил третий.
- Гей, корчмарю! – громко позвал первый. – Ану, неси нам меду. Та налий усім, хто тут є. Нехай люди вип’ють та пом’януть полковника брацлавського Данила Нечая добрим словом.
Корчмарь быстро принёс большой глечик с медовухой и с десяток глиняных кружек, поставил на широкий стол перед бражниками. Козачина, который потребовал мёду, захватил глечик широкой пятернёй, разлил напиток по кружкам, махнул левой рукой, приглашая присутствующих к столу: «Підходьте, люди, пом’янути козака. І ти, кобзарю, не сиди в стороні, підходь до столу і розкажи нам, де почув про теє, про що співав, як у тебе ця пісня складалася».
Бандурист не заставил себя упрашивать, подошёл, взял кружку, пригубил, кивнул одобрительно. Подошли и все остальные, кроме Макара. Тот как стоял в тени, незамеченный присутствующими, так там и остался.
Козаки приставили к столу лавки, расселись. «Ну, дай Боже душі Нечаєвій до раю попасти. Світлая йому пам’ять», – проговорил всё тот же козачина и осушил кружку в один глоток. Остальные последовали его примеру, разом выпили, помолчали. В это время смекалистый Изя, сообразив, что сегодняшнее застолье только начинается и обещает быть долгим, принёс второй глечик и нехитрую закуску.
- Давай, кобзарю, розповідай, де і що чув, що його в світі робиться, а то ми тут третій день сидимо і нічого не знаємо, – обратился козачина к певцу, когда тот тоже осушил свою кружку и пожевал хлеба с салом.
- Чого ж не розповісти добрим людям – розповім, як іще наллєте, – ответил кобзарь.
- Наллємо, наллємо, ти розповідай, – ответил козачина.
И бандурист рассказал, что проходил он недавно по тем местам, где стояло местечко Красное. И там ему люди поведали, что битва тут была великая между Данилой Нечаем и польным гетманом Калиновским. Два дня бились, а на третий часть мещан, что были в замке, попробовали уйти тайно. Но Калиновский их заметил, загнал обратно и за ними вошёл в замок. Всех, кто был в облоге, ляхи вырезали, а троих оставили в живых: сотника тростянецкого, писаря Нечаева и какого-то татарина, что был у Нечая в служках. Очень хотел гетман самого Нечая захватить, но не получилось. Захватил только его тело, да и то без головы. Тело лежало в церкви замковой, и когда туда ворвались поляки, то были при нём брат покойника и батюшка, который читал Псалтырь. Брата Нечаевого порубили сразу, а батюшку к Калиновскому привели. От него и узнали, что Нечай, когда его привезли козаки в церковь, уже был обезглавлен. Голову искали долго, Калиновский даже награду пообещал тому, кто найдёт. Но так никто и не нашёл. Гетман польный очень разозлился, приказал тело разрубить на мелкие кусочки и бросить собакам. А батюшку отдал немецким найманцам на поругание. Те обложили его огнём, да так, посередине ходячего, и испекли, припоминая ему те муки, на которые обычно отдавали козаки священников их протестантских. Око за око, жизнь за жизнь, огонь за огонь. Из крепости живым никто не вырвался. И крепость Калиновский сжёг. Пленных с собой увёл. Говорят, в Варшаву к королю, как доказательство Нечаева разбоя. Всех побитых козаков свалили в ямы рядом с крепостью.
А Нечая бандурист любил и очень жалел о его гибели. И голову его сам искал, у людей спрашивал. Не нашёл. Никто ничего не знает. Когда погиб козак? Как голову потерял? Жалко Нечая до слёз. Отбил тот его от ляхов в Шаргороде этой осенью. Схватили его жолнёры, разбили бандуру, самому хотели руку отрубить и язык отрезать. А тут Нечай со своими козаками. Отбил, Господь упокой его душу на том свете. А дума? Так что дума? Сама сложилась. Как всегда. Несчастливое время, и земля наша несчастливая, и песни потому горестные.
Бандурист закончил свой рассказ, потянулся к кружке. Ему налили.
- Так, кобзарю, так. Земля наша горем народжена і в горі перебуває, – подал голос торговый человек. – Але чув я, що спаслися козаки. Не всі, а ті, хто поруч з Нечаєм боронився. Зачинилися вони в храмі Божому і три дні билися. А коли впав Нечай убитий, і брат його вже неживий був, то вирішили вони самі голову йому відрубати і вивезти, бо всього його не вивезли б від наруги. Так і зробили: тіло полишили на батюшку, щоб відспівував і поховав, а самі пробилися, і шукай тепер вітер у полі. Десь воно та знайдеться. Не пропаде.
- Можливо, ви, пане, і правду кажете, – сказал на это кобзарь, – але я вам розповів те, що люди мені передали і що сам чув.
- А от мені свояк мій шаргородський розповідав, так це вже те, що він своїми очима бачив, – вмешался в разговор один из вновь прибывших молодиков, – а я вже вам перекажу. Коли ляхи запалили місто і стали всіх рубати, то Нечай сів на коня і гайда направо і наліво песиголовців класти. Точнісінько, як кобзар співав. Та спіткнувся під ним кінь. Впав Нечай, і підвестися не встиг, як накинулися на нього ляхи з усіх боків. А що тут зробиш – він один, а їх – як гороху в клуні. Ніхто б не зміг. І я б не зміг. І ви б не змогли. Схопили його за руки й за ноги, тримають. Тут підскочив той пес Калиновський і відрубав Нечаю головоньку золотою шаблею. Та Нечай, хоч і без голови, але таки встиг ще двох чи трьох дістати, а потім і впав.
- І все? – спросил козачина, который распоряжался за столом.
- Усе. А що? – смешавшись, ответил оратор. – Я кажу те, що мені свояк казав, а я йому вірю!
- А я – ні! – повышая голос и приподнимаясь из-за стола, грозно отрубил козачина. И положил руку на рукоять сабли.
- То і що?! – как-то несмело повысил голос незадачливый сочинитель. – Так я, по-вашому, брешу?!
- Брешеш!!! – рывком выхватывая саблю из ножен, заорал козачина. – Не може того бути, щоб у цього стерва та золота шабля була!
- Самі ви брешете! А я правду кажу!! – смущённо, но громко ответил сочинитель. И уже значительно тише добавил, – а якщо і збрехав, то трішечки. Не зовсім золота, а, може, з позолотою.
- Отож, – снизив тон, миролюбиво сказал козачина и вложил саблю в ножны. – Не бреши більше, брате. Бо брехні я не люблю. Наливай!
- Налив би, так уже нічого немає, – с таким же миролюбием сказал сочинитель. И, взбадривая себя, нарочито грубо крикнул корчмарю: – Гей, жиде, неси сюди горілку. Бо від меду твого не тільки горлянка, а й дупа злиплася. Та поїсти товариству постав, що там у тебе є. Пелюстки4, м’яса, каші якоїсь, чи що. Давай! Швидше!
Изя, довольный тем, что конфликт сам собою уладился и погрома не случилось, быстро заставил стол напитками и разносолами, и застолье продолжилось в более мирном ключе.
Горилка сблизила козаков и развязала языки. Из застольного разговора Макар понял, что трое козаков-бражников были высланы в дозор из Мурахвы. Три дня объезжали окрестные дороги, а когда начали возвращаться в местечко, от селян услышали, что Мурахву уже занял Калиновский, и хода назад им нет. Что тут будешь делать? Подумали и решили подаваться на Винницу. Слышали они, что стоит там Богун со своим полком. И если бы не подвернулась им эта корчма, так давно уже были бы там.
Совсем другая история была у пятерых вновь прибывших. Стояли они со своей сотней в Шаргороде. И тут, откуда ни возьмись – ляхи. Окружили город, предложили мещанам сдаться на милость и выдать козаков, если такие есть. Шаргородские мещане, наслышанные о краснянском погроме, покорно открыли ворота и впустили жолнёров Калиновского. Козаков, правда, предупредили накануне, и сотня, по двое по трое, рассыпалась, кто куда. А они держатся вместе, потому что все из одного села, и покозачились разом, как только Хмель замирился с Варшавой. А до этого были такими же селянами, как и все в этом крае. Когда кордон установили, решили они сесть на коней и искать лучшей доли. Под паном да под ляхом какая жизнь? Срамота одна, канчуки да труд тяжкий. А козаки – люди вольные, свободные, удачливые. Собрались впятером да и подались в сотню. Воевать ещё не пробовали, только саблю научились держать и из пистоля стрелять, как нагрянули ляхи. Вот и двигаются теперь вчерашние селяне в сторону Буга. Там, говорят, козацкие полки стоят, а добрые люди им путь подсказывают.
- То ви, хлопці, селюки?! – удовлетворённо сказал заметно захмелевший козачина. – Отож і я дивлюся, що немовби наші, а як ближче придивишся – ні. Не козаки. І молоді ви, молоко мамчине ще на губах не висохло. А все туди ж, при шаблях та при пістолях. Та нічого, зробимо ми з вас козаків. Наливайте, браття, та вип’ємо за товариство наше.
Стол проворный Изя уже накрыл, и застолье начало набирать силу.
Макар понял, что ничего нового он больше не услышит, тихо отступил к задней двери и неслышно удалился в свою каморку.
Итак, если верить тому, что сказали козаки, и при этом отбросить всякие небылицы о геройстве Нечая и золотых саблях, то картина складывалась не очень утешительная.
Матвей погиб, батюшку сожгли немецкие ландскнехты, а тело Нечая скормил собакам Калиновский. Гавротинский, Житкевич и татарин – в полоне у Калиновского. Это похоже на правду. Из облоги живым никто не вырвался? А вот это вряд ли. Ведь жив же он сам, значит, и кому-то другому могло повезти. Не знал Макар такого случая, чтобы уничтожены были козаки все до одного, даже в самых жестоких и беспощадных битвах. Но самое главное – о джуре, которому Матвей передал голову брата, никто пока ни слова не сказал.
Осторожный стук в дверь прервал Макаровы думы. В дверной проём просунулась корчмарёва голова.
- Проше пане, – залепетал Изя, – але подумали мы с братом посмотреть, чи пан живой. Всю ночь пан спал, и всё утро спал. Уже вечер, а пан так и не сказал, будет он кушать, будет пить? Может, посмотрит пан бронь, что ему уже давно привезли? И коня, ой какого коня пану пригнали. Так пану надо посмотреть.
- Заходьте, добродії, заходьте, – как можно миролюбивее сказал Макар. – Я вже вдягнувся. Та невже вечір? Ото я поспав.
- Спит пан и спит себе, – не умолкал корчмарь, – мы со Шлёмой уже не знали, что его делать, и подумали, что надо посмотреть, проше пане.
- А хто там у вас п’є-гуляє, та ще і на бандурі виводить? – спросил Макар у протиснувшихся в каморку братьев. И добавил, указывая открытой ладонью в сторону доносившегося нестройного хора, – і співають непогано.
- Так пан уже видел, кто, – сказал Изя. – То те самые гультяи козаки, что и вчера, и позавчера. Четвёртый день мёд пьют. А сегодня ещё подъехали. И кобзарь пришёл. Теперь вместе пьют, но уже горилку. А что пан? Будет кушать, будет пить? Опять здесь или выйдет? Как пан скажет?
- Ти накажи, корчмарю, щоб мішок мій принесли з холодної. Та гаряченького чого-небудь посьорбати. А ми поки що підемо та подивимося, що там привезли.
Привезённое оружие Макара удовлетворило. Сабля была хорошей стали, пистоли и ружьё действительно немецкой работы. Понравился и конь, и под седлом хорош, и по выучке. С одеждой тоже дело продвигалось. Шлёма заверил, что подмастерья его работают даже глубокой ночью и завтра утром, на день раньше договорённого, всё пан получит. «От вранці і ви своє отримаєте», – сказал на это Макар и вернулся в свою каморку.
Наутро Макар проснулся д;света, наскоро позавтракал тем, что оставалось в его мешке от вчерашнего ужина, вышел в конюшню, пошептался с конём, заседлал.
Вернувшись в каморку, увидел, что на топчане Изя с братом уже разложили его обновки. Одежда пришлась впору, глаз у Шлёмы в самом деле был точный, руки – золотыми. «Ой-вей, – причмокивая, сказал Изя, – пан козак теперь весь, как новый грош». Макар кивнул, но промолчал, расплатился, как договаривались. Быстро собрал свои нехитрые пожитки, провиант. Братья помогли донести всё собранное до конюшни. Макар привязал дорожный мешок позади седла, сел на коня, махнул братьям, прощаясь, и, пустив коня шагом, выехал на шлях.

VII

Полковник Кальницкого, а с недавнего времени – и Брацлавского полка Вольного Войска Запорожского Иван Богун уже неделю как спал урывками, ел, что придётся, проводя в седле по целым суткам. Дозоры, разосланные вёрст на пятнадцать-двадцать по всей округе, пока присылали утешительные вести: не были замечены ляхи ни со стороны Шаргорода, ни со стороны Проскурова1, ни со стороны Бара, ни со стороны Староконстантинова2. Лазутчики, засланные Богуном в эти местечки задолго до событий в Красном, сообщали прямо противоположное: Калиновский, захватив Красное, Шаргород, Чернивцы, Мурахву, Садковцы и крепость Стена, активно готовится к новому походу, и на этот раз его цель – Винница. А это уже начало новой войны, которая по своему размаху будет намного серьёзнее, чем до Зборова.
Посланец от Хмеля сообщал, что ещё в сентябре прошлого года король польский Ян Казимир2 имел тайную беседу с папским нунцием4, во время которой обсуждал возможность нового похода. Папа римский через этого нунция передал королю освящённый меч и своё благословение. Потом – погром Нечаева полка в Красном вряд ли был волею случая. Это можно было бы списать на горячность Калиновского. Да и сам Нечай был далеко не ангел. Крушил шляхетские маетки и местечки без разбору, не оглядываясь на замирение. Сотник Степко, чудом вырвавшийся из Красного, на котором живого места не было, когда увидел его Богун, порассказал, как гуляли Нечаевы козаки по приграничью. Посланец гетманов недаром заметил, что Хмель, как услышал о гибели полковника брацлавского, только и сказал: «Долго искал свою долю Данила, вот и нашёл себе смерть бесславную, но заслуженную». Эх, Нечай, Нечай, и полк свой загубил, и сам голову потерял, и брата Матвея под лядские сабли подставил. А сколько козаков именитых Богу души из-за него отдали – не счесть. Только то и хорошо, что младший брат Иван5 живой и здоровый. Будет, кому род продолжить и славу козацкую не уронить.
Доверенный человек из стана Калиновского сообщал, что польный гетман приводит к присяге подольское поспольство. Местная шляхта и мещане, да и посполитые очень рады, что их старые паны возвращаются. Говорят, лучше иметь одного старого пана, чем терпеть дурь многих новых: каждый пришлый козак объявлял себя державцем6 их земель и распоряжался их жизнями, и они уже не знали, кому кланяться и как удовлетворять прихоти стольких новых господ. А не так давно тот же Калиновский послал грамоту Яну Казимиру, в которой писал: «За ласкою Божьею и высоким счастьем Его королевской Милости всё уже Поднестровье успокоено. Даже Стена гонор свой склонила – а не последняя была крепость в этих краях. И Ямполь со своими бунтовщиками, на величь и силу свою надежду поклавши, хорошо заплатил за свою непокору. А что та паскудная бестия Хмельницкий с Ордой всё ближе к войску нашему приступает, то приходится нам занять позицию в Виннице, как городе самом подходящем, и там этих монстров поджидать».
Все эти известия, сходившиеся к Богуну, тревожной вереницей крутились в его голове, заставляли в который раз сопоставлять и анализировать события, кружить без сна и отдыха по окрестностям, изучать местность, планировать варианты возможных боёв и обороны города. Винница была укреплена неплохо, и в замке винницком можно было выдержать не одну осаду. Не зря изучал Богун фортификационное дело и толк в оборонных укреплениях знал. Но здесь была одна закавыка: постоянно одолевали его просьбами именитые мещане – не подвергать город разорению. С этими же просьбами приходили к нему отцы и матери духовные – настоятели Братского и женского православного монастырей со своими братьями и сёстрами. Полковник козацкий просьбы выслушивал внимательно, но думу свою думал.
В том, что гоноровые ляхи на Зборовском замирении не успокоятся, Богун уверился ещё год тому. Уже год назад было понятно, что с подписанием мирного договора большая война только начинается. Скорые победы на Жёлтых Водах, под Корсунем и при Пилявцах опьянили козаков и обнадёжили население православной Руси. Всё, что называлось ляхом и жидом, всё, что подражало ляху и хотело быть паном или хотя бы выглядеть, как пан, в страхе бежало от накатывающейся волны козацкой мести и гнева народного. В православных местечках, сёлах и хуторах люди брали в руки топоры, косы и вилы и сокрушали ненавистное инородное. Не один православный модник, сдуру или в тщеславии своём нацепивший польский кафтан или щеголявший в жёлтых шляхетных сапогах, поплатился за такое щегольство своей жизнью. В одной поганой канаве заканчивали земной путь польские шляхтичи, жиды-арендаторы и свои отступники, потянувшиеся к иноземным пудрам, голландским кружевам и парикам парижским, которые через Люблин, Краков и Варшаву попадали в русские земли. Как только пошли поголоски о первых победах козацкого войска, враз запылало всё Поднепровье от Сечи до самого Киева и Чернигова, покрылись чёрным пеплом Вишневеччина7 и Уманщина8 от Лубен9 и аж до Збаража и Замостья, запахло гарью на Брацлавщине и в Галичине.
Отмщение за муки, захлестнувшее Киевские, Черниговские, Подольские и Полесские земли и доставшее в своём кровавом размахе до литовских и коронных земель Речи Посполитой, часто оборачивалось обыкновенной резнёй, насилием и разбоем. Причём, с обеих противостоящих сторон. Богун хорошо помнил, хоть память эта и не добрая, как козаки его полка, ворвавшись в какое-нибудь смешанное местечко, поднимали на пики и старого, и малого, если только эти старый и малый были не русской крови. Как предавали огню хутора польской и литовской шляхты вместе с несчастными жителями. Как без разбора возраста силой брали шляхтянок и жидовок, а потом без сожаления рубили им руки, отрезали уши, носы и перси, вспарывали животы. То же самое видел полковник и в отбитых от ляхов православных селениях. Польские жолнёры в отместку за поруганных матерей, сестёр, дочерей и невест так же поступали с православными, соревнуясь с козаками в надругании над мирными жителями.
Кровавое колесо взаимной мести попеременно катилось с востока на запад и с запада на восток, подминая под себя мирных католиков и униатов, не менее мирных православных и приверженцев Талмуда, и никто не в силах был остановить это гибельное движение. Ни козацкие сотники и полковники, ни польские ротмистры и воеводы, ни Хмель, ни сам король. Не могли остановить, да и не хотели.
Богун видел, как обезлюдели селения, как зарастали поля, как покидали люди насиженные места и бежали, куда глаза глядят и от поляков, и от козаков, – от войны. Но и не воевать было нельзя. Нельзя было больше терпеть той неправды, которую утверждали на родной Богуну земле польские воеводы и гетманы всех мастей. Да и свои отступники не уступали им в жестокости. Один Ярема Вишневецкий чего стоит! Даром что православного корня, а всем ляхам лях, всех палачей разом может за пояс заткнуть и такие мудрёные пытки выдумать, каких и в пекле не видывали. Под стать ему и Потоцкие, и Конецпольские10, и Лянцкоронские, и те же Калиновские. Все самовольно нахватали себе земель, да ещё и с людьми вместе, все люто ненавидят православных, а уж козаков как ненавидят, так и слов нет. Вот козаки и посполитые и платят им той же монетой. Ждать от ляхов и своих перевертней какой-то милости не приходится. С ними надо воевать, на силу отвечать силой, на кровь кровью, на смерть смертью. Бить их всех без пощады, и только!
Думы эти взволновали Богуна, он тронул шпорами холёные бока своего Ангела, конь обиделся, вскинулся свечкой и вынес всадника на крутой правый берег Буга.
Если встречать неприятеля, да так встречать, чтоб он сразу ощутил силу козацкую, чтобы в первом же столкновении понял, что имеет он дело не с быдлом, которое можно канчуками разогнать, и не с хмельною толпою, которую можно одним блеском лат золочёных да грозным видом крыльев заплечных испугать, если встречать пышное панство с их геройским гетманом, так только здесь. На этих склонах приготовит он, Богун, полковник кальницкий, достойную встречу. Надолго должны они запомнить, как ходили на Винницу, как хотели ремней из козацких спин нарезать да Божий город с землёй сравнять.
Внимательно осматривая крутые склоны древней русской реки, Богун, сдерживая разгулявшегося Ангела, пустил его шагом, поехал вдоль берега. Сотня, сопровождавшая своего полковника, держалась поодаль. Козаки знали, что не любит он их близкого присутствия во время таких раздумий. И потому, даже увидев, что по шляху, ведущему из глубины Подолья и обрывающемуся у летнего перевоза, к полковнику стремительно приближается какой-то всадник, козаки посмели только немного сократить расстояние.
С вершины бугских круч, насколько хватало глаз, открывалась широкая панорама на всё необозримое пространство, и Богун давно заметил всадника, который, не жалея коня, летел по мёрзлому шляху, а на последней полуверсте перешёл на бодрую рысь. Поджидая верхового и оценив его опытность, полковник козацкий поднял правую руку с зажатой в ней плетью. Тот, поравнявшись с Богуном, осадил коня, огладил его взмыленную шею, выровнялся в седле, снял шапку и, прижав её к сердцу, чуть наклонил голову.
- Щиро вітаю Вашу милість пана полковника! – спокойно произнёс всадник, как будто и не он ещё миг назад бешено скакал по шляху.
Богун вгляделся в лицо всадника и, узнав, сдержанно улыбнулся, перебросил плеть в левую руку, протянул открытую ладонь для крепкого козацкого рукопожатия. Обниматься и челомкаться не любил и никогда этого не делал.
- Звідки це ти, Макаре, та ще й такий пишний? Чи не на тому світі тобі так обличчя розмалювали, одягли, причепурили та до нас випустили? – приветствовал Богун Макара Сухого, с которым несколько раз встречался на военных дорогах и знал как одного из Нечаевых помощников.
- Майже так, – ответил Макар, – але зараз часу немає про себе розповідати. Ляхи на тебе сунуть, пане Іване. І з боку Шаргороду, і з Браїлова, і від Бару. Думаю, завтра вранці тут будуть.
- Ну, що ж. Це вже добре, завтра – не сьогодні. У нас до такої зустрічі майже все є. Привітаємо гостей довгоочікуваних та почастуємо, як слід. Ми – люди гостинні, – со спокойной уверенностью сказал Богун. – Та час гаяти, дійсно, не будемо. Поїхали.
Козаки тронули коней, те пошли рядом. Когда поравнялись с сотней, Богун отдал короткий приказ сотнику: скакать во весь опор в лагерь и предупредить полковую старшину о том, что будет рада.
- Розповідай, козаче, де тебе носило і що виносило? – обратился с далеко не праздным вопросом Богун к Сухому, когда сотник ускакал выполнять приказ, и сотня опять поотстала. – Розповідай, бо потім часу не буде.
Рассказ Макара Богун слушал внимательно, не перебивая и не задавая вопросов, сравнивая про себя то, что узнал раньше от израненного Степко, с тем, что говорил Сухой.
Макар коротко пересказал те события в Красном, участником которых ему довелось быть, рассказал о мародёрах, о том, что происходило в Изиной корчме. Поведал и о том, что в тот же день, когда покинул корчму, к вечеру уже под Сутисками встретил людей православных, которые бежали из родного села от ляхов. Они-то и сказали, что занимают Сутиски и окрестные сёла под ночной постой хоругви Калиновского. А за ними идут без числа и ополченцы брацлавского воеводы Лянцкоронского, и жолнёры Николая Киселя11 – старосты черкасского, и стольника из Новгородка пана Мелешко. Так что сила собирается немалая, и противостоять ей будет совсем непросто. По всему видно, объявил Ян Казимир посполитое рушение и начинает большую войну в отместку за Зборовский свой позор.
Выслушав Макара, Богун оглянулся на сотню, махнул рукой, подзывая приблизиться, и когда козаки подскакали, сказал: «Поспішаймо, хлопці, бо справ багато». Всадники спустились с кручи, пересекли Буг по ещё крепкому льду и, поторапливая коней, вихрем пролетели по улочкам Старого города в сторону Иезуитского монастыря.
Иезуиты и поселившиеся несколько позже рядом с ними доминиканцы бежали ещё три года назад – выкурил их Максим Кривонос12, вечная ему память, не только из Винницы, но и вообще с Подолья. А вот обители их, неплохо укреплённые, остались в целости. И именно на их стены Богун очень надеялся. Особенно на обитель отцов-иезуитов. Поэтому и распорядился с самого начала винницкого стояния разбить главный лагерь козацкий не в городском замке, а под стенами монастырскими. И всё это время укреплял обитель иезуитскую, стянул со всего города пушки и лично выбрал места их расстановки, заставил козаков вырыть валы земляные по всему периметру, обновить и углубить ров, перебрать ворота, очистить колодец и заложить все окна, которые были шире бойниц. Но этого было явно недостаточно. Была у Богуна ещё одна задумка, и о ней до поры он ни то что никому не говорил, но и сам без нужды не вспоминал. И вот оно, время, вот она, нужда. Благо Господне, что зима в этом году долгая, снег ещё лежит на полях, лёд на реке таять и не думает, и морозы стоят крепкие, особенно по ночам. И появился наконец человек, которому можно довериться.
Макара Сухого Богун знал не так давно, с начала святой войны. Но с первой же встречи, когда увидел, как доверительно с ним разговаривает Нечай и кивает согласно, понял, что козак этот толк в ратном деле знает, и не без головы, и молчун. Значит, ему и воплощать главную задумку полковника кальницкого.
Так решил Богун, и не потому он выбрал Макара, что не доверял своей старшине полковой и сотникам, а потому, что дело требовало особой скрытности и тайны. А чем меньше у козака знакомцев, побратимов и товарищей, тем меньше и разговоров. Да и вопрос о доверии тоже не лишний, чего уж тут душой кривить. Богун хорошо помнил, как закончили свой боевой путь мученик Северин Наливайко13 и непутёвый, но отчаянный гетман Бородавка14, кто схватил Ивана Сулиму15 и отдал ляхам на четвертование, как реестровая старшина связала Павла Бута16 и старого Томиленко17 и тоже предала их ляхам на казнь. Богун хорошо знал, что за своими вождями, гетманами и кошевыми козаки идут в блеске побед и лучах славы. Но стоит вождю ошибиться, стоит совершить промах или просто по невезению своему завести козаков в ловушку вражескую, как его голова сразу становится разменной монетой для выкупа козацких жизней. Так и расплачивалось товарищество головой Наливайко под Лубнами, головой Сулимы в Кодаке, головами Павлюка и Томиленко в Бобровнице. Богун хорошо учился в черниговской братской школе и историю козацкую знал. И всегда помнил.
И ещё одно, и самое главное – надо сразу, в первом же столкновении хоть немного уравнять силы. В кальницком полку три тысячи сабель козацких. Остальные вояки – пришлые из окрестных сёл и местечек. Хотя их и подучили за месяц, но пороха они ещё не нюхали. А у Калиновского тысяч пятнадцать опытных жолнёров, да ещё наёмники – ландскнехты со всей Европы. Сброд, конечно, но рубаки отчаянные и гордые своей кровавой работой. Поэтому и необходимо сразу же победить, победить быстро и наглядно, и при этом нанести противнику ощутимый урон.
В лагере Богуна ждало подтверждение Макаровых слов. Вернулись козацкие дозоры с шаргородского и барского шляхов. Их донесения были тревожными: соединились войска Калиновского с ополчением воеводы Лянцкоронского и готовятся двинуть на Винницу. До смерти перепуганный молодой жолнёр из хоругви Николая Киселя, которого добыли дозорцы в качестве языка недалеко от Сутисок, рассказал, что воевода брацлавский рвётся в бой, а Калиновский, отягощённый обозами с добром, собранным со всего Подолья, склоняется к медленному маршу на Винницу. Лянцкоронского в его нетерпении поддерживают «его мосць пан Кисель и пан стольник з Новгородка». Так что его хоругвь получила приказ выступать засветло. С ними идёт и полк гусар Калиновского, а сам его милость пан польный гетман тоже выступает, но позже. Может, через день, может, через два. Большего от языка Богун не добился. Тот только лил слёзы и просил оставить в живых, потому что он очень, очень хочет жить, а в жолнёры пошёл, потому что пан Кисель приказал, а как было не пойти, если пан приказал. Такой есть порядок и такие правила.
Богун распорядился продержать пленного два дня, а потом отпустить. Он не подвергал пленных пыткам и не приказывал убивать, если к тому не вынуждали обстоятельства.
На старшинскую раду Богун Макара не позвал. Пусть отдохнёт козак. У него будет своя задача и свой тяжёлый день.
Рада прошла спокойно и по-военному быстро. Богун сразу же объявил, что козацкий лагерь свёртывается и переносится в иезуитский монастырь. В связи с этим полковой обозный18 получил приказ немедленно стянуть все припасы за муры, выдать сотням харч и фураж на день, остальное сложить в монастырских складах и вести строгий поденный учёт. Полковой гармаш19 до полудня должен был лично проверить состояние каждой пушки, каждого заряда, ещё раз пересчитать большие и малые ядра, количество картечных зарядов, разместить боеприпасы на стенах в необходимом количестве, обустроить в монастыре пороховой склад и к полудню доложить Богуну. Полковой есаул20 должен был лично проверить боеготовность каждой сотни, вплоть до того, как подкованы лошади и достаточно ли пороха в пороховницах, отобрать из каждой сотни по двадцать охочих первыми встретить неприятеля и представить их полковнику сразу после полудня. Полковой писарь21 был отправлен с отрядом козаков в город объявить мещанам, что к вечеру полковник кальницкий ждёт всё население мужеского пола на правом берегу Буга напротив Старого замка. Мещане должны поставить пятьдесят возов навоза да пятьдесят возов сена. Каждый из жителей должен иметь железную пешню и ведро. Много ещё всевозможных поручений получила полковая старшина и тут же отправилась исполнять порученное.
Богун позвал к себе Макара Сухого и повёл в свою палатку.

VIII

Станислав Лянцкоронский, воевода брацлавский, наследник древнего рода, широко известного в Речи Посполитой своими мирными и ратными трудами, откровенно презирал не только козаков, но и всю эту новую шляхту, совсем недавно, каких-нибудь сто или двести лет назад вылезшую из той же схизматской грязи. Все эти Острожские, Вишневецкие, Кисели. Кто они есть? Что их предки сделали для короны? Для Польши? Да и были ли у них предки? До дьябла вшистких!
И этот выскочка, Калиновский. Что он без него, без Лянцкоронского? Без его жолнёров, без его гусар? Под местечком Стена этот польный гетман чуть не погубил всё войско. Хлопы и войт их хлопский прикинулись покорными, вышли навстречу, упали в ноги и сказали, что крепость сдаётся. Калиновский повёл хоругви без острастки в нижний город, и тут со всех сторон стрельба и смерть. И если бы не ударил он, Станислав Лянцкоронский, хлопам в тыл, кормил бы польный гетман ворон.
А верхний город и сам замок как добыли? Сколько жолнёров и шляхты знатной сложило свои головы при штурме. Два дня ходили на муры. И всё без толку. Одно слово – Стена. И только его, Лянцкоронского хитростью, вошли в крепость. Это он посоветовал Калиновскому отозвать войска и сделать вид, что отходят они спешно назад, на Чернивцы, а обоз оставить под городскими мурами. Долго не соглашался польный гетман, не хотел рисковать награбленным. Но под конец пересилил себя, согласился. И когда мещане после отхода войска открыли ворота и набросились на возы, полные всякого добра, вот тут-то и выскочили из засады гусары. Вырубили всех, даже тех, кто падал на колени и выкрикивал слова присяги на верность.
И что же написал этот безголовый кнур Калиновский в своей реляции подканцлеру Радзейовскому1 в Варшаву? Только он взял Стену, только он успокоил всё поспольство на Побужье, только он приводит к присяге и послушанию короне мятежное хлопство. Он, единый. А что эти хлопы ему дули крутили и голые дупы показывали, пока он, Станислав Лянцкоронский, им руки поганые не отрубил и дупы кровью их пёсьей не окрасил, так об этом – молчок.
Ну, да ничего. Пусть пан гетман пыжится. Может, так раздуется от мнимой гордости, что лопнет. Он, воевода брацлавский, не какое-то там Красное или Стену, а Винницу добудет. Не какого-то гультяя Нечая, а самого Богуна возьмёт и отправит на цепи в Варшаву. Вот тогда и поглядим, кто отчизне служит, а кто только и способен, что пьяных хлопов бить, да при этом ещё и карман свой набивает. Вот тогда и поглядим.
Лянцкоронский направил коня к обочине, встал на пригорке. Мимо шло его воинство. В авангарде покачивались белоснежные крылья гусарских хоругвей, их латы блестели в лучах восходящего солнца и предвещали победу. За ними ряд в ряд шла брацлавская шляхта со своими хоругвями. Каждый шляхтич стремился посадить воинов на лошадей одной масти и одеть в одежды одного цвета. Так что эта часть колонны вначале была тёмно-коричневой, потом красно-синей, потом бардовой, потом песочно-жёлтой, потом густо-зелёной, потом ещё Бог знает какого цвета и напоминала весёлую круговерть рождественских карнавалов. Для шляхты война – испокон веков праздник.
За шляхтой шли ополченцы – рушенье посполитое2, собранные из подольских местечек и весей, одетые, кто во что горазд, и вооруженные, кто на что сподобился: от фитильных дедовских пищалей до новейших кремнёвых ружей чешской работы. Середину колонны составляли хоругви Николая Киселя и Мелешка новгородского. Эти своей одеждой и вооружением точь-в-точь походили на реестровых козаков, какими они были до бунта. Замыкали шествие ландскнехты-наёмники, разодетые в широкоплечие, суженные к талии камзолы, поверх камзолов были наброшены тяжёлые, подбитые мехом плащи, высокие ботфорты подпирали торчащие из нижней части одежды разноцветные гульфики. Воевода брацлавский как-то поинтересовался, почему ландскнехты выставляют напоказ именно ту часть туалета, которая вызывает оживление среди простолюдинок и возмущение у дам в порядочном обществе. И получил невозмутимый прямой ответ: гульфик – символ силы и доблести уважающего себя ландскнехта, а дамы из общества только притворяются, а на самом деле жаждут случки, как полковые кобылы. Завершали этот наряд широкополые шляпы с перьями, надетые поверх вязаных шапочек овечьей шерсти.
Воевода улыбнулся своим мыслям. Шествие его порадовало. Воины шли весело, целеустремлённо. Воевода тронул коня. Окружавшие его служки высоко подняли штандарт, на котором был изображён родовой герб Лянцкоронских: на бирюзовом щите белый лев, изрыгающий огонь. Штандарт развернулся под порывом ветра. Лев прыгнул вперёд. Навстречу славе.
В полуверсте от винницких предместий Лянцкоронский приказал гусарам развернуть строй. Дозоры, высланные наперёд, сообщили, что козаки стоят в городе беспечно, кашу варят. Только один небольшой отряд разъезжает по правому берегу Буга, и то вдоль самой реки, не выходя на кручи.
По флангам гусарского строя, развернувшегося широким полумесяцем, воевода поставил всадников Николая Киселя и пана Мелешко. За строем гусар, с интервалом в четверть версты, должна была идти шляхта. Ополчение и ландскнехты замыкали наступление, оберегали тылы. Сам Лянцкоронский решил идти с гусарами в первых рядах.
Воевода выехал вперёд гусарского строя, оглянулся на своё воинство. Три тысячи конных да почти столько же пеших шли за ним, повинуясь его и только его воле. Он вытащил дедовский палаш, махнул им от плеча вперёд и вверх. Земля вздрогнула от ударов копыт и понеслась навстречу.
Неожиданно на левом фланге показалась большая группа конных козаков. Они выскочили из-за круч как раз в тот момент, когда гусары начали придерживать коней, подготавливаясь для спуска к замёрзшему Бугу. Козаки с отчаянием смертников врезались в строй гусар, завязалась сеча. Кисель со своими черкассцами развернулся и ударил во вражеский фланг. Козаки, не выдержав флангового удара, бросились наутёк, пробились обратно к реке и скрылись в каком-то яру. Николай Кисель и гусары с левого фланга, воевода Лянцкоронский из центра, пан Мелешко с правого фланга рванулись за неприятелем, взлетели на кручи и начали спускаться к Бугу. Лошади скользили на обледеневших склонах, оседали на крупы, падали, ломали ноги, давили всадников, стремительно съезжали на брюхе к речной кромке, их выносило на лёд. Уцелевшие всадники поднимались, вновь садились на уцелевших лошадей, выравнивали строй.
Козаки начали выбираться на противоположный берег, когда Лянцкоронский, Кисель, Мелешко, охваченные охотничьим азартом, увлекли за собой гусарские хоругви, растянувшиеся вдоль береговой линии. Противник был рядом, лёд был крепким, всадники пришпорили лошадей и достигли середины реки.
Первым провалился Николай Кисель. Со всего маха влетел в полынью. На него свалился скакавший следом воевода брацлавский. Гоноровый пан Мелешко, летевший галопом несколько слева и сзади, ушёл под лёд вместе с десятком следовавших за ним гусар. То там, то здесь, по всему широко развернувшемуся гусарскому строю крылатые всадники целыми группами оказывались в ледяной воде и, взмахнув белоснежными крыльями, стремительно уходили на дно.
Лянцкоронскому повезло. Скакавший вплотную за черкасским старостой, он обрушился на Киселя. Копыта его коня опустились Киселю на голову. Шея черкасского старосты хрустнула, и голова его повисла на шее, как спелое яблоко на переломленной ветке. Конь взбрыкнул и выбросил уже мёртвого всадника на край полыньи. Лянцкоронский, проваливаясь в бездну, успел схватиться рукой за хвост коня киселёвского, который без всадника удержался на поверхности и барахтался у противоположной кромки широкой полыньи. Трое служек, всюду и даже в бою обязанные под страхом смерти следовать за своим паном и вместе с ним оказавшиеся в воде, неимоверными усилиями вытолкали Лянцкоронского на лёд. Но сами выбраться уже не смогли. Холод и ледяная вода, которой они нахлебались, спасая воеводу, сделали своё дело и приняли к себе.
Лянцкоронский, вновь оказавшийся на этом свете, отполз от полыньи на безопасное расстояние, поднялся на колени. Картина, которая открылась ему, леденила душу. На высоком берегу, не решаясь спуститься и ступить на лёд, в молчаливом оцепенении стояла брацлавская шляхта вперемешку с ополченцами и ландскнехтами. К ним со стороны реки, кто ползком, кто во весь рост двигались единицы уцелевших гусар. Воевода оглянулся на реку. Противоположный берег был усыпан козаками и винницкими мещанами. Они тоже стояли неподвижно и молча, наблюдая за трагедией. Воевода перевёл взгляд на многочисленные полыньи. Они были пусты. Только комья навоза да клочки сена крутились в небольших речных водоворотах3.
Воевода брацлавский поднялся с колен и побрёл к своему воинству.
Иван Богун стоял на возвышении под стенами винницкого замка. Ангел под ним бил копытом мёрзлую землю. Богун видел, как гусары появились на кручах, как козаки-охотники, возглавляемые Сухим, смешали неприятельские фланги и, ввязавшись в бой, вовремя сумели отступить, пронеслись по ледяным проходам, оставленным с вечера между полыньями. Сухой с козаками свою задачу выполнили на славу – увлекли за собой заносчивого Лянцкоронского и гордых его гусар. Видел Богун, как сработала придуманная им ледяная ловушка, и ничего не подозревавшие гусары сотнями уходили на дно. Видел, как замерла польская шляхта и пехота и, не решаясь помочь тонущим, топталась на месте. Сделали своё дело и бугские кручи, которые полночи обильно поливали речной водой винницкие мещане. К утру все съезды к реке превратились в ледяные горки, покалечившие не один десяток крылатых всадников и их коней. Сработали и хитроумные многочисленные полыньи, прорубленные ночью от середины Буга и почти до самого берега по всему фронту. Не зря выжидал Богун, когда покроются они тонким льдом, не зря приказал припорошить их навозом и сеном.
Иван Богун знал, что Лянцкоронский после ледяной купели будет долго приходить в себя. Но потом…
Потом всею силою обрушится на него, на его козаков. А значит, на город, на замок, на мещан. Поэтому ни Старый город, ни замок Богун решил не оборонять. Мало у него для такой обороны сил. Людей потеряет, а в Винницу поляки всё равно войдут. Тремя тысячами козаков всех подходов и дыр не прикроешь. Да и Калиновский скоро объявится. Поэтому, расставив по всему берегу сторожевые отряды, Богун поскакал в монастырь.
Станислав Лянцкоронский, выбравшись на берег, быстро взял себя в руки. В чрезвычайных обстоятельствах в нём просыпался воинский опыт его дедов и прадедов, их отвага и рассудительность. Они-то и подсказывали нужные решения воеводе брацлавскому. Первое, что он сделал – приказал войску отойти за кручи, разделиться на две половины и каждой занять позиции выше и ниже по течению Буга в винницких предместьях. Богун слишком умён и опытен, чтобы выступать на два фронта. Потом он разделся догола, облился из ведра горилкой и приказал растереть себя докрасна. Во время этой процедуры отправил вестунов к Калиновскому с известием о постигшей его неудаче и просьбой как можно скорее идти на помощь. Так и наказал передать: ясновельможный пан гетман, гибну! Спасай! При других обстоятельствах он не стал бы унижаться и просить подмоги. Скорее, язык бы себе откусил. Но желание взять Богуна, взять этого хитрого схизматика4, победить, это желание было сильнее шляхетского гонора. И понятно, что достичь этой цели он, Станислав Лянцкоронский, без Калиновского, без его жолнёров уже не сможет. За горячность на войне надо платить, вот он и заплатит своей гордыней. И ещё он знал, что Калиновский ни за что не станет спешить, если его просто попросить о помощи. А если он получит нижайшую просьбу, просьбу, смысл которой возвеличит польного гетмана и, одновременно, унизит просителя, вот тогда он поторопится и поторопит войска. На крыльях полетит, чтобы только вся Польша узнала о том, как он значителен и важен.
На этот раз Лянцкоронский в своих расчётах не ошибся. Богун, получив известие о том, что ляхи с двух сторон вошли в предместья, удовлетворённо улыбнулся, как будто именно этого и ожидал от воеводы брацлавского, и призвал всех мещан уходить из города по восточным шляхам на Липовец5. А те, кто хочет принять участие в обороне – пусть собираются в монастыре иезуитском.
Калиновский, получив униженную просьбу воеводы брацлавского, тоже улыбнулся, и улыбка его была крайне самодовольной. Потом собрал в своей палатке всех начальствующих в войске и приказал идти к Виннице скорым маршем.
Иван Богун отдавал себе отчёт в том, что держать оборону, даже за неприступными монастырскими стенами, будет трудно. Слишком мало у него людей. Слишком сильны и опытны в осадных делах воевода брацлавский и польный гетман. А после первой неудачи, после понесённых потерь они будут ещё и трижды осторожны. Держаться козаки смогут, но не вечно. Провианта и фуража, без подвоза, по докладу обозного должно хватить, при известной экономии, на месяц. Пороха, ружейных пуль и пушечных ядер, как заверил гармаш, примерно настолько же. А вот хватит ли у козаков терпения – вопрос. Они будут борониться и стойко переносить все тяготы осадного положения, если у них будет надежда на благополучный исход, на победу. Победить же в этой ситуации – значит не только отсидеться за стенами, но и отогнать от этих стен ляхов. А как отогнать? Своими силами невозможно. Нет таких сил. Значит, надо сейчас же отрядить гонцов к Гетману в Чигирин. Снарядить посыльных, пока осада не началась, и кольцо осадное не замкнулось. Надо немедленно известить гетмана о том, что поляки нарушили мир и идут на него. Иначе все тут головы положат Калиновскому на радость, а козаки потеряют Брацлавщину.
Богун усадил полкового писаря за составление послания и велел козакам позвать Макара Сухого.

***

Под вечер того же дня Мартин Калиновский подходил к Виннице. Войска продвигались к городу по обоим берегам Буга. Под началом польного гетмана было двадцать тысяч жолнёров. За войском вот-вот должна была подойти и артиллерия. Мартин Калиновский был полон решимости продемонстрировать всей Речи Посполитой, всей коронной, всей литовской и всей русской шляхте, как надо усмирять бунты и карать бунтовщиков. Так карать, чтобы не только у мятежных хлопов, но и у их детей, и у детей их детей не могла возникнуть даже мысль о непокорности короне. Хлопы всего Подолья уже ощутили эту кару на своей шкуре и теперь знают, что их место в стойле. И вернул их в стойло он, Мартин Калиновский. Не лишним будет и этого дурня Лянцкоронского поставить на место. Таких вояк погубил, воевода, пся крев. Оттого отчизна и в беде, что в сенате такие никчемы заседают. Сенатор Лянцкоронский! Ни воевать, ни воеводством своим управлять толком не может. Или этот ещё: воевода киевский, сенатор Адам Кисель. Миротворец, курву мать! «Хлопов не бейте, схизму уважайте, козакам привилеи отдайте. Речь Посполитая им мать, а не мачеха». Чёрт знает что говорит, слушать противно. Быдло должно знать своё ярмо и своё корыто!
Калиновского от таких мыслей передёрнуло, он пришпорил коня и вырвался вперёд колонны.
На правом берегу Буга у городских предместий польного гетмана встречал Станислав Лянцкоронский с большим эскортом. Гетман подал воеводе холодную, как лёд, руку. Намеренно подал так, как хозяева подают своим слугам для поцелуя. Воевода, склонив голову, чуть пожал фаланги сомкнутых пальцев и последовал за гетманом.
Предместья Винницы и Старый город поляки заняли без боя. Часть войска, следовавшего по правому берегу, без препятствий перешла на левый, и жолнёры начали разбивать осадный лагерь. Калиновский, продвигавшийся по правому берегу, отдал приказ двинуть через реку ландскнехтов и провести разведку боем в городской черте. Ландскнехты беспрепятственно прошли по винницким улочкам до самого замка. И только здесь, на рыночной площади, наткнулись на плотный ружейный огонь, который вели засевшие за замковыми стенами козаки. Залпы из сотен ружей следовали один за другим с удивительной скоростью и косили ландскнехтов, как траву на сенокосе. Те, потеряв половину воинов, отошли от замка, растеклись по близлежащим домам и занялись не менее привычным для себя делом – грабежом.
Калиновский, больше не надеясь на ландскнехтов, двинул в город пехоту, следом за ней шляхту и ополчение Лянцкоронского. Брацлавский воевода, стремясь выполнить поручение гетмана наилучшим образом, обложил замок со всех сторон и приготовился идти на штурм.
Калиновский приказал кавалерии оставаться в городских предместьях и выслать конные разъезды по всем левобережным шляхам, а сам с тремя хоругвями отправился к замку.
Лянцкоронский в это время ломал голову над тем, как же ему штурмовать эту винницкую твердыню и добыть засевших в ней схизматиков. И уже почти придумал, когда появился польный гетман. Воевода чётко доложил обстановку и начал было излагать план штурма, но Калиновский, бесцеремонно прерывая его, сказал: «Подожди, пан сенатор. Не так быстро. Пойдём, посмотрим поближе на эту твою твердыню. Да кое-кого из хлопов попробуем выманить из-за муров. Может, что и разглядим получше».
Он подозвал к себе хорунжего своего пана Рогальского, который считался непревзойдённым острословом и мастером бранной перепалки, и что-то шепнул тому на ухо. Тот подобрался к двухэтажному дому, который ближе всех стоял к замковым воротам, подошёл к окну на втором этаже, разбитому козацкими пулями, и прокричал: «Гей, схизма! Слезай с горшка, хватит воздух портить от страха. Провоняли всё своим дерьмом. Выходи, говорить будем!»
В замке молчали.
Выждав паузу, пан Рогальский продолжил: «Так вы, быдло чертячье, не только обделались, но и языки свои в дупы грязные спрятали. Так достаньте, а то резать их будет противно».
Из замка – ни слова.
Пан Рогальский высунул из окна голову, посмотрел на стены. Там – никакого движения.
Пан Рогальский спустился на первый этаж, достал белый платок и, помахивая им, вышел на площадь. «Гей, Богун! Выходи, не бойся! – крикнул во всё горло хорунжий. – Ясновельможный пан гетман говорить с тобой будет!»
В замке – ни звука.
Из домов, окружавших рыночную площадь, начали показываться жолнёры, осторожно выходили на открытое пространство ополченцы, подгоняемые шляхтой. Потом вышли и шляхтичи. Некоторые из них, демонстрируя собственную удаль, подходили под самые стены, пытались открыть ворота, мочились на них.
В замке – гробовая тишина. Ни движения, ни звука.
Наконец на рыночную площадь выехал сам польный гетман. За ним на почтенном расстоянии следовал воевода брацлавский.
Калиновский медленно проехался вдоль стен, подъехал к массивным замковым воротам и, уставившись на них, очень тихо, растягивая слова, выговорил: «Ку-у-урву ма-а-ать, пся крев».
Его мосць польный гетман давно понял, что Богун обвёл его вокруг пальца. С того самого момента, когда на первую же тираду Рогальского из крепости не прозвучало ни слова, Калиновский потерял интерес к штурму. Козаки никогда не оставляли обидных слов без ответа. И если промолчали, значит, – их просто нет в крепости. Положили половину швабов6, – вон они, валяются, дохлые, по всей площади. Положили, и ушли спокойно. Как только ландскнехты занялись грабежом, так козаки и ушли. И всё проклятый Богун, его выдумки, его игра. Схизматик чёртов, но надо отдать ему должное, вояка вправный. И к дьяволу теперь этот замок, зачем он?
Калиновский, окончательно уверившись в том, что замок пуст, безразлично приказал: «Пороху сюда, высаживайте браму на воздух».
Польское войско, так и не успевшее разбить лагерь, двинулось по обеим сторонам реки к винницким холмам и обложило их со всех сторон. И со стороны острова Кемпа, взяв под контроль единственный мост, который связывал берега реки, и со стороны Якушинских ворот, и со стороны нового рынка, и со стороны Старого города.
Иван Богун, изрядно потрепав поляков и оказавшись в неприятельском кольце, стянул все силы в иезуитский монастырь. Последним в монастырские ворота вошёл отряд из пяти сотен козаков во главе с полковым есаулом. Отряд, которому было поручено засесть в винницком замке и ружейным огнём выбивать польскую пехоту. Но не увлекаться боем, а при первой же возможности уходить.
Богун с Сухим только начали разговор, когда есаул кальницкого полка прибыл с докладом. Ляхи заняли нижний город, вошли в замок и продвигаются к монастырю. Другая часть польского войска укрепляется на левом берегу, отрезая Винницу от Гетманщины.
- Ну що ж, Макаре, – обратился Богун к Сухому, – довго розмовляти не будемо. Бачиш, ляхи не дають. Бери мою цедулу7 та поспішай до Гетьмана. Без допомоги ми не вистоїмо. Прямуй на Чигирин, а там знайдеш.
- Усе зроблю, пане полковнику, – ответил Макар, принимая послание и пряча его на груди. – І день, і ніч поганяти буду, а до батька Хмеля дістануся.
- Козаків тобі багато дати не можу. Вибач. – Улыбнулся Богун. – Сам бачиш, тут вони потрібні. Вибрав я тобі для пошту8 десять молодців. Бери їх, та вирушайте негайно, бо ляхи шляхи перетнуть.
- Десять – це забагато, – ответил на это Макар. – Візьму двох. Та коней ще виберу. Вони вам за мурами ні до чого. А нам щоб по два на кожного. Так скоріше буде.
- Дивися сам, козаче. Твоя справа, тобі й вирішувати. Вирушайте. Помагай вам Бог та храни вас Мати Божа Богородиця.
Богун крепко пожал руку Макару и, когда козаки взлетели в сёдла, перекрестил.
 

IX

Дорога на восток, дорога из Винницы в Чигирин1, пролегала по тем землям, которые по условиям Зборовского мирного договора были отданы в управление козакам и их Гетману лично.
Как только это произошло, Киевское, Черниговское и Брацлавское воеводства Речи Посполитой со всеми польскими или ополячившимися воеводами, старостами, подстаростами и судьями2 как бы перестали существовать. И земли были те же, и Адам Кисель, старший брат старосты черкасского, во всех посланиях именовал себя воеводой киевским. И Иеремия Вишневецкий всё ещё титуловался как «князь на Лубнах и Вишневце». И все остальные воеводы и князья, каштеляны, стольники, стражники, подскарбии и подкомории сохраняли свои звания, привязывающие их к украинным русским землям Речи Посполитой. И Киев стоял на своём исконном месте, там же был и Брацлав3, и Чернигов4, и ничего этого у Короны уже не было. Не было ни владений, ни подвластного ей поспольства5, ни былой власти.
Теперь эти земли народ православный называл землями Гетмана, Гетманщиной6. На всём великом пространстве древних русских лесов и степей, на обширной былинной территории от Днестра до Десны и от Запорожья до Припяти Богдан Зиновий Хмельницкий, бывший писарь реестрового козачества Его Милости короля Польского, а ныне – Гетман всего Войска Запорожского, или, как он сам себя называл, «по воле Божьей самовладец и самодержец Русский», – утверждал свою волю и свою власть.
Огромная держава, самая большая в Европе, держава, объединившая великие народы, держава, б;льшую и самую плодородную часть которой составляли исконные русские земли7, земли святой Руси Киевской, эта держава разваливалась.
Энергия этого развала зародилась и вызревала в давнем историческом времени, когда великие собиратели русских земель и охранители веры, положив все свои сила на создание православного мира и труды ратные, один за другим уходили на вечный покой в миры иные.
Владимир Святославич, Великий князь Киевский, впоследствии Владимир Великий и Владимир Святой, ещё будучи во язычестве имел семь жён и одиннадцать законнорождённых детей. Кроме этого, как говорит «Повесть временных лет»8, у него было триста наложниц в Вышгороде, триста в Белгороде, двести в Берестове, а значит, и ещё дети. Так что власть, з;мли, веру, весь созданный им огромный русский мир было кому передавать в наследство. Вот только наследники оказались неправедными и долго не могли им распорядиться во благо подданных. И тому были свои причины.

Владимир Святославич, расправившийся со всеми своими братьями, взявший в жёны вдову убитого им брата Ярополка, убивший полоцкого князя и изнасиловавший его жену Рогнеду на глазах своих дружинников, Владимир, поощрявший человеческие жертвоприношения в Киеве, этот бражник и развратник, варвар и грешник после крещения своего спровоцировал первый всплеск энергии великого созидания и, одновременно, великого раскола. О Руси времён Владимира Святославича узнала вся Европа, к ней потянулись все христианские народы, под её защиту, волей или неволей, отдавали себя варварские племена вятичей и ятвягов, чудь и весь, меря и мурома, черемисы и мещера, радимичи и болгары волжские. Русь становилась не просто отдельной территорией, Русь становилась духовным символом единства веры и власти, Русь становилась единым и целым миром, равным по силе и духу другим земным мирам. Но, как и жизнь самого Владимира Святославича была разделённой на две несовместные половины греха и святости, так и мир, им созданный, оказался подверженным воздействию таких же разнонаправленных сил.
Владимир Святославич умер скоропалительно, почти внезапно, проболев всего пятнадцать дней. И причиной этой смерти не в малой мере были его сыновья. Свою непокорность отцу начал проявлять Изяслав Владимирович, князь Полоцкий, сын упомянутой варяжки Рогнеды. За подготовку бунта был брошен в темницу Святополк Ярополкович, князь Туровский, сын родного брата Владимира, убитого им. Отказался платить ежегодную дань Киеву Ярослав Владимирович, князь Новгородский, сын той же Рогнеды. Во время подготовки карательного похода на Новгород с Великим князем Киевским и случился удар. Кровь ударила в голову, и князь умер.
Русский мир вздрогнул, но выстоял.
Владимир Святославич, Владимир Великий, приняв схиму, умер в 1015 году. И Русь на долгие девятнадцать лет погрузилась во тьму раздоров, братоубийства и военного противостояния. В год смерти своего отца Ярослав Владимирович начал беспощадную войну за киевский стол. Первыми жертвами в этой борьбе пали князь Ростовский Борис Владимирович и князь Муромский Глеб Владимирович, родные братья, родившиеся от неизвестной по имени болгарки, пятой жены Владимира Великого. Кто организовал их убийство, точно не установлено до сих пор. Людская молва и «Повесть временных лет» обвинили Святополка Ярополковича, который по этой причине и был прозван Окаянным. Многие зарубежные и отечественные исследователи, рассматривая гибель братьев в соответствии с принципом римского права «Cui bono? Cui prodest?» – «кому хорошо, кому выгодно?», – приходят к мысли, что выгодно было только одному наследнику – Ярославу Владимировичу «Мудрому».
Ярослав Владимирович, исполнившись праведным гневом против «братоубийцы» Святополка, разбил его войско под Любичем11 и вошёл в Киев. «Ярослав вошёл в Киев, и погорели церкви», – лаконично заметил по этому поводу летописец. Православные храмы при попустительстве Ярослава сожгли язычники-варяги и новгородские дружинники, составлявшие подавляющее большинство Ярославова воинства и поклоняющиеся Перуну12.
Святополк, бросив «своих воинов без числа, и русов, и печенегов», бежал в Польшу к своему тестю Болеславу Храброму13. В 1018 году Болеслав и Святополк вторгаются в Западную Волынь и доходят до Буга. Ярослав Мудрый с войском, состоящем из «руси, варягов и словен», встречает неприятеля на землях, завоёванных ещё его отцом в 981 году, дающих Киеву дань и поэтому далеко недружественных ему, терпит сокрушительное поражение и бежит с четырьмя сопровождающими с поля боя. Киев отказывается принять своего князя, позволившего сжечь храмы, и Ярослав вынужден направиться в Новгород.
Тем временем Святополк и Болеслав вошли в Киев, и киевляне впервые испытали на себе польскую милость. Захватившие Киев войска повели себя так, как и все завоеватели. Болеслав сделал своей наложницей княгиню Передславу – дочь Владимира Великого и Рогнеды, ляхи грабили горожан. Святополк, понимая, что киевляне не будут долго терпеть бесчинства поляков, и стремясь вернуть себе симпатии горожан, обратился к землякам с призывом: «Сколько есть ляхов по городам – бейте их!». И ляхов побили. Да так побили, что Болеславу Храброму пришлось бежать. Спасаясь, храбрый король польский прихватил с собой в качестве заложниц и Передславу, и ещё восьмерых сестёр Святополка и Ярослава, и их мачеху – седьмую жену Владимира Адель, и неизвестную по имени Ярославову первую жену.
В результате первого захвата Киева поляками Русь утратила волынские земли, все западные русские города приняли протекторат Польши. Святополк в Киеве не усидел и тоже бежал, но уже к печенегам. При их помощи попытался разбить войско Ярослава при реке Альта14, был разбит сам, в панике, охваченный манией преследования, «пробежал Лядскую землю, …прибежал в пустынь между Чехами и Ляхами» и здесь скончался.
Но с кончиной Святополка на святой Руси война и руина не закончились.
Ярослав воюет со своим племянником Брячиславом, княжившим в Полоцке15, и со своим единокровным братом Мстиславом Владимировичем, князем Тьмутараканским16, потом Черниговским. Война между двумя братьями с переменным успехом продолжается четыре года. Истощив свои силы и подвластные им земли, вымостив поля брани трупами своих подданных, братья договорились. Но энергия раскола взяла своё: «И разделили они по Днепру Русскую Землю, – записал летописец в 1026 году, – Ярослав взял эту сторону, а Мстислав – ту». И только в 1034 году после смерти брата, который «отошёл сам», Ярослав Владимирович Мудрый становится единовластным правителем на Руси.
Междоусобица на русских землях поутихла, центральная власть укрепилась. Необычайно расширилось пространство киевского протектората: к середине XI века в сферу его влияния вошли волынские, галицкие земли, были побеждены Литва, Мазовия, Ямь, окончательно были разбиты и, по словам летописцев, «где-то сгинули печенеги». Народы, обитавшие на огромной территории от Карпатских гор до Волги и от северных морей до причерноморских степей, ощущали на себе тяжёлую руку киевского князя.
Ярослав Мудрый, отдавший б;льшую половину своей жизни интригам, братоубийственным войнам и завоеванию новых земель, как и его отец оставшееся ему земное время посвящает трудам благим и богоугодным. Православие, медленно, но распространявшееся в исконно русских и присоединённых землях, способствовало сближению и единению центральных, северо-восточных и юго-восточных племён. Для такого единения специально был создан и единый для всех восточнославянских православных народов церковнославянский письменный язык. На это единство была направлена получившая распространение книжная письменная культура. На Руси появились свои святые мощи: останки Ярополка Святославича и брата его Олега Святославича были перенесены в Десятинную церковь Богородицы и там освящены. Останки невинно убиенных Бориса и Глеба Владимировичей были освящены и перенесены в Вышгород. Были построены не ромейские17, но свои, русские духовные центры: Киево-Печерская Лавра и Софийский Собор. Появился, наконец, и свой митрополит из русичей – Иларион18.

Именно он, Иларион Русин, напишет первую русскую книгу и назовёт её «Слово о Законе, и Благодати, и Истине». «Аз милостию человеколюбивого Бога монах и пресвитер Иларион изволением его от благочестивых епископу священ бых и настолован в велицем и богохранимом граде Киеве яко быти в нём митрополиту, пастуху же и учителю. Быша же ся в лето 6559 владычествующу благоверному кагану Ярославу, сыну Владимерю, аминь», – записал Иларион о поставлении своём в 1051 году и растолковал всей пастве, что каждый человек волен в выборе своего пути. Но также каждый человек должен знать, что путь, им выбранный, может привести его как к спасению, так и к падению. При этом митрополит отметил, что «Закон бо предтеча бе и слуга Благодати и Истине. Истина же и Благодать – слуга будущему веку, жизни нетленной».
Вот так! «Слуга будущему веку». Так оно, наверное, и было изначала во всех мирах, так д;лжно было быть и на православных землях.

В ветхом оригинальном списке XV века полное название «Слова» Иллариона таково:

О ЗАКОН;, МОИС;ОМЪ ДАН;;МЪ, И О БЛАГОД;ТИ И ИСТИН;, ИСУСОМЪ ХРИСТОМЪ БЫВШИИ И КАКО ЗАКОНЪ ОТИДЕ, БЛАГОД;ТЬ ЖЕ И ИСТИНА ВСЮ ЗЕМЛЮ ИСПОЛНИ, И В;РА ВЪ ВСЯ ЯЗЫКЫ ПРОСТРЕСЯ И ДО НАШЕГО ЯЗЫКА РУСКАГО, И ПОХВАЛА КАГАНУ НАШЕМУ ВЛОДИМЕРУ, ОТ НЕГОЖЕ КРЕЩЕНИ БЫХОМЪ, И МОЛИТВА КЪ БОГУ ОТ ВСЕА ЗЕМЛЯ НАШЕА
То есть: О ЗАКОНЕ, ДАННОМ МОИСЕЕМ, И О БЛАГОДАТИ И ИСТИНЕ, ЯВЛЕННОЙ ИИСУСОМ ХРИСТОМ, И КАК ЗАКОН МИНОВАЛ, А БЛАГОДАТЬ И ИСТИНА НАПОЛНИЛА ВСЮ ЗЕМЛЮ, И ВЕРА РАСПРОСТРАНИЛАСЬ ВО ВСЕХ НАРОДАХ ВПЛОТЬ ДО НАШЕГО НАРОДА РУССКОГО; И ПОХВАЛА ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ НАШЕМУ ВЛАДИМИРУ, КОИМ МЫ БЫЛИ КРЕЩЕНЫ; И МОЛИТВА К БОГУ ОТ ВСЕЙ ЗЕМЛИ НАШЕЙ

Своя территория, своё жизненное пространство, своя власть, вера православная, свой закон – своя, русская, правда, свой язык, свой духовный лидер, – вот те составляющие, вокруг которых сплачивал народы Ярослав Мудрый и вокруг которых выстраивался русский мир.
Но так до конца и не выстроился, не дали ни история, ни Бог. «Русская Правда»19 была далека от того, чтобы быть предтечей и слугой Благодати и Истине. И всё же главное было сделано, был назван, провозглашён и обнародован тот духовный идеал, стремление к которому определит развитие русского мира на века. Но идеал потому и идеал, что никогда и никем недостижим. В русском мире единство Закона, Благодати и Истины стало желанным и, одновременно, недостижимым. Многие вожди и лидеры духовные мучительно искали тот единственный путь, который бы привёл вед;мые народы в рай земной. Мучительно искали сами и мучили своих подданных.
Энергия великого раскола вновь выплеснулась изнутри русских земель в конце Ярославова правления. В 1054 году Великий князь Киевский, успев принять схиму, умер.
И русский мир, зародившийся на Поднепровье, опять вздрогнул и зашатался.
Сыновья Ярослава Мудрого и сыновья сыновей, его внуки, поставили пространственное единство Руси на грань исчезновения. Они так увлеклись междоусобными войнами, что в 1096 году половецкий хан Боняк20 беспрепятственно подошёл к Киеву и взял его. А в это время главные защитники русских земель – князь киевский Святополк, князь черниговский Олег и князь переяславский Владимир дрались под Стародубом21 за то, кому сидеть в Киеве. Никем не сдерживаемый Боняк взял стольный город, и его воины совершили следующее: «И пришли они на монастырь Печерский, когда мы были по кельям, отдыхая после заутрени, и подняли крик вокруг монастыря, и поставили два стяга перед воротами монастырскими. Мы тогда стали убегать задворками монастыря, а другие взбежали на хоры. Безбожные же сыны Измаиловы вырубили ворота монастыря и кинулись по кельям, вырубывая двери, и выносили всё, если что находили. А после этого зажгли они храм святой владычицы Богородицы: подошли они к церкви и подожгли двери, которые были сделаны на юг, и другие, что на север, и, войдя в притвор возле гроба Феодосия и забрав иконы, подожгли алтарные двери, и надругались над Богом и Законом нашим». Так описывали монахи Печерского монастыря тот погром и то надругание над верой, которое устроили варвары. Символ русского духа был разграблен и сожжён, и ни один православный не вступился.
История богата на роковые совпадения. В 1054 году умер Ярослав Мудрый. В этом же, 1054 году, произошёл и великий раскол христианских церквей22. Вопрос об исхождении Святого Духа только от Бога-Отца или одновременно от Бога-Отца и Бога-Сына, догмат о чистилище, проблема обязательности безбрачия для священников и вопросы о непогрешимости папы и церкви в целом разделили христиан на вселенских – католиков, и на ортодоксальных – православных. Это разделение через шестьсот лет послужит одной из главных причин развала Речи Посполитой, обернётся реками крови, всепожирающим пламенем мести, выльется в неимоверные страдания народов.
Но это через шестьсот лет. В XI же и в начале XII века русский мир претерпевает пространственные потрясения и катаклизмы в сфере духа. Многочисленные наследники Рюрикова рода, Рюриковичи23, продолжают делить единую Русь на части в соответствии со своими интересами и властными амбициями. Небольшую передышку от всепоглощающей междоусобной бойни предоставил своим подданным Владимир Всеволодович Мономах. За тринадцать лет правления, с 1113 по 1126 год ему удалось подчинить влиянию Киева Белую Русь, вновь покорить Чудь, победить волжских булгар и принудить к миру почти всех молодых русских князей. Западные, восточные и южные соседи Руси оценивали державу Мономаха как сильную и монолитную. Но это был исключительно внешний взгляд на русский мир. Изнутри же он таковым не являлся. И не являлся настолько, что через сто лет в самом его центре на почве духовной письменной культуры появится литературное произведение, которое будет называться не иначе, как «Слово о погибели Русской Земли».
Очередной раскол начался с, казалось бы, незначительного эпизода. Ярослав Святополчич, волынский правитель, женатый на внучке Владимира Мономаха, демонстративно отослал свою жену в Киев. Это был жест, который мог означать только одно: уход волынского князя из-под руки киевского. Одновременно этот жест означал и то, что Волынь принимала либо польский, либо венгерский протекторат. Дело в том, что в это время западные соседи Руси – Польша и Венгрия – стали полностью католическими и активизировали борьбу за русские земли. Владимир Мономах не мог допустить оголения западных границ и осадил Владимир-Волынский. Ярослав бежал в Венгрию к королю Кальману24, тоже, кстати, отославшему свою жену, дочь Мономаха, в Киев. Таким образом, прозападная ориентация волынских правителей стала очевидной. Ярослав Святополчич два раза пытался вернуться на отчие земли. Первый раз в 1121 году при помощи угров. Второй раз при помощи угров, ляхов и чехов. Но западная экспансия на юго-восточную Русь не удалась. Ярослав Святополчич, возвращаясь от стен осаждённого города в лагерь, наткнулся на засаду и был смертельно ранен.
События вокруг Владимира-Волынского наглядно продемонстрировали, что на юго-западе русского мира появилась новая политическая и военная сила, устремлённая своими религиозными и духовными симпатиями более к Центральной и Западной Европе, нежели к Киеву. Православное единство, так и не завершившее процесс организации в духовное целое, начало распадаться. Сыну Владимира Мономаха – Мстиславу ещё удавалось сдерживать этот распад. Но через год после его смерти Русь раскалывается на несколько независимых друг от друга княжеств. Удельные князья25, постоянно воюя между собой, вовлекали в эти войны и своих подданных. Опять русские рубили русских, суздальцы рубили черниговцев, новгородцы рубили суздальцев, смоляне рубили новгородцев. Князья резали друг друга, как быдло на скотобойне. Горожане и сельские жители, половцы и поляки, чехи и угры принимали во всём этом активное участие. И снова братоубийства, заговоры, отравления и подкуп толпы. Так в 1135 году был убит взятый в плен Ольговичами внук Мономаха Василько. В 1140 году новгородцами был изгнан Святослав Ольгович. В 1146 году киевляне сбросили Ольговичей и призвали на княжий стол Изяслава Мстиславича. В 1147 году Игорь Ольгович был разорван толпой в Киеве. В 1157 году в том же Киеве был отравлен прямой наследник Мономаха Юрий Долгорукий, князь суздальский. В 1169 году сын Юрия Долгорукого Андрей взял Киев приступом и по обычаю предков отдал его своим дружинникам на три дня как какой-то вражеский город. Во второй раз была сожжена Лавра, только в роли грабителей и поджигателей теперь выступали не дикие кочевники, а православные суздальцы, черниговцы и смоляне. В 1174 году наёмными убийцами был изрублен Андрей Юриевич Боголюбский.
Независимые княжества, образовавшиеся на месте некогда единого русского православного мира, вели постоянные войны на истребление. Военные противостояния, продолжавшиеся десятилетиями, не могли не привести к тому, что волыняне начали ненавидеть киевлян, киевляне – черниговцев и так далее по мере того, как энергия раскола набирала силу. Поднепровье, Побужье и Поднестровье утопали в братской крови.
Былое православное единство распадается. Если в середине XII века Русь объединяла 15 княжеств, то в начале XIII века их насчитывалось уже около 50, а к началу XIV века самостоятельных княжеств со своими, местными, представлениями о Законе, Благодати и Истине и вовсе 250. Центральные и юго-западные русские земли, разорённые монголо-татарами и враждующими между собой князьями, оскудевают. Книжники и зодчие, иконописцы и золотых дел мастера, оружейники, кожевенники, каменщики, кузнецы и прочий работный люд, – все потянулись на северо-восток. Центр русского мира постепенно смещается в непроходимые суздальские, тверские, рязанские, муромские и владимирские леса.
В немалой мере этому исходу поспособствовал князь Александр Ярославич Невский, продемонстрировавший и всему православному миру, и шведско-немецкому рыцарству, и монголо-татарским батырам русскую силу и умение защищать отчие земли. Наголову разбив шведов в 1240 году и немецких крестоносцев в 1242-ом, новгородский князь тем самым дал знак всему русскому миру – на северо-востоке появился настоящий защитник.
И русский мир двинулся на северо-восток. Что не осталось незамеченным сопредельными мирами. Римский папа Иннокентий IV тотчас прислал к князю Александру двух кардиналов с обещанием помощи против давления Золотой Орды. Условие – князь должен принять католичество.

Александр Невский от папской милости, вселенского христианства и королевской короны отказался. Но не смог отказаться от настойчивого приглашения Батыя, внука Чингис-хана, прибыть в столицу Золотой Орды город Сарай. Вместе со своим братом Андреем Александр Невский прибыл в Орду, прошёл обряд очищения между двумя огнями, поклонился земным поклоном Батыю и был отправлен дальше – в столицу Большой Орды город Кара-Корум26, в то время резиденцию Великого Хана всех монголов. Многолюдный Кара-Корум был хорошо укреплён, утопал в азиатской роскоши, сюда стекались просители от всех покорённых народов, здесь велась интенсивная торговля, процветали ремёсла и художества, здесь же осуществлялась и изощрённая дипломатия, находились немецкое и французское посольства. Великий хан милостиво принял русских князей в толпе прочих и милостиво отдал Андрею Владимирские, а Александру Киевские и Новгородские уделы. Так Александр Ярославич Невский стал именоваться «Великим князем Всея Руси». Неслыханная ханская милость была не просто милостью, а детально просчитанной азиатской политикой. Александр Невский, продемонстрировав способность защищать северо-восточные русские земли от западной католической экспансии, тем самым показал и Батыю, и Великому хану, что северо-восточная Русь может быть надёжным заслоном на европейской границе ордынского влияния. Киев, Новгород, Псков, Владимир и Суздаль, воюя со шведами и немцами, будут защищать покой и интересы ордынских ханов.
Принципиально иной была ситуация на русском юго-западе. В то время как Александр Невский своими победами над крестоносцами27 решил вопрос о независимости русских земель от католической Европы, князь галицко-волынский Данила Романович искал в этой самой Европе союзников для борьбы за укрепление своей власти. Искал союзников и всё глубже втягивался в перипетии европейской политики. Мазовецкий князь Сомовит, наследовавший земли умершего Болеслава и женатый на Даниловой племяннице, привлёк его к походу на ятвягов, обитавших на нынешних гродненских землях. В 1248 году военной помощи попросил венгерский король Бела IV, который претендовал на австрийское наследство после гибели Фридриха II, герцога Штирии28 и Австрии. Данила Галицкий, вникнув во все хитросплетения борьбы за Австрию, решил, что тоже может поучаствовать в ней, но не в качестве наёмной военной силы, а в качестве основного претендента.
Весной 1252 года по согласованию с венгерским королём Данила Галицкий женит своего сына Романа на вдове законного наследника австрийского трона Германа V – Гертруде. Свадьба состоялась в герцогском замке Гимберт под Веной. Так род галицко-волынских Романовичей стал законным претендентом на австрийские земли. Но ненадолго.
Венгерский король изменил первоначальный план и решил подчинить Австрию своему и только своему влиянию. С этой целью он планирует женить на своей дочери сына Гертруды от первого брака. Но этот замысел поломал король чешский Пржемысл II Оттокар, который тоже разыграл женскую партию – женился на сестре покойного Фридриха II Бабенберга Австрийского – Маргарите Бабенберг и получил б;льшие, чем Роман Данилович и сын короля Белы, права на австрийский престол. Обложенный со всех сторон войсками Оттокара и преданный венгерским королём, Роман Данилович вынужден был бежать из Австрии, оставив жену.
Попытки галицко-волынского князя создать мощную проевропейскую державу не ускользнули от внимания хана Золотой Орды. Батый понял, что такая держава может представлять потенциальную угрозу не только для монгольского влияния на русские земли, но и прямую военную угрозу для его Орды. Поэтому, защищая свои интересы и пытаясь выстроить оборонительную модель по северорусскому образцу, Батый приказал Даниле Романовичу: «Дай Галич!»
Не подчиниться этому приказу в сложившейся ситуации было бы безумием. Подчиниться и поехать в Орду значило – положиться на судьбу. А кто знает, что она уготовила: позорную смерть от рук Батыевых палачей за союзнические отношения с европейскими правящими дворами или унизительную процедуру получения ярлыка на княжение из рук самог; варвара. Последствия непокорности были однозначны: карательная экспедиция ордынцев в галицко-волынские земли, бегство в недружественную Европу или почётная смерть при обороне княжества. Бегство как вариант сохранения жизни исключалось, поскольку подобный опыт у защитника галицких и волынских земель уже был. В 1241 году он бежал от Батыева нашествия сначала в Венгрию, потом в Польшу. Просидев в Вышгородском замке полгода, Данила Романович возвратился в отчие земли после того, как получил известие, что монголы ушли дальше в Европу. И в первом же городе Галицко-Волынского княжества – это был Дорогочин, жители заперли ворота перед своим князем. Следующим городом был Берестей. Данила не смог даже приблизиться к нему из-за смрада гниющих тел. Та же ситуация была и во Владимире-Волынском, в котором, как написано в Галицко-Волынской летописи, «не осталось ни одного живого. Церковь святой Богородицы была наполнена трупами, другие церкви тоже были наполнены трупами». Население галицко-волынских земель, те, кто остался в живых, враждебно относилось к своему князю, бросившему их в беде и не сделавшему даже попытки к защите.
Так что повторять печальный опыт и бежать во второй раз резона не было. Но гибель ждала его и в Европе. При этом Данила безвозвратно утратил бы и земли, и доверие подданных, и честь. Пасть смертью храбрых при защите отчих земель тоже не очень хотелось. Поездка в Орду оставляла вариант сохранения и княжества, и имени, и, возможно, жизни. Правда, оставалось унижение княжеского достоинства. Получение ярлыка29 на право княжения предусматривало, что, явившись к Батыю, Данила, как всякий другой русский князь, символически отдавал подвластные ему земли хану, а хан предоставлял князю-просителю его же земли во временное распоряжение. Или не предоставлял. Ярлык мог быть не выдан, отобран или отдан другому князю. Но если он выдавался, то символизировал не только властные полномочия данного человека на данной земле, но и гарантировал покровительство со стороны Орды. Никто, ни один другой князь или какая-либо боярская партия не смели оспоривать принятое в Орде решение.
Батый не собирался убивать Данилу. Он ему нужен был живой и покорный, потому что на юго-западе только он и его волыняне могли служить живым барьером между Ордой и враждебной монголам Европой.
Князь галицко-волынский был принят милостиво, несмотря на то, что обряд очищения через огонь не прошёл и кусту не поклонился. Был удостоен аудиенции у старшей жены хана. Батый лично разрешил ему пить вино, а не как всем – кумыс30. Что было неслыханной привилегией для иноплеменников в Золотой Орде. Двадцать пять дней Батый изучал Данилу, и в каждый из этих дней он мог быть отравлен, как Ярослав Всеволодович Суздальский, или заколот, как Михаил Всеволодович Черниговский. Последнего, кстати, закололи именно за то, что он отказался поклониться кусту. Данила Романович Галицкий получил ярлык на княжение и был отпущен.
Князь галицко-волынский был отпущен с миром, но от этого б;льшим приверженцем ордынских ханов не стал. Наоборот, сразу же по возвращении «серебром и дарами многими» он привлекает на свою сторону ятвягов, жмудь, и рижских крестоносцев и пытается противопоставить эту силу литовскому князю Миндовгу, снарядившему своё воинство на Русь и милостиво разрешившему грабить русские земли вплоть до Смоленска. Миндовг, узнав о военной коалиции под эгидой Данилы Галицкого, обратился к папе, принял крещение по католическому обряду и, таким образом, расстроил союз галицких и литовских братьев с рижскими крестоносцами. Отныне вселенские рыцари должны были оказывать помощь только своему единоверцу – литовскому князю.
Борьба с Миндовгом  продолжалась около двух лет. Два года Данила Галицкий, разоряя литовские, польские и чешские земли, надеялся где силой, а где и дипломатией собрать необходимую армию, чтобы противостоять главному врагу – Золотой Орде. И ни одна из этих попыток не была успешной. Союз с Белой IV оказался непрочным, и, в конце концов, Бела предал. Закрепиться в Австрии и привлечь правящие дома Европы к открытому военному противостоянию с Ордой не удалось. Литва и Польша, приняв католическую веру, так и не смогли оказать действенной помощи из-за внутренних усобиц. Александр Невский вынужден был постоянно ездить на поклон к монгольским ханам и пытался избавить русский северо-восток от карательных набегов. Ятвяги, жмудь и остатки половцев, помогавшие Даниле только за хорошую плату, были ненадёжны, их успешно перекупал тот же Миндовг. Верных союзников, с которыми можно было бы, не оглядываясь, противостоять монголам, не было.
Оставался только папа. Данила, как мог, оттягивал коронование, которое ему из Рима предлагали дважды – в августе и в сентябре 1253 года. Наконец в декабре этого же года коронование состоялось. Данила Романович Галицкий, крещённый во младенчестве православный князь, принял «венец, и скипетр, и корону» из рук Папы Римского. И сразу же почувствовал себя увереннее. С Миндовгом был заключён мир. Сын Данилы Шварн женился на дочери литовского князя. Старший сын Данилы Роман получил от Миндовга в управление Новгородок, а от его брата Войшелка – слоньские и волковыйские земли. Папа обратился ко всем вселенским христианам Богемии, Моравии, Сербии и Померании, Эстонии и Пруссии и призвал их к крестовому походу против монголов. Казалось бы, дело по созданию антиордынской коалиции сдвинулось с мёртвой точки. Зимой 1256 года в очередном походе против ятвягов участвовали, помимо волынских князей, Изяслав – князь Свислочский, Сомовит – князь «лядски» с мазовшанами, Болеслав Стыдливый прислал войска из сандомирских и краковских земель.
Опираясь на поддержку ближайших европейских соседей, весной 1256 года Данила посылает своих сыновей с войском в земли, признавшие власть Золотой Орды. Так от монгольской опеки были освобождены все побужские города, все города до реки Тетерев31 и до Жидачева32. Наведя порядок в Галичине и на Волыни, Данила Романович ждал помощи от Миндовга, чтобы вместе идти на Киев. Но литовские войска, вступив в пределы Галицко-Волынского княжества, начали грабить и разорять попутные сёла. В пригородах Луцка33 грабежи достигли таких размеров и получили такую огласку, что Данила, приостановив поход на восток, вынужден был начать военные действия против союзных литовцев. В результате половина «союзников» была перебита, половина утонула в озере рядом с речкой Глушец. «И затонуло в озеро трупов, – сообщает летописец, – и щитов, и шеломов, так что местные жители великую пользу имели, выволакивая их».

Антимонгольская коалиция распалась, не оформившись. Не получил Данила, король Галицкий, и обещанной помощи от папы. В 1257 году, когда ордынский темник Куремса подступил к Луцку и хотел покарать непокорный город, на отражение монгольского набега выступили только сам король да его родной брат Василько. Ни Западная, ни Центральная, ни Северная Европа не послали на помощь королю ни одного воина и тогда, когда новый золотоордынский темник Бурундай призвал Данилу к совместному походу на Литву. Брошенный европейским рыцарством и забытый папой, попавший между монгольским молотом и европейской наковальней, Данила посылает в помощь Бурундаю своего верного брата. Василько Романович старался, как мог, доказывая лояльность галицко-волынских земель Золотой Орде. Он безжалостно бил литовцев и всю добычу отдавал Бурундаю. Голова Данилы опять уцелела, его земли остались нетронутыми. Но за участие брата галицкого князя в монгольском походе расплатился его старший сын Роман. Литовские князья схватили Романа Даниловича и, по-видимому, замучили, поскольку имя его после 1258 года в летописях не упоминается.
Последние четыре года своей земной жизни Великий князь Галицко-Волынский и король Галиции Данила Романович проводит в бегах и бездействии. Уклонившись от участия во втором карательном походе Бурундая на холмские34, люблинские35 и сандомирские36 земли, он вызвал ярость ордынского темника и бежал. Сначала в Польшу, а из Польши в Венгрию. Бурундай, разграбив Люблин, Холм, Сандомир и вырезав население этих городов, ушёл в Орду. Данила вернулся в отчие земли и летом 1264 года, приняв схиму, умер. За год до его смерти – летом 1263 года был предательски убит своими братьями Великий князь Литвы Миндовг. В ноябре 1263 года, возвращаясь из Орды на Русь, принял схиму и скончался Александр Ярославич Невский.
Так закончилась эпоха великих собирателей русских земель. Эпоха великих строителей русского православного мира, великих святых и великих грешников. Разделение единого православного мира на два самодостаточных пространственных образования, каждое из которых уже имело свой язык, территорию, управленческую и духовную культуру, в конце XIII – начале XIV века состоялось. Прозападническая ориентация правителей Юго-Западной Руси настраивала население галицко-волынских земель на восприятие культурно-поведенческих стереотипов соседних европейских народов: поляков, чехов, венгров, словаков и литовцев. И с точностью до наоборот – активное неприятие властно-поведенческих стереотипов правителей и населения Северо-Восточной Руси. Владимирские, суздальские, тверские, рязанские и московские князья почтительно именовали ханов Золотой Орды царями, митрополиты получали ярлыки на право главенства в православной церковной иерархии из тех же «поганских» ханских рук, все удельные князья активно участвовали в междоусобной резне ордынских придворных партий. В 1279 году, когда сын Данилы Галицкого Лев Данилович попытался распространить своё влияние на половину польских земель, подчинить своему влиянию Польшу и захватить Краков, ростовские, городельские и ярославские князья активно участвовали в переделе ордынской власти и выступили на стороне законных ханов, а тверские, переяславские и московские оружно поддерживали Ногая, попробовавшего узурпировать верховную золотоордынскую власть.
К середине XIV века разнонаправленность властных интересов и противостояние русских юго-запада и северо-востока достигает своего апогея: в 1321 году Великий князь литовский Гедиминас в битве на реке Ирпень37 разбил русских князей и захватил Киев. C этого времени династия литовских Гедиминовичей38 сменяет династию киевских Рюриковичей. В 1325 году литовское воинство вытесняет из Киева татар, с 1330 года Киевом правит наместник Гедиминаса Фёдор. Наконец, в 1349 году наследник Гедиминаса Ольгерд присоединяет всю Волынь к Литве, и на политическом поле Восточной Европы появляется мощная военная сила, способная противостоять раздираемой противоречиями Золотой Орде. В этом же 1349 году галицкие земли отходят Польше.
И всё же именно благодаря великому духовно-пространственному расколу русского мира в его центре и на юго-западе начал формироваться тот народ, который московиты, поляки и литвины будут называть русинами, русскими, хохлами, малороссами, «украинной народностью» и, наконец, украинцами. Но этот тернистый путь к Закону, Благодати и Истине, путь, указанный митрополитом Иларионом, только начинался.
Насколько будет сложен и запутан этот путь для потомков летописных полян, уличей, тиверцев, древлян, белых хорватов и других древнерусских племён, населявших былинные киевские, галицкие, черниговские, берестейские, волынские и луцкие земли, продемонстрировали события, предшествовавшие великой битве народов 1380 года, и сама битва.
Со школьной скамьи мы твёрдо знаем, что на поле Куликовом столкнулись две непримиримые силы: монголо-татары и Русь. Русь в этой битве вышла победительницей, и победа эта положила начало освобождению от азиатского ига. Но если присмотреться к этим событиям более пристально, то окажется, что далеко не всё было так однозначно. Русь в этой битве не была такой монолитной, как это написано в школьных учебниках. Как, впрочем, не были монолитными и монголо-татары, и Литва.
В 1312 году в Большой Орде, объединявшей огромные территории Средней Азии, Сибири, Урала, междуречье Волги и Дона и Северо-Восточную Русь, началась резня между правящими родами и претендентами на верховное правление. Наследник Чингис-хана царевич Узбек приказал казнить 70 остальных чингизидов и всех нойонов39, служивших им. В 1359 году начинается период двадцатилетней «великой замятни»40 – вереницы придворных убийств, подкупов и отравлений, разделивших на враждебные партии не только татар и монголов, но и всех князей русских и литовских. На протяжении всего века XIV и почти до конца века XV Москва, Владимир, Суздаль, Рязань, Тверь и Господин Великий Новгород были составной частью Золотой Орды и полностью зависели от побед той или иной ордынской партии. Золотая Орда жёстко детерминировала характер и специфику московской политики и, конечно, гарантировала защиту Северо-Восточной Руси от литовско-польской экспансии.
Наследники Узбека несколько ослабили властное давление на свои русские улусы. А, может, просто не успевали его оказывать, поскольку их земной век был недолог. Захвативший верховную власть хан Джанибек сразу же вырезал всех своих единокровных братьев, но через некоторое время, в 1357 году был сам зарезан своим старшим сыном Бердибеком. В 1359 году отцеубийца Бербибек был зарезан Кульпой, объявившим себя внебрачным сыном Джанибека. Кульпа был убит Наврузом, Навруз погиб от руки Хыдырбека, который пришёл в Золотую Орду из-за Урала. В 1361 году Хыдырбек был убит своим сыном Темир-ходжой. А ровно через неделю Темир-ходжа пал от руки ордынского темника Мамая. Мамай не был чингизидом и потому не имел права называть себя ханом. Но, находясь в тесных отношениях с московскими, рязанскими и литовскими князьями, он обосновался в Причерноморье и начал сколачивать военный союз против Тохтамыша, в то время хана Большой Орды.
Осенью 1362 года литовский князь Ольгерд с позволения Мамая разбил войска трёх татарских мурз при Синих Водах41 и занял Чернигов, Путивль, Курск, Новгород-Северск и Трубчевск, что сделало Москву, тоже претендовавшую на эти княжества, непримиримым противником и Ольгерда, и Мамая.
Надо заметить, что северорусские князья в своих междоусобных войнах часто опирались на ордынскую и литовскую силы. В 1364 году воины суздальского князя ожесточённо резали «московских собак», а москвичи – «собак суздальских» из-за претензий на владимирские земли. Мамай поддерживал сторону Москвы. В 1366 году Тверь заключает союз с Литвой, и тверско-литовское воинство осаждает Москву. Мамай Москву не поддерживает. В 1371 году между Литвой и Московским княжеством заключён мир. Мамай выдаёт ярлык на княжение Дмитрию Московскому. В 1372 году Москва нападает на рязанские земли, и снова москвичи режут собак, но на этот раз «собак рязанских». Мамай в следующем 1373 году грабит и опустошает Рязань. В 1376 году уральский хан Тохтамыш становится ханом Белой Орды, а, значит, и Синей, и Золотой42. И, одновременно, становится главным противником Мамая во властных соревнованиях в Восточной Европе. Москва мгновенно переориентируется на Тохтамыша. Литва с Мамаем больше не считается, но не вся.

Художник: Виктор Маторин. Хан Мамай.

В этой непростой военно-политической ситуации рязанский князь Олег Иванович предложил и Мамаю, и литовскому Великому князю Ягайло вариант, который устраивал бы всех. Кроме Москвы.
Олег Иванович предложил Ягайло, объединив усилия с Мамаем, захватить Москву. Ягайло согласился.
В случае победы, а она не вызывала сомнения у союзных татарско-литовско-рязанских военачальников, Литва получала Москву и всю Северо-Восточную Русь, Мамай сохранял своё влияние на Русь и Литву, а также на гипотетических союзников в его борьбе против Тохтамыша. Рязань сохраняла свои уделы и получала гарантии ненападения со стороны Мамая и Литвы.
Но случилось то, чего не могли предвидеть ни Олег Иванович, князь Рязанский, ни Мамай, ни Ягайло. На помощь Дмитрию Московскому, будущему Донскому, пришли жители Залесской Оукраины, то есть Волжско-Окского междуречья. Кроме этого на помощь московским полкам спешил Тохтамыш. Не остались в стороне и православные других окраинных по отношению к Москве земель: нижегородцы, суздальцы и владимирцы, муром; и псковитяне, ростовцы и белгородцы, брянцы и волыняне. Последних возглавлял Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский. Узнав о том, что к Дмитрию «пришла вся Русь», Олег Иванович Рязанский на всякий случай отправил к московскому князю гонца с предупреждением о татарско-литовском нашествии. О своей роли в подготовке этого нашествия Олег скромно умолчал. Но Дмитрий уже знал о планах Ягайло и Мамая, был он извещён и об инициативе Олега Ивановича.
Мамай со своими воинами, обосновавшись в устье реки Воронеж, хотел дождаться литовцев. Дмитрий, решив упредить соединение татарских и литовских войск, получил благословение Сергия Радонежского и в августе 1380 года выступил из Москвы в Коломну. Мамай просчитал, что литовское войско отстаёт от русского на несколько переходов, и отправил к Дмитрию послов с предложением – если русские княжества заплатят ему отступное в тех размерах, в каких платили ежегодную дань ещё Узбеку, он будет удовлетворён и карать непокорных не будет. Дмитрий, который не отличался храбростью, ответил, что готов заплатить, но только в тех размерах, которые были установлены в 1371 году самим Мамаем во время выдачи ярлыка на московское княжение. Мамай не мог «потерять лицо» и не уступил. Дмитрий, соединившись в устье Лопасны с нижегородцами и большими отрядами ополченцев, отступать уже не мог. На него смотрела вся Русь.
В конце августа ополчение перешло Оку и в начале сентября вышло к Дону. Литовцы по происхождению, бежавшие от Ягайло и получившие уделы от Дмитрия – Андрей и Дмитрий Ольгердовичи настояли на том, чтобы войска перешли Дон и тем самым отрезали себе путь к отступлению. Дмитрий согласился с тем, что отступать нельзя. Войска перешли Дон и двинулись к реке Непрядва. Мамай, всё ещё надеясь на скорое соединение с литовской тяжёлой кавалерией, двигался быстрым маршем к Дону. Во время этого марша его догнали тверские и рязанские полки Олега Ивановича и присоединились к татарам. Литовцы Ягайло медленно продвигались по недавно завоёванным киевским землям, рекрутируя население, и в то время, когда передовые отряды Мамая натолкнулись на полки Дмитрия, находились на расстоянии одного перехода от Куликова поля.

Так, предположительно 8 сентября 1380 года, в непримиримом противоборстве на берегах Непрядвы сошлись, с одной стороны, татары Мамая, православные рязанцы и тверичи, ожидающие с минуты на минуту прибытия подмоги – литовских тяжёлых кавалеристов. А с другой – «вся Русь», во главе с князем Московским Дмитрием ожидающая подхода войск хана Тохтамыша, литовские князья, оппозиционные Ягайло, и волыняне Дмитрия Боброка.
Исход Куликовской битвы и судьбу Северо-Восточной Руси решил не Дмитрий Иванович с его союзниками, а тяжёлые конники из Волыни под началом Дмитрия Боброка. Ни в «Повести о Мамаевом побоище», ни в «Задонщине» нет ответов на вопросы, почему на московскую рать вдруг «нашёл страх» и она обратилась в паническое бегство, где в это время был сам Дмитрий Иванович Московский? Николай Иванович Костомаров, первым из русских историков обративший внимание на эти вопросы, заметил, что возможен такой вариант развития событий. Князь Московский, не отличавшийся большим стратегическим умом и воинской храбростью, переодевшись в простого ратника и отдав доспехи своему любимцу Михайлу Бренку, мог просто спрятаться, когда увидел, что битва проиграна и его воинство бежит. Бежать же было некуда. Позади – Дон. А значит – пленение и смерть.
Соглашаться с этой версией не хочется. Но от такого несогласия поставленные вопросы не исчезают.
Н.И. Костомаров говорит о том, что «Дмитрий перерядился в простого воина под предлогом биться с татарами зауряд с другими». Если это так, то тогда возникает ещё один вопрос: почему князь Дмитрий, который не получил ни царапины, был найден после битвы в кустах под срубленным деревом? Когда ситуация, тоже по непонятным причинам, резко переменилась, и волыняне Боброка из засады погнали татар, а потом к этому гону подключилось и всё русское воинство, Михайло Бренок уже погиб. В княжеских доспехах. Бегущих татар преследовали до реки Красивая Мечь около 50 километров, от неё вернулись на поле битвы и только после долгих поисков нашли князя в кустах. Невредимого, но без сознания.
Почему?!
Ответов на эти вопросы летописи не дают. Летописцы констатировали только факты, и в их описании Куликовской битвы многое не сходится. А поскольку других документальных источников у нас нет, то и вопросы наши останутся без ответов.
 
Как бы там ни было, но к началу битвы ни хан Тохтамыш, ни Великий князь Литвы Ягайло не поспели. Победа, одержанная исключительно благодаря самообладанию и воинской отваге волынян Дмитрия Боброка, принесла Дмитрию Московскому прозвище Донского, намного облегчила Тохтамышу задачу по устранению Мамая, укрепила позиции русско-азиатского Северо-Востока и сориентировала Литву на укрепление своих позиций на русском Юго-Западе.
Мамай бежал с поля боя, но сохранил б;льшую часть своего войска. Тохтамыш догнал самозваного хана только в Приазовье на берегу всё той же реки Калка. Воины Мамая, увидев настоящего чингизида, сошли с коней и пали ниц перед новым вождём. Мамай же вскочил на коня и бежал в Крым к генуэзцам. Там он и был убит.
Ягайло, опоздавший на сутки, бросился вдогонку за уходившим московским ополчением, разграбил отставшие обозы и перебил раненых.
Князь Дмитрий Иванович Донской, прославившийся во всех русских землях как «победитель татар», этой славой возгордился и решил, что теперь Орда Москве не указ. Первое посольство Тохтамыша он принял и одарил послов, но покорности при этом не выказал. Второе посольство Великого хана в Москву допущено не было. В 1382 году Тохтамыш пошёл на Русь. Целью похода была Москва. По пути к Тохтамышу примкнули сыновья суздальского князя Семён и Василий, а рязанский князь Олег Иванович вызвался быть проводником.
Узнав о походе Тохтамыша, Дмитрий Донской повёл себя так, как и на Непрядве, но уже не переодевался. Князь бежал из Москвы, покинул свой стольный город и его жителей на произвол судьбы и разъярённых татар. Он бежал сначала в Переяславль, потом в Ростов, из Ростова в Кострому. Митрополит московский Киприан и большинство бояр тоже предприняли попытку к бегству. Москвичи не выпустили их самих и их семьи из города, ограбили и забили камнями. Оборону города возглавил внук Ольгерда Литовского – Остей. Затворившись в Кремле и напившись медовухи из княжеских подвалов, москвичи оборонялись успешно. И сдались только после того, как суздальские князья именем монгольского хана Тохтамыша пообещали сохранить им жизнь. Но как только москвичи «мерным ходом вышли за ворота», татары «бросились на них и начали рубить саблями без разбора». Москва была сожжена. Тохтамыш пошёл на другие северорусские города. Можайск, Звенигород, Юрьев, Дмитров, Волок, Переяславль были стёрты с лица земли. Дмитрий Донской отсиживался в Костроме. Тохтамыш повернул в Орду и по пути не пощадил земли своего проводника и союзника Олега Ивановича Рязанского.
Дмитрий Донской прибыл в Москву из «костромского сидения» и выдал на погребение каждых восьмидесяти погибших по одному рублю. Всего из княжеской казны было выплачено 300 рублей за 24 000 трупов.
С тех пор, со времени Куликовской битвы, не единожды по землям бывшей Киевской Руси проносились военные смерчи и происходили на них великие битвы. Энергия великого созидания, сотворившая великую Русь, Русь Киевскую, угасла окончательно. Энергия великого раскола набрала силы.
К 1385 году Великое княжество Литовское и королевство Польское, сорок лет воевавшие за земли Юго-Восточной Руси, пришли к согласию. В местечке Крево был подписан акт унии – своеобразного союзного договора, в соответствии с которым Великий князь Литовский Ягайло, его братья Скиргайл, Корибут, Витовт и Лунгвен обязались помочь в возвращении королевству всех земель, когда-либо и кем-либо у него захваченных, а также навсегда объединить свои земли с коронными польскими землями. Ягайло и его братья должны были сами креститься по вселенскому обряду и крестить всё подвластное им население. Зимой 1386 года Великий князь Литовский с большим посольством прибыл в Краков и, выполняя одно из основных условий унии, женился на польской королеве Ядвиге. Новоиспечённый католический монарх был коронован как Владислав II Ягелло и стал основателем новой польской королевской династии Ягеллонов.
Отныне все земли Великого княжества, в состав которых к этому времени входили и киевские, и черниговские, и галицко-волынские, и подольские, были объединены с землями польской Короны под властью одного человека – Великого князя Литовского и короля Польского. Ягайло сразу же потребовал от правителей удельных княжеств подписания специальных «присяжных грамот», которые утверждали безусловный переход всех князей и населения подвластных земель в подданство королю. Все князья Литвы, Белой Руси и Руси Украинной эти грамоты подписали. Новые воеводы из литовских бояр все обязаны были быть католиками.
После того, как король и князь Ягайло получил письменные заверения в верноподданничестве, он сразу же начал принуждать своих православных верноподданных к переходу в католичество. Причём, делалось это с иезуитской изощрённостью. 20 февраля 1387 года всем, кто изменит веру, король даровал неотъемлемое право вольно распоряжаться их имуществом и имениями. Православные могли и не менять веру, но тогда они теряли имущественное право. Имения католической церкви освобождались от всех налогов, а католическое духовенство – от суда светского. Были запрещены браки между православными и католиками. Православные, уже состоящие в браке с католиками, должны были или расторгнуть брак, или принять католичество. Непокорные подлежали телесным наказаниям прилюдно. Формально у людей выбор был. Но небольшой. Или исполняй закон, или будь готов претерпеть.
Героев и страстотерпцев среди старорусских князей, воевод и бояр было немного. Тем более что Городельским привилеем 1413 года литовская знать объявлялась равной польской знати, получала право содержать собственное войско и освобождалась от уплаты налогов. Литовские рыцари, князья и бояре получили гордое польское имя szlachcic, то есть человек известного, благородного происхождения. Это нововведение всё население Великого княжества разделило на nobiles et ignobiles – знатных и незнатных, то есть на тех, кто знает своих предков, род их благородных занятий и способен это доказать, и на тех, кто не знает и не способен. Но самым главным критерием полноправного шляхетства и знатности были размеры личных землевладений.

Естественно, что польские, литовские и старорусские магнаты ринулись приумножать размеры своих земель за счёт никем незанятых восточных и юго-восточных территорий. Вслед за ними двинулась и остальная шляхта. Польские короли и Великие князья жаловали огромные земельные наделы и высокие должности своим подданным с тем условием, что пожалованные территории будут заселены и защищены от набегов и военных вторжений со стороны Крыма, Турции и Московского царства. Так, воеводе киевскому, князю Константину-Василию Острожскому в Русском, Волынском и Киевском воеводствах принадлежало около 1 300 сёл, 100 городов, 40 замков и 60 церквей. Род Вишневецких владел почти всей заселённой Левобережной «украиной» Литвы и Польши со своей собственной столицей в Лубнах и 230-ю тысячами подданных.
Ситуация с продвижением польско-литовской шляхты на восток и юго-восток приняла характер массового исхода с 1569 года, когда московский царь Иван IV Грозный после завоевания Новгород-Северска, Смоленска и Стародуба отвоевал у Литвы ещё и Полоцк. Польский король Сигизмунд II Август решил окончательно объединить Великое княжество и королевство перед московской угрозой. И такое объединение состоялось. После неудачных декабрьско-январских переговоров поляков и литовцев в Люблине король издал указ о присоединении Киевского, Брацлавского и Волынского воеводств к королевству и, самое главное, об уравнивании шляхтичей этих земель в правах со «шляхетством польским». Старорусская знать и все, кто хотел именоваться шляхтичем и гоноровым паном, этот указ приветствовали. Литовские магнаты же сгоряча решили объявить Польше войну. Но потом посчитали и убедились, что средств не было даже на войну с Московией. А когда окончательно остыли, то осознали, что неповиновение королевскому указу грозит не только лишением должностей воевод, каштелянов, старост и подстарост, но и утратой земельных владений.
23 мая 1569 года Вишневецкие, Острожские, Корецкие, Чарторыйские, Заславские, Сангушки, Курцевичи, Ружинские, Сапеги, Радзивилы и многие-многие другие приняли присягу на верность польской короне. 1 июля 1569 года все делегаты сейма со стороны Великого княжества Литовского подписали акт Люблинской унии, согласно которому Великая Литва и Великая Польша объединялись в державу с названием Rzeczpospolita Korony Polskiej i Wielkiego Ksi;stwa Litewskiego, или Rzeczpospolita Obojga Narodow. О третьем народе, самом многочисленном, создатели нового государства предпочли не упоминать. Но именно благодаря этому третьему народу новопровозглашённая держава смогла не только успешно противостоять московской, шведской или турецкой экспансии, но и очень быстро расширяться на Восток, осваивая, заселяя и окультуривая земли безграничного и ничейного Дикого Поля. Освоение плодородных земель на Kresach Wschodnich Rzeszypospolitej осуществлялось, в основном, тремя путями: благодаря королевским распоряжениям на право собственности за службу короне; как следствие договоров о купле-продаже или вследствие брачных контрактов с владетельными родами; путём откровенного и наглого захвата пустующих или хозяйских территорий с установлением военно-административного контроля над ними.
Так Сигизмунд III отдал в собственность Борисполь и Володарское городище старшему над людом запорожским Войтеху Чоновицкому, а после смерти последнего – фельдмаршалу и коронному гетману Станиславу Жолкевскому. Поселение Ракитное над речкой Рось в 1590 году король пожаловал Криштофу Косинскому, который уже в следующем, 1591 году, вступил в земельный конфликт с князьями Острожскими и поднял первое козацкое восстание.
Черкасский староста Александр Вишневецкий у какого-то Грибуновича Байбузы покупает всю «пустынь вдоль реки Сула, что за Черкассами». В 1609 году король отдаёт Валентию Александру Калиновскому «за значительные и кровавые заслуги ту пустынь, которая зовётся Умань». Сыну коронного подскарбия и овручского старосты Станиславу Гурскому жалуется урочище возле Ворсклы ниже Санжаровского перевоза. Кстати, это урочище в 1643 году у сына овручского старосты перекупит небезызвестный Юрий Немирич.
Но самой показательной историей времён освоения восточных земель – украин Речи Посполитой – является история Самуила Лащя Тучапского, галицкого шляхтича, воспитанника своей двоюродной сестры и жены князя Ружинского Софии. Самуил Лащ смолоду командовал надворным вооружённым эскортом своей рано овдовевшей родственницы. София, стремясь оградить унаследованные владения от посягательств соседей, вела с ними настоящие малые войны. Будучи активным участником этих войн, племянник набирался разбойного боевого опыта. В 1609 году он во главе 6-тысячного надворного войска совершает наезд на замок князей Корецких в Черемошице. Княгиня София посчитала, что замок этот стоит на её землях. Верный племянник и послушный воспитанник Самуил замок разрушил, местечко сжёг, жителей разогнал. Против Лащя возбуждается коронное следствие, он приговаривается к изгнанию из пределов Речи Посполитой и два года прячется на Сечи. Но в 1623 году его принимает к себе на службу польный, а потом и коронный гетман Станислав Конецпольский. Лащ участвует в набегах против татар и в награду за службу получает должность коронного стражника украинных земель. Со своими подчинёнными, которых называли «людьми, что родом из пекла», он находится в боевой стороже на Чёрном шляху. Его отряд встречал татар у Перекопа, тайно следовал за ними до Запорожья и здесь устраивал засаду. Обычно ордынцы разделялись после Чёрного леса: часть из них двигалась на Умань и дальше, вторая часть разбойничала на корсунском направлении. И когда добытчики возвращались, вот тут-то их и встречали молодцы Лащя. В награду за заслуги в такой своеобразной обороне Речи Посполитой Самуил получил от короля должность овручского старосты, а потом и каневского, и винницкого.
Коронная служба приносила немалую прибыль. Кроме награбленного и отобранного у татар добра, он владел 800 дымами на Киевщине, землями князей Ружинских, отобранными у двоюродной сестры Софии, землями князей Макаревичей, тоже отобранными силой. За 20 лет пребывания в украинах коронный суд 236 раз присуждал его к изгнанию и 37 раз к лишению шляхетской чести. Но даже к королевскому двору Лащ являлся в плаще, подшитом судебными решениями. Казалось, ничто не могло остановить Самуила.
В 1646 году умер коронный гетман Станислав Конецпольский. И сразу же шляхта Киевского воеводства, собравшая посполитое рушение, выбила наглеца из захваченных им земель. Лащ вынужден был бежать из Киевщины. Умер он в феврале 1649 года, уже после начала козацкой войны. Одни говорили, что смерть настигла его в Кракове, когда в какой-то корчме он угощался мёдом от щедрот какого-то скрипача-цыгана, другие настаивали на том, что он пал от руки Юрия Немирича, вызвавшего его на шляхетный поединок.
Жизнь и смерть Самуила Лащя наглядно демонстрирует то, какая именно шляхта утверждалась на украинных землях Речи Посполитой. Шляхта, пренебрегающая установленным правопорядком, бьющая и татар, и козаков, и родственников, и соседей. Шляхта, ничего ни у кого не просящая, ничего и никого не боящаяся и никому не верящая. И противостоять этой шляхте суждено было украинским козакам.

X

К середине XVII века о козаках украинных Речи Посполитой знали не только в Польше, Литве и Московии, и не только во всей Османской или, скажем, какой-нибудь Габсбургской империи, но и в целой Европе.
Козаки, козачество, козак – это не просто слова, и не просто люди. Это целое время, целое пространство, целая эпоха в развитии того народа, который очень долго не имел ничего, потому что не знал своего имени.
Люди, проживавшие на просторах Северо-Восточной Руси, новгородцы, тверичи, рязанцы, суздальцы, владимирцы, мурома «и прочая и прочая» после великой битвы на Непрядве ещё сто лет испытывали на себе мощное давление монгольских завоевателей. Почти столетие с небольшим московские князья перенимали опыт ордынцев в управлении подданными и соответствующим образом воспитывали своих наследников. И это ученичество принесло плоды.
Потомок Рюрикова рода, сын московского князя Василия Васильевича Тёмного1 – Иван Васильевич2 в 1462 году после смерти родителя стал единовластным правителем. И сразу же покончил с Великим княжением в соседнем Ярославле. Княжеские дома Курбских, Прозоровских, Львовых, Троекуровых, Шаховских и прочих где добром, а где и мечом стали верноподданными Москвы. Следующей была Рязань. Потом Иван Васильевич направил свои дружины в новгородские земли с приказанием «сожигать все новгородские пригороды и убивать без разбора и старых, и малых». Прибыв вслед за своими ратниками, князь московский приказал отрубить головы пленённым новгородским боярам и воеводам, а также «людям большим торговым». После этого Господин Великий Новгород3 забыл о всяком сопротивлении и тоже стал под руку Москвы. Вместе с Новгородом этой же руке покорились Псков, Тверь, Заволочье 4.
А когда Иван Васильевич женился на племяннице последнего византийского императора Константина Палеолога5 – Софии Палеолог6, когда Москва унаследовала двуглавого орла – герб Восточной Римской Империи, идею самодержавия и статус последнего защитника православия, Иван Васильевич и вовсе стал именоваться царём, кесарем7, государем и наместником Господа, а Московское княжество – державою и Третьим Римом (а Четвёртому – не бывать).
Время шло, Москва, теперь уже Московская Русь, крепла, московская государственность татаро-монгольского замеса раздавалась вширь и набирала силу. При сыне Ивана III8 Васильевича – Василии9 в народе настойчиво стали твердить о том, что «обо всём ведает Господь да государь». И государь, действительно, ведал, связав все знатные фамилии круговой порукой. Князья Шуйские, Бельские, Воротынские, Мстиславские, Морозовы, Нарышкины и все-все-все давали государю письменное заверение в том, что не предадут и не убегут ни в Литву, ни в Польшу, ни даже в Турцию. За тех же князей и бояр, кто вызывал сомнение, царь Василий Иванович заставлял ручаться других бояр и князей деньгами, имуществом и животом своим. За поручившихся ручались третьи и так далее, пока круг поручителей не замыкался на детях и внуках. В случае нарушения клятвы кем-либо одним из этого круга – страдали все. Поэтому все следили за всеми. Шпионство и доносы стали обыденным явлением в Москве. А за доносами следовали казни.
Шпионство, доносы и убийства остались основными методами царского воспитания народа и ближних своих и при сыне Василия Ивановича – Иване IV Грозном10. За пятьдесят лет его правления – с 1533 по 1584 год – Московская Русь окончательно превратилась в мощное государство с ярко выраженной азиатской деспотией. Так, наводя московский порядок в северных землях, опричники Ивана Грозного в 1563 году перетопили всех полоцких иудеев в Двине, а сопровождавшие царя татары перебили монахов-бернардинцев и сожгли костёлы. В 1569 году те же опричники вырезали жителей Клина11, Твери12 и Торжка. В 1570 году состоялась очередная «Новгородская бойня». Вначале заковали и взяли под стражу всех знатных новгородцев и торговых людей, затем дубинами перебили всех игуменов и монахов, созванных на царский суд, потом был схвачен архиепископ Пимен14, разграблен собор Святой Софии. После этого был перерыв на обед.
Отобедав, Иван IV Грозный приказал привести находившихся под стражей знатных горожан. Их раздели донага, облили изобретённым царём составом, который он сам в шутку называл «поджарь», и поджарили. Но сгореть несчастным не дали. Обгоревших, но живых людей привязывали к саням и волочили к Волхову. Там их сбросили в реку. За ними везли их жён и детей. Женщинам связывали руки и ноги, привязывали детей к матерям и в таком виде тоже бросали в Волхов. «По реке, – писал историк Николай Иванович Костомаров, – ездили царские слуги с баграми и топорами и добивали тех, которые всплывали».
Государственным разбоем и большой кровью Москва добывала себе всё новые и новые пространства, подчиняла себе всё новые и новые народы. Семён, Максим и Никита Строгановы15 да Ермак Тимофеевич16 со товарищи наложили свою и царскую руку почти на всю Сибирь, и к началу века XVII-го Московская Русь превратилась в Россию, а Россия стала Империей. Вскоре на землях сибирских татар появились такие русские города, как Тюмень17, Тобольск18 и Обский городок19, потом Берёзов20, Нарым21, Томск22. И уже при Борисе Годунове в сибирской тайге появились первые ссыльные.
Русские люди, испокон веков живущие на просторах Юго-Восточной Руси, полесские, галицкие, волынские, подольские, брацлавские, черниговские и киевские русичи, подпавшие под власть польских королей и князей литовских, стали частью другого, католического мира. Их дети и внуки вынуждены были или осваивать правила жизни в этом мире, принимать веру этого мира, защищать этот мир оружно, или строить свой отдельный мир.
Для строительства отдельного мира у русских православных Великого княжества Литовского и королевства Польского было всё: и вера Христова, и руки работящие, и жажда свободы. Не было только одного – не было пространства. Его надо было искать, и оно было найдено.
Земля «не моя и не твоя, только Богова» начиналась сразу за рекой Рось24. Именно здесь пролегала пограничная межа ещё с одним миром, миром мусульманским. От Крыма до Черкасс25 по Днепру, от Джанкермана26 и почти до Брацлава по Южному Бугу и от Аккермана27 до Хотина28 по Днестру распоряжением Великого князя дозволялось кочевать татарам Буджакской, Едисанской, Джамбуйлуцкой и даже Едычкульской орды29. В свою очередь и татарская сторона позволяла жителям «Литовской земли и её украинных городов» выезжать сюда на рыбные, охотничьи и пчелиные промыслы. С литовской стороны для охраны установленных кордонов было построено несколько крепостей: Бар, Хмельник, Винница, Звенигородка30, Канев31 и Черкассы. Таким образом, свободное пространство, территория свободы, если смотреть на неё из сегодняшнего дня, занимала половину Одесской, Николаевской, Херсонской областей и почти всю современную Винницкую, Кировоградскую, Черкасскую, Днепропетровскую, Запорожскую, Донецкую и Луганскую области.
По Днепру между современными Днепропетровском и Запорожьем русло было перегорожено огромными выходами гранитных пород – порогами и заборами32. Ниже порогов и заборов вплоть до современного города Никополь было разбросано множество больших и малых островов, сам Днепр разделялся на несколько рукавов. Между Днепром и его левым притоком рекой Конка раскинулся Великий Луг, поросший плавнями, рощами и настоящими лесами. Огромные запасы рыбы – от уклейки до многопудовых осетров, бесчисленное множество всевозможного зверья – от степных байбаков до диких кабанов, туров и лосей, стада диких лошадей, плодороднейшая в мире чернозёмная степь, казалось, только и ждали того, кто придёт и будет здесь благоденствовать.
И люди пришли.
Первые сведения об украинных козаках встречаются в письменных источниках с 80-ых годов XV века. Уже в описании похода польского короля Яна Ольбрахта в Подолию 1489 года хронист-книжник отметил, что успешное продвижение войск по незнакомым землям стало возможным только благодаря проводникам из «местных козаков». Через десять лет, в 1499 году Великий князь Литовский Александр, даруя киевскому воеводе «привилеи по взиманию пошлин», писал: «Которые козаки с верху Днепра и с інших сторон ходять водою на низ, до Черкас и далей, а што там здобудут, с того со всего десятое воеводе мают давати». В 1502 году крымский хан жалуется польскому королю на «киевских и черкасских козаков» – грабят, мол, правоверных всех без всякого разбору, и посольских людей, и торговых на Днепровских перевозах. Черкасский староста Максим Глинский по приказу короля «за теми лихими людьми козаками гонял, а догнав, скарал всех на горло». В 1546 году путивльский воевода пишет московскому царю: «Ноне, государь, казаков на Поле много: и черкасцов, и киян, и твоих государевых, вышли, государь, на Поле из всех украин».
И действительно, к середине XVI века козаков в Диком Поле собралось достаточно. Сюда бежали все. И турки, и татары, и поляки, и литвины, и русичи киевские, и русичи московские. Беженцев изо всех земель, ото всех племён, языков и народов было так много, что это новое сообщество очень скоро из пришлого стало коренным и заявило свои права на землю, жизнь и свободу.

Кого османы и татары крымские испокон веков называли «кацак-качак»? – Своих изгоев, беглецов, степных разбойников. Кого шляхта Речи Посполитой, а за ней и люд московский нарёк черкасами, а потом и «казаками»? – Вооружённую сторожу, вольных всадников, которых нанимали для сопровождения торговых караванов. Почему люди Дикого Поля приняли это имя и с гордостью стали именовать себя козаками? Потому что они, с одной стороны, были изгоями, с другой – промышляли в Степи, а с третьей – охраняли свою Степь и были никому не подвластны.
В границах Дикого Поля за полтора – два столетия ногайские и крымские козаки-татары слились с теми козаками, деды и отцы которых пришли из украинных земель и городов Речи Посполитой и стали родоначальниками новых тюрко-украинских фамилий. Самары и Бахмуты, Буджаки и Джуры, Байдыки и Куренные, а то и просто какие-нибудь Красноносы, Голопупы или совсем уж просто Сивые, Белые и разные Сирки, Носы и Дули, часто не помнившие своих пращуров и даже не знавшие, какой они крови, оседали за днепровскими порогами, устремлялись вверх по многочисленным днепровским притокам и кормились трудным козацким хлебом. Все они свободно могли говорить хоть с татарином, хоть с литвином. А то и с вельможным московитом или гордым польским паном. Сам язык их был пёстрою смесью тюрко-славянской степной стихии. Как писала украинский историк Наталья Николаевна Яковенко «татарское слово кош34 соседствовало со славянским словом стан, татарское слово сабля заменило не только славянское слово меч, но и само оружие». То же самое произошло и с барабаном, и с сагайдаком35, и с булавой36, и с шароварами, и с куренём, и со многими и многими другими словами и понятиями, пришедшими в этот мир и дожившими до сего дня.
В этом новом и свободном мире разноязыкость и разноверие со временем исчезли. Различия в бытовой, хозяйственной и военной культуре сгладились. Покрой одежды, обувь, упряжь, орудия труда, оружие и даже устройство жилища стали одинаковыми. Постепенно выработались свои непреложные, общепринятые правила общественного порядка и общественного поведения, своё отношение к войне и миру. Была принята и общая для всех козаков вера, которая очень быстро вытеснила за границы нового мира мусульманские запреты, молитвы и самого мусульманского бога с его пророками. В новом мире утвердилась культура православного образа жизни и своя, и только своя, культура козацко-украинного индивидуализма. «Ми нікого не чипаєм, і нас не займай!».
Со времени установления нового мира и до самого его конца козак – это свободная воинствующая личность, которая призвана активно провостоять каким бы то ни было надличностным силам – военным, властным, державным. Эта позиция безмерного самоуважения и индивидуального противостояния любому насилию быстро распространилась по всему Дикому Полю и захватила собою прилегающие к нему украинные земли и Речи Посполитой, и Московии, и Крыма, и Османской империи. Гийом Лавасер де Боплан38, французский военный инженер и картограф, семнадцать лет прослуживший в польской армии, в 1651 году опубликовал свой труд, в котором территорию между Киевом и Крымом обозначил так: «Украина, земля козаков».
Кто же он, украинный козак? Чем живёт? Во что верит? Кого защищает?
Главное, чем живёт козак – это вера православная. «Наша доля – божа воля». Козак не может отправиться в поход, не помолившись Богу. В смертном бою он отдаёт себя в руки Божьи. Воюет он за веру христианскую и за народ крещённый. Без молитвы козак не может совершить воинский подвиг. Без заступничества Божьей Матери не в силах одолеть врагов и выжить. Вера придаёт козаку силы и в неволе. Вера – это то, что нельзя предать, нельзя продать и от чего нельзя отказаться. А если предал – не козак, и будь ты проклят во веки веков!
А ещё чем живёт козак? А живёт козак любовью. Больше всего, кроме Бога, любит козак свою родную землю, свою Украйну. Все свои подвиги козак совершает во имя веры и из любви к родине. Оказавшись на чужбине, козак тоскует и мечтает хоть на миг увидеть родную сторону. Он просит ветер повеять из рода-родинушки. Он просит и пташек принести ему весточку из родной стороны. А если случится козаку сложить голову на чужбине, просит он товарищей, верных побратимов посадить на могиле его красную калину.

Будуть пташки прилітати,
Калиноньку їсти,
Будуть мені приносити
З України вісті.

А ещё любит козак свою родыну, свою семью. Причём, семья для него – это не только жена и дети. Семья для козака начинается с прадедов, с деда и бабы, отца с матерью, сестёр и братьев и замыкается внуками и правнуками. Молитва матери для козака – оберег. Слово отца – закон. Обещание, данное невесте – клятва навек. Даже запорожцы, известные своим негативным отношением к браку и к тем из них, кто «побабился», считали, что есть у них и заботливая мать – Сечь, и отец – седой Днепр, и верная жена – острая сабля, и люди есть родные – побратимы-товарищи. Такую любовь тоже нельзя было ни забыть, ни предать.

В кого жінка, в кого діти,
Тому й дома добре жити,
Мати вкриє, батько скаже,
Не чіпай нас, лютий враже.

Основным полем деятельности для козака, полем, на котором он и становился козаком, рыцарем, этим полем была война. Плох тот христианин, который не бьёт нехристей, не христианин тот, кто не вызволяет родную земли, кто не может высвободить из неволи родных людей и товарищей. Нельзя любить родину, не побивая её врагов. Никто и ничто не может удержать козака, если родная вера, родная земля или хотя бы одна душа христианская были в опасности. Всё покинет козак, всё оставит за плечами своими и уйдёт на святую войну. И поэтому не случайно все козацкие песни – это песни прощальные.

От і кінь мій вороненький в воротах спіткнувся!
Кінь мій знає, відає, коли повернуся.
Повернуся, не вгадаю, в якую годину,
Прийміть, мати, прийміть, батько, як рідну дитину
Мою дівчину Марусю з Божої волі,
Бо хто знає – чи жив вернуся, чи ляжу на полі?

Как и где жил украинный козак, если не было у него ни державы и никакой власти над ним, кроме Божьей? А жил он на той территории, которая уже к середине XVI века называлась Войско Запорожское,39 и границы которой были весьма неопределёнными и непостоянными.
Польский король и Великий князь Литовский Сигизмунд I Старый40, прослышав о вольных людях Запорожья и делах их ратных, даровал этим людям в вечное владение земли около порогов вверх и вниз по обеим сторонам Днепра. Даровал не просто от щедрот, а с умыслом своим, чтобы они не позволяли татарам и туркам нападать на польские и литовские земли. Но и без королевского позволения козаки собирались в курени и быстро расселялись по Запорожью и низовым притокам. Курени находились в самой Сечи41, которая изначала размещалась на острове Малая Хортица, потом чуть ниже – за Кичнасским бродом на острове Большая Хортица, а ко времени нашего повествования переместилась на большой днепровский полуостров – Микитин Рог. Названия куреней козацких кое-где сохранились на могильных крестах запорожских кладбищ: Каневский курень, Батуринский, Крыловский, Незамайковский, Корсунский, Стеблиивский-Низший, Стеблиивский-Высший, Колодяжный, Прилепин, Переяславский, Полтавский, Щербиновский…
Были и другие курени, названные или от атаманов-основателей, или от городов, из которых вышли первые запорожцы, или от названий тех мест, откуда были большинство козаков, составивших курень. Такими были Ивановский, Сергиевский, Донской, Величковский, – всего тридцать восемь куреней помнит козацкая история.
Если не было войны или воинского похода, большинство козаков были рассеяны по украинам, как пчёлы по Великому Лугу. Кто промышлял зверя, кто рыбу, кто уходил в дозор, кто ватажничал на степных дорогах и днепровских перевозах, кто-то был отряжен на Киевщину, или в Черниговщину, или на Брацлавщину, кто-то просто уходил повидаться с родными и подманить безусых парубков на Сечь. Всякому была своя работа на лето. В самой Сечи по куреням оставалось не более десятой части войска запорожского.
Сечь запорожская хотя и была матерью для всего украинного козачества, но территория её не вмещала всего воинства. Поэтому козаки, пришедшие на Запорожье позже остальных, как и положено младшим сыновьям расселялись по днепровским притокам и территориям так называемых сечевых паланок42. Слово «паланка» турецкое, и означало оно небольшое укрепление. Когда козак произносил «паланка», то понимал под этим не только место нахождения паланкового полковника, есаула и писаря, но прежде всего ту территорию Запорожской Сечи и тех людей, которые находились под отдельным козацким самоуправлением. Таких самоуправляемых территорий козацкая история помнит около восьми: Бугогардовская, Ингульская, Кодацкая, Орельская, Протовчанская, Самарская, Кальмиусская и Прогноинская паланки. Последняя появилась позднее всех, в середине XVIII века на Кинбурском полуострове у солёных озёр, в Прогноях. Там, в непосредственной близости от Крыма, была учреждёна сторожа для защиты тех людей православных, что приезжали за солью на Днепровские лиманы.
Самая дальняя, Кальмиусская паланка, размещалась между реками Волчья43и Кальмиус44 и замыкалась Азовским морем. Центром этой паланки была застава под названием Домаха45, поставленная в том месте, где Кальмиус впадал в море, и где только с 1779 года начали строить город Мариуполь46. Кроме заставы на территории этой паланки уже были два козацких поселения: Макарово47 и Ясеноватое48, а также двадцать восемь козацких зимовников, среди которых большой зимовник в Широком овраге на Каменке, не меньший зимовник в балке Железной на Кривом Торце, был зимовник и на Белосарайском лимане, был и ещё один в балке Свитоватой.
       
Находясь, с одной стороны, между Турцией и Крымом, а с другой – между Речью Посполитой, Московским царством и их украинами, земли Войска Запорожского пропускали через себя основные торговые пути и военные дороги. Из Крымской Кафы (современной Феодосии), из Бахчисарая и Старого Крыма купцы средиземноморских и черноморских стран вели свои караваны на север, на Москву, на Вильно, Ригу и на Варшаву. Кто по Днепру и его притокам, кто просто по степи.
Главным сухопутным путём был известный Муравский шлях49. Начинался он у Перекопа и, подойдя к Таваньской переправе на Днепре, разделялся надвое.
Правая его ветвь огибала кордоны Самарской, Кальмиусской и Орельской паланок и дальше мимо Белгорода, Курска и Тулы уходила на Москву. С Муравским шляхом в верховьях реки Волчья сливался Кальмиусский шлях50. А у горы Кременец51 на Донце в него вливался Изюмский шлях, выходивший из кочевий Кубанской Орды и пролегавший вдоль русел Дона и Северского Донца.
Левая ветвь Муравского шляха, перейдя у Тавани52 на правый берег Днепра, разделялась на три направления. Направление правой руки, дойдя до излучины Буга, уводило на север до Корсуни, потом резко поворачивало на запад и терялось где-то на Волыни. Называлось оно Чёрным шляхом. Среднее направление, называемое Кучманским шляхом, пересекало Буг, уводило за Брацлав и в глубину Подолья. Направление левой руки пересекало и Буг, и Днестр, доходило до молдавского города Бендеры, от него уводило на Яссы, Сучаву и на Львов. Называли это направление по-разному, кто Татарским, а кто Молдавским шляхом.
Но не только купцы и не только посольские караваны следовали по всем этим направлениям и шляхам. Не только заморские вина, пряности, оружие и латы, не только шелка, сукна и венецианское стекло следовало по этим шляхам с мусульманского юга на север, на восток и в центр Европы. Очень часто по два, а то и по три раза в год по этим шляхам в Европу и в Московию приходила беда.
Беда всегда приходила с юга. Первый хан Крымского ханства Хаджи-Гирей53, сбежавший из Золотой Орды и утвердившийся в Крыму в 1452 году при помощи Великого князя Литовского Казимира Ягеллончика,54 до самой смерти своей сохранял союзнические отношения с литовскими правителями и, как мог, сдерживал порывы своих голодных подданных поразбойничать в Литве и Польше. Его наследник Менгли-Гирей55 с 1466 года в союзнических отношениях переориентировался на Москву и московского государя Ивана III, который обещал ему поддержку в борьбе Крыма с Золотой Ордой. В обмен на поддержку Иван III потребовал от Менгли доказательств верности заключённому союзу. 1 сентября 1482 года крымский хан эти доказательства продемонстрировал – сжёг дотла один из самых богатых городов Великого княжества, город Киев, киевского воеводу и его семью увёл в полон, разграбил киевские церкви, в том числе и Софию Киевскую, часть награбленного отослал в качестве даров московскому царю. Царь эти дары принял. Такое усердие принесло плоды – с 1502 года Менгли-Гирей уже не оглядывался на Большую Орду и превратил Крымское ханство в главного наследника Орды Золотой.
С этого времени ни Литва, ни Польша, ни сама Москва не знали покоя от алчных, голодных и беспощадных причерноморских, приазовских и крымских орд. Менгли-Гирей, его сыновья и военачальники в течение двадцати лет совершили около шестнадцати крупных грабительских походов и бесчисленное множество летних мелких набегов на Киевщину, Волынь, Галичину, на Подолье и на Полесье. А когда от крымцев отделился юрт хана Ногая, от татарских набегов застонала не только Речь Посполитая, но и Москва с её «оукраинами».
Для больших зимних набегов крымский хан поднимал до одной трети мужского населения. Если учитывать, что общее число всех татар на полуострове и в ногайских степях к середине XVII века приблизилось к 560 000 человек обоего пола, из которых около половины были мужчины, то в больших набегах под предводительством хана обычно участвовало от девяноста до ста тысяч всадников. Если же поход возглавлял мурза или какой-нибудь бей, то с ними выступало от сорока до пятидесяти тысяч. Массовые походы за ясырём осуществлялись, как правило, зимой, когда селяне, мастеровой люд, купцы и уходники собирались в сёлах и местечках, отдыхали после трудов праведных и подсчитывали добытое за лето. Вот тут-то их и брали крымские батыры.
В поход шли всегда налегке и не тащили за собой ни больших обозов, ни артиллерии. Огнестрельного оружия, как правило, не использовали, предпочитая тугой лук и меткие стрелы. Из лука на всём скаку могли попасть в неприятеля, находящегося в семидесяти и даже в ста шагах. Чего брали с собой помногу, так это лошадей. Каждый всадник должен был выступать в набег, ведя за собою от трёх до пяти лошадей. Это давало возможность очень скорого и безостановочного передвижения по степным просторам, а также быстрого и весьма сытного кормления в случае необходимости: конскую кровь татары смешивали с мукой и этим питьём восстанавливали силы, конское мясо резали тонкими ломтями и подкладывали под седло. Пропитанное конским потом и хорошо таким образом отбитое, это мясо служило основным продуктом питания в походе. На стоянках варили большие куски конины с небольшим количеством соли. Но стоянки были крайне редки. Почти всё время татарин проводил в седле, без отдыха покрывая расстояние в сто и даже сто двадцать вёрст за один переход.
Прежде чем отправиться за добычей, татарские предводители высылали вперёд самых смелых наездников для добывания вестей о положении в той местности, куда направлялись. Зная, что козацкие сторожи и зимовники располагались на речных берегах, выбирали водораздельные пути между реками. Таким образом, их не задерживали переправы, да и опасность встретить козацкие дозоры сводилась к минимуму. Шли не по шляхам, а по голой водораздельной степи.
Дойдя до границы Речи Посполитой, татарское воинство разделялось на отдельные отряды по тысяче всадников и двигалось в нужных направлениях широким фронтом, но по отдельности, сохраняя расстояние между отрядами в пять – десять вёрст. Углубившись в чужие земли вёрст на десять – двадцать, каждый тысячный отряд разделялся на четыре части и рассыпался на четыре стороны: на запад, на восток, на юг и на север. Каждая из этих частей, пройдя ещё вёрст десять, опять разделялась на четыре части. Эта тактика опытных степных грабителей способствовала тому, что территория, намеченная для набега, вся покрывалась плотной разбойничьей сетью. Никто и ничто не могло избегнуть того, чтобы не попасть в эту сеть и не стать добычей. Татары налетали на беззащитные сёла, города и местечки, захватывали всех, кто там был, набивали тюки всем, что попадалось под руку, сбивали разнообразную живность в стада, табуны и отары и очень быстро отходили к границе, удалялись от неё на десять – пятнадцать вёрст, делили ясырь56 и разбегались по своим улусам57.
Ясырь, захваченные в полон христиане, был главной и самой ценной добычей. Из больших ханских набегов на украины, на Подолию и Полесье татары приводили от 50 000 до 60 000 христианских душ. В дошедшем до наших времён письме одного из удачливых крымских добытчиков можно прочесть, что «татарам Бог дал добычи большие, – не в которой посылке такой добычи не бывало, ни одного нет без ясыря, а у многих по два, по три, по четыре или по пять ясырей. У меня 20 ясырю, у Арслан Газы мурзы 10 ясырю, у Каплан мурзы 10 ясырю, у Аблы мурзы 6 ясырю, у Абдагул мурзы 10 ясырю, у Темерши Улана 5 ясырю, у Майли перекопского 4 ясырю, у всех наших товарищей ясырю по 2, по 3 есть, кроме Алаша, никого без ясырю нет».
Татары снабжали невольниками все восточные рынки. Корабли, приходившие в крымские порты с оружием, одеждой и лошадьми, отплывали, переполненные христианским ясырём. Особенно на невольничьих рынках Кафы, Бахчисарая, Хазлева, Трапезунда, Стамбула, Алепо, Александрии и Каира ценился «белый ясырь» – женщины-невольницы. За красивую галичанку или девушку с Полесья могли заплатить золотом вес на вес. Турки, арабы, греки, иудеи, армяне, платившие дань крымскому хану и турецкому паше за право на работорговлю, покупали и перепродавали несчастных народам «чёрного племени»: сарацинам, персам, сирийцам, марокканцам и даже индусам.
Пути грабительских набегов крымцев и турок пролегали через сечевые и паланковые земли. Козаки вынуждены были обороняться. Вынуждены они были и участвовать в ответных походах литовских воевод и старост на татарские улусы и города. В литовских и польских хрониках есть сведения об успешных ответных набегах чернобыльского наместника Кмитича, киевского ключника Полозовича, хмельницкого старосты Лянцкоронского на Эзи58, на Ор59, на Аккерман и на Тавань. При этом наместники и старосты приграничных городов повсеместно привлекали козаков и к обороне, и ко многочисленным ответным карательным экспедициям.
Козаки охотно нанимались на военную службу, так как, защищая земли королевства и княжества, они защищали и свои собственные земли, свой мир, а участвуя в карательных походах, освобождали пленённых крымцами и захватывали немалую добычу.
Очень скоро литовские и польские магнаты, Претвичи, Острожские, Вишневецкие, Язловецкие и прочие поняли, что подчинить вольное козачество своей и коронной воле будет гораздо выгоднее, нежели нанимать их на военную службу и оплачивать их услуги золотом. Одновременно с продвижением магнатского влияния на юг и юго-восток на порубежье были возведены Каневский и Черкасский замки, в которых разместилась великокняжеская администрация. Сохранилось описание Каневского замка, составленное великокняжескими ревизорами в 1552 году. Замок представлял собою прямоугольник 80 на 40 метров по периметру, который был обнесён заполненными землёй деревянными клетями. Стены эти были обмазаны глиной для защиты от огня. На шести деревянных башнях стояли пушки и бочки со смолой. Через небольшой замковый ров был переброшен подъёмный мост. Гарнизон состоял из тридцати или сорока служивых шляхтичей и козаков. Ревизоры отметили, что все постройки и укрепления обветшали, скрипели и шатались. Черкасский замок был побольше, но в таком же жалком состоянии. Его гарнизон насчитывал роту литовских жолнёров, тридцать конных обедневших шляхтичей да около шестидесяти наёмных козаков.
Черкассы и Канев были основным местом сосредоточения вольных украинных козаков, которых и литвины, и поляки, и московиты называли одинаково – «черкасы». Великокняжеская администрация, старосты и подстаросты присваивали себе речные, степные и лесные угодья, вынуждали вольных поселенцев и уходников платить натуральные и денежные налоги. От рыбного промысла надо было отдавать треть улова, от бобрового – половину. За размещение пасеки надо было заплатить 15 грошей, с каждого жилого строения – 7 грошей от дыма. Все жители Канева и Черкасс, а также окрестное поспольство должны были три дня в году ходить на промыслы в пользу старосты, выплачивать ему по 6 грошей к Рождеству, давать по первому требованию подводы и «конное содержание», на свои средства ремонтировать оборонные сооружения, бесплатно сторожить замковые ворота, посылать вооружённые конные отряды в погоню за татарами и выставлять дозоры в Поле. Очень быстро под эти повинности подпали и те козаки, которые отбились от Сечи и от паланок, осели в городах, на хуторах и в местечках.
Новые землевладельцы понимали, что от козаков нельзя только требовать – их надобно и поощрять. Система «привилеев»60, постепенно вводимая королевской и великокняжеской администрацией, расколола некогда монолитное козачество на несколько групп. Сначала шляхта предоставила городовым и хуторным козакам право откупа от повинностей, по которому любой козак вместо себя мог послать на военную службу или в сторожу и на ремонтные работы наёмного человека. Любой козак мог добровольно сам или со своими людьми прийти на службу к подстаросте, старосте и воеводе, но служить по принципу самообеспечения. В этом случае он освобождался от всех повинностей и считался принятым «под моць» и защиту своего пана. Такому козаку моцный пан мог даже землю дать в пожизненное или наследственное владение. Такие служивые козаки и сами могли захватывать свободные от магнатского подчинения земли, нередко земли своих же менее сильных собратьев. Такие служивые могли составлять собственные вооружённые отряды для защиты новой собственности. К беззаконию со стороны шляхты добавилось и своё, доморощенное беззаконие служивых и зажиточных козаков.
Козачество в целом окончательно раскололось на городовое – реестровое, и сечевое запорожское – нереестровое в 1572 году. 5 июня этого года польский король Сигизмунд II Август61 дал поручение воеводе Юрию Язловецкому62 сформировать отряд из 300 козаков и список, или реестр, подать на высочайшее имя для зачисления реестровых63 на королевскую службу. Таким образом, статус реестрового козака был признан на государственном уровне. Королевскою волею реестровые выводились из подчинения воеводам, старостам и подстаростам и переводились под юрисдикцию своего войскового суда. Им даровался город Чигирин. Им назначалось жалование из королевской казны. За казённый счёт им выдавалось сукно, порох и свинец. Они получали землю и право собственности на неё, право заниматься торговлей и промыслами, они освобождались от всех податей и повинностей с сохранением только одной – они были обязаны служить Короне и подчиняться воле короля. Реестровые принесли присягу на верность Короне и Речи Посполитой, выступили под королевским знаменем, приняли подаренную королём малую артиллерию и большие литавры.
Чтобы противопоставить реестровых анархичным и неуправляемым сечевикам-запорожцам, и противопоставить не только статусно, но и территориально, следующий король Стефан Баторий64 своим универсалом 1578 года передал козакам во владение небольшой город Трахтемиров и старинный православный монастырь, расположенные на правом берегу Днепра неподалёку от Канева.
Реестровые, получившие такие дары и привилегии, не растерялись. Быстро обзавелись собственными мельницами, пасеками, выпасами, полями, угодьями, хуторами и даже местечками. Уже в 1600 году один из них, некий «чигиринский мещанин Тишко Волевач» составил завещание на большую пасеку, 12 наделов пахотной земли с сенокосами, несколько хуторов «с быдлом и овцами», два табуна лошадей. Кроме этого он передавал сыновьям своим 2 000 коп грошей – одна копа равнялась 50 русским копейкам или 75 польским грошам. Да должники новоиспечённого реестрового обязаны были выплатить наследникам 1 062 копы. В качестве наследства также упоминалось 50 бочек мёду, одежда дамасской ткани женская, 15 ружей «простых» и 6 ружей турецких «под серебром», золотая и серебряная посуда, большое угодье на реке Цыбульник «с поселением людей». Кто такой был этот Волевач, и кто б его помнил? Однако добыл же где-то и 15 ружей простых, и 6 ружей под серебром, и одежду женскую. Одно можно сказать – расторопный, видать, был козак.
Так что реестровым в отличие от Войска Запорожского Низового было за что служить «Его Величеству королю Речи Посполитой» и самой Речи Посполитой.
Но «привилеи», дарованные королём, создавали немалое напряжение не только между реестровыми и остальным козачеством, но прежде всего – между реестровыми и шляхтой, земли и имения которой располагались в близком соседстве. Гоноровая шляхта не мирилась пусть и с малыми, но всё же привилегиями для «схизматиков и быдла». И тем более не признавала их земельных прав. Частыми наездами на земли реестровых, захватом и разорением этих земель удалые шляхтичи завоёвывали королевскую немилость и определённый авторитет в своём круге. Нереестровые козаки, которые по тому же универсалу Стефана Батория были лишены права даже называться козаками, сторонились реестровых, поддержки в их борьбе со шляхтой не оказывали и всеми своими силами стремились… попасть в реестр.
Но были и такие случаи, когда и запорожские, и реестровые козаки выступали заодно.

XI

Криштоф (Христофор) Косинский, мелкий шляхтич из Подляшья1, храбро сражался с татарами, обороняя кордоны Речи Посполитой. За труды и раны польский сейм подарил отважному воину небольшое поместье – село Рокитное в Белоцерковском старостве. Староста белоцерковский Януш Острожский2 – сын Василия-Константина Острожского3, воеводы киевского и сенатора, на решение сейма наплевал и Рокитное у Косинского отобрал наездом.
19 октября 1591 года соединённый отряд реестровых козаков Косинского и мещан белоцерковских, ненавидевших своего старосту и уже выступавших против него год назад, тоже наездом захватил Белую Церковь. Окрестные селяне решили, что долгожданная воля пришла и на их земли, взялись за косы, топоры и вилы и начали наводить свои, то есть козацкие, порядки. Во всех сёлах Белоцерковского староства на сельских радах были избраны атаманы, писари и судьи, все общественные дела решал сельский круг, все селяне объявили себя козаками. Такого украинные земли Речи Посполитой ещё не знали. Криштоф Косинский на чёрной раде был провозглашён гетманом.
Обосновавшись в Белой Церкви и утвердив там козацкую власть, борцы за волю и веру двинулись на Триполье и Переяслав, где тоже утвердили козацкое самоуправление. За очень короткое время украинные земли между Каневом и Черкассами стали свободной козацкой территорией. Православное население Волыни и Брацлавщины заволновалось в ожидании скорого освобождения. Косинский становился героем, о нём рассказывали легенды.
В сентябре 1592 года на сейме Речи Посполитой сенатор Острожский потребовал отправки коронного войска на подавление бунта. Сенатора поддержали магнаты украинных земель. Но категорически против похода коронного войска выступили магнаты центральных воеводств и провинций. Шляхта Волыни и Подолья боялась остаться без защиты от своих подданных.
Сейм отклонил требование сенатора Острожского об отправке войска, отклонил он и предложение о роспуске реестровых и конфискации их земель. Король Сигизмунд III поручил своему канцлеру Замойскому4 подготовить универсал о посполитом рушении киевской, волынской и брацлавской шляхты под командованием всё того же сенатора Константина Острожского. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, так решили польские магнаты и шляхта, земли которых не были затронуты бунтом.
Городок Константинов, выбранный Острожским в качестве сборного пункта, был оккупирован шляхетскими отрядами. Вишневецкие, Претвичи, Гульские и другие гоноровые фамилии съехались быстро. Януш Острожский привёл с собой шляхетскую конницу из Галичины, венгерских жолнёров и немецкую пехоту.
Битва началась 23 января 1593 года на житомирских полях близ села Пятка5. Но этот день не принёс победы ни одной из сторон. Последующие семь дней отряды Острожского и Косинского выматывали друг друга мелкими стычками и крупными столкновениями, но желаемого результата не добились ни те, ни другие. 31 января гетман Косинский от имени реестровых и сенатор Острожский от имени украинной шляхты подписали мир. Реестровые должны были вернуть всё захваченное оружие, исключить и выдать из своих рядов всех, кто покозачился во время бунта, и в дальнейшем не бунтовать. Криштоф Косинский лишался гетманской булавы.
Отдав булаву, разжалованный гетман с небольшим отрядом ушёл на Запорожье, и, по-видимому, уже оттуда предложил свои услуги Москве. Поскольку в марте 1593 года царь московский Фёдор Иоаннович в грамоте донским казакам писал о своём повелении «черкасом запорожским гетману Хриштопу Косинскому и всем атаманом и черкасом быть на Донце на шляхех и за царём идти». (Здесь подразумевается преследование того «царя», который на самом деле был ханом крымского разбойного воинства, напавшего на московские украины). В этой же грамоте царь Фёдор приказывает донским казакам идти вместе с Косинским и «промышлять крымцев сообща». Тогдашний черкасский староста Александр Вишневецкий6 этим обеспокоился и в письме канцлеру Замойскому сообщил, что Косинский подчинил московскому царю пограничные земли, а царь послал на Запорожье «денег много и сукна».
Получив московскую помощь, Косинский с двумя тысячами козаков пошёл вверх по Днепру и осадил Черкассы. Александр Вишневецкий, оказавшись в осаде, предложил козакам переговоры. Косинский посчитал, что как союзнику московского царя ему уже ничто не угрожает, и со ста пятьюдесятью козаками прибыл в Черкассы. Но расчёт оказался неверным. Голова мятежного гетмана была давно оценена, и шляхта приняла его не как представителя царя Фёдора, а как изменника. Казнь соответствовала приёму – по слухам, Косинский был заживо замурован в столб.
С остальными козаками, оставшимися без предводителя, Александр Вишневецкий договорился очень быстро. Черкасский староста оставлял реестровым их чайки, лошадей и оружие. Имущество погибших он разрешил отдать родственникам. Желающие могли беспрепятственно уйти на Запорожье. И самое главное – козаки и мещане получили право подавать жалобы! Но не черкасскому старосте, а киевскому воеводе в случаях, если администрация Речи Посполитой будет их «притеснять», а шляхта – совершать наезды. Это право очень скоро было реализовано по-шляхетски – киевский воевода Константин Острожский первых же жалобщиков схватил, бросил в подвал и подверг пыткам.
С этого момента состояние вооружённого противостояния православного люда и шляхты на украинных землях стало постоянным и жестоким. Все посполитые украин ненавидели коронную шляхту и своих отступников. Все русины хотели быть козаками, и все козаки считали себя защитниками веры. За козачеством народ православный закрепил звание не только защитников веры, но и той силы, которая должна была отвечать за судьбу украинных земель.
Отныне козаки были просто обязаны соответствовать идеалу защитника-воина, созданному народом. Отступление от этого идеала было равносильно предательству.
И наоборот, население западных провинций и воеводств Речи Посполитой считало козаков разбойниками, варварами, схизматиками, само существование которых угрожало благополучию, имуществу и даже жизни каждого подданного короны. Оградителями и спасителями Речи Посполитой выступала шляхта – рыцари-защитники отечества и веры вселенской.
Противостояние двух языков, двух миров, двух вер в единого Бога и сына его Иисуса в границах одного государства обострялось с каждым годом и с каждым днём. И даже кратковременные общие усилия по защите этих границ от посягательств третьих, иноязычных и иноверных сил, не приглушало обоюдной ненависти.
К началу XVII века ситуация в Центральной и Восточной Европе сложилась так, что украинное козачество было втянуто в длительное военное противостояние Речи Посполитой и Османской империи.
После того, как в 1590 году закончилась война Турции с Персией, турецкий султан Мурад II получил возможность обратить внимание на Европу. Основным противником Турции в этой части света была империя Габсбургов. Австрийский император Рудольф II летом 1594 года послал своего доверенного Эриха Лясоту7 с дипломатической миссией на Сечь. Лясота предложил запорожцам пройти через Молдавию за Дунай и напасть на турецкие земли. При этом австрийский император не брал на себя никаких союзнических обязательств, но козацкая старшина получила богатые дары и обещание ещё более богатых даров в случае начала военных действий.
Козацкая старшина огласила грамоту Рудольфа на общевойсковой Раде 10 июня 1594 года. Предложение императора вызвало неоднозначную реакцию товарищества. Рядовые козаки и все, кто участвовал в восстании Косинского, были категорически против дальнего похода в османские земли. Старшина, одаренная императором и желавшая очистить Запорожье от анархически настроенных козаков, настаивала на походе. В этой ситуации проявилась основная черта запорожского козачества – отрицание всякого насилия со стороны любой власти. Козачество старшине не подчинилось, более того, козаки пообещали утопить в Днепре любого, кто поддержит старшину. Желающих испытать судьбу не оказалось. Даже среди старшины.
Тем временем войска Мурада II вошли в Молдавию, на соединение с ними через Подолию и Волынь готовился идти крымский хан. Шляхтичи и магнаты этих земель растерялись – коронных войск на пограничье не было.
Положение спас сотник Константина Острожского Северин Наливайко. Он предложил объявить набор добровольцев. К началу лета под командованием Наливайко было несколько тысяч вооруженного люда и реестровые козаки Брацлавщины. Сотник отправил посланцев на Сечь с просьбой о помощи. Просьба была подкреплена существенным даром в 1 500 лошадей. Сечевики отправили к Наливайко небольшой отряд во главе с реестровым старшиной Григорием Лободой.
К моменту прихода запорожцев Наливайко успел отбить нападение татар в Подолии, сходить в Молдавию, вместе с господарем Валахии Михаем Храбрым нанести ряд поражений турецким войскам и вернуться на Брацлавщину. Воинство Наливайко, размещённое в имениях шляхтичей и, по сути, спасшее их от татарского разорения, теперь для этих шляхтичей стало обузой. Шляхтичи Брацлавшины съехались для решения вопроса о дальнейшей судьбе вооруженного поспольства и козаков. Сотник, разъяренный такой неблагодарностью, не стал ждать приговора шляхетского совета, напал на Брацлав и вырезал шляхту. Тут-то и подоспели запорожцы. А уже через месяц кременецкий каштелян и староста теребовльский Претвич сообщал канцлеру Замойскому, что козаки захватили центр староства – город Бар, что восстало всё винницкое поспольство, и что шляхтичи «убегают из домов своих, того и описать не могу». Сам Претвич просил разрешения тоже бежать из Теребовля.
Созванный в Баре козацкий Круг решил начать войну против польского панства. Выбранная на Кругу старшина обратилась к поспольству с призывом о поддержке этой инициативы. Народ её охотно поддержал.
Момент для народного восстания был выбран удачно. Магнаты Потоцкий, Тарло, Зебжидовский и Острожский, шляхетские отряды и большая часть коронного войска во главе с польным гетманом Жолкевским и коронным гетманом канцлером Замойским выступило в Молдавию, где Михай Храбрый опять воевал с турками. Поляки хотели посадить на валашский трон своего ставленника боярина Иеремию Могилу8, дочери которого были жёнами польских князей Жолкевского, Корецкого и Михаила Вишневецкого. Тесть обратился к ним за поддержкой в его властных соревнованиях с Михаем Храбрым, и зятья, оставив охваченное восстанием Отечество, в просьбе не отказали. К этому походу хотел примкнуть и Григорий Лобода, но запорожцы идти в Молдавию не согласились.
Весной 1595 года повстанческое войско разделилось. Наливайко повёл свои отряды в белорусскую часть Речи Посполитой, Лобода пошёл на Черкассы. В кременецких, луцких, пинских, слуцких, бобруйских и могилёвских землях, по которым проходили наливайковцы, устанавливалось козацкое самоуправление, и население сплошь записывалось в козаки. Шляхту повстанцы вырезали, только немногим удалось бежать в Минск под защиту гетмана Радзивилла. В белоцерковских, черкасских, каневских, киевских землях шляхту по распоряжению Лободы пытались щадить, самоуправление, по возможности, не вводили. Лобода не особо старался выполнить поручение Наливайко – освободить от панов Среднее Поднепровье, захватить Киев и идти в Белую Русь на соединение. Вместо себя Лобода отправил на Могилёв одного из своих атаманов Матвея Шаулу, снабдив его отряд артиллерией. Шаула обошёл Гомель и остановился на зимовку в Пропойске.
План Наливайко об установлении «козацкой власти» на обширной территории от Днестра до Днепра и в Белой Руси реализован не был.
Положение повстанцев осложнилось, когда из Молдавии к концу зимы 1596 года вернулись шляхетские отряды и коронное войско. Наливайко велел сжечь Могилёв и выступил навстречу полякам. Но, получив сведения, что войска, предводительствуемые Жолкевским, превышают его по численности более чем в два раза и имеют перевес в артиллерии, Наливайко решил уйти на Поднепровье и соединиться с Лободой. В марте 1596 года отряды бывшего сотника, перейдя Дикое Поле, вышли к Богуславу9. Лобода, подошедший из Канева к Белой Церкви, не стал дожидаться Наливайко и ушёл к Триполью. Но к Триполью подошёл и Шаула, спешивший на соединение с Наливайко из Пропойска. Козаки Шаулы и Лободы созвали раду и выбрали гетманом Шаулу. Лобода, который ещё под Белой Церковью принял посланца Жолкевского и взял его под свою защиту, от командования был отстранён. Между тем большой отряд Жолкевского под командованием князя Ружинского занял Белую Церковь.
Подошедшие к городу повстанцы – Шаула со стороны Триполья и Наливайко со стороны Богуслава, опоздали на несколько часов. Штурм хорошо укреплённой крепости мог погубить всё войско, поскольку со стороны Пикова и Прилук в тыл повстанцам заходил Жолкевский. Шаула и Наливайко отошли к Днепру и заняли оборону в урочище Острый Камень, окружив лагерь возами. Жолнёры и шляхтичи Жолкевского, потеряв только убитыми до 400 человек, преодолеть козацкую оборону не смогли. У оборонявшихся тоже были серьёзные потери. Шауле ядром оторвало руку. Наливайко был легко ранен. Ночью Наливайко, избранный после ранения Шаулы гетманом, отошёл со своим воинством к Триполью, а оттуда ушёл на Киев. Жолкевский вернулся в Белую Церковь восстанавливать силы.
В мае 1596 года начался завершающий этап восстания. Наливайко понял, что планы по созданию свободной козацкой территории на киевских землях в данный момент неосуществимы. В сложившейся ситуации держать оборону в Киеве было невозможно – город к этому не был приспособлен. Дорога на Сечь была отрезана Жолкевским. На север в Белую Русь идти было бессмысленно – князь Радзивилл и шляхта Белой Руси давно восстановили порядок в своих землях. Оставался один выход – на восток, в Московию.
Подошедших к Лубнам повстанцев было около 12 000, из них боеспособных насчитывалось не более 3 000, дети, женщины, старики и раненые составляли обоз козацкого воинства. До границы с Московией оставалось чуть менее ста вёрст. И здесь их догнал получивший подкрепление Жолкевский, который прежде всего перекрыл путь к отходу.
Осада повстанческого лагеря в урочище Солоница подробно описана в исторической литературе. На этот раз восставшим не помогли ни возы, ни пушки, ни даже подошедшие к Лубнам запорожцы Подвысоцкого. Никакие укрепления  и никакая помощь не могут противостоять предательству. Первым предал Лобода. С самого начала осады он склонял своих бывших подчинённых к тому, чтобы прекратить бесполезное сопротивление и сдаться. Козаки не соглашались. Тогда он начал тайную переписку с Жолкевским. Тайное стало явным, Лобода был схвачен, казнён и захоронен на территории лагеря. В ночь на 28 мая 1596 года была совершена вторая попытка предательства. На этот раз успешная. Козацкая старшина тайно схватила Наливайко и полуживого Шаулу. Мятежные лидеры были переданы Жолкевскому. Утром начались переговоры о передаче полякам знамён и артиллерии. Но как только польские парламентеры покинули лагерь, туда ворвались жолнёры и шляхта. Из 10 000 человек уцелело около 500, которые оказали организованное сопротивление уничтожавшим всё живое полякам, вырвались из бойни и во главе с полковником Кремпским ушли на Сечь.
Жолкевский получил прозвище «успокоитель», земли в урочищах Борисполь, Горошин и Слепород на реке Сула10, а также все земли в московском и татарском приграничье, «при самой границе татарской и при рубежу московском лежащие». Польский сейм постановил конфисковать земли у всех козаков. Шляхта получила распоряжение истреблять тех, кто делом и даже словом будет «погрозки пущать», а при появлении в киевских, волынских и брацлавских землях запорожцев, встречать их «конно и оружно» как лютых врагов Речи Посполитой. Поспольству этих земель запрещалось собираться в группы более пяти человек. С этого момента шляхтичи хватали и карали любого, кого считали «своевольником».
Наливайко был казнён в Варшаве 11 апреля 1597 года. Ему поочерёдно отрубили руки, ноги, а потом и голову, и выставили все четвертованные части на обозрение толпы. Население украинных земель, тот народ, о котором Жолкевский в середине восстания писал канцлеру Замойскому, что «вся украина покозачилась», получил как минимум три урока.
Урок первый состоял в том, что народ способен завоевать свободу, пусть пока и на короткое время.
Урок второй наглядно продемонстрировал, что козаки козакам рознь. В большинстве своём украинное козачество отвечало тому образу освободителя и защитника, который был сотворён народным мифотворчеством и который в описываемый период стал элементом народного самосознания. Вместе с тем, козачество порождало и таких, для которых индивидуальная свобода и личные интересы были выше основополагающих принципов общественного поведения товарищества в целом. С особой силой это превалирование личных, индивидуальных интересов над общественными проявлялось в экстремальных ситуациях, когда уже сформировавшаяся личность оказывалась в ситуации жизненно важного выбора. Таких индивидуалистов в козаческой среде тоже было немало.
Третий урок и, пожалуй, самый жёсткий и самый поучительный, состоял в том, что козаки тоже могут предавать. Сам факт предательства свидетельствовал о том, что козачество в конце XVI века было далеко не таким однородным и единым, как в начале.
В козацкой громаде, как и в любом обществе, сформировалась властная верхушка, выделившаяся в отдельную социальную группу, политические и имущественные интересы которой не всегда совпадали с интересами тех, кто делегировал этой властной группе право на управление. Второй социальной группой было искусственно созданное реестровое козачество, занимавшее срединное положение между запорожскими козаками и государством. Реестровые, получившие от государства имущественные льготы и право на самоуправление, обязаны были беспрекословно подчиняться государственным управленцам и выполнять их властно-политические решения. В условиях перманентного этнокультурного противостояния выполнение возложенных на них обязанностей объективно отчуждало реестровых как от остальной массы козачества, так и от народа в целом. Рецидив неповиновения государственной воле был обусловлен, с одной стороны, слабостью государственной власти в границах Речи Посполитой, вследствие чего магнатско-шляхетское сословие постоянно нарушало нормы и правила общественного поведения, установленные государством по отношению к реестровым. А с другой стороны – этнокультурной принадлежностью реестровых к оппозиционно настроенному коренному населению украинных земель республики. Третьей и самой многочисленной социальной группой, находившейся в постоянной оппозиции к шляхте, магнатам и государственной системе в целом, были украинное крестьянство и мещане. Именно они, находясь в пограничной ситуации этнокультурного и военно-политического противостояния с польско-литовской и ополяченной шляхтой, создавали ту этнонациональную мифологию, которая к середине XVII века сплотит все три социальные группы в один народ. Эта же мифология в середине XVII века поднимет этот народ на вооруженную борьбу за своё суверенное право на веру, на жизнь, имущество, собственность, за свободное отделение от других народов, за самоуправление, за свободное волеизъявление, за собственную территорию и за суверенитет личности.
Все вышеперечисленные противоречия с особой наглядностью проявились в 20-ые – 40-ые годы XVII столетия и во время так называемой Хотинской войны, когда украинное козачество спасло Западную Европу от турецкой экспансии, и когда вся спасённая Европа заговорила о козаках.
В первом десятилетии XVII века на восточных землях Речи Посполитой активизировался процесс окозачивания, прецедент которому был создан во время восстания Косинского и освободительных рейдов Наливайко и Шаулы. Как ответная реакция на ополячивание и окатоличивание, это общественное движение украинного населения начинает шириться с 1606 года. Завоевав и сразу же утратив свободу в короткий период 1594 – 1596 годов, поспольство восточных земель республики не утратило надежды на её окончательное обретение. Тем более что опыт освободительной борьбы был повторён во время восстания Ивана Болотникова, в котором участвовало до 10 000 козаков и жителей Северщины12.
Обрести индивидуальную свободу в условиях общественно-политической системы Речи Посполитой можно было и относительно мирным путем, перейдя из разряда мещан или селян в козачество. В 1607 году польский король, информируя сейм о положении в восточных землях, отмечал, что жители как сёл, так и городов отказываются признавать власть короны, воевод и старост, создают органы самоуправления, выбирают атаманов, судей, ни к королевским указам, ни к королевским комиссиям «не питают никакого уважения». По словам корсунского старосты Даниловича, поспольство бунтует, корсунские реестровые прячут беглых селян. Когда староста попытался вернуть беглых силой, население взялось за оружие и объявило себя козаками. У тех, кто не захотел быть козаком, отобрали имущество и изгнали из города. Похожие события происходили и в других украинных городах. Поляки не смогли воспрепятствовать массовому окозачиванию, потому что именно в этот период часть магнатов начала вооружённую борьбу с королём, так называемый рокош, а в 1608 – 1610 году вся Польша была занята воцарением Лжедимитрия ІІ13 в Москве. Князья Вишневецкие, Зборовские, Ружинские, Тышкевичи и Сапеги, сам Сигизмунд ІІІ разбойничали в Москве и Подмосковье. Правда, сейм два раза принимал грозные постановления: в 1607 году постановление «О своеволии украин» предписывало всем старостам «оружно покончить со своеволием подданных», в 1609-ом постановлением «О запорожских козаках» сейм назначал специальных коронных комиссаров, которые должны были объединить силы коронного войска с реестровыми и разогнать Сечь. Но ни одно из этих решений исполнено не было. Сейм 1611 года отмечает, что «украинное своеволие всё более возрастает».
В 1613-1614 годах Речь Посполитая в очередной раз оказалась перед угрозой утраты восточных воеводств и провинций. Запорожцы вошли в брацлавские земли и в соответствии с уже отработанным сценарием ввели на них козацкое самоуправление. Срочно созванный сейм постановил: «Так как эти люди не признают нашей власти и самовольно вышли из-под юрисдикции своих панов, выбрав себе своих старших и судей, и не хотят подчиняться никаким судам, кроме своих атаманских, мы уничтожаем их юрисдикцию, как противную общему праву, и обязываем подчиняться властям по месту жительства». Этот же сейм решил послать в украины части коронного войска и разместить польские гарнизоны в Поднепровье. Киевским воеводой назначался «успокоитель» Жолкевский, на которого и возлагалась ответственность за выполнение этого властного решения.
Осенью 1614 года магнаты Поднепровья потребовали от козацкой реестровой старшины в пятинедельный срок посадить на Запорожье усиленный гарнизон из реестровых; обязать всех людей, работающих и охраняющих многочисленные хозяйства реестровых, а также членов их семей признать власть воеводы и старост и впредь «смуты не чинить»; участвовать в ликвидации самопровозглашённых «козацких» городов и сёл наравне с коронным войском. Реестровая старшина обещала выполнить эти требования, а после того, как магнаты посулили увеличить жалованье государственным козакам до 10 000 злотых и выдать каждому сукно на пошив одежды, даже кое-что предприняла. От Киева до Черкасс были поставлены гарнизоны.
Но в целом желаемый порядок в восточных землях наведён не был. На сентябрьском сейме 1616 года было объявлено, что козаки и не думали признавать «ни магистратов в городах, ни старост, ни гетманов; они сами устанавливают себе право, сами выбирают урядников и предводителей и как бы создают в большой Речи Посполитой другую республику». Число покозачившихся по подсчётам коронных комиссаров приблизительно определялось в 40 000 человек. В качестве меры по пресечению дальнейшего покозачивания было избрано применение смертной казни ко всем, кто ранее объявил или будет объявлять себя козаком. В подкрепление этой меры было объявлено посполитое рушение. Жолкевский, назначенный киевским воеводой после смерти Константина Острожского, возглавил шляхту и пошёл на Брацлавщину. Но по дороге получил известие, что к подольской границе Речи Посполитой подходит турецкая армия. Жолкевский изменил маршрут и направился к Днестру. Встретившись с турками, в бой не вступил, так как основной задачей своего воинства считал карательную экспедицию на Поднепровье. Искандер-паша, посланный османами для того, чтобы наказать поляков за их вмешательство в дела придунайских княжеств, удовлетворился традиционным объяснением польской стороны о непредсказуемости и анархизме запорожцев, заключил с Жолкевским перемирие и развязал последнему руки для похода в Поднепровье.
18 октября 1617 года гетман реестрового козачества Пётр Конашевич-Сагайдачный14 и подчинённая ему старшина приняли условия Жолкевского и подписали декларацию, в соответствии с которой обязались выдать всех, самовольно объявивших себя козаками, блокировать Запорожье и не допускать подвоза на Сечь провианта, пороха, оружия и других припасов. Польское панство заготовило виселицы, колы и плети. Все «своевольники», не подчинившиеся Жолкевскому и Сагайдачному, отлавливались и подлежали смертной казни. Реестровая старшина получила право обратиться к польскому сейму с просьбой об увеличении реестра.
Но покараны и казнены были далеко не все «своевольники». Летом 1619 года под Белой Церковью собралось более 10 000 готовых на всё покозачившихся посполитых. На подавление этого выступления из Киева двинулся Жолкевский со шляхтой, сюда же подошли отряды Януша Острожского, Юрия Збаражского и воеводы Даниловича, кроме этого к реке Узень  прибыли и посланные королём коронные комиссары с жолнёрами. Но увидев десятитысячное козацкое войско, шляхта от военно-силового способа разрешения конфликта отказалась. Начались переговоры, в качестве посредника выступал Сагайдачный с реестровой старшиной. Понимая, что в случае неудовлетворения требований «своевольников», козацкая масса просто сотрёт шляхту с лица земли, польская  сторона сделал вид, что пошла на уступки. Жолкевский и его команда предложили увеличить реестр с одной до трёх тысяч человек, козаки подали список на 10 600 человек; поляки предложили всем, кто не войдёт в реестр, немедленно вернуться к своим хозяевам, козаки настаивали на возвращении в течение двух месяцев; поляки предложили увеличить годовую выплату за службу короне до 40 000 злотых, Сагайдачный и старшина добились выплаты за предыдущий год, за текущий год, выплаты 20 000 злотых за походы в составе коронного войска на Москву, и ещё 4 000 «за покорность, какую козаки показали».
Кроме этого Сагайдачный уговорил козаков принять требование об уничтожении морской флотилии чаек и отказаться от походов на крымские и турецкие земли, а также «покарать козацким судом» участников предыдущих морских походов.
Естественно, козаки не приняли и цифры в три тысячи реестровых, и требования о немедленном возвращении панству всех, не вошедших в реестр. Поляки лукаво согласились, что эти вопросы должны быть рассмотрены более тщательно, и предложили право окончательного решения передать королю. Сагайдачный и старшина с этим согласились, поскольку на следующий день надо было пересчитать злотые, поступившие из Польши, а дальнейшее обсуждение взаимных уступок только оттягивало вожделенный момент.
Естественно, что козаки согласились с требованием об уничтожении морского флота и наказании «мореходов». Вообще все условия, выполнение которых зависело от них самих, козаки принимали легко. Поскольку не собирались исполнять.
Но и поляки не выполнили своих обещаний. По решению сейма и короля число реестровых ограничивалось всё же тремя тысячами, большинство «своевольников» было возвращено панству, на невозвратившихся был открыт сезон панской охоты, хозяйство держать реестровые отныне имели право только на королевских землях, король имел право назначать реестрового гетмана.
В целом же Сагайдачный, старшина и реестровые получили деньги, все «своевольные» козаки получили обещание о зачислении в реестр, поляки получили заверение в мирных намерениях козачества. Эти намерения были скреплены подписями: «Петро Конашевич, старший, Григорій Затиркевич, осавул війська запорозького, Лаврентій Пашковський, писар військовий» и ещё одиннадцать человек.
После того, как сговор старшины с польской шляхтой обнаружился, козачество раскололось на два лагеря. Реестровые Сагайдачного базировались в Трахтемирове и прилегающих землях, и были лояльны королевской власти. Эту лояльность подтверждает польский хроникер XVII века: «Конашевич всегда в мире с панством жил, за что козакам и хорошо было, только поспольство очень терпело». «Своевольные» козаки и запорожцы, объединившиеся на нижнем Поднепровье, а также около семи тысяч выписанных из реестра, собрали Круг и лишили Сагайдачного булавы. Вместо него был избран Яцко Неродич по прозвищу Бородавка, который сразу же заявил товариществу, что готов идти с ними не только на море, на татар и на турок, «а хоть бы и в самое пекло».
Накануне войны с Турцией польское правительство решило не вмешиваться в козацкие дела. Бородавка был признан гетманом, Сагайдачный числился «полковником войска запорожского». В то время, как Бородавка готовил разбойный морской поход на Турцию, Сагайдачный готовил восстановление порушенной православной иерархии при помощи иерусалимского патриарха Феофана. В результате многие униаты, занимавшие православные кафедры, были смещены, Феофан произвёл в православный сан Киевского митрополита Иова Борецкого15, Мелетия Смотрицкого – в сан архиепископа полоцкого, Иезекиля Курцевича – епископа владимирского, Исаакия Борисковича – епископа луцкого, Паисия Ипполитовича – епископа холмского, Исайю Копинского – епископа перемышльского. Шестым был произведён приехавший с Феофаном иерусалимский священник Авраамий, он стал епископом пинским. Таким образом, православный епископат был полностью восстановлен. Но не легализован.
Поляки не могли прервать нелегальную деятельность Феофана на украинных землях, поскольку его охранял сам Сагайдачный, поддерживаемый православной шляхтой и вступивший «со всем войском запорожским» в киевское православное братство. К тому же, король обратился к Феофану и попросил его воздействовать на запорожцев, чтобы они приняли участие в войне с Турцией на стороне Речи Посполитой. Феофан просьбу короля-католика выполнил, обратился ко всему украинному козачеству с посланием, которое в одинаковой мере было и посланием королю. Патриарх уговаривал козаков верно служить Речи Посполитой и тем добыть королевскую милость, «вашей искренней и отличной службой от наияснейшего короля и господина вашего получите то, что обновлнную нами в святой церкви русской иерархию: митрополита и епископов, нами посвященных на место тех, что отпали от святого апостольского константинопольского престола, он подтвердит и обеспечит своим королевским разрешением и привилегиями».
Король обнадёжил Феофана, Феофан обнадёжил православное население и козаков, козаки начали в униатских приходах наводить православные порядки. Православное население козаков поддержало. Униаты обратились за защитой к католической шляхте. Шляхта настояла на привлечении к униатскому суду православных епископов как самозванцев, шпионов и предателей. Мелетий Смотрицкий, например, был этим судом осуждён и проклят. В Вильно по королевскому приказу православные мещане были приговорены судом магистрата к смертной казни. Киевский митрополит обратился ко всем православным и призвал их оборонять веру. Народ и козаки поняли этот призыв по-своему. Начала литься кровь с обеих сторон. Но очень скоро народный гнев выплеснулся в другое русло.
В Белой Церкви у одного иудея нашли обезображенную икону. Неразумная жена этого иудея накрывала святым образом бочку с солёной капустой. Случай получил огласку, и козаки начали резать и грабить «жидов» по всей Украине. По свидетельству современника тех событий, козаки «распоясались, и всё больше растёт их смелость и своеволие, когда увидели они себя в таком количестве и в такой силе. Бородавка в своей речи сказал, между прочим: «Перед войском запорожским трясётся земля польская, турецкая и целый свет». Воевода киевский писал в сенат: «Некуда бежать; все нас покинули. Города, целые волости стоят, опустошённые козаками».
Избиение иудеев и кровавое противостояние униатов с православными было приостановлено только летом 1620 года. Около 60 000 турецких янычар и конных воинов вошли в Молдавию. На этот раз турки пришли в молдавские земли по призыву семиградского князя Бетлера Габора, сюзереном которого был султан. Дело в том, что именно в это время в Европе разрастались события тридцатилетней войны. Ещё в 1618 году Чехия поднялась против власти Габсбургов. К 1620 году в военное противостояние были втянуты почти все европейские государства. Польша и ставленник польской шляхты молдавский господарь Грациани приняли сторону империи и направили в помощь Габсбургам вооружённые отряды так называемых лисовчиков. Турция, рассчитывавшая использовать Молдавию как плацдарм для военной экспансии в Европу, решила поддержать противную Австрии и Польше сторону – чехов и семиградцев, и посадить на молдавский трон своего ставленника Радула.
Военно-политические интересы Речи Посполитой и Османской империи столкнулись под Яссами в районе местечка Цецора16 на реке Прут. Столкновение закончилось не в пользу поляков. 10 сентября объединённые войска коронного гетмана Жолкевского и молдавского господаря Грациани были разбиты и отступили к Днестру. В этой битве участвовали отец будущего гетмана чигиринский подстароста Михаил Хмельницкий и его сын Богдан Зиновий. Михаил Хмельницкий пал в бою, Богдан Зиновий был пленён турками и два года провёл в Стамбуле в качестве невольника.
27 сентября под Могилёвом битва повторилась. В результате голова Жолкевского была надета на копьё, выставлена сначала перед шатром Искандер-паши, а потом отправлена в Стамбул. Хан Буджакской орды с 20 000 воинов разорил Подолию, татарские отряды Кантемир-мурзы промышляли в окрестностях Львова. Польша свой военный потенциал почти исчерпала. Осман ІІ, зимой 1620-1621 года основательно подготовившийся к походу на Европу, в конце мая выступил из Стамбула.
Защищать Польшу было некому. Европа, занятая Тридцатилетней войной, противопоставить туркам какую-либо военную силу не смогла. Оставалась одна надежда – на украинное козачество.
В октябре 1620 года в Варшаве был созван чрезвычайный сейм. Чтобы привлечь украинное козачество к обороне республики, делегаты предлагали легализовать православную иерархию королевским указом, увеличить годовую плату реестровым до 100 000 злотых, раздать староства наиболее влиятельным козацким старшинам, не посягать на козацкие порядки, послать к запорожцам сенаторов для переговоров, увеличить реестр до 20 000 человек, подкупить Феофана, признать киевскую митрополию. Но властные и униатские амбиции взяли верх над политической целесообразностью. Папский нунций и польский король переломили ситуацию, – ни одно из предложений, кроме увеличения годовой платы реестровым, принято не было. Дневник сейма зафиксировал высказывание короля о том, что лучше он отречётся от короны и уйдёт в изгнание, нежели позволит схизматскому митрополиту засесть в Киеве. Именно после этого сейма началось открытое противостояние униатов с православными, закончившееся избиением иудеев.
До козачества решения польского сейма не дошли. Дошли слухи о готовящихся имущественных, военных, политических и религиозных привилегиях. Эти слухи были подкреплены посланием иерусалимского патриарха Феофана.
В мае 1621 года киевский митрополит Иов обратился ко всему православному обществу с призывом прибыть в Киев на собор, чтобы вместе с духовенством обсудить вопросы дальнейшей борьбы за веру. Продолжением этого собора явилась козацкая Рада 5 – 7 июня в урочище Сухая Дуброва недалеко от Белой Церкви. На этой Раде присутствовал королевский агент ксёндз Оборницкий, из донесения которого следует, что в урочище прибыли митрополит Борецкий, Курцевич, избранный козаками владыкой, 300 православных священников и 50 монахов. Митрополит прочитал письмо, присланное из Вильно, и «вычитал список, сколько там убито за веру, сколько посажено в тюрьмы, сколько брошено в ямы». Козаки Бородавки негодовали и требовали истребления униатов. Затем к собравшимся обратился Сагайдачный и прочитал послание Феофана. Авторитет бывшего гетмана и слова Феофана о королевской милости сделали своё дело – козаки кричали, что будут отстаивать веру и от басурман. Второй день был решающим. Товарищество слушало королевского посланника. Далее дословно по донесению Оборницкого: «Когда он сказал короткую речь, пан гетман Бородавка приказал стрелять из ружей и пушек, и эта стрельба продолжалась без перерыва целых два часа, по окончании её приносили присягу, что будут верны королю и в теперешней надобности Речи Посполитой готовы на всякую службу – если выполнены будут их прошения».
Очевидно, что личный посланник короля обнародовал предложения, прозвучавшие на сейме, но не принятые королём и большинством шляхты. Поскольку на третий день козаки избрали «centuriones, tribunos, attamanos, assawulos», которые были нужны для военного похода. Здесь же были выбраны и послы к королю, им было приказано требовать немедленного утверждения посвящённых владык и митрополита, в противном случае козаки «будут брать в неволю шляхту». После этого делили королевские деньги, судили провинившихся и «разошлись спокойно».
Тем временем передовые части Османа ІІ подошли к устью Днепра. Козаки Бородавки решили идти навстречу туркам. Козацкое посольство в составе полковника Сагайдачного, владыки Курцевича и ещё двух, чьи имена в письменных источникам не упоминаются, выехало в Варшаву.
Козаки начали активно готовиться к походу. Заготовка припасов, фуража и провианта проводилась в кратчайшие сроки методом грабежа в королевских волостях и шляхетских усадьбах. Один из самых богатых магнатов Речи Посполитой и первый сенатор князь Юрий Збаражский так писал королю: «И так уже сверх меры имею обид от жолнёров и всякого другого своевольства, так что уже все закрома у меня опустошены, а если ещё и это немилосердие последнее должен от того своевольства козацкого терпеть, то уже сердцу моему то было б равно со смертью». Король на жалобу первого сенатора не ответил, грабежи не прекратил. Ситуация на южных границах сложилась критическая и козаков обижать не позволяла.
Турки приблизились к границам республики, а шляхта на сбор не торопилась. Коронный гетман Ходкевич сообщал литовскому канцлеру Сапеге, что шляхетские отряды к месту сбора не подходят, жолнёры не хотят оставлять зимние квартиры, а коронное войско разбегается, артиллерии нет вообще и неизвестно, где её брать. Магнаты от участия в походе уклонились. К Ходкевичу под Львов подошли князь Заславский, который привёл 600 человек, и белзский воевода Лещинский со своей сотней. Наконец, к середине лета 1621 года Ходкевич собрал около 35 тысяч вооружённых воинов, 38 пушек и выступил к Днестру.
Месяцем раньше козаки развернули боевые действия на Чёрном море. Так и не уничтоженная морская флотилия запорожцев подошла… к Стамбулу. Столица Османской империи, оставленная Османом ІІ без должного прикрытия, была в панике. Посол Франции в Стамбуле писал своему королю, что шестнадцать козацких судов прошли по Босфору к городу. Высадившись на берег, козаки разрушили один из стамбульских фортов – Карамусол, сожгли пригороды и разграбили окрестные поселения. Отряды, наспех сформированные из жителей турецкой столицы, воспрепятствовать действиям козацкого десанта не решились. На обратном пути козацкие чайки были перехвачены турецкими галерами. Часть галер была сожжена, часть затоплена, в морском бою козаки захватили 15 пушек. Но в этом бою повезло и туркам – они захватили пленных. В их количестве исследователи не сходятся. Одни говорят только о двух козаках, отосланных адмиралом Галилом-пашой в лагерь Османа и там посаженных на кол, другие, не называя точной цифры, рассказывают, что их хватило для того, чтобы часть сделать мишенями для стрельбы из лука, часть разорвать слонами, часть растерзать на крюках, часть посадить в лодки, облить смолой, поджечь и пустить вниз по Дунаю, а одного мусульманина, принявшего православие и ставшего козаком, разрубили на мелкие части и скормили собакам.
В целом же козацкая команда, разместившаяся на шестнадцати чайках, исхода военной кампании не решала. Но сила козаков и их умение воевать были продемонстрированы не только османам, но и всей Европе. Эта демонстрация была тем более кстати, поскольку ни папа римский, ни Габсбурги никакой реальной помощи Польше не оказали. Папа ограничился пожеланием удачи Сигизмунду ІІІ в его благородной битве за веру христианскую, а император даже запретил вербовать в Австрии добровольцев. О козаках заговорили, о них начали писать, Европа на них надеялась.
И козаки эту надежду оправдали. Но с чисто козацкой спецификой. Воинство Ходкевича подошло к Днестру и остановилось на левом берегу реки напротив Хотинского замка. На этот же берег вышел Бородавка и занял позиции на значительном расстоянии от поляков. В самом Хотине был небольшой польский гарнизон, и Ходкевич вынужден был перейти на правый берег под защиту крепостной артиллерии. Но Бородавка на соединение с поляками не спешил. Он хотел, чтобы лавры победителя достались только ему. К тому же на молдавской стороне Днестра невдалеке располагался торговый город Сороки, который привлекал своей беззащитностью, а дальше, вплоть до реки Прут были и другие города. Бородавка воспользовался этим обстоятельством, переправился через Днестр, разграбил Сороки, и войско реестровое превратилось в добытчиков.
Весть о появлении козаков в Молдавии и о судьбе, постигшей Сороки, быстро дошла до Ясс. Томша и столичное боярство бежали к султану. Продвигавшийся к Хотину Осман ІІ то и дело натыкался на козаков Бородавки. Более недели продолжались военные столкновения. Турки понесли значительный урон в живой силе и потеряли нескольких военачальников. Осман ІІ отослал одного из пленённых им козаков к Бородавке с предложением перейти на сторону турок, обещая свою помощь и покровительство. Козаки, по словам посланца, могли даже выбрать собственную столицу – Киев или Каменец.
Между тем козацкие отряды, рассыпавшиеся по всей Молдавии в поисках лёгкой добычи, постепенно собирались к Могилёву-на-Днестре. В польский лагерь под Хотин прибыл королевич Владислав и привёл с собой шестнадцатитысячную армию. Ободрённые подкреплением поляки ждали козаков Бородавки. Но вместо козацкого войска в польском лагере неожиданно появился Сагайдачный, закончивший переговоры с королём Сигизмундом и обольщённый королевскими обещаниями. Ходкевич немедленно отправил его к Бородавке, чтобы тот ускорил марш козаков на соединение с поляками. Сагайдачный только отъехал, как под Хотин прибыл посланный козацким гетманом полковник Дорошенко – тоже будущий гетман. Козаки через Дорошенко уверяли Ходкевича в своём полном повиновении и спрашивали, куда же им идти из-под Могилёва. Козацкий полковник был отправлен вслед за Сагайдачным.
Под Могилёв Сагайдачный прибыл в тот момент, когда козаки начали открыто выступать против гетмана. Бородавке ставили в вину то, что он не сдержал козацкого порыва к грабежам, раздробил козацкое войско, вследствие чего многие «достойные» козаки погибли, попали в турецкий плен или затерялись на просторах Молдавии. В результате собравшаяся под Могилёвом конница не имела запаса фуража, войско – продовольствия. По этой причине быстрый марш на соединение с поляками был невозможен. Появившийся в козацком стане Сагайдачный был встречен радостной стрельбой, которая долго не стихала. Сразу же был созван Круг, гетманская булава перешла к Сагайдачному, Бородавке предъявили серьёзные обвинения в неспособности к военному руководству и даже в измене православному делу. В качестве доказательства измены вспомнили о предложениях Османа ІІ, которые были отвергнуты опальным гетманом. Но это уже не имело значения. Виновный был найден, закован в кандалы и уже в качестве преступника отправился с некогда верным ему войском под Хотин.
В этой ситуации проявилась ещё одна характерная черта украинного козачества. Оно было вольным и не упускало момента поразбойничать в чужих землях. Сам Бородавка был под стать товариществу и тоже активно участвовал в козацком промысле. Даже если бы он и захотел, то вряд ли смог бы остановить козацкую массу, распавшуюся на сотни и ринувшуюся на города и сёла Молдавии. От лёгкой добычи и пролитой крови козаки отрезвели только тогда, когда их малочисленные отряды столкнулись с регулярной армией Османа ІІ. Избегая крупных боёв и действуя партизанскими методами, они успешно противостояли туркам и в конце концов пробились к Могилёву. И только здесь поняли, что попали в довольно щекотливую ситуацию. Общий план кампании на данный момент оказался нереализованным. Они не соединили свои силы с поляками, как было оговорено ранее. Король имел право и мог не исполнить своих обещаний и, более того, имел право наказать всё козачество, выдвинув обвинение в государственной измене. Неповиновение короне во время войны грозило казнями. Чтобы оправдаться перед короной и Ходкевичем, нужен был виновный. И его нашли. Неграмотный Бородавка был обвинён во всех козацких грехах. Это он был главной причиной возможной королевской немилости и поставил под удар возрождение православия. Козаки и старшина в лице Дорошенко восстановили воинский порядок, собрали распущенное Бородавкой воинство, наказали изменника, выбрали достойного гетмана и были готовы исполнить любое распоряжение гетмана коронного. Через неделю, 22 августа 1621 года, козаки были под Хотином. Сразу по прибытии Бородавке отрубили голову на виду у королевича Владислава и коронного гетмана Ходкевича.
24 августа 210 000 турок и около 80 000 воинов Речи Посполитой начали военные действия. В составе турецких войск было около 30 000 арабов и 47 000 балканских христиан; в составе польских – 41 500 украинных козаков и 700 казаков донских.
За победу Речи Посполитой в «Хотинской войне», продолжавшейся 36 дней, своими жизнями заплатили 6 500 козаков и около 5 000 поляков. Коронный гетман Карл Ходкевич умер от дизентерии, эпидемия которой вспыхнула в польском лагере. Общее количество павших турок и татар определяется в 84 000. По потерям сторон это была самая кровавая война из всех, в которых принимало участие украинное козачество.
К концу сентября противоборствующие стороны, понёсшие весомые потери, решили договориться. В польском лагере остро ощущалась нехватка продовольствия, пороха, ядер и свинца для пуль. Дизентерия каждый день косила по несколько десятков гоноровой шляхты. В козацком лагере из-за недостатка сена лошадей кормили дубовыми листьями. Провианта тоже не было, козаки выпрашивали у поляков сухари. Те делились. Товарищество начало роптать, старшина уговаривала Сагайдачного оставить поляков и уйти в украины или на Сечь.
Станислав Любомирский, сменивший умершего Ходкевича, предложил Осману ІІ начать переговоры. В турецком лагере атмосфера тоже была накалена. Многочисленные атаки желанной победы не принесли. Противник оборонялся стойко, козаки делали ответные вылазки, во время которых была приведена в негодность часть турецкой артиллерии, убито трое и уведено в плен двое пашей, сам Осман во время нападения козаков на лагерь едва избежал пленения и спасся бегством. После этого он заявил своему воинству, что не будет пить воду и принимать пищу до тех пор, пока последнего козака не посадит на кол.
Пошла третья неделя сухой голодовки упрямого турка, а последний козак всё ещё находился в конце длинной тридцатипятитысячной очереди здравствующих. 18 сентября эти здравствующие нанесли неожиданный удар в тыл наступавшим янычарам, часть разогнали, часть перебили. Осман вымещал зло на собственных военачальниках. За каждую козацкую голову платил золотом. Охочие до золота татары привезли Осману целую гору крестьянских голов из окрестных молдавских сёл. Военачальники избегали падишаха, начали роптать янычары.
Исходя из соображений безопасности империи и безопасности собственной, Осман ІІ на мирные переговоры согласился. 21 сентября 1621 года договор был заключён. Падишах добился того, что Польша запретит козакам нападать на турецкие земли и будет сурово карать всех ослушников. Любомирскому и королевичу Владиславу было обещано, что Турция запретит крымским, буджакским и ногайским татарам нападать на земли республики. Согласился Осман и с тем, что отныне будет назначать молдавскими господарями только дружественных Речи Посполитой бояр. Ни Турции, ни Польше эта договорённость облегчения не принесла. Уже в 1622 году объединённая флотилия запорожских и донских казаков разграбила Трапезунд и выжгла его окрестности. В 1624-ом козаки сожгли пригороды Стамбула. А в 1637 году ими был взят Азов. Польское правительство было засыпано жалобами турецкой и крымской администраций. Крымские татары тоже не оставили разбойный промысел и постоянно совершали набеги на приграничные земли Речи Посполитой. Всё было как прежде и без Бородавки.
Хотинская война подорвала могущество Османской империи, имидж её непобедимости рассыпался. Страх перед янычарами покидал европейцев. Европа облегчённо вздохнула. Европа была спасена.
Хотинская война подорвала и могущество самого Османа ІІ. После возвращения в Стамбул янычары объявили, что причиной поражения и бесславного возвращения с европейских просторов является падишах. Жители столицы, платившие непомерные налоги на содержание армии и военные действия в Европе, восстали. В мае 1622 года янычары, воспользовавшись восстанием, ворвались во дворец и вырезали ближайшее окружение Османа. Самого падишаха как затравленного волка долго водили по улицам на верёвке, а потом забили камнями. Трон в Стамбуле занял слабоумный Мустафа І. Персия, воспользовавшись недееспособностью Турции, нарушила перемирие и начала военные действия. Империя на долгое время забыла о завоевании Европы.
Европа была спасена. Но сами спасители, получившие европейскую известность, признание и славу, в спасённом ими государстве как были, так и остались схизматиками, разбойниками и быдлом. Ни одно из обещаний, данных Сигизмундом посольству Сагайдачного, выполнено не было. Сагайдачный написал королю и просил хотя бы воздействовать на шляхту, которая опять начала охотиться на «своевольных», среди которых подавляющая часть участвовала в спасении республики и всей Европы. Из-под Хотина вернулось около 35 000 козаков, а реестр остался прежним – 3 000 человек. Король не ответил. 10 апреля 1622 года гетман реестровых козаков умер от так и незалеченной раны, полученной им во время быстрого марша от Хотина к лагерю Бородавки под Могилёв при случайном столкновении с воинством Османа.
Козачество лишилось лидера, в равной степени обладавшего качествами воина и дипломата, мастера политического компромисса. Вести дипломатические беседы с королём, магнатами и шляхтой теперь было некому. Оставалось одно – воевать.
С 1625 по 1648 год украинные земли от Бара до Нежина и от Киева до Микитина Рога были ареной постоянного военно-политического противостояния государственной системы Речи Посполитой и польской шляхты как весьма недисциплинированной защитницы этой системы – с одной стороны, православного населения республики и козачества как выразителя и защитника жизненно важных интересов этого населения – с другой. Началось, как и всегда в украинах, за два или три года до того момента, когда терпение народа закончилось, и он взялся за топоры, косы и вилы.
Доведённые до отчаяния жители Витебска в конце 1623 года убили одного из самых фанатичных и самых жестоких защитников унии – епископа Иосафата Кунцевича. Он приказывал униатам захватывать православные церкви, осквернять их, а православных прихожан сажать в подвалы и подвергать пыткам. В 1624 году киевлянами был растерзан войт Ходыка, который попытался сделать в Киеве то же, что покойный Иосафат в Витебске. Летом этого же года митрополит Иов направил к московскому царю своего доверенного – луцкого епископа Исаакия Борискевича с просьбой о поддержке и защите православных в их борьбе с униатами и о принятии киевской митрополии под покровительство. К 1625 году народное движение против унии приняло массовый характер, во многих староствах возродилось окозачивание и введение козацкого самоуправления. В инструкции Сигизмунда ІІІ королевским комиссарам было написано, что украинные козаки «считают себя отдельной Речью Посполитой, посягают на жизнь и имущество невинной шляхты. Вся украина в их руках, шляхтич в своём доме не волен, в городах и местечках его королевской милости всё управление, вся власть у козаков, они... устанавливают законы...».
Летом 1625 года правительство предприняло карательную экспедицию на восточные земли. По объявленному посполитому рушению в состав польского войска влились внушительные по численности отряды тех магнатов, которые уклонились от участия в Хотинской войне, – Заславских, Замойских, Вишневецких, Потоцких, Конецпольских, Тышкевичей, Даниловичей, Казановских и более мелкой шляхты украинных воеводств. В целом в карательной экспедиции на стороне поляков участвовало около 30 000 человек. Бой под Крыловым закончился ночью 15 октября 1625 года. Не добившийся победы коронный гетман Станислав Конецпольский отвёл войска в лагерь и приготовился к новой атаке. Козацкий гетман  Марк Жмайло отошёл и занял более выгодную позицию недалеко от Куруковского озера. Дислокация козаками была выбрана удачно – под самым лагерем находилась трясина, и если бы преследовавший их неприятель решился на атаку сходу, то увяз бы в болоте и был бы расстрелян артиллерийским и ружейным огнем. Расчёт Жмайла на шляхетскую горячность оправдался. Немецкие ландскнехты и польские всадники, составляющие авангард войска Конецпольского, влетели в болото и были перебиты. Конецпольский предложил переговоры. И в этот момент сыграл свою роль тот самый фактор, который уже несколько раз подводил козаков и вырывал из их рук победу.
Основная масса восставших – запорожцев и покозачившихся – на созванном кругу кричали за продолжение битвы, козацкая старшина и её не менее многочисленные сторонники склонялись к переговорам. Как всегда, дело закончилось победой тех, кто был более искушён как в козацкой, так и в шляхетской дипломатии. У Жмайло, который держал сторону товарищества, булава была отобрана, гетманом был избран Михайло Дорошенко, несколько месяцев назад перед самым восстанием по воле того же товарищества отдавший клейноды Жмайло. Теперь же козачество решило, что Жмайло настроил их против поляков, втянул в войну и завёл в болото. О том, что именно на краю этого болота им улыбнулась победа, козаки не вспоминали. Победа улыбнулась и улетела. Судьба Марка Жмайло неизвестна до сих пор.
27 октября Дорошенко и козацкая старшина приняли все условия польской стороны, выговорив увеличение платы для себя и увеличение числа реестровых для остального козачества. Реестр увеличивался ровно в два раза, то есть с 3 000 до 6 000 человек. В битве возле Куруковского озера участвовало около 20 000 козаков. Если вычесть из этого 8 000 погибших, то оставшихся было в два раза больше, и половина из них объявлялась вне закона. И новые, и старые реестровые были обязаны выполнять все распоряжения правительства, подавлять «своевольных», поэтому в новый реестр зачислялись только проверенные шляхтичами зажиточные и благонадёжные козаки.
Новый реестр положил начало и административно-территориальному делению украинных земель в составе Речи Посполитой. Территории приднепровских воеводств и староств условно разделялись ещё на шесть полковых округов: Черкасский, Каневский, Корсунский, Белоцерковский, Переяславский и Киевский. В каждом округе, именем которого называли полк, находилась полковая старшина. Каждый полк делился на сотни. Во главе всех шести полков стояли гетман и войсковая старшина, они же осуществляли управленческие и судебные функции. Реестровые имели и своеобразного «куратора» от королевской власти и сената – коронного гетмана Речи Посполитой. Кроме гетмана сенат назначал и коронного комиссара реестра, за которым закреплялись надзорные и контрольные функции.
Военно-политическая и этнокультурная ситуация в восточных землях Речи Посполитой осложнялась с каждым последующим годом. Польская шляхта и окатоличившиеся землевладельцы из шляхты украинной наводили в своих владениях железный порядок. Именно в этот период, с 1625 по 1648 год, получил широкое распространение основной принцип осуществления внутренней политики в республике – принцип «;гнем и м;чем». Зверства шляхты по отношению к православному населению удивляли даже польских хроникёров. По свидетельству одного из них, коронный стражник пограничных земель, тот самый Самуил Лащ, в первый день Пасхи вырезал поголовно всех жителей местечка Лысяпка, женщины и дети, укрывшиеся в церкви, были перебиты там же. По приказу Самуила повсеместно посполитым обрезали носы и уши, помечая таким образом принадлежность тому или иному хозяину, девицы и замужние женщины обязаны были обслуживать самуилово воинство и удовлетворять их мужские потребности. Таких «самуилов» среди королевских управленцев было подавляющее большинство.
Дорошенко, как мог, сдерживал возмущение реестровых, семьи которых не были гарантированы от панского произвола. А наличие шеститысячного реестрового войска было своеобразным сдерживающим фактором для запорожской вольницы. Но козацкая энергия, направленная на отрицание всякого насилия, энергия, постоянно подпитываемая информацией о страдании целого народа, то и дело выплескивалась из запорожского котла и разливалась по всем украинам.
В 1628 году во время очередного похода в Крым был смертельно ранен гетман Дорошенко. Польское правительство настояло, чтобы новым гетманом реестровых, а значит, и всех украинных козаков, был избран Григорий Чёрный, человек жестокий, властный и ярый сторонник унии. Среди козаков было распространённым мнение, что сам Григорий изменил православию и стал униатом. На Сечи был созван Круг, на котором присутствовала и часть реестровых. При ещё живом гетмане был избран новый – Тарас Федорович по прозвищу Трясило. Чёрный, узнав об измене тех реестровых, кто участвовал в выборах, исключил их из списка государственных козаков и поклялся уничтожить всех «самовольных». Начало похода Трясило на Среднее Поднепровье ознаменовалось тем, что впервые в практике подготовки восстаний прозвучал общенародный призыв, обращённый ко всему украинному поспольству. Перед выходом из Сечи Трясило разослал свой «самочинный» универсал, в котором призывал «народ православный подняться и итти на поляков во имя веры». Эта практика будет широко использоваться через двадцать лет во времена Хмельниччины.
Письменное обращение к народу возымело действие. К марту 1630 года на Сечи собралось около 10 000 пешего и конного воинства. Трясило быстро преодолел расстояние от Сечи до Черкасс и захватил резиденцию реестрового гетмана. Григорий Чёрный был схвачен и казнён.
Под Переяславом, где встретились войска Трясило и Конецпольского, куруковская история повторилась. Блокировав город, коронный гетман стал ждать подкрепления. Козаки во время многочисленных вылазок уничтожали шляхту по частям. В частности, так была уничтожена «золотая рота» – сторожевая хоругвь, охранявшая штаб Конецпольского в центре польского лагеря. 150 шляхтичей из знатнейших родов были застигнуты врасплох и перебиты. Всего под Переяславом полегло около 8 000 поляков. Потери козаков были минимальны: из десятитысячного войска было убито около двух тысяч. Но численный перевес не дал закрепить победу. Старшина и часть реестровых пошли на переговоры, предложенные Конецпольским. Трясило выступил против мирного соглашения и был лишён булавы. Гетманом реестровых стал Антон Конашевич-Бут. Федорович со своими сторонниками ушёл на Сечь. Оставшиеся добились от Конецпольского обещания об увеличении реестра до 8 000. В обмен на это обещание реестровые должны были возвратить полякам артиллерию, разогнать «своевольных», содержать на Запорожье реестровый гарнизон из 2 000 человек и быть готовыми выступить в любой момент на защиту интересов «родной Отчизны Речи Посполитой».
Украины бунтовали. В начале 1631 года Конецпольский решил разместить отряды коронного войска в Киеве, Нежине, Березани и приграничных местечках. Первыми восстали нежинцы, жители города и окрестные селяне вооружились и не впустили жолнёров даже в пригород. Нежинцев поддержало поспольство Черкасского и Каневского староств. Трясило из Запорожья послал восставшим универсал и пошёл на Канев. Но реестровые в массе своей не поддержали это народное выступление. Трясило, не вступая в бой с реестром, вернулся на Сечь. Часть реестровых козаков во главе с полковником Белоцерковцем ушла вместе с запорожцами.
Для того, чтобы раз и навсегда разорвать связи «схизматских земель» с Запорожьем, Конецпольский добился от сейма выделения 100 000 злотых на строительство крепости около первого Днепровского порога – Кодакского. В июле 1635 года строительные работы были закончены, в Кодаке разместился большой польский гарнизон, состоящий из конницы и пехоты. Запорожье было отрезано от киевских земель Речи Посполитой. Но запорожцы не смирились с появление ляхов на их территории. В августе этого же года Кодак был взят отрядом Ивана Сулимы. Конецпольский в это время находился в Лифляндии с коронным войском – Польша готовилась к войне со Швецией.
Предают только свои – эта истина была известна запорожцам и подтверждалась неоднократно. Менялись время, место и обстоятельства. Стереотип предательства оставался прежним. Но уроки истории остались невыученными.
Адам Кисель, в то время брацлавский воевода и сенатор, замещавший Конецпольского на посту коронного гетмана, заслал в Кодак своих людей из реестровых. Одновременно гетман реестрового козачества получил королевский приказ вернуть Кодак короне. Во время осады засланные козачки схватили Сулиму и пятерых его сторонников из козацкой старшины, передали Киселю, а тот отправил их в Варшаву на суд. Расправа была быстрой: Сулиму четвертовали, четверым пленникам отрубили головы. По всей Украине были разосланы карательные отряды, всех подозрительных вязали и сажали на кол. Досталось и реестровым – у них под видом поиска «своевольных» отбирали имущество, разоряли хутора. Шляхетские разбойные наезды вынудили государственных козаков обратиться с жалобой к Владиславу IV, ставшему королём в 1632 году после смерти Сигизмунда. В посольство от реестровых были назначены два сотника: черкасский Иван Барабаш и чигиринский Богдан Зиновий Хмельницкий.
От сената жалобу рассматривал тот же Адам Кисель, бывший в ту пору ещё и коронным комиссаром реестра. Вопрос о положении реестрового козачества был вынесен на обсуждение сейма, на котором магнаты настаивали на полной ликвидации реестра. Король Владислав  и польское правительство это требование отклонили, но и сдержать магнатское своеволие не смогли. Возвратившись в свои земли, польские магнаты и шляхта продолжали терроризировать православное население с ещё большим ожесточением. Шляхетский террор спровоцировал новую войну.
Весной 1637 года Павло Михнович Бут по прозвищу Павлюк со своим реестровым полком захватил в Черкассах артиллерию и ушёл на Сечь. Именно Павлюк был тем пятым из приближенных Сулимы, который тоже был схвачен предателями в Кодаке, отправлен в Варшаву, но чудом избежал казни.
В ответ на действия Павлюка Адам Кисель и польный гетман Николай Потоцкий созвали всех реестровых на Раду. В апреле 1637 года на берегу Росавы гетманская булава была отобрана у престарелого Василия Томиленко и передана переяславскому полковнику Савве Кононовичу, русскому по рождению и польскому шляхтичу по духу. Здесь же Кононович сместил реестровую старшину и поставил на ключевые должности своих доверенных. На Росавской Раде все сочувствующие «своевольным» и все недовольные были исключены из реестра. Те, кто остался в списках, получили королевское жалованье, которое не выплачивалось около двух лет.
Павлюк, доведавшись о чистке реестра, обратился с универсалом ко всем исключённым, «своевольным» и поспольству: «Повелеваем вам и убеждаем вас, чтобы все единодушно, от мала до велика, покинувши все свои занятия, немедленно собирались ко мне». В августе 1637 года запорожское войско вошло в Крюков, полковники Скидан и Быховец были отправлены на Левобережье – в Переяслав. Там была захвачена вся реестровая старшина во главе с Кононовичем, привезена в Чигирин и приговорена к смерти. Казни избежал только один из захваченных, некто Ильяш Караимович, сыгравший не последнюю роль в будущих событиях. Ему удалось укрыться и бежать к Конецпольскому.
Коронный гетман, извещённый Караимовичем о масштабах восстания, собрал войска, поручил командование Николаю Потоцкому и издал приказ «;гнем и м;чем» искоренить всех бунтовщиков и всех, к ним присоединившихся, «карать их жён и детей и дома их уничтожать, ибо лучше, чтобы на тех местах росла крапива, нежели размножались изменники его королевской милости и Речи Посполитой». 28 октября 1637 года коронное войско выступило из Бара. Поляки шли на украины четырьмя колоннами. Караимович был выслан вперёд собирать и подкупать тех реестровых, кто остался верен республике. И таковые находились в немалом числе. Например, при подходе Потоцкого к Корсуни местные козаки отправили ему послание, в котором писали, что только «бездельники стремятся к своеволию, мы же, реестровые, помним свою присягу». К концу похода, когда войско Потоцкого подошло к Кумейкам, небольшому местечку между Черкассами и Каневом, оно насчитывало около 15 000 человек. Козаков Павлюка, подошедших к Кумейкам, было около 10 000.
6 декабря 1637 года, потеряв около 5 000 убитыми, Павлюк и полковник Скидан с небольшим отрядом ушли из лагеря в направлении Чигирина, якобы за подкреплением. Оставшиеся избрали старшим Дмитрия Томашевича по прозвищу Гуня и тоже ушли из лагеря. Победа досталась Потоцкому, который преследовал отступавших козаков до местечка Бобровица. В осаждённой поляками Бобровице реестровые выдали Павлюка и Томиленка Потоцкому. Скидану и Гуне удалось бежать.
Сдавшимся на милость победителя Потоцкий объявил свою и королевскую волю: Павлюк и Томиленко будут казнены в Варшаве, реестровые должны уничтожить Сечь своими силами, всех самовольных отправить их хозяевам, беспрекословно подчиняться той старшине, которая тут же была назначена. Так, старшим реестра Потоцкий назначил уже известного Ильяша Караимовича. Остальная старшина была назначена из тех участников восстания, которые согласились на переговоры и выдачу Павлюка и Томиленка. Этими назначениями Потоцкий преследовал двойную цель: во-первых, восставшие должны были поверить в его добрые намерения и тут же прозвучавшую амнистию, во-вторых, прощённая и вновь назначенная старшина должна была уговорить всех восставших сложить оружие. Исходя из этого, новыми судьями назначались Богдан и Куша, есаулами – Лютай и Бубновский, были назначены шесть новых полковников и писарь реестрового козачества – Богдан Зиновий Хмельницкий, который и подписал договор. Вся дорога от Бобровицы до Нежина, в котором находился центр староства Потоцкого, была уставлена виселицами и кольями с посаженными на них «хлопами». Павлюку и Томиленко в Варшаве отрубили головы.
Весной 1638 года Войско Запорожское ещё раз предприняло попытку освобождения от той государственной системы, которая предписывала свои правила общественного поведения и пыталась установить свой общественный порядок на всех землях республики. В который раз властные решения правительства, искажённые в части их выполнения самоуправством местной администрации, провоцировали православное общество на вооружённую борьбу за свои интересы. В начале 1638 года Конецпольский, выполняя решение польского сейма об уничтожении Запорожья, решил послать на Сечь реестровое войско. Но для того, чтобы оно в полном составе не примкнуло к запорожцам, поручил Киселю и Караимовичу созвать в Трахтемирове реестровую Раду и ещё раз провести чистку, сократив численность реестровых козаков до 5 000 человек.
Рада была проведена, неблагонадёжных исключили из реестра. Каждого оставшегося заставили присягнуть на верность королю и Речи Посполитой. Ещё год назад реестровые присягали всем войском. После присяги Конецпольский отдал приказ Караимовичу выступить на Запорожье и уничтожить Сечь. Исключённым из реестра власти выбора не оставили, оказавшись в положении «своевольных», они должны были или стать рабами, или уйти за пороги. Становиться быдлом не захотел никто. Уже к концу февраля под руку Скидана на Сечи собралось около 6 000 вооружённого люда.
Для того, чтобы выманить козаков из Запорожья и разбить в чистом поле, Конецпольский перед выходом реестрового войска отправил на Сечь своего ротмистра Мелецкого и с ним пятьсот жолнёров в качестве сопровождения. Мелецкий вёз Скидану и новому гетману запорожцев Яцку Острянину (Острянице) фальшивый реестр, куда могли записываться все желающие. На случай, если запорожцы не поверят в этот реестр, Мелецкий получил указание ударить из Сечи навстречу Караимовичу и, объединившись с реестровыми, сравнять Запорожье с землёй.
Запорожцы не поверили. Реестровые соблюдали нейтралитет, часть из них перешла на сторону сечевиков. Караимович, Мелецкий и реестровая старшина спаслись бегством. Острянин обратился с универсалом к православному народу, «всему поспольству», в котором объявил, что идёт с войском запорожским на украины для освобождения «вас, народа нашего православного, от ярма и мучительства тиранского ляховского и для отмщения починеных обид, разорений и мучительных ругательств». Отдельным параграфом Острянин просил до появления запорожцев «на волости» утаивать этот универсал и остерегаться «отродков и отщепенцев наших».
Универсал подействовал на поспольство украинных земель. По донесению агента Конецпольского, всё население Поднепровья, даже монахи в монастырях, заготавливало продовольствие, порох, свинец, соль и злотые. Такое на православных землях всегда наблюдалось перед большой войной.
Начало похода было благоприятным. Острянин, шедший по Левобережью, быстро занял Чигирин и повернул к Хоролу. Гуня, командовавший запорожской флотилией, занял днепровские перевозы в Кременчуге, Бужине и Чигирин-Диброве. Скидан, двигавшийся Правобережьем, вошёл в Чигирин. По плану повстанцы Острянина должны были уничтожить коронные войска республики на Левобережье и установить там самоуправление, Гуня должен был препятствовать отступлению шляхты на правый берег, а Скидан не допускать помощи с правого на левый берег Днепра, если поляки попытаются её оказать. Этот многоходовый и потому непригодный к реализации план был разрушен в течение месяца. В битве под Голтвой Острянин одержал победу относительно малой кровью – из двенадцатитысячного козацкого войска пало около двух тысяч, поляки Потоцкого потеряли при штурме этого местечка и замка около трёх с половиной тысяч, включая немецкую пехоту и реестровых. Но уже через месяц в битве под Лубнами и под Жовнином Острянин понял, что разделение повстанческих войск было ошибкой. Потоцкий получил подкрепление с Левобережья, к нему подошли отряды его брата Стефана и Иеремии Вишневецкого. Занятая повстанцами позиция при впадении Сулы в Днепр была невыгодна. Гуня со своим флотом не поспевал, форсировать Днепр было невозможно – река разлилась, мешали обозы. Спасая наиболее боеспособную часть войска, Острянин переправился через Сулу и ушел в Московию.
Опоздавший к моменту дезертирства Острянина, Гуня сразу же был избран гетманом, организовал оборону в устье Старца, но после полуторамесячной осады с небольшим отрядом тоже вынужден был уйти в Московию. Накануне осаждённые решили вступить в переговоры с Потоцким, и ценой этих переговоров была голова Гуни.
Несмотря на то, что Потоцкий голову мятежного гетмана не получил, переговоры всё-таки состоялись. 29 июля 1638 года было заключено соглашение. Реестровым было обещано прощение и восстановление в реестре. Повстанцы-реестровые по уже установившейся традиции обещали больше не восставать и верой и правдой служить Речи Посполитой. Как только прощённые начали расходиться, их всех уничтожили. Скидан, ушедший на Левобережье перед самым началом битвы у Старца, был схвачен и отправлен в Варшаву.
Чтобы закрепить достигнутые договорённости, Николай Потоцкий обязывает реестровую старшину созвать так называемую «большую раду». 30 августа 1638 года эта рада была созвана в Киеве. Но представительство на ней в корне отличалось от традиционного. Рядовые козаки здесь практически не присутствовали. Реестровая старшина была призвана на раду в полном составе. А рядовое козачество по установленным Потоцким правилам должно было делегировать по восемь – десять представителей от каждого из шести полков.
На киевской раде поляки огласили Ординацию Войска Запорожского Реестрового, в соответствии с которой государственные козаки лишались всех прав и привилегий и поступали в полное подчинение начальникам, которых назначало правительство с согласия польского сейма. Ординация отменяла «на вечные времена» право реестровых на свой суд, на доходы и на выбор старшины. Реестр утверждался в составе шести полков, каждый полк отныне должен был состоять из 1 000 козаков. Вместо выборного гетмана назначался комиссар реестра. Комиссар обязательно должен был быть шляхтичем и получить рекомендации большинства магнатов. Он наделялся судебными и военными полномочиями и был обязан подавлять любые попытки к козацкому своеволию. Резиденцией реестрового комиссара утверждался город Трахтемиров. Польским правительством назначались также войсковые есаулы и полковники. Реестровые козаки получили право селиться только в Корсунском, Каневском и Черкасском староствах, в пограничных городах и крепостях они были обязаны содержать свои гарнизоны. Никто из реестровых и поспольства украинных земель не имел права даже появляться за порогами без специального разрешения, выданного комиссаром. Нарушителям этого пункта Ординации грозила смертная казнь.
24 ноября 1638 года на заключительной встрече сторон в урочище Маслов Став козаки в присутствии Потоцкого и шляхты объявили, что «покорно принимают заслуженное ярмо на свои шеи». Комиссаром реестра здесь же был назначен Пётр Комаровский, Генеральный писарь Богдан Хмельницкий лишён должности, войсковыми есаулами назначались Караимович и Бубновский. Полковых есаулов и сотников шляхта разрешила избрать самим козакам. Так Хмельницкий вновь стал чигиринским сотником.
Последующее десятилетие с 1638 года по 1648 год шляхта Речи Посполитой называла «z;oty czas spokoju» – золотое время покоя. По свидетельству Самовидца, реестровые были превращены в быдло и отбывали барщину, старшина не отдавала козакам казённое содержание, присваивала плату, заставляла работать и в своих хозяйствах, отбирала часть добытого на промыслах и ловах. Произвол магнатов правительство сдержать не могло, а козачество терпело. В 1643 году Иеремия Вишневецкий самовольно захватил город Гайворон у городельского старосты, в 1644 отбирает город Ромны с окрестными сёлами у украинного шляхтича Казановского, присваивает большие земельные наделы над Хоролом и Оржицей. Неуёмный Самуил Лащ под покровительством коронного гетмана Конецпольского начал грабить не только хутора реестровых, но и шляхетские имения, а его солдаты насиловали дочерей и жён гоноровой шляхты. Вспомним, что за разбой и насилие коронный стражник 37 раз осуждался шляхетским судом на лишении чести и 236 раз на изгнание, но благодаря заступничеству Конецпольского продолжал насиловать и девиц, и законы Речи Посполитой.
Козачество терпело, поспольство страдало. Богдан Хмельницкий летом 1647 года писал Владиславу IV, что «старосты и владельцы старинные поля и выробленные нивы отчизны, гумна, мельницы и всё козацкое, що есть в уподобанню, выдирают, отбирают быдло; одесятствуют пчолы; коне последни, которыми войску служили, отыймут, а скаржитися не годится: просьбы за гордыню, жалобы и слёзы за бунты имеют. Полны козаков темницы. Иные явные терпят узы на теле». Письмо это было продиктовано известными событиями на хуторе Суботов, но оставлено без ответа. Не добился Хмельницкий справедливости и в шляхетском суде и даже в Сенате, так как не было у чигиринского сотника документов, подтверждавших законность владения хутором.
Униженный шляхтой и не получивший королевской защиты, Богдан Хмельницкий в результате хитроумной и не раз описанной комбинации выкрал у реестровой старшины распоряжение Владислава о постройке чаек и увеличении реестра. И ушёл на Сечь. Сечевики избрали Хмельницкого гетманом. Гетман объявил войну ляхам. И отправился в Крым.
Ещё в 1645 году венецианский посланник Тьеполо убедил польского короля заключить военно-политический союз против Турции. Такой союз предусматривал участие в будущей войне козацкого войска, боеспособность которого была известна в Европе. Тьеполо передал Владиславу 20 000 талеров на постройку козацких чаек. Владислав тайно от Сената призвал к себе козацкую реестровую старшину – Караимовича, Барабаша, Нестеренко и Хмельницкого, отдал 6 000 талеров и письменное дозволение на строительство флота и увеличение реестра до 20 000 человек. Но тайное стало явным, сейм заставил короля аннулировать распоряжение о подготовке к войне с Турцией. Король покорился сенаторам, но сам текст распоряжения остался у Караимовича и Барабаша.
Эту королевскую «привилею» Хмельницкий решил использовать для того, чтобы заполучить в союзники Турцию и Крым в будущей войне украинных козаков с Речью Посполитой. Прибыв в Бахчи-Сарай, он показал Ислам-Гирею документ, свидетельствовавший о подготовке Польши к началу военных действий против Турции. Хан был разгневан. Кроме того, он уже давно не получал положенной ежегодной дани от правителей республики. Пообещав Хмельницкому поддержку, Ислам-Гирей разрешил перекопскому мурзе Тугай-бею примкнуть к запорожцам и идти на ляхов. Крымский хан с основными силами решил выступить позже. Точная дата выступления оговорена не была.
В апреле 1648 года 8 000 козаков, 4 000 татар и около 6 000 поляков встретились возле урочища Жёлтые Воды. Польская армия была разбита, потеряв 3 000 убитыми и 3 000 пленными. Козаки понесли урон около 150 человек. 20 мая 1648 года умер король Владислав. В республике наступил короткий период бескоролевья. Последовавшие победы козацкого войска под Корсунем, Пилявцами и частично под Зборовом привели к тому, что территории Киевского, Черниговского и Брацлавского воеводств получили ограниченную автономию в составе Речи Посполитой. В 1649 году сторонами были приняты условия мирного договора, известного под названием Зборовского. Территория трёх указанных воеводств переходила под непосредственную власть гетмана Хмельницкого, он же получал Чигирин с прилегающими землями. На государственные должности в этих воеводствах отныне должны были назначаться только православные. Все повстанцы получали амнистию от короля и сената. Вопросы о ликвидации унии и перераспределении церковного имущества должен был решить ближайший сейм, киевский митрополит должен быть стать сенатором. Реестр увеличивался до 40 000 человек. Иудеи и иезуиты лишались права собственности и проживания на освобождённых землях. Потомки хазар были поставлены в положение православных до Зборовского акта.
Но краткосрочное и зыбкое замирение было нарушено известными событиями в Красном и под Винницей. Опять началась большая война.

XII

Известия о том, что ляхи, убившие Данилу Нечая и выбившие весь полк Брацлавский, обложили Винницу, – эти известия дошли до Чигирина. Первыми доставили эту лихую весть татары верного гетманового союзника и побратима, перекопского мурзы Тугай-бея. Прибыли татары в Чигирин с жалобой о том, что, промышляя по приказанию своего господина в окрестностях могилы Каменец и местечка Смела1, подверглись они жестокому нападению и понесли немалый урон и в ясыре, и в людях. На ночной стоянке у воды, что местные свиноеды зовут Гнилой Ташлык, налетели на них козаки, целая тьма. Сторожевых перебили, коней разогнали, ясырь весь распустили. Как так?! Тугай-бей, да продлит Аллах его счастливые дни, сказал – промышлять на левую руку от большой воды можно. Ясырь там брать можно! А козак-шайтан2 ночной сказал – не можно! Всё забрал, правоверных воинов убил! Совсем так плохо. Нельзя так делать. Где закон? Где правда? Что теперь Тугай-бею сказать? Что теперь Тугай-бей скажет? А-а-а?! Хребет сломает.
Гетман и «самовладец Русский» Богдан Хмельницкий татар выслушивал, сидя в богатом кресле на высоком крыльце своего чигиринского дома. Жалобщиков близко к крыльцу варта не подпустила – те пали ниц шагов за десять, да так и выговаривали свою жалобу всё больше при помощи криков и визгов. Старш;на, окружавшая Гетмана, хитро и насмешливо переглядывалась. Гетман слушал жалобщиков молча и с каждым их новым воплем всё больше хмурился.
То, что татарва за ясырём ходит на Брацлавщину и далее, он знал. И с побратимом своим Тугай-беем об этом не раз говорено. Тот обещал, что промышлять ясырь его людоловы будут только в лядских землях. Веры в том у Гетмана, конечно, не было. Кто за этим бусурманским промыслом уследит, кто сейчас может понять, где лядские земли, а где нет? Татарин, где видит ясырь, там и берёт. Но чтобы добытчики татарские Киевщину не обходили, чтобы у Гетмана под носом православных заарканивали, так и этого ещё не бывало. И не будет.
Гетман закрыл глаза и слушал татарина вполуха, обдумывая, какой казнью казнить жалобщиков. На кол? Ремней из них нарезать и на этих же ремнях скарать на горло? Или, может, как разбойникам и грабителям дорожным, сапожки им красные надеть, то есть – содрать кожу от колен до пяток и посыпать раны солью. Но тут татарин заговорил о том, что одного из ночных нападавших они всё же захватили и допросили на огне. Тот сначала плевал татарам в очи и молчал. Но когда ему сожгли ноги до щикотолок, начал говорить. Молодой был. Кричал, что поляки убили Нечая и козаков его. Кричал, что обложили ляхи Винницу. Кричал, что он посол. Что полковник его, Богун, послал его с этой вестью к Гетману. И больше ничего не сказал. Кто с ним был, кто на правоверных напал, не сказал. Умер.
Гетман задумался. Что поляки установленный мир нарушат, он тоже знал. Не думал, что так скоро, но знал и даже загодя направил в Бахчисарай посланцев своих – Матвея Билошапку и Ивана Нестеренко – просить войска. Велел упасть хану крымскому Ислам-Гирею в ноги и просить помощи, ибо идут на козаков силы большие, и польские, и литовские, и ещё какие-то немецкие, и даже шведские. И не знают козаки, как им быть. Одна надежда у них – на крымского царя. Без него пропадут и не смогут воспрепятствовать захвату своих и, конечно же, буджакских, ногайских и даже крымских земель.
Но посланцы пока молчали. Раз молчат, значит, – новостей у них нет. Молчал и хан. Верные люди из Бахчисарая доносили, что Ислам-Гирей не против помощи, собирает своё воинство на войну, но сам пока выступить не может. Брат его очень болен, опух весь. Не может хан бросить брата, и день, и ночь молит Аллаха. Но дал приказание Буджакской и Ногайской Ордам идти к речке Ингулец. И из Крыма отправил большой отряд в 50 000 сабель под командованием нуреддин-султана, который должен встретиться с ордынцами на Буге у Песчаного Брода.
Донесения эти непроверенные. Ни ордынцев, ни крымцев и никого другого стор;жи козацкие в Поле пока не наблюдали. Так. Мелкие ватаги, этим вот жалобщикам подобные, шастали в поисках лёгкой добычи. И всё. А ситуация на западных кордонах, по всему видать, развивалась стремительно. И не ответить ляхам на их наглые вылазки нельзя. Калиновский с Потоцким отмщения жаждут. За плен свой позорный отмстить хотят ему, Хмельницкому. Взял их Гетман в бою, по-рыцарски. Да и отдал в полон побратиму своему Тугай-бею. А если б не отдал, скарал бы лядское семя. Вот вельможные паны и просидели в бусурманской неволе на воде и хлебе, почти год промаялись до выкупа своего, а теперь хотят долги недавние отдать. Татарам – за неволю и унижение. Козакам – за кровь пролитую.
А славное было начало! Громкие победы! Сразу после Жёлтых Вод с Тугай-беем перешли Рось, стали под Корсунью. Ждали, когда эта чёртова Медвежья Лапа3 – Потоцкий, сам в капкан сунется. И сунулся. Увидев, что не одолеть ему козацкую силу и конницу татарскую, Потоцкий зажёг хутора вокруг Корсуни и стал уводить войска и обоз на Богуслав. И не знал, неразумный, что идёт прямо в пекло. Проводником у него был Самойло Зарудный, преданный козацкому делу человек и сам лихой козак. Он-то и завёл польское войско в ту самую балку, которую перекопал мятежный Максим Кривонос со своими черкассцами, да ещё и артиллерию выставил в Гороховой Дубраве. Сюда и направил коронный гетман всё своё воинство. А козаки и татарва Тугай-беева, как хорошие загонщики, сдавливали поляков с двух сторон, чтобы, не дай Бог, не свернули куда. Так и подошли ляхи под выстрелы пушечные и в завал упёрлись. Нас быдлом называли, а сами быдлом стали. Как скотину на убой, загнали их, и, как скотину, повыбили. Выговский подсчитал – из двадцати тысяч спаслось каких-нибудь полторы. Козакам весь обоз достался, да пушек полсотни. И Тугай-бей не в обиде был – 80 вельмож заможных ясыря взял, да Потоцкого с Калиновским в подарок. Жаль только вот, живыми хан их отпустил. Шляхтянки сжалились, выкупили. Гуня с Остряницей в гробах своих, наверное, попереворачивались. Сказано, татарин за золото всё продаст и себя не пожалеет, не то что побратима-козака. И не посмотрит даже на то, что побратим его – Гетман Войска Запорожского, и всех украин, и народа русского самовладец.
Так! Было время ясное, и удача нас не обходила, на крыльях своих несла. А сейчас? Не так всё. Не поймёшь, кто тебе друг, а кто из этих друзей – враг? Сегодня клянётся на веки вечные, завтра норовит горло перерезать.
Воевода молдавский Василь Лупул не так давно дружбы искал, теперь Потоцкого поддерживает и советует этому недо…шу татарскому всеми силами побыстрее закончить войну с козаками, пока к ним помощь из Крыма не пришла.
Семиградский князь Юрий Ракоци, посаженный не в свои сани, ведёт себя, как дивчина на выданье. Предложил же ему от чистого сердца союз воинский, правда, с условием, если займут валахи Подкарпатскую Русь, если пойдут на Краков, будет им ответная помощь и против поляков, и даже против турок, в случае надобности. А Ракоци молчит. Ракоци решает, что ему выгоднее – с козаками и крымцами на поляков идти и, таким образом, не выходить из повиновения османам. Или с поляками замириться и ударить через Подолию на козаков. То есть – стать врагом и крымскому хану, и султану турецкому, и ему – Гетману украинному.
Так! Больших надежд ни на молдаван, ни на валахов полагать нельзя. Другое дело – литвины из Руси Белой. Те, кто не покатоличился, все козаков поддерживают с самого начала нашей войны. Хорошо, что в Зборовские «пункты» писарчук Выговский Иван вписал-таки статьи об отмене унии и о поновлении в правах церкви православной. Виленское братство сразу прислало своих братчиков в Чигирин – просили, чтобы Гетман и всё Войско Запорожское постояли за веру и в их землях, в Белой Руси. И даже вирши в похвалу ему и писарю его привезли. Хорошие вирши. Он в сих виршах назван и «великим протектором веры православной», и «всего Русского народа главою», и «возродителем дела Владимира Святого Великого», и «вызволителем Русского народа и веры православной». Как там было написано:

Понеже Богдана Дух святой умудряет,
Иоанна мудрости Богдан научает!

Хорошие вирши. Правильное слово печатное. Доброе. И мещане, и селяне, и шляхта православная литвинская – все за козаков, все за Гетмана. Сами начали полки козацкие собирать, реестр показывали. Ещё игумен полоцкий с полоцкими же братчиками прислал грамоту, где пишет, как дошёл до них слух из Варшавы, что король и вся Речь Посполитая постановили: как только Хмельницкого и всех козаков украинных повыбьют, так и всех жителей Белой Руси до последнего младенца вырежут, церкви Божие все спалят и оставят в Речи Посполитой одних римлян. Так что литвины козаков поддерживают и за совесть, и за страх. И будут поддерживать.
Даже Сапега4, магнат и подканцлер Великого княжества Литовского, пёс и враг козачества, письмо прислал. «Великим и милостивым паном Гетманом» называет. Благодарит, что Чернобыльское имение его от козацкого постоя освободил. Обещает, что отплатит таким же добром и участием. Тут же, правда, просит открытого гетманского послания к реестровым полкам, чтобы не разоряли и не обижали козаки «его убогих мирных хлопов». Ишь ты, «хлопов». Кому пишешь? Собака! Сам хлоп лядский! И подписался как?! «Дружеской ласке и приязни вашей милости пану всего доброго благодарный приятель и слуга Казимир-Лев Сапега, подканцлер Великого княжества Литовского». Правильно, слуга. Слуга и есть, хоть и подканцлер.
Шляхта литвинская денег на войско против козаков не даёт. Радзивилл по требованию Варшавы собирает ополчение, но тоже достаточных денег не имеет, не может за прошлый год заплатить ни наёмникам немецким, ни шведам, ни своему воинству. Так и стоит в Минске. Потоцкий хотел с ним соединиться для наступления на Гетманщину, но Радзивилл отговорился. Сослался на то, что не может он прокормить ни коней, ни жолнёров своих, и не может сейчас начать войну, не приготовив всего в достаточном количестве. Ясно как божий день – тянет время гетман литовский. Не хочется ему сейчас с козаками воевать, и с королём ссориться не может. Потому, что ничего не может, и посланца своего, шляхтича литвинского Мысловского, прислал. А чего прислал? Мира просит и в мире заверяет. И всё.
Так-то оно, конечно, так. Мир лучше войны. Но Радзивиллу, как и Сапеге, как и вообще никому веры нет. Пока с силами не собрались – мира просят. А как соберутся да Варшава натиснет – вот тебе и война. И ляхи эту войну уже начали. Теперь бы татар дождаться и – с Богом! И на Польшу, и на Литву.
Думал Гетман свою думу молча, сосредоточенно, хмуро. Писарь Иван Выговский, правая рука гетманова, стоял рядом, свысока поглядывая на татар-жалобщиков. Знал писарь, что негоже так с Хмелем разговаривать, на козаков жаловаться. Зря татарва пришла с этой жалобой. И хоть и бросились сразу в ноги Гетману, но потом-то встали с колен, а не надо было. Жалуешься, басурманин, на воинство православное, так лежи во прахе, если хочешь, чтоб тебя выслушали и в живых оставили. И слова выбирай. А то: «свиноеды», «козак-шайтан». Вот и будет тебе и «шайтан», и козак, и крепкая верёвка. Гетман таких слов не любит и не прощает.
Выговский ещё раз взглянул на татар. Те стояли вольно, без острастки, зная свою правду и силу своего господина Тугай-бея. Выговский перевёл взгляд на старшину, что размещалась позади гетманова кресла. Эти только и ждут, когда татарву неразумную можно будет взять на расправу. А потом спешно собирать силы козацкие и спешить Богуну на выручку.
Выговский решил, что пора, и посмотрел на Гетмана. Но тот сидел молча, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. И только по желвакам, то и дело взбугривавшимся на скулах, писарь понял, что Гетман не спит, Гетман решает и судьбу жалобщиков, и судьбу Богуна с его козаками.
Молчание затягивалось. И старшина козацкая, и писарь Выговский, и даже нетерпеливые татары-жалобщики – все ждали Гетманова слова. Наконец Хмельницкий открыл глаза, тяжело встал с кресла и, ни на кого не глядя, спустившись с высокого каменного крыльца, направился через двор к церкви Успения Богородицы. Писарь и старшина двинулись за ним.
Церковь Успения была построена давно, одновременно с замком Чигиринским на высокой горе над тясминской заплавой. Несмотря на то, что замок стараниями старосты каневского и черкасского Александра Михала Вишневецкого был возведён на совесть, имел крепкие стены, широкие рвы и заслуженно слыл неприступной твердыней, Хмельницкий в нём никогда не жил и бывал здесь крайне редко. Но двор свой приказал поставить под самой Замковой горой с таким расчётом, чтобы замковая артиллерия его прикрывала, и чтобы церковь Успения Богородицы была на его, на гетмановом подворье.
Дом Хмельницкого5 располагался в самом центре подворья и был одноэтажным, деревянным, но стоял на высоком каменном фундаменте, уходившим глубоко под землю и образовывавшем несколько глухих закрытых помещений. Что происходило в этих подвалах, знали только сам Гетман да писарь Выговский, а также один турок со своим подручным. Последние были привезены из Крыма три года назад, когда Хмельницкий, будучи в Бахчисарае, договорился с Ислам-Гиреем о помощи. С тех пор турки спали отдельно, ели отдельно и жили отдельно от всех обитателей чигиринского подворья. И верно служили Гетману.
Жил Гетман очень скромно. Посланники от иноземных воевод, князей, володарей и даже государей, зачастившие в последнее время в Чигирин, очень удивлялись, когда их провожали в главные покои гетманова дома. Покои состояли из одной светлицы, в которой Гетман спал, обедал и принимал всех гостей. Здесь же хранились гетманские клейноды, доспехи и оружие.
Чтобы попасть в светлицу, надо было сначала быть допущенным на высокое каменное крыльцо, поскольку не все те, кто прибывал в гетманскую столицу, удостаивались и этого. Те же из гостей, кого допускали в дом, поднимались на крыльцо, где их осматривала козацкая варта, потом проходили по довольно просторным сеням. По левую сторону сеней была расположена светлица, куда и заводили прибывших. Обстановка в светлице была самая простая, козацкая. В красном углу образа: Спасителя нашего, Божьей Матери – Заступницы козацкой, и большой образ Святой Троицы. Под образами – широкий и длинный стол, за который иной раз по пятьдесят, а то и по восемьдесят козаков усаживалось, да ещё оставалось место, чтобы руку с чаркой поднять. Стол был со всех сторон обставлен широкими лавками, на которых, при необходимости, можно было гостей и спать уложить. У дальней стены стояла кровать под балдахином. Перед кроватью лежал ковёр дамасской шерсти – единственная роскошь в гетманском покое.
По правую и по левую руку от кровати были ещё комнаты, назначение которых история скрыла. По правую сторону сеней располагалась Генеральная канцелярия и комната, в которой спал, ел и принимал посетителей писарь Иван Выговский. Козаки поговаривали, что тёмный и непонятный был человек, этот писарь. Вроде бы и весь на виду, и всегда при Гетмане, и рубака знатный, и дело своё знает, дай Бог каждому, а козаки его обходили, старшина сторонилась. Случалось так, что идёт Выговский навстречу, и если была хоть какая возможность уйти в сторону, отвернуть – отворачивали. От греха. Знали, как пропадали люди от одного только косого писарева взгляда. И ещё знали, если попасть к Выговскому в немилость – и Гетман не спасёт, поверит своему писарю.
Богдан Хмельницкий подошёл к церковным вратам, снял шапку, трижды перекрестился, вошёл в храм и, тяжело опустившись на колени перед образом Богоматери, еле слышно зашептал слова молитвы. Образ этот был намалёван богомазами киевскими в Лавре Печерской по заказу самого Гетмана. И ликами своими напоминал ему умерших: жену его, незабвенную Ганну Сомковну6, безвременно ушедшую, и сына малолетнего – Остапа7, ляхами замордованного.
«Богородице Дево, Пренепорочная Мати Христа Бога нашего, Заступнице рода христианского козацкого! Пред ликом Твоим предстояще, отцы наши молиша к Тебе, да явиши покров Твой и заступление земли нашей многострадающей. Тем же и мы ныне молим: град наш и землю сию от нахождения иноплеменных соблюди и от разорения всяческого сохрани. Даруй мирови мир, земли плодов изобилие, стране нашей на враги одоление; сохрани во святыни людей наших, во святых храмех труждающихся; осени вседержавным покровом Твоим строителей и благотворителей их. Утверди в правоверии и единомыслии братии наших; заблуждших же и отступльших от Православныя веры вразуми и соедини святей церкви Сына Твоего. Буди всем притекающим к образу Твоему покров, утешение и пристанище от всяких зол, бед и обстояний: Ты бо ecи больных исцеление, скорбящих утешение, заблудших исправление и вразумление. Да поживём во благочестии и чистоте на крови врагов наших, всегда храними Тобою от искушения антихристова, нашествия иноплеменных, труса, огня, глада и мора, от напрасныя смерти и пленения. Укрепи и спаси мя, Пречистая, яко уповаем на Тебя по речённому Тобою: «Азъ есмь с вами, и никтоже на вы». И положи начало покаянию нашему. Молися о нас, Пресвятая Владычице Богородице, ко Господу Богу нашему, милующему и спасающему, да не лишит мя защиты и Царствия Своего присвоения, иже и сам рече верным Своим: «Азъ есмь с вами, и никтоже на вы». Ему же слава, держава, честь и поклонение, сила и величие подобает Отцу и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
Гетман повторил три раза смолоду заученные слова молитвы. Не единожды эти святые слова вразумляли его и подвигали на принятие важных решений. Вот и сейчас, постояв перед святым образом и укрепившись в непростых решениях своих, он вышел из храма.

***
За то время, которое Богдан отдал молитве, ситуация на подворье изменилась. Варта держала за руки и скручивала пеньковыми верёвками двух козаков, видать по всему, вот-вот прибывших. По состоянию их одежды, втянутым щекам и запавшим глазам можно было сделать вывод, что находились они в пути не один день и преодолели немалое расстояние. Татары-жалобщики визжали и порывались наброситься на вновь прибывших. Кое-кто из старшины и несколько вартовых татарву сдерживали. Козаков, по приказу Выговского, связали и только начали обыскивать.
Невдалеке от этой живописной группы, закусив тонкую руку, стояла дивчина. Оборванная одежда, разбитые черевики, по миловидному лицу – слёзы в три ручья. Дивчина плакала молча, слёз не утирала. То ли так велико было её отчаяние, то ли просто не осталось у неё никаких сил.

Н.В. Атамась. Анна (Ганна) Сомко-Хмельницкая,
(фантазия художника)

Окрик Выговского «Гетьман!» – заставил всех остановиться и замереть. Даже визгливые татары замолчали, упали на одно колено и склонили головы. Заплаканная дивчина, не отрывая ладони ото рта, с мольбой взглянула на Хмельницкого.
Богдан окинул коротким взглядом открывшуюся картину, повернулся лицом к храму, трижды перекрестился, надел шапку и, кивнув Выговскому, чтобы тот следовал за ним, направился к дому.
Поднявшись на крыльцо и пройдя в канцелярию, Гетман сел за уставленный подставками с перьями и многочисленными чернильницами стол. Показал своему писарю на свободный стул, стоявший напротив. И, когда Выговский уселся, спросил:
- Що там, Іване, у нас відбувається?
- Та тільки Ви, пане Гетьман, увійшли до храму, – начал обстоятельно докладывать писарь, – як об’явилися ті двоє козаків, яких Ви бачили. Не встигла варта їх обшукати і підвести до мене, татарва наша немовби сказилася. За шаблі схватилася, кричить, що це і є саме ті, хто на них уночі напав і полон відбив. Неначе впізнали того, хто старіший. Шрам у нього від скроні до щелепи. Примітний. І дівчину татари признали. Була вона у них у полоні. Я про всякий випадок наказав козаків зв’язати та обшукати, як слід. А вони не даються, волають, щоби до Вашої Милості їх допустили у справі. Неначе, листа термінового доставили. А мені лист той не показують. Тільки Вашій Милості особисто повинні віддати. Такий, мовбито, у них наказ. А що за лист, хто їх відправив, хто наказав і в якій справі – не кажуть. От і довелося їх приструнити та трішечки вгамувати, – Выговский опустил глаза и криво усмехнулся. – Бо своєвільні занадто. Дикі.
Гетман выслушал своего писаря и спросил нарочито спокойно:
- І де ж той лист?
Выговский, не уловив иронии в гетманских словах, ответил легко и быстро:
- Так зараз же варта знайде і принесе.
Гетман сказал, почти так же спокойно, но уже с металлом в голосе:
- Так. Знайде і принесе. Йди сам, Іване, і сам принеси. А цих двох віддай моїм туркам. Нехай відпочинуть. Та накажи нагодувати. І скажи, щоби не катували. Поки що. І про дівчину не забудь. Посади її окремо від них.
Выговский наконец почувствовал интонацию Гетмана. Писарь переменился в лице, быстро встал и поспешил к выходу, но Хмельницкий его остановил:
- Зачекай, Іване. Накажи дати татарам коней. По три коня кожному. І нехай вони побачать, як вартові поведуть козаків у підвали. А татарву проведіть аж за річку Цибульник, з пошаною. Не можна їх зараз карати. Не можна нам з бусурманами сваритися. Не зробиш тут нічого. Не час.
Выговский чётко ответил: «Так, пане Гетьман!» И уже через секунду застучал своими коваными сапогами по крутым ступеням.
Гетман остался один. Хороший писарь Выговский. Грамотный. Выучился смолоду в Киевском братском коллегиуме8. Церковно-славянский язык знал досконально, и латынь знал, и польский, и татарский, и турецкий. И каллиграф умелый. Да только ли каллиграф? Канцелярию наладил. И своих людей направил в ближние и дальние столицы, и там нужных людей нашёл и купил. Как-то обмолвился, что только в Польше у него вестунов до двух тысяч. Постоянно и справно доносят обо всём, что вокруг Гетманщины творится. Обо всём Выговский знает, всё ведает. А кем был совсем недавно? Так себе, шляхтич, каких много. Ротмистром в войске да писарем при комиссаре Речи Посполитой над Войском Запорожским Шенберге. И где теперь то войско? И сам Шемберг где? Гниют под Жёлтыми Водами. А кто теперь Выговский? Генеральной писарь его, Гетмана, Генеральной канцелярии.
Богдан вспомнил, как под теми же Жёлтыми Водами после первой знатной победы он отправился в татарский стан к побратиму своему Тугай-бею. И случайно увидел избитого в кровь, оборванного, но гордого шляхтича, прикованного к пушке. Козаки, окружившие шляхтича, забавлялись тем, что тыкали своими саблями его, проступавшее сквозь изорванное исподнее, мускулистое тело. Шляхтич реагировал слабо. Только поворачивал голову в сторону очередного обидчика и направлял на него свой, исполненный стыда и муки, взор.
Трудно было узнать в этом измученном человеке того пана Выговского, который был на Масловом Ставе десять лет назад и подносил козакам для подписи ту треклятую Ординацию. Но Гетман бывшего знакомца узнал. Там ляхи вели себя нагло, чуть только не плевали на козаков-делегатов. И Яцко Шемберг, и другие комиссары Речи Посполитой, исполняя волю короля и сейма, отобрали у козачества все привилеи, когда-либо дарованные. Его самого, Богдана Зиновия Хмельницкого, унизили и лишили высокого звания писаря Войска козацкого реестрового. Немец Шемберг, то и дело сильно перевирая польские и русские слова, приговаривал: «Jak kozacy, usiedli na w;asny sraсy?»
И только Выговский, как показалось тогда Хмелю, отнёсся к побеждённым с сочувствием. А может и правда – только показалось. Но полный достоинства, прямой и открытый взгляд этого шляхтича запомнился Богдану. И заставил его десять лет спустя повернуть к пушке и вмешаться в козацкую забаву с такими словами: «Що ж це ви, браття, неоружну та прикуту людину мордуєте? Чим же вона вам так завинила?»
Козаки, обиженные таким несправедливым подозрением, сказали, что не человека они мордуют, а запроданца ляшского и Шембергова писарчука. Взяли его в бою ещё вчера и хотели со всеми пленёнными ляхами продать татарам на ясырь. И уже сговорились с одним мурзой за полбарана, десяток лепёшек да бочонок родниковой воды. И всё получили уже. А он ночью путы перегрыз – и в степь ушёл. Да так лихо ушёл, что еле догнали. Пришлось приковать клятого сына к пушке и поучить послушанию, пока мурза не подъехал.
Гетман козаков выслушал и взял несчастного под своё покровительство. Сказал, что с мурзой сам решит его судьбу. И при встрече с Тугай-беем решил. Мурзе выкуп заплатил, а Тугай-бею, как посреднику, Гетман доброго коня подарил. От Выговского же потребовал принести присягу на верность козацкому делу и ему, Гетману, лично. И Выговский такую присягу дал. С тех пор и служит войску и Гетману верой и правдой. И ни в каком отступничестве замечен не был. И много пользы приносит. И все бумажные дела, и разведка, и контрразведка козацкая – всё его парафия. И в парафии той – порядок.
Так. Не прогадал Гетман, выкупая Ивана Выговского и даря ему самый дорогой подарок – жизнь. Да разве только жизнь? И мельницу дал в доход, и тысячу злотых положил на содержание. Не жалко. Много от него пользы козацкому делу. Все бы так служили, как этот шляхтич. Так нет же. Что ни полковник – каждый по-своему повернуть хочет. И жить по-своему, а уж как воевать – так все гетманы, на кого ни плюнь. А ума-то своего не то что на жизнь, и на войну не хватает. Нет его у них – своего ума.
Вот Кривонос Максим. Добрый был козак, и воин, и разум имел. А Бог его прибрал. И поделом. Не надо было своевольничать и на гетманскую булаву посягать. Вот Господь и прибрал. Правда, с помощью того же Выговского и с молчаливого гетманского согласия. Но прибрал.
А Нечай! Своевольничал, своевольничал, и край пришёл, трясця его матери! Жил без головы, без неё и отошёл. Одно дело, когда враг на тебя в лоб сунет. И совсем другое, когда ты даёшь этому врагу повод к оправданию его же разбоя. Кто теперь разберёт, козаки или ляхи мир порушили?
Конечно, ясно было, как Божий день ясно, что ляхи после Збаража оправятся и к весне полезут на Гетманщину. Потому и был отдан наказ строжайший Уманскому, Полтавскому, Кальницкому и Брацлавскому полкам быть начеку, но ляхов пока не то что не трогать, а даже и не дразнить. Наезды, если станется, отбивать, но в большую драку не лезть. И Йосип Глух, и Мартын Пушкарь, да и Богун – носами покрутили, но эту задачу, вроде бы, поняли и службу исполняли справно. Правда, Глух и Пушкарь с началом масленой недели своевольно и скрытно начали продвигаться к кордонам западным. От кого скрывались? Кого надурить хотели? Меня – Гетмана. Как бы не так. Думал заяц, что волка обманет, да к л;су на зуб попал. От всевидящего ока Выговского и его вестунов не скроешься не то что в Гетманщине, но и в Варшаве, и в том же Стамбуле, и даже в Вене. Видит Бог, покараю своевольников, ох, покараю. Время только дайте.
Один Богун, как и обещал, крепко стоял на кальницких и винницких землях. И порядок, и мир удерживал. Да вот, видать, не устоял. Если правда, что обложил его Калиновский, как татарва говорит, то надо бы помочь. Ну, так то ж татарва, веры им нет, нехристям. Проверять надо. А пока проверишь, время уйдёт. Так что, своеволие Пушкаря и Глуха, может, и к месту. Нежданно-негаданно, а помогут Богуну. И как бы с его, гетмановой, воли. Так!
А не поспеют вовремя с помощью своей – тоже дело. Много славы стал на себя перебирать. Только и слышишь от черни, Богун, Богун.
Гетман улыбнулся своим мыслям. Нет, не ослабла ещё голова на придумки, хотя и болит временами нестерпно. Если под Винницей дело уже кончено, может, и слава Богунова закончилась, и сам он голову сложил. А если Винница всё ещё в облоге, полки Уманский и Полтавский будут там как раз. И тогда Пушкарь и Глух окажутся не своевольниками, а героями. А вот если всё совсем не так, и там мир да покой – скараю нещадно.
Гетман снова нахмурился. Без воли короля и сейма ляхи не сунулись бы на Винницу. Нечая погромили в Красном. Так он сам, пёс скаженный, на свою голову тот погром и накликал. Собаке и смерть собачья! Нечего было своевольничать. Творил дела неправедные, по делам и наказан. А вот если ляхи всё же пошли на Винницу? Тогда плохо, тогда всё плохо, и всё не так и не вовремя.
После Зборова с королём договаривались, что весной при поддержке Австрии и с благословления самого Папы на татар и турок двинут. Гетман тогда кивнуть кивнул, но обещать не обещал. Пусть ляхи надеются, что всё по-старому у них с козаками будет.
Посольство от Гетмана в Бахчисарае сидит, на выступление хана подбивает, а хан молчит, не торопится, и ни «да», ни «нет» не говорит. Ждёт, сучий сын, когда удобный момент настанет, или кто больше пообещает. А ну как ляхи перекупят верного союзника нашего Ислам-Гирея?
Семиградцы и молдаване тоже сидят, как кость в горле. И Ракоци, и тот же Лупул могут с нами на Польшу, а могут с Польшей против нас двинуть. Особенно после того, как Василь Лупул поучаствовал в выкупе Потоцкого и Калиновского. Поговаривают, прибавил к выкупу и свои немалые средства. Принимал их широко и радушно после счастливого завершения дела. Если бы не это, не стал бы Гетман в угоду султану вместе с ханом походом на Валахию идти. И только тогда, когда козаки загнали весь двор Лупулов аж под Сучаву9 в густые леса буковинские, только тогда Гетмана осенила счастливая мысль. Давить хитрого валаха до тех пор, пока тот мира не запросит. А как запросит, тут и потребовать самого крепкого союза всей Валахии с Гетманщиной и всяческой поддержки в войне козаков против Польши. А чтобы союз тот был крепче крепкого, пусть володарь молдавский отдаст свою дочь Розанду за Тимоша10. Так оно будет надёжнее. Загнанный, как волк в лесную чащу, Лупул тогда соглашался на всё, согласился он и на этот неравный по статусу брак. Гетман ликовал. Его фамилия входила в список правящих, сын его становился вровень с властителями земель немалых. Отныне Тимофей Богдан Хмельницкий сможет передавать свою власть по наследству, как какой-нибудь австрийский герцог или даже царь московский! А что? Давно ли Романовы на Москве? Лет тридцать. А чем мы, Хмельницкие, хуже?
Из этого союза вытекало и ещё одно богоугодное дело. Старшая дочь Лупулова, домна Гелена-Мария, уже шесть лет как была женой не кого-нибудь, а Януша II Радзивилла, одного из самых влиятельных магнатов Великого княжества Литовского.
А это тоже удача. Ведь с севера Литва нависла над Гетманщиной, как грозовая туча. Может в любой момент ударить, а может и повременить. Радзивилл, конечно, ударит. Вот только когда? Лучше бы попозже. А если они будут связаны кровными узами, если дети их будут родственниками. Тогда ударит ли?
Вот только Лупул, гадюка, пообещал дочку и молчит. И с поляками не порвал, нос к носу с Потоцким во всех делах. Зря отпустили тогда володаря, зря. Надо было сразу Тимоша на Розанде женить. Правду люди говорят: пока солнце взойдёт, роса очи выест.
Так. Кругом брехня, всюду зрада. Как Гетманщину для себя уберечь? Как самому выстоять? Ох, воля-воля, злая доля. Султан под свою руку позвал – согласился Гетман и только что подданство турецкое не принял. Ян Казимир приваживает и обещает мир и покой – и мы тоже обещаем мир, покой и послушание. Только бы время выиграть, только бы передохнула земля наша да люди её.
Но нет, не судились, видно, мир и покой Гетманщине, пока не будет у неё верного союзника. Да где ж его взять, такого союзника? Если даже единоверная Москва на все предложения который год подряд отвечает уклончиво. Послов царь московский шлёт, и подарки, и обещания. Да что с того? Послы почти каждый месяц приезжают в Чигирин из разных земель. Соболя и свои есть. И обещаний разных Гетман наслушался досхочу. И от Папы, и от правителей венецианских, и даже от короля шведского. Всем козацкая сила нужна, все хотят козацкой кровью своих врагов одолеть. А как для козаков что-то сделать – нет их.
Вот и царь московский через послов своих Протасьева и Унковского передавал по три сорока соболей, молью побитых, да ещё пожелание и надежду в том, чтобы Гетман со всем козачеством верно делу православному служил и против Москвы с врагами её ничего не замышлял. А за службу верную Алексей Михайлович обещал козакам свою царскую ласку. Ох, отблагодарить бы Москву за ту ласку. Замириться с ляхами, да вместе с ними ударить на белокаменную. И татары, и турки от такого дела не отказались бы. Только бы ту Москву и видели. Ох, хитрит Москва, молчит Москва, может, и домолчится.
Правда, Выговский докладывал на днях, что пришла весточка из Москвы о соборе про дела литовские и польские. Царь на том соборе держал совет с боярами, что король польский ведёт переговоры с Крымом о походе на Москву. И хочет залучить к тому походу козаков Хмельницкого. А Хмельницкий давно просит принять его и всю Гетманщину под царскую руку. Вопрос для Москвы непростой. Не принять Гетмана – значит отдать силу козацкую полякам или туркам и получить угрозу вечную на московских украинах. Принять – значит тут же накликать войну с Польшей. А готов ли люд московский к такой войне?
Судили да рядили царь и бояре его с людом московским на том соборе, с выборными и от дворян, и от торговых, и от посадских. Да порешили и записали так: войне с Польшей быть, поскольку «Ян Казимир король польский и в. кн. Литовский допускает разные неправды в нарушение вечного мира, а с государевой стороны договор во всём соблюдается твёрдо и нерушимо.
А запорожский гетман Б. Хмельницкий бьёт челом, чтобы государь пожаловал его для православной христианской веры – принял бы его государь со всем войском запорожским под свою высокую руку и держал бы в своей милости; если же государь милости им не окажет, то поневоле придётся им учиниться в подданство у турецкого султана с крымским ханом разом».
Решить-то люд московский решил. И дьяки записать-то записали. Но до Чигирина эти решения пока не дошли11. Царь и бояре московские подумали-подумали, и придумали, что не время такие решения объявлять. И послали в Чигирин думного дьяка и боярина Иллариона Лопухина12 с грамотой о том, чтобы Гетман не верил никаким слухам, направленным на то, чтобы поссорить его с Москвой. Пусть Гетман с врагами Москвы не дружит и против Москвы с ними ничего не замышляет, иначе Бог его накажет. Царь никогда поляков против козачества своих украин не поддерживал и не поддержит, а если козаки захотят, его величество может выступить посредником, чтобы помирить козаков с поляками. Но сейчас царь не может взять козаков под свою руку, поскольку не может нарушить договор и мир с Польшей. В крайности же Гетман со старшиной всегда могут перейти московскую границу – получат и жалование, и земли.
Вслед Лопухину был отправлен ещё один посол – подьячий приказа Тайных Дел Степанов с поручением добыть у Гетмана те письма, которыми Ян Казимир поднимал Крым и Гетманщину на войну с Москвой.
Но до Чигирина и те послы пока не доехали. Так. Хитра политика московская. И ненадёжна. А другой нет.
Иван Выговский, появившийся в дверном проёме, прервал непростые гетмановы размышления. Гетман поднял тяжёлый взгляд на писаря:
- Ну, що, Іване, приніс?
Выговский опустил глаза и ответил:
- Ні, пане Гетьман.
- Чому – ні? – спросил Хмельницкий.
- Не знайшли, пане Гетьман.
- Так не було цього листа, або погано шукали? – повысил голос Хмельницкий.
- Шукали добре. Козак каже – лист є, – Выговский готов был провалиться сквозь дубовый пол.
- Ну, що ж, Іване, немає листа – давай сюди козака, – сказал Хмельницкий.
- Так, пане Гетьман. Козак уже тут, – быстро ответил Выговский. И, сделав пол-оборота к двери, крикнул:
- Стор;жа! Заводьте!
Через миг перед гетмановыми очами предстал высокий, худорлявый и крепкий козак. Руки козака были связаны за спиной.
Гетман Войска Запорожского, Самодержец и Самовладец Русский Богдан Зиновий Хмельницкий посмотрел козаку прямо в глаза. Козак глаз не отвёл.
- Здоров був, козаче, – сказал Гетман. – Кажуть, ти до мене у справі?
- Так, Ваша милість пане Гетьман, – ответил козак. И, расправив плечи, добавил, – Сухий Макар – порученець полковника кальницького Івана Богуна з листом до Вашої милості.
- Так. Бачиш, Іване, – з листом, – усмехнулся Гетман.
Выговский тоже усмехнулся и с неприязненным интересом покосился на наглеца.
- Якщо з листом, чого ж не подаєш? – тихо спросил Гетман.
- Не можу, пане Гетьман. Руки зв’язані, – ответил Макар.
Гетман кивнул вартовым, стоявшим у двери и не переступавшим порога канцелярии. Макара развязали. Тот, разминая затёкшие руки, попросил:
- Накажіть, пане Гетьман, дати мені ножа.
Гетман опять кивнул. Выговский махнул варте. Двое вартовых подошли к Макару, обступили с боков, один из них протянул свой кинжал. Лезвием вперёд.
Макар взял кинжал, наклонился к своему правому сапогу, подрезал голенище сверху по кругу, отдал кинжал вартовому и вытащил из-за голенища аккуратно сложенный полотняный прямоугольник. Расправил письмо и протянул его Гетману. Хмельницкий, наблюдавший за манипуляциями Макара, сказал Выговскому:
- Візьми, Іване, цю ганчірку. Та варту відпусти.
И после того, как вартовые вышли, спросил у Макара:
- Ти, козаче, знаєш, про що тут Богун пише?
Макар ответил:
- Знаю, пане Гетьман.
- Читай, Іване, – сказал Хмельницкий своему писарю. И неожиданно участливо обратился к Макару:
- Сідай, козаче, відпочивай. Дорога у тебе була дальня.
После того, как короткое послание кальницкого полковника было прочитано, Гетман повеселел.
- Усе це ми й без твого листа знали, – сказал он Макару. – Запізнився ти, козаче. І підмога наша до Богуна вже пішла. Розкажи нам краще, як там у Вінниці було, та де сам затримався. Десь-таки та затримався, так?
Макар коротко изложил ход событий, начиная с той ледовой купели, из которой не выбралась добрая половина воинства Лянцкоронского. Рассказал и о том, почему пришлось ему и его товарищам задержаться на полночи перед самым Чигирином.
Когда на четвёртые сутки своего непростого пути под вечер выехали богуновы посланцы на правый берег Тясмина, то неподалёку от местечка Смела наткнулись на стоянку татарскую. Татарвы десятка полтора было, может, немного больше. Стояли они открыто, без опаски. Огонь большой развели, казан поставили с варевом. По всему, расположились на всю ночь. Увидев козаков, татары вскочили, загалдели. Их старший подошёл, пригласил к костру, просил разделить с ними пищу, какую Аллах послал. Козаки поблагодарили и, сославшись на спешку, совсем было отъехали с миром. И тут услышали плачь и стенания девичьи.
Макар круто развернул своего коня. Поскакал на этот плач. И увидел невдалеке от огня пол;н татарский. И только тут понял, что вывела его судьба на людоловов.
Люди сидели в тесной ложбинке у самой воды, сбившись в кучу и тесно прижимаясь друг к другу. Руки спутаны за спинами, вокруг шеи у каждого верёвка-поводок. Все поводки привязаны к общей длинной цепи, один конец которой держал в руках совсем молодой татарин-подросток, а второй конец был обвит вокруг высокого пня, торчащего на противоположном краю ложбины. В самой середине полона рыдала дивчина. Рядом с ней спорили два татарина. Молодой хотел отвязать её от цепи и увести на ночь. Пожилой был против порчи дорогого товара. Караульный подросток безучастно смотрел в небо. Исход спора ему был неинтересен. В конце концов выгода взяла верх над похотью, и молодой людолов, оставив дивчину в покое, направился к огню.
Увидев, что козаки неожиданно вернулись, татары обступили их со всех сторон и начали медленно смыкать полукольцо. Кони попятились и стали на самом краю ложбины. Старший от людоловов поднял руку и вышел вперёд. «Чито, казак, кочишь? – обратился он к Макару. – Зачем приехал? Я тибе места у агня давал? Канина давал? Казак ни кател. Сам сказал – быстра-быстра нада. Нада быстра – иди быстра. Аллах благословит твой путь». Татарин сделал знак своим воинам, те расступились, образовав узкий проход от ложбины в степь.
Макар посмотрел на татарина, взглянул на связанных людей, медленно проговорил по-татарски: «Негоже тут ясырь брать. Нельзя!» Потом, исподлобья взглянув на старшего татарина, так же медленно достал из дорожной сумы увесистый кошель и, указывая взглядом на бедную дивчину, сказал: «Купити хочу в тебе оцю чорнооку».
Татарин хитро усмехнулся и ответил: «Ни можна. Ни мой тавар. Тугай-бей хрибет сламаит».
Макар ещё раз посмотрел на пленников. Те сидели тихо, в каком-то безучастном отупении, не поднимая голов и никак не реагируя на торг. Только дивчина сквозь слёзы с мольбой и надеждой смотрела на козаков.
Макар улыбнулся старшему татарину, спрятал кошель, сказал своим «Гайда!», и козаки выскочили за татарский полукруг, в степь.
Отдалившись от татарской стоянки на полверсты, козаки стали. Видно было, что молодые были недовольны поведением Макара, но недовольство своё высказали сдержанно. «Кинули людей татарві на поталу», – сказал Варлам – тот, что был немного постарше. «Отож, – сказал Остафий – тот, что был помоложе. – Бідна дівчина». И оба вопросительно посмотрели на своего предводителя.
Макар на это ответил: «Не кинемо, не журіться. Серед ночі Гетьмана турбувати не будемо. Час до ранку є. І зранку вже будемо в Чигирині. А зараз зробимо з вами так».
И «зробили».
Выждали козаки время, когда татарва нахлебается своего варева и уляжется, привязали коней к прибрежным вербам. Скрытно по берегу Тясмина подобрались к злополучной ложбине. Варлам быстро и без шума перерезал горло полусонному подростку, и козаки начали освобождать людей от татарских пут. Люди молча снимали верёвки и отползали к воде. Когда очередь дошла до несчастной дивчины, Макар шепнул ей: «Біжи берегом – побачиш коней. Там і чекай». Потом поманил за собой Остафия и пополз к огню.
Татары, плотно набив животы, лежали вповалку вокруг большого костра. Караульных не видно. То ли они выставлены поодаль со стороны степи, то ли их вообще не было. А кого татарам в Гетманщине бояться, если их бей самому Гетману брат?
Как и было заранее намечено, Остафий пополз к лошадям. Он должен был увести табун в степь. Одновременно Макар должен был залить огонь. В темноте да спросонья татары не сразу поняли бы, что происходит. И не сразу пустились бы в погоню. А если бы и пустились, то в ту сторону, куда ушли их лошади. Но пеший в ночной степи вряд ли догонит конного, будь этот пеший хоть трижды татарин. На это Макар и рассчитывал. Вот только как от костра самому уйти? Но тут уж, как повезёт.
Макар подполз поближе к огню, увидел, что огромный котёл, стоявший на большой треноге посередине костра, полон воды, залёг в какую-то ямку и начал ждать того момента, когда топот копыт встряхнёт землю.
Остафий проворно подполз к табуну и вскочил на одного из коней. И тут несколько в стороне от табуна из земли выросла фигура, подняла лук и спустила тетиву. «Зі сторони степу сторожують», – отметилось в голове Макара. Силуэт Остафия на лошади, чётко выделяющийся на фоне ночного неба, переломился и тут же выпрямился. Громко гикнув, Остафий подскакал к крайним лошадям и изо всех сил начал охаживать их плетью. Рана, отсутствие уздечки и седла козаку не мешали. Табун вздрогнул, и лошади рванули туда, куда их погнали. «Слава Богу», – сказал себе Макар, одним прыжком достиг костра и перевернул казан13.
Толстый столб пара и пепла с шипением поднялся вверх, и тьма покрыла место событий. Макар выхватил саблю и, нанося удары во все стороны, начал отступать к ложбине. Вскочившие татары завопили, загалдели и бросились на стук копыт. Старший татарин рявкнул и несколько людоловов направились туда, где находился полон.
Макар, добравшись до обрывистого края ложбины, прыгнул вниз. Ложбина была пуста. Сверху на Макара свалились три татарина. Один из них ещё в полёте налетел на подставленную козаком саблю. Второй почти одновременно с первым поймал ртом пулю, выпущенную из пистоля. Третий после падения попытался вскочить, и не смог. Вскрикнул, выронил саблю и схватился за ногу. И это его спасло. Макар не стал задерживаться и лишать калеку жизни. Круто развернувшись на каблуках, козак что было сил побежал по берегу к оставленным лошадям.
Макар подбежал к вербам, где были оставлены лошади, когда Варлам и освобождённая дивчина уже сидели в сёдлах. «Де люди? Де Остафій?!» – крикнул он. «Люди перебрели на той берег, побігли на Смілу. Остафія не було», – ответил Варлам. «Чекати не будемо. Знає, куди бігти», – Макар вскочил на своего коня, и всадники с места рванули в галоп. Дивчина на остафиевом коне от них не отставала.
Опуская подробности и коротко рассказав о ночном наезде: выехали на берег – увидели татар с полоном – отбили – одного козака потеряли и утром были в Чигирине, – Макар замолчал.
Гетман и писарь, несколько раз переглянувшиеся во время рассказа, тоже молчали. Видно было, что всё, что они услышали, для них уже не новость.
- Так ты, козаче, вирішив, що воля людськая головніша за гетьманську справу, – прервал, наконец, Гетман затянувшуюся паузу.
Макар виновато склонил голову, потом выпрямился и прошептал как бы про себя:
- Гетьманська справа і є – воля людськая. Хіба ні?
- Думай, козаче, з ким говориш, – прошипел Выговский Макару в ухо.
- Що ви там шепочете? – спросил Хмельницкий. – Чи я не дочуваю?
- Я сказав, пане Гетьман, що Ваша справа – це наша воля. І люди, і козаки за Вами і за волею йдуть, – громко сказал Макар.
- Ось воно. Бачиш, Іване, ще один розумник, – сказал Гетман. – Сам я не знаю, у чому моя справа, то мені добрі люди підкажуть.
- Та чого його слухати, пане Гетьман? – усмехнулся Выговский. – Доручення Богуна не виконав як слід, мир з татарами ледь-ледь не порушив, ще й козака на муки їм залишив.
- Так, так. Та не зовсім так, Іване. І що ж ти будеш з ним тепер робити? – казалось, что Гетман, ни к кому не обращаясь, рассуждает вслух.
Но Выговский понял слова Гетмана как персональное к нему обращение и сказал:
- Здається мені, пане Гетьман, що бачив я цього козака раніше. А чи не ти, козаче, служив у Нечая і торік на кордон з ним відправлений був?
- Я, – ответил Макар.
- Який піп, така і паства його, – сказал Выговский.
Макар молчал. Макар знал, что с Генеральным писарем спорить – себе дороже. Помнил Макар и то, что Гетман недолюбливал Нечая. Вспомнил и то, как не раз во время пути из Винницы в Чигирин доводилось слышать от людей, что в гибели Нечая есть немалая вина самого Хмеля. Бросил Гетман своего полковника в трудную минуту, не помог. И неважно, что на деле всё было совсем не так, как люди говорили. Если говорят в Гетманщине, что Хмель виноват, значит – так оно и есть. Так народ и запомнит.
И себя оправдывать в этой ситуации перед Гетманом нечем. Письмо, хоть и на полночи, а задержал, и татар побил, и Остафия, судя по всему, оставил на погибель. Выходит – виноват. Хоть и спас души христианские от неволи, а оправдания нет. Макар вспомнил счастливые очи спасённой дивчины, и неожиданно для себя глубоко вздохнул. И поймал себя на мысли, что не выходит эта дивчина из головы. Что теперь с ней будет? Что теперь будет с ним? Ну, да нечего сейчас об этом думать. Не время и не место. Не нам решать – Гетману. Или Выговскому, что скорее всего. И всё же – дело сделано. Не переделаешь. И будь что будет.


 

Богдан Хмельницкий
(гравюра мастера второй половины XVII века Вильгельма Гондиуса)




XIII

По приказу Выговского двух козаков, богуновых посланцев – Макара Сухого и Варлама Шиленко, вывели за ворота и приковали к одной из двух пушек. Пока на три дня. Потом – как Гетман решит.
У козаков такое наказание существовало издавна. Провинившихся могли приговорить к пушке без воды и пищи и без освобождения от оков на ночь. Тогда приговорённые мучились сутками напролёт, пока срок не выйдет. И никто не мог подать им ни капли воды и ни крошки хлеба. А если кто и подавал из жалости, по-товарищески или по-родственному, сам подпадал под такое же наказание. В Чигирине козаков приковывали к пушке частенько за всякие мелкие провины. То пошумит какой гуляка и спьяну шинок разнесёт. То драку козаки затеят на пустом месте. То прогуляет кто-нибудь всё до нательного креста и долг побратиму не отдаст. Да что говорить о простых козаках, если даже Тимош Хмельниченко – старший сын Гетмана, как-то простоял у пушки двое суток за свою строптивость и непокору отцу1.
А могли приговорить к пушке с водой и хлебом. Тогда все, кому небезразлична была судьба козацкая, могли поить и кормить прикованных. На ночь их освобождали от оков, а поутру снова обручали с чугунной невестой. Макар и Варлам от недостатка воды и пищи не страдали. Людская молва разносится быстро. Жители Чигирина приходили посмотреть на посланников Богуна, высвободивших души христианские из татарского полона. И приносили, что Бог послал. Пришла к своим освободителям и черноокая дивчина.
Что зовут её Галя, и что она сирота, Макар узнал в первый же день своего наказания. После того, как Выговский спешно увёл Макара в канцелярию, а Варлама бросили в подвал гетманского дома, Галю столь же поспешно поместили в один из многочисленных флигелей на подворье и наказали носа не высовывать. Ждать.
Ждала Галя недолго. Уже перед обедом того же дня её привели к Генеральному писарю Выговскому, и после короткой беседы тот отпустил девушку. Она вернулась во флигель, где его немногочисленные обитатели – четыре пожилые поварихи, обслуживавшие гетманских конюхов, живо обсуждали последние дворовые новости. Тут Галя и узнала о том наказании, которому были подвергнуты её спасители.
- За що ж їх так, люди добрі? – обратилась она к говорливым обитательницам флигеля, чинно сидевшим за обеденным столом и аппетитно наворачивавшим толокняную кашу, сдобренную постным маслом. – Вони ж нас врятували.
Поварихи смолкли, и старшая из них сказала:
- Ти, дівчино, у нас не запитуй. Хто ж його знає – за що. Як прикували – то козаки заробили. Тут у нас суворо. Краще мий руки та сідай до столу.
- Дякую вам, тіточки, – сказала Галя и сделала так, как было сказано. Ей дали стульчик, протянули деревянную ложку и усадили поближе к общей миске.
Ели поварихи неспешно, по очереди набирая кашу в ложку и сопровождая её ко рту ладонью. Оголодавшая за время татарского плена, Галя была рада приглашению, но вперёд не заскакивала, терпеливо дожидалась своей очереди и ела степенно, как все.
- Звідки ж ти будеш, така молода та чорноока? – спросила старшая. – І як до бусурманів потрапила?
- Так з-під Миргорода я, тіточко, із Сорочинців. Ходила в Черкаси, бо у нас казали, що там набирають козакам одяг шити. А я шию добре. І все умію, що захочете. І вишиванки, і кунтуші, і шаровари, і жіноче все умію. Мамо, земля їм пухом і вічная пам’ять, навчили. Та й померли з горя, бо вбили батька мого і старшого братика. Торік убили, восени, у Валахії десь, у гетьманському поході, – Галя перекрестилась, смахнула навернувшиеся слёзы и продолжила. – Отак я і дійшла в Черкаси. Та там ніякої роботи вже не було. Що робити? Повертатися в село? Так і там роботи немає і давно вже не було. Чого і пішла звідти.
- А як же батьківська хата? – перебила Галю одна из поварих. – І земля, і хазяйство, мабуть, було справне. Чи ти все кинула?
- Ні, тіточко, не кинула, – сказала Галя, – поки було хазяйство та земля, жила в батьківській хаті, господарювала. А як маму поховала, відібрали у мене все, що було. Прийшлося до людей у найми йти. Та недовго побула і наймичкою. Після Великодня сказав хазяїн, що не може більше мене кормити, така скрута настала. Я і пішла туди, де робота начебто є.
- Який же це нехрист у сироти хату відібрав? І громада чого мовчала? – всплеснула руками старшая повариха.
- Ні, тіточко, не нехрист він – сотник наш, сорочинський. Сама бачила його в церкві перед образом Господа нашого. І перед Богородицею Заступницею нашою. Так Бог захотів – щоб була я сиротою безхатньою. І громада мовчала, бо так Бог захотів. Мені про це про все батюшка наш Никодим розповів і настановив на дорогу дальню, – Галя опять перекрестилась. Трижды.
- Ех ти, дитя нерозумне, – сказала ещё одна повариха. И, наклонившись над столом, затараторила, – чули, дівчата, батюшка її настановив? Так то сотник ваш попа і підговорив. Як Бог свят. Та всі вони, хто над нами тепер, під себе гребуть. От у моєї свекрухи є син, так у його брата рідного племінника теж було таке. У них землі біля Суботова. Так на тому тижні…
- Та зупинися ти, Гончарихо! – прервала её трескотню старшая. – Чули вже про твого родича. І не тільки про нього. Ще якої біди на нас накличеш. Тут скрізь вуха є.
- І чого ти, Варварихо, на мене кричиш? – обиделась Гончариха. – Я що, неправду яку кажу? Нехай хтось скаже, що це неправда. Пани обдирали, а тепер свої налетіли. От у мого сусіда був млин, так зразу після Водохреща…
- І про сусіда твого ми знаємо, – опять прервала Гончариху старшая. – Вгамуйся, доки тобі язика не вкоротили. А з тобою – і нам усім.
- Тобі добре, Варварихо, мовчати. У тебе чоловік живий і при справі гетьманській. А нам, у кого козаки по степах полягли, а діточки їсти просять – вже і слова не скажи, – Гончариха опустилась на лавку, сложила руки на груди и обиженно надула губы.
- Ти, дівчино, її не дуже слухай, – сказала Варвариха Гале, кивнув в сторону Гончарихи, – то не вона кричить, то горе її волає. Прожила з чоловіком усе життя та за його спиною, а тепер сама з дітьми залишилася. Загинув він зразу після Масляної. От вона і кричить.
Варвариха вздохнула, подошла к Гончарихе и участливо погладила её по голове. Та заплакала и склонила голову Варварихе на грудь. Остальные две поварихи тоже начали утирать слёзы, как роса выступившие из их скорбных очей.
- Ой, тіточки. І я зараз буду плакати, – услышав о чужом горе, сказала Галя, с трудом сдерживая навернувшиеся слёзы. – Скрізь люди плачуть, де б не були. І у нас в Сорочинцях, і в тих Черкасах, і тут в Чигирині. А як ми плакали, коли в полон потрапили? Так татари нас за наші ж сльози й били, – и, как отжившая своё старушка, добавила, – горе, та й годі.
Поварихи поплакали, утёрли мокрые глаза и начали убирать со стола.
- Горе, кажеш, – проговорила старшая, вытирая стол мокрой тряпкой. – І як же ви, бідолашні, у це горе потрапили?
- Так на другий день, як вийшли із Черкас, під вечір і потрапили, – сказала Галя. – Не одна я в тих Черкасах роботу шукала. Багато нас, таких, як я, на заробітки там зібралося. А що, тіточки, діватися нікуди – жити якось треба. Зранку зійшлися до брами, з десятеро хлопців та й дівчат, мабуть, стільки ж. Двох хлопців та трьох дівчат хазяї зразу забрали. А ми стояли-стояли аж до обіду та нічого й не вистояли. Потім варта підійшла і почала нас проганяти. Старший їхній, добрий такий дядько, сказав, щоб ішли до Чигирина, тому що в Черкасах роботи нема, а яка й була, то вже більше не буде. Бо війна насуває. А в Чигирині, мовляв, руки потрібні. Показав, у яку сторону йти, та й прогнав.
Галя замолчала, переводя дыхание, и продолжила:
- Ще три дівчини залишилися під брамою стояти, а ми пішли. Думали, можливо, по дорозі яку роботу знайдемо. А ні – так у Чигирині. Дійшли до балки якоїсь. Багаття розвели. Переночували. А холодно було, хоч і весна.
Зранку знову в дорогу. Два села пройшли і невеличкий хутір, ніде ні душі живої не побачили. Усе спалене, розорене, чорне. У нас за Дніпром не так, і села живі є, і люди.
Галя опять помолчала, переводя дыхание и заново переживая недавние события.
- Отак на другий вечір дійшли до річки і вирішили заночувати біля води. Тільки багаття розпалили та зібрали вечерю, хто цибулину, хто сухар чорний, як наїхали на нас татари. І звідкіля вони взялися, хто зна. Було їх не багато, усього п’ятеро. А злющі які! Кричать, нагайками б’ють, кіньми топчуть. До купи нас збили і перев’язали всіх. А потім і гнати вже хотіли. Та хлопці впиралися. Так їх роздягли до самого спіднього і розбули. Сказали – не підуть, ноги їм відрубають і кинуть.
Из Галиных глаз опять брызнули слёзы. Она утёрлась кончиками платка.
- Ми вже тих хлопців як тільки не вмовляли, щоб покорилися. А що, тіточки, хоч і з зашморгом на шиї, так живі ж. Ну, кинули б їх, безногих, собакам диким та вовкам на поживу. А через них і нас усіх побили б.
- Ні, дівчино, не побили б вас, – сказала одна из поварих, – молодих та здорових татарва як візьме, то береже.
Галя посмотрела на повариху и сказала:
- Знаю. Тепер знаю, як вони нас бережуть. Як згадаю, скільки страху було і сорому. А більше всього – огиди. Краще себе вбити, ніж пережити це знову. І вбила б себе, якби не наші козаки.
- І слава Богу, що так склалося, як у вас, – сказала старшая повариха. – Прямо, диво якесь.
- Та яке ж це диво? – вмешалась в разговор Гончариха. – Козаки на те і козаки, щоб нас рятувати. От як воно було із моєю свекрухою змолоду, коли вона ще дівкою була. Сама мені розповідала, що потрапила вона одного разу під наїзд…
Поварихи с трёх сторон зашикали на Гончариху. Та опять обиженно замолчала. Галя посмотрела на старшую, Варвариха одобрительно кивнула.
- Ну от, тіточки. Хлопці наші схаменулися. Татари дозволили їм вдягнутися. Прив’язали їх до нашої мотузки та й погнали всіх, неначе худобу. Йшли ми йшли і скоро прийшли до яру. А біля того яру нас уже очікували. Ще п’ять чоловік татарви з такими ж, як і ми, бідолашними людьми на такій же самій мотузці. Тільки не такими молодими, як ми. Були там і дядьки, і літні жінки, і навіть двоє – зовсім діти. Прив’язали нас усіх до цепу і загнали до яру на самий низ. Зв’язали нам руки і ноги, поставили на горі вартового, а самі пішли кудись. Хлопці наші заходилися були якось розв’язатися, так дядьки на них розсердилися. Кажуть, як побачать татари, то всім буде смерть. І вартовий татарин щось кричати почав. Усі й вгамувалися.
- Ох-хо-хо, – выдавила из себя одна из поварих. – Куди не кинь, усюди неволя.
- Годі горювати, – встрепенулась старшая. – Час нам, дівчата, йти та козаків годувати. А ти, дівчино, сиди тут і носа свого нікуди не висовуй. До речі, як тебе звуть?
- Галею мамо з татом назвали.
- От і добре, Галю. Сиди і чекай. Скоро прийдемо, і ти докажеш свою історію. А потім уже будемо думати, що з тобою робити.
Поварихи вышли из флигеля, и Галя осталась одна. Но не усидела.
Покрывшись платком и набросив полушубок, она вышла во двор и направилась к воротам.
На гетманском подворье, несмотря на обеденное время, было людно и шумно. От строения к строению сновали ловкие джуры, выполняя поручения своих старших товарищей. То тут, то там стояли гурты козаков, ожидающих команды своих куренных. Через ворота то и дело проезжали конные, и поодиночке, и целыми ватагами. У гетманского крыльца степенно стояли полковники, тоже ждущие какой-то команды. Весеннее солнце было ещё высоко, светило тепло и ясно. Церковные купола отражали золотые лучи и осеняли ими людей и землю, истосковавшихся по теплу.
Галя, миновав вартовых, вышла за ограду. И сразу увидела своих спасителей.
Макар сидел на низком лафете старой четвертькартауны2 и раскуривал послеобеденную трубку. Варлам стоял рядом спиной к Макару, опершись на чёрный ствол этой же приворотной пушки. Сквозь оба пушечных колеса была пропущена длинная цепь, на концах которой имелись два железных ободка. Ободки эти охватывали ноги козаков. У Макара – левую, у Варлама – правую. Вокруг козаков толпились чигиринские подростки и парубки. Они только что услышали Варламов рассказ о недавних событиях в поле и живо обсуждали услышанное.
Галя подошла к прикованным, низко поклонилась и произнесла почти шёпотом:
- Доброго дня, добродії мої. Нехай Бог змилується над усіма нами.
- Добрий день, дівчино-красуню, – озорно ответил на её приветствие Варлам. Он только-только догрыз петушиную ногу, запил её козьим молоком. Был по этому случаю в добром расположении, на мир смотрел весело и непрочь был побалагурить.
Макар обернулся на Галины слова, сдержанно кивнул и пыхнул трубкой.
- Як ти тут, красуню? – сдвинув шапку на затылок, спросил Варлам. – Ніхто тебе тут не кривдить? А, можливо, хтось уже і заміж позвав? Не соромся. Тільки скажи, ти ж нам тепер як рідна!
- Відчепися від дівчини, Варламе, – добродушно укорил Макар своего младшего товарища. Потом встал и, указывая рукой на пушечный лафет, сказал:
- Сідай поруч, чорноока, та скажи, як звуть тебе.
- Та нічого, – так же тихо сказала Галя. – Я постою, ви не турбуйтеся.
Но присела рядом с Макаром. И назвала своё имя.
- От і добре, – сказал козак, и ощутил странное тепло там, где билось сердце. И чтобы подавить это незнакомое ему до сих пор состояние, пыхнул трубкой и деловито произнёс:
- А мене Макаром звуть. Макар Сухий, – и попросил:
- Розкажи, Галю, як тебе тут прийняли.
- Спасибі Вам, добре прийняли, – сказала Галя. – І накормили, і обігріли. Тіточки такі хороші, такі добрі були, такі співчутливі. Вони козакам варять. І козаків зараз годують. А як же ви? Як же це вас? І за що так? Я ж усім сказала, які ви хороші і яку справу зробили. Людей врятували.
И добавила неожиданно окрепшим голосом:
- Я зараз і до пана писаря піду, і до самого пана Гетьмана.
Люди, стоявшие плотным полукругом у пушки и в голос обсуждавшие последние новости, враз притихли и участливо посмотрели на Галю.
- Не так голосно, дівчино, – сказал Макар. – Усі все знають. І пан писар знає, і сам пан Гетьман. І вчинили з нами по закону козацькому, і по совісті. Як не крути, а провина наша є. За неї і кара.
- За що ж покарали вас, дядечку? За те, що людям волю повернули? Хіба ж за це карають? – спросила Галя.
- Бачиш, Галю, усе в житті буває. І кару на нас справедливо покладено, – сказал Макар и нарочито серьёзно добавил, – і який же я тобі дядечко?
- А як же я маю Вас називати? – смутилась Галя. – Ви – козак. І от у Вас що, – Галя осторожно прикоснулась к багровому шраму на Макаровом лице.
Макар, ощутив девичье прикосновение и опять почувствовав странное тепло в своей груди, там, где сердце, сказал:
- Так, Галю, я – козак. І скільки пам’ятаю себе, завжди їм був. А це, – он дотронулся до виска, – так це лях спритнішим за мене себе показав.
- І скільки ж Ви себе пам’ятаєте? – спросила Галя. – Скільки Вам років?
- Років? – серьёзно переспросил Макар. И, посмотрев на свои ладони, растерянно произнёс:
- Не знаю.
- Як це, не знаєте?! – удивилась Галя. – Кожна людина має знати, коли і де народилася, і скільки років живе на білому світі.
- Мабуть – має, – ответил на это Макар. – Звичайно, має знати. А я – не знаю.
- Та що у Вас, батьків не було? – спросила Галя. – У кожної людини батьки є. І кожний повинен шанувати їх і пам’ятати.
- Батьки, звісно, були. Так я їх ніколи не знав. Найперше пам’ятаю себе серед козаків під Переяславом3. Пам’ятаю Базавлук, Микитин Ріг4, пам’ятаю Трясила, Івана Сулиму, Павлюка, полковника нашого Скидана пам’ятаю, Гуню з Остряницею5. А потім, потім – Нечай. Коли вже джурою став, то старші розповіли, що немовлям підібрали мене десь у степу та й забрали з собою. Вирішили так: помре дитина – доля така, виживе – козак буде. Жованками кормили, травами відпоювали, водою з Дніпра. Вижив. І зразу ж – до козацької справи. Отакі мої рідні місця и такі батько й мати. А де народився і скільки років живу – не знаю. Та років за двадцять п’ять, думаю, що маю. А що маю – усе моє.
Макар опять посмотрел на свои ладони, потом взглянул на Галю и спросил:
- А ти чия будеш і звідки?
Галя только начала рассказывать о себе, как люди, обступившие пушку и прикованных к ней козаков, заволновались, повернули головы к шляху. «Тиміш, Хмельниченко, гетьманич», – пронеслось в толпе.
По шляху бодрой рысью шла козацкая полусотня. Возглавлял полусотню молодой богато одетый всадник. Круглое, слегка отдутловатое лицо, красные пухлые щёки, раскосые, как у степняка, серые холодные глаза, нависающий ото лба нос и маленький, тщательно выбритый подбородок. Чёрные, как смоль, усы были залихвацки подкручены вверх. Видно, усы эти были первой серьёзной порослью на лице молодого мужчины и оттого представляли предмет его особой заботы. Голову юноши венчал вычурный головной убор. Шапка не шапка, а какой-то замысловатый несколько раз перекрученный тюрбан из синего оксамита и золотой парчи с крупным драгоценным камнем над низким лбом.
Полусотня подскакала к воротам. Люди, успевшие обступить с двух сторон въезд на гетманское подворье, сняли шапки. Гетманыч остановил коня, снял свой тюрбан и перекрестился на церковные купола. Потом обратился к толпе: «Добрий день, люди Божі, будьте здорові. Та змилується над нами Заступниця наша Свята Мати Богородиця». Люди вразнобой отвечали: «І ти будь здоровий, гетьманичу. І над тобою та змилюється. І тобі, гетьманич, доброго дня і Бог у поміч».
Тимош, медленно подвигая коня к воротам, поравнялся с вартовыми и, обратившись к старшему, сказал:
- Здорові були, хлопці. Бачу, помічників вам надали.
- Здоров був, гетьманичу, – ответил, усмехаясь, старший. – За наказом пана писаря – дали. Тільки толку з них мало. Бачите, заручили їх з нашою молодою, що була до них удовою, та ще й з отакою дірою. І від неї вони ні ногою.
И махнул в стороны пушки.
Тимош нахмурился и зло произнёс:
- Писар, кажеш, наказав.
Потом неожиданно расхохотался:
- Заручили, кажеш. З дірою. Знайоме це мені. І діра знайома.
Тимош дёрнул поводом и подъехал к прикованным. Подошли к пушке и люди.
Макар, Варлам и Галя поднялись и молча смотрели на гетманыча.
- Здорові були, козаки! – громко обратился гетманыч к стоявшим перед ним. – І тобі доброго дня, дівчино. За що ж вам така милість від Івана-писаря?
Макар открыл было рот, чтобы сказать ответное приветствие, но Галя его опередила:
- І вам добрий день, вельмишановний пане. Не знаю, хто Ви і як Вас величати, та тільки не винуваті вони. За людей постраждали, за те, що звільнили нас від неволі бусурманської. Відбили православних від татар і самі в кайдани потрапили.
И тихо, со слезами, добавила:
- Якщо зможете, допоможіть, коли Ви і справді гетьманич.
Народ одобрительно загудел: «Правду дівчина каже… Не винуваті козаки… За волю в кайданах».
Макар подался вперёд, насколько позволила цепь, поднял руку, прося тишины, и произнёс:
- Дозвольте, гетьманичу, слово.
И когда Тимош кивнул, продолжил:
- Не зовсім воно так, як люди кажуть. Знайте всі, і Ви, гетьманичу, знайте, є тут моя особиста вина. Пан Гетьман про це знає. І прикували мене по совісті і по закону. Хлопчина цей, – Макар указал на Варлама, – він не винуватий. Уся вина на мені одному, на мені повинна бути і кара.
- Добре, козаки. Добре, люди, – сказал Тимош. – Ясно, що нічого не ясно. Але якщо люди щось кажуть, так треба їх слухати. Так мені батько казав. До нього й піду.
И, повернувшись к заплаканной Гале, добавил:
- Не журися, дівчино. І сльози не лий. Залиш на потім. А я чим зможу – допоможу.
С этими словами Тимош вернулся к своему эскорту, и полусотня въехала в ворота.
Каким был разговор гетманыча с Гетманом, девятнадцатилетнего сына с пятидесятишестилетним отцом, никто не слышал и никто не знает. Никогда не узнаем этого и мы. Известно только, что Гетман кричал на сына, что был позван писарь Выговский, и что после продолжительного спора Тимош вышел из светлицы с красным, как спелый помидор, лицом. И при этом довольно улыбался. Вслед за ним вышел из гетманской светлицы и писарь, прошёл в канцелярию и сидел там, никого не принимая, до самого ужина.
Известно также, что сразу после этого разговора Гетман призвал к себе ляшку Гелену6 и долго держал её у себя, не отпуская.
Но как бы там ни было, а уже к вечеру этого же дня Макара Сухого и Варлама Шиленко расковали и определили в отдельную сотню под начало Тимофея Хмельницкого. А Галю?
Галю отправили в Сорочинцы со строгим предписанием миргородскому полковнику Матвею Гладкому и сорочинскому сотнику «Поновити сироту во всех правах на майно и земельных. И вперёд никаких утисков ей не чинити под страхом скарания виновных на горло без суда и гетманского рассмотрения». Подписи под данным предписанием были известные: витиеватая «Генеральный писарь Генеральной Канцелярии Его Милости Гетмана всего Войска Запорожского Иван Выговский». И нарочито простая «Тимош Богдан Хмельницкий». Под подписями по всем правилам козацкого канцелярского дела стояла гетманская сургучовая печать. Предписание было поручено двум козакам, сопровождающим сироту: Макару Сухому и Варламу Шиленко. Сопровождавшие, определив сироту и убедившись в том, что предписание исполнено полностью, должны были передать Гладкому наказ гетманский идти со всем своим полком под Белую Церковь и там стоять. Сами же Макар с Варламом после выполнения всех поручений обязаны были вернуться в Чигирин.


 
XIV

Солнце стояло в самом зените, когда сотник полтавского полка Северин Пащенок со своей сотней выехал на окраину местечка Липовец1, что под Винницей. И сразу же встретил одну из козацких сторож, разосланных полковником Богуном с надеждой, что его послание Гетману давно доставлено, и козацкие полки на помощь осаждённой Виннице давно посланы.
Старший козацкой сторожи рассказал, что только вчера под самым Липовцем был бой с войском обозного коронного2 Самуэля Калиновского – сына польного гетмана. Тот погромил липовецких козаков и, неожиданно в панике бросив обоз и раненых, спешно отступил на Винницу. «Мабуть, прознав про вашу силу и дременув. Тепер до самої Вінниці жодного ляха не побачити», – усмехнувшись в пышные усы, завершил свой рассказ старший.
- Це добрі вісті. Нам теж треба туди скоріше. Ведіть! – сказал Северин, развернул свою сотню и, увлекая её за собой, поскакал в ту сторону, откуда прибыла сторожа, – на запад.
- Зачекайте, пане сотнику! Що ж ми, одні з вами до Вінниці повернемося? Богун наказав полки зустріти. А де ж вони, ті полки? – нерешительно и растерянно попытался остановить Северина старший.
- Про полки наші – не твоя турбота, козаче! – переходя на рысь, крикнул Северин. – За нами йдуть. І наші полтавчани, і уманьці полковника Глуха! Гайда! – и перевёл коня в галоп.
Между тем под Винницей в польском лагере нарастала паника. Только вернулось войско Самуэля Калиновского, как по шатрам и палаткам, по всем окопам и передовым линиям, как гром с ясного неба, ударили слухи: «Пушкарь с Глухом подошли. Хмельницкий Винницу окружает. Здесь будет то же, что под Пилявцами!». Коронная шляхта и отдельные отряды посполитого рушения самовольно бросали позиции и уходили. В войске росли панические настроения. Войско разваливалось.
Лянцкоронский, как воевода и сенатор, оправившись от прошлого конфуза и осознав свою ответственность, приказал всем, начальствующим в войске, прибыть к нему на совет.
Калиновский, как польный гетман и вследствие этого ответственный за всё, что происходит с войском, призвал командиров всех рангов в свой шатёр.
Командиры и начальники собрались на открытой площадке перед шатрами своих вождей. Благо – те стояли рядом один напротив другого. Командиры собрались, но в шатры не заходили.
Польный гетман, выслушав порученца и удостоверившись, что его приказание выполнено, обратился к своему сыну Самуэлю:
- Пане обозный, проси шановных панов-шляхту в шатёр. Пора совет начинать.
Воевода брацлавский и сенатор, только что узнавший от своего порученца, что его распоряжение доведено до ведома всех начальствующих, распорядился пригласить прибывших в свой шатёр.
Сын Калиновского и порученец Лянцкоронского появились на площадке одновременно.
- Ясновельможный пан сенатор приглашает шановное панство к себе на раду, – громко и отчётливо произнёс порученец Лянцкоронского.
- Пан польный гетман ждёт вельможных панов-шляхту у себя, – твёрдо сказал Самуэль и сделал широкий жест правой рукой, указывая на распахнутый вход гетманского шатра.
Воинские начальники замялись и, переминаясь с ноги на ногу, остались на месте.
- Прошу вельможное панство к пану сенатору и воеводе брацлавскому, – настойчивее повторил порученец Лянцкоронского.
- Ясновельможный пан гетман ждёт! – приказным тоном повторил приглашение сын Калиновского и раздражённо дёрнул правой рукой в сторону шатра своего отца
В ту же секунду из шатра показался сам польный гетман Мартин Калиновский. По его красному лицу и по белым от злости глазам было видно, что ясновельможный раздражён до крайности.
В следующую секунду из шатра напротив важно вышел его милость пан сенатор и воевода Станислав Лянцкоронский. Его пунцовые щёки непрестанно раздувались и втягивались, как кузнечные меха, а бегающие расширенные зрачки, казалось, извергали снопы искр.
Сенатор и польный гетман двинулись навстречу друг другу.
- Не будет ли столь любезна Ваша милость объяснить, почему Вы, пан воевода, не явились на совет, как было приказано? – захватывая инициативу, тихо спросил Калиновский.
- Простите великодушно, пан польный гетман, но Вы находитесь на землях брацлавских, а на них распоряжаюсь я – воевода брацлавский. Милостиво прошу в мой шатёр на раду, – собрав всю свою учтивость в один кулак, парировал Лянцкоронский.
- Пусть Ваша милость не сочтёт за неучтивость, но осмелюсь Вам напомнить, что сейчас – война. А в походе за всё отвечает польный гетман. То есть – я. Поэтому прошу Вас, пан воевода, и вас, шановное панство, в мой шатёр, – не остался в долгу Калиновский.
- Пусть пан гетман не обидится и, не дай Бог, примет это за оскорбление, но и во время войны воевода остаётся воеводой, то есть – хозяином в своём воеводстве. И тот, кто ему не подчиняется – хуже последнего лайдака3. Поэтому, как хозяин, я приглашаю вельможное панство в свой шатёр, – ничуть не смутившись, сказал Лянцкоронский.
- Что Вы, что Вы, пан воевода. Я только подумал, что тот, кто не подчиняется приказу в военное время, он гораздо хуже, чем лайдак – он просто грязный преступник и последний висельник. И для того, чтобы сохранить Вашу честь и доброе имя, милостиво прошу ко мне на совет, – понизив голос до шёпота, выговорил Калиновский.
- Ценю Вашу заботу о моей чести, пан гетман. Но у нас на Брацлавщине говорят, что тот, кто не понимает добрых слов и упирается перед очевидным, тот – бык. И поступать с ним надо, как с последней скотиной – или ярмо надеть, или забить, – не повышая голоса, нарочито безразлично выдавил из себя Лянцкоронский.
- А по мне, так лучше упрямый бык, чем тот мокрый петух, которому схизматики перья все повыщипали и в проруби плавать учили-учили, да, видать, не в дохлого коня корм, – теряя терпение и сдерживаясь из последних сил, прошипел Калиновский.
- Кто бы говорил, а ты, пан гетман, молчал бы. Вся Калинова такая – сделают на грош, а кричат, как на сто золотых, – пошёл в открытую Лянцкоронский.
- Ты, пан сенатор, мой род и мой герб не трожь. А если такое сказал – а ты сказал, так прошу на луки до забавы шляхетной, – хмуро и решительно произнёс Калиновский. И положил правую руку на эфес своей сабли.
- Ну что ж, пан гетман. Ты первый вызвал, тебе и отвечать, – не выказывая и тени сомнения, ответил Лянцкоронский и вытащил свой палаш наполовину из богатых ножен.
Собравшиеся военачальники зароптали. Часть из них перешли на сторону Калиновского, окружили своего вождя и очень недобро посматривали на приверженцев Лянцкоронского, тоже вставших в круг у шатра своего лидера.
Первым опомнился Калиновский. Бросив презрительный взгляд в сторону своего противника, резко повернулся и увлёк подчинённых в гетманский шатёр. Лянцкоронский громко, чтобы слышали не только его сторонники, но все, кто находился поблизости, крикнул: «Помни, пан гетман, ты первый вызвал!». Потом отступил к своему шатру и, подняв полог, пригласил своих приверженцев следовать за ним.
Площадка перед шатрами опустела. На ней остались двое: капитан ландскнехтов, так и не понявший, что произошло, за кем из лидеров ему должно следовать и чьи приказы исполнять. И молодой каменецкий ротмистр Ежи Володыевский4, сам горячая голова, когда речь заходила о вопросах шляхетской чести. Но в сложившейся ситуации так для себя и не решивший, кто из вельмишановных более прав. Капитан ландскнехтов проворчал про себя: «Hirten, sie bekriegen, und Vieh verreckte». Что значило – пастухи воюют, а скот дохнет. Ротмистр каменецкий тоже не сдержался и громко сказал: «Wszystko ;le. Wszystko bardzo ;le. Wszyscy b;dziemy w dupie». Что значило – всё плохо, всё очень плохо, все мы будем в заднице.
Между тем до Богуна, оборонявшегося на подступах к иезуитскому монастырю и только вчера отвёдшим козаков на валы – третью и последнюю линию обороны, дошли первые известия о том, что долгожданная подмога подходит. Эти добрые вести принёс старший одной из сторож, встретивший под Липовцем сотню Полтавского полка и показавший их сотнику безопасные подходы к козацким позициям. Что, в общем-то, было делом немудрённым. Сплошной линии осады поляки так и не выстроили. Мешали им постоянные раздоры, то и дело вспыхивавшие между их предводителями. Калиновский стремился подчинить ситуацию своей воле и руководить осадой по своему плану. Лянцкоронский постоянно перетягивал командование на себя и хотел управлять войсками по-своему. Богун использовал раздоры польских военачальников с пользой для себя и для дела козацкого.
То с Калиновским переговоры о почётной сдаче затеет с обещанием оставить победителю все припасы, скот, лошадей и мёды монастырские.
То Лянцкоронскому сам пообещает сдаться на милость с условием, чтобы выпустил воевода беспрепятственно всё козацкое воинство с лошадьми, но без артиллерии.
И воевода, и польный гетман соглашались.
А на следующий день Калиновский получал известие от Богуна, что тот совсем было исполнил волю пана польного гетмана и уже подготовил козаков к капитуляции. Да тут ему сообщили, что пан воевода брацлавский всуперечь договорённостям хитрость задумал. Как только выйдут козаки из монастыря, тут же их всех и перебить из засады.
В тот же день и Лянцкоронский получал от Богуна отказ от сдачи, поскольку не думал он, что пан польный гетман настолько коварен, что позволит себе нарушить волю воеводы брацлавского и сенатора Речи Посполитой, и приготовит козакам западню.
Так Богун тянул время и ждал.
Получив известие о том, что Уманский и Полтавский полки на подходе, решил действовать. Паника, возникшая в польском войске, была козакам на руку. Бреши в рядах осаждающих множились, дыр стало намного больше.
В ту же ночь, отправив в польский лагерь переговорщиков с новыми предложениями и к Калиновскому, и к Лянцкоронскому, сам выехал с полусотней козаков в разведку.
Перейдя по начавшему таять льду в тайном месте через Буг, полусотня шагом продвинулась к глубокой балке, разделявшей позиции, которые занимало разношёрстное ополчение Лянцкоронского. Втянувшись в балку, козаки спешились и, ведя коней в поводу, гуськом начали продвигаться между неприятельскими позициями. Высланные вперёд дозорные сигналов тревоги не подавали. Луна, спрятавшись за массивными ночными тучами, опасности не предвещала. И когда Богун решил, что польские дозоры и линии укреплений остались позади, сел на своего Ангела. Полусотня тоже села в сёдла, и козацкий отряд крупной рысью поскакал в направлении Липовца, надеясь на скорую встречу с передовыми дозорами тех полков, что подходили к Виннице.
Козаки, решив, что опасность миновала, скакали вольно. И тут Богун услышал окрик: «Sta; w miejscu! Kogo diab;y nosz; tutaj? Has;o!» (На месте стой! Кого здесь черти носят? Пароль!)
Богун тронул повод, и Ангел встал, как вкопанный. Козаки тоже попридержали коней и начали выстраиваться вокруг своего полковника.
Богун пароля не знал, но решил поиграть словами и ответил по-польски:
- Co to, do cholery, moje has;o! Jeste;my swoje. Nowie. (Какой, к холере, пароль! Мы свои. Вновь прибывшие.)
- Jakie s; «swoje», jakie «nowie»? Chod; tutaj! Haslo! (Какие такие «свои», какие «вновь прибывшие»? Ко мне! Пароль!) – услышал Богун решительный ответ. Надо было срочно что-то предпринимать, иначе можно было нарваться на ружейный залп.
- Nie strzela;! Id; do was. Sam. (Не стреляйте! Иду к вам. Один.) – Сказал Богун и направил Ангела в ту сторону, откуда доносился голос.
Подъехав почти вплотную к тому, с кем переговаривался, Богун разглядел статного всадника, а за его спиной ещё конных. «Много их, никак, целая хоругвь», – мелькнула тревожная мысль.
И тут луна медленно начала выползать из-за туч. Её предательские лучи высветили и козацкую полусотню, и Богуна, и хоругвь польских драгун с бравым ротмистром во главе.
- Bohun! To w;a;nie on! (Богун! Это точно он!) – крикнул ротмистр, увидевший доспехи, в которые был облачён подъехавший козак.
В том, что поляк узнал козацкого полковника, ничего удивительного не было. Всё польское войско видело его и на бугских кручах, и на бранном поле, и на мурах монастырских. Богун не прятался ни от пуль, ни от ядер, ни от взглядов неприятельских. Вся польская армия его видела и знала, и многие отдавали должное его воинской доблести и ратному мастерству.
Ротмистр Ежи Володыевский, а это именно он командовал драгунской хоругвью, высланной Мартином Калиновским разведать, как близко подошли к Виннице Полтавский и Уманский полки, схватил Богуна за правую руку и дёрнул на себя. Богун поддался этому рывку и одновременно тронул сапогами бока своего Ангела. Конь понял желание всадника и с места прыгнул вперёд. Мгновение – и конь, и всадник оказались за спиной Володыевского перед драгунским строем. Богун, обнажив саблю и крикнув «Гайда!», направил Ангела на левый фланг поляков. Козаки, ринувшиеся в атаку за своим предводителем, не обращая никакого внимания на оставшегося сзади Володыевского, сшиблись с драгунами. Богун, срубив одного драгуна и получив в спину удар древком от другого, вырвался за драгунский строй в чистое поле. Его полусотня, опрокинув левый фланг противника, последовала за полковником.
Ежи Володыевский, опомнившись от такой наглости козаков и их предводителя, попытался перестроить драгун для контратаки. Но драгуны, правый фланг которых, пытаясь помочь своим товарищам, только смешал ряды и конный строй, очень уж медленно разворачивались и выстраивали боевую линию. Эта неповоротливость позволила козакам оторваться от противника на сотню-другую метров.
Козаки пролетели по ночной степи до самого Буга на одном дыхании, и их кони ступили на лёд. Богун пустил Ангела шагом, пропуская своих товарищей и постоянно поглядывая на приближающихся драгун. И только когда конь замыкающего зацокал копытами по льду, полковник кальницкий и винницкий тоже направился к противоположному берегу.
То ли лёд со времени гусарской купели стал значительно тоньше, то ли Ангел, разгорячённый скачкой, не учуял старой полыньи, только оказались и всадник, и его верный конь в ледяной воде.
Драгуны, подскакавшие в этот момент в берегу, порывались выехать на лёд и добить Богуна. Но ротмистр Володыевский сдержал своих подчинённых: «Сам потонет, пёс. И вы хотите с ним за компанию? Прошу – кто первый?». Желающих не оказалось. Ни первых, ни вторых. Все сразу вспомнили трагедию, разыгравшуюся на этом льду совсем недавно.
Между тем Богун, не выпуская из рук поводьев, мгновенно соскользнул с седла. Затем, опершись на седло руками и оттолкнувшись ногами от лошадиного крупа, выкарабкался на край полыньи. Быстро и точно вогнав шпоры в лёд, лёжа на спине, потянул поводья на себя. Ангел заржал и выбросил передние копыта на край полыньи. Богун обнял коня за голову и с неимоверным усилием ещё потянул на себя. Потом, всё так же лёжа на спине, упёрся ладонями под передние ноги, Ангел подался вперёд. Богун переместил ладони по брюху, рывок, ещё рывок, ещё и ещё, и – Ангел стоял на льду рядом с хозяином. И козаки, стоявшие на правом берегу Буга, и поляки, наблюдавшие с левого берега, одобрительно закричали и начали стрелять. В воздух5.
Богун любовно хлопнул Ангела по крупу. Конь лёгкой иноходью направился к правому берегу. Богун схватился за стремя, побежал рядом с Ангелом, и через несколько минут козацкая полусотня в полном составе подскакала к монастырским воротам.
Рано утром 21 марта Богун на своём Ангеле медленно разъезжал вдоль земляного вала и, как будто и не было купания в студёных водах, раздавал указания по его защите. Польские жолнёры, готовившиеся к очередной атаке и уже прослышавшие о ночном приключении, увидев козацкого полковника, громко и с нарочитым участием спрашивали: «No jak, Bohun, czy jeste; zdrowy?! W smarkach nie pl;czesz si;?! Nie kaszlesz?! Powiedz – podleczymy!» (Ну как, Богун, здоров ли ты?! В соплях не путаешься?! Не кашляешь?! Скажи – мы подлечим!)
На что Богун так же громко и с такою же иронией отвечал: «Waszymi mod;ami, panowie, dzi;ki Bogu, jestem zdrowy! Dzi;kuje, ;e wywdzi;czy;y tak; sam; chrzcielnic;, kt;r; sp;ata;em waszym towarzyszom w tej ;e rzeczce!» (Вашими молитвами, панове, слава Богу, здоров! Спасибо, что отблагодарили такой же купелью, какую я устроил вашим товарищам в этой же речке!)
Во время этих переговоров и польские жолнёры, и козаки, ещё вчера рубившиеся на валах, доброжелательно улыбались друг другу.


XV

В ночь с 20 на 21 марта польный гетман коронный Мартин Калиновский совсем не спал. Думы не давали. Не давали спать и старые раны, полученные под Москвой и под Смоленском1. Да только ли там? Вся жизнь сорокашестилетнего гетмана – сплошная война и заботы ратные. Его отец Валентий Александр, староста каменецкий, винницкий и брацлавский, строитель и воин, каких и нет сейчас во многострадальной отчизне, учил своих сыновей: «Хотите жить в мире – воюйте за родную землю. Хотите жить в достатке – стройте на этой земле. И воздастся вам за труды ваши».
И то были не просто слова. Всю свою жизнь отец прожил именно так. Воевал и строил, строил и воевал. И с малолетства приучал к этому своих сыновей. Мартину и тринадцати не исполнилось, когда отец взял его с собой в воинский поход. Так же поступил и сам Мартин – приучил сына Самуэля почти с пелёнок к воинским трудам и лишениям.
«Да, – думал гетман, – многих трудов стоило моему роду, чтобы обустроить и оборонить Подолье. Нестервар-Тульчин, Каменец, Жванец, Гусятин, замок в Сидорове, многочисленные заставы от Бара до Винницы и далей – все эти твердыни мы возвели. Мы – Калиновские! А сколько сёл и местечек были под нашей защитой? Скольким посполитым жизнь и майно сберегли? Не счесть.
Татары и турки покушались на эти земли.
Отбили.
Свои лайдаки разоряли наездами.
Справились.
Отец и брат Войцех сложили головы, обороняя отчие земли и всю отчизну Речь Посполитую. Сам сколько крови пролил, сколько сил отдал земле этой и людям, на ней живущим.
И что получил от этих людей? – Соль на раны и муки душевные. Да ладно бы, только посполитые отвечали на все благодеяния чёрной неблагодарностью. Стадо шаленое2, быдло безрассудное.
А со стадом мы, Калиновские, управимся. Взбесившихся забьём, остальных – в стойло. Но свои-то, свои!»

Горечь и сомнения терзали душу, злоба и жажда мести стучали в висках. Последние сведения, доходившие до ушей гетмана, свидетельствовали о том, что популярность его в его же войске падает стремительно, командиры разуверились в воинском таланте своего начальника. А если нет веры предводителю – нет и победы. Этот закон войны Калиновский знал твёрдо. Выучил с малых лет.
А тут ещё этот петух мокрый – воевода! Где его вдячность3, где благодарность за то, что спасены были и его честь, и его жизнь в первый же день винницкой осады? Всё забыл пан сенатор. А ведь за бездарно погубленную гусарию4, за цвет армии, под лёд ушедший, можно было того воеводу и наказать примерно. Можно было и расстрелять.
И тут же подумал, что расстрелять воеводу брацлавского было бы, пожалуй, занадто5, чересчур было бы. Ополчение не дало бы. И шляхта коронная вступилась бы. Всё-таки – сенатор коронный. А жаль.
Расстреляй он Лянцкоронского сразу же, скольких проблем сейчас бы не было. И вызывать на шляхетный поединок не пришлось бы. А теперь перед королём ответ держать. Нет. Не надо было так непотребно6 себя вести, горячиться. Надо было сдержать гнев и обиду. Да как сдержать, если воевода не только его, польного гетмана коронного, но и весь род оскорбил. И герб.
Нет. Такое прощать нельзя. Тут ни братья, ни шляхта подольская, да и вся Речь Посполитая не поймут. А самое главное – сын, Самуэль. Кровь родная, надежда всей Калиновы и всего Подолья. Он всё видел, он слышал, как его отца унизили. Нет. Не прощу. Да и невозможно прощение. Все слышали вызов, и тут уже не отступишь. Глупость, конечно, этот вызов. Но уже не отступишь. Поздно.
Сомнения гетмана были прерваны начальником гетманской варты хорунжим Рогальским. Тот, испросив разрешения, вошёл в шатёр и доложил, что из дозора вернулся ротмистр Володыевский и просит пана гетмана выслушать его доклад.
- Проси, пан хорунжий, пана ротмистра. И оставь нас одних, – устало сказал Калиновский.
Доклад Володыевского озадачил. Польный гетман знал, что к Богуну идёт подмога. Только два дня назад Самуэль сообщил о том, что погромил передовой отряд козаков в Липовце. А это вёрст сорок-пятьдесят от Винницы. И вот неожиданность. Володыевский встретил козацкие разъезды совсем недалеко, верстах в десяти от польских позиций. А на обратном пути нос к носу столкнулся с самим Богуном. Выходит, его войско окружено. И если утром козаки ударят с востока, а Богун из монастыря пойдёт в наступление – это уже разгром, это погибель всему и всем. Пся крев!
Калиновский, выслушал Ежи Володыевского и даже не упрекнул его в том, что упустил Богуна – времени на упрёки козаки не оставили. Польный гетман тут же распорядился призвать в шатёр обозного коронного и всех воинских начальников, включая и воеводу брацлавского. Если последний будет упираться – привести силой.
Воевода не упирался. Кожей почувствовав, что ситуация очень серьёзная, одним из первых прибыл на совет.
На совете решили немедленно погрузить на возы и сани раненых и больных и отправить весь обоз на Браилов, а дальше – на Бар. При этом удерживать единственный мост через Буг и обеспечивать безопасность обоза должны были хоругви Лянцкоронского. Остальное войско было разделено на две части. Одна из них ещё затемно перед самым рассветом должна была начать наступление по всему фронту на позиции Богуна. Вторая должна была спешно отойти к селу Якушинцы и развернуться для обороны навстречу подходившим Полтавскому и Уманскому козацким полкам. Конечно, на тот случай, если козаки перейдут Буг и кинутся вдогонку за обозом и армией. Как только обоз отойдёт и будет в безопасности, всем частям будет дан сигнал к отступлению в том же направлении – на Браилов, Бар и на Станислав.
Отступление, так хорошо спланированное, на деле вылилось в беспорядочное бегство. Части, получившие приказ выдвинуться к Якушинцам, спешно оставили свои позиции на левом берегу и ринулись за Буг, увлекая с собою другие подразделения, оказавшиеся на их пути. Обозные, получив распоряжение об отходе, не позаботились ни о больных, ни о раненых. Но не забыли о воинском скарбе7. Челядь, приставленная к возам и лошадям, услышав о приближающемся козацком войске, начала разбегаться. Людей не останавливали ни грозные окрики начальников, ни сиюминутные расправы старших. Самуэль Калиновский, прибывший к обозу, попытался остановить панику и навести хоть какой-то порядок. Но его не слушали. Конюхи выпрягали лошадей и навьючивали их всем, что попадало под руку. Войсковые товарищи8 из шляхты победнее налетали на возы, как вороны на падаль, и вмиг набивали походные мешки и перемётные сумы всякой всячиной. От них не отставала и обозная варта.
Самуэль Калиновский, видя, что грабёж принимает массовый характер, развернул прибывшие с ним хоругви в боевой порядок и отдал приказ схватить мародёров. Жолнёры, спешившись, дали залп поверх обоза. Мародёры, бросая добычу, посыпались с возов и бросились врассыпную. Жолнёры Самуэля, перехватывая обозных и шляхту, сбили их в одну большую толпу. Самуэль Калиновский, помахивая плетью, крикнул: «Запрягай коней! Грузи раненых! Выводи возы на шлях!». Толпа под угрозой скорой расправы и позорной смерти вновь стала организованным войском. Люди быстро и чётко выполняли все команды коронного обозного, и скоро войсковой обоз начал свой отход.
Станислав Лянцкоронский, пропустив войска, бегущие с левого берега, приказал зажечь мост и под видом охраны обоза начал отводить своих людей на Бар.
Иван Богун стоял на верху центрального монастырского мура над самыми воротами и пытался разглядеть в подзорную трубу, что происходит у неприятеля. Предутренние сумерки уходили, край неба на востоке окрасился в малиновый цвет. Богун видел, как вокруг монастыря по всему фронту передовые линии поляков строились для штурма. Он слышал, как из расположения выстроенной в боевые порядки польской пехоты донёсся сигнал к атаке. Передовые линии поляков растянутыми рядами начали приближаться к козацким укреплениям. Богун отдал приказ пушкарям зажечь фитили. На валах под мурами козаки готовились к отражению атаки.
Богун перевёл подзорную трубу на дальнюю перспективу – на северо-восток, туда, откуда должны были появиться козацкие полки, идущие на подмогу.
Дальняя перспектива была безлюдна.
Но тут он увидел, как большая группа польских воинов выдвинулась к мосту через Буг и укрепилась там и в окрестностях. Вскоре по мосту с левого на правый берег реки спешно прошли польские войска. Богун перевёл взгляд на юго-запад. Польский обоз потянулся прочь от Винницы на шлях и дальше, в поле.
Эти манёвры несколько смутили козацкого полковника. Бегут ляхи? Снимают осаду и уходят? Обоз отходит? Но почему тогда их пехота начала атаку? Или Калиновский только делает вид, что отступает? Так уже было под той же Стеной. Выманивает? Нет. Не похоже. Бегут. И атакуют. Чёрт бы их всех разодрал!
«Эх, не удалось встретиться ни с уманцами, ни с Пушкарём, – подумал Богун. – А как было бы хорошо договориться и ударить на ляхов с двух сторон. Тут бы им и край пришёл».
Потом Богун увидел, как единственный уцелевший мост через Буг запылал. «Уходят, – окончательно сделал вывод козацкий полковник. – Уходят и отрезают путь к наступлению с левого берега. Грамотно».
Но происходящее под самими мурами было сейчас гораздо важнее.
Польская пехота, атакующая монастырь, вошла в зону артиллерийского поражения. Первый залп с монастырских муров обозначился десятками разрывов в передних рядах и в середине атакующих. Монастырские стены и поле битвы заволокло едким пороховым дымом. Через несколько минут свежий утренний ветерок этот дым развеял. Многочисленные места попадания чугунных ядер зияли вывернутой землёй и были покрыты изуродованными людскими телами. После залпа пехота сомкнула ряды, устраняя образовавшиеся в них бреши, и продолжила мерное продвижение к монастырским стенам.
Пушкари дали второй залп, третий. Вот поляки подошли и на ружейный выстрел. На валу козаки дали залп из ружей и пистолей. Пули заметно проредили передние два ряда наступающих. За первым тут же последовал второй ружейный залп. За вторым – третий, четвёртый, пятый. Всё. Ружья умолкли.
Польская пехота подошла к подножию монастырского вала. Козаки с боевыми косами, серпами и топорами, с кистенями, чеканами, келепами и булавами, с саблями, палашами и боевыми дубинами9 высыпали на вал и свалились на головы подступивших к ним жолнёров. Нападавшие и защитники смешались в ближнем бою. Противники ожесточённо били, рубили, кололи и резали друг друга.
Богун опять навёл подзорную трубу на польский лагерь. Тот был пуст. Кое-где оставались на своих местах белые жолнёрские палатки, бросались в глаза и заметно поредевшие, поодинокие разноцветные шатры гоноровой шляхты, но ни самих жолнёров, ни шляхтичей видно не было. Между оставшимися шатрами бродили какие-то сиротливые фигуры. Да в западном направлении продвигались несколько отставших от обоза телег.
Богун перевёл взгляд на левый берег Буга, за остров Кемпа10 и левее. Там, в отдалении, тоже что-то двигалось. Богун навёл резкость и увидел долгожданное козацкое войско, выходившее с восточной стороны на речной берег. Одна передовая сотня, за ней в отрыве на большом расстоянии – вторая, третья. А за ними и всё козацкое войско выходило к Бугу.
В это время в рядах атакующих заиграли трубы, подавая сигнал к прекращению атаки. Ряды нападавших жолнёров отхлынули от монастырского вала, как морские волны от берега во время прибоя. Козаки в боевом азарте начали преследовать неприятеля. Но Богун приказал бить в литавры и вернуть козаков на позиции. Не время для контратаки. Нет у него достаточных сил для преследования противника. Да и сумеют ли козацкие полки перейти Буг? Лёд на реке некрепкий. На себе испытал.
Богун передал подзорную трубу есаулу, спустился со стены, велел привести своего Ангела. Сев в седло, погладил коня по холке, махнул рукой вартовой сотне и выехал за монастырские ворота. Верная сотня последовала за полковником.

XVI

Сотня Полтавского полка Северина Пащенка выехала на левый берег Буга именно в тот момент, когда в расположении польских войск прозвучал сигнал к прекращению атаки и скорому отходу. Северин, задолго до появления на речном берегу услышавший шум большого сражения, поторапливал своих козаков и, увидев перед собой реку, решил с ходу преодолеть это пространство, отделявшее его от ратной утехи и близкой славы. Он был молод, горяч и удачлив на войне.
Северин подъехал к реке. Ледяная кромка была в трёх-четырёх метрах от берега. А дальше полотно льда блестело многочисленными полыньями, промоинами и открытой водой. Буг вскрылся, и переправа по льду оказалась невозможной.
- Трясця твоїй матері! – громко выругался Северин и отправил козаков на левую и на правую руку искать переправу. По двое конных в каждую сторону с приказанием найти переправу как можно быстрее и во что бы то ни стало. «Негайно! Бо чекати не можна!».
Козаки ударили коней нагайками и понеслись по берегу. Северин спешился, подбежал к самой воде, вернулся к своей сотне. Через мгновение опять был у воды. И опять вернулся к козакам. Что тут будешь делать? Чёртова речка!
Северин достал трубку. Заправил, раскурил. Сделав две глубокие затяжки, выколотил оставшийся табак о каблук своего сапога. Прошло целых пять минут, а козаки, посланные на поиски переправы, ещё не вернулись.
- На коней! – зычным голосом подал команду сотник.
Сотня с места рванулась за сотником вверх по берегу. Скорее, скорее найти переправу, переход, перелаз, брод, ну хоть какой-то мосточек, хоть какую-то жердочку!
Но скоро переправиться на другой берег, туда, где угасал шум боя, не получалось. Продвигаясь вверх по левому берегу Буга, сотня Северина Пащенка то и дело натыкалась на отряды селянского ополчения, другие козацкие сотни и курени, один за другим выходившие к водной преграде. Левобережье сплошь покрылось чёрными жупанами, серыми нательными тулупами, разбавленными синими и малиновыми козацкими кунтушами. Уманский полк полковника Глуха и Полтавский полк полковника Пушкаря вышли к Виннице.
Сотня Северина с галопа перешла на рысь, потом козаки пустили коней шагом, потом вынуждены были сойти на землю и вести коней в поводу, а потом и вовсе остановились, так как дальнейшее продвижение по берегу оказалось невозможным. Всё левобережье накрыло козацкое войско.
Воинство двух полков, не встретив ожидаемого неприятеля, утомлённое скорым походом, могло, наконец, перевести дух. Полтавский и уманский полковники, лично удостоверившись, что переправиться с ходу было невозможно, распорядились наводить мосты к острову Кемпа и от него – на правый берег. И пока полковые обозные назначали плотников из покозачившихся селян, пока заготавливали лес под сваи и настил, пока намечали, где точно наводить переправу, козацкие курени и сотни устраивались для короткого отдыха. Вскоре весь левый берег покрылся дымами козацких костров и наполнился ароматами приготавливаемой пищи.
Северин скомандовал кормить лошадей и готовить кулеш для козаков. Сам отправился к Пушкарю. Так было поставлено дело в Полтавском полку – в походе на каждой стоянке все старшие, то есть атаманы селянских ватаг, куренные, сотники и полковая старшина, – первым делом собирались к полковнику на раду.
Полковник Полтавского полка Мартын Пушкарь, один из самых близких к Гетману людей, был вместе с покойным Кривоносом, Богуном и Матвеем Бороховичем ещё в самом начале восстания на знаменитом совете в дубраве, на пасеках. Поэтому-то и не мог Мартын бросить в беде побратима своего Богуна. Поэтому и двинул свой полк на Винницу. А по пути увлёк за собой и уманцев Глуха.
Там же, на пасеках, Хмель поклялся биться с ляхами насмерть и вернуть козацкие привилеи всем, кто был лишён их. Мартын понял эту клятву буквально. Всем так всем. И принимал в свой полк всех, кто к нему прибивался. И селян из разорённых войной деревень, и местечковых мещан, и всякую голоту1.
Полк, по мере продвижения по украинам, разрастался и приумножался за счёт вновь прибывших. Каждую ватагу2, которая приходила к Пушкарю, полковник приписывал к какой-либо сотне и подчинял сотнику. Селяне быстро осваивали козацкую тактику пешего боя, козацкий быт и козацкие порядки. И были незаменимы при земляных работах и наведении переправ через многочисленные украинные реки, речки, балки, широкие ручьи, протоки и заплавы3. Работники были добрые, земляные валы возводили споро, переправы наводили быстро. Ни Мартын Пушкарь, ни Йосип Глух не сомневались, что уже к вечеру оба полка будут на правом берегу и встретятся с богунцами. Так и объявили на совместной раде: всему войску – короткий отдых, после полудня – быть готовыми к переправе.
Северин после рады подошёл к полковнику и выпросил своей сотне почётное право перейти Буг первой. Получив согласие, тут же снял козаков со стоянки и направился к тому месту, где стучали топоры и пели пилы.
Работа по наведению переправы спорилась. Селяне, разбившись на мастеровые группы, своё дело знали. Одни валили сосны в Большом Винницком лесу, другие подвозили брёвна к берегу, третьи крошили подтаявший лёд на реке, вбивали в речное дно крепкие сваи и настилали мостовое покрытие.
Северин, некоторое время наблюдавший за слаженной работой мастеровых, подошёл к берегу, предложил помощь. В ответ услышал добродушное: «Краще не заважай, козаче. Відійди. Тут люди працюють».
Хотел было резко ответить. Но сдержался. А что он мог? Саблей махать, метко стрелять да в степи догнать татарина. Ляха на всём скаку мог срубить, развалить от плеча до пояса. А до селянской работы охоч не был.
С самого детства и по сей день – на коне. Пятый год козакует, с тех самых пор, как выгорело родное подворье. Джурой безусым пришёл в войско, и вот – уже сотник. Быстро война человека вознести может, или в прах обратить. У кого какая удача. Северину военное счастье пока улыбалось. На сотню полковник полтавский, уважая мнение брата своего Стефана, поставил его совсем недавно, перед самым походом. Да и сотник из него пока что – одно название. Ни сотенного города4, ни даже рангового села5. Сто двадцать козаков в подчинении да столько же селян прибившихся.
На родной Полтавщине земли были родючими, лесные и степные угодья благодатными. Отец Северина, Максим Пащенок, был родом из Полесья, полищуком. Знал и селянский труд, и дело ратное. Но сына своего сызмальства приучал только к военным забавам. Как будто в воду глядел, что тому на роду написано.
Сам Максим Пащенок прибился к козакам в то смутное время, когда по Белой Руси гуляли разбойные отряды Северина Наливайко. К удачливому предводителю отовсюду сбегались селянские ватаги: из луцких, пинских и могилёвских земель. Наливайковцы, где б они ни появлялись, везде устанавливали свою козацкую власть. Сам Наливайко, захватив Речицу и вырезав всех иудеев, панов и католиков, послал наглое письмо королю Сигизмунду III и потребовал отдать козакам вольные земли между Бугом и Днестром, все, что ниже Брацлава и до самого Поля. Обещал за эту милость, не щадя живота, помогать Речи Посполитой во всех войнах и биться за Корону до последнего. И если королю не поскупился на обещания, то уж своим козакам и подавно сулил небывалые вольности, такие, что и «запорожские браты позавидуют». Максим Пащенок, перебивавшийся в отчей хате с кваса на воду, поверил этим обещаниям, переставил полотно селянской косы остриём вверх и пошёл за повстанцами.
Эх, и погуляли наливайковцы по украинным просторам. Целых два года гуляли. Пропойск и Гомель, Любечь и Прилуки захлёбывались в иудейской и лядской крови. Не щадили и своих перевертней. Святое дело вершили. Освобождали землю от католиков, униатов и их прихвостней6. Карали безжалостно, лишая жизни и имущества. Чем больше вражьих душ погубишь, тем сильнее будет вера православная, чем больше отнимешь, тем богаче будет вольное сообщество. Так говорил Шаула7, так говорил Лобода8, так говорил и сам Северин Наливайко. Максим Пащенок в поте лица рубил своей косой направо и налево. И накапливал добычу.
Сигизмунд III, увидев в наливайковцах отнюдь не благо для отчизны, а её погибель, срочно отозвал войско из Молдавии и поручил коронному гетману Жолкевскому19 потушить этот пожар. И коронный гетман его потушил.
Окружив повстанцев под Лубнами в урочище Солоница, затеял переписку с Григорием Лободой как наказным гетманом. Тот ответил, что он и старшина козацкая не против почётной сдачи. Жолкевский написал Лободе ещё одно тайное письмо и сделал так, чтобы о нём прознали в козацком таборе. Лобода тут же был обвинён в тайных переговорах с Жолкевским и казнён самими козаками. Шаулу и Наливайко козацкая старшина, стремясь выкупить свои жизни, отдала полякам.
Вождей старшина отдала, но жизни свои этой изменой не спасла. Поляки ворвались в табор и начали рубить всех без разбора. Трупы лежали на трупах на целые мили вокруг.
Максиму Пащенку повезло. Он пролежал, заваленный телами своих товарищей, до глубокой ночи. Потом выбрался из-под страшного завала, проверил, при нём ли заветный пояс с добычей ратной, и побрёл, куда глаза глядят. Так и добрался до Полтавы10. Передохнул в Божьем городе, осмотрелся. А осмотревшись, заложил б;льшую часть того, что добыл в боях и походах, известному полтавскому ростовщику Абраму Герцику и поставил водяную мельницу на Мазуровой балке. В работники нанял двух мазуров11.
В первый же год смог не только весь залог выкупить, но и подворье своё возвести, и число работников удвоить. На Максимову мельницу свозили отборное зерно со всех ближних сёл, и из Черняховой, и из Петровки, и даже из Федорков за десять вёрст. Вскоре рядом с мельницей появилась пекарня, рядом с пекарней мануфактурная лавка, потом соляная, а потом и оружейная. Торговал Максим всем – от пороха до горилки. На кордоне всё в ходу, всё в цене, все при деле. Хозяйство разрасталось. Работные люди Максима Пащенка ездили за мануфактурой и в Черкассы, и в Киев, и на Тор12, и на Бахмут13 за солью, и к кальмиусским козакам на Домаху за икрой осетровой заглядывали.
Дела Максим вёл честно. Селян, хуторян, мещан и своих работников не дурил. Положена мельнику десятая часть от обмолота – отдай и не греши. Не хочешь мук;й – возьмём зерном, не даёшь зерна – возьмём злотыми или какой другой монетой. Взял в лавке товар – заплати по совести. Нет денег – неси что-либо. Обменяем наш сухарь на ваш пряник, полотно на шёлк, пистоль турецкий на ружьё немецкое, шило на мыло, серебро на золото по весу. Задолжал – отвечай своим имуществом. Нет никакого скарба – отработай положенное.
Редкий селянин не числился в должниках у Максима-мельника. Редкий шляхтич не брал у него взаймы. Редкий мещанин не кланялся в пояс. И, конечно же, редкий козак не мочил усы в его горилке. Учёт Максим вёл доскональный, ответа требовал строго. А как иначе? С работными людьми рассчитайся, подати ратушным заплати, на сирых и убогих пожертвуй, на полк дай, на храм дай, да полковнику на каждый праздник поднеси, да судье полковому подарочек, да писарю. Да мало ли ещё какому нужному служивому.
Со всем этим Максим Пащенок управлялся, всем отдавал должное, со всеми дружбу водил. И городские, и полковые власти его уважали своим вниманием и покровительством. В особенном почёте оказался Максим после того, как король Сигизмунд III назначил королевского коморника Бартоломея Обалковского управляющим селитряными варницами на левобережной украине Речи Посполитой. Сам Обалковский всюду не поспевал, да и не любитель он был разъезжать по кордону. Хлопотно и опасно. Поэтому и попросил верных людей подыскать ему помощников. В Полтаве таким помощником королевского коморника стал Максим Пащенок. Дорого Максиму обошлась эта рекомендация, но она таких затрат стоила. В привилее, который получил полтавский мельник, было сказано:

«Извещаем этим нашим листом всех и каждого особо, кому о том знать надлежит, что мы, испытав постоянную верность в службе нам и Речи Посполитой при исполнении различных дел шляхетного Максима Пащенка, подданного нашего, всю селитру, находящуюся в Полтавских землях, этим нашим листом отдаём для успешной разработки и распределения под надзор в заведыванье и попечение названному урождённому Максиму Пащенку. Дозволяем Максиму Пащенку и даём ему полную власть и силу вырабатывать эту селитру во всей Полтавской земле: в диких полях Гадячских, Зеньковских и Кобеляцких, а также около шляхов и возле речки Ворскла, и во всех пустошах, где бы находились годные для производства селитры городища, могилы и прочие места, какие бы он мог усмотреть и обеспечить, – и распоряжаться так, чтобы это обращалось к наилучшей выгоде нашей и Речи Посполитой. А доход от этой селитры, нам принадлежащей, ежегодно в нашу казну отдавать обязан соответственно соглашению с вельможным королевским коморником.
Для того, чтобы названный шляхетный Максим Пащенок мог правильно и с удобством всем этим управлять и обеспечить охрану селитры и доставку её в назначенное место, мы отдаём и этим нашим листом вручаем во владение новозаселённые слободы в Полтавской земле, находящиеся по Ворскле с её притоками, с доходами, поступающими оттуда. Каковыми слободами он может владеть, населять их, расширять и обращать к наибольшему доходу в силу этого листа нашего, к которому, для большей достоверности рукою нашею подписавшись, мы коронную печать приложить повелели.
Дан в Варшаве августа 21 дня лета господня 1621-го, владычества в королевствах наших.
Сигизмунд, король.
Бартоломей Обалковский, коморник королевский».
Так Максим Пащенок стал «шляхетным подданным» короля той державы, на крови которой построил своё благополучие. Но что было, то давно прошло. Кто о его разбойном прошлом в Полтаве знал? Кто помнил?
Знали Шаулу да Лободу. Помнили Северина Наливайко. Ляхи и литвины вспоминали их недобро, как разбойников и душегубов. Украинные козаки и селяне поминали добрым словом как героев и защитников веры. А о том, что какой-то Максим Пащенок тоже когда-то был наливайковцем не из последних, а тем более о том, что накосил он своей косой жолнёров без числа и монет немеряно, никто и не знал, и не слышал никогда.
Зато теперь королевский привилей, хоть и купленный, да настоящий, позволял развернуть дело так, как никогда и не мечталось. Селитра14 на кордоне – это не только порох. Это – тот же хлеб. А ещё – золото. А ещё, – да что говорить? Селитра – это всё. Теперь у него, у Максима Пащенка, в подчинении целый отряд копачей-конфискаторов отходов, помоев и прочего мусора, да отряд мойщиков, да возы и возчики. И всё это державное, казённое. А значит и он, Максим Пащенок, теперь человек державный.
Полковник полтавский, узнав о королевском привилее, удивился сначала, но потом пожал руку и говорил, как с равным. Войт полтавский при встречах здоровался, и часто первым. А как-то предложил стать одним из ратушных райцев. И Максим тут же согласился.
В Полтаве, ещё не имевшей Магдебургского права, в городской ратуше заседали сам войт и целых четырнадцать урядников: три бурмистра, да пять райцев, да пять лавных и ещё присяжный писарь15. Став одним из райцев, Максим позаботился о том, чтобы ратушные своим решением освободили его от подводной, постойной и сторожевой повинностей, а также от померного, вагового и торгового налогов со всякого привозимого товара.
Ходоки и просители у Максимовых ворот каждый день толпились. Теперь не только он нёс, но и ему несли. Принимал хозяин не всех, и не у всех брал.
И всё было бы хорошо, если бы было кому добро и уважение нажитое передать. Дожил Максим Пащенок до пятидесяти лет, а был бобыль бобылём16. Хозяйство селитряное развивал, служивым людям и городу помогал по мере возможностей, сам жил в достатке и скопил много добра, на все будущие времена. Но семьи так и не завёл. Сам не сподобился, и не надоумил никто. А значит – лишил себя будущего. Отойдёт он, и забудут его люди, и исчезнет его имя, как будто и не было на этой земле Максима Пащенка, полесского селянина, наливайковского вояки и полтавского благодетеля.
Мысли о наследнике всего дела, о продолжателе рода Пащенкова и держателе привилея королевского одолевали Максима. Он часто стал поглядывать на полтавских девчат и молодиц, присматриваться к молодым вдовам. Но ни одна из них не трогала его сердца, не западала в душу. Приглядываясь к той или иной особе, задавался вопросом – а хочет ли он, чтобы именно она родила ему сына? И, поразмыслив, отвечал – нет, не хочет. Эта слишком толста, а эта худощава. А у той и нос, и очи, и стать, но лицо очень уж смуглое. Не русинка, а турчанка какая-то. А та и стройна, и лицом бела, но нос у неё – как слива. А вот эта всем хороша, глаз не отвести. Так бы и смотрел всю оставшуюся жизнь на эту красоту. Но как только откроет такая красавица свой рот, произнесёт два-три слова – так дура дурой.
Совсем извёлся Максим. Спать перестал, обедал нехотя. Когда тоска по будущему наваливалась с особой силой, доставал привилей из заветной шкатулки, бережно разворачивал и читал медленно, смакуя каждую буквицу, каждое слово проговаривая про себя. Долго рассматривал королевскую подпись, ласкал взглядом подпись коморника, изучал как бы заново сургучную монаршую печать. Всё было в этой бумаге, всё его прошлое и всё настоящее, вся сила, всё богатство, всё, всё, всё. Только не было у этой бумаги будущего.
Время шло, перемалывая своими жерновами дни, недели, месяцы. Селитряное дело приносило немалый доход, не сравнимый ни с мельничным, ни с торговым. Богатство множилось, добро с каждым днём прибывало, а время уходило безвозвратно.
Но не таков был Максим Пащенок, чтобы смириться, чтобы отказаться от того, что запало в голову. Не понравилась ему ни одна молодица из тех, кого знал и кого видел в Полтаве, значит, надо искать дальше. Сказали люди, что есть на Волчьем хуторе красавица на выданье. Поехал, посмотрел, не понравилась. Больно молода девка, не хозяйка – в доме сор, в голове ветер. Прослышал, что решетиловский сотник ищет достойного жениха для своей дочери. Засиделась в девках. Написал сотнику бумагу, обещал продать пороху задёшево. Приехал сотник в Полтаву. Конечно, с дочерью. Увидел Максим дивчину – нет, не подходит. Больно балована. Выбирался из Полтавы вроде бы по делам и в Гадяч, и в Миргород, и в Богачку ездил. Всё не то. В Гадяче девка оказалась рябой, в Миргороде была хроменькой, а в Богачке очень уж говорливой.
Максим перебирал. Время уходило. Поехал как-то в Опошню посмотреть тамошние глины для селитряных ям. А войт опошнянский увлёк его на бобровую охоту за Зеньков на хутор, который так и назывался – Бобры.
Бобровая охота с подхода17 – дело долгое и обстоятельное. Это не зайца, или волка, или, скажем, оленя загоном травить. Во-первых, нужно найти бобровую хатку. Во-вторых, проследить, когда, где и как бобры выходят из своих норок. В-третьих, надо выбрать правильное место для засидки18. Бобёр – зверь сумеречный, до полудня может спать, и только под вечер выбирается на кормёжку и строительство плотин и запруд.
Обустроившись и приготовив оружие, надо ждать. Если сидеть очень тихо, то в конце концов можно услышать бульканье, плюханья и погрызы. Но это ещё не значит, что бобёр появился на поверхности. Может, он и вынырнул где-то под берегом, но увидеть его в сумерках очень трудно. А надо. Иначе всё дело – насмарку.
Но вот в каком-то месте вода помутнела. Значит, бобёр начал чистить свою нору. Здесь нужно просто замереть, не шевелиться и не дышать. И можно услышать, как бобёр плюхается в воду, вынося землю. Вот тут-то лови удачу и стреляй не медля. Но помни – из ружья можно выстрелить только один раз. Второй возможности бобры не подарят. Забьются в норы и больше не покажутся. Поэтому лучше стрелять тихо – из лука или арбалета.
Как только бобры проявили активность, знай, что первым на чистую воду может выплыть сеголетний или прошлогодний молодняк. Эти – так себе, ни меха, ни мяса. Жди. Опытный вожак выплывет позже. И как только услышишь мощные шлепки бобрового хвоста, тут уж не зевай. Пока местный самец заявляет о себе всем другим самцам, мол, не заплывайте на мою территорию – загрызу! – тут-то его и можно достать стрелой или пулей.
Конечно, охота с подхода – не для серьёзной добычи. Меха бобровые да бобровую струю19 местные селяне, если кому надо, заготовят в достаточном количестве с помощью нехитрых ловушек и капканов. Только скажи. Охота с подхода – на любителя и удовольствия ради.
Максим Пащенок именно такую охоту и любил. Она напоминала ему полесское детство и юность, когда он безусым юношей с самодельным луком в руках ходил по лесам и болотам в поисках зверя и дичи, выслеживал их в камышах, на токах и водопоях и всегда приносил добытое в дом, радуя отца и мать.
Но в этот раз охота не задалась. Только устроился Максим на засидке, как раз напротив бобровой хатки, только приготовился смотреть и слушать, как затылком почувствовал, что кто-то смотрит ему в спину. И этот кто-то был не зверь – человек.
Максим обернулся не сразу. Выпрямился. Сделал вид, что хочет снять сагайдак с левого плеча, и скосил глаза, насколько было возможно, за спину. В лесной чаще, подступавшей к самому берегу, заметил тень. Максим выхватил стрелу из сагайдака и, разворачиваясь, натянул тетиву.
- Выходи, не то порешу! – крикнул Максим.
Тень метнулась в сторону, ойкнула и осела.
Не опуская лук, Максим медленно и осторожно приблизился. Под кустом орешника увидел странное существо. Чёрные шаровары, заправленные в онучи20, под чёрной селянской свиткой белая рубаха, серая смушковая шапка скрывала глаза и пол-лица. Под ногами – небольшая дорожная сума и сломанная осиновая ветка, которая, по-видимому, и была причиной падения.
- Поднимайся, человече, – приказал Максим.
Существо не двигалось. Может, не поняло.
- Я кажу – піднімайся. Бо, як Бог свят – стрілою підніму, – повторил своё приказание Максим, перейдя на местный язык. Он мог ещё и по-польски, не говоря уже о языке его родины. Но обычно в общении с людьми разговаривал на старом русском языке.
Существо повернуло к нему голову, сняло шапку и начало ею утирать выступившие слёзы. Пышные волосы белой волной упали на плечи, слёзы побежали по щекам, да так, что не помогала никакая шапка.
- Как же с тобой разговаривать и что с тобой теперь делать, – явно растерялся Максим, уяснив наконец, что перед ним молодая женщина.
Ни о какой бобровой охоте теперь и речи быть не могло. Максим вложил стрелу в сагайдак, повесил лук за спину и помог женщине подняться. Та вначале шарахнулась от протянутых рук, но, видя, что Максим ждёт, подала ему узкую ладонь и приняла помощь.
Максим, помогая женщине подняться, неожиданно для самого себя спросил:
- Поедешь со мной, красавица?
- Поеду, – коротко взглянув на Максима, быстро и просто ответила молодица. И опустила глаза.
Так, как потом рассказывал Максим Пащенок своему сыну, он и встретил ту, которую долго искал. Войт опошнянский, стоявший на своей засидке несколько выше по течению, когда увидел вышедшего из леса охотника, да не одного, хитро ухмыльнулся, подкрутил свисающий к подбородку седой ус и сказал: «Оце Ви, шановний пане Максиме, вполювали так вполювали. Русалка, та й годі».
Много было шуток на хуторе Бобры, когда незадачливые охотники появились там со своей добычей. Ещё больше было шуток и других разговоров и пересудов, когда Максим появился на своём полтавском подворье вместе с белокурой молодицей.
Но разговоры разговорами, а дело делом. Максим верил в свою судьбу и никогда не отказывался от того, что ему Бог послал. Тем более, что рассказ молодой женщины тронул его стареющее сердце.
Родом она была из Комаринской волости, из городка Севск21. И звали её Анна. Была она сиротой, жившей при Севском Троицком монастыре с самых малых лет. Отца с матерью не знала и не помнила. Матушки-инокини да сестры духовные воспитали её, обучили грамоте и, когда достигла совершеннолетия, поставили на переписывание книг.
День шёл за днём, год за годом. За монастырскими стенами бушевали бунты и войны, разбои и погромы, проносились полчища татар, козаков, московитов, литвинов и поляков. Монастырь помогал увечным и погорельцам, разорённым и ограбленным, всем претерпевшим.
Так бы и провела Анна свою жизнь среди старых свитков, пергаментных грамот и других писаний. Может быть, и постриг приняла бы. Инокини не раз с ней беседовали об этом, наставляя смирить гордыню и подвигая к решению о святом служении. Может быть, и решилась бы Анна отречься от всего мирского, и посвятила бы себя молитвам и переписыванию святого писания, если бы однажды не отправили её с наставницей, сестрой Татианой, в Черниговский Елецкий монастырь к святым сестрам с поручением. Должны они были из монастырских книг выписать историю Елецкой иконы Божьей Матери, а также историю основателя Киево-Печерской Лавры преподобного Антония, жившего в давние времена в пещере на Болдиных горах. Поручение они исполнили, всё выписали и отправились в обратный путь, в родную обитель.
Да видно, не судились Анне ни постриг, ни святое затворничество. Переправившись через Десну, попали она и наставница её под разбойный наезд. Кто были те разбойники, до сих пор не ведает. Только точно знает – нехристи они, ничего святого в душах не имеющие. Ляхи не ляхи, московиты не московиты, и не татары. Те хоть святых сестёр не трогают, не грабят и не подвергают насилию. А эти…
У сестры Татианы суму отобрали, апостольник содрали, и платье верхнее, и подрясник. Тут же повалили сестру на землю.
И с Анной то же совершить хотели. Но рванулась она из нечестивых рук, подхватила суму со святым письмом, выбежала на берег и, прошептав: «Спаси и сохрани!» – бросилась с обрывистого берега в реку. Не помнит, как пыталась удержаться на поверхности, как барахталась, боролась с течением. Помнит, как отяжелевшее платье потянуло в глубину, вниз.
Очнулась от холода на берегу, на мокром песке. Вокруг ни души. Ночь. Тишина. И холод такой, что всё тело трясётся мелкой дрожью – не унять. Сотворила молитву во спасение и побрела вдоль берега, наугад. Всю ночь шла, под утро набрела на рыбацкую стоянку. Рассказала о своём несчастии, и люди приняли по-доброму, обогрели, ухой накормили, из одежды пожертвовали, что могли. Рыбаки, стоявшие на Десне всё лето, стоянку свою сворачивали и отправлялись обозом в Конотоп22. Анна решила идти с ними, в обитель не возвращаться.
Трудно и небезопасно в миру жить. Много в нём зла, греха и насилия. Но, даже несмотря на все опасности, ей, впервые покинувшей монастырские стены и впервые увидевшей этот мир во всей его полноте, он понравился больше, нежели затхлая келья.
Кары Божьей она не боялась, поскольку не согрешила ни в чём. Искать её никто не будет, поскольку ничем и никому она не задолжала. Молитву можно везде творить, и себя блюсти, и в Бога веровать. А главное – здесь, в миру, хоть и греха много, но воздух чистый, просторы бескрайние и оттого спокойствие душевное. Анна даже не подозревала, как сильн; было в ней стремление к вольной жизни. К той жизни, где нет никаких запретов, никаких ограничений, никакой иной человеческой воли, кроме твоей собственной. Так говорила Анна. Да так ли думала?
И ещё говорила, что неожиданно поняла главное. Отныне только ты сама, твёрдо зная и чувствуя грань между грехом и праведностью, можешь следовать по пути благочестия. Ты сама выбираешь этот путь и идёшь по нему. И не потому, что так матушки-инокини сказали, а потому, что так хочет Бог.
Вспоминая себя той, прежней, какой она была до вынужденного купания в Десне, и осмысливая то преображение, с которым она вышла на берег после испытания в Деснянских водах, Анна поначалу сомневалась в правильности своего выбора и обращалась с покаянной молитвой к Господу.
Почему она не хочет в обитель? Почему пучина речная не поглотила её, почему извергла на берег? Во имя какого служения? Её терзали угрызения ума, не совести. Она чувствовала и знала, что совесть её была чиста, что никто в целом мире земном и в царствии небесном не сможет её упрекнуть в чём-либо, даже в непослушании, а тем более – вменить ей в вину какой-либо грех. Бросилась она в воды гибельные, спасаясь от грешников и от их насилия. А вышла из вод других, просветливших разум и укрепивших веру, как выходили все новообращённые, приняв святую благодать в водах Иорданских.
Чем чаще задумывалась Анна над смыслом того, что с ней произошло, тем больше укреплялась в негреховности своего выбора. Не случайно на этом, новом для неё пути, встречались всё больше люди добрые и участливые. Подавали хлеб и воду, и другое пропитание Христа ради, и не оставили нагой и босой, и давали ночлег. Из Конотопа, где остановилась рыбацкая артель, и где Анна помогала продавать рыбу, она перебралась в Ромны23, оттуда – в Гадяч24. И везде, на всех шляхах и дорогах, во всех селениях её встречали по-доброму, по-людски.
Куда шла и зачем – не ведала и даже не задумывалась. Просто шла, с людьми говорила, читала им святое писание, рассказывала о преподобном Антонии Киевском, о чуде явления Богородицы и о Елецкой иконе Божьей Матери. Люди слушали и помогали тем, что Бог послал. Так и очутилась на берегу Ташани, а тут заплутала. Но и здесь Бог милостью не обошёл, послал доброго человека. Спокойствие и уверенность исходили от него. И Анна ему доверилась.
Максим Пащенок, проживший непростую и многогрешную жизнь, слушая Анну, почувствовал в её словах какую-то новую правду, неведомую ему доселе.
Что было в ней такого, что заставило его, богатого и не последнего в Полтаве человека, протянуть ей руку и взять с собой. Мало ли оборванцев скитается по лесам, мало ли сирых и убогих встречал он на жизненном пути? И у городских ворот, и возле храмов, и на площадях базарных таких странниц, нищих, оборванных и голодных, сколько угодно. Молодые и старые, без детей и с детьми, протягивают руки за подаянием, рассказывают жалостливые истории и просят, просят, просят.
Максим, помня о своём босоногом детстве, подаянием никого не обходил, всем старался вложить в руку по шелягу. Но и не баловал их особо, потому что считал, что руки и голову Бог дал каждому человеку не просто так, а с тем, чтобы каждый мог себе лад25 дать, чтобы каждый мог себя хотя бы прокормить.
Анна ничего у него не просила, никого не винила и на долю свою не роптала. Не была она похожа ни на одну из тех женщин, которых знал Максим Пащенок раньше. А он-то уж перевидал и перебрал женского полу, и знал это чёртово семя предостаточно. И с дивчинами грешил, и с молодицами, и со вдовами. И уговорами брал, и подарками, и силой. Иная за какие-нибудь стеклянные бусы была готова на всё, а иную приходилось целый день обхаживать да слова разные говорить, если было время на слова. А не было времени – не обращал внимания ни на мольбы девичьи, ни на слёзы, ни на проклятия. А кто обращал  под час разбойного куража да разгула? Глаза горят, кровь кипит, всё козаку нипочём, что увидел – то и его. Что в бою взято, то и свято.
Но то было по молодости. До Полтавы. Теперь не так. Теперь у него и уважение, и почёт, и своё место в жизни. И Степанида, ключница его, ладная кареокая полтавчанка, вдова лет тридцати, нет-нет, да и подарит ему свою ласку и ночь жаркую. Но своё место знает. Приходит, только когда позовут.
А тут на тебе – слова за душу тронули, слову женскому поверил. Да не просто поверил, с собой почему-то взял, на подворье привёл и ввёл в дом. Светёлку ей отвёл, нарядами одарил, дворовым наказал прислуживать так же, как и ему. Дворня поначалу решила – околдовала их хозяина лесная красавица, не иначе! Но уже на третий день под воздействием кротких слов её и участливых разговоров многие своё мнение переменили.
Она была какой-то другой, совсем не похожей на них. И не потому, что грамоте обучена. Это в Полтаве не новость. Все грамотны, все умели читать и писать. И не потому, что жития святых знала и всё святое писание. Все знали. Но, услышав в один из вечеров, как она читает вслух об Ангеле с раскрытою книгою из Откровения святого Иоанна Богослова, и о семи чашах гнева Божия и семи Ангелах, изливающих их на Землю, люди один за другим стали подходить к ней и слушать. И просили читать ещё, дальше. Было что-то особенное в этом чтении, совсем не похожее на те знакомые слова, что люди слышали в храме.
С того вечера дворовый люд, управившись с хозяйскими и своими делами, регулярно собирался на лужайке в центре подворья и ждал, когда к ним выйдет Анна и начнёт своё неторопливое чтение. И она читала им из Ветхого и Нового Завета о сотворении неба и земли, и об обольщённых змием, и об избиении младенцев царём Иродом, и о том, как народ поступает вероломно друг против друга и против Господа. Нередко и сам хозяин приходил послушать святое слово.
Появление Анны на Пащенковом подворье изменило привычное течение жизни. Нет. Порядок, заведенный строгим хозяином, остался прежним. Люди так же просыпались до света. Так же хлопотали по хозяйству. В одно и то же время открывались лавки, как обычно к подворью с задней его стороны свозили, паковали и отправляли дальше селитру. Как и год, и пять, и десять лет назад Максим лично принимал товар, вёл все учёты, расплачивался с людьми, принимал должников и просителей. Всё было как всегда. Но что-то изменилось в самих людях. Возчики, конюхи и работники – весёлый и говорливый люд, ходить стали степеннее, говорить тише, одеваться чище. Кухарки и домовые прибиральницы, и до этого следившие за собой, умывались дольше, причёсывались, заплетали косы и укладывали волосы тщательнее, серпанки и очипки26 повязывали белоснежные. Разные мониста и дукачи27 надевали не только по праздникам. Все дворовые как-то подтянулись, выпрямились и старались хоть раз на день попасться Анне на глаза – её посмотреть и себя показать. Только ключница Степанида, наблюдая за этими переменами, мрачнела день ото дня. И как-то решилась. После обеда, когда Анна удалилась в отведённую ей комнату, спросила у Максима:
- А що ж, мій пане, люди кажуть, у нас тепер не тільки хазяїн буде, а й молода хазяйка?
Максим посмотрел женщине в глаза и, не отводя взгляда, сказал:
- Хочеться, щоб була. І не тільки хазяйка, а й мати моїм дітям.
- А що тепер зі мною, і як воно з нами буде? – глубоко вздохнув, спросила Степанида.
- Буде, як Бог розсуде, – ответил Максим. – І не журися, жіночко, тебе ніхто не жене і не ображає. А як воно буде, я і сам не знаю.
И Максим не кривил душой. Он и правда не знал, как быть. Как наболевший разговор с Анной начать, как к ней подступиться, как предложить ей руку и сердце, не испугать?
С того самого мгновения, как только он её увидел, испуганную и беспомощную, как только понял, что хочет ей помочь, хочет защитить и оградить от всех бед и напастей, он был сам не свой.
Не знал Максим, как быть. И дальше пребывать в этом состоянии не мог. И решил сказать Анне прямо. Всё, как есть.
В светлое воскресенье, отстояв заутреннюю в храме и вернувшись к себе, прошёлся по подворью, заглянул на конюшню, зашёл в пекарню, потом вышел на улицу, в торговые ряды, проверил оружейную лавку, посмотрел мануфактурную, не обошёл и соляную. Везде порядок, всё в ладу. Народ толпится, товар нарасхват. Довольный увиденным, вернулся на подворье, подошёл к дому, медленно поднялся на крыльцо. Велел позвать к себе Анну.
Пришла, спросила:
- Звали, добродий мой?
- Звал.
- Чем могу помочь моему благодетелю? Что могу для него сделать?
- Всё можешь. Всё в твоей власти.
- Что ж я могу? Что в моей власти?
- Вся моя жизнь, весь я в твоей власти.
- Не понимаю Вас. Хочу, и не могу понять.
- А что тут понимать. Ни отца у тебя, ни матери. Спросить не у кого. Поэтому спрашиваю у сам;й. Пойдёшь со мною под венец? Только ответ дай сейчас и скажи, как думаешь. Нет – неволить не стану. Если да – будем свадьбу играть, как у людей заведено.
- Да, благодетель мой. Никого больше мужем своим не мыслю.
- Вот и хорошо. От і добре, – сказал Максим и посмотрел на Анну открыто и прямо. Анна под этим взглядом опустила взор.
Почему она согласилась так быстро и, казалось, не раздумывая, не сомневаясь? Прониклась ли она к нему тем же чувством, что и он к ней? Наверное – нет. Не может молодая женщина, пусть и не девчонка, так скоро полюбить немолодого мужчину, пусть и богатого, и сильного, и надёжного как ни один парубок. Согласилась ли она из благодарности за то, что он для неё сделал? Скорее всего, не только из благодарности. Из благодарности уважают, но не выходят замуж. Согласилась ли она в надежде на своё обеспеченное и безопасное будущее? Конечно же – нет, не такова была Анна. Остаётся корысть – надежда на богатое наследство, на обеспеченную свободную жизнь после его кончины. Он немолод, она вдвое моложе. Но и это не повод для быстрого решения.
Наш уважаемый читатель, только что узнавший о согласии Анны, образованной по тем временам женщины, набожной и бескорыстной, сейчас тоже задаёт себе подобные вопросы.
Но нашему читателю легче, чем нам.
Легче потому, что он вправе списать это скоропалительное и нелогичное согласие на недоработку автора, на его незнание жизни, на то, что автор не знаком с историческими реалиями, с традиционной моралью середины XVII века, с народными традициями, устоями, обычаями etc. Уважаемый читатель уверен, что автор всецело распоряжается судьбами своих героев, узурпировав единоличное право навязывать им те или иные решения. И, наверное, наш читатель со своей стороны прав. Не могла эта богобоязненная, воспитанная почти в монашеской аскезе Анна, предпочесть своей только что обретённой свободе банальное семейное счастье. Она должна быть выше, духовнее, она должна парить над бытом, над земным миром. Она должна быть, она обязана быть не такой!
Но в том-то и дело, что она, он или они совсем не такие, какими должны или обязаны быть. Они такие, какие есть. И никакой убеждённый читатель, и даже никакой сомневающийся автор не могут им, ему или ей навязывать свою волю.
Услышав решение своей судьбы, Максим посмотрел на Анну открыто и прямо. Анна под этим взглядом опустила глаза.
Свадьба была немноголюдной и негромкой. Даже не вся Полтава на ней гуляла.
А через год, может, чуть раньше, у четы Пащенков родился первенец, сын. При крещении нарекли его Северином, что значило «суровый, строгий». Анна думала, что имя было дано по святкам28, так как родился её сыночек в июне дня семнадцатого года 1630-го. Но Максим-то знал, почему именно этим именем нарекли его долгожданного сына.
Северин рос, Анна и Максим были счастливы и души в нём не чаяли. Когда малыш окреп настолько, что встал на ноги, Максим устроил ему первое испытание. У стены положили святое писание, селянский серп, кожаный кошель с дукатами и козацкую саблю. Поставили перед ними несмышлёныша и сказали: «Бери!». Северин потянулся к сабле. «Оце так діло! – сказал присутствовавший при этом крёстный отец Северина, полтавский есаул Стефан Пушкарь, – зразу видно, козак».
Но до козака Северину было ещё далеко. До восьми лет его воспитанием, в основном, занималась любящая мать. Анна рассказывала малышу сказки о том, что добрый всегда побеждает злого, щедрый скупого, умный хитрого, смелый трусливого и трудолюбивый ленивого. Пела ему колыбельные песни:

Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю.
Придёт серенький волчок
И укусит за бочок.
И потащит во лесок
Под ореховый кусток.
Ты к нам, волчик, не ходи,
Северина не буди.
Баю-баю-баю-бай,
Спи, сыночек, засыпай.

Потом пересказывала библейские притчи, учила читать и писать. Стефан Пушкарь как крёстный отец, а, стало быть – ответственный за воспитание не меньше, чем отец и мать кровные, впервые сам посадил пятигодовалого мальца на коня, повесил через детское плечо свою саблю-карабеллу29 и провёл коня по кругу. От него же, от своего крёстного, Северин впервые услышал о подвигах козака Мамая, который был так силён, так умён, как никто в целом свете, и говорил, что бить врага можно, а предателей и перевертней – нужно, а вот побратимов и товарищей дурить да веру свою продавать не можно, потому что это так нехорошо, что даже в голову прийти не может.
Крёстный же как-то вывез Северина за Полтаву в дубовую рощу, спрятался и наблюдал, что малец станет делать, когда поймёт, что он один и помощи ему ждать неоткуда. Северин сначала заревел от страха, как теля неразумное, но, выревевшись, слёзы утёр, осмотрелся, нашёл дубовую палку, по размеру и по весу ему подходящую, и пошёл. И далеко зашёл бы, если бы крёстный его не остановил, показавшись из своей схованки.
- Нічого, хлопче, нічого. Не бійся, бо козак нікого не боїться. Терпи і не бійся – сміливого й чорти бояться, – приговаривал Стефан Пушкарь, научая своего крестника справляться с собственным страхом.
Он же брал его с собой и на рыбную ловлю, и на ловы охотничьи. Упал Северин, ушибся – ничего, не плачь, ты же козак, а козак не плачет! Проголодался – найди в лесу или в поле какую-никакую еду, приготовь и поешь. Голод не тётка, не накормит. Когда крестник стал постарше и окреп, заставлял бороться с другими козачатами. Побороли тебя – не страшно, учись побеждать. Козак не тот, кто победил, а тот, кто вывернулся! Победил – молодец, но подумай, почему победил именно ты. Настоящий козак выигрывает бой ещё до его начала!
В восемь лет под руководством крёстного Северин научился метко стрелять из лука, в двенадцать попадал из арбалета в яблоко на десяти шагах, в четырнадцать научился управляться с вооружённым противником одной нагайкой. Верхом ездил как заправский козак, мог заарканить косулю на всём скаку, мог попасть в подброшенную шапку из хорошего пистоля, мог из ружья сбить голубя. Учился растворяться в высокой траве среди чистого поля, быть невидимым в кроне деревьев и в кустарнике, учился чувствовать и видеть полёт пули, и уклоняться от неё. А в шестнадцать Северин узнал, что на свете есть не только счастье да забавы козацкие, но и горе горькое.


XVII

Летом 1646 года Полтаву со всеми её землями, с полями, лесами и водами захватил князь на Лубнах и Вишневце, воевода Лубенский и Русский Иеремия Михал Корибут Вишневецкий – Ярема. К этому времени он уже был единоличным властителем Лубен и Пирятина, Золотоноши, Лохвицы, Ромен с местечками, сёлами, хуторами, доставшимися ему от предков.
Его дед Михаил Александрович был первым козацким гетманом – старшим над реестровым войском, назначенным самим Стефаном Баторием. Именно он получил от короля наказ беречь и боронить коронные земли по левому берегу Днепра, именно он положил начало тем владениям по Суле и Псёлу, которые его внук превратил в собственное государство, и которые многочисленные завистники называли Заднепровской Вишневецкой державой.
Князь Михаил Вишневецкий со своими реестровыми бил турок и крымцев под Астраханью, помогая царю Московскому. Потом бил московитов под Черниговом и Стародубом. Будучи каштеляном Киевским три православных монастыря основал, мещан и селян украинных не притеснял, налоги и подати собирал померные, вере не изменил, оставил по себе добрую память и с почестями был похоронен в Печерской церкви.
Отец его Михаил Михайлович тоже бил и татар, и турок, и московитов. Оборонял и обустраивал украинное Левобережье. Именно здесь, на Суле, на месте древнего русского городища он начал строительство своего города, дав ему название Александров. Это он, отец Иеремии, отстроил Корсунь, сделав её мощной крепостью, возвёл такую неприступную твердыню, как Чигирин. Черкассы при нём стали не только крепостью, но и крупнейшим торговым городом пограничья. И сколько бы ещё успел сделать, если бы не белоцерковский староста Януш Острожский со своими амбициями да лайдак Косинский с его обидами. Один Александров чего стоит. Правда, имя это не прижилось, за городом осталось старорусское название – Лубны.
Ну, Лубны так Лубны. На всё Заднепровье украинное слава, столица края. Одних мещан двадцать тысяч, дома редко глинобитные, всё больше или на каменных фундаментах, или полностью каменные, да ратуша, да Троицкая церковь, да костёл Святого Михаила, да всем известный кляштор – монастырь отцов-бернардинцев. И всем дело было. И все в мире уживались. И украинные люди, и литвины, и поляки, и татары, и иудеи, и даже московиты. А всё потому, что Михаил Михайлович Вишневецкий с разрешения короля и сейма на тридцать лет освободил жителей от налогов и взял эти земли под свою княжескую защиту.
А какие ярмарки в Лубнах шумели! Столпотворение, а не ярмарки. Люд торговый прибывал из Астрахани, из Крымских городов, из Молдавии и Валахии, от чехов, от угров, из Великой и Малой Польши, не говоря о Литве и Московии. В Вишневеччину потянулись люди. В диком краю, ещё недавно пребывавшем в запустении, с каждым годом появлялись новые хутора и сёла, появлялись местечки. Между ними накатывались дороги и целые шляхи, ручьи перегораживались запрудами, реки отводились плотинами и перекрывались мостами. Водяных мельниц на Суле да на Хороле насчитывалось около четырёхсот, а ветряков1 было поставлено и вовсе без счёта. И все были в работе.
А какие пасеки, какие охотничьи заимки появились в лесах. Мёды отборные, и лечебные, и хмельные в каждой семье, у каждого знахаря, в любом шинке были на выбор. Хочешь липовый – бери липовый, желаешь майский – вот тебе майский, захотел гречишный – вот тебе пожалуйста, нужен шалфейный – и этот есть. А меха какие, а воротники из них, да шапки, да рукавицы, да целые шубы. Лисьи и беличьи огненно-золотистые. Куньи иссиня-чёрные и ласковые, как ночь. Бобровые жаркие, как печь. Горностаевые, заячьи, сурковые и волчьи. Подходи, народ, разбирай! Разобрали – сейчас ещё подвезём.
А стада какие на выпасах! Каждая корова наша как две ваших. У каждой вымя на два ведра. А то и на два с половиной. А в овечьих отарах голов столько, что и не сосчитать. Сыр во рту тает, руно золотое. Бок о бок со стадами и отарами табуны лошадей, и диких, и хозяйских.
И над всем этим золотые купола церквей да островерхие шпили костёлов, да звон колокольный. Было поле дикое, а теперь многозаселённое пространство, была пустыня, а стал благодатный край.
Иеремия Михал, получивший в наследство этот рай земной, традиций, установленных отцом и дедом, не нарушал. Наоборот, при нём возродились Горошин и Чернухи, Снятин, Сенча и Лукомль, стёртые с лица земли ещё монголо-татарами четыреста лет назад. В Прилуках и Лохвице, в Ромнах, Пирятине, Ичне и Хороле появились целые ремесленные цеха и торговые ряды. Население прибывало, княжеские доходы росли, казна множилась. Доходы позволяли превратить Лубны в хорошо защищённый город с мощными стенами и замком. Лубенский замок ещё его дед начал возводить на высоком холме да с таким расчётом, чтобы он господствовал над всей долиной Сулы, и чтобы с его стен можно было обозревать княжеские земли на многие вёрсты вокруг до самого горизонта. Дед начал, отец продолжил, а внук строительство завершил.
Во всех украинах не было такого замка. Лучшие фортификаторы трудились над возведением стен, строительством рвов, валов и бастионов. Лучшие мастера обустраивали многочисленные залы и палаты. Везде мрамор и гранит, морёный дуб и сосна реликтовая, шёлк, парча и бархат. С особым великолепием был отделан тронный княжеский зал с куполообразным сводом, расписанным под звёздное небо.
Во всех украинах, и в Литве, и в Великой Польше были наслышаны о том, сколь великолепен Лубенский замок и сколь неприступен. Мощь и красоту, изысканный европейский вкус и силу шляхетную видел и чувствовал каждый, кто хотя бы раз приблизился к его стенам, кто хотя бы единожды в этих стенах побывал.
Но не только рачительно хозяйничать да крепко строить умел князь Иеремия, воевода Лубенский и Русский. Он умел всё, им и его предками созданное, защищать. Армия Вишневецкого была самой многочисленной из магнатских армий. Шесть тысяч воинов воевода враз мог выставить против любого врага. А в случае посполитого рушения под своим знаменем мог собрать и двадцать тысяч. В его подчинении были Миргородский и Черниговский, Винницкий, Брацлавский и Гадячский реестровые полки. С таким войском можно было не только обороняться от степняков и московитов, с таким войском можно было оказывать давление и на панов сенаторов в Варшаве, и на самого короля. И князь Иеремия в этом не стеснялся.
А кого было стесняться? Тех, кто отравил его отца и оставил самого сиротой в тринадцать лет. Да как отравили? Во время таинства святого причастия подосланный православный монах отраву отцу подсунул. Это предательство, совершённое в Божьем храме, отвратило молодого Иеремию от православия раз и навсегда. Схизма она и есть схизма, и ничего доброго от неё не жди.
А отравители кто? Кто смерти отца жаждал? Король Сигизмунд да султан турецкий. Желали они непокорному князю скорой смерти, поскольку тот наперекор их воле всё делал, чтобы посадить на молдавский трон брата своей жены и матери Иеремии – Раины Могилянки2. После этого злодейства и король Сигизмунд, и панове сенаторы жить не давали ни вдове неутешной, ни детям. То долги старые выдумают, то налоги, якобы отцом неуплаченные. В конце концов, обрекли несчастных сирот на изгнание вместе с матерью. Запрет объявили, чтобы ни один шляхетный род княгиню Вишневецкую и её детей не принимал, не смел им помогать и с ними общаться. Вне закона сироты оказались в отчизне своей.
Много усилий, ума и хитрости понадобилось Иеремии, чтобы вернуть утерянное уважение, нажить новое добро и восстановить честное имя. Дядя его, Константин Вишневецкий, тому немало поспособствовал. Во Львовском коллегиуме святых отцов-иезуитов на свой кошт учил и содержал, и в Италию учиться потом отправил наравне со своими кровными сыновьями. А потом и в Испанию, и в Голландию, и во Францию. Всё замечал Иеремия, всё впитывал, всему учился.
А когда вернулся из Европы, оказался у разбитого корыта. Имущество отцовское после смерти матери было растаскано кем ни попадя, дома и замки в запустении. Земли и целые города новый король Владислав IV раздаривал своим приспешникам. Такую жемчужину, каковой Ромны были, отдал коронному маршалку Адаму Казановскому, фавориту своему. С попустительства ещё короля Сигизмунда Александр Конецпольский захватил Гадяч. Маршалок великокняжеский Александр Радзивилл на наследство претендовал, пришлось судиться. Всё Иеремия собрал. Где по закону действовал, а где и наездом.
Первый противник, с которым довелось столкнуться князю Иеремии в чистом поле, был очень не прост. Защищённый покровительством Станислава Конецпольского, староста винницкий, овручский и каневский, коронный стражник и известный во всей Речи Посполитой разбойник Самуил Лащ. Вся украинная шляхта его боялась. Воевода киевский князь Тышкевич перечить ему не смел. Если уж Лащ положил глаз на чьи-то угодья, лучше отдать сразу и не противиться.
Иеремия не смирился с разбоем, отбил у лайдака Домонтовские земли на Черкащине. И нажил себе смертельного врага не только в особе самого Лаща, но и в особе его вельможного покровителя – гетмана коронного с сыновьями. Но и здесь не уступил. И этой неуступчивостью заслужил уважение старых княжеских родов и тех шляхтичей, что скрипели зубами на Лаща и Конецпольских, но терпели их своеволие.
Репутация князя Иеремии укрепилась, и значительно, после его женитьбы на дочери коронного канцлера Гризельде Констанции Замойской. Тоже дело не простое – женитьба. Если половина шляхтичей тебя считает своим врагом, а вторая половина – соперником в славе воинской и трудах мирских. Но особенно, если в соперниках у тебя коронный конюший, наследник несметных богатств князей Острожских, неженка, дамский угодник и тоже князь Доминик Заславский3. После того, как не удалось Иеремии выдать сестру Анну за короля Владислава – сейм не разрешил4, он подумывал о том, чтобы упрочить своё состояние и авторитет шляхетный укрепить родством со знатным и уважаемым родом. Гризельда Замойская красотой, конечно, не отличалась. Сам себе Иеремия признавался, что с этой стороны Гризельда – не лучшая партия. Но высотой родства и приданым сильна. А познакомившись с ней, увидел, что девица ещё и умна не в пример многим, и слово держит так, как многим шляхтичам того не удаётся. С тех пор, когда впервые его увидела и выбрала своим рыцарем на турнире, от выбора не отступила. А претендентов на её руку было достаточно. И богатых, и знатных, и красивых, и славных, и заслуженных – всяких. И первый из них – князь Доминик. Подло подкупал вельможных дам и панн, и служанок, и баб разных, чтобы оговаривали они Иеремию и расхваливали его, Заславского. Дули эти панны и дамы Гризельде в уши, что князь Иеремия зол, груб, скуп, и что склонен ко всяческим порокам, и что ростом не вышел, и что вообще чёрен. В наговоры Гризельда не верила и неизменно отвечала всем наушницам и наушникам твёрдо: «Не бойтесь, панове, не очернит меня князь!».
Два с половиной года Иеремия боролся за Гризельду. И перед рождеством 1639-го было объявлено о свадьбе. Во Львов на празднование съехалась вся шляхта русская, и литовская, и польская. Жених прибыл во главе десятитысячного войска. Шаферы его Николай Потоцкий и Юрий Оссолинский5 доставили Гризельду. Весь Львов да вся Галичина праздновала две недели и один день. 250 000 злотых только из казны Вишневецкого на эту свадьбу ушло. А потом ещё и в Замостье, а потом и в Лубнах гуляли.
Но это событие да рождение сына были, пожалуй, единственными, когда князь Иеремия позволил себе отложить дела ратные и хозяйственные на некоторое время. Надолго отойти от забот было непозволительно. Со стороны Поля татарские наезды беспокоили, соседи в украинах так и ждали, когда князь на Лубнах отлучится, отвлечётся или просто уснёт. А в последнее время ещё и посполитые недовольство проявляли открыто. Чуть что – сразу за топоры и вилы берутся. И тогда с ними разговор один – на кол!
С бунтовщиками и недовольными князь Иеремия расправлялся быстро и жестоко. После бунта Ивана Сулимы, и особенно после Павлюка, Гуни и Остряницы знал, что любую непокору поспольства надо душить в зародыше. И ещё после страшных событий на Черкащине 1637 года, под Голтвой и на Посулье в 1638 году князь Иеремия понял, сколько ни благодетельствуй и как ни облегчай жизнь поспольству, как ни строй города и местечки, как ни обустраивай земли, вверенные тебе Господом, всё может обратиться в пепел, всё может пойти прахом на ветер, стоит только мужику услышать призыв к бунту. Всё хлоп забудет, никаких благодеяний твоих не вспомнит, стоит ему услышать исступлённые крики «Бий ляхів! Бий жидів! Спасай віру!» да призывный вопль «Гайда!».
Не сразу, нет, не сразу князь Иеремия ожесточился сердцем, не сразу превратился в того Ярему, которым украинные селянки пугали своих детей: «Тихо, діти, не бешкетуйте. Бо прийде Ярема і з’їсть!».
Не был он ни людоедом, ни катом, ни разбойником. А был он рачительным и рассудливым хозяином, заботливым мужем и любящим отцом. Главным для него, после многолетних мытарств, унижений и неправд, было так наладить жизнь, чтобы его жена никогда не испытала того, что пришлось испытать его матери. Чтобы его сын никогда не пережил того, что пришлось пережить ему. Чтобы в его доме, в его городах, в его владениях всегда были мир и достаток. Чтобы царили в его землях закон и порядок.
Закон и порядок. Только понимал и утверждал их князь Иеремия очень уж по-своему.
По закону всё, что было когда-то отобрано у его предков, должно быть возвращено. Не отдаёт Александр Конецпольский Гадяч, не удаётся вернуть отчий город по суду, значит и суд, и Конецпольские нарушают закон. А он, Иеремия Вишневецкий, отбирая отчий город силой, восстанавливает попранную справедливость.
Упрямится коронный маршалок Адам Казановский – не отдаёт Ромны по-доброму. Иеремия берёт своё с боем, возвращает город и вместо обветшалых крепостных стен строит настоящую твердыню, развивает торговлю и ремёсла всякие, и кузнечное дело, и ткацкое, и портняжное. Строит постоялый двор для приезжих иностранных купцов. Роменские ювелиры становятся известными далеко за пределами Вишневеччины.
Не отдают отцы-иезуиты Прохоровку, и отсудить опять-таки не получается, значит – попирают права Вишневецких и закон ни во что не ставят. И здесь уже дело не в одном селе. Одной Прохоровкой у него меньше, одной больше – не убудет и не прибавится. Дело в том, чтобы все знали: Иеремия Вишневецкий терпеть несправедливость не будет, Иеремия закон восстановит, чего бы это ему ни стоило.
Надо было помочь воеводе и генеральному старосте киевского края Янушу Тышкевичу в отобрании Каневского староства у того же Лаща Кучапского. И помог, не жалея ни сил, ни средств. Пусть паны-шляхта знают, что князь Иеремия в правом деле первый помощник. За их законное имущество будет стоять, как за своё. И пусть будут уверены, что с ним и только с ним они победят любую неправду.
Так, зерно к зернинке, колосок к колоску, снопик к снопику воссоздавал Иеремия былое величие рода Вишневецких и свою Европу на украинах построил, свою державу. На зло врагам, друзьям на радость и во благо подданным.
Только зло и благо князь Иеремия понимал тоже очень уж по-своему.
Гордый с равными, неуступчивый и даже высокомерный с магнатами и сенаторами, он всегда готов был оказать милость какому-нибудь бедному шляхтичу или помочь стеснённому в средствах ветерану своего надворного войска. Он мог выделить безвозмездную ссуду какой-нибудь бедняцкой семье, пропадающей в злыднях, мог приютить бездомного, накормить голодного и одеть нагого. Всё это князь Иеремия мог и делал от чистого сердца. Слуги его дома, мещане в его городах и местечках, селяне в его сёлах и хуторах, воины в его войске знали – князь никого не оставит в трудную минуту, всегда защитит и всем поможет.
Но не дай Бог ему перечить, пойти наперекор княжеской воле, а хуже того – пойти на обман или предать. Непокорных князь Иеремия не миловал, обманщиков и предателей карал без всякой пощады. Всех непокорных считал обманщиками, поскольку обманули они его доверие. Всех восставших считал предателями, поскольку восставали они против законов, установленных в его отчизне, и им, князем Иеремией Вишневецким, оберегаемых.
Для того, чтобы подданные помнили о княжьей ласке и о наказании неотвратимом не забывали, в каждом подвластном городе в самом центре рыночной площади распорядился поставить виселицы. И в каждом многолюдном селе. Виселицы те пустовали редко. А уж после каждого бунта и подавно. Не только площади, все шляхи были уставлены виселицами и кольями с корчившимися на них мучениками. Наказ князя Иеремии: «Мучить каждого лайдака так, чтобы он чувствовал, что умирает», – этот наказ в Речи Посполитой знали все, и каждый помнил.
Особенно много казней было на Вишнеччине после побоища под Старцем. От устья Сулы до Лубен виселицы и колья были поставлены и долго так стояли в устрашение и напоминание непокорным. Железной рукой Иеремия Вишневецкий и Николай Потоцкий навели порядок в украинах. Тогда-то князя Иеремию и стали называть Яремой, а Потоцкий получил своё прозвище Медвежья Лапа. И вот скоро восемь лет, как схизматики бунтовать не смеют. Жизнь в местечках и сёлах опять наладилась, оживилась торговля, зашумели ярмарки, княжеская казна начала наполняться.
Но восстановление хозяйства после хлопских погромов требовало средств намного больше, нежели в казну поступало. А где их взять? Пришлось сдавать в аренду свои города и зажиточные сёла. Пришлось даже Лубны сдать брату Гризельды коронному стражнику Александру Замойскому. Но и тут князь Иеремия думал не столько о своих закромах, сколько о благополучии подданных. В бумагах по аренде было прописано: «Если бы кто-нибудь из подданных вследствие злоупотреблений, избиений или значительных обид со стороны его милости пана стражника ушёл прочь, убытки должны быть возмещены по расценкам права посполитого». И князь пристально следил, чтобы все права соблюдались, чтобы закон был превыше всего.
Князь Иеремия отстаивал закон, по закону судил, по закону миловал, по закону и казнил.
И это не нравилось никому.
Пограничная вольница противилась, паны-шляхта, привыкшие все имущественные споры решать силой, не могли отказаться от наездов, приносивших лёгкую добычу. Паны ксендзы были недовольны тем, что князь на Лубнах, будучи ярым католиком, не отбирает имущества у православных монастырей и храмы православные в аренду иудеям не отдаёт, как это было в остальных украинах. Особенно огорчались по этому поводу отцы-иезуиты. Паны сенаторы недолюбливали Иеремию за его высокомерие, но особенно за то, что он отстаивает права всех, и католиков, и православных, и шляхтича гонорового, и последнего посполитого.
Не был доволен князем и сам король Владислав. Причин для монаршей немилости было много. Как смеет князь Русский иметь казну богаче коронной? Как может содержать свою собственную армию? Как осмеливается перечить сенату и королю Речи Посполитой? И что это, наконец, за такая отдельная Вишневецкая держава, о которой все говорят?
Но более всего князя Иеремию беспокоило то, что его подданные были ненадёжны. Несмотря на все благие деяния, они благодетелем своим его не считали. Европейски образованный, он для них всегда был чужим. Мыслящий по-государственному, он для них всегда был «ляхом». Принявший вселенское христианство, он, католик, всегда оставался для них «перевертнем», отступником, гонителем веры православной.
Так князь Иеремия в правозаступничестве своём оказался один против всего, созданного им мира. Один против всех.
Но такое положение его не огорчало и не тревожило. Не впервой ему было в одиночку со всем миром бороться. И борьба эта была близка к завершению. Осталось последний отчий город – Полтаву – вернуть под свою руку, да порядок там навести, да закон утвердить. И король Владислав, несмотря на неприязнь ко всем Вишневецким вообще и к Иеремии Михалу в отдельности, в стараниях воеводу Лубенского и Русского поддерживал. А кто ещё, кроме князя Иеремии, мог удержать в узде козацкую вольницу Левобережной украины Речи Посполитой? Никто. Строптив князь Иеремия, но силён. Своеволен, а нужен. Николай Потоцкий, Мартин Калиновский да Стефан Чарнецкий6 на Правобережье стараются, князь Иеремия один всё Левобережье держит – вот и все рыцари.
Полтаву князь Иеремия прибрал к рукам быстро и без особых усилий. Выждав, когда козаки Полтавского полка убудут нести службу на Запорожье, а противник его Александр Конецпольский уедет в Варшаву с очередной жалобой, князь решил действовать просто и быстро. Ранним летним утром 1646 года его комиссары неожиданно появились в городской ратуше и объявили войту и всем людям ратушным, что «отныне город со всеми землями по реке Ворскла и притокам её возвращается роду Вишневецких по закону Речи Посполитой и по праву наследования. Ремесленные, торговые люди, как и все мещане, могут иметь в собственности всё, что до этого имели, и распоряжаться по своему усмотрению всем, чем и раньше распоряжались. Кроме установ войсковых и военных, каковые переходят в ведение и подчинение воеводы Лубенского и Русского князя Иеремии Вишневецкого.
Полтавский реестровый полк по велению князя распускается, как таковой, чьё существование нарушает закон, известную Ординацию 1638 года7, принятую королём, сеймом, козацкой старшиной и выборными от козаков. Вместо самовольного реестрового полка, во исполнение известной Ординации, учреждается городской гарнизон во главе с каштеляном полтавского замка, которого назначит князь. Одновременно князь подчиняет себе все кузни, оружейные лавки и селитряные производства, поскольку все они связаны с войсковыми и военными установами и делами.
Кроме этого, князь Иеремия, заботясь о благополучии и спокойствии подданных в своих владениях, обязывает всё население, не имеющее отношения к воинской службе, сдать в городской арсенал оружие, огневого боя особо, а также и всё прочее».
В то время, когда в ратуше зачитывали эту грамоту, на рыночной площади застучали топоры. Жолнёры князя Иеремии, сопровождавшие комиссаров, устанавливали виселицу.


XVIII

Максим Пащенок и те ратушные, у которых были разные привилеи, в разное время и разными государственными людьми дарованные, выслушав княжью волю, попытались было вступить с комиссарами в спор. Но княжеские посланцы, сославшись на множество других поручений и дел, спешно покинули городское собрание и начали объезжать дома и усадьбы горожан, в Полтаве знатных и почитаемых. Комиссаров сопровождала усиленная охрана хорошо вооружённых конных жолнёров. Что это за поручения и дела, выполнение которых требовало такой срочности, горожане узнали очень скоро. В тот же день узнал об этом и Максим Пащенок.
Из городского собрания он вернулся на своё подворье мрачнее тучи. И сразу же засобирался на поклон к воеводе киевскому, а может – и в саму Варшаву, к королю. Пусть сын подтвердит словом волю отца своего, пусть Владислав IV подтвердит волю Сигизмунда III.
Но сборы эти были недолгими и напрасными. Уже к обеду на Максимово подворье въехали те же комиссары князя Иеремии. Въехали без спросу, по-хозяйски.
Максим, наблюдавший за тем, как его дворовые люди укладывают на возы подарки воеводе киевскому, провиант и подношения для других нужных людей, хотел было выйти комиссарам навстречу. Но те не стали ждать хозяина у ворот и направили коней прямо на Максима и его людей. За комиссарами следовали жолнёры надворного княжеского войска, числом не меньше хоругви. Вооружённые всадники заполнили просторный двор. На шум из дома вышла Анна и замерла на крыльце.
Один из комиссаров, по-видимому, старший над ними, подъехал к Максиму и, не сходя с коня, громко спросил:
- Твоё подворье?
- Моё, – ответил Максим. – Здесь всё моё, отцом нашего короля великим королём Сигизмундом дарованное.
- Значит, ты и есть тот Максим Пащенок, что с врагом Речи Посполитой, проклятым вселенской церковью Северином Наливайко разбойничал, – не столько спрашивая, сколько утверждая сказанное, произнёс комиссар.
Всего ожидал Максим от этого визита. И лишения прав и привилегий, и даже лишения части имущества. Не ожидал Максим только такого поворота. И не сразу нашёл, что на предъявленное обвинение ответить.
Как Ярема узнал о его прошлом? Как стало известно о том, что сам Максим уже почти забыл? Что подумает сын его, Северин? И как к этому отнесутся люди? Что скажут в городе? А в полку? И как теперь быть с Анной? Что ей сказать? Как объяснить?!
- Значит, ты тот самый Максим Пащенок, – как-то безразлично продолжал комиссар, – тот разбойник, который подлым обманом и подкупом присвоил себе доброе имя и привилеи королевские. И ввёл в оману всех добрых горожан. И, пользуясь этим, селитрой и порохом разбойников и врагов Речи Посполитой снабжаешь.
- Неправда это, – прошептал Максим. И повторил громче, – неправда.
Но комиссар не слушал Максима. Комиссар продолжал свою речь, как по писанному.
- Воевода наш и благодетель, князь на Лубнах и Вишневце ясновельможный Иеремия Михал Вишневецкий по закону Речи Посполитой и по праву княжескому извещает всех и каждого о преступлениях полтавского мещанина и райца Максима Пащенка против Короны. И повелевает, – комиссар перевёл дыхание, и было заметно, что не первый приговор он оглашает в этот день, и что исполнение возложенных обязанностей успело его утомить. – И повелевает названного Максима Пащенка взять под стражу и препроводить его, как вора и разбойника, в Лубны, в замок для разбирательства и дознания разбойных дел его.
Комиссар махнул жолнёрам. Двое из них, спешившись, подошли к Максиму и начали заламывать ему руки за спину. Максим посмотрел на Анну. И, угадав в её глазах сомнение, напряг спину, резко выпрямил руки и рванулся к одному из дворовых, выхватывая у него косу.
Люди, стоявшие у возов, подались назад. Максим, почувствовав тяжесть знакомого оружия, с лёгкостью, не свойственной его годам, запрыгнул на один из возов и развернул косу, направив её полотно на жолнёров. Комиссар, посмотрев на Максима, то ли от возникшего напряжения, то ли от усталости зевнул и коротко приказал: «Лайдака взять. Подворье сжечь».
Потом повернул коня и, не дожидаясь, чем здесь закончится дело, направился к выезду из ворот.
Максим, стоя на возу во весь рост, ожидал нападения. Дворовые люди, оттеснённые жолнёрами, в оцепенении поглядывали то на своего хозяина, то на Анну. Анна, стоя на крыльце, некоторое время молча смотрела на мужа. Потом крикнула: «Нет! Добродий мой. Не надо! Смирись!».
И сразу же добавила ещё громче: «Смирись! Подумай о нас! О сыне своём подумай!».
Максим посмотрел на Анну так же прямо, как когда-то семнадцать лет назад, и так же прямо сказал:
- Прости, Анна. О вас и думаю.
И махнул косой в сторону подступавших к нему жолнёров. Полотно косы со свистом описало смертельный полукруг, рассекая горло одному из смельчаков. Жолнёры отпрянули. И к возу больше не подступали. Пятеро выстроились в линию. Потом прозвучала команда ротмистра: «Г-то-о-овсь! Огонь!».
И Максим Пащенок, полесский селянин, наливайковский вояка, полтавский мещанин и государственный преступник, получив пять свинцовых зарядов в грудь, упал, как подкошенный.
Люди охнули и начали разбегаться. Анна после гибели Максима постояла мгновение на крыльце. Взглянула на безоблачное июньское небо, на подворье, залитое ярким солнечным светом, бросила последний взгляд на воз с распростёртым на нём телом мужа, опустила глаза, развернулась и ушла в дом.
Жолнёры взяли труп Максима Пащенка за руки и за ноги, раскачали и забросили на крыльцо. А ещё через мгновение дом Максима и Анны окутался белым дымом и запылал. И никто даже не попытался погасить этот пожар. Поскольку не единственным он был в этот день в Полтаве. Вспыхивали и выгорали и другие подворья, освещая своим пламенем возвращение на отчие земли князя Иеремии – Яремы.
О событиях в Полтаве на Сечи узнали скоро. Бахмутские соледобытчики, регулярно поставлявшие свой продукт Максиму Пащенку, привезли на Запорожье соль и эти недобрые вести. Северин, услышав о гибели отца с матерью, сразу, по молодости да по неопытности, не поверил.
Как так? Совсем недавно, совсем вот-вот, в начале мая, все родные и любимые им люди были живы и здоровы, и вдруг – их нет. Не может того быть. Не должно так быть! Он есть, а их нет. В это нельзя поверить. Нужно быстро вернуться. Домой. Помочь. Спасти. Немедленно! Сейчас же!
Северин сразу же бросился к лошадям и хотел скакать в Полтаву.
Стефан Пушкарь, у которого Северин ходил в джурах1, охладил пыл молодого козака.
- Не поспішай так, синку. Один поспішив, та до пекла й потрапив, – сказал Стефан и обнял крестника за плечи.
- Маю поспішати! Це ж мої батько й мати. Вони там самі. Маю їхати, негайно! – почти выкрикнул Северин и попытался освободиться от объятий крёстного.
- Добре, синку, – не отпуская крестника, спокойно и рассудительно сказал Стефан, – можливо, сам і доберешся до Полтави. І що робити там будеш? Чим допоможеш? Кому? Про це ти подумав?
- Доберуся – там видно буде, – сказал Северин.
- Отож воно і є, що там видно буде, – так же спокойно гнул своё Стефан. – Хто ж тебе вчив так справи вирішувати? Невже я?
- Як – «так»? – спросил Северин.
- А так, – ответил Стефан. – Наперед не подумавши.
- Та що ж тут думати?! – возмутился Северин. – Усе ясно.
- Що тобі, синку, ясно? Я тут нічого ясного не бачу.
- Так побили ж моїх! – закричал Северин. – Ви що, батько мій хрещений, не чули?! У-би-ли! Ярема вбив! І я його вб’ю! Роздеру, спалю и попіл розвію! І його, і дітей його, і весь рід його!
Выкричав свою боль, Северин закрыл лицо папахой и застонал.
Стефан Пушкарь хорошо понимал, что происходит с его крестником. И переживал не меньше. И поэтому не перебивал и не успокаивал. Не мешал. Пусть выкричится да выплачется молодик. Максим и Анна – это и его родные люди, родственники, кумовья. Теперь, после известия об их гибели, на его плечи полностью ложилась забота о судьбе крестника, о его доле, о его жизни. Теперь только он отвечал за Северина и перед товариществом, и перед Богом.
- Пішли, синку, до людей, порадимося. Можливо, щось путнє і вирішимо, – участливо проговорил Стефан, заботливо хлопнул Северина по плечу и направился на сечевой майдан, к церкви Покрова Святой Богородицы.
Майдан гудел. Козаки Полтавского полка, узнав о том, что они уже не реестровые, сошлись к старшинскому куреню и потребовали от довбыша ударить в литавры, созвать сечевой Круг.
Для каждого, кто пребывал на Запорожье, бой литавр означал сигнал к немедленному сбору на майдане. Время было обеденное, и поэтому сечевики собрались быстро. Наскоро проглотив свою порцию соломахи, тетери или щербы,2 которую выставили на столы-сырны куренные кухари, козаки поспешили к церкви.
На месте общего сбора, на сечевом майдане, всегда был порядок. Чисто. Майдан посыпан белым днепровским песком. Каждому куреню отведено своё особое место.
Обычно перед помостом всегда собирался Каневский курень, рядом с каневцами становился Батуринский, потом располагался Незамайковский курень, потом Переяславский. А дальше по кругу выстраивались целых два: Стеблиивский-Высший и Стеблиивский-Низший. Рядом становились козаки Пашковского, Васюринского, Ирклеевского и ещё Бог знает каких куреней. А ещё дальше стоял Щербиновский курень, и замыкал это широкое коло Полтавский курень, примыкавший опять же к Каневскому, но с другого боку.
Были на Сечи и другие курени: Черкасский, Корсунский, Уманский и даже Татарский. Были и ещё курени: Сергиевский, Половичевский, Калниболотский и Титаренков. Но в эту пору, в разгар лета, курени козацкие были малочисленны. Разошлись козаки по Запорожью да по украинам в заботах своих. Кто на пасеки, кто на ловы звериные и рыбные, кто к табунам и отарам на Великий Луг, кто дикий мёд промышлять, а кто и на промысел козацкий – на степные шляхи и днепровские перевозы. Козаков на Сечи оставалось так мало, и состав куреней был так непостоянен, что и места им никакого не отводилось. Где станут, там и хорошо.
А нет какого из них на майдане, значит – и на Сечи его нет.
Одно слово – Лето.
Козаки Полтавского полка, нёсшие коронную службу, становились с земляками рядом.
- А що, браття, приймете нас до свого куріня? – спрашивал козак Полтавского полка Мусей Божия Молитва у своих земляков-запорожцев.
- Ні, не приймемо, – отвечал ему козак Полтавского куреня Нечипор Голый.
- Чому? – искренне удивлялся Мусей.
- А тому, – отвечал Нечипор. – Тільки тобі половина котла нашого на одного зуба, а інша половина – на один ковток.
- Брешеш, братику, я мало їм, – обижался Мусей.
- Е, ні. Сам ти брешеш. Бачив я, як ти їв – то аж упрів, а як працював, то аж задрімав.
Любили запорожцы добрую шутку. Да чтобы шутка эта была к месту. Майдан грохнул от смеха.
- Гей, Якиме! – кричал запорожец Семён Бесштанный своему знакомцу из Петрашовой полковой сотни Якиму Глухому. – Ти сьогодні так вирядився, що як подивишся, то зразу й подумаєш: ну, зовсім Яким козак, тільки шапка не так! А потім придивишся – та ні, неправда моя. Яким усе ж таки козак, як і всі коз;ки, от тільки чубина росте зі сраки!
На что Яким вряд ли обижался, поскольку не случайно у него была такая фамилия – Глухой.
- Отак ви, хлопці, дослужилися вашим панам. Купували хліба, а купили хріну. То треба їсти, – задирал бывших реестровых ещё один острослов по имени Юрась Халепа.
- Бачили очі, що купували – їжте, хоч повилазьте! – подхватывали эту шутку другие козаки и расплывались в сочувствующих улыбках.
На помосте показалась сечевая старшина. Каждый из старшин нёс с собою знак своего достоинства: кошевой атаман держал в правой руке большую богатую булаву, кошевой судья был с серебряною печатью, кошевой писарь с серебряной чернильницей-каламарём4, а куренные атаманы с перначами за поясом, войсковой есаул нёс войсковое знамя5. Майдан поутих. Вот явился и батюшка сечевой церкви, начал служить молебен:
«О Пресвятая Владычице наша, Дево Богородице, Одигитрие, покровительнице и упование спасения нашего! Се в путь предлежащий, ныне хощим отлучитися и на время сие вручаем Тебе, премилосердой Матери нашей, душу и тело наше, вся умныя и вещественныя силы, всех себя вверяя в крепкое Твое смотрение и всесильную Твою помощь. О благая спутнице и защитнице наша! Усердно молим Тя, да не ползок путь наш сей будет, руководствуй нас на нём, и направи его, Всесвятая Одигитрие, якоже Сама веси, ко славе Сына Твоего, Господа нашего Иисуса Христа. Буди нам во всём Помощнице, наипаче же в сем дальнем и многотрудном путешествии соблюди нас под державным покровом Твоим от всяких находящих бед и скорбей, от враг видимых и невидимых, и моли о нас, Госпоже наша, Сына Твоего Христа Бога нашего, да послет в помощь нам ангела Своего мирна, верна наставника и хранителя, да якоже древле даровал есть рабу Своему Товии Рафаила, на всяком месте и во всякое время хранивша его в пути от всякаго зла: тако и наш путь благополучно управит и сохранив нас небесною силою, – здравых да возвратит нас, мирно и всецело к жилищу нашему, во славу имени Своего святаго, славящих и благословящих Его во вся дни живота нашего, и Тебя величающих ныне и присно, и во веки веков. Аминь».
На этом батюшка отслужил.
Кошевой атаман вышел вперёд, поклонился товариществу и спросил:
- Дозвольте, шановне товариство, слово до вас мовити?
Майдан отозвался благосклонно. Со всех сторон послышалось:
- Говори!
- Дозволяємо!
- Кажи, а ми послухаємо!
Кошевой говорил о том, что и так все знали. О последних событиях в Полтаве, о своеволии Яремы, о бессилии против него короля и сейма.
Майдан некоторое время слушал, потом огласился выкриками:
- Знаємо!
- Чули вже!
- На Ярему треба йти!
- На ляхів!
- Смерть їм усім!
- На війну!
- Війна!
- Кажи, що робити!
Кошевой поднял булаву, символ своей власти на Запорожье, и голоса постепенно стихли.
- Що маємо робити, запитуєте. А що ми можемо? На Ярему йти нам закон забороняє. На ляхів теж за Ординацією не маємо права. І поклялися ми в тому словом святим. Та й за ким іти? За Ілляшем? За Барабашем Іваном? За Комаровським3? Так вони всі збираються до короля їхати зі скаргою. А ви всі знаєте, і добре знаєте, коли наші у Варшаві, то ніякої війни бути не може.
І що тут маємо робити. Можливо, хто інший знає і скаже. А як по мені – чекати треба. Терпіти і чекати. І готуватися.
Майдан был недоволен такой речью своего кошевого. Майдан не понял такую речь и не принял. Майдан заволновался.
- Так терпець урвався!
- Який такий закон?
- Чому це ми права не маємо?
- ка Ординація? У бік тобі дишло.
- Хто поклявся, нехай потім і покається.
- Клявся рудий у гречку не стрибати, та в усьому селі – діти руді.
- Ото сказав – як у воду дунув.
Под шум голосов и выкрики недовольных от старшины отделился куренной Полтавского куреня Мартын Пушкарь, младший брат Стефана.
- Шановне товариство, браття! – его зычный голос перекрыл шум майдана. Козаки опять настроились слушать.
- Браття! – повторил Мартын. – Знаємо, що в Полтаві відбулося! Та хіба ж воно тільки в Полтаві? І хіба ж тільки зараз? Усюди, в усіх землях наших таке відбувається. Біда скрізь одна – катують і вмерти не дають.
І що маємо робити? Теж знаємо! Бити катів, бити ляхів. Ярему бити! Так їх бити, як наші славні побратими били. Як Сулима, як Гуня, як Острянин. Добрі вояки були і голови неабиякі мали. Та чи вдалося їм добитися волі? Чи пересилили вони ляхів? І це ми теж знаємо – ні! Тільки свої голови поклали. Та й не тільки свої.
Майдан молчал. Майдан задумался. Мартын Пушкарь после паузы продолжил:
- Добре сказав кошовий наш – з ким іти й за ким іти? Є у нас булава, але до булави треба і голови. От і давайте радитися про те, хто нас поведе.
Козаки стояли молча, почёсывая чубатые головы.
- Згода! – послышался голос Степана Жилы, известного всем козака Незамайковского куреня. – Складно сказав курінний полтавський. Маємо гетьмана обрати, як у старі часи. Та до справи. Щоби жити, козак має татарина, ляха та жида бити!
- Так, браття! – отозвался не менее известный товариществу Василь Раздайбеда, козак Каневского куреня. – Тільки не гетьман нам потрібний. Гетьмани вже були, і куди завели? Виберемо отамана наказного. І такий є – наш канівський курінний Хвесько Безносий. Його в атамани!
- Хвесько добрий козак, і курінний з нього непоганий! – подал голос от Батуринского куреня козак Давыд, которого все называли Болгарином. – Та тільки чому саме його? Я пропоную в отамани свого курінного Гарбуза Наума. Усі знають, як він татарву бив під Мошнами.
- Так то було ще за царя Панька! Прокинувся Іван, як циган коней вкрав! Згадала курка торішнєє просо! – раздались возмущённые выкрики сразу от нескольких куреней.
- А чим ваш Наум за нашого Гаврила кращій? – кричали переяславцы.
- Нащо нам ваш Гаврило, як ми хочемо свого Луку, – перекрикивали их стеблиивцы.
- Ні вашого Луки, ані Гаврила не бажаємо. Нашого Кіндрата Губатого в отамани! – перекрывали их выкрики другие стеблиивцы.
И майдан надолго погрузился в словесную перепалку. Козаки разных куреней с пеной у рта и глазами навыкат доказывали необходимость своего и только своего выбора. Кое-где доходило и до кулаков.
Как только затрещали свитки и нательные рубахи, как только показалась первая розовая юшка из разбитых носов, кошевой поднял свой пистоль и выстрелил в воздух.
- Тихо, браття! Тихо! – прокричал кошевой. – Бачу, дехто забажав надати роботу січовому судді! Забули, чого зібралися?! Битися й дурень уміє. А хто буде справу вирішувати?!
Услыхав голос своего предводителя, козаки постепенно приходили в себя. Смешавшиеся было курени возвращались на свои места. Когда майдан окончательно успокоился, кошевой продолжил:
- От я й кажу, що всі ті, хто над нами Ординацією поставлений, збираються до Варшави та до короля Владислава. І Караімович, і Петро Комаровський, і Барабаш. І ще один добрий козак з ними збирається. Сотник чигиринський Хмельницький. Не такий вами знаний, але розумний. Допомагає скаргу до сенату скласти про утиски наших вольностей та про ті неподобства, які чинить шляхта людям у землях наших. Тому ніякої війни зараз бути не може. Вони поїдуть до чорта в зуби, а ми війною підемо? І що тоді з тими посланцями буде в тій Варшаві? – Отож!
Тому я й кажу, – продолжал кошевой, – усі, кого тут товариство пропонувало – люди достойні і козаки знані. Але гетьмана або отамана наказного вибирати зараз не можна. Не можна нам зараз порушувати ту кляту Ординацію, із якою самі ж і погодилися. Скільки повних куренів на Січі? Один, два – та й усе. І скільки в цих куренях козаків? А війна людей їсть і кров’ю запиває.
Пропоную вам, браття, свого посланця відрядити. І не до короля і сенату, а до того козака, про якого я тут уже згадував. У Суботов до Хмеля. Я його знаю як доброго товариша и людину письменну. Він листа складає, то нехай і наші скарги запише. А посланцями нашими нехай будуть брати Пушкаренки – Мартин та Стефан, які Хмеля знають більше мого і з ним товаришують.
Хто зі мною згоден, переходь на праву руку від мене, а хто ні, то на ліву.
Майдан опять загудел:
- Своєї голови не маємо, то ніякий Хмель не допоможе!
- Хмель? Хто такий Хмель?! Хто про нього чув?
- Та той самий писар, що на Масловому Ставі був.
- А це не той Хмельниченко, що був потурчився?
- Сам ти потурчився, а він покатоличився.
- Як хміль у голову б’є, знаємо добре. А про вашого Хмеля майже нічого.
- Каламар замість шаблі – діла не буде!
Майдан пришёл в движение, строй смешался, козаки переходили кто направо, кто налево.
Козаки Полтавского куреня как один перешли на правую сторону. К ним присоединились оба Стеблиивских куреня, весь Щербиновский и Незамайковский курени, почти весь Переяславский и половина Батуринского куреня. Из Каневского и малых куреней на правую сторону перешло немного козаков, сотни две. Полтавский полк как уже не реестровый, но ещё и не включённый в Войско Запорожское, остался на месте.
После такого своеобразного голосования братья Пушкари, Мартын и Стефан, сразу же начали собираться в дорогу. На Суботов. К Хмелю.
А Сечь зажила своей повседневной жизнью, какой жила с тех самых пор, когда собрался на Запорожье самый первый кош, и когда возвели козаки первую церковь.
Одни разбрелись по приметным местам и затеяли игру в кости, рядом с ними обосновались заядлые картёжники. Вторые занялись тем, что подыскали себе подходящие лежбища да и завалились спать до самого вечера. Третьи собрались на своё веселье – вызвали скрипачей, свистунов, цимбалистов и лирников да ну песни кричать, а потом и в пляс пустились. Да так и протанцевали до глубокой ночи. Четвёртые собрались ещё по каким-то неотложным делам.
Больше всего козаков двинули через сечевые ворота вниз, на базарную слободку, в сечевое предместье. Здесь проживали и вели своё дело те, кто обслуживал Сечь, но в неё не допускался.
Именно здесь, в базарной слободке, можно было коня подковать и заказать у кузнеца какую-нибудь нужную вещь. Здесь можно было заказать себе новый кунтуш, богатую свитку, самые широкие на всей Сечи шаровары. Или лишиться последней рубахи. Именно здесь в какой-нибудь лавке можно было купить всё, что в глаз упадёт. А не купить – так выменять всё, что ни захочешь, на всё, что ни попадя. А если и не выменять, так в долг взять. Потому что козак живёт не тем, что у него сейчас есть, а тем, что в бою добудет.
Но самое главное, так это то, что в базарной слободке обитали многочисленные корчмари и шинкари с привозным и самогонным дьявольским зельем. Именно здесь на полках рядами стояли заветные шкалики и полушкалики, штофы и штофики, фляги и кварты. Именно здесь можно было найти наполненные доверху корчаги, кувшины, вёдра, жбаны и целые бочки огненной горилки, духмяного мёду, пахучей наливки.
 

Рисунок козака Тимофея Калинского из книги А.И. Ригельмана «Летописное повествование о Малой России и её народе и казаках вообще». – М.: В университетской типографии, 1847

Или какой-нибудь барбосянки из перебродившего изюма, вишни, дикой груши, яблока, сливы, тёрна, настоянной на дубовой коре, на имбире, на зверобое, на шиповнике, на боярышнике или на молодых сосновых шишках, и сдобренной ванилью или корицей. Причём, для каждого хмельного питья была строго предписана своя отдельная ёмкость. Пиво наливалось обязательно в дубовые бочки, мёд – в липовые, а горилка – только в еловые. Барбосянку можно было наливать куда попало, хоть в лошадиное корыто.
В этот летний день козаки Полтавского куреня собрались в базарной слободке на проводы. Провожали своего побратима и доброго товарища, «деда» запорожского Малка Костоглота, который жил-жил, ворога бил, а под конец своей вольной жизни решил «спасаться»6.
Обычай этот был давним, и «спасались» христовы воины с тех самых времён, когда на Сечи первые козаки состарились, а в Святой Руси появились те Божьи обители, которые могли приютить стареющих запорожцев. Любой сечевик, почувствовавший, что ослабели его руки и уже не могут нанести сабельный удар с обыкновенной точностью и силой, что глаза его стали не такими зоркими, а ноги не такими быстрыми, любой сечевик, уверившийся, что в смертельном бою он уже не помощник своим побратимам, мог объявить о своём уходе и намерении спасти свою грешную душу.
Мало их было на Сечи. За всю историю козачества и одного полного куреня не наберётся. Не в святой обители, не в молитвенном уединении и не от старческой немощи обычно умирали козаки. Воинство запорожское в самом расцвете сил и в смертельном бою отдавало Богу свои души. Но были и те, кому удавалось пережить своих товарищей и самим предать себя в руки Господа.
Полтавский курень провожал своего побратима и старшего товарища по заведённому обычаю.
Козаки собрались в одном из шинков базарной слободки за широкими столами. Кошевой атаман всего Коша Запорожского поднял первую чарку за славу и верность доброго козака Малка Костоглота, который все свои силы отдал служению во благо товарищества и в битвах за вольности запорожские себя не жалел.
Мартын Пушкарь как куренной атаман поднял вторую чарку за верного христианина Малка Костоглота, который смолоду защищал веру Христову и народ крещённый, сам в вере был твёрд и многих христовых воинов выучил.
Третью чарку поднял побратим Малка Костоглота и сам добрый козак Петро Сивый. Он поднял чарку за то, что такого кровного брата, как Малко, ни у кого в целом свете не было, нет, и не будет. И ещё за то, что жив до сих пор он, Петро Сивый, только потому, что побратим его Малко не один раз отводил от него вражеские удары, а однажды подставил свою грудь и под пулю, прикрывая товарища. И только потому стоит сейчас Петро Сивый с чаркой в руке, что есть на этом свете такой козак, как Малко Костоглот. Слава ему!
«Слава! Слава! Слава!» – ответило на это товарищество.
Четвёртую чарку поднял сам Малко Костоглот. Поднял с благодарностью всему Кошу Запорожскому и товариществу за верность и веру, за воинскую науку и дружбу такую, какой ни в одной земле и ни у одного народа не найти. И ещё благодарил старый козак Малко своих товарищей за всё, что у него было, и за всё, что у него сейчас есть.
Много ещё добрых слов говорили козаки о Малке и многократно поднимали свои чарки в его честь. Много было выпито крепкой горилки и много было съедено жареного мяса. А потом всё это было ещё и запито свежесваренным пивом и молодым майским мёдом.
После того, как всем, кто хотел сказать своё слово, такая честь была оказана, Малко Костоглот поднялся, вышел из-за стола, низко поклонился присутствующим, Сечи и Кошу, сел на подведённого коня и отправился в Пустынно-Николаевскую обитель7. В дальней дороге его вызвались сопровождать побратим Петро Сивый и все желающие, которых оказалось немало.
Число сопровождающих увеличивалось по мере того, как на отдельный воз шинкари вкатили большую бочку горилки и две бочки чуть поменьше, да бочку солёной рыбы. А на второй воз погрузили несколько мешков со свежевыпеченным хлебом да несколько бочонков мёду, да круги сыра, да Бог его знает сколько фунтов солёного сала, да целые вязанки лука, да плетёнки чеснока, и ещё что-то ароматное зелёное, и ещё что-то пахучее сверху.
Всё это богатство было закуплено у шинкарей самим Костоглотом, хранившим некоторый денежный запас именно на этот случай у тех же шинкарей. Много лет назад после удачного морского похода к турецким берегам Малко отдал добытое честному иудею на сохранение и приумножение. Отдал с наказом – не давать ему ни одной монеты целых пять лет. Если трезв будет – не давать, если пьян будет – не давать, если жив будет – не давать, как бы он ни просил. Хоть бы и убить грозился, хоть бы уже и саблю достал или нож к горлу приставил, всё одно – не давать.
Прошло с тех пор не пять, а два раза по пять лет, и вот оно – как находка какая! Хватило и на стол, и под стол, и на проводы. Да и козаки Полтавского куреня своей складчиной не обделили, а в конце ещё и шапку по кругу пустили. И не одну. Вот оно и собралось. А как же?! Хоть и грустный это праздник, но праздник! Пусть браты-товарищи выпьют вдоволь да поедят всласть. А чтобы те, кто провожать подрядился, в пути не умерли от жажды, и чтобы от голода у них животы не свело, и потребовались те два воза.
К этому отряду присоединились и братья Пушкари. До межи Самарской паланки, на территории которой и находился монастырь, им было с этой компанией по пути. Стефан Пушкарь взял с собою своего джуру и крестника Северина Пащенка.
Пьяная и сытая толпа запорожцев во главе с Малком Костоглотом весело, с песнями и танцами, прошлась по базарной слободке, щедро угощая каждого, кто встречался на их пути. На краю слободки Малко слез с коня, посмотрел на Сечь, поклонился ей, трижды перекрестился на купол сечевой церкви, обернулся к товарищам и сказал:
- Простіть мене, браття, за все, що наробив я на цьому світі.
- Бог простить, – отвечало товарищество.
- Простіть за все, чого для вас не встиг зробити, – сказал Малко.
- Бог простить, – ответили запорожцы.
- І третій раз простіть мене, браття, за все, – произнёс Малко Костоглот.
- Бог простить, – сказали товарищи.

XIX

От Микитина Рога до Самарского перевоза ехать всего-ничего, каких-то два дня. Козаки добирались неделю, останавливаясь на каждом зимовнике, задерживаясь в каждом рыбацком стане, а то и просто разбивая стоянку на берегу Днепра. Там, где ночь застала.
Ехали козаки весело, перепели множество песен, а горилки перепили столько, что больше никому и не выпить.

Го-о-омін, го-о-омін,
Гомін по діброві,
Туман поле покриває.
Гей! Туман поле,
Поле покриває,
Мати-Січ сина проводжає!
Гей, туман поле,
Поле покриває,
Мати-Січ сина проводжає!

Іди, сину,
Іди пріч од мене,
Нехай тебе Орда візьме!

Гей, мене, мамо,
Мене Орда знає
Та й у чистім полі обминає!
Гей, мене, мамо,
Мене Орда знає
Та й у чистім полі обминає!

Іди, синку,
Іди пріч од мене,
Нехай тебе Турчин візьме!

Гей, мене, мамо,
Мене Турчин знає,
Сріблом-золотом наділяє!
Гей, мене, мамо,
Мене Турчин знає,
Сріблом-золотом наділяє!

Іди, синку,
Іди пріч од мене,
Нехай тебе Ляхи візьмуть!

Гей, мене, мамо,
Мене ляхи знають,
Пивом-медом напувають!
Гей, мене, мамо,
Мене ляхи знають,
Пивом-медом напувають!

Вернись, синку,
У рідну сторонку,
Змию тобі головоньку!

Гей, мені, мамо,
Змиють рясні дощі,
А розчешуть густі терни!
Гей, мені, мамо,
Змиють рясні дощі,
А розвіють буйні вітри!

До Самары доехали не все.
Из той полусотни запорожцев, что вызвались своему побратиму в провожатые, после первой хмельной ночёвки половина осталась на месте. Кто-то утром не сумел коня заседлать, кто-то не сумел на коня сесть, а кто-то и проснуться не смог. Малко с товарищами оставили бедолагам бочонок мёду на опохмел, да пива корчагу, да рыбки солёной, да луку вязанку, да мяса вяленого, да хлебин несколько и продолжили свой путь с Богом.
То же самое повторилось и на следующее утро, так же произошло и после третьей ночёвки. И когда на четвёртый день вся компания выехала на утёс Монастырец к легендарному Ненасытцу1, осталось в ней всего семеро: сам Малко Костоглот с побратимом своим, братья Пушкари с Северином да два козака, управлявшиеся с двумя возами.
Перед козаками, передвигавшимися по высокому и обрывистому правому берегу Днепра, открылась картина, потрясающая воображение.
Ревун Ревучий, Дед-порог, Ненасытец пересекал реку по всей её неоглядной ширине от берега до берега. Днепровские воды с рёвом и стоном прорывались сквозь гранитные скалы и уступы двенадцатью валами и падали с высоты восьми сажень вниз, в водоворот, который все, кто пробовал преодолеть это препятствие, называли не иначе, как Пекло. «Попав у Пекло, буде тобі і холодно, і тепло», – говаривали бывалые запорожцы.
Они же здесь, у Ненасытца, нередко поджидали торговые суда, а случится – и целые караваны, которые пытались провести через это пекло отчаянные лоцманы. Успешно пройдя Кодакский, Сурский, Лоханский и даже Звонецкий пороги, суда упирались в коварный Ненасытец и здесь заканчивали своё плавание с оглушительным треском. Козакам-добытчикам, засевшим на пологом левом берегу Днепра, оставалось только выловить всё, что всплывало после кораблекрушения.
Северин за время четырёхдневного путешествия не проронил ни слова. Ехал молча, на стоянках молча собирал дрова, молча разводил костры, в общем веселии и бражничестве не участвовал. Малко Костоглот пытался поначалу приобщить хмурого джуру к козацкому времяпрепровождению, предлагал и песню спеть, и чарку наливал. Но Северин вежливо освобождался от пьяных объятий, уходил к воде и сидел там, на днепровском берегу, до глубокой ночи.
Ни Стефан Пушкарь, ни его брат Мартын своего подопечного не тревожили, с утешениями и разговорами в душу ему не лезли. Это радость свою козак со всем товариществом делит, а горе должен сам переживать.
Постояв на самом краю Монастырца и вволю насмотревшись на Днепр, упорно и отчаянно прорывающийся сквозь гранитные преграды, козаки повернули коней на шлях.
«Отак і ми, браття, як наш Славута2, б’ємося, б’ємося все життя, і немає цій битві ні кінця, а ні краю!» – ни к кому не обращаясь, громко сказал Стефан Пушкарь и пришпорил своего коня. Остальные пустились за ним галопом и долго скакали стремительно и вольно, оставив возы с возницами далеко позади.
Скакали, пока кони не начали всхрапывать. Спешились. Повели коней в поводу. Кони тяжело водили боками и поглядывали на своих хозяев грустными оливковыми глазами. Козаки виновато молчали.
Так добрели до того места, где одна из многочисленных малых речек под названием Мокрая Сура впадает в Днепр. Здесь решили дожидаться отставшие возы с провиантом. А когда багровое солнце коснулось горизонта, здесь же решили и заночевать. Расседлали коней, спутали им передние ноги и пустили на травы.
Вечерняя заря постепенно окрашивала степь в багряно-розовый цвет. День ещё не отошёл, а на небе уже повисла полная луна. От реки повеяло бодрящей прохладой. Козаки сняли одежды, бросили поверх сёдел и вошли в тёплую, как парное молоко, реку. Смыв пыль, пот и дневную усталость, собрали по берегу десяток больших брёвен, отобрали два поменьше и, положив комель одного из них на комель другого, обложили их хворостом и подожгли. Огонь сначала взметнулся к небу, жадно и быстро пожирая всякую дровяную мелочь, потом осел на сложенных комлях, облизывая яркими и длинными языками их лоснящуюся поверхность, и костёр начал разгораться устойчивым и ровным пламенем. Козаки обсушили у огня мускулистые, покрытые шрамами тела, надели необъятные шаровары, постелили свитки и улеглись, положив головы на сёдла.
- Ох, і добре ж тут отак лежати, – раздумчиво проговорил Малко Костоглот. – Ох і добре, та якось не зовсім.
- Так-таки, брате, – сказал Петро Сивый, – твоя правда. Добре, та не зовсім.
- Ох-хо-хо, – в тон своему старшему товарищу выдавил из себя Стефан Пушкарь. – Усе тут-таки так, та щось воно все ж таки не так.
- Еге ж, – как бы про себя, но громко сказал Мартын Пушкарь. – Гарно на цьому світі жити, та можна було б ще гарніше.
И все четверо разом посмотрели в ту сторону, откуда должны были показаться их отставшие спутники. И не так спутники, как те вожделенные возы, на которых ещё много чего осталось.
Северин, сразу сообразивший, о чём грустят его старшие товарищи, поднялся и молча пошёл к своему коню. Снял путы, накинул уздечку и, не седлая, вскочил коню на спину.
- Стефане, – приоткрыв одно веко, сказал Мартын. – А ти, часом, не знаєш, куди це твій джура зібрався?
- Не знаю, брате, – безразлично ответил Стефан.
- Ну-ну, – закрывая глаз, сказал Мартын. – І куди б я оце проти глупої ночі їхав.
- Вольному – воля, – позёвывая, сказал Костоглот. – Нехай їде.
- Так, браття, нехай їде, – сказал и Петро Сивый.
Северин тронул коня босыми пятками и поскакал в степь.
Ночная степь, освещённая лунным светом, была тиха и величественна в своём безмолвии. Высокие травы, отягощённые крупными каплями росы, источали ровное прохладное сияние, как пролитое молоко, растекавшееся вокруг и где-то там, в невидимой дали, восходившее к такому же безмолвному чёрно-синему небу, усыпанному яркими колючими звёздами. Ночной шлях, еле различимый в жемчужном разнотравье, стелился коню под ноги, плавно огибая седые, покрытые ковылём курганы, и уводил туда же, в чёрно-синюю неизвестность, к небу и к звёздам.
Северин придержал коня, прислушался. Степь, казавшаяся безмолвной во время скачки, сразу же откликнулась монотонным стрекотанием цикад, короткими и резкими криками какой-то ночной птицы, дальним и еле различимым уханьем филина и ещё миллионом разнообразных звуков, сливающихся в одну стройную, монотонную и неповторимую мелодию.
Северин свернул со шляха и направил коня к высокому кургану. По мере приближения к его вершине тр;вы, у подножия почти скрывавшие коня и всадника, становились всё ниже и, перемешавшись с ковылём, постепенно сошли на нет, уступив пространство каменистому кряжу, покрытому стелющимися растениями и мягким мхом. Выехав на вершину, Северин осмотрелся и заметил яркую вспыхивающую точку, резко выделяющуюся на фоне тёмной степи.
Определив по звёздам направление, в котором ему следовало двигаться к этой точке, он спустился с кургана и попытался проехать к ней прямо, через степь. Но травы были такими густыми, что и конь, и всадник, не сделав и десяти шагов, в них увязли и вынуждены были вернуться на шлях. Ощутив под копытами твёрдую землю, конь без понуждения пошёл быстрой рысью, и вскоре невдалеке от шляха Северин увидел слабо мерцающий отсвет от углей потухающего костра.
Северин тихо сполз с конской спины и, согнувшись, начал осторожно подбираться к кострищу. Приблизившись настолько, что начал различать неясные очертания предметов, еле-еле освещаемые рубиновыми отблесками дотлевающих углей, понял, что обычная осторожность в этот раз ни к чему.
У почти погасшего костра бок о бок стояли те самые возы, которые с таким нетерпением ждал их хозяин Малко Костоглот со своими спутниками. Под одним из них, под тем, что был ближе к кострищу, на широко расстеленной попоне так же широко раскинув руки и ноги, лежали козаки-возницы. Между их бесчувственными телами стояла большая плетёная бутыль.
Северин поднял бутыль, встряхнул. По звуку булькнувшей жидкости определил, что ёмкость была наполнена самое большее – на одну четверть. Вытащил из горлышка бутыли прошлогодний кукурузный початок, служивший затычкой, понюхал. В нос ударил резкий запах самогонного зелья. Северин крутнул головой, хмыкнул. Но делать было нечего. Надо было то, за чем ехал, довести до конца. Да и возниц нельзя так оставлять. Мало ли какая напасть может случиться? Зверья в степи много. И волки, и кабаны дикие, а то и татарва может наехать ненароком.
Взял одного козака за ноги, резко потянул на себя. Тело выползло из-под воза. Северин схватил его безжизненную руку, опять потянул на себя. Козак сел. Нагнувшись, взвалил козака на спину, забросил на полупустой воз. Сорвал охапку пахучей травы, подложил несчастному под голову. То же самое проделал и с другим козаком. Накрыл обоих попоной и начал запрягать коней, которые до этого вольно пощипывали траву рядом с возами, изредка поглядывая в сторону кострища умными глазами. Привязав оглобли заднего воза к переднему вожжами, Северин накинул уздечку своего коня на какой-то дрючок, торчащий на переднем возу справа от сидения, сел на этот воз и тронул поводья.
Обратный путь показался молодому козаку намного короче.
Луна несколько переместилась с востока на запад по своему извечному небесному пути. Её искривленный, вытянутый диск ярко светился ровным белым светом, освещая накатанный шлях. Бог знает, когда и кто проложил его вдоль днепровского берега от моря до моря. Бог знает, сколько люда оружного, торгового и богомольного прошло вдоль днепровских берегов туда и обратно. Никто не помнит и не скажет, сколько воинов сложили свои головы на этих путях и дорогах, сколько торговых караванов здесь было разграблено и сколько их сгинуло в степи и в днепровских водах, сколько людей истоптало этот шлях. Одних гнали в полон турецкий и крымский, другие шли по доброй воле в какие-то палестины к святым местам и Гробу Господню, третьи бежали, куда глаза глядят, лишь бы вырваться на степные просторы, вдохнуть полной грудью волю вольную. У каждого из тех, кто когда-либо оказывался в этих местах, передвигаясь по Днепру или по суху, была своя причина и своя кручина. Но никто не мог отвернуть в сторону и избежать того, что было ему уготовано на этом шляху или в конце пути.
Северин безучастно и отрешённо смотрел вперёд, и когда дальняя тьма в одном месте показалась ему светлее обычного, поторопил вожжами ведущую лошадь.
На берегу Суры за время Северинового отсутствия почти ничего не изменилось. Так же ярко горел сложенный при нём костёр. Козаки так же лежали на своих местах. Так же паслись поблизости стреноженные кони. Только рядом с костром тлели отложенные от него угли, вокруг углей были воткнуты аккуратно обструганные пали, а на них висели большие жирные караси, подставляя огню слегка поджаренные румяные бока.
- А от і наш молодик, – услышав приближение Северинового обоза, сказал Петро Сивый.
- З’явився, не забарився, – громко пробурчал себе в усы Малко Костоглот.
- Давай, хлопче, злізай з того клятого воза та йди вже до вечері, – оторвав голову от седла, сказал Мартын Пушкарь, когда Северин подогнал возы к месту стоянки.
- Я вже тут, – степенно ответил Северин, спрыгивая со своего сидения на землю и разминаясь. – От тільки коням ладу дам та козаків розбудити спробую.
- Коням, може, і даси ладу, а от козакам навряд чи, – подойдя к заднему возу и подняв руку одного из возниц, заметил Стефан Пушкарь. – Ні, не даси. Тут до ладу ще далеко, – убеждённо заключил Стефан, наблюдая, как выпущенная им рука безжизненно упала козаку на грудь.
- А звідкіля ж це тут риба? І так багато! – желая польстить своим старшим товарищам, удивлённо спросил Северин, давно унюхавший аппетитный запах печёных карасей и сообразивший, что козаки даром времени не теряли.
- Стефане, – обращаясь не столько к старшему Пушкарю, сколько ко всем присутствующим, сказал Малко Костоглот. – Твій джура, часом, не з Варшави. Не знає, що риба – з річки, а хліб – з поля, а здобич козацькая – з бою.
- Та годі вам уже хлопця підшпилювати. Подивіться краще на возах, чи залишилося там що-небудь, – встал на защиту своего крестника Стефан Пушкарь. – Хлопець і так розстарався, усе і всіх у цілості, слава Богу, доставив.
- Нічого, Стефане-брате, – сказал Малко. – Розумного і корчма не зіпсує, а дурня і церква не направить. Бог не без милості, козак не без долі. Нехай слухає та навчається.
Тем временем Северин выпряг и стреножил лошадей, снял с переднего воза какую-то шкуру, сложенную вчетверо, расстелил рядом с костром. Козаки быстро развязали несколько мешков и начали раскладывать их содержимое.
Горка золотистого лука, крупные головки белого, как сахар, крепкого чеснока, изумрудная петрушка и зелёно-фиолетовый базилик, копчёный красно-бело-коричневый свиной окорок, широкие куски свиного сала, усыпанные крупными кристаллами соли и, конечно же, чёрные, как сама земля, не потерявшие своего запаха ржаные хлебины появились как по мановению чьей-то невидимой щедрой руки и сами попросились в рот. Тут же появился и небольшой еловый бочонок с еловой же пробкой, залитой тёмно-коричневым сургучом.
- Боже ти мій, Боже, за що ти мене караєш? – с вожделенным стоном произнёс Петро Сивый, окинув затуманившимся взором представшее его очам изобилие. – Не пити – вмерти, і пити – вмерти. Так краще пити і вмерти!
- Ану, давай сюди, хлопче, карасів наших смажених, – прошептал Мартын Пушкарь, ласково посмотрев на Северина. – Бо у мене живіт до спини давно липне.
Северин сорвал огромный лист лопуха, росшего тут же, выложил на него пропёкшихся карасей и положил это блюдо посередине манивших к себе кушаний. Малко Костоглот выбил пробку из елового бочонка и начал разливать горилку по глиняным кружкам. Кружки эти были размером с добрый козацкий кулак. Налив в каждую по половине, неуверенно спросил:
- Чи може, браття, наливати по повній?
- По три давай, а тоді питай, – широко улыбнувшись, ответил ему Стефан.
- Козак не бик, – сказал Мартын Пушкарь, – більше відра не вип’є.
Малко долил. Потом поднял свою кружку и произнёс:
- Будемо, браття, живі, щоб у наших ворогів повитягувало жили. А як від спраги будуть вмирати, то щоб у них у горлі пір’я поросло.
Козаки согласно кивнули головами, сдвинули кружки, поднесли ко рту и опрокинули. И ни одна капля не пролилась мимо. Через мгновение от большой кучи карасей остались одни хребты.
Малко Костоглот, обглодав рыбью голову и бросив остатки в огонь, налил опять.
- Отак воно вже добріше, і жити, і дихати стало веселіше. – Сказал он, поднимая свою кружку. – Вип’ємо іще раз по повній, щоби вік наш був довгий!
Козаки снова опрокинули кружки в рот и налегли на закуски, отрезая по внушительному куску хлеба от большого каравая, накладывая на хлеб по куску сала, размером и толщиной с добрую ладонь, и пережёвывая это козацкое кушанье с чесноком и луком, петрушкой, укропом и базиликом.
- А що, браття? – в третий раз разлил горилку по кружкам Малко Костоглот. – Якби не оця бражка, було б нам зараз дуже тяжко. Якби не сивуха, загинув би козак як муха! – И громко, почти во всё горло выкрикнул. – Будьмо!
- Будьмо, браття! – отозвался Стефан Пушкарь.
- А Січі, ненці нашій, слава! – сказал Мартын Пушкарь.
- Слава! Слава! Слава! – повторили все разом.
После третьего возлияния пришла пора и свиному окороку. Козаки нарез;ли пахучее мясо тонкими ломтями и, не торопясь, отправляли в рот. Раздумчиво пережёвывая нежное кушанье, Петро Сивый пробурчал:
- Добре, браття, добре. От тільки клята комашня3 заїдати починає. І звідки вона береться кров нашу пити?
- Та звідти ж, звідки і вся інша нечисть, – авторитетно ответил своему побратиму Малко Костоглот. – Звідти ж, звідки і жиди, і ляхи, і навіть москалі. Уся нечисть – від нечистого4. Усі нашу кров п’ють.
- Що татарва і турчини сатаною породжені – це так, згоден, – сказал Петро Сивый. – І ляхи, можливо, від нього ж. А от щодо кацапів? Вони ж однієї віри з нами. Як це може бути? У нашу церкву ходять і нашому Господу моляться.
- Не знаєш, чим кацап від нас відрізняється? То який же ти, Петрусю, козак?! – искренне удивился Малко Костоглот. – Я тобі розповім. Слухай.
Якось захотів сатана створити собі подібного. Узяв величезного казана, заварив у ньому смоли по самі края, накидав у ту смолу всякого свого сатанинського зілля і роздув під тим казаном велике багаття. Варив, варив, потім покуштував. «Ні. Не доварив! – каже сам собі. – Щось воно не пойми що, і слизьке, і хитре. Мабуть, жид». І вистрибнув із казана жид.
А сатана покликав чортів і наказав їм варити далі. Варили вони, варили. Прийшов сатана, покуштував. «Щось воно круте, кріпке та зле. Мабуть, лях». І вистрибнув із казана лях.
А сатана наказав чортам варити далі. Сам спати ліг. Варять вони варять, сатана спить. Вони варять, а він спить. Нарешті прокинувся, покуштував. Переварили. «Щось воно круте – не круте, м’яке – не м’яке, слизьке – не слизьке. Чорти знають, що воно таке вийшло». Цапнув сатана те, що в казані зварилося, за вуха, і викинув геть. Звідтіля і кацапи.
Так воно і повелося, що жиди слизькі та хитріші за чорта, бо сам сатана їх зварив. Ляхи злі й лихі, як чорти, бо чортами зварені. А кацапи і лихі, і хитрі, і злі, бо у тому ж самому казані варилися. А ледачі тому, що чорти їх переварили.
Слушатели, внимательно внимавшие Костоглоту, улыбнулись и покрутили головами.
- Ото збрехав так збрехав, – сказал Петро Сивый.
- Тобі вже і брехня не така, брате, то збреши краще, – ответил Костоглот.
- А козаки, вони ж як, вони звідки? – нетерпеливо спросил Северин, открывши рот, слушавший эту байку старшего товарища.
- Тю на тебе, хлопче. Ти точно з Варшави, – сказал Малко Костоглот. – Так козаків там і не могло аж ніяк бути. Бо козаки – від Бога.
- А комарі, справді, надоїдають, – сказал Стефан Пушкарь, обмахиваясь длинной полынной ветвью. – Давайте, браття, ставити намет та влаштовуватися на ніч. А ти, Северине, потурбуйся про тих, що на возі. Бо до ранку із них комашня всю кров вип’є.
- А це кому залишаємо? – спросил Петро Сивый, указывая на еловый бочонок. – Бідному сироті на сльози? Чи як?
Козаки согласились, что оставлять горилку недопитой – грех.
Выпили ещё по кружке. Закусили. И ещё выпили. И закусили. И ещё раз выпили. И пожевали, совсем нехотя.
Стефан Пушкарь молча поднялся, подошёл к возу, сбросил увесистый и объёмный, как бревно, свёрток. Развернул и начал ставить палатку, сшитую из тонко выделанных телячьих шкур. Брат Мартын подошёл ему в помощь.
Северин, не пивший ни капли, вытащил из ножен свою саблю, накосил целый сноп полыни, кусты которой в великом множестве росли вокруг и были в рост человека каждый. Принёс этот сноп к возам, оборвал с верхушек полынный цвет и семя, растёр в какой-то бадье и залил оставшейся горилкой. Козаки натёрли тела этой растиркой, бросили в палатку, поставленную братьями Пушкарями, полснопа полыни и туда же внесли сильно дымящую головню. Оставшуюся полынь Северин навалил на козаков, что спали мертвецким сном на возу.
- Добраніч, браття, – сказал Мартын Пушкарь. – І з завтрашнього ранку – ні краплі.
- Зарікалася кума до кума не залицятися, – сказал на это Малко Костоглот.
- Хто у нас перший сторожує? – широко зевая, спросил Стефан. – Мабуть той, хто горілку не пив?
- Та ото ж, – глубокомысленно сказал Петро Сивый. – Хто не п’є, той і щасливий. І нині, і прісно, и во віки віків.
Северин, подхватив подмышку заряженное ружьё, пошёл к костру. Трое козаков, выбросив дымящуюся головню, скрылись в палатке. Стефан Пушкарь пробурчал: «І чого це влітку я буду кудись лізти. Там же дихати не можна», – забрался на передний воз и укутался в какую-то шкуру.
Вскоре богатырский храп огласил степь, тревожа её ночных обитателей и отпугивая дикого зверя. Северин, заменив верхнее, почти прогоревшее бревно новым, предался своим невесёлым думам.


XX

Много вражьей и русской крови пролилось на украинных землях Речи Посполитой с тех пор. Много её растворилось в буйных водах старого, как мир, Днепра. За те пять лет, что прошли с того июньского дня, как Северин Пащенок выехал из Коша Запорожского, много испытаний выпало на его долю. По многим военным шляхам, дорогам и тропам пришлось ему пройти прежде, чем они вывели его на берег Южного Буга, к Виннице.
Стоя на берегу реки, Северин нащупал на груди заветный мешочек с заветным пеплом, все эти пять лет служивший ему оберегом и напоминанием о сыновнем долге. Все эти пять лет носил он этот холщовый мешочек на своей шее. Носил рядом со своим крестильным крестиком, рядом с сердцем. Носил, как постоянное напоминание о тех горестных событиях, что ввергли его в пучину войны и сделали эту войну его личной войной.
Стоя на левом берегу Буга, Северин вспомнил, как прощались козаки на Самарском перевозе, и Малко Костоглот со своим побратимом отправились дальше – вдоль речки Самара1 к монастырю козацкому. Свои грехи замаливать и о побратимах молиться. Как он, Северин, уговорил своего крёстного всё же отпустить его в Полтаву, когда остановились они, уже втроём, на ночёвку на Мишурином Роге, как раз напротив того места, где Ворскла2 впадает в Днепр. Помнил, как не хотел крёстный отпускать его, одного, неизвестно зачем и неизвестно куда. И как, уступив настойчивым просьбам крестника и молчаливому согласию брата своего, в конце концов плюнул в сердцах и сказал: «Бачу, синку, не розум у тобі говорить і не розум тебе веде, а мука сердешна. Ну, що ж, паняй, вгамовуй свою муку. І Христос нею мучився, доки не заспокоївся на своєму хресті і не вознісся до Батька свого. Їдь із миром та повертайся у спокої. Хоча – який у цьому світі спокій? А я тебе навчив, чому міг».
Помнил Северин, как уже под Кобеляками3 встретил он людей, бегущих из родной Полтавы. Согбенные от невидимой тяжести спины, понурые головы, опущенные руки, чёрные от горя лица.
- Добрий день, люди добрі.
- Та який же він добрий, коли скрізь одне горе.
- Куди йдете?
- Хто його знає, куди. Та подалі звідси.
- Від кого ж тікаєте?
- Від Яреми. Від горя.
Помнил, как верстах в пяти от Полтавы увидел толпу селян. Вооружены косами, вилами, топорами, дубинами. Глаза горят, руки чешутся – крови жаждут. Северин подъехал.
- Добрий день, шановні.
- І тобі доброго дня, хлопче.
- Що у рідній Полтаві чути?
- А що там чути? Горе по тій Полтаві ходить по згарищах та по похоронах. І у селах навколишніх так само. От ми й біжимо.
- Від горя?
- Ні, хлопче. Хіба ж від горя втечеш? Біжимо до Кривоноса4. Він людей збирає. На Ярему.
Стоя на берегу Южного Буга и наблюдая за спорой и сноровистой работой плотников, наводящих переправу, Северин Пащенок вспоминал, как, беспрепятственно проехав южную заставу, направился к Мазуровой балке и въехал на родное подворье.
Обширный двор, раньше так радовавший глаз изумрудным травяным покрытием, теперь был чёрным.
Чёрный, полуразрушенный, полусгоревший колодец.
Обуглившиеся развалины мастерских и конюшен.
Чёрная, сожжённая мельница.
Как будто какая-то огромная и злобная ночная птица вдруг махнула своим крылом, и всё, что было мило и дорого сердцу, враз обратилось в пепел.
Счастье вспорхнуло в безоблачную синюю высь и упало с той немыслимой высоты горем горьким на душу.
Северин подъехал к тому месту, где совсем недавно стоял его родной дом. Перед сгоревшим крыльцом валялись обуглившиеся остатки какого-то воза. Аккуратно объезжая их, среди деревянных огарков Северин заметил полотно селянской косы.
Дома не было. Посреди уцелевшего каменного фундамента торчала высокая чёрная труба. Северин сошёл с коня, прошёлся по родному пепелищу. Достал носовой платок, наклонился, загрёб горсть чёрного пепла, завязал в платок, поцеловал.
- Северине, це ти, дитятко? – услышал он тихий жалостливый голос.
Обернулся. У остатков сгоревшего воза стояла дородная, крепкая на вид женщина. Чёрный платок, чёрное платье. Присмотрелся и не сразу узнал ключницу Степаниду.
- Так, тіточко. Я.
- От бачиш, як воно у нас тут тепер.
- Бачу, тіточко, бачу. А де ж мої батько й мати?
- Хочеш привітатися? Підемо, дитятко, покажу. Тільки спочатку візьми оту косу.
- Нащо вона мені, тіточко?
- Потім, дитятко, потім, – сказала Степанида.
Северин расстегнул рубаху, положил платок с пеплом за пазуху, наклонился, поднял закопчённое полотно, подвязал к суме перемётной. Потом взял под уздцы коня и побрёл за женщиной.
Выйдя из сгоревших ворот, Северин и его провожатая оказались на широкой улице, вдоль которой по обеим её сторонам стояли отцовские лавки. Странно было видеть их распахнутые настежь двери, разложенный товар, толпящихся покупателей.
- Хто тепер тут хазяйнує, тіточко? – машинально спросил Северин.
- А хто зна, – ответила женщина. – Я сюди давно не заходила. З того самого дня і не ходила сюди. Мабуть, хтось із Яремчиних. Знайшов кат5, кому хазяйнувати.
- А що ж наші люди?
- Та нічого. Люди як люди. Мовчать і працюють. Працюють і мовчать.
- А війт полтавський? А бурмістри та інші ратушні?
- Вони теж мовчать. І живуть собі, як і раніше жили.
Дальше Северин шёл за Степанидой молча. Встречные, завидев их, останавливались на обочинах и долго смотрели вслед.
Так они прошли одну улицу, вторую, свернули на третью и вышли к городскому кладбищу. Пройдя мимо многочисленных старых и свеженасыпанных могил в самый дальний его конец, оказались у недавно насыпанного, но уже просевшего безымянного холмика.
- Отут вони і лежать сердешні. Обоє, – вздохнув, сказала Степанида. – Здоровкайся.
Северин подошёл к холмику, низко поклонился. Долго молчал. Потом спросил:
- Хто ж їх поховав?
- Я й поховала, більше нікому було, – ответила Степанида. – Хоча, і ховати було нічого.
- Нічого, нікому, – тяжко выдохнул Северин. – Нічого… Як це – нічого?
И только сейчас понял, что холмик был один.
- Скажіть мені, тіточко. То вони тут?
- Тут, дитятко, тут. Де ж їм бути, – печально сказала Степанида. – Усе, що знайшла, усе тут. Спалили їх. Батько твій відбивався отією косою, що ти взяв. Так його застрелили.
При этих словах бедная женщина утёрла слёзы.
- Застрелили, й закинули в хату, – продолжила свой рассказ Степанида. – А матінка твоя, як це побачила, так пішла в хату і більше не вийшла. Вирішила, мабуть, разом з ним предстати перед очима Господа нашого. А тоді яремівці хату запалили. Отак вони обидва й згоріли. Він мертвим згорів, а вона ж, бідолашна – живою. А я вже потім, на другий день туди повернулася. Зібрала, що знайшла. А там самі кісточки були погорілі. Зібрала, у холстину кісточки і голови їхні завернула та й поховала по-християнські. Одне у них життя було, і могилка одна на двох.
Помнил Северин, как закипела в нём кровь от нахлынувшего вдруг отчаяния и злобы, как схватился он за саблю. Помнил и клятву, данную тут же, на родительской могиле. «Скільки жити буду, стільки і рубати їх буду. А Ярему – живого спалю! І жінку його, і дітей його. Клянуся Вам, батько! І Вам, мамо, клянуся! Перед Господом Богом на могилі вашій!»
Много людской крови он пролил с тех пор. Много пролитой им крови поглотила родная земля. Ох, много. А огонь в душе своей так и не погасил. Горел этот огонь, раскаляя добела память, испепеляя разум и обжигая сердце.
Северин стоял на берегу Южного Буга и нетерпеливо ждал того часа, когда он со своими козаками сможет, наконец, перейти эту реку и устремиться дальше. Туда, где Винница, туда, где Бар, Збараж, Вишневец. Туда, где самый ненавистный враг его. Туда, где Ярема.
Пять лет он, Северин Пащенок, рубит, режет и бьёт, уничтожая всё живое вокруг себя. Пять лет он выжигает хутора и сёла, разоряет местечки и рушит города. Пять лет он ищет встречи с самым главным своим врагом и катом своих родителей. С Яремой.
Тогда, после того, как побывал на отчей могиле, в тот же день выехал на Лубны. Думал как-то затаиться в городе и ждать удобного момента, чтобы подстеречь своего кровного врага. Но не вышло. Перед самым его появлением в Лубнах выехал Вишневецкий на Правобережье, в Чигирин. И Северин тут же отправился за ним вдогонку.
Но опоздал и туда. Только Северин появился в Чигирине и начал расспрашивать о том, как ему попасть к князю Вишневецкому по срочному делу, как услышал, что нет князя в городе. Три дня гостил у чигиринского старосты, а вчера уехал. Куда? – Люди говорят, в Бар, или в Збараж. А может, ещё куда?
Выехал Северин из Чигирина на Бар и через два дня в лесу под Лисянкой встретил вооружённую ватагу. На лесной дороге ватажники появились неожиданно, как из-под земли выросли, обступили, спросили, куда молодик путь держит. Северин ответил, что едет он по своим делам, в чужие не вмешивается и задерживать себя никому не позволит.
На что старший ватаги, которого все его люди называли Вовчуром, угрюмо заметил, что каждый, кто появляется в этом лесу, должен предстать перед паном полковником и рассказать, что он за человек, куда направляется и по каким таким делам. Потому что много всякого люда бродит по лисянским лесам, и кто знает, не Яремин ли он лазутчик, и не плачет ли по нему крепкий сук и петля пеньковая.
Так Северин попал к Максиму Кривоносу.
Лисянский полковник, обстоятельно расспросив молодца о том, кто он, что ищет в этих местах и у кого состоит на службе, полученными ответами остался доволен.
- Кого Ярема скривдив, і хто кривдникові хоче віддячити, той нам товариш, – сказал Кривонос. – І хрещеного батька твого, і брата його Мартина знаю. Були вони не так давно у чигиринського сотника в Суботові. Добрі козаки. І, неначе, не дурні. А от чого вони до нього приїхали? Бумажки писати? Короля, сенат та шляхту вмовляти?! Але хіба ж катів умовиш? Та нізащо. А от коли ката вб’єш – це вже діло, це вже по-нашому, по-козацьки.
- А Ви, пане полковнику, звідки знаєте, щ; вони писали? – спросил Северин.
- Так і я там був, – задумчиво сказал Кривонос. – І я, і Нечай Данило, і Богун Іван, і ще деякі товариші наші давні. Не писульки складати треба, а ворога нищіти. А Хмелю – аби писати. Писака.
- Люди кажуть, Ви на Ярему військо збираєте? – Северин попробовал расспросить о главном.
- На Ярему? Та ні. Ярема кат із катів. Та справа не тільки в ньому. Одного Ярему вб’єш, інший з’явиться. Тут інакше треба. Усім козацтвом, усім людом навалитися і стерти їх з землі нашої, як і не було. Та це не просто, дуже не просто.
- А я хочу Ярему вбити, – сказал Северин.
Максим Кривонос внимательно посмотрел на юношу. И очень серьёзно сказал:
- Якщо хочеш убити – вб’єш.
Воспоминания Северина прервали победные крики, доносившиеся с реки:
«Гей, козаки! Довго берег топтати будете?! Давайте до нас, на острів». Это кричали плотники, доведшие переправу через Буг до острова Кемпа. Северин взял своего коня под уздцы и первым прошёл по крепкому, на совесть сработанному широкому настилу. За ним двинулись козаки его сотни. А за козаками вереницей потянулись селяне, перенося на остров заготовленные сваи, распилы и толстые, широкие и длинные доски.
Когда Северин ступил на остров, передовой отряд плотников-селян уже вбивал дубовые сваи в речное дно с противоположной стороны. Отсюда были видны земляные валы и монастырские муры. Но Северин не задерживал на них своего взгляда. Он смотрел дальше и дальше. Казалось, он пытался заглянуть за горизонт и разглядеть в том, невидимом отсюда далёком пространстве, своего главного и такого ненавистному ему врага – Ярему.
Северин опять взглянул на стены винницкого монастыря. Они напомнили ему другой, далёкий город.
Лубны.
После славных побед под Жёлтыми Водами и под Корсунью, одержанных повстанческим войском в апреле – мае 1648 года, на левом берегу Днепра стали появляться отдельные козацкие отряды. Их появление встревожило шляхетские гарнизоны городов, расположенных на территории Вишневеччины. К козакам присоединялись селянские ватаги. Эти козацко-селянские отряды промышляли в окрестностях больших городов и захватывали пограничные местечки. Большинство местного населения, мирные мещане и селяне, не принимали ничью сторону. До поры. Выжидали. Но передвижение по шляхам и дорогам стало небезопасным. В каждом местечке ожидали нападения повстанцев. В каждом селе и на каждом хуторе ждали разбойного наезда. Атмосфера всеобщего страха становилась всё плотнее.
И когда в начале июня по городам и весям пограничья пронеслось известие о том, что на Вишневеччину идёт сам Кривонос, князь Иеремия созвал своих приближённых на совет в Лубенский замок.
Иеремия понимал, что его пусть немалое и пускай очень хорошо выученное войско не сможет противостоять той разъярённой хлопской стихии, которая с неумолимостью степного смерча надвигалась на его мир. На западе, совсем рядом, буквально за Днепром стоял Хмельницкий со всем своим победоносным войском. С северо-запада надвигался Кривонос со своими головорезами. Лубны окружали местные повстанческие банды. В такой ситуации оставаться в городе было неразумно. Разве что на заклание. На кровавую потеху схизматикам.
Поэтому князь Иеремия построил весь совет на одном коротком приказе: всем уходить на Волынь.
Прямой путь на запад отрезан, значит, надо уходить на север, на Черниговщину, пока ещё не затронутую восстанием. Оттуда повернуть на Любеч и, переправившись через Днепр, уйти на Ровенщину. А там и маетки родовые, и Варшава недалеко. Всем, кто присутствовал на совете, такой план понравился. Особенно тем, что кровопролитных столкновений с повстанцами на этом маршруте не предвиделось.
Но князь Иеремия тут же озадачил воодушевившихся было подданных. Придётся продираться через густые леса, переправляться через Десну, а потом и через Днепр, и через Припять, Случь и Горынь. Придётся преодолеть припятские и полесские топи и пройти ни много, ни мало около восьмисот вёрст. Поэтому – никаких тяжёлых обозов, никакого скарба. Брать с собой только самое необходимое: ядра, порох, пушки, продовольствие, фураж. Княжеский двор выступает завтра утром.
На этом князь Иеремия совет закрыл. И начал готовиться к походу. Приготовления состояли в том, чтобы укрыть в подземельях Лубенского замка фамильные ценности, золотую и серебряную посуду, картины, скульптуры – всё, что было дорого сердцу Вишневецкого и роду его. И всё это было надёжно спрятано, ушло под землю.6
Рано утром княжеский двор выступил из замковых ворот. Оставив в городе сильный двухтысячный гарнизон и наказав коменданту обороняться до последнего защитника, князь на Лубнах и Вишневце во главе шеститысячного войска покинул Лубны. Как потом оказалось – покинул навсегда.
А ровно через три дня к оставленным Лубнам осторожно приблизился один из передовых отрядов Максима Кривоноса. Возглавлял отряд всё тот же Вовчур, который за прошедшие два года из разбойничьего атамана превратился в козацкого сотника и добавил к своему лесному прозвищу фамилию Лысенко. Новоиспечённый Вовчур Лысенко был обрит, опрятно одет, имел дорогое оружие, на коне сидел прямо, по земле ходил степенно, на мир смотрел грозно. В составе этого отряда был и Северин, приставленный к Вовчуру самим Кривоносом. За козацким порядком следить и, при необходимости, держать в повиновении разбойную селянскую вольницу.
Северин за те два года, которые он провёл в Лисянском полку, возмужал и стал настоящим воякой. Не раз он благодарил Бога и крёстного отца своего за ту науку, которой его сподобили. Уроки Стефана Пушкаря помогали ему выжить и утвердиться в непростом козацком бытии. А запорожская выучка подняла его в глазах разношёрстного Кривоносова воинства не по летам.
Благодарен он был и новому своему наставнику, Максиму Кривоносу. Следуя его советам: «Себе не жалій! Побачив ляха – вбий! Зустрів жида – вбий! Із своїм перевертнем зустрівся – зітри на порох!», – Северин во многочисленных боевых столкновениях, в которых ему довелось побывать, не жалел ни себя, ни противника. Лютая ненависть и жажда мести, которые он испытывал к Яреме, за два года распространилась на всех и на всё, что было или могло быть причастно к этому имени. Северин ненавидел Вишневецких, их семью, их род, их друзей и знакомых, их жолнёров, дворовых, селян и мещан. Все они, вся Вишневеччина, вся Польша, вся Речь Посполитая были виноваты в том горе, которое лютым зверем терзало душу и превращало Северина в такого же зверя.
И вот сейчас, стоя на острове Кемпа напротив Винницы и вспоминая то, казалось бы, такое недавнее время, он видел совсем другой город.
Когда отряд Вовчура Лысенко подобрался к Лубнам и начал изучать возможные пути подходов к стенам и воротам, город уже ощетинился пушками и готовился принять смертный бой.
И бой этот последовал незамедлительно.
На следующий день, 9 июня 1648 года, Лубны были окружены пятнадцатитысячным войском Максима Кривоноса и взяты штурмом. Отчаянное сопротивление, оказанное городским гарнизоном и многочисленными шляхтичами, не успевшими уйти с князем Иеремией или не захотевшими расстаться со своим добром, распалили восставших. Людей резали тысячами, не отличая оружных от неоружных. Резали взрослых и детей, мужчин и женщин, стариков и воинов. Резали католиков и протестантов, иудеев, мусульман и православных. Монахов-бернардинцев, так и не покинувших лубенский кляштор7, загнали в трапезную и тут же побили дубинами. Тех поодиноких лубенских мещан, кому посчастливилось спастись в этой бойне, заставили собрать трупы и забросать ими крепостные рвы. А потом туда же сбросили и их. На мольбы о пощаде не обращали внимания. Приказ Кривоноса: «Яремин – значит в ров», – исполнили в точности. Опьянённая лёгкой кровью толпа, повыбив всех от мала до велика, разграбив и предав огню город, на этом не успокоилась. Лубенский замок, это «земное небо» со всеми его красотами, был взорван, и развалины сравняли с землёй.
Кровавый пир победителей длился до утра. И первым бражником на этом пире был он, Северин Пащенок.
Войдя в город, Северин вложил саблю в ножны и взялся за отцовскую косу, мастерски и надёжно приделанную к длинному древку лисянскими полковыми кузнецами. Приделанную, как и положено – полотном вверх. И покосил же он той косой! Не сомневаясь, ни на кого не глядя, никого не жалея. И когда утром предстал перед Максимом Кривоносом, тот, при виде сплошь красно-бурой и тяжёлой от крови Севериновой одежды, только изумлённо присвистнул:
- Оце так-так! Оце попрацював наш молодик. Перепочинь, хлопче, бо, не дай Боже, зомлієш.
- Відпочину, пане полковнику, як Ярему вб’ю! – хрипло ответил Северин.
- Дивись, не захмелій від отієї крові, що на тобі. Кров п’яна, вона мозок вибити може, навіть скоріше, ніж горілка, – сказал Кривонос.
- Я горілки не п’ю, – еле ворочая деревянным языком, ответил Северин. – А від крові, Богом проклятої, не захмелію.
- Добре, хлопче, якщо воно так. Та хто знає, як воно буде, – задумчиво сказал Кривонос. – Але я не про це. Бачиш, немає тут ворога нашого. Утік – то треба доганяти. От я й кажу, отямуйся, давай собі ладу. Мені на тебе дивитися страшно, а як людям? А нам треба виступати звідси. День перепочинемо, ніч поспимо, а завтра далі – за Яремою.
Северин, всё так же еле ворочая языком, спросил:
- Скажіть мені, пане полковнику, чому Ви так Ярему не любите? Що Вам він зробив?
Кривонос дёрнул бритой головой и ответил:
- Та вже зробив. І зроблене йому не забудеться і не минеться8.
Получив такой ответ, Северин не стал настаивать на дальнейшем разъяснении. Будет ещё время для разговоров. Вся жизнь впереди.
Теперь-то, стоя на небольшом острове посередине старой русской реки, Северин понимал, как он тогда ошибался.
К вечеру того же дня в стан Кривоноса прибыли посланники от Гетмана Хмельницкого. Гетман сообщал, что Лисянский полк отныне будет именоваться Черкасским полком, и требовал, чтобы Кривонос вернулся на Правобережье и двинулся впереди всего козацкого войска на Подолье.
Собрав полковую старшину, Максим Кривонос огласил наказ козацкого Гетмана и приказал готовиться к походу за Днепр.
Северин, услыхав эту новость, обратился к новоиспечённому черкасскому полковнику за разрешением сформировать отдельный отряд для преследования Вишневецкого.
Кривонос обдумывал это предложение недолго.
- Що ж, хлопче, це діло. Бери всіх, хто захоче Ярему доганяти. І я б з тобою пішов, та Хмель вигадав казна що – на Поділля йти. Якого біса ми на тому Поділлі зараз не бачили. У себе б упоратися. На Черкащині, на Київщині, на Чернігівщині. А вже потім і далі можна. Хоча б і на саму Варшаву.
- Так я можу за Яремою йти? – нетерпеливо спросил Северин.
- А чого ж ні. Я вже сказав – іди з Богом.
Слух о формировании отдельного отряда, который будет преследовать Ярему, мигом распространился среди восставших, и к Северину начали подходить люди, да не по отдельности, а целыми ватагами. Много люда православного хотело поквитаться со своим обидчиком, многие жаждали справедливого мщения. И людей этих не смущала молодость их предводителя. Если Кривонос ему доверил это дело, значит, так тому и быть.
Утром, к тому времени, когда надо было выступать, вокруг Северина Пащенка собралось много народа, и селян, и козаков. Максим Кривонос, осмотрев это разношёрстное воинство, одобрительно сказал:
- Дивися, хлопче, скільки людей цьому катюзі смерті бажають. Тисячі півтори, якщо не дві. А ти запитуєш, що він мені зробив.
Довірилися тобі люди – то міг би і повести. Але ти ж у нас ще дуже молодий. Вісімнадцяти не маєш. А так не можна. Не по-козацьки9. Та і Ярема небезпечніший за вовка, хитріший за лиса, неначе три чорти збирали, а четвертий натоптував. Тому дам я тобі ще сотню Вовчура. Він вас поведе, а ти, як і завжди, при ньому будеш. І пам’ятай – береженого Бог береже, а скаженого і Мати Божа не спасе. Усе. Іди!
Помнил Северин, как целый месяц гонялся его отряд за Яремой. Как шли они за ним след в след. Как по пути присоединялись к Вовчуру восставшие селяне. Из-под Лубен они ушли, насчитывая у себя около двух тысяч душ, а уже за Черниговом их было пять тысяч. И дальше – всё больше и больше к ним прибивалось охотников.
Помнил, как несколько раз казалось, что вот он, пришёл конец этому гону, окружён Ярема и подеться ему некуда. И каждый раз оказывалось, что победу праздновать рано. Сразу за Черниговом, в междуречье Десны и Днепра, совсем было захватили Ярему. Козаки и селяне налетели на вражий обоз, как коршуны на мышиное кубло. Но Вишневецкий организовал оборону по-козацки, окружил свой стан возами и отбивал все атаки до глубокой ночи. А ночью внезапным ударом опрокинул селянские заслоны, вырвался и ушёл в коростеньские леса.
В коростеньских лесах при переправе через речку Уж снова настигли лубенского беглеца, заранее поставили заслоны, выслав наперёд, за речку, четыре селянских отряда по тысяче человек в каждом. Перекрыли все возможные пути к отступлению. Налетели на переправу в лоб, покрошили всех, кого застали. И тут же оказалось, что перебили только многочисленную дворню князя, ряженую в шляхтичей. А сам Ярема с основными силами ушёл ещё накануне нападения. На Звягель10. И опять тёмной ночью ушёл. Как волк.
Под Звягелем отряд Вовчура соединился с войском Кривоноса, подошедшим сюда же. Но штурмовать город сразу не было никакой возможности. Он был окружён беженцами. От самых Лубен к Вишневецкому, предполагавшему пройти по намеченному маршруту как можно быстрее, толпами сбегались жители окрестных земель, спасавшиеся от восставших. Шляхтичи польские, литовские и украинные, католики и униаты, протестанты и православные, селяне, мещане и даже некоторые реестровые, – все, кого внезапно накрыла первая волна Хмельниччины, спешили уйти под защиту князя Иеремии. Бежали к нему, наслушавшись от таких же несчастных о тех страшных муках, которым козаки Кривоноса предавали оставшихся. Слухи о Лубенском погроме, быстро перекинувшиеся с левого берега Днепра на правый, ежечасно дополнялись с появлением каждого нового отряда беженцев.
- Вы слышали, шановный пан, что в Кагарлыке11 лайдаки с живого ксендза кожу содрали, а тело потом выкинули псам? – говорил один украинный шляхтич другому, тем самым собирая вокруг себя толпу любопытных.
- Нет, милостивый мой пан, ещё не слышал, – отвечал на это собеседник. – Но, ей Богу, знаю, что в Житомире детей, ещё не родившихся, из материнского чрева доставали и тоже псам скармливали.
- Это уже не новость, – встревал в их разговор третий. – Вот в Бердичеве12 только вчера всем мещанам порубили руки и ноги, бросили калек на дорогу и возами по ним, возами.
- А в Чорнобилі13 що накоїли? Подумати страшно, не те що сказати, – распалял страхи ещё один любитель ужасных историй. – Зігнали людей и заставили копати ями. Покидали туди всіх жінок і дітей. А потім роздали батькам та синам мушкеты і наказали стріляти один в одного.
- И что ваш Чернобыль? У нас в Овруче14, – скромно вмешивался в разговор проходивший мимо старый иудей в вылинявшей кип;15, – так на всём свете не осталось такого способа, как убить человека, какой бы они не попробовали на бедных евреях.
И не стал рассказывать, пошёл дальше.
Окружавшие Звягель беженцы, завидев подходившее козацкое войско, в панике ринулись кто куда. Многочисленные толпы обезумевших от страха людей, давя друг друга, двинулись к городским воротам. Не менее многочисленные толпы, бросая имущество и стараясь как можно быстрее обойти город, уходили на Ровно, на Ладыжин и Винницу. Лавинообразный поток из человеческих тел, лошадей, карет, возов и бричек устремился на запад, поднимая гигантские столпы пыли и оставляя за собою только вытоптанную до черноты землю.
Козацко-селянская масса, крича, гогоча и гикая, заполнила оставленное пространство и, подкатившись к городу, разбилась на три потока, всё и вся сметающих на своём пути. Козаки и вооружённые селяне, надвигавшиеся на город по центру, вдавили людей в узкий проём каменных ворот и растеклись по улочкам Звягеля, творя свой скорый суд и расправу. Левое и правое крылья козацкого войска, обтекая город с двух его сторон, хлынули на беженцев разъярённой лавой, подмяли под себя и покатились дальше. Ладыжин, Бершадь, Тульчин, Винница, потом Немиров и Махновка16, Полонное и Константинов17.
25 июля 1648 года пал Бар.
Всё Подолье и б;льшая часть Волыни контролировались Кривоносом. Состав его воинства по численности намного превысил количество тех, кто шёл за отставшим от него Хмельницким. Кривоноса называли вождём и всё чаще и чаще называли Гетманом.
Польское войско отступило к Збаражу.
Кривонос поручил своим полковникам и атаманам селянских ватаг очистить территорию от иудеев и католиков. Что и было исполнено с козацкой тщательностью и лютью.
Вишневецкий писал Адаму Киселю, киевскому каштеляну и сенатору, что он лучше умрёт, нежели дозволит этому «поганству и гультяйству пановать в его землях». И требовал от своих подчинённых такой же люти и тщательности по отношению к козакам и всем прочим лайдакам.
В ситуации бескоролевья, наступившего после смерти Владислава IV, польский сенат через того же Адама Киселя обратился к Гетману Хмельницкому с предложением о заключении перемирия. Хмельницкий с предложением лукаво согласился и двинул свои войска на Львов.
Козаки Кривоноса зачищали территорию. Вишневецкий, где только мог, уничтожал козаков. Хмельницкий писал польским комиссарам, назначенным для переговоров, что он не приказывал Кривоносу захватывать города и местечки и вообще вступать в бой с коронным войском. Адам Кисель и комиссары отвечали, что князь Иеремия лютует по своеволию, не подчиняясь сенату.
Северин рьяно исполнял приказы Кривоноса и охотился за Яремой.


XXI

Между тем ситуация на захваченных козаками землях развивалась стремительно и непонятно.
Почему Гетман, наголову разбивший карательный отряд поляков под Жёлтыми Водами, а потом и регулярное коронное войско под Корсунью, обосновался в Чигирине и не спешил выступать оттуда? Почему Кривонос один вынужден был освобождать Подолье и биться с Яремой? Почему тот же Кривонос не спешил соединиться с войском Гетмана, выступившим, наконец-то, в освободительный поход?
Почему под Пилявцами долгожданное войско, прибывшее с Гетманом, отаборилось отдельно от Кривоносова воинства? Ярему тогда разбили. Панство шляхетное бежало один впереди другого. Многих побили, много ясыря татарам отдали. Но сам Ярема опять вывернулся, ушёл на Львов. И здесь не задержался – передал командование генералу коронной артиллерии Арцишевскому1, отступил в Замостье и там укрепился.
Почему, наконец, когда козаки Кривоноса отвели от города воду и захватили Высокий Замок2, что значило падение Львова, Хмельницкий приказал отойти? И только под давлением таких авторитетных полковников, как Нечай, Богун и сам Кривонос, Гетман двинулся на Замостье.
Эти вопросы Северин задавал себе постоянно и не находил на них ответа. «Одно же дело делаем – землю нашу очищаем да волю людям добываем», – думал он. Но все эти вопросы уступали перед главной его заботой и главной задачей – где Ярема, почему он до сих пор жив, как ему удаётся уходить от святой мести? Клятва, данная на отчей могиле, до сих пор не исполнена. Осознание этого мучило Северина больше всего.
Тогда, под окружённым со всех сторон Замостьем, когда стало понятно, что Яремы и здесь нет, Северин в который раз отпросился у Кривоноса и ушёл в свободный поиск. Отряд Вовчура рыскал по всему Подолью. И на Волынь заходил. Постоянные, бесполезные и утомительные переходы вымотали козаков. Сведения, поступавшие от местного населения, были так недостоверны и так противоречивы, что даже Вовчур, всегда беспрекословно выполнявший наказы Кривоноса, начал роптать.
- Дурять нас усі, як сліпих кошенят, дурять, – бурчал он на каждой стоянке. – Під Замостям козаки справу роблять, здобиччю розживляються. А ми, неначе оті дурні, тижнями з коней не злізаємо.
Северин молчал. Оправдывать своё упрямство ему было нечем. Не одну сотню вёрст покрыл его отряд за месяц. Метались козаки между Замостьем и Львовом, Луцком и Дубно, Бродами и Зборовом. И в Карпаты забредали, и за Карпаты заглядывали. И всё понапрасну. Везде местные жители не отрицали, что Ярема здесь был, но то было неделю тому, что проходил князь Вишневецкий по этим местам, но три дня назад, что стоял воевода Русский под их местечком, но вчера. А сегодня утром отправился то ли на Люблин3, то ли на Хелм. И только потом, когда на Подолье и на Волыни начала свирепствовать моровая язва, оказалось, что Ярема в Варшаве на выборах нового короля.
Отряд Вовчура вернулся под Замостье, и тут Северин узнал, что не суждено ему больше увидеть живого Кривоноса. Умер его наставник. Умер за два дня до того, как отряд Вовчура появился в козацком стане. Козаки, близкие к черкасскому полковнику, рассказали, что уже на марше от Львова до Замостья Кривонос занемог. Но на коне сидел прямо. Хворь понемногу отпускала. В последние свои дни даже в поле выезжал.
И вдруг, ни с того, ни с сего, отдал Богу свою душу. За одну ночь сгорел. Перед этой злополучной ночью Кривонос был призван к Гетману на раду.
Нехорошие слухи начали ходить по козацкому табору накануне той рады. Войско топталось перед Замостьем второй месяц.
Селяне выстроили плотину на речке Топорница и отвели воду. Город держался.
Пушкари без сна и отдыха обстреливали крепость из пятидесяти наличных орудий. Город стойко переносил эти бомбардировки.
Татары под руководством Тугай-бея и Тимоша Хмельниченка обложили Замостье так, что мышь не проскочит, птица не пролетит. Город упорствовал и не сдавался.
Козацкое войско устало. Татары Тугай-бея, набравшие ясыря и другой добычи сверх всякой меры, просили своего вождя отойти в Крым. Селяне, не отстававшие в грабежах от крымцев, самовольно разбегались, спеша порадовать ратной добычей свои семьи, оставленные на волю случая и ждущие своих кормильцев. Запорожцы, не привыкшие к затяжным осадам, тоже не прочь были вернуться на Сечь.
Войско начало роптать. Среди войсковой старшины в настроениях единодушия не было. Белоцерковцы со своим полковником Иваном Гирей, полтавчане наказного полковника Ивана Искры, борзнянцы Небабы Мартына и даже чигиринцы Фёдора Якубовича говорили, что ляха побили знатно, пора и по домам. Брацлавский полк Данилы Нечая, Уманский полк Ивана Ганджи, народная армия Кривоноса, миргородцы Григория Лесницкого и несколько наказных полковников склонялись к немедленному штурму города и дальнейшему походу на Варшаву.
Войско начало проявлять недовольство. Козацкие отряды, отправляемые за продовольствием и фуражом в окрестные хутора и сёла, возвращались ни с чем. Округа была разорена и разграблена. Запорожцы и полковые козаки кое-как ещё перебивались неприкосновенным запасом, а селяне откровенно голодали. Среди восставших были отдельные случаи кровохаркания и скорой смерти, что всегда случалось перед повальным мором.
В этой ситуации козацкая рада была необходима, и Гетман её созвал.
Войсковой обозный Иван Чернята4 в гетманском шатре накрыл богатый стол. Кулеш, галушки, колбасы разные, шкварки и выпечка, мёды пахучие и крепкая горилка расслабили козаков. И когда первый голод у старшины поутих, а выпитое несколько затуманило головы, один из самых близких к Хмелю людей, войсковой есаул Демко5, встал и, поклонившись присутствующим, от имени Гетмана предложил перейти к тому делу, ради которого и собрались. Вопрос, который требовал немедленного решения, был один – что делать дальше?
Как только Демко произнёс заключительную часть этой фразы, сторонники дальнейшего похода переглянулись, и Нечай сказал:
- Тут і говорити нічого – доб’ємо Замостя і на Варшаву.
Ганджа, Богун, Лесницкий и большинство старшин выразили своё согласие. Кто-то громко и одобрительно произнёс «Так!». Кто-то при этом ещё и ударил кулаком по столу. А кто-то просто кивнул бритой головой.
Есаул Демко вопросительно посмотрел на Гетмана. Тот сидел спокойно и молча, заложив руки за богатый пояс и откинув голову на спинку походного кресла, больше походившего на трон.
Полковники левобережных и приднепровских полков, наказной атаман Запорожского Коша и некоторые старшины тоже посмотрели на Гетмана и несогласно покрутили головами.
- Ні на яку Варшаву ми вже не підемо, – раздумчиво сказал Иван Сирко6, представлявший вместе с наказным атаманом интересы запорожцев, – пішки вже не дійдемо, а коні від голоду дохнуть.
Гетман ухмыльнулся в вислые усы, но и тут промолчал.
Максим Кривонос, сидевший рядом с Хмельницким по левую руку, тяжело поднялся и так же тяжело проговорил:
- Коні дохнуть, а ми тут жеремо, як на Масляну, – и, повернувшись к Сирко, продолжил, – і якби ж воно, друже, тільки коні здихали. Наші люди і голота падають від голоду. А татарва, бач, окремо від усіх нашими ж харчами брюхо собі набиває.
При этих словах Кривоноса все с деланным удивлением, как будто только что заметили это диво, повернулись к низкому столику, за которым сидел побратим Гетмана перекопский мурза Тугай-бей7 с тремя своими военачальниками. Столик этот был накрыт и поставлен отдельно от козацкого. Тугай-бей от такого внимания не смутился. Тугай-бей демонстративно встал и, с достоинством наклонив голову, как бы поприветствовал уважаемое собрание. Потом опять сел и продолжил трапезу.
Кривонос в ответ на этот гордый демарш поднял правую руку на уровень виска и, согнув её в локте, крутнул открытой ладонью, насмешливо салютуя Тугай-бею.
- Та у бусурманів свої справи. Сьогодні з нами, а завтра зібралися і пішли. І ніхто їм не вкаже, що робити. Вони не під ляхом, не під нашими перевертнями ходити не будуть, – сказал Кривонос. – А з нами – люди, яких ми підняли. А перед нами – ляхи, яких ми розлютили. І що тепер? Усе і всіх кинемо на призволяще? Самі відійдемо і сховаємося, а той нещасний люд нехай гине? Бо з нами вони не підуть. Тут їхні домівки. І за нами більше не підуть. Бо вийде так, що обдурили ми їх. А підуть вони на нас, як на ляха йшли.
Кривонос тяжело и часто задышал. Лоб его покрыла крупная испарина. Он махнул рукой и опустился на лавку. Хмельницкий заботливо поставил перед ним серебряный кубок, доверху наполненный хмельной жидкостью. Кривонос взял этот кубок дрожащей рукой и выпил. Залпом.
Козаки возмущённо заволновались, зашумели. Иван Чернята вскочил и выкрикнул:
- Та що ж ми, браття, перевертні якісь?!
Фёдор Якубович громко прошептал:
- За паном полковником виходить, що перевертні і є.
- Так і будемо перевертнями і запроданцями, якщо відступимо, – подал голос Данила Нечай.
Гетман поднял руку, призывая уважаемое собрание к тишине:
- Не дарма люди кажуть, що кожна голова свій розум має. Про себе ми все сказали. І стало ясно, що робити будемо, – при этих словах Гетман положил тяжёлую руку на плечо Кривоносу и обратился к тем, кто поддерживал полковника черкасского, – хочете далі воювати? Добре. Нехай буде по-вашому. Але, я так думаю, повинні ми вислухати і наших союзників з Криму, – и тут Хмельницкий повернулся к тому столику, за которым сидел Тугай-бей с мурзами.
- Брате мій, – обратился Гетман к Тугай-бею, – ти і твої хоробрі воїни завжди були попереду. А що ж зараз? Чули ми, що надумав ти задніх пасти і повернутися до Криму. Чи правда це?
Тугай-бей встал и, обведя собравшихся открытым и твёрдым взглядом, сказал:
- Это так, брат мой Богдан. Татарин без коня – не воин. А наш конь упал. Наш конь не ест – травы нет, сена нет. Ячменя и овса тоже нет. Наш конь почти умер. Домой надо. Завтра мои воины уходят.
Тугай-бей сел на место. Козаки зашумели.
- Сказано було: до кого Богородиця, а до нас татари, – громко сказал Данила Нечай.
- Вчив мене батько: скоріше, синку, жиду повір, ніж татарину, – в тон ему отозвался Иван Ганджа.
- Від зла у світі зліша лише татарська честь, – не смолчал и Чернята Иван.
Тугай-бей, спокойно выслушавший козацкие остроты, снова поднялся.
- Есть и у нас, уважаемые, своя мудрость, – сказал Тугай-бей. – Наши старейшины говорят: с глупцом дела не начинай, а тем более – ничего не находи и ничего не теряй. А тебе, брат мой, – обратился он к Хмельницкому, – так скажу. Когда пастухов много, овцы дохнут, а волк барана режет. Поэтому прости нас, брат, и вы, уважаемые, зла не держите, но мы уходим.
Мурзы встали, провели открытыми ладонями по своим лицам и вышли из-за столика. Татарские военачальники прошли мимо козацкого стола и направились к выходу из гетманского шатра. Богдан Хмельницкий попросил Тугай-бея задержаться, положил руку на плечи татарину и вышел вместе с ним.
Заметно захмелевший Кривонос ударил кулаком по столу и зло произнёс:
- Спокон віку не було того, щоби козак з бусурманином братався!
Писарь Выговский, всё это время молча и сосредоточенно наблюдавший за ходом рады и не бравший в рот ни капли хмельного, подошёл к Кривоносу сзади и, как услужливый лакей, наполнил его серебряный кубок. И при этом прошептал полковнику черкасскому на ухо:
- А ти, пане полковнику, без кінноти татарської багато б навоював?
Умел писарь шептать, да так, чтобы, когда нужно, этот шёпот все слышали.
Кривонос внимательно посмотрел на Выговского больными и пьяными глазами, опрокинул кубок в рот и, с трудом выговаривая слова и вытаскивая из-за пояса увесистый пернач, произнёс: «Ще писарчуки мене не вчили».
Хотел ударить перначом Выговского по лбу, но попытка эта закончилась тем, что в результате широкого замаха пернач выпал из полковничьей руки, рука бессильно упала на стол, а за нею на тот же стол склонилась и голова Максима Кривоноса.
Выговский недоумённо и сочувственно развёл руками, мол, я здесь не при чём, и отошёл в тень.
В это время в шатёр вернулся Гетман. Увидев, в каком состоянии находится Кривонос, Хмельницкий тут же поручил войсковому есаулу позаботиться о козаке, которого сморило гетманское угощение:
- Еге ж. Я бачу, що хвороба від нашого брата ще не відійшла. То треба допомагати. Відвези, Демко, пана полковника до нього в табір. Нехай спочине, бо зранку справ у нього багато буде.
Богун с Нечаем вызвались было сопроводить Кривоноса, но Гетман остановил их порыв:
- У вас і тут, слава, Богу, діло є. Ми ще не все вирішили.
И рада козацкая продолжилась. Без Кривоноса. Уступая требованиям большинства, Гетман согласился продолжить осаду Замостья, и на утро был назначен большой штурм.
Северин помнил, какая скорбь его охватила, когда он прибыл под Замостье и тут же узнал о горестном событии. Войсковой есаул Демко, доставивший черкасского полковника на место, передал его с рук на руки полковому обозному Марку Топиле8 и, сославшись на гетманский наказ, сразу уехал. Топила и рассказал Северину, что Кривонос полночи бредил, кричал о каком-то предательстве, требовал горилки, вспоминал недавно погибшего брата. Потом утих, начал дышать ровно, уснул. А утром не проснулся.
Когда полковая старшина, получившая гетманский наказ готовиться к штурму, обеспокоилась отсутствием своего полковника и вошла в его палатку, тот был уже мёртв. Тут же сообщили Гетману. Хмельницкий приказал выделить сотню почётного эскорта, как можно быстрее отправить тело Кривоноса на родину и там захоронить с козацкими почестями. Что Топила и исполнил. Проводили кое-как, в спешке, потому что черкассцам, за тем же гетманским наказом, надо было идти на штурм в первых рядах.
Штурм этот был неудачным. Люди неохотно и с большим трудом шли на приступ, сотнями гибли в крепостных рвах и под стенами. Ляхи оборонялись отчаянно и зло. А когда козаки отхлынули от стен, и гетманская старшина объявила небольшую передышку, чтобы подготовиться к новой атаке, из крепости неожиданно выскочил большой конный отряд, врезался в самый центр козацкого войска и так же неожиданно отошёл, захватив много пленных.
Северин помнил, как неуверенно Топила, назначенный наказным полковником, рассказывал о совете у Гетмана, состоявшемся после того тяжёлого штурма.
К удивлению всех собравшихся, Гетман не был удручён воинской неудачей и выглядел скорее весёлым, нежели опечаленным.
- Не журіться, хлопці. Кінь на чотирьох, та й той спотикається. А за одного битого двох небитих дають. Дістанемо ми їх, не сьогодні, так завтра, – сказал Гетман. – Комендант замостянський пропонує нам двадцять тисяч злотих відступного. І братів наших, усіх, кого ляхи захопили, пропонує віддати. Цілими. То, можливо, візьмемо?
- А як же ті брати, що вже полягли? Хто їх поверне? – хмуро спросил Нечай. – Хто нам Кривоноса віддасть? Живого.
Богдан Хмельницкий внимательно посмотрел на Нечая и, что-то решив про себя, вышел на середину круга.
- Щодо Кривоноса. І щодо братів, які полягли, – сказал Гетман. – Усі знали, на що піднялися. Більше одного разу нікому з нас не вмирати. У кого яка доля.
- Та що тут довго думати, – сказал Выговский, – яка може бути війна, як усе військо голодне.
- І мор розпочався, особливо серед голоти, – вставил своё слово есаул Демко.
- І татари пішли. А що ми без своєї кінноти проти лядської, – сказал Фёдор Якубович.
И в этих словах был свой резон. Штурм показал, что войско устало.
Остальные старшины стояли молча. Даже те, кто ещё сутки назад яро выступал за взятие Замостья любой ценой и продолжение похода. На Варшаву.
Молчал Нечай. Молчал Богун. Молчал и войсковой обозный Чернята.
- Мовчите, – не без иронии произнёс Хмельницкий. – Тоді слухайте. Ми чого піднялися? Щоби волю людям дати на землях наших. Щоби висвободити їх від холопства панського. Від Вишневецьких, Потоцьких, Конецпольских та інших магнатів. Щоби церква наша була вільною, і щоби у вірі нашій нас не принижували. І ми це зробили. Землі руські тепер вільні від Дніпра і по самі Карпати. На землях наших тепер ні ксьондзів, ні пасторів, а ні жидівських раввінів немає, як і самих жидів. І не буде. Як не буде на наших землях ні лядського, ні литвинського і ніякого іншого князівства або панства. Самі тепер хазяї. Наші тепер землі українні, козацькі.
Богдан Хмельницкий сделал знак своему верному есаулу. Демко хлопнул в ладоши, и в шатре гетманском появились проворные джуры, быстро и ловко накрывшие широкий гетманский стол. Гетман взял объёмный кувшин и собственноручно начал наливать вино в глиняные чаши. Потом поднял одну из них и завершил:
- Давайте, браття, піднімемо ці келихи за нашу з вами перемогу. За землю без панів, за волю без панства!
Выговский, Нечай, Демко, Чернята, Небаба, Искра, Якубович, Барабаш и Сирко подошли к столу и подняли чаши. К ним присоединились и остальные старшины. Был среди них и Марко Топила – новоназначенный наказной полковник Черкасского полка.
Сначала он с удивлением и даже некоторой опаской поглядывал на козаков, именитых и почитаемых во всём войске. Нерешительно подошёл к общему столу, неуверенно взял предложенную ему чашу. Ещё вчера никому не известный полковой обозный, боявшийся дышать, не то что слово сказать в присутствии любого из этих людей, сегодня он, Марко Топила, поставлен с ними вровень, сидит за одним столом и поднимает вместе с ними победную чашу. Ещё вчера беспрекословно исполнявший наказы Кривоноса и трепетавший от одного его взгляда, сегодня он может сам распоряжаться сотнями и тысячами жизней.
И кто его поставил так высоко? Кто наделил его такой властью? Вот этот мудрый, поживший и много переживший человек, сидящий с ним за одним столом. Наш Гетман. Его, Марка Топилы, Гетман.
Когда предупредительные джуры вновь наполнили глиняные чаши, переполнявшие Топилу чувства восторга и почтительной благодарности выплеснулись в заздравном крике: «Здоров’я пана Гетьмана! Вельмишановному панові нашому Богданові Хмельницькому – слава!»
Старшины поднялись и в один голос отозвались троекратным «Слава! Слава! Слава!». При этом Данила Нечай, сидевший в дальнем конце стола, пробурчал: «Та тільки ж но було за те, щоби без панів». Но тоже встал и вместе со всеми выпил свою чашу. До дна.
На следующий день Хмельницкий отправил в Варшаву своего доверенного – ксендза Гунцеля Мокрского, который много лет назад был его учителем во Львовском иезуитском коллегиуме. И начал переговоры с комендантом Замостья. Мокрский вёз в Варшаву тайное послание.


XXII

А в это время в столице Речи Посполитой нарастала тревога, день ото дня усиливающаяся слухами о козацких победах.
Весь октябрь и до середины ноября в Праге1, в Старом и Новом городе2  можно было услышать только одну главную новость: «Хмельницкий идёт!».
Варшава была беззащитна и с каждым новым днём всё более и более осознавала свою беспомощность. Если бы козаки двинулись от Замостья на Люблин и Варшаву, то легко могли овладеть не только столицей Речи Посполитой, но и всей Великой Польшей до самого моря. Это понимали и паны сенаторы, беспрестанно заседающие со времени июльского конвокационного3 сейма, и последние торговки на рынках как Старого, так и Нового города.
Постепенно по Краковским предместьям до Барбакана4 и от городских ворот в сторону Гданьска5 потянулись вначале одиночные семейные обозы варшавских иудеев.
А потом, с середины октября, словно прорвало – из Варшавы уходили магнатские семьи, сопровождаемые многочисленной дворней, бежали банкиры, крупные торговцы и нищие.
В костёлах святой Анны и Матери Божьей Лоретанской ксёндзы падали с ног, отслуживая молебен за молебном во спасение семей «od gwa;townej Kozak;w i chciwy Tatar;w» – от свирепых козаков и алчных татар.
На большое поле между Варшавой и Волей6  шляхта, представляющая города и веси всей Речи Посполитой, начала съезжаться задолго до того, как прозвучали имена претендентов на корону.
Странная это была ситуация.
Коренное население, до смерти напуганное козацко-татарским нашествием, стремилось вырваться из почти обречённого города. И, одновременно, вся остальная держава, все её воеводства и земли, города и местечки отправляли своих представителей в столицу, на сейм элекционный.
И каждый выборный шляхтич приводил с собою вооружённый отряд, каждый крупный землевладелец приводил свои хоругви, каждый магнат вёл за собой своё войско7.


Варшава.
Гравюра XVII века из «Дневника» стольника П.А. Толстого.

«Варшава суть место великое, на левом берегу реки Вислы положенное. Река Висла есть великая, течет от полудня на север.  В Варшаве около посадов города нет, толко один замок королевский каменный, изрядным строением зделанный, через Вислу народ и всякие вещи под Варшавою перевозят на паромах. Та река Висла величеством подобна реке Волге, текущей под городом Ерославлем…»
П.А.Толстой. «Дневник». Запись от 30 апреля 1697 года.

Казалось, что здесь, на сеймовом поле, перемешались все говоры и народы. Не сделав и двух шагов, здесь можно было услышать польскую, шведскую, немецкую, литовскую речь, перемешанную с прусскими, полабскими, литвинскими, русскими и другими украинными наречиями и языками.
По вечерам здесь одновременно можно было услышать по-польски:

W ko;ciele jego zabili,
Na tem Boga nie znali,
;wi;to;ci ni zacz nie mieli,
Kap;any poranili.

А с другой стороны запевали:

O, du lieber Augustin, Augustin, Augustin,
O, du lieber Augustin, alles ist hin.

А с третьей стороны доносилось:

Гей чула, чула, чула,
Гей чула, чула ти,
Любив козак дівчину,
I з сиром пироги.

Чи з сиром, чи в сметані,
Чи з житньої муки,
Гарячi чи холодні,
Аби лиш пироги.

А чуть дальше кто-то выводил грустные литовские дайны, а ещё дальше слышались силезские бравые песни.
Не меньшая, если не большая разноголосица наблюдалась и во время сеймовых обсуждений.
Сто сорок сенаторов и сто семьдесят послов-депутатов Посольской избы прибыли в Варшаву. Самые именитые и самые почитаемые шляхтичи Великой Польши, Литвы, Королевской Пруссии и всех украин Речи Посполитой появились на сеймовом поле со своими малыми и большими армиями. Архиепископы и каштеляны, воеводы и маршалки, епископы и старосты, канцлеры, подканцлеры, подскарбии и маршалки дв;рные, а также представители всех крупнейших городов съехались на выборы своего короля. Всё околостоличное пространство от Зигмундова вала и Королевского Замка до самой Воли было уставлено палатками и шатрами. По неточным подсчётам на сеймовом поле собралось около 100 000 вооружённого люда. Такая сила могла дать достойный отпор не только козакам и татарам, но любой европейской армии. Однако вместо того, чтобы объединить усилия и выступить единым войском на Хмельницкого, магнаты-сенаторы и послы-делегаты сосредоточились на том, чтобы выдвинуть и поддержать своего и только своего кандидата.
Одна магнатская партия, во главе которой стоял князь Владислав Заславский8, выступала за то, чтобы королём избрали трансильванского князя Дьёрдя I Ракоци. Эту партию поддерживал и князь Священной Римской империи, будущий Великий гетман Литовский Януш Радзивилл.
Шляхетский союз, который возглавлял князь Юрий Оссолинский9 и который поддерживал Адам Кисель, стремился склонить сейм к кандидатуре брата покойного короля Владислава – Яна Казимира Вазы.
Третья партия, сплотившаяся вокруг Иеремии Вишневецкого и великого хорунжего коронного Александра Конецпольского, выдвинула своего кандидата и тоже королевича и князя Карла Фердинанда Вазу – епископа во Вроцлаве.
Страсти накалялись. Епископ вроцлавский и прибывший на сейм князь Иеремия с пеной у рта отстаивали свои позиции во благо Речи Посполитой. Никаких уступок Хмельницкому, никаких прав и вольностей восставшему хлопству, никакого упразднения унии и, конечно же, никакой схизмы. Всех непокорных – на кол. И для этого не жалеть ни сил, ни средств. Собрать армию, объявить посполитое рушение и уничтожить лайдаков, пройдя огнём и мечом все украины. На роль жестокого усмирителя епископ вроцлавский, слывший непримиримым врагом любого отступничества и жестоким искоренителем схизмы, подходил, как никто другой. Конечно, кроме самого князя Иеремии. Но воевода Лубенский и Русский хорошо понимал, что его кандидатуру сейм не поддержит. Слишком много злобы и зависти вызывала его персона среди магнатов и шляхты. Поэтому и отдавал князь Иеремия все свои силы и немалые средства на то, чтобы на элекционном сейме победа досталась верному католику и особе королевской крови Карлу Фердинанду.
Князь Заславский и поддерживавшая его волынская и подольская шляхта надеялись на то, что после избрания польским королём трансильванского князя все заботы о козаках, о схизме и о спасении отечества будут переложены на его дюжие плечи. Князя Ракоци поддерживает Турция, и в случае, если он станет королём Речи Посполитой, турки быстро усмирят и козаков, и Крым, и самого Хмельницкого.
Канцлер Оссолинский и украинная шляхта во главе с Адамом Киселём были в меньшинстве. Их предложения о переговорах с Хмельницким и уступках козачеству были непопулярны на сейме и не принимались большинством панов делегатов. К тому же, после прибытия Иеремии Вишневецкого среди делегатов начали ходить упорные слухи о том, что Оссолинский и Казимир ведут с Хмельницким тайную переписку и, о матка боска(!), можно себе представить, о чём они договариваются.
В бесплодных спорах и в обсуждении всевозможных слухов проходили дни. Предводители противостоящих партий и сами кандидаты не жалели злотых, чтобы подкупить себе побольше сторонников. Предложение князя Иеремии о создании единой армии рассыпалось в прах, когда самые богатые магнаты вызвались поставить в эту армию и экипировать на свои средства по сто пятьдесят, по сто и даже по 10 – 20 пеших воинов. Упрёки Вишневецкого в том, что на сейм они привели в сто раз больше, никого не смутили.
И вдруг всё переменилось.
Как молния, в самый разгар сеймовых дебатов ударило известие о том, что козаки и татары приближаются к Варшаве с двух сторон. Прямо с востока, со стороны Берестея, кто-то видел козацкие разъезды в четырнадцати милях от варшавских застав. А с юго-востока, со стороны Люблина, татары подступили к столице на двадцать миль. При этом на вопросы, кто именно видел эти разъезды, и кто конкретно доставил эти известия, никто ничего вразумительного ответить не мог.
И опять начались дебаты. Вишневецкий предложил немедленно всеми наличными силами выступить навстречу врагу. Оссолинский и сторонники Ракоци настаивали на том, чтобы укрепить переправы через Вислу и встретить врага здесь, в Варшаве. Новость, пришедшая на следующий день из Трансильвании, укрепила этот ситуативный союз двух партий и усилила позиции сторонников Яна Казимира. В считанные минуты сейм узнал о неожиданной смерти Дьёрдя Ракоци. Скорость, с которой распространились эти новости, обеспечили агенты Адама Киселя.
Владислав Заславский и Януш Радзивилл тотчас присоединились к партии Оссолинского. Позиции Яна Казимира значительно укрепились, а его победа в сеймовых соревнованиях уже почти не вызывала сомнения. По крайней мере – у его приверженцев.
Победа Яна Казимира стала весьма вероятной ещё и потому, что вслед за известием о смерти Ракоци в сеймовых кулуарах настойчиво стали поговаривать о том, что Хмельницкий идёт на Варшаву не для её уничтожения, а для поддержки «своего» короля. И король этот – Ян Казимир. Он де, как и его покойный сводный брат Владислав, видит спасение Речи Посполитой не в уничтожении козачества, а в заключении разумного договора с ним. Сам Хмельницкий, якобы, был не против заключения такого мира. Сам Хмельницкий признаёт и Речь Посполитую, и королевскую власть над собой. Что и подтверждает собственным его посланием к самому Яну Казимиру:

«Наияснейший, милостивый королевич, пан и добродий наш милостивый!

Бог тому свидетель, что мы никогда не желали пролития христианской крови, однако, должно было оно так статься – насамперёд через наступление пана краковского, который решился на это против воли покойного короля, брата Вашего, вселаскового пана нашего, а теперь через наступление кн. Вишневецкого, которого мы сами из пазухи своей из Заднепровья выпустили, а он к этому и других панов своим неполным умом привёл, с п. хорунжим. Мы для того и послов наших выслали до Варшавы с нижайшею покорою и подданством предлагая услуги свои, только бы на этом закончилось. Но узрев такой совет их (хотя хотели нас обдурить письмами комиссаров, назначенных от Речи Посполитой к войску Запорожскому, но Бог нас предостерёг), должны мы тем напастникам дать ответ и головы наши от неприятеля защищать. И Господь обратил их замыслы в ничто. Но наиважнейшее – что мы от узников из разбитого кварцяного войска доведались, что Реч Посполитая Вашу кор. милость пана нашего дидычного не желает иметь королём. Видя с войском Запорожским, верными слугами Вашей кор. милости, что они себе задумывают другого короля, выступили мы специально на то, желаючи, чтобы согласно с волею Вашей кор. мил. тех побочных короликов больше не было. Просим того у Господа Бога, чтобы Ваша кор. милость пан наш мил. соизволил быть самодержцем, как и другие короли, а не так как покойные предшественники Вашей кор. милости  суще в неволе были. Так чтобы наша вера греческая в целости оставалась, как испокон веков – без жадной унии, и униатов абы нигде не было. А мы за достоинство Вашей кор. милости всегда готовы умирать, и ей с нижайшими услугами нашими и верным подданством отдаём себя всеподданийше.
Дан в Замостье 15 новембра г. 1648. Вашей кор. милости, пана нашего мил. наинижайшие слуги и верные подданные Богдан Хмельницкий старший на этот час, с войском Запорожским».

Многочисленные списки этого послания в считанные часы были распространены среди делегатов сейма. И быстрое их распространение тоже связывали с именем Адама Киселя.
Одновременно с посланием Хмельницкого в умах большинства депутатов утверждалась мысль о том, что Ян Казимир – воин, известный своим участием в Тридцатилетней войне и в Смоленском походе. Что он ревностный католик и хорошо знаком с монаршими дворами Вены, Парижа и Стокгольма, и с самими монархами, и что ему обещает поддержку и помощь сам кардинал Мазарини. При этом о том, что Ян Казимир презирал всё польское и порою не стеснялся демонстрировать это презрение, что он был транжирой и гулякой, не обременявшим себя государственными и политическими проблемами, наконец, о том, что во Франции в это время вовсю бушевала Фронда, и Мазарини не может оказать никакой помощи, поскольку собирается бежать из королевства – обо всём этом скромно умалчивалось.
Адам Кисель хорошо знал своё дело. Не был новичком в сеймовых интригах и канцлер Оссолинский.
17 ноября 1648 года в Варшаве был избран новый король Польши и всей Речи Посполитой – Ян Казимир Ваза. Швед по отцовской линии, немец по материнской, католик по вероисповеданию, иезуит по духу. Недоброжелатели поговаривали, что он не терпел ни поляков, ни литовцев, ни русинов. Он не умел руководить державой и не хотел решать сложные политические проблемы. Но он умел одно – воевать.
На следующий день после избрания какой-то реестровый через слуг передал Яну Казимиру письмо ксендза Мокрского. Его мосць доносил следующее:

«Светлейший милостивый король, п. п. м. м.

Желал бы я устно изложить в. к. м. то, что сейчас из-за болезни, которая меня ежедневно мучит, должен описать вкратце. Отсылаю Вам, в. к. м., письмо от Хмельницкого, который всегда стремился служить в. к. м., как это самим Богом предназначено и чего он сам сильно желает. Неоднократно заявляя о том, что по приказанию Вашей к. м. готов на всё, он и сейчас, хотя и не знал о счастливом избрании в. к. м., послал меня с этим письмом, надеясь на милосердие в. к. м. Из письма я понял, что Хмельницкий готов скорее погибнуть в войске, нежели распустить его, не добившись разрешения вопроса. Пока это не будет сделано, он не уйдёт из этих владений, которые разорил и в которых не хотел зимовать.
При себе Хмельницкий имеет Тугай-бея с четырьмя тысячами татар, которые очень соскучились по дому. Он велел проводить Тугай-бея до Днестра, а там подождать новую орду.
Во время моего пребывания у Хмельницкого у него были два посла – венгерский и валахский. Венгерский посол имел верительную грамоту от Ракочи, а что в устном приказе – не знаю. Правда, подвыпив, Хмельницкий проговорился: «Мой побратим Ракочи готов по моему знаку двинуться с войском». Валахия ему усердно челом бьёт. Москва для него, по слухам, войско готовит. Сообщил Хмельницкий также о том, что в Москву напишет, чтобы Москва под Смоленск приходила.
Провожая Тугай-бея к Днестру, приказал части войска заняться штурмом Каменца, куда при мне из Львова отправил козаков с двумя армянами, которые должны посоветовать жителям Каменца, чтобы они по примеру Львова откупились. Однако по дороге от Замостья к Днепру будут посланы отряды в разные стороны, под самую Вислу, т. к., по его словам, ему необходимо прочесать все деревни перед Вислой. Жечь и убивать, правда, запрещает, но этому своевольная Русь не подчиняется, хотя гумна щадят, потому что сами голода боятся.
Запорожские козаки, как вижу, больше, чем русская чернь, хотели бы вернуться к себе домой и мирно служить в. к. м. при соблюдении двух условий: во-первых, чтобы этот мятеж был им прощён, во-вторых, чтобы их из-под власти панов освободили и чтобы они только под непосредственной властью в. к. м. со всей готовностью служили. Тогда, если наступит мир с Польшей, они восстановят татар против турок, которые хотят от подданства Турции освободиться, ссылаясь на приказ и желание в. к. м.
Город Львов дал выкуп наличными деньгами 100 тысяч серебром, больше всего костёльным, а материей на 500 тысяч злотых. Замостье с рыцарством, хотя и могли при наличии такой обороны защищаться от неприятеля, но из-за голода и распространения болезней выплатили ему 20 тысяч, чтобы отступил от города.
Хмельницкий в каждом занятом им городе оставляет своих уполномоченных, которые готовят ему питьё и продовольствие.
Прослышал я, что в. к. м. послал к нему, дай бог, чтобы это было к счастью. Если бы, однако, в. к. м. м. м. пан мог на его письмо поскорее ответить и как-нибудь задобрить его, чтобы он с этой территории скорее ушёл, было бы очень хорошо, т. к. он очень возмущался, что нет надежды на положительное решение вопроса. Прежде чем войска за Вислу переправятся, так разорит эти края, что жолнёру нашему нечего будет и в рот взять, для лошадей зерна не найдётся.
Изложив всё это в. к. м. п. м. м. преданно к стопам в. к. м. м. припадаю, желая счастливого долголетнего панования.
Года Божьего 1648, месяца 9 ноября.
Кс. Мокрский».

Как видно, очень не прост был пан ксёндз, бывший наставник, учитель и доверенное лицо пана Гетмана.
Ян Казимир прочитал это послание. Потом перечитал письмо Хмельницкого. И распорядился позвать к себе Оссолинского.
Оссолинский, давно не бывший в королевских апартаментах, был удивлён той сдержанностью и даже скромностью обстановки, что бросалась в глаза буквально с порога. Было видно, что король Ян Казимир Ваза отказался от обычной помпезности и роскоши, которой любил окружать себя Ян Казимир Ваза королевич. Что-то резко поменялось и в самом Яне Казимире, в одежде, в выражении лица, даже в манере мыслить и говорить.
- Напиши, пан канцлер, этому лайдаку, что касается междоусобия, которое, к сожалению Нашему, продолжается до сих пор, то Мы сами видим и соглашаемся с ним, что причины войны те самые, о которых он Нам писал, и о которых Мы знаем. Знаем и виновных. И покараем. А Запорожское войско не виновато.
- Правильно ли будет так писать, Ваша королевская милость? – бесстрастно спросил Оссолинский.
- Правильно, – сказал король. И раздумчиво добавил, – пока, правильно.
Потом подошёл к окну и долго смотрел на Пекельку – место у крепостной стены, где издавна казнили государственных преступников и жгли еретиков.


XXIII

После взаимного обмена посланиями с новым королём Богдан Хмельницкий, немало поспособствовавший избранию Его Милости, не созывая старшинской рады, отдал приказ отойти от Замостья и двигаться обратно, к Днепру.
На марше к Гетману прибывали посланцы из Варшавы и Литвы. И от короля, и от сената, и от Радзивиллов. Уже под Лабунным, всего в одной-двух милях от Замостья, посланец сената Станислав Олдаковский столкнулся нос к носу с паном Смяровским, посланным Яном Казимиром ещё раньше. А на следующий день оба посольства, ждущие приёма у Гетмана, увидели, как мимо них важно прошествовал генеральный полковник Киевского воеводства и однодумец Адама Киселя Юрий Немирич, привёзший какие-то важные грамоты то ли от сына умершего Ракоци – Юрия1, то ли от претендента на шведский престол Карла Густава Пфальцского2, то ли от самой королевы Кристины3.
Хмельницкий, принявший Немирича и долго с ним беседовавший, с польськими послами встретился только на второй день. Но принял их пышно.
Навстречу посольству Смяровского от имени Гетмана было послано шесть тысяч конных козаков во главе со старшинами. Завидев посольство, старшины сошли с коней и преклонили головы, приветствуя королевского посла. «Его милость пан Гетман приветствует Вашу милость пана посла, – хитро глядя на Смяровского исподлобья, сказал по-польски Мартын Небаба. – И просит прощения, что приветствует в моём недостойном лице по причине недуга».
Музыканты затрубили в трубы, ударили в бубны, и почётный эскорт со Смяровским во главе двинулся к стоянке Хмельницкого. Когда подъезжали к тому двору, над которым развевался гетманский штандарт, козацкие полки, стоявшие вокруг, выстрелили из ружей. Посольство вздрогнуло от ружейного грома.
Под этот гром из ворот выехал Иван Чернята с тремя сотнями козаков и, сойдя с коня, приветствовал его милость королевского посла. Тоже с извинениями: «Сам Гетман не может встретить дорогого гостя по слабости здоровья, – очень серьёзно и очень торжественно выговаривая польские слова, сказал Чернята. – И потому с великою охотой посылает свою особу в моём лице».
Пан Смяровский, стараясь оставаться невозмутимым, кивнул на это приветствие и въехал во двор. Следом въехало и посольство Олдаковского.
От ворот до самого крыльца шпалерами выстроилась почётная варта с саблями наголо. Смяровский не успел сойти с коня, как был подхвачен под руку расторопным есаулом Демко. «Пан Гетман рад приветствовать дорогого пана посла в моём ничтожном обличии, – лукаво прищурившись, по-польски сказал Демко. – Сам что-то занедужал и выйти не может. Но в честь прибытия светлейшего посольства и, особливо, в честь нового пана нашего Яна Казимира велит пан Гетман стрелять торжественно изо всех гармат».
Сразу же после этих слов земля вздрогнула от орудийных залпов козацкого салюта.
После такого торжественного и по-козацки лукавого приёма посольство было накормлено, напоено и определено на постой.
Наутро Смяровского провели к Гетману. Хмельницкий перед королевским послом склонил голову. Его примеру последовала старшина. После необходимых приветствий и пожеланий добра и мира Хмельницкий прямо спросил:
- Говори, с чем приехал, пане посол.
- Послан Его Милостью милостивым паном нашим королём Яном Казимиром со словом о замирении и разрешении тех негораздов, что имеем, – витиевато ответил Смяровский.
- Опоздал, пан посол, – сказал Хмельницкий. – Мы как услышали о новом короле, так войну и прекратили. Или ты, твоя милость, про то не знаешь?
- Знаю, как не знать, – смутившись, или только показав смущение, ответил Смяровский. – И тем радуюсь. И Его Милость король наш вельми доволен тобою и решением твоим.
- Ещё бы не доволен был Его королевская Милость. Да и паны-ляхи должны быть удовольствованы, – весело сказал Хмельницкий. – Если б не стал королём королевич Казимир, которому одному мы хотим служить и кровь свою за достоинство его проливать, то пошли бы просто на Краков и Варшаву, взяли бы ту корону да и отдали б тому, кому захотели. А теперь, слава Богу, можно с миром и по домам.
Посол на минуту задумался и сказал:
- Ты, верно, знаешь, пане Гетман, чему нас учит Господь через Святое Писание? Достаточно только один, но самый страшный грех совершить верному христианину и за это получить мрак вечной тьмы. И грех этот – гордыня! Часто случается, что человек, являясь червем презренным, достигши, чего возжелал, получает мнимые крылья и возлетает в высоту. И обуяет его гордыня, премерзкий грех. И ещё Господь учит: начало гордыни есть незнание себя самого. Сие незнание ослепляет нас, и так мы гордимся, ослеплённые. А когда бы человек познал себя самого и своё окаянство, никогда бы не гордился! Но тем паче окаяннейший человек есть, что не видит и не познаёт бедности ума и окаянства своего. Гордость от дел, как древо от плодов, познаётся только со временем.
Гетман выслушал Смяровского спокойно. Но неспокойною стала старшина.
- Про кого це пан посол, невже про нас? – недоумённо спросил Иван Чернята, взглянув на Гетмана.
- Оце так гість, як у горлі кість, – возмутился Иван Нечай.
- Здається, що задружив, а сам зміюку підпустив, – сказал, как отрезал, Мартын Небаба.
- Не нами сказано: ляхівська злоба доведе до гроба, – вставил своё слово и полковой есаул Демко.
- А чого ми цього скаженого слухаємо? – крикнул запорожский кошевой Барабаш. – Він тут бреше, як ксьондз у церкві. Язика йому вирвати, та й годі.
- Зрада! На палю цього посла! – распаляя присутствующих, выкрикнул Иван Сирко.
И старшина, больше не сдерживаясь, грозно надвинулась на Смяровского и сопровождавших его шляхтичей.
Гетман, молча наблюдавший эту сцену, поднял булаву. Всё остановилось и затихло.
- Вот видишь, вельмишановный пане посол, – сказал, как промурлыкал, Хмельницкий, – по-нашему выходит, что и ты брехун, и проповедь твоя – неправда. Плохой ты проповедник. Потому и слушать мы тебя не станем. Но и казнить не будем. Как гостеприимные хозяева, приглашаем тебя и твоё посольство отобедать с нами и выпить добрую чарку за здоровье милостивого пана нашего Его Милости короля Яна Казимира.
С этими словами Хмельницкий взял Смяровского под руку и, ухмыльнувшись в вислые усы свои, сказал, как точку поставил: «Уж ты, пане посол, не откажи. Вот – и старшина приглашает».
Обед в честь избрания нового короля Речи Посполитой прошёл по козацкому обычаю. Было подано шесть блюд и к каждому блюду – море разливанное горилки, вина доброго и мёду забористого. И каждый раз, когда Гетман поднимал очередной кубок за здоровье Его королевской Милости, все присутствующие вставали. И тут же раздавался оглушительный пушечный залп изо всех орудий. Козацкое войско салютовало в честь Яна Казимира.
На следующее утро пан Смяровский с немногочисленным обозом был препровождён далеко за Лабунное и отправлен на Замостье. Посольство Олдаковского последовало за Гетманом. Но тот никого не принимал. Занят был. Праздновал.
Станислав Олдаковский с опаской въезжал в мятежные земли. Ни обозлённая шляхта, ни распоясавшиеся козаки и голота в остервенении своём не разбирали, где свой, а где чужой.
Несмотря на установленное перемирие, военные столкновения продолжались. Слишком много крови было пролито с обеих сторон, обоюдное ожесточение козаков и шляхты приводило к яростным стычкам. Шляхтичи, которым Хмельницкий, уступая просьбе Яна Казимира, разрешил вернуться в свои маетки, нападали на отдельные козацкие отряды, отходившие от Замостья, покидавшие Галичину и Волынь. Магнаты приказывали уничтожать вооружённую голоту, казнили лютою казнью своих бывших хлопов, проявивших непокору, вырезали целые местечки и сёла вместе с немногочисленными козацкими гарнизонами, которые оставляло за собою козацкое войско.
Януш Радзивилл, вернувшийся в Великое княжество, не жалея сил, душил своеволие в литовских землях. В Бобруйске4 и Мозыре5 всех, кто был причастен к оружным выступлениям, посадил на кол. Всем сочувствующим повелел отрубить правую руку.
Козаки отвечали не менее жестоко. Особенно усердствовала распоясавшаяся голота Поднепровья.
В Варшаве тоже было неспокойно. Король Ян Казимир, уже под конец коронационного сейма, добился того, чтобы Иеремия Вишневецкий не получил булаву коронного гетмана.
«Ты князь Речи Посполитой, верно служишь, но не Нам, – сказал король. – Ты не хотел, чтобы Мы стали королём, а теперь не хотим Мы, чтобы ты был гетманом. При Нас такого не будет. И пока Мы, Божией милостью, являемся королём, ты Наше войско водить не будешь. Монархи уважают тех, которые здоровье их охраняют и добра желают. Тебе ли не знать?».
Шляхта, услышав эти слова, зароптала. Король подобные назначения единолично решать не может. Это было прямое посягательство на её волю и на её своеволие. Многие Иеремию не любили, многие Иеремии завидовали. Но Иеремию уважали за его ум и воинское искусство. И многие хотели, чтобы место Николая Потоцкого, находившегося в то время в крымском плену, занял князь Иеремия. Магнаты, которые, как и воевода Лубенский и Русский, потеряли б;льшую и лучшую половину земельных владений, хотели вернуть свои земли  стараниями и кровью Вишневецкого. Но король был иного мнения. Король был злопамятен и недоброжелателей своих не прощал.
И шляхта, навозмущавшись и накричавшись, под конец всё же с королём согласилась. На этот раз.
В конце концов, это Ян Казимир спас Варшаву от неминуемой гибели. А вместе с Варшавой – и всё шановное панство. Если ему удалось сейчас, в безвыходной ситуации, заставить хлопов повиноваться и исполнить королевскую волю, то, наверное, он сможет и наперёд удерживать в повиновении эту хлопскую орду. И вернёт-таки благословенные земли законным владельцам. Принудил он Хмельницкого прекратить разбой и оставить Корону в покое, сможет и впредь держать этого бешеного пса на цепи. А Вишневецкий и так никуда не денется, будет воевать за свою Вишневеччину, а значит, и за всё Приднепровье.
Хмельницкий же, отступивший от Замостья, был доволен. Он заставил не только Польшу пережить смертельный страх и трепетать перед своим именем, но и вольницу козацкую привёл в повиновение. Голота его боготворила, своевольные полковники ему подчинялись. А кто не подчинялся, тех Бог рассудил и прибрал.
Король Ян Казимир с ним договаривается и ведёт переписку. В письмах своих обещает восстановить козаков в их вольностях и всецело подчинить Гетману. То есть – ему, Богдану Зиновию Хмельницкому. Обещает подумать и об отмене церковной унии, даже комиссаров специальных назначил во главе с Адамом Киселём. И комиссары те, якобы, уже выехали в Киев. Обещает власть панов и магнатов над козаками упразднить. Обещает даже земли украинные за козаками признать. Много обещает Ян Казимир. И обещаниям тем, судя по всему, можно верить. Недаром столько сил положено на то, чтобы Его Милость на трон возвести. Недаром люди Выговского и Киселя в Варшаве старались.
Хмельницкий был доволен содеянным. Отныне он признан Гетманом не только на Запорожье и в украинных землях, но и Польшей, и Литвой. Во всех городах и местечках, во всех сёлах и хуторах от галицких до киевских земель люди хотели видеть своего Гетмана и низко ему поклониться.
Вслед за Гетманом шли козацкие полки, растянувшиеся на много вёрст, шли вооружённые селянские ватаги, таявшие по мере того, как входили в родные земли. Бесконечные, тяжело нагруженные вереницы козацких возов, телег и повозок, доверху забитых подвод и сеновозок, а то и просто каких-нибудь кибиток и волокуш передвигались по разбитым шляхам. Целыми днями и даже неделями с запада на восток тянулись повстанческие караваны. Кормильцы, обременённые воинской добычей, возвращались домой.
Ввиду непредвиденных остановок и повсеместного радушного приёма Гетман и сопровождавший его Чигиринский полк шли шесть недель и только накануне Рождества добрались до Киева.
23 декабря 1648 года древняя столица земель русских встречала козацкое войско, встречала своего пана Гетмана. Киевские мещане и духовные лица, мастеровые и спудеи6, все жители Киева и пригородов высыпали за город на Волынский шлях. Митрополит киевский Сильвестр7 и специально прибывший иерусалимский патриарх Паисий8 вышли к городским воротам и приветствовали Гетмана, величая его «рan clarissimis» и «illustrissimus princeps» – пресветлым паном и светлейшим князем. Весь Киево-Могилянский коллегиум, даже самые отчаянные и разгульные бурсаки во главе со своими учителями пели оратории и кантаты, специально сочинённые. В кантатах тех Гетман назывался не иначе, как «Моисеем, спасителем, избавителем и освободителем народа русского из неволи лядской». Прославлялся, как «Богом данный, потому и Богданом названный».
Патриарх Паисий не желал расстаться с Гетманом ни на минуту. Посадил его в свои сани, по правую руку от себя, и повёз в город. Когда торжественный поезд приблизился к Киевскому замку, с его стен прозвучал салют. Все как одна замковые пушки трижды поприветствовали «Богом данного Моисея, избавителя и освободителя». Это приветствие было повторено городской артиллерией, разместившейся на Подоле.
Вторя артиллерийским залпам, люд киевский до хрипоты и потери голоса провозглашал Хмельницкому хвалу и славу. Под благословения, прерывающиеся громом пушек и звоном колоколов, Гетман, сопровождаемый Паисием, направился к Святой Софии9. Восторженные лица людей, стоявших по обе стороны узкого прохода, были обращены к Хмельницкому. Родители высоко поднимали своих детей, чтобы те могли хоть разок взглянуть на своего благодетеля. Мещане киевские бросались перед ним на колени и порывались целовать ему ноги. Он не давался, и тогда они целовали землю, по которой он ступал.
Патриарх Паисий, прежде чем служить благодарственный молебен, пригласил Хмельницкого к святому причастию и предложил исповедаться. Богдан смутился. Богдан начал отказываться. Мол – не готов он к исповеди в грехах своих, и потому не достоин святого причастия сейчас. Не готовил он себя ни постом, ни молитвой, ни христианским смиренным поведением. И тогда Паисий сказал: «Кто считает себя недостойным, у того благодать остаётся».
Что было делать простому грешнику, если сам иерарх святой церкви того хочет? И Богдан уступил. Богдан смирился. И готов был вкусить Плоти Сына Человеческого и испить Крови Его.
И Паисий тут же громогласно объявил ему всеобщее прощение и причастил.
А потом был пир до утра. И на следующий день пировали. И третьего дня тоже праздновали.
Много лестных слов, много похвал и дифирамбов услышал Богдан за эти три дня. В застольных разговорах и тостах возносили его и до Константина Великого10, величали и «князем всей Руси православной».
Поначалу Хмельницкий от такого возвеличивания уклонялся, потом попривык. А во время долгих бесед с Паисием, которые тот настойчиво вёл в перерывах между приёмами и пирами, и сам Гетман, и его ближнее окружение всё более и более утверждались в мыслях о своей мессианской роли. И когда через неделю иерусалимский патриарх заговорил с Богданом о том, что отбывает в Москву для решения неотложных дел, угодных Богу и полезных всему православному миру, Хмельницкий был достаточно подготовлен к целому ряду решений, тоже угодных Богу. И Паисию.
Гетман уже твёрдо знал, что его земная миссия состоит не только в победах над «проклятыми ляхами», не только в очищении «земли благословенной православной от всяческих разноверцев, от католиков, жидов, армян и прочих», но и «в подчинении всего православного люда украинного святейшему иерусалимскому престолу и предстоятелю его».
И ещё говорил Паисий: «Истинно, Бог с тобою, Гетман. Тот, что поставил тебя на вызволение сего народа избранного от неволи  языков, как когда-то Моисей вызволил сынов Израиля от неволи фараоновой, Тот же потопил и египтян в Красном море. А ты, по Его же воле, уничтожил своим острым мечом ляхов, поганейших от египтян».
«Уничтожил ляхов, – говорил Паисий, – да не всех. Потому зарок себе дай и прими обет на себя – кончить ляхов! И считай это законом для себя».
«Земля твоя, – внушал Паисий и Гетману, и старшине козацкой, – может быть свободна от скверны иных вер и благословенна Господом Богом только в единстве с истинной православной церковью. А единство это должно утверждаться только в тесном союзе со всеми сильнейшими и православными соседями, с волошскими и молдавскими господарями и с царём московским».
Слушал Гетман Паисия, и словно мёд пил. И дух захватывало, и голова кружилась. А тут ещё святейший согласился обвенчать его с Геленой, обвенчать, несмотря на то, что законный её супруг был жив и в добром здравии.
И когда прибыли комиссары и послы польского правительства в Киев, то нашли великую перемену в самом Хмельницком и в окружении его. Встретившись с ними и выслушав предложения о мире, торжественно озвученные Киселём, Хмельницкий сказал твёрдо:
- Заодно мы с тобою, пане Адам, были, когда нужного нам короля старались на трон возвести. А теперь-то что много говорить! Было у вас время для переговоров со мною, когда меня Потоцкие с Конецпольскими да их верным псом Чаплинским выискивали и травили, как зайца, за Днепром и на самом Днепре. Было у вас время, когда мы с вами играли на Жёлтых Водах и при Корсуни, как кошка с мышкой. Было у вас время под Пилявцами, и под Константиновом, и под Замостьем. И даже когда я от Замостья шесть недель шёл к Киеву. А теперь уже того времени нет! Я уже показал и доказал то, чего и не думал вначале. И дальше покажу вам то, что сейчас задумал. Выбью из лядской неволи народ русский весь. Сначала за свои обиды и утраты свои воевал, теперь буду воевать за нашу веру православную!
И на этом попрощался с комиссарами и послами. Старшины войсковые и полковники одобрительно и воинственно загудели. Комиссары во главе с Адамом Киселём спешно покинули собрание.
- Возгордился почестями, бестия! – во весь голос произнёс Мясковский11.
- Не тот пан Гетман, совсем не тот, что был под Замостьем, когда ко мне людишек своих слал, – прошептал сам себе Кисель. И в голос добавил, – все элекционные старания наши теперь псу под хвост.
На том и завершился 1648 год.
А уже 11 февраля 1649-го Адам Кисель, не оставивший надежды на мирное разрешение козацкой проблемы и постоянно искавший новой личной встречи с Богданом Хмельницким, писал Яну Казимиру в Варшаву:

«Письмо е. м. п. воеводы брацлавского е. м. королю.

Две недели тому назад мы пространно писали к в. к. м. п. н. м. о том, сколь большие изменения мы застали у Хмельницкого и у козаков, и о том, что они ведут переговоры с московским царём, валашским и мультянским господарями и Ракочи. Дай только бог, чтобы то письмо не было перехвачено, так как леса повсюду кишат козаками. Письмо посылаю зашифрованное через одного курьера. Прежде всего сообщаю в. к. м., что покамест ничего не изменилось к лучшему, все обстоит по-прежнему. Послы мультянский, московский и Ракочи находятся у Хмельницкого, а дела в Москве налаживает патриарх Паисий, с которым Хмельницкий по несколько дней беседовал. Тугай-бей и тот у Хмельницкого, а орда стоит под Чёрным Лесом. Трудно надеяться на мир. Однако, что можем, делаем через ксендза митрополита и других доброжелательных русских. (В начале февраля польские комиссары во главе с Адамом Киселем имели тайную встречу с киевским митрополитом Сильвестром Косовым. – А.Р.).
Простые же монахи больше вредят, чем помогают. Мы отправили письма ксендза митрополита и ксендза Лентовского и то письмо, которое прислал в ответ Хмельницкий. Сами мы находимся чуть ли не в неволе. Кружимся возле Киева уже две с половиной недели, ожидая Хмельницкого и возвращения от него наших посланцев. Он умышленно тянет, раздумывая, что будет лучше – комиссия или разные хитрости. Поскольку тут сильный голод и наши хоругви и послы, при нас находящиеся, потеряли коней, мы хотели ехать в Киев, но мещане, сговорившись с козаками, не разрешили стать на постой. Повсюду терпим притеснения от крестьянства. Приходится постоянно остерегаться. Хуже, чем на вражеской земле. Хмельницкий отовсюду и из-за Днепра получает доходы, для нас проезд закрыт и никому нельзя возвращаться. Те из нас, кто здесь имеет поместья, может только издали смотреть на них. Наши получили также предостережение от конфидентов, что он хочет задержать нас, – или всех, или половину – и направить своих послов с дерзкими условиями.
На следующий день, то есть 12 февраля, Хмельницкий должен быть в Переяславе, и только тогда будет держать совет с полковниками и встретится с нами. Поэтому едва ли в последние дни месяца можно ожидать разрешения всех вопросов.
Наготове множество козаков и орда, и если бы наши что-либо затеяли, в первую очередь опасность будет грозить нам. Хотя мы в Гуще и обсуждали вопрос о том, следовало ли идти к нему, и знали, что находиться здесь опасно, но медлить также было трудно, и мы предпочли, хотя и с риском для себя, возможность исчерпать и известить обо всём я. в. к. м. Теперь в такой обстановке ждём одного из двух: либо Хмельницкий отпустит нас, поскольку он уже приобрёл опыт в этом деле, либо задержит и опять двинет войско и орду. Ходят слухи, что он хочет собрать комиссию за Паволочью. Держимся Киева, т. е. в Богуславе царит тяжёлый голод. Хмельницкий и сам не хочет там иметь комиссии. У козаков широко распространился слух о том, будто бы там было такое же несогласие, как у нас на сейме. Сохрани господь нас, ибо это и нам, находящимся во вражеских руках, угрожает. Мы до сих пор не имеем ответа на несколько наших посланий. Наше дело не советовать, как должно отечество поступить в столь критический момент, а переносить всё то, что господь бог велит ради милой отчизны и достоинства в. к. м. м. п. н. м.
Мы будем держать тирана в таких рамках, т. к. привезли то, что он требовал, то есть согласие на увеличение количества реестрового войска на 12 тысяч и отмену унии, и обяжем его, чтобы больше никаких пунктов не предлагал, ибо ходят слухи, что он собирается потребовать провинции, которые сам забрал, и те, которые отдал Тугай-бею. Сказывают, что всё в божьих руках, но и это дело с унией против нас, т. к. они ведь будут принимать это решение за твёрдое и окончательное. Проявляют абсолютную неуступчивость. Если бы даже Хмельницкий и пошёл на какие-либо уступки, и состоялась комиссия, то он захочет получить заложников и держать их до тех пор, пока не будут выполнены все условия.
Изложив всё это в. к. м. п. н. м., просим господа бога, пусть ниспошлёт нам счастливый исход дел, а пока склоняюсь к ногам в. к. м., готовый к услугам.
Дан в Василькове 11 марта.
P.S.: Ян Потоцкий, Чарнецкий, Гродзицкий, п. Томисковский ещё в неволе. Писали нам, что Кодак пустует. Пушки, какие лучше, частично увезли в Чигирин, а частично – в Переяслав. Ксёндз Лентовский и Позовский задержаны Хмельницким и о них ничего не слышно12».

Поставив точку, пан Адам подумал, свернул исписанный лист конвертом, взял горящую свечу и начал оплавлять на ней сургучовую палочку. Крупные сгустки капали на серую бумагу и расплывались на ней красно-коричневым кровавым пятном. Пан Адам снял с пальца массивный фамильный перстень и вдавил родовой герб в это оплывающее пятно. В кровавом отливе чётко вырисовались очертания старинного шатра, служившего символом благополучия и достатка не одного поколения смекалистых Киселей13.


 

Адам Кисель
Гравюрная копия с портрета XVII века.

XXIV

Адам Кисель, каштелян Киевского замка и он же – воевода брацлавский, возглавляя комиссию Речи Посполитой, направленную от имени короля и сената для переговоров с Хмельницким, от первых неудач, постигших его на этом поприще, не отчаивался. Первая встреча разочаровала многих, но не пана Адама. Он упорно следовал за козацким гетманом, куда бы тот ни направился. И с непреодолимым упрямством добивался новой личной встречи, которая, по его глубокому убеждению, должна была положить начало установлению согласия и мира в тех землях, которые он считал родными и благословенными.
Пан Адам, родившийся на Волыни, в самом сердце Речи Посполитой, никогда не забывал, кто он и от кого родом. И всегда твёрдо знал, зачем он в этом мире явлен – утверждать славу предков своих делами богоугодными и, тем самым, утверждаться самому. Утверждаться так же, как его пращуры – выходцы из большой Степи, утвердились когда-то на Волыни и на Киевщине. Так же, как славный шляхтич Алехно Кисель кровью своею заслужил право на волынские землевладения. Низкиничи и Дорогиничи не кем-нибудь, а самим светлым князем Свидригайло1 были дарованы ему ещё двести лет тому. И первоначальный герб родовой – расщеплённый внизу крест – символизировал два начала земного пути киселёвского рода к жизни небесной. И путь этот был вельми многотрудным.
- Крест наш, – говорил маленькому Адаму его отец Григорий, – это земная жизнь Спасителя от колыбели и до Голгофы. Крест – есть то, на чём спасётся весь наш мир, как спасся на нём Христос.
- Как же он спасся, если его схватили и распяли? – спрашивал ещё несмышлёный Адам.
- Да, малыш, – отвечал отец сыну. – Распяли на кресте. И церковь наша христианская хранит и почитает тот крест как орудие смерти Христовой. Но более она хранит и почитает его, как то орудие, которым было побеждено неверие, побеждён диавол и побеждена сама смерть. Поэтому запомни и детям своим передай, герб наш во кресте – это наше спасение через страдания и муки.
Не всё, что говорил ему отец, понимал маленький Адам, но всё запомнил.
А понимать начал только тогда, когда десятилетним паничем покинул родное поместье и отправился учиться в Замойскую академию2. Отпрыски многих гоноровых фамилий постигали здесь юридические, философские, медицинские и богословские премудрости – Якуб Собесский и Ян Жолкевский, Николай Остророг и Николай Потоцкий. Здесь же проходил курс богословия и Пётр Могила. Но более всех сдружился юный Адам с сыном основателя и благодетеля академии Томашем.
Томаш Замойский и помог сметливому выходцу из не очень знатного рода стать тем Адамом Свентольдичем Киселём, которого сегодня хорошо знали в Великой и Малой Польше, и в Литве, и на Киевщине, и во всех украинах.
Завершив учёбу, Замойский-младший уже через год стал воеводой подольским и геройски воевал против турецко-татарского войска Кантемир-мурзы и Давлет-Гирея. А ещё через год помог Станиславу Жолкевскому заключить мир с козаками Сагайдачного на Раставице3. И к тому времени, когда молодой пан Адам впервые понюхал пороха, Томаш Замойский уже был воеводой киевским.
Встретились товарищи-спудеи в 1920 году под Яссами у села Цецора на реке Прут, где 10 000 воинов польско-козацкого войска бились против 30-тысячного турецкого.
Вот тогда-то пан Адам и начал понимать слова отца своего, собственной плотью и разумом испытывая, что такое спасение через муки.
В 1620 году один из многочисленных политических проходимцев, с завидной периодичностью занимавших молдавский трон, решил выступить против своих хозяев и опекунов – турок. Некто Гаспар Грациани, хорват по происхождению, католик по вероисповеданию и интриган по духу стал молдавским господарем. Так султан наградил своего раба за верную службу. Султан надеялся, что его раб будет препятствовать полякам в их стремлении расширить кордоны Королевства Польского за счёт молдавских земель империи. Но Грациани, нелюбимый народом и не жалованный боярами, решил стать независимым и освободиться от опеки турецкого султана. Он решил выступить против турок и нашёл в том союзника в лице Сигизмунда III. «Если его милость король Польши поможет мне сбросить турецкое ярмо, – говорил Грациани, – то я вместе со всей своей великой страной приму исключительное покровительство Речи Посполитой».
Султан, узнав о сговоре, направил в Молдову свои войска. Сигизмунд III приказал гетману Жолкевскому не медля войти в Валахию. Грациани, обещавший выставить многочисленное молдавское войско в поддержку вошедшим полякам, сподобился привести только 600 конных воинов. После первого же боя под селом Буш;4 с передовым турецким отрядом Грациани решил бежать. Но молдавские бояре схватили и обезглавили своего предводителя. Так они искупили вину перед турецким султаном. Жолкевский остался один на один с турецко-татарской армией.
Попытка к бегству и измена союзников породила панические слухи в польском лагере:
- Гетман тоже хочет бежать.
- Жолкевский готовит нас на расправу.
- Стефан Хмелецкий5 в лагерь не вернулся, бежал.
- И нам надо, пока не поздно.
- Отступаем. Нас бросили!
Слухи эти привели к неповиновению и массовому дезертирству. Из-под Цецоры к переправе через Прут двинулись вооружённые толпы. У реки скопилось множество пеших и конных воинов, желающих во что бы то ни стало прорваться на левый берег. Перед помостом, сооружённым наспех и не рассчитанным на такую нагрузку, вспыхивали вооружённые потасовки, шляхтичи размахивали саблями, всадники давили пехотинцев.
Староста брацлавский и винницкий Валентий Александр Калиновский с боевым отрядом в полторы сотни сабель врезался в самую середину толпы, разметал теснящихся на помосте людей и второпях, не слезая с седла, пустил коня по дощатому настилу. За ним двинулся его сын Войцех. Конь Валентия Калиновского не сделал и нескольких шагов, оступился на мокрых досках и вместе со всадником рухнул в воду. Войцех, мгновенно спешившись, тут же бросился в реку на помощь отцу. Течение, подхватив оказавшихся в воде, понесло их к берегу. Но выбраться на сушу им не судилось. Первым под тяжестью доспехов пошёл ко дну отец. Сын, не видя его на поверхности, нырнул. И больше тех Калиновских никто не видел.
Это происшествие на какой-то миг остановило толпу жаждущих. Но только на миг. Как только люди поняли, что генерал подольской земли утонул вместе с сыном, опять началась толкотня, вылившаяся в настоящее столпотворение. Вооружённая масса вновь хлынула на помост, выдавливая в воду тех, кто был послабее да незнатного рода. Кто-то пытался удержаться на лошади и вырваться вперёд, кто-то направо и налево раздавал сабельные удары, кто-то кричал от отчаяния, кто-то ревел во гневе, кто-то падал в студёные воды, кто-то тонул. А кто-то и разживлялся от погибших и от брошенного имущества.
Князь Самуил Корецкий попытался навести какой-то порядок в этом хаосе и даже прорвался на помост. Но тут же был сброшен с него. Мокрый с головы до ног, взбешённый таким непочтительным отношением, он вернулся в лагерь и накинулся на Жолкевского:
- Что, пане гетман! Не можешь порядок установить! Сдай командование! – исступлённо выкрикивал князь Самуил прямо в лицо старому воину.
Жолкевский, стоявший в окружении тех шляхтичей, что не поддались панике, спокойно ответил:
- Сдал бы, да не вижу кому. Не тем ли храбрецам, с которых не кровь от ран, а простая вода стекает?
И добавил, как мог, миролюбивее:
- Не время, княже, для купания. Видишь, мы не бежим. Здесь стоим, здесь, возможно, и смерть примем. Присоединяйся.
Князь Самуил, увидев рядом с Жолкевским его сына Яна, его зятя и польного гетмана Станислава Конецпольского, воеводу киевского Томаша Замойского и его товарища Киселя, драгунского полковника Струся, князя Тышкевича и молодого Потоцкого, увидев этих достойных рыцарей и сообразив, что они смотрят на него с укоризной, а молодые – ещё и с презрением, князь Самуил Корецкий смутился. А когда в следующий момент к Жолкевскому подошли козацкий полковник Балабан и чигиринский сотник Михаил Хмельницкий с сыном, другие козацкие старшины, князь Самуил понял, что даже козаки не все бежали. Понял и подумал, что негоже ему в их глазах ронять шляхетский свой гонор.
- Прости, пане гетман, мою горячность. Не хочу быть, как тот трус Хмелецкий. Пришёл сюда с вами, с вами и уйду, – сказал князь Самуил.
Жолкевский удовлетворённо вздохнул и показал князю Корецкому на место рядом с собой. Он понимал, что в сложившей ситуации каждый воинский ум на вес золота.
После изнурительной и кровопролитной битвы под Бушой, после предательства Грациани и его бояр, после бегства Хмелецкого и других под рукой коронного гетмана Станислава Жолкевского осталось немногим более четырёх тысяч воинов. Ввиду такой малочисленности было принято решение в битвы больше не вступать и отходить к Днестру с выходом на Могилёв.
По приказу Жолкевского все оставшиеся были сведены в один полк. Полк по-козацки окружили рядами сцепленных возов, на возы поставили уцелевшие пушки. Непрестанно отбивая яростные атаки наседавших турок, отбрасывая татарские лавы, переходя вброд мелкие речушки и взбираясь на кручи, сводный полк, как одинокий тур посреди волчьей стаи, начал медленно пятиться к Могилёву на Днестре.
К вечеру пасмурного октябрьского дня, подойдя к Днестру и увидев на противоположном берегу спасительные днестровские кручи, коронный гетман распорядился наводить переправу. А сам в сопровождении верных войсковых товарищей отправился в арьергард, которым командовал Томаш Замойский. Отправился поднимать дух тех воинов, которые из последних сил отбивались от наседавшей Буджакской Орды.
Коронный гетман был воином многоопытным. И опыт этот подсказывал, что не упустит Кантемир-мурза свою добычу. Не для того он преследовал обессиленного и обескровленного противника, чтобы дать ему свободно уйти. Сам Станислав Жолкевский, будь он сейчас не дичью, а охотником, тоже сделал бы всё, чтобы добить загнанного врага. Военное счастье потому и есть военное счастье, что невозможно без гибели противника. Много раз оно возносило коронного гетмана на вершину славы. Да, видать, не сегодня.
Пан Адам, с самого начала Цецорской кампании ни на шаг не отходивший от своего товарища и благодетеля Томаша Замойского, и через много лет отчётливо помнил события того вечера, помнил во всех мельчайших подробностях, и сейчас они виделись ему, как наяву.
Татары, увидев, что к обречённому на гибель польскому арьергарду прибыла подмога в особе самого коронного гетмана и его приближённых, налетели на малочисленный отряд. Налетели и начали рвать на части, как рвёт голодная шакалья стая израненного и потерявшего силы льва.
Пан Адам видел, как ловко коронный гетман фехтовал своей карабелой. И сначала каждый удар его сабли заканчивался смертью того или иного татарина, осмелившегося встать на пути старого воина. Какой-то шляхтич подвёл Жолкевскому чудом уцелевшего коня и просил спасти свою жизнь во имя отчизны. «Негоже мне это, – сказал старый рубака. – Где стадо, там и пастырь. Где сын, там и отец».
Вот он пропустил один удар, второй, третий. Прикрываясь правой рукой, раненый гетман опустился на колено. Ян Жолкевский подставил своё плечо и поднялся вместе с отцом. И пошёл с ним вместе вперёд. За ними двинулись и верные шляхтичи. Все, кто уцелел в этой рубке. Томаш Замойский и Адам Кисель прикрывали им спины.
Коронный гетман, поддерживаемый сыном, был на самом острие этой последней атаки. Разя противника, он всё тяжелее опирался на сыновние плечи. Ян Жолкевский сделал попытку обернуться и посмотреть, что происходит у них за спиной, много ли воинов осталось от арьергарда.
Это телодвижение оказалось роковым. Коронный гетман, скользнув ступнёй по кровавому месиву, выронил саблю и, оторвавшись от сына, быстро наклонился, попытавшись поднять оружие. Турецкий ятаган тут же обрушился ему на голову. Но удар был неточен. Лезвие только коснулось головы Жолкевского, срезав часть седых волос вместе с кожей. Ещё пятью годами ранее он, может быть, и не обратил бы внимания на столь ничтожную рану. Но не сегодня.
С обнажённого черепа полилась кровь. Она заливала глаза. На безоружного и на миг ослепшего Жолкевского, оторвавшегося от своего сопровождения, посыпался град сабельных ударов. Старый воин упал на колени и, получив выверенный удар копьём в грудь, опрокинулся навзничь.
Пан Адам, оттеснённый от коронного гетмана, дико вскрикнул и попытался пробиться к телу. Но новая волна буджаков отбросила его от рокового места. Он упал и был вдавлен в красно-коричневую кровавую жижу, обильно покрывавшую поле боя. Лёжа, он отчётливо ощущал многочисленные ступни уничтожающих друг друга людей. Он не находил в себе сил подняться. Он был втоптан в грязь и раздавлен.
Дальнейшее вспоминалось смутно и отрывочно. Вот он видит себя тёмной ночью, одиноким, в полуобморочном состоянии ползущим по останкам человеческих тел к воде. Вот он, срывая ногти, выковыривает вдавленный в прибрежную глину остаток какого-то бревна. Вот он, полуживой, полузамёрзший, лежит на левом берегу Днестра и слышит чей-то голос: «Jeszcze jeden trup. Wzi;; albo nie bra;? » (Eщё один труп. Взять или не брать?).

 

В. Эляш-Радзиковский. Гибель гетмана Жолкевского

Пану Адаму повезло, его подобрала надворная команда, высланная из Могилёва Станиславом Потоцким на поиски брата. Его обогрели, привели в чувство, подлечили и отправили на родину, в родные Низкиничи. Николай Кисель, специально приехавший из Замойской академии и по-юношески восхищавшийся старшим братом, объезжая округу и навещая соседей, всем рассказывал о его героизме. Он же привозил и свежие новости.
Так пан Адам узнал, что и после смерти коронный гетман не нашёл покоя. Его тело по приказу Кантемир-мурзы отыскали на поле боя и обезглавили. Голову насадили на копьё и выставили перед шатром татарского военачальника. Вдоволь потешившись над противником, Кантемир-мурза распорядился отослать эту голову в Стамбул, где она была водружена перед сералем самого султана.
Но и это было ещё не всё. Через некоторое время турки предложили родственникам Жолкевского выкупить его голову за немыслимую сумму в 3 000 000 злотых. И только после выкупа останки славного гетмана были погребены в Жолкве, а дух старого воина обрёл вечное успокоение.
Узнал пан Адам и о трагической судьбе других шляхтичей. Его протектор Томаш Замойский был пленён. Вместе с ним в татарский и турецкий ясырь попали Николай Потоцкий и сын павшего гетмана Ян, зять Жолкевского – польный гетман Станислав Конецпольский, князь Тышкевич и полковник Струсь, козацкий полковник Балабан и сын чигиринского сотника Богдан Хмельницкий.
Многое узнал пан Адам о тех шляхтичах, с которыми испил горькую чашу поражения. Но более всего он начал познавать себя. На пути этого познания, залечивая раны телесные, он укреплялся духовно. Размышляя о судьбах славных и именитых шляхтичей, он пришёл к мысли о тщете, непостоянстве и бренности воинских доблестей.
Уж как славен был коронный гетман. Сколько врагов отечества уничтожил – всех не пересчитать. Не счесть, сколько побед одержал на полях сражений. А выпала такая оказия, и пал тот колосс. Не спасла героя ни воинская слава, ни ратный опыт, ни столь любимая им отчизна. Свои же предали, покинули и бежали. И каков итог того старания и того самопожертвования? Сам в земле, сын в ясыре мается. И кончился древний род?
А другие именитые шляхтичи и доблестные рыцари? Никого война не щадит. Одних убивает, иных унижает. Даже такой завзятый рубака, как Николай Потоцкий, пьёт сейчас горькую чашу страданий в татарском плену. Даже такой опытный полководец, как Станислав Конецпольский, оказался в невольниках, а его родичи вынуждены собирать немалые деньги для выкупа. Даже такой баловень судьбы, как его старший товарищ Томаш Замойский, не избежал пленения, несмотря на весь свой ум и боевые навыки. Все низведены до положения рабов, все стали живым товаром и тем сравнялись с никому неизвестным козаком Богданом Хмельницким.
Нет, думал пан Адам, на войне можно отличиться и быстро прославиться. Но велика вероятность того, что слава воинская покроет тебя уже на одре. Посему д;лжно избрать иной путь для самоутверждения и прославления рода. Конечно, когда отчизна воюет, участия в войне не избежать. И труса праздновать ему негоже. Но и погибать в самом начале намеченного пути не годится. Ведь почему-то уберёг его Господь в первом испытании? Для чего-то предназначил?
Но вот парадокс – выбрать тот единственный путь, который привёл к достижению заветной цели, помогла очередная война. И таких парадоксов во всей дальнейшей жизни пана Адама было много.
Вынужденный отправиться на следующую войну, в 1621 году под Хотином он уже не бросался, очертя голову, в самую гущу боя. По протекции Томаша Замойского он попал в свиту королевича Владислава. Королевич, сам будучи человеком сведущим, рассудительным и при этом умелым полководцем и воином, приближал к себе таких же молодых шляхтичей – и познавших академические науки, и отличившихся в схватках с врагами Речи Посполитой.
Вообще на этой войне шляхтичи не очень рисковали – нужды не было. Они редко совершали отчаянные вылазки, ходили в конные атаки и сталкивались лоб в лоб с воинами Османа II в смертельной рубке. Для того были козаки, с большим опозданием, но в большом количестве прибывшие на соединение с войсками Великого гетмана Литовского Яна Кароля Ходкевича, принявшего командование после гибели Жолкевского.
Там, под Хотином, пан Адам и нашёл свою удачу. После неожиданной смерти Ходкевича, измученного дизентерией, командование войсками перешло к коронному подчашему Станиславу Любомирскому. Но перешло чисто номинально. Фактически дальнейшим ходом кампании руководили два человека: польский королевич Владислав Ваза и козацкий гетман Пётр Сагайдачный.
28 сентября, после месяца непрерывных штурмов Хотинской крепости, Осман II сделал последнюю попытку взять эту твердыню. И здесь обстоятельства сложились так, что пришлось пану Адаму проявить личную храбрость.
Ко второй половине дня турецкие атаки выдохлись. И когда обескровленные полки противника начали откатываться от стен крепости, королевич Владислав, не хотевший отдавать победные лавры козакам Сагайдачного, вышел в поле со своей свитой. Вырвавшись за козацкий строй и увлёкшись преследованием отступавших янычар, свита попала в зону досягаемости турецкой артиллерии. Осколок первого же ядра распорол брюхо коню, на котором сидел королевич. Владислав вылетел из седла и настолько был оглушён падением, что не мог подняться самостоятельно. Пан Адам первым подоспел к королевичу, поднял его и предоставил свою лошадь. Свита благополучно отступила, а молодой шляхтич, спасший Владислава Вазу, обрёл благосклонность и покровительство наследника польского престола.
Так победа козацко-шляхетского войска под Хотином стала и личной победой Адама Киселя. С тех пор судьба была к нему милостива.
Вскоре он получает чин ротмистра и командует конной хоругвью при королевиче. После смерти отца он становится главой рода и принимает участие в волынских сеймах, защищая православную веру и отстаивая имущество православной церкви от посягательств униатов. Королю Сигизмунду III, поощрявшему униатство, такая позиция не нравилась, но она была по душе королевичу Владиславу. Как был по душе и сам пан Адам. Именно по протекции Владислава Вазы в 1630 году он становится послом от Волынского воеводства, избранным на Генеральный Сейм Речи Посполитой. А когда королевич сменяет на троне своего отца, звезда Адама Киселя восходит так высоко, как ему не виделось даже в юношеских мечтаниях.
Он принимает деятельнейшее участие в работе съезда представителей всех земель Речи Посполитой, на котором рассматриваются недостатки предыдущего правления. Стараниями пана Адама основными недостатками признаются ущемление православной веры и прав украинного козачества. Благодаря уму и красноречию, он избирается в каптуровые судьи и выносит справедливые решения по делам, связанным с убийствами, поджогами, разбоями, грабежами и наездами.
Он скрупулёзно собирает факты, свидетельствующие о своеволии шляхты и о её пренебрежении законами Речи Посполитой, и подаёт их на рассмотрение сейма. Подаёт, зная заранее, что не будут паны депутаты отягощать себя решениями, облегчающими долю каких-то схизматиков, и передадут все материалы на рассмотрение новому королю. Так оно и случилось. И, опять же, благодаря дальновидности пана Адама и не без его влияния, король Владислав IV принял решение, облегчившее участь православных шляхтичей и козачества. От королевского имени была выдана грамота о восстановлении православной епархии в украинных землях. Православным волынских и галицких земель возвращалось всё имущество, захваченное униатами. Возвращалось со старинными монастырями и церквями. И даже Софийский собор был возвращён Киевской православной митрополии.
Православное духовенство праздновало и связывало свою победу с именем Адама Киселя. Православная шляхта и козачество вздохнули свободно и молились за здравие пана Адама. Гоноровые шляхтичи Великой и Малой Польши тоже радовались, что появился в их среде человек, на которого можно сбрасывать все проблемы, связанные со схизмой.
Сам пан Адам тоже был доволен.
8 ноября 1632 года его покровитель королевич Владислав был провозглашён королём, и пан Адам служит при королевском дворе в ранге королевского придворного, выполняя поручения, связанные с замирением мятежного козачества. Он даже решается на отчаянный шаг – отрекается от унии и возвращается в православную веру. «Все славные предки наши были православными христианами. И нам, их потомкам, от их веры отступать негоже», – объяснял пан Адам это непростое решение младшему брату.
В 1634 году он отвечает за сбор и прибытие войскового пополнения под Смоленск. Московиты тогда были разгромлены и во главе со своим командующим, воеводой Шеиным, сдались на милость победителям. Польскими воинами был взят богатый обоз и 123 орудия. А пану Адаму за его служение было даровано несколько местечек в только что созданном Черниговском воеводстве, да богатое Носовское староство. Из Низкиничей он переезжает в Чернигов и вступает в должность черниговского подкомория. С подаренными землями и должностями к нему приходит и долгожданная слава, а со славой – и власть. Отныне в его подчинении находятся все реестровые Черниговщины, к нему на поклон съезжается вся местная шляхта для решения межевых и прочих земельных споров. Его имя становится уважаемым, его земельные владения прирастают, его закрома пополняются. И даже герб родовой

 

Портрет Владислава IV Вазы
кисти мастерской Питера Пауля Рубенса, 1624 г.





преображается. По просьбе пана Адама киевские книжники отыскивают в старых летописях подходящую легенду и связывают её с именем Киселей и их далёкими предками.
Отныне их герб – белый походный шатёр на красном монаршем фоне. Над шатром тем – золотой крест как символ обновлённой веры. А над крестом – две звезды поменьше, символизирующие братьев Киселей, и одна, большая, в центре, как символ всевидящего ока Господня. Шатёр – символ богоугодной жизни, духовного укрытия от всех бед и напастей. Патриархи и святые, уча и защищая свою паству, жили в шатрах. Библейские пустынники укрывались в них и укрывали всех страждущих.
Отныне он, Адам Кисель, глава киселёвского рода, шляхтой и козачеством вельми почитаем, потому что происходит из русской киевской старины. А ещё потому, что честно служит своему народу, укрывая его от невзгод, защищая его веру и его право, рядит и судит по справедливости. С ним, Адамом Киселём, советуется коронный гетман Конецпольский. Его благосклонно выслушивает сейм, его внимательно слушает и часто с ним соглашается сам король Владислав IV Ваза. Он становится надеждой и опорой украинных земель Речи Посполитой.
И тут, как гром с ясного неба – Павлюк!
Потерпев поражение в бою под Кумейками, козаки отступили и согласились на переговоры с Потоцким. Адам Кисель как особа, почитаемая всем козачеством, прибыл в повстанческий лагерь под Бобровицей и повёл дело так, что в конце переговоров склонил козацкую старшину сложить оружие. Используя своё влияние и красноречие, он обещал сохранить жизнь всем тем, кто находился в таборе. В том числе и самому Павлюку.
- Вы славные люди, потому что смело идёте на смерть, – говорил пан Адам старшине козацкой. – Но посмотрите на несчастных жён и детей ваших. Чем они виноваты в том, что поверили вам и пошли за вами? Чем виноваты вы, что поверили своим вождям и пошли за ними на свою погибель? Зачем вы подняли меч на отца своего короля Владислава, на мать свою Речь Посполитую? Сложите оружие, поднятое на братьев своих, и король вас помилует. В том ручаюсь словом своим. А иначе – не смогу больше видеть, как бесславно вы гибнете!
Произнося последнюю фразу, пан Адам не сдерживал слёз. Сам Павлюк, присутствующий здесь же, поклонился старшине и просил простить ему неудачное командование. И даже выразил своё желание на добровольную сдачу. Во имя спасения женщин и детей.
Восставшие сдались и сдали своих вождей. Павлюк и Томиленко были отправлены в Варшаву, в цепях. Их судьбу должен был решить сейм. Не сомневавшийся в том, что паны делегаты помилуют несчастных, пан Адам выступал с воодушевлением. Он говорил о страданиях своего народа и о том отчаянии, которое толкнуло украинных козаков на восстание. Он говорил о вине и раскаянии, о Божьей милости и о всепрощении. Он призывал к единству трёх народов перед лицом общей опасности. Враги Речи Посполитой – татары, турки и московиты, а не козаки украинные и запорожские, которые не единожды спасали общую отчизну.
Но сейм не внял такому красноречию. Павлюка обвинили не просто в мятеже, а в государственной измене. Делегаты из Литвы, из Великой и Малой Польши утверждали, что козаки избрали его гетманом с одной преступной целью – оторвать украинные земли от Речи Посполитой и провозгласить на них своего козацкого короля. А государственным преступникам помилования быть не может. Хотел Павлюк носить корону – дать ему таковую. Только не из золота, а из железа. Раскалить добела и надеть на мятежную голову. И в руки дать ему скипетр, тоже железный и тоже раскалённый, чтобы прикипел он к тем рукам навеки. Хотели козаки украинные видеть себя в своём козацком королевстве? Дать и им такую возможность. Пусть посмотрят на свои земли с высоты виселиц.
- Они все по доброй воле сдались, – только и сказал пан Адам. – Сдались, поверив в справедливость короля и сейма. Под моё поручительство отдали себя на вашу милость. И если их сейчас будут казнить и мучить, не будет больше веры ни мне, ни вам. И не знать Речи Посполитой мира.
Слова эти не были услышаны. Король, правда, отменил изуверскую казнь. Виновным просто отрубили головы. А пана Адама отправили послом на Запорожье, чтобы удерживал сечевиков от разбойничьих набегов на турецкие земли. Да кто ж их удержит?! После казни Павлюка не было больше ему былого доверия у козачества.
Но пан Адам рук не опустил. Он твёрдо шагал к цели и нашёл применение своим знаниям и талантам. Добившись назначения в комиссию по установлению границ Киевского и Черниговского воеводств с Московским царством, он, уже в чине каштеляна киевского замка, несколько раз посещает Москву и договаривается с московскими боярами не только о кордонах, но и об оборонительном союзе обоих государств против Крыма. Московиты, оценившие дипломатический талант и искренность речей пана Адама, отнеслись к нему с доверием. Сам царь московский подарил ему живого соболя на серебряном ошейнике.
Правда, общее выступление на крымских татар так и не состоялось. Московиты договор подписали, но для его реализации так ничего и не сделали. Да и соболь по дороге в Речь Посполитую ускользнул. Но стараниями сопровождающих московитов был пойман и возвращён владельцу. Возвращая царский гостинец, бояре передали пану Адаму ещё один монарший подарок. Именем государя пан Адам наделялся правом собирать мёд и отстреливать дикого зверя в пограничных угодьях Черниговского воеводства.
Так что пан Адам был успешен и счастлив в делах своих. Слава его имени ширилась. Честь его рода утверждалась. Богатство множилось. И вниманием королевским он обойден не был. В 1641 году по рекомендации Владислава IV за старания в делах московских он становится сенатором, в 1647 году получает должность и звание воеводы Брацлавского. И для брата своего Николая выговаривает должность старосты черкасского.
А козачество? Ну что козачество? Была бы земля родючая да люди на ней работящие. А козаки на ней вовек не переведутся. Может, со временем умнее станут?
Начало новой козацкой смуты огорчило, но паники в душе пана Адама не посеяло. Не первый раз козаки бунтуют. Не первый раз голота их поддерживает. Да и как не бунтовать? Со времени Павлюка почитай десять лет люд украинный пребывал во смирении, терпел. Пришла, видать, пора тому терпению лопнуть. Ну, да Бог милостив. Выплеснут своё бунтарство на свою же землю. Пожгут, пограбят. Потом, как всегда бывало, рассорятся, вожаков выдадут, а то и сами казнят, да и утихнут.
Но стремительное развитие событий рокового 1648 года показало, что то была не очередная хлопская смута, а самая настоящая война не на жизнь, а на смерть. И всё, что было добыто, нажито и построено, может в этой войне погибнуть.
Уже после Жёлтых Вод пан Адам, киевский каштелян и брацлавский воевода, вынужден был оставить свои украинные поместья и бежать из Чернигова на Волынь. А после Корсуня пану Адаму стало ясно, что народный гнев может смести с лица земли не только украинные поместья, но и всю Речь Посполитую. Смести вместе со всей её шляхтой, с её князьями и магнатами, с её сенатом и сеймом, и с её королём.
«Надо спасать отчизну. И люд украинный, и род киселёвский», – подумал пан Адам и начал действовать.
Испросив несколько аудиенций у короля, во время любезных и доверительных бесед он постепенно утвердил Владислава IV в том, что кто же, как ни король Речи Посполитой, должен хорошо знать силу козачества. Знать, на что способны козаки, если их разъярить. А тут ещё и вся голота украинная поднялась. За нею заволновались хлопы Великой и Малой Польши. Турки и татары постоянно угрожают с юга. Московиты с востока грозят войной. Шведы вот-вот нападут с севера. Что в таком окружении делать, что предпринять? Не вышло сразу козачество усмирить – надо договариваться. Смог его отец договориться с Сагайдачным во время Хотинской войны, сможет и он договориться с Хмельницким. И если козаки замирятся, если опять примут сторону короны – никакой внешний враг не страшен. Только козакам надо сейчас предоставить то, что они просят. Не унижать веру, не нарушать права и вольности, увеличить реестр. И даже не столько предоставить сразу, сколько пообещать.
И король, несмотря на противодействие записных сеймовых ораторов, пошёл на переговоры с Хмельницким, а ведение этих переговоров возложил на пана Адама.
Но дело это оказалось непростым. На первое письмо Адама Киселя козацкий гетман просто не ответил. На второе ответил, но с такою злобою и выдвинул такие обвинения в адрес Конецпольского, Чаплинского и Вишневецкого, что пану Адаму не оставалось ничего, как руками развести. И только внезапная смерть Его Милости короля Владислава IV да выборы нового короля несколько остудили ярость Хмельницкого и вынудили его к некоторым компромиссам. А активнейшее участие пана Адама в гетманских интригах, его откровенная моральная и денежная помощь, приведшая на престол короля, угодного Богдану Хмельницкому, могла привести к примирению сторон.
Во имя этого примирения пан Адам старался изо всех сил. Во имя этого примирения он и согласился возглавить комиссию Речи Посполитой и отправиться к чёрту в зубы. И не сам-один. А, чтобы продемонстрировать свою искренность и миролюбие, включил в эту комиссию брата Николая да жену Анастасию. Смотрите, мол, люди добрые, не только свою жизнь вашей ласке вверяю, но и то, что есть у меня самого дорогого, приношу на алтарь згоды нашей.
Но люд украинный был совсем не тот, что ещё год тому. Не только козачество, вся голота была пьяной от пролитой крови. Под Киевом, в Новосёлках, принадлежавших его жене Анастасии – урождённой киевской шляхтянке из рода Гулковичей – селяне смотрели волками и отказывались прислуживать своей госпоже. Белгородские мещане не пустили комиссаров дальше местечковой заставы и отказали в провианте и фураже. За Белгородом несколько жолнёров, сопровождавших комиссаров, поотстали и были убиты и раздеты. И уже под Переяславом, в котором Хмельницкий назначил встречу, на людном  шляху средь бела дня селяне перекрыли дорогу и не пропускали комиссарский поезд, пока сам пан Адам не заплатил откупного за всех.
Соглашаясь возглавить комиссию, пан Адам предполагал, что дело это будет многотрудным. И придётся ему проявлять не только смекалку и ловкость ума, но и терпение ангельское. Но не думал пан Адам, что тот народ, во спасение и во благо которого он подвергал смертельному риску свою семью и себя самого, отнесётся к нему столь враждебно.
Отправляясь из Варшавы, пан Адам многое знал. Он имел везде свои глаза и уши. И в Варшаве, и в Вильне7, и в Киеве, и в полках козацких, и даже в Бахчисарае8. И даже среди близкого окружения Хмельницкого у него были свои доверенные. От них-то и приходили те неутешительные вести, что иерусалимский патриарх почти склонил Богдана и большинство старшин к переговорам с царём московским, и что ещё 8 января доверенный гетмана Силуян Мужиловский вместе с хитрым патриархом отправился в Москву. Извещён был пан Адам и про то, что принимали в Чигирине посланника от Радзивиллов из Литвы, и что сам Выговский послан в Трансильванию к молодому Ракоци.
Мечется Хмельницкий, союзников ищет. Вот и славно! Никого ему не найти. Разве что – опять с татарами сговариваться. А какие те союзники, если весь люд украинный от них стонет? Стонет от татар, но на литвинов и поляков тоже нож точит.
И со шведами козакам не договориться, поскольку иноверцы они. И с Ракоци гетман не сможет поладить по той же причине. Трансильванский князь хотя и православный,  но полностью от османов зависит. А те тоже христиан на дух не переносят. И шведам, и туркам, и тем же крымцам одно надобно – землицы поболее да рабов, чтоб на них спины гнули. И люд украинный идёт в то рабство, не ведая про участь горькую.
Вот разве что с Москвой у козаков может згода9 выйти. И тут надо москалей10 упредить. А как? Если княжата да магнаты сами загоняют Хмельницкого в московские объятия. На переговорах, состоявшихся-таки в Переяславе в начале февраля, пришлось комиссарам много всего выслушать от козацкого гетмана и от старшин.
Комиссариат Речи Посполитой, с препонами великими добравшийся через немноголюдное Триполье11 до Переяслава, на окраине города встречен был с козацкой широтой и козацким гонором. Гетман самолично выехал навстречу комиссарам за околицу. Поприветствав Киселя и его сопровождающих, уселся в киселёвские сани и вместе с паном Адамом въехал в городские ворота. Старшины, выстроившиеся перед брамой для встречи посольского поезда, демонстративно сняли шапки и склонили головы перед королевскими посланцами. Мол, мы всегда были покорны королевской воле, и сейчас готовы принять её со всем смирением. Комиссары приободрились, Адам Кисель расправил покатые плечи и, выйдя из саней, сказал Хмельницкому:
- Всемилостивейший наш король передал тебе, пане гетман, клейноды12 королевские. Когда и где соизволишь сей дар принять?
- Примем, пане Адам, всё примем, – добродушно ответил Гетман. – И ласку королевскую, и тебя с комиссарами твоими. Примем, отчего же не принять. Заодно и отобедаем, чем Бог послал.
И махнул рукой.
Воздух вздрогнул от первого же аккорда козацкого оркестра. Басы и гудки, свирели и сурьмы, лиры, скрипки и меха в шумовом сопровождении больших и малых бубнов выводили задорную и, одновременно, грустную мелодию старой козацкой песни «Їхав козак на війноньку».
Когда мелодия затихла, Хмельницкий и Кисель взошли на крыльцо большого деревянного дома. Польские комиссары торжественно поднесли к этому крыльцу гетманские клейноды – дар короля Яна Казимира.
Пан Адам с нескрываемым благоговением взял в руки сложенную вчетверо королевскую хоругвь и с помощью Хмельницкого развернул её для всеобщего обозрения. Большое красное полотнище с вытканным на нём белым орлом и вытканной же золотой надписью «Ioannes Casimirus Rех» было встречено одобрительным гулом большинства старшин, столпившихся у крыльца.
Хотя были среди них и такие, которые сомнительно покрутили головами. А когда Адам Кисель принял из рук своего помощника украшенную крупными бирюзовыми каменьями массивную гетманскую булаву и вручил её Хмельницкому со словами: «Его Милость ласкою Божьею всемилостивейший наш король дарует тебе, гетман, сии клейноды в знак прощения твоего и прощения всего Войска Запорожского», – из толпы козацкой старшины выступил недавно произведённый в полковники и по этому случаю не совсем трезвый Филон Джеджалий13.
- Король на то и король, чтобы нас одаривать и прощать, – сказал новоиспечённый полковник. – А у тебя, Кисель, как и у всех вас, королевят клятых, такого права нету – нас прощать. От вас мы никакого прощения не хотим и не ждём. Сами виноваты, что бьют вас насмерть. И особенно ты, Кисель, виноват. Кровь от крови и кость от кости ты из нас вышел. А к ляхам пристал и веру продал. Снимай крест Божий, не погань его!
И Филон Джеджалий потянулся обеими руками к горлу пана Адама.
Хмельницкий нахмурил брови и сделал знак есаулу Демко. Демко с несколькими вартовыми мигом оттеснили Джеджалия от пана Адама, и церемония продолжилась.
Хмельницкий с поклоном принял и королевское знамя, и гетманскую булаву, и письмо Яна Казимира, и полномочные грамоты комиссаров. И пригласил всех комиссаров и старшин на обед.







 
Карандашный рисунок Т.Г. Шевченко, известный в историографии под названием «Приём Богданом Хмельницким польского посольства во главе с Адамом Киселём в феврале 1649 года в Переяславе». Хранится в Национальном музее Тараса Шевченко в Киеве.







Трапеза с самого начала не заладилась.
Когда все приглашённые уселись, и пан Адам, попросивший слова у хозяина, опять начал говорить о королевском всепрощении и дарах, которые посланы Его Милостью не только как знак признания прав Войска Запорожского и греческой веры, но и с надеждой на то, что гетман и старшина козацкая утихомирят восстание, приведут всех селян в послушание своим господам и впредь будут верны своему королю-благодетелю, Хмельницкий неожиданно встал и резко прервал велеречивого оратора.
- Козаки, сколько живут на свете, всегда королевскую ласку знали, помнили и впредь помнить будут, – с нескрываемой иронией сказал Гетман. – И то, что Его Милость нас обласкал, вины наши многие простил, а мне власть над нашим же войском даровал, мы тоже примем и запомним. И к панам сенаторам мы со всем нашим козацким уважением, особенно после Жёлтых Вод и после Корсуни. И к князьям и магнатам, и другим королевятам, особенно после Пилявец и Замостья. И вам, панове комиссары, наша козацкая вдячность и шана14 великая.
Его Милость вас прислал о замирении говорить, панове шляхта послушания нашего просит? Добре, панове, добре, – продолжал Гетман. – Будет вам и мир, и послушание. Особенно после того, как ваши князьки литвинские в Бобруйске, в Турове и Мозыре побратимов наших побили. После того, как Радзивиллы рощи новые и целые леса насадили из колов и виселиц для православных. После того, как тем, кто был в козацком войске, руки и головы рубят!
При этих словах Гетман побагровел и пообещал, более не сдерживаясь:
- Мало вам Лубен?! Мало местечек и сёл разорённых? Да я за одну только душу православную, вами погубленную, за одного только христианина, Радзивилами на палю посаженного, всем вашим колы в задницы повбиваю!
Эй, Демко! – крикнул Гетман. – Сколько там в нашем полоне литвинов и другой гоноровой шляхты осталось?
- На этот день тысячи четыре хлеб козацкий даром переводят, – тут же ответил верный есаул.
- Завтра с утра всех на пали, – сказал Гетман. И обратился лично к пану Адаму:
- А про себя так скажу. Передай, пане, королю, что буду ему верен. Но и скорблю скорботой великою, что до сих пор ни лайдак Чаплинский, ни тот кат Вишневецкий не покараны. Стал Ян Казимир королём, так пусть помнит, кто ему помог. И пусть королём будет. Таким королём, что не только милует, но и карает. Согрешит князь – урезать ему шею, козак согрешит – так само вчинити. А не захочет король вольным быть в решениях своих – так что ж, ему виднее. А мы в своих вольны будем.
Один из комиссаров, ксёндз Лентовский, сидевший по правую руку от пана Адама, ни к кому не обращаясь, сказал: «Король не может отвечать за всех своевольников». А младший брат пана Адама – Николай Кисель, тоже бывший комиссаром, поднялся и, взяв свой бокал в правую руку, демонстративно и медленно вылил содержимое на стол перед собой. Руки старшин козацких сами потянулись к саблям.
Хмельницкий поднялся и поднял гетманскую булаву.
- Негоже вам, панове послы, в гостях пребываючи, хозяев обижать! – сказал Гетман. – Помните, что вы не в своих маетках с холопами разговариваете, а находитесь в наших козацких руках. И своим гонором можете большую беду накликать. Не нравится вам наше угощение – идите с Богом. А вино нечего понапрасну лить. Подождём, когда проголодаетесь.
Только на четвёртый день пан Адам снова смог увидеть мятежного Гетмана. Неудержимое буйство прошло. И то сказать, три дня гуляло козачество. А на четвёртый взялось за похмельную голову. Хмельницкий сам позвал Киселя, сам и принимал, сначала без старшин и полковников, один на один.
- Проходи, пан посол, – сказал Гетман и посмотрел на пана Адама красными от трёхдневного пьянства глазами. – Проходи, садись да рассказывай, что Его Милость просил передать своему верному слуге, каковым я всегда был и сейчас есть. Что вы там нарешали в своём сенате да со своим королём?
- Почему же только со своим? – вкрадчиво и очень миролюбиво замурлыкал пан Адам. – Его Милость Ян Казимир всем нам король. И тебе, твоя светлость пане Гетман, и всему панству, и всему вельмишановному козачеству.
- Так, так, – страдая утренним похмельем и потому не склонный к мудрёным дискуссиям, сказал Хмельницкий. – Только, по всему, не хочет Его Милость быть нашим королём. А ты, пане посол, садись. Садись уже за стол да рассказывай. Мёду, вина, горилки? Извиняй, но заморского пойла не держим, своё пьём.
- И ты прости, пане Гетман, но с утра хмельного не принимаю, – всё так же мурлыкая, почти прошептал пан Адам. И, чуть-чуть подумав, спохватился, что такая игра слов может не понравиться. – Но сегодня в честь нашей встречи выпью. Если на то твоя ласка, то мёду, чтобы горечь улеглась. И то сказать – когда ещё свидимся?
- Как гость, так и хозяин, – ответил Хмельницкий. И сам разлил мёд по глиняным кубкам.
Пан Адам, пригубив налитый напиток, спросил:
- А скажи, твоя светлость, что ты сам сказал бы о человеке, который захотел бы отдать на растерзание нечестивцам Русскую землю, веру нашу и святые церкви?
- Да ты, я вижу, о себе говоришь, пан посол. Ты теперь кто? Каштелян, сенатор, воевода? Или как там у вас, у ляхов, ещё? А на твой вопрос отвечу. Сказал бы, что он запроданец и место такому только в пекле, – не глядя на пана Адама, проговорил Хмельницкий.
- А разве татары, которых ты, твоя светлость, привёл на Русь, не нечестивцы! Разве москали, с которыми ты в союз вступить хочешь, не враги отчизны нашей! – не спрашивая, а утверждая, сказал пан Адам.
- Хватит балач;к! Болтаешь, не думая! – вдруг выкрикнул Хмельницкий. – Я хочу вызволить весь люд русский из неволи лядской! Хочешь знать, что буду делать?! Так слушай.
За мною и двести, и триста тысяч козаков пойдут. И вся Орда на коней сядет. Побратим мой, Тугай-бей, пойдёт туда, куда укажу. За мною весь люд украинный. и Волынь, и Подолье. Я до Вислы дойду, и за Вислу. Давить вас, ляхов, буду, где только найду! Сидите, ляхи! Молчите, ляхи!
А будете кричать в своей Варшаве, так успокою навеки. Не хотим мы тут, у нас, а ни князя, а ни шляхты. Земля здесь наша, козацкая, и хлеб на ней наш! И если кто-то из вас захочет наш хлеб есть, так пусть будет нам послушен. Нам, козакам и Войску Запорожскому! И пусть даже не думает против нас идти!
Хмельницкий приподнялся, обхватил пана Адама за шею и, приблизив к себе, прошептал ему на ухо:
- Меня сам патриарх церкви нашей святой венчал. И грехи отпустил. И причастил, и на войну с вами, ляхами, благословил. Эх ты, посол... как в сраке мосол.
Пан Адам понял, что обвиняя Хмельницкого, хватил через край. Не надо бы так сейчас. Не то время.
Он поднял свой кубок.
- Здоровье твоей светлости! – сказал пан Адам и, превозмогая себя, выпил до дна.
- Вот это по-нашему, – неожиданно быстро сменив гнев на милость, сказал Хмельницкий. – Хотя ты и не козак, а запроданец, но, ей-богу, по-нашему!
И тоже опрокинул кубок в рот. И тут же снова налил своему собеседнику и себе.
- Чего же ты, твоя светлость, желаешь? – стараясь выказать всё своё миролюбие, сказал пан Адам. – Голову Чаплинского? Так он будет покаран. Войску Запорожскому земли мало – отец наш, Его Милость король Речи Посполитой, готов дать её вам. Может, хотите реестр увеличить? Скажи, насколько. А если козаки без войны прожить не могут, так лучше воевать с татарами, турками да московитами, нежели с братьями-христианами.
Слова эти опять распалили Хмельницкого. Он с трудом поднялся с места, подошёл к столу и, вытащив из-под сукна какие-то бумаги, сказал грозно:
- Зови, пане посол, своих комиссарчиков. Для всех вас говорить буду.
Пан Адам вышел на крыльцо и махнул своему посольству, ожидавшему гетманской аудиенции в окружении козацких старшин. Паны комиссары вошли в дом и выстроились вдоль стен просторного гетманского покоя. Вошли и старшины, и стали за спиной своего вождя.
- Вот, панове посланцы, все наши пункты, – сказал Гетман, поднося бумаги под нос пану Адаму. – Извиняйте, но писарь наш Генеральный в отъезде. А потому – читайте сами.
Откровенная грубость Хмельницкого не смутила пана Адама. Он почтительно принял бумаги из рук Гетмана и передал их своему брату Николаю со словами: «Прочти, пан комиссар, сии требования Войска Запорожского».
Николай Кисель, бегло просмотрев бумаги, прошептал пану Адаму: «Не могу понять, кто и кому сие написал». Пан Адам успокоительно кивнул ему и прошептал в ответ: «Читай, брат, как написано». И тот начал чтение:

«Пункт первый. В украинных воеводствах ликвидируется униатство и церковь униатская, а также какое-либо упоминание о ней.
Пункт второй. Не бывать на наших землях ни католическим, ни униатским монастырям и церквям. А также жидовским и никаким другим, кроме православных».

Николай Кисель посмотрел на старшего брата. Тот опять кивнул успокаивающе. И чтение козацких «пунктов» продолжилось.

«Митрополит Киевский, – читал Николай Кисель, – должен иметь своё законное место в сенате Речи Посполитой и именоваться сенатором со всеми его правами.
В украинные земли все воеводы и каштеляны замковые назначаются только из тех, кто принадлежит православной вере.
Войско Запорожское получает все те привилеи, которые были за ним испокон веков.
Гетман Войска Запорожского подчиняется только Его Милости Королю.
Все жиды немедленно покидают украинные земли.
Ярема Вишневецкий никогда не будет командовать войском Речи Посполитой и не будет коронным гетманом».

Комиссары, дослушав эти «пункты» до конца, недоумённо переглянулись. Но никто из них не проронил ни слова.
- Что, панове, онемели? – выдержав небольшую паузу, с откровенной насмешкой спросил Хмельницкий. – Принимаете наши пункты или будете упираться, как тот баран на бойне?
Комиссары подавленно молчали. Пауза затягивалась. Тишина с каждой секундой становилась всё более угрожающей. Многие из козацких старшин нахмурились и положили ладони на рукояти сабель.
Пан Адам, чтобы хоть что-то спросить, обратился к Хмельницкому:
- Обычно, ваша светлость, вельмишановное козацтво указывало, какою они хотят видеть численность своего войска. Что мы должны доложить Его Милости королю о количестве реестровых?
- А зачем вам количество? – деланно недоумевая, спросил Хмельницкий. – Нас будет столько, сколько пожелаем. Свой реестр напишем.
- Мы это поняли и передадим Его Милости, – сказал пан Адам. – А как будет с теми нашими воинами, что у вас в полоне? Ваша светлость ещё три дня назад распорядился всех на кол посадить. Но такая казнь может смутить нашего короля. А оказанное милосердие не будет забыто и воздастся.
- Не из милосердия нашего они ещё не корчатся в смертных муках, – сказал Хмельницкий. – Не до ваших бранцев было. Забыли мы про них совсем. Забыли. А скажем так: кто попал в наши руки волею Божьей, вернётся тогда, когда в Литве перестанут проливать кровь христианскую.
И, обернувшись к своей старшине, спросил:
- Так я говорю, братья?
- Так, батько, так, – одобрительно загудела старшина.
Пан Адам, принявший такой ответ, неожиданно для самого себя выпрямился и сказал с отчаянием:
- Прости, твоя светлость, но я всё же повторю свой вопрос. Уже при всех. Знаешь ли, что только ты теперь в ответе за разорение отчизны. Вы все христиане, а объединились с татарами против таких же христиан. Привели их в Речь Посполитую и наделали страшного лиха. Не боитесь, что и ваша Надднепрянщина претерпит такие же страдания, как теперь претерпевает Польша?! Не боитесь, что придётся вам раскаиваться за совершённое?
- Никто в целом мире ещё не ушёл от своей судьбы, – на удивление спокойно ответил Гетман. – А наша козацкая доля – жить с саблей наголо. Сам знаю, на собственной шкуре испытал, сколь изменчива фортуна. Но знаю и то, что в конце концов справедливость побеждает. Оттого мы чтим и любим нашего короля и ему кланяемся бедами нашими. Но панов ваших и шляхту вашу со всеми вашими королевятами ненавидим. Пусть лучше перестанут нам зло чинити и тем поспособствуют нам в исполнении пунктов наших. А если опять вздумают козаков дурить, бой между нами будет смертельный. Так и скажи королю – бранцев ваших увидите только после договора с нами. При каких-либо других условиях согласие между нами невозможно!
Неудача в Переяславе очень расстроила пана Адама. Он впервые за много лет почувствовал себя точно так же, как тогда, на бранном поле после гибели Жолкевского – лишённым сил, растерянным, униженным, растоптанным и вдавленным в какую-то кровавою жижу.
От всех этих крайне неприятных событий и горестных воспоминаний пан Адам заболел. Ноги его распухли. Пан Адам не мог ходить. Ступни охватила острая боль, как будто кто-то настойчивый и злобный методично высверливал каждую косточку изнутри. Самая мысль о том, чтобы встать на ноги, была ему невыносима. Он слёг и в день отъезда лежал в санях.
Хмельницкий, вышедший попрощаться с королевской комиссией, приказал пригнать к месту прощания всех пленных шляхтичей и в их присутствии ещё раз повторил обещание освободить всех сразу же, как только польской стороной будут удовлетворены все козацкие «пункты». Прощаясь с больным паном Адамом, он подарил тому прекрасного скакуна и свой личный кошель с 600-ми червонцами. Червонцы на выздоровление, а скакуна на то время, когда хворый встанет на ноги. Пан Адам коня принял, а деньги приказал раздать тем несчастным, что находились в козацком полоне.
Дорога в Переяслав была нерадостной, а обратный путь оказался ещё более скорбным. Разорёнными сёлами, сожжёнными хуторами, голодными местечками и шляхами, по которым рыскали разбойничьи ватаги, запомнилось пану Адаму то долгое возвращение. Обострившаяся подагра приносила страдания телесные. Слухи, сопровождавшие комиссарский поезд, ранили в самое сердце. Не было ни одной стоянки дневной, ни одной ночёвки, чтобы до ушей пана Адама не долетали обрывки разговоров и отдельные фразы встреченных ими людей:
- Іване, а Іване, іди зустрічай Кисіля.
- Якого Кисіля?
- А того, хто і Богу, і чорту свічки палить!
- А тебе що, батько не вчив: не грій зміюку за пазухою, бо як зігріється, то вкусить!
- Та вже ж, учив. Немає гіршого ворога, як у себе вдома та в своїй родині.
- То чого ж я буду його зустрічати? Не гідний він, щоб його і свята земля носила.
- От, чуєш? На того Іуду і собаки наші брешуть.
Не лучше встречали пана Адама и в коронных землях. А по самой Варшаве, после его выступления в сенате и призывов к примирению, недоброжелатели расклеили порочащие листки, в которых чёрным по белому было написано: «Берегитесь, поляки! Кисель говорит – как гадюка жалит. Отравит он вас своими уговорами!».
По столице поползли слухи. Некоторые клялись в том, что Хмельницкий подкупил пана Адама, вручив ему 6 000 золотых дукатов. Иные рассказывали, что козаки согласились на выдачу всех пленных шляхтичей, но Кисель не захотел обременять себя большим обозом. Бросил несчастных на произвол судьбы, и всех их обокрала и побила голота. Третьи уверяли, что братья Кисели выговорили у Хмельницкого охранную грамоту для себя и своих поместий, а на шляхту и на Речь Посполитую им плевать. И все сходились во мнении, что пан Адам – zdrajca, hlop i rusin, зрадник-предатель, хлоп и русин, а новая война с козаками будет обязательно и очень скоро.
Сам пан Адам чувствовал себя, как тот соболь на серебряной цепочке. Только, в отличие от того холёного и дорогого зверька, не мог он ни убежать, ни спрятаться, ни смириться. А цепочка эта сдавливала горло всё сильнее и сильнее. Его, больного и подавленного, перевозили из Варшавы в Гощу15, из Гощи в Гнойно16. Но везде, даже в родовых поместьях ему было неуютно и беспокойно. Поляки, объявившие его схизматиком и предателем, относились к нему с недоверием и унижали открыто. Украинные шляхтичи тоже былого почтения не выказывали.
Военные действия, начавшиеся летом 1649 года, как известно, завершились окружением польских войск под Збаражем. Ян Казимир, попытавшийся помочь запертым в крепости полякам, был окружён сам и согласился на почётную сдачу, любезно предложенную Богданом Хмельницким. Сохранилось несколько документальных свидетельств тех событий17. Мы приведём только одно из них, принадлежащее перу анонимного автора. Хотя, по некоторым деталям и речевым фигурам можем предположить, что перо было королевским. Приводим авторский текст с сохранением всех его особенностей:

«Дневник, составленный в лагере под Зборовом лета божьего 1649.

В прошлое воскресенье, то есть 5 августа, выступили мы из лагеря, в котором стояли два дня, за полмили от Зборова, от Львова же миль за десять, как обычно без разъезда и без языков. Были назначены полки. Их было 6, а седьмой кн. е. м. Корецкого в авангарде. Под городом из-за огромной массы возов было трудно производить переправу. Одной из трудностей были заторы. В то время как большая часть войска с королём уже переправилась, стало известно о наступлении татар. Прошло несколько часов времени, пока к нам переправилась значительная часть войска. Между тем, татары на наших глазах, переправившись в другом месте, зашли нам в тыл, к ним присоединился Кантимир мурза с белгородской ордой и, прогнав кн. Корецкого, в полдень ударил на войско, которое всё уже стояло в строю, без какого-либо укрытия, кроме небольшого окопчика. Король е. м. послал три волынские хоругви из козацкого строя, которые татары сейчас же задержали, а потом ударили на наш левый фланг (на правом – всё время было спокойно) и прогнали передние ряды кн. Корецкого. После второй атаки не устояло 10 козацких хоругвей, так что им на помощь должна была прийти хоругвь е. м. п. старосты краковского. Все признают, что только эта хоругвь и могла справиться, но и её задержали. П. мечника перемышльского Браницкого ранили в руку, а п. Яна Браницкого – в позвоночник. Наконец, будучи близкой к поражению, хоругвь отступила. Неприятель был задержан самой пехотой и 200 рейтарами, за которыми находились покинутые король и п. канцлер. Если бы татары пошли на них, они бы наверное погибли, но татары довольствовались небольшими герцами. Когда сражение утихло, мы увидели себя в небольшом числе, так как убыло не только солдат, но и знамён, которые мы находили потом в конопле.
Там в строю ждали мы божьей воли. Ночью, во время всего этого беспокойства, никого из знатных лиц не убили и раненых было немного, но за переправой неприятельскому оружию очень повезло. П. Корецкий остался было в арьергарде и за возами напали на него крымская и азовская орды. Послал за подкреплениями. Вернулись к нему уже от самой переправы п. сандомирский, п. староста стебницкий и п. староста ужендовский, который вёл последний полк.
В этот день все к нам пришли: посполитое рушение волынское, люблинское, перемышльское, п. брацлавский, паны старосты – ужендовский, стебницкий, п. Фелициан Фиткевич, товарищи п. сандомирского, п. стольник львовский Ковальский, князь Захарий Четвертинский, п. Чарнецкий Станислав, п. Беневский. Полегло на поле боя 200 товарищей п. сандомирского, 16 шляхтичей п. старосты Стебницкого, из посполитого рушения более чем 400 драгун, 200 шляхтичей п. старосты краковского, 300 п. Корнякта. Насчитали мы около 3-х тысяч трупов, кроме тех, которые погибли при возах и большую половину которых уничтожила орда, Мы, однако, удержались. Наконец наступила ночь, тем более страшная, что подошёл Хмельницкий и чуть было не повторились Пилявцы. Мы уже видели близкую погибель свою, так как были окружены ордой, которая разложила вокруг костры. Число татар несомненно превышает 10 тысяч. Козаков конных с Хмельницким 40 тысяч. Остальные с Кара мурзой караулят наших под Збаражем.
В ту же ночь мы окопались, потеряв надежду победить в открытом поле, лишившись многих людей в бою и ночью во время попытки спастись бегством, когда они снова попали в орду. Между ними был львовский ротмистр, п. белзский Гедзинский, после которого остался кадук.
В понедельник, 16 августа, слегка потеснив нас, орда с силой ударила на город, а также на остатки возов. Снова часть их была захвачена. В полдень напали на нас в небольшом числе козаки, но с такой стремительностью, что дважды в самом лагере были. Убедившись в слабости своей защиты, послали мы к Хмельницкому и хану письмо от короля. Неожиданно враги, хотя в продолжении всего дня и штурмовали город, согласились на переговоры.
Вторник, среда, четверг прошли в согласии и переговорах, мы так сдружились с противником, что наши окопы окружила орда и, переговариваясь, вела с нами торг. Мы их даже из лагерных ворот с трудом вытеснили. Пастбищем они, однако, не дали пользоваться, людей и лошадей хватали, только комиссаров не трогали. Довелось нам и лошадей кормить сухарями. Только вчера были выпущены они на траву. Очень много их от этого сдохло.
В четверг было заключено перемирие с татарами и на днях п. канцлер закончил переговоры об условиях этого перемирия. Первое условие – отступить сейчас же от польского войска; второе – татары получат за это 600 тысяч, но поскольку сейчас они получили только 100 тысяч, то, пока получат остальное и подарки сановникам, возьмут с собой в орду п. старосту сокальского; третье –  поляки должны ежегодно платить обычные упоминки; четвертое – обе стороны должны хранить вечное братство против каждого неприятеля, кроме козаков; пятое – збаражское войско также должно быть выпущено, если будет дан выкуп в 600 тысяч или кто-нибудь в качестве заложника (правда, это условие хан обещал аннулировать, чему мы не верим); шестое – чтобы татарам было дозволено, возвращаясь, опустошать край. Некоторые отряды уже давно ушли, а некоторые вчера, но далеко они уйти не могут.
С Хмельницким те же условия, с тем лишь добавлением, что Чаплинскому он дарит жизнь. Збаражских наших обещал выпустить, не причинив им вреда. Поэтому вчера и хан, и он, а также два наши комиссара двинулись к Збаражу для вывода неслыханно истощённого войска, которое должно соединиться с нами не позже вторника.
И так, полками прийдём под Глиняны, а оттуда король направится в Варшаву.
Дано в лагере под Зборовом 23 августа 1649».

После этой обоюдной конфузии всем, в том числе и пану Адаму, казалось, что в Зборовских соглашениях учтены все предыдущие козацкие требования и «пункты». Занятые козаками земли Брацлавского, Черниговского и Киевского воеводств предполагалось освободить от постоя коронного войска. В козацких землях запрещалось проживать иудеям и находиться иезуитам. Все чины и должности отныне предназначались только православным шляхтичам. Реестр определялся в 40 000 козацких душ. Киевский митрополит становился сенатором. И Его Милость король Ян Казимир пообещал его светлости Гетману Богдану Хмельницкому договориться с сенатом о полной ликвидации унии.
Для реализации условий Зборовского договора король и сенат утвердили специальную комиссию. И во главе этой комиссии опять был поставлен незабвенный пан Адам, получивший в утешение должность воеводы Киевского. Он должен был незамедлительно отбыть в Киев и привести к присяге на верность Речи Посполитой всё козацкое войско во главе с Гетманом.
И пан Адам отбыл.


XXV

Со смешанным чувством отнёсся пан Адам к новой должности. С одной стороны, он был горд и счастлив тем, что его фамилия заняла почётное место в ряду имён, славных на всю Речь Посполитую. Князь Константин Острожский, канцлер великий коронный и коронный гетман Станислав Жолкевский, великий коронный канцлер Томаш Замойский, князь Александр Заславский, граф Януш Тышкевич были воеводами киевскими. И вот теперь ему, пану Адаму из рода Киселей, выпала великая честь продолжать дело тех рыцарей.
А с другой стороны, в смутную пору достался ему киевский стол. Вот уж воистину, время умеет ждать и подсовывает неразрешимые задачи в самый неподходящий момент.
Как и чем успокоить мятежное козачество? Чем задобрить и как утихомирить Богдана Хмельницкого? Как привести их к присяге на верность? И как управлять воеводством Киевским, которым так некстати наделил его Ян Казимир. Как?
Пан Адам вспомнил, скольких трудов ему стоило само вхождение в воеводство. Получив назначение, он отправил своих людей в Киев с тем, чтобы они  подготовили торжественный въезд нового воеводы. Необходимо было сразу же позаботиться и о созыве сейма воеводства Киевского, который должен был решить непростые вопросы управления людьми и землями. Да и о своих черкасских владениях нужно было позаботиться. Привести их в надлежащий порядок и начать сбор налогов и доходов в похудевшую киселёвскую казну.
Но намерения те легко было высказать, и невозможно осуществить. В Киеве воеводины люди застали писаря Выговского, который не советовал ни сейм созывать, ни в поместьях показываться. И не советовал решительно. Поскольку чернь украинная тех действий не поймёт и не примет. И не только чернь, но и новые хозяева, которые уже начали собирать доходы со всех украинных земель в свою пользу, в том числе и с земель киселёвских.
Интенсивная переписка с Хмельницким ничего, кроме льстивых слов и заверений в верности королю, не приносит. Личные встречи тоже заканчиваются обещаниями да взаимными обязательствами. Да ещё пышными приёмами и попойками с утра до глубокой ночи. Хмельницкий разрешил шляхте вернуться в свои маетки. И когда пан Адам въезжал в Киев, за ним потянулась в свои имения и шляхта. Надеялись на слово козацкого гетмана, а больше – на то войско, которое привёл с собою воевода киевский. Но против козацкого упрямства и вооружённой голоты, что то войско?! У воеводы пять тысяч жолнёров, а голоты – тьма! Вот и начали тех шляхтичей, что доверились слову Хмельницкого, изводить целыми семействами и бить до смерти.
Его Милость король и пан наш милостивый на эти бесчинства грозные письма слал. И до сих пор шлёт. Пану Адаму – с инструкциями. Гетману своего Войска Запорожского – с уговорами и напоминаниями о данных обещаниях. Да что толку? Год с небольшим читает пан Адам велеречивые гетманские письма. А шляхта в свои имения въехать до сих пор не может, в злыднях мыкается и в своих же землях пропадает. Одна теперь надежда – на сейм. Там надо всё разрешить. Там надо так извернуться, чтобы и козаки остались довольны, и шляхта не была в ущемлении. Только бы выслушали его паны делегаты. А уж он-то так дело подаст, что глядишь – и пройдут козацкие требования. Тем более требования те не выходят за рамки того, что Ян Казимир пообещал под Зборовом.
Его Милость тогда был вельми щедр на обещания, а как сейчас да на деле будет? Не согласится шляхта с козацкими «пунктами», упрётся сенат. И козаки не уступят, тоже упрутся. И что тогда? Опять лоб в лоб? Снова всеобщее разорение? Опять война?!
Пан Адам был неспокоен. Он никак не мог сосредоточиться и привести свой разум в былой порядок. Мысли не выстраивались, наслаивались одна на одну, путались и сплетались в какой-то противоречивый и лишённый всякой логики хаотичный клубок.
Пан Адам вышел на террасу своего недавно выстроенного огромного двухэтажного дома. Замковая гора1 с Литовским замком2 по нынешним временам – не самое спокойное место на киевских холмах. Над ним – старый княжий град, покинутый польской и литвинской шляхтой и постепенно заселяемый новыми хозяевами из поднепровской старшины и богатого украинного купечества. Амбициозный, своенравный и агрессивно настроенный люд.
Под ним – киевский Подол с ремесленническими кварталами и Контрактовой площадью. Ремесленники и мастеровые, гончары, дегтяри, кожемяки, лавочники и мелкие торговцы, населявшие Подол, тоже относятся к новому воеводе неласково. Продают воеводиным людям свой товар втридорога и торговаться не дают. Ратушные люди само собою нос от него воротят. За распоряжениями да за советом к Гетману в Чигирин едут, а не к воеводе своему законному, Его королевской Милостью, паном моим милостивым поставленному.
Митрополит киевский Сильвестр3, будучи противником и Брестской унии, и патриархата Московского, с братией отворачивается. По праздникам службу служит – глаз на воеводу не поднимет.
А когда-то Сильвестр собеседником был задушевным и даже поспособствовал появлению нового герба для рода киселёвского. И то «когда-то» было не за просто так, а за подарки богатые да за пожертвования денежные на церковь православную.
Но то теперь в прошлом. Воистину, время умеет ждать и людей преобразовывает до неузнаваемости. Кто вчера был другом и помощником, кто принимал дары из рук твоих, склонив голову, – сегодня становится недругом.
Со стороны Днепра вдруг повеяло могильным холодом.
Резкий порыв ветра бросил в лицо пана Адама несколько крупных дождевых капель вперемешку со снежными хлопьями.
Воеводу передёрнуло.
Он отёр лицо, мокрое то ли от дождя, то ли от слёз душевных, резко повернулся и покинул террасу.
Он вошёл в просторную овальную комнату.
Не снимая шубы, уселся перед камином в глубокое кресло, зябко потёр ладони.
Два года пребывания в Киеве прошли в бессмысленных и бесплодных переговорах. Хмельницкий хитрил, и пан Адам в который раз пожалел о том, что не знал он тогда, под Цецорой, чт; может вырасти из сына обыкновенного чигиринского сотника. А если бы знал? Что сделал бы? Убил бы? Ей Богу, убил бы. И тем грехом избавил бы Отчизну от напасти неслыханной.
«Прости, Господи, грехи наши тяжкие», – длинно выдохнул воевода и приказал принести ему нагретого вина. Смакуя жидкость мелкими глоточками, пан Адам почувствовал, как сладкое тепло растекается по телу. Он знал, что нельзя ему пить вино, что сиюминутная услада наутро обернётся острой болью, охватывающей ступни и пронизывающей всё его стареющее тело. И всё же не мог отказать себе в удовольствии.
Бестия Хмельницкий, по всему видать, присягнуть готов хоть завтра. И воинство своё мятежное готов к присяге привести. Да что толку от такой присяги? Так, слова…

И сам Гетман, и козачество украинное могут, кому угодно присягу дать, и присягнуть в чём угодно могут. А исполнять свою присягу не будут. Вот они реестр новый затеяли4. Больше года составляют, никак пересчитать достойных не могут. За внесение в те списки мзду собирают немалую. Хочешь быть козаком – плати.
Хмельницкий говорил, хотят козаки успеть до начала сейма новые списки составить. Всех своих полковников разослал за теми списками по обоим берегам Днепра. Да утвердит ли сейм тот реестр? И митрополита Сильвестра как себе равного сенатора примет ли? Кто знает…
Пан Адам разомлел от выпитого, но с мыслями так и не собрался. «Утро вечера мудрее», – решил воевода и приказал готовиться к раннему отъезду. В Варшаву, на сейм.
Приготовившись ко сну, он не спешил лечь в холодную постель. Подошёл к камину, бросил два больших берёзовых полена в огонь и присел за письменный стол. Взял перо, пододвинул под локоть лист бумаги и начал медленно выводить слова, буковка к буковке:
«Мнение п. воеводы киевского о нынешней войне», – написал он чётким ровным почерком. Тут же жирно зачеркнул три последние слова и написал за зачёркнутым: «…о нынешнем волнении козаков».
- Да. Так будет хорошо, – пробурчал себе под нос пан Адам. – Так будет лучше.
И вдруг, явственно представив сеймовое собрание и себя перед ним, начал быстро исписывать один лист за другим:

«С самого начала постигшего нас и Речь Посполитую бедствия, борются два мнения. Можно так сказать, что у всех у нас есть одно мнение, ибо все желаем спасти пришедшее в упадок Отечество – только разными способами: одни надеются излечить рану временем и уговорами, а другие желают кровью тушить пожар отечества. Те и другие благочестивы, те и другие славны и преданны Отечеству. Однако отсюда возникает разногласие, соперничество и, наконец, вражда.
Друг у друга хотим мы вырвать пальму первенства. Друг друга упрекаем и, наконец, работаем, не доверяя друг другу. Не пора ли теперь, когда Отечество находится в крайней опасности, повести себя согласно обычаю римлян, которые – когда должно было совещаться об Отечестве, – вступив в храм Юпитера, строителя, отбрасывали свои распри и всякие разногласия, а пестовали целость Республики от чистого сердца и единогласным примирением. Когда мы это сделаем, возмущённое небо будет к нам милостивей. И божественное провидение одарит исполнителя своей воли – е. к. м. п. м. м. столь многими способами Действия, что расцветёт увядшее Отечество и выйдет из опаснейшей пучины.
Наше Отечество испытало и то, и другое. Оно уже имеет практическое, а не умозрительное знание этого дела. Вспомним, как каждое из этих двух правил помогло нам спасать Отечество. Тогда захотим мы определять и направлять дальнейшие шаги в соответствии с исходом самого дела, а не из рассуждений.
Сразу же после корсунского поражения соображения войны превозмогли шаги мира. Не хочу упоминать, как это было под Пилявцами. Мы понимаем, в чём тогда были допущены ошибки. Тогда мы исправились, и казалось, что всё было исправлено. Но когда появилось множество врагов – тот же последовал исход дела. Особенно божественное провидение и мужество государя-венценосца вывели нас из последнего упадка.
Итак, советы сторонников войны уже проделали свой опыт, и Речь Посполитая, обессиленная могуществом врагов и наученная трёхкратным поражением, обратилась к советам мира. Успешен ли этот другой способ, об этом будет свидетельствовать та миссия, которую я в течение всего настоящего года выполнял по воле е. к. м. п. м. м. и всей Речи Посполитой в Киеве. Только нужно обратить пристальное внимание на то, чего Отечество достигло и в чём имело успехи, что не исполнилось вопреки его желанию и по какой причине.
Две вещи были желательны для Речи Посполитой, и двойная обязанность была ею на меня возложена. Во-первых, наблюдать за всякими действиями бешеной черни и, предотвращая всякие бесчинства, сохранять мир. Во-вторых, изгнанникам, гражданам Отечества возвратить отцовские гнёзда. Обе вещи трудно было сделать, обе, однако, по милости бога, были достигнуты.
Что мир был до сего времени сохранён, хотя и нарушался пятью пароксизмами, сам ход событий показывает. На меня и на Отечество наталкивались все волнения, жизнь моя находилась под беспрерывной угрозой, но Речь Посполитая была спасена от опасности. Часто возникавшая буря и разные волнения разбивались о киевскую скалу и дальше не распространялись. И второе также было достигнуто, чему свидетелями являются все те граждане, которые уже в домах своих безопасно и успешно хозяйничали от Случи до Днепра и дальше, ибо уже от Днепра до Ворсклы у народа наблюдается расположение к послушанию. Много времени потребовала, но была применена та медицина, которой мешали и препятствовали новые случайности, новые пароксизмы.
Поэтому, если сравнить доводы войны с доводами в пользу мира и результат войны с результатом мира, можно увидеть, что советы предотвратить междоусобную войну переговорами, а не страхом, более эффективны, что советы богини мира счастливее советов Беллоны. Почему же последовало новое ухудшение? Почему вот-вот начнётся новое движение, почему оно не окончилось или не остановилось? Это нужно знать Речи Посполитой. А я скажу об этом так, как мне правда святая говорит, как диктует знание, которым я обязан господу богу и Отечеству.
Много есть причин того, что усмирение не завершено и мир может быть нарушен. Первая, из-за которой я чуть жизнью не поплатился в Киеве, – чему свидетелями граждане всего Отечества – неудовлетворение по части религии. Когда имеем дело с неразумной чернью, бессильны всякие доводы, она верит только тому, что видит.
Второе, уже более значительное волнение, последовало то, о котором я только теперь разузнал и сообщил Отечеству. Гетман запорожский имел какие-то тайные пакты с крымским ханом и когда, несмотря на это, господь бог счастливо возвратил на родину е. м. п. краковского5, возникло у гетмана двойное подозрение и догадки – и о хане, что тот придерживается дружбы с ним, и о е. м. п. краковском, что тот готовит мщение. Тогда, ударившись в отчаяние, он повёл переговоры с Крымом о подтверждении дружбы и одновременно с Портой, и достиг того и другого. Крым обновил союз многими путями, турецкая Порта подтвердила его через своего эмира.
Третий пароксизм последовал опять, когда войска двинулись в лагерь. Козаки подумали, что это войско идёт на них; опять волнение и опять после того, как я доложил об этом е. к. м., при помощи авторитетных писем е. к . м. я уладил и это.
Четвёртый пароксизм последовал из-за письма, которое е. м. п. краковский написал гетману запорожскому, в котором последний усмотрел и обиду, и угрозу, и, сосредоточив по этому поводу войска, хотел добиться походом в Молдавию каких-то гарантий для себя: либо чтобы ему дали заложников, либо чтобы е. м. п. краковский присягнул на том, что было постановлено под Зборовом и на установление мира.
Опять пятый пароксизм наступил, когда е. м. п. краковский двинул часть войска на линию на зимовку. Хотя тогда уже всё успокоилось, и эти убийцы были наказаны, и за Днепром крепостные начали отдавать послушание, тут-то опять во время приближения хоругвей начались жалобы. Однако, казалось, и это улеглось.
Последний пароксизм, которого уже не мог устранить разум, последовал потому, что из орды известили запорожского гетмана, будто от е. к. м. и Речи Посполитой был направлен п. Белинский для привлечения и направления – при помощи подкупа – орды на них. Из Мультян6 и Венгрии также его известили, будто там набирали войска на войну для их уничтожения.
Тогда не помогли никакие мои клятвы, восстала вся чернь. И опять тех послов, которые ими были назначены, не направили и заявили, что будут ждать только резолюции, имея лезвие наготове, и все полки готовыми к боевым действиям.
Таким образом, эта недоверчивость испортила мои труды. Если бы этого не было, то, истинный бог, уже этими мерами были бы усмирены украины, а затем и вся Речь Посполитая.
Теперь что делать?»

Поставив вопросительный знак, пан Адам глубоко задумался. Необходимо заставить и гоноровое панство думать, а подумавши, понять, где для них благо, и что для них зло. Воевода посмотрел на кончик гусиного пера, обмакнул перо в чернильницу и продолжил своё писание:

«Возвратиться ли к этим постоянным мерам мира, а то, что помешало, убирать разумно, или поднять оружие, – здесь есть над чем задуматься. Хотя мы попробовали, какова сила взаимной вражды, и какие были последствия мира, и что случилось бы, если бы он пришёл на смену войне, однако не сбылись все наши планы.
Бросим всё же подозрения, перестанем спорить друг с другом о наших разногласиях, а давайте сойдёмся в одном. Нужно сформировать три положения и ими рассеять наши сомнения. Эти положения создают возможность только либо отрицать, либо прийти к общему выводу. Первое: либо мы имеем возможность, либо не имеем возможности не только сопротивляться, но и победить врагов, ибо необходимо победить, так как враг внутренний. Однако лишь сопротивление – бесполезно, только победа даст эффект, который вознаградит наши труды. Если один раз одержим победу даже наиболее выдающуюся, это ещё не конец, ибо тем не уничтожим огромное количество сельского и скифского племени.
Второе положение: либо против всего войска, имеющегося у неприятеля, мы имеем также готовое войско, которое могли бы противопоставить его силе – либо надо нам ещё добыть войско, и набрать и собирать средства, для чего нет времени, ибо, упаси бог, враг в две недели может наделать делов.
Третье положение: уже и наша чернь стоит вооружённая на перепутье, готовая задержаться, если её задобрим, либо пасть в объятия язычников, если её оттолкнём. Предстоит тогда Речи Посполитой либо теми победами своими отвоевать свою чернь из рук язычников, либо отторгнуть её ещё и потерять те силы, потерять провинции, перенести границы от Очакова до Случи и основать в Отечестве военный плацдарм всего турецкого, татарского и русского племени.
Многие высказывают следующие три положения: что мы можем противостоять вражескому величию – величием, могуществу – могуществом, быстроте – быстротой и что лучше оставить эти крайности, чем их уничтожить.
Между тем я не могу отрицать в принципе, что они готовы, а мы не готовы, что их войска увеличиваются и всё большей становится их сила, а наша уменьшается, и что не только не на что нам увеличивать армию, но даже не на что содержать, что язычество основывает военный плацдарм в Отечестве, что крайне гибельно, и нам предстоит заново приобресть свои силы, ибо если мы этого не сделаем, а превратим их во врагов, то гибель верная.
Не может быть такого мнения, чтобы это всё было неверно, но вынужден рассуждать так и так советовать Отечеству, как подсказывает сам разум. Сколько бы ни было в уме способов для устранения недоверия, для привлечения черни и укрепления мира, прекращения междоусобной войны, от которой погибло столько королевств, для отвоевания сил из рук язычников, для предотвращения раздела королевства, который будет гибелью всего государства, как гласит вековечная мудрость – все эти способы надо искать. Только теперь или никогда нам, здесь собранным, дано время найти, в чём спасение Речи Посполитой, в чём несчастье дела, как возвратить потерянное. Теперь уже предстоит или спасать, или – упаси боже – погубить Речь Посполитую. Но есть такие, которые как будто говорят, что мир хорош, но тяжелы условия мира.
Решим же вопрос о мире прежде, чем приступить к рассмотрению условий и подробностей мира. Сохраняя Речь Посполитую, можем всё исправить, и ничего нет тяжелее, ничего позорнее перед светом, чем допустить её гибель.
Приступаю теперь к рассмотрению тяжелейших условий мира. Думаем, что наша чернь их выдвигает четыре. Во-первых, чтобы хоругви отступили от линий, дабы не возникло напряжение. Во-вторых, чтобы мы поклялись соблюдать мир и зборовские условия и дали в качестве гарантии заложниками известных людей, которые бы пребывали у них. Третье, не все епархии очищены. Четвёртое, дабы им была дана отдельная область во избежание споров и недоразумений.
Сначала кажется, что эти четыре условия очень тяжёлые. Но если рассмотреть их глубже, они терпимы. Что касается первого, то на деле от этих хоругвей, находящихся на линии, нет никакой пользы, а наоборот держать войско вместе – более эффективно. Кто же усомнится, что если так сделать, то это удовлетворит раздражённую чернь.
Что касается второго условия, то нужно согласиться, что оно и новое, и тяжёлое, но никогда речь Посполитая не находилась в таком положении, а теперь оно сложилось, и мы должны в соответствии с ним делать все выводы. Для нас это всё ново, но мы должны присмотреться к соседям, которые уже выработали для нас примеры поведения. В таких случаях наивысшая доблесть – спасать Речь Посполитую. Чтобы этого добиться, ничего нет нового, ничего недостойного. Почему же мы колеблемся в доверии к тому, что мы испробовали с согласия всей Речи Посполитой. Если не может быть иначе, то ведь дать честную клятву – это то же самое, что молиться богу.
Заложников, если удовлетворяться этим одним, нужно направить от обоих сословий и кругов по равному количеству комиссаров, назначить им кратчайший срок и место, а козакам написать, чтобы прибыли для переговоров с равной свитой, и чтобы они в свою очередь поклялись не связываться союзом с язычниками. Желательно, чтобы они для выслушивания этого подтверждения безопасности сюда прислали тех зборовских послов, ибо рискованно иметь дело в присутствии безумной черни, которая может сорвать переговоры, а дело зависит от момента.
Что касается третьего, дал бы г. бог, чтобы распространялось и окончилось. Опять-таки, было предложено для пользы верноподданных, но так как последовала такая превратность судьбы, надо положиться на волю божью и разобраться в том, что одно дело защищать религию, а другое отдать каждому должное, что Руси присущи права и привилегии иметь свою церковь такой, какой она была, когда Русь присоединилась к Речи Посполитой, со своими соборами, а не должно её племя исповедовать веру, которой на Руси тогда не было, что она разрешена в трёх частях отошедших епархий, и согласно закона весьма просто допускается и в четвёртой части.
Наконец, напомню, что были такие времена в церковной организации, что законные епископы ради сохранения мира уступали свои кафедры псевдоепископам. И, однако, это окупилось с лихвой. Тем более, когда речь идёт о целостности светской республики. Лучше частично уступить судьбе, чем совсем. Особенно так нужно поступать в свободной Речи Посполитой, особенно так нужно делать, если это положено самой природой, и таким образом удержать их в подчинении Речи Посполитой, дабы не потерять целые провинции, ибо соседи показали плачевные результаты, которых следует избегать. Это есть аксиома и божественная догма. Нужно брать, что бог даст, а в чём отказывает, того нам не надо. Если бы я был вне этой религии и вне всякого несправедливого подозрения, я доказал бы ещё решительнее, что всегда божественные советы превосходят советы человеческие. Но так как всё это я утверждаю как гражданин Отечества, и как присяжный сенатор, со всей искренностью и ко благу Отечества, то хотя и очевидно, что русинство страдает, однако, остерегаясь заблуждения как из-за предвзятого мнения, так и из-за пристрастности – придерживаю перо».

Пан Адам оторвался от писания. Перечитал. И остался доволен написанным. Пусть панове шляхтичи знают, как непросто державному мужу защищать их интересы от них же самих. «Но филиппика7 сия остаётся незавершённой», – подумал воевода и снова взялся за перо.

«Должен упомянуть ещё. Если хотите узнать, каким образом Русь присоединилась к Речи Посполитой и какими пользуется правами, прочтите буллу об унии у Барония8, притом статут о том, чтобы неофиты не возвратились к схизме русских. Достаточно этих двух свидетельств, а притом материя была раньше своего чувства и не материя движет чувство, а чувство материю.
Если все должны в согласии желать увеличения христианской любви, то и я этого искал, об этом изо всех сил старался и готов отдать последнюю каплю крови для этого. Если кто-нибудь, связанный такой же клятвой, как и я о верности истине, припомнит и узнает эти законы, он также согласится со мной, ибо не сможет высказаться против законов и привилегий.
Нужно молить г. бога, дабы мы были единогласны как сама христианская любовь требует, так как мы связаны одной судьбой. Ей-то, кровоточащей, тяжело, пусть рука господня ниспошлёт её смиренным душам. Мы неспособны это сделать, пусть бог за меня милостиво этим руководит и это совершит.
Что касается четвёртого требования – то оно новое, выходит за пределы того, что согласовано в Зборове и подтверждено авторитетом Крымского хана. Поэтому правильнее всего, что они должны отказаться от этого четвёртого требования.
Продумав всё таким образом, так заключаю. Либо, если нам нравятся советы войны, если они полезны Речи Посполитой и если не содержат гибели, давайте сразу же собирать могучую армию у Тетерева и там бросим жребий и драться будем за существование Речи Посполитой против козаков, татар и всего русского племени. Либо, если бы это было связано с крайней опасностью, даже в случае нашей готовности, если это повлечёт крайнее отчаяние черни, отложение от нас, затем раздел королевства, а от раздела – гибель, тогда нужно возвратиться к советам мира, уговорами через послов ликвидировать войну, успокоить Отечество и всё то, что предстоит делать, сделать попрочнее.
На этом хочу окончить речь свою и отчёт моих трудов за весь год. Не отказываюсь и в дальнейшем, находясь при достоинстве е. к. м. п. м. м. и моём Отечестве, быть готовым положить мою любовь к их ногам, и служа обоим, испустить дух. И поэтому я здесь стою перед вами, несмотря на то, что чуть не слёг от переживаний, дабы по предписанию пана моего, по декрету моего Отечества, если так заблагорассудится сейму, побыстрее возвратиться в Киев. Буду ли я назначен первым, либо средним, либо последним среди комиссаров, всё равно буду продолжать начатое дело, ратовать за безопасность и мир, призывать к возвращению и собирать рассеянную страхом и опасениями братию, и восстанавливать в этой провинции повиновение Речи Посполитой.
Верю, что Отечество учтёт мои чувства преданности к нему. Коротко говоря, я приехал из Киева, чтобы умереть с Отечеством, а не вне его. Там остались все мои богатства. Отечество имеет меня, совершенно потерявшего своё имущество и полного веры и преданности. И когда у меня больше ничего не осталось, как только немного моей крови, и эту я готов пролить и пожертвовать, возобновляя обычай предков, которые всегда клали головы за достоинство короля и милое Отечество. После этого мои неблагожелатели будут раскаиваться в том, что клеветали на меня, ибо клеветали во вред Речи Посполитой и себе. Я всегда действовал на благо Речи Посполитой, и Речь Посполитая не будет недовольна моими трудами.
Я надеюсь и здесь получить по заслугам от наивысшего цензора – е. к. м. п. м. м., а потом и на небесах да наградит г. бог.

Поставив точку, пан Адам перечитал своё послание и, удовлетворённый проделанной работой, с лёгким сердцем лёг в постель.
Утром обоз воеводы примкнул к козацкому посольству, возглавляемому наказным полковником и старым товарищем Богдана Хмельницкого Максимом Нестеренко9. Нестеренко против такой компании не возражал, тем более что с ними следовал и обоз самого митрополита киевского Сильвестра.
- Гуртом і батька легше бити, – весело сказал Нестеренко, когда длинный посольский поезд выстроился по направлению от Литовского замка к Золотым воротам. И вскочил на коня.
- Вам би тільки козакувати, бити та трощити те, що прадіди побудували, – усаживаясь в свою карету и превозмогая острую ножную боль, сказал пан Адам.
Митрополит Сильвестр, осеняя обоз крестным знамением и обращаясь к обоим своим спутникам, проговорил умиротворённо:
- Не во имя войны, а во имя мира Господь посылает нам чашу сию. Так испьём же её со смирением, – и степенно вошёл в свою карету.
Посольский поезд тронулся. Пан Адам вполглаза посматривал в маленькое заднее окошко, угадывая и машинально отмечая очертания знакомых построек. Вот позади осталась Замковая гора, потом мимо проплыли тусклые купола Святой Софии, потом нависли и отодвинулись руины Золотых ворот, а вот и последняя градская застава.
Вот и всё. Древний Киев, мать городов русских, растаял в утреннем тумане, как кошмарный навязчивый сон. Растаял, как и не было. «Почему Киев – мать?!» – ни с того, ни с сего подумалось пану Адаму. И он начал было подбирать соответствия к этому слову женского рода. Варшава, Прага, София, Москва…
На последнем слове он вдруг поперхнулся, прокашлялся, оставил это риторическое упражнение и задремал.
В Варшаву посольський поезд прибыл как раз на православное Рождество. Паны-шляхта, послы и делегаты от воеводств, а также сенаторы, заседавшие почти два месяца кряду, к этому времени изрядно подустали и оказались на удивление покладистыми. Несмотря на яростное сопротивление, которое пытались оказать Иеремия Вишневецкий и гетман польный Литовский Януш
Радзивилл, сейм в целом склонился на сторону «миротворцев» – канцлера Ежи Оссолинского и воеводы киевского Адама Киселя.
«Если сейм не утвердит замирение с козаками, то Речь Посполитая навсегда потеряет свои украинные земли, как Испания потеряла Каталонию, Португалию и Голландию».
Эта фраза коронного канцлера, в которой доходчиво конкретизировалось содержание пространной речи воеводы киевского, была безжалостно брошена панам депутатам в лицо и заставила их задуматься. В результате почти все козацкие «пункты» были одобрены. Почти все.
Два вопроса, направленные на утверждение православной церкви в качестве равной с католической и униатской церквями, посеяли недовольство среди делегатов сейма. Пан Адам даже подумал, что злополучные «пункты» о ликвидации унии в козацких землях и о сенаторстве митрополита Киевского перечеркнут все его миротворческие усилия. Папский нунций, представлявший интересы Ecclesia Catholica Romana10  на сейме, тут же затрубил тревогу, как только Максим Нестеренко огласил эти требования в ряду прочих. Паны делегаты как один высказались против и не допустили митрополита Сильвестра в сеймовое собрание. Коронный подканцлер и бискуп11 Хелмский – Лещинский кричал о немедленной отмене решений по всем козацким «пунктам».
Пан Адам с тайного согласия короля пустился в уговоры.
Одним он говорил о том, что Сильвестра сначала надо принять как сенатора, а потом, постепенно, склонить его к унии и сделать униатом. Другим внушал, что митрополит и сам не против унии и вот-вот переменит церковь, третьим нашёптывал, что не стоит сейчас противиться, поскольку вопрос этот может быть отложен, а там, глядишь, и время пройдёт, и козаки отступятся. Последнее предложение понравилось, и делегаты уполномочили Киселя уговорить митрополита, чтобы тот не настаивал на своём праве и сам отложил своё введение в сенат до лучших времён.
Пан Адам вертелся между делегатами и козацким посольством, как уж на сковородке. Польская и литвинская шляхта требовала своё, Нестеренко – своё. И никто не хотел отступаться.
И пан Адам решился. Забыв многочисленные обиды, нанесённые ему главой украинной православной церкви, он отправился к митрополиту Сильвестру на переговоры. Тот в приёме не отказал. И согласился с предложением повременить с сенаторством. Более того – из разговора пан Адам понял, что не одобряет его святейшество ни затеянной козаками войны, ни самого Хмельницкого в его стремлениях.
- Господь Бог призвал его на святое дело – веру православную и церковь нашу утвердить на русских землях. А он возгордился тем и в гордыне своей забыл, на что благословлён был, – негодуя, говорил Сильвестр. – Православие наше исконно русское московской митрополии отдать хочет, и помазанником стать, королям и царям равным. Сам себя царём поставить хочет. Да таким, чтоб и над церковью царевать. А того не ведает, что царство земное, как и царствие небесное только свыше даётся.
- Послов из Рима принимает, с басурманами дружбу водит, а свою церковь и отцов своих настоятелей забыл, – говорил Сильвестр, не скрывая раздражения. – Преступив закон Божий, чревоугодничает и пьянствует. Прелюбодействует не только телесно. Сонм чародеек, ведуний и чернокнижниц за собою всюду возит. Не Божьим словом руководствуется, а их лживыми предсказаниями.
- Оттого-то и не идёт к светлой исповеди, что тьмой обуян и грехами связан. Гордыня, колдовство и разврат ему имя, а не помазанник, – будто с амвона, вещал Сильвестр. – И деяния его будут отринуты, и сам он будет отвергнут, и душе его не будет успокоения ни на этом, ни на том свете.
Пан Адам, человек искренне верующий и всю жизнь старавшийся не нарушать святых заповедей, был потрясён услышанным. И по давней привычке защищать страждущих, попытался возразить:
- Однако, Ваше Святейшество, его люди над собою поставили. Весь люд украинный. И козаки, и чернь его признали. И самим патриархом Иерусалимским он благословлён, и в храм Божий он ходит.
- То-то и оно, что ходит. А в храме, как и в вере, надо пре-бы-вать! – особо подчеркнув последнее слово, ответил Сильвестр. – А он, грешник, из церкви Божьей – да в вертеп ведьмовский. От иконы – да в блуд. Потому я и соглашаюсь с тобою, воевода, что вижу греховность его и исполнять его волю не могу. Ибо знаю, исполнив волю грешника, сам во грехе буду. И паству свою во грех ввергну.
- Но ведь Вы, Ваше Святейшество, хотели быть сенатором, – сказал пан Адам. – И в том не только Хмельницкого благое намерение, но воля всего нашего люда, всей земли нашей воля. А, смею думать – и Господня воля.
- Благими намерениями грешников выстлана дорога в ад, – бесстрастно ответил митрополит. – Вот когда Господь Бог всемогущий захочет того, тогда и исполнится. И не так, как сегодня – иначе. А до того потерпим и будем ждать. Этот сейм не последний, ещё будут.
Отсрочка в решении одного из самых спорных вопросов успокоила сейм. Паны делегаты сошлись на том, что упразднение унии, как и введение киевского митрополита в сенат, состоится. Когда-нибудь. Потом.
В постановлении же сеймовом о козацких «пунктах» была сделана только одна, очень лаконичная и весьма неконкретная, запись:
«Ввиду того, что конституцию об успокоении козаков запорожских исполнено, то декларацию о нашем согласии, данную войску Запорожскому под Зборовом, мы по согласованию со всеми сословиями полного нынешнего сейма подтверждаем».

Для Польши и Литвы данной констатации было достаточно.
Но не для козачества украинного и его амбициозного гетмана.


XXVI

Во второй половине августа 1650 года 60-тысячная козацкая армия под руководством самого Гетмана и 30 тысяч крымско-татарского воинства перешли Днестр и вступили на территорию Молдавского княжества. «Dzi;ki Bogu, nie na nas posz;y.» (Спасибо Господу Богу, не на нас пошли.), – с облегчением вздохнула вся Великая и вся Малая Польша.
В целом этот год был мирным годом. Козаки были заняты молдавскими делами. И в Речи Посполитой многие ожидали, что Хмельницкий, растратив свои силы на Лупула и получив богатую добычу, не будет столь настойчив в положительном решении относительно злополучных «пунктов». Паны депутаты были уверены, что должны козаки удовлетвориться общими констатациями сейма, должны стать покорными и привести в покорность всю украинную чернь.
Надеялся на мирный исход дела и пан Адам. И когда в начале следующего, 1651 года, случилось это трагическое недоразумение в Красном, он сразу же написал Хмельницкому.

Письмо киевского воеводы пана Адама Киселя его светлости Богдану Хмельницкому.

Милостивый пан гетман, мой любезный пан и брат! От начала вселенной случается так, что среди пшеницы попадаются плевелы и часто при костёле, а по-нашему при церкви Божей злой дух устраивает свою капеллу. Помазанник Божий, король его милость, прилагал постоянно и теперь прилагает все старания для того, чтобы доставить спокойствие своему государству; я неборак со времени сейма, в течение трёх лет беспрестанно нахожусь в разъездах и хлопотах, вследствие чего я совершенно потерял силы и здоровье; я постоянно нахожусь в сношениях с вашею милостью, моим милостивым паном и братом, желая снискать облегчение угнетённому нашему отечеству и спасти от гибели последнюю горсть нашего русского народа. Ваша милость также немало горовали и трудились, как подобало верному королевскому подданному и слуге, принесшему присягу, для того, чтобы потушить вспыхнувший пожар.
Между тем Нечай, которому ныне да оставит Господь его прегрешения, привык было без ведома вашей милости творить всякое зло: зазывать татар против соотечественников, проливать кровь, избивать дворян. Так и в последнее время он овладел артиллериею в Брацлаве, двинулся к Линцам и напал на квартиры польского войска, понося письмами и на словах знатных вождей и гетманов; потому, по справедливому изволению Господа, он и нашёл то, чего искал и получил награду по заслугам. Узнав об этом столкновении и имея в виду данное мне поручение о сохранении мира, я королевским именем удержал польного гетмана и воеводу брацлавского от дальнейшего движения за пограничную черту и вашу милость извещаю о том, что комиссия, назначенная для умиротворения, спокойно ожидает начала своего действия, о чём и гетман польный извещает вашу милость отдельным письмом. Отправляя к вашей милости это послание, от себя удостоверяю вас именем короля, что мир считаю ненарушенным и что комиссия готова по-прежнему приступить к своим действиям. Когда она откроется, брацлавский воевода предъявит в её заседании плюгавые письма и угрозы, присланные ему Нечаем. Король его милость глубоко сожалеет об этом поступке и о возникшей ссоре, но он уверен, что все это случилось без ведома вашей милости, и пребывает к вам по прежнему благосклонным; он желает, чтобы комиссия поскорее начала свои действия и счастливо довела их до конца во избежание новых вспышек и кровопролития, – и чтобы собранные военные силы соединились против общего врага, вместо того, чтобы взаимно себя истреблять. Извещая об этом вашу милость, прошу, чтобы вы изволили, согласно с данным обещанием, назначить в возможно скором времени день съезда в Паволочи. Мы будем ожидать в Линцах. Всемогущий Бог властен покончить в один час дело, которое мы не могли решить в течение года. Следует лишь обратиться к Нему с молитвою от всей души и благословение Его будет нам ниспослано, враги же наши не возрадуются от падения нашего. Моля об этом Господа, заключаю письмо моё просьбою о скором и благосклонном ответе. Гонцу своему я назначил срок возврата 12 марта (по римскому календарю) и если к этому сроку не получу ответа, то должен буду сам потерять всякую надежду на комиссию и миролюбивое окончание дела. Не дай того Господи! Ведь от этого зависит судьба святой нашей веры, судьба русского народа и пролитие христианской крови. При сём случае поручаю себя благосклонности вашей милости.
Из Гощи, марта 3-го дня 1651 года. Киевский воевода (Адам Кисель)».

Не всё, что написал воевода, было правдой. Но кто сейчас разберёт, что было тогда истиной и где её искать.
Пан Адам, отправив это послание, задержался в своём волынском поместье намеренно. Он с нетерпением ждал, что ему ответит Хмельницкий, и не хотел, чтобы посыльные козацкого гетмана рыскали за ним по всей Волыни.
Но время шло, truditur dies die – день сменялся днём, а ответа всё не было. Вместо этого до Гощи доходили слухи о победах его милости польного гетмана в Подолье. Потом пришло короткое известие от брата Николая. Он сообщал, что его милость польный гетман Калиновский призывает верную шляхту под свои знамёна и собирается идти на Винницу, на Богуна.
Тот день, 20 марта 1651 года, был днём обычным. Пан Адам проснулся довольно поздно. Он позволял себе понежиться в постели, когда находился в родных стенах, вдали от враждебных ему Киева, Чернигова или Черкасс. Гоща, пожалованная пану Адаму девять лет назад, ему нравилась. Старинное мирное русское поселение на Горыни1 казалось пану Адаму спокойным уголком, особенно после мятежного Киева и надменной Варшавы.
Панская усадьба была выстроена на правом берегу реки по всем правилам архитектурного и военного искусства. Господский дом представлял собою небольшой двухэтажный дворец-крепость, возвышавшийся над примыкавшими к нему двумя полукруглыми пристройками, охватывающими своими крыльями огромный цветник. В левом крыле располагалась библиотека, собирать которую начала ещё прежняя владелица Гощи – княгиня Регина Гойская. Правое крыло прежней хозяйкой было отведено под оранжерею. И библиотекою, и оранжереей пан Адам гордился особенно и всегда говорил гостям, что в округе до самого Острога им не было равных. А то, пожалуй, и до Люблина, или даже до Кракова.
Перед домом и за ним до самой Горыни, по обеим сторонам широкой въездной аллеи, раздваивавшейся у цветника, был разбит огромный английский парк. Парк этот своим дальним краем выходил на мужской православный монастырь, основанный всё той же княгиней Гойской. Но не этим соседством гордился пан Адам, а тем, что при монастыре была открыта православная школа, которая могла поспорить с любой академией. В своё время этой школой опекунствовал сам Пётр Могила, митрополит Киевский и Галицкий. Ректорствовал в той школе не менее славный книжник Иннокентий Гизель. И ректорствовал до тех пор, пока его не призвали в Киево-Могилянский коллегиум. Многие средства жертвовал пан Адам и на монастырь, и на школу. Его же, Киселёвым коштом, возводилась в Гоще и церковь Архистратига Михаила2. Такую же церковь он повелел возвести и в Низкиничах. И не один, а три православных монастыря разместить в окрестностях родового гнезда киселёвского.
Да, если б не эта смута козацкая, если бы не упрямство гоноровой шляхты, сколько можно было бы ещё построить! Целый мир!
А вместо этого богоугодного созидания приходится разрываться между частями того воображаемого мира. Между Вислой и Днепром, между Варшавой и Киевом, между шляхтой и козачеством. Да, были времена беспокойные и раньше, но тогда он знал свою задачу, был верен себе и шёл по намеченному пути твёрдой поступью. И люди ему верили и шли за ним. А сейчас время настало смутное, неразумное. И цель ясна, а путей к ней не видно. И рядом – никого, и за ним, за Адамом Киселём, воеводой и сенатором – ни души! Оттого и сам в смятении.
В соседнем монастыре зазвонили к поздней обедне. В дверь спальни вкрадчиво постучали. Пан Адам сел на постели, огладил бороду, спустил ноги на тёплый пол, спросил недовольно и громко:
- Кому там неймётся? Говори, что надобно!
Через приоткрытую дверь послышался жалобный голос дворцового служки:
- Прошу великодушно простить, мой милостивый пане. Там, из Винницы, привезли… Пр;шу … Пр;шу пана… Милостивого…
Пан Адам встревожился. Пан Адам встал на больные ноги. Так же недовольно и так же громко сказал:
- Да войди ты, неборака3! И говори толком. Что привезли? Что – из Винницы?!
- Там, пане мой милостивый, – запинаясь на каждом слове, проговорил служка, – привезли. Из Винницы. В санях… Пана старосту черкасского… Брата вашего… Пана Николая.
Адам Кисель как-то сразу понял, что случилось то, чего он так боялся.
- Одеваться. Быстро, – приказал пан Адам.
Наспех одевшись, он, не чувствуя ног, спустился со второго этажа, прошёл через библиотеку и вышел на крыльцо.
Внизу, у нижней ступени, стояли обыкновенные селянские сани, запряжённые неказистой измученной кобылой. Возница, селянин преклонных лет в потёртом, когда-то чёрном, а сейчас – просто грязном кожухе, стоял рядом с кобылой и что-то рассказывал обступившим его вартовым и дворовым людям.
На санях лежал серый рогожный мешок, зашитый суровой бечёвкой. Пан Адам спустился с крыльца. Люди расступились. Он подошёл к саням.
- Развяжите мешок, – попросил он каким-то не своим, незнакомым голосом.
- Как милостивый пан скажет, – сказал возница и, вытащив из-за голенища самодельный селянский нож, перерезал бечёвку.
Пан Адам наклонился, взял мешок за нижние концы и вытряхнул содержимое в сани. На жёлтую прошлогоднюю солому мягко шлёпнулся чёрный округлый предмет, напоминающий человеческую голову. За ним из мешка высунулся жёлтый и длинный сапог со стальною шпорою. Пан Адам шпору узнал. Он подарил брату Николаю пару этих шпор в день, когда тому исполнилось пять лет, и он впервые сел на коня. Пан Адам взялся за шпору и вытащил всю ногу до самого бедра. Больше в селянском мешке ничего не было.
- Что это? – прошептал пан Адам. – Что это здесь? Сказали – брата привезли. Где? Где мой брат?
Люди, опустив головы, молча стояли вокруг саней. Начальник дворцовой варты схватил возницу за шиворот и подтолкнул к пану Адаму. Старик-возница, не устояв на ногах, упал на колени.
- Всё, что нашли, всё туточки. Всё, что козаки дали, – плаксиво сказал старик. – Сказали, что тело собаки сгрызли. Сказали – милостивый пан воевода заплатит. Всё, что не сгрызли, привёз. Всё, что нашли по повелению Богуна. Если б не Богун, никто и не искал бы. Здесь всё, что нашли.
Но пан Адам не слышал старого человека. Он снял шпору с жёлтого сапога, зажал её в ладонях и, сгорбившись, начал тяжело подниматься на крыльцо, останавливаясь на каждой ступени.
Три дня горевал воевода, день и ночь просиживая в библиотеке. Три дня никого не допускал к себе. А на четвёртый позвал жену Анастасию и вручил ей своё завещание.
- Возьми сей свиток, панна. В нём всё написано. Всё тебе оставляю. Вот так, любовь моя. Иду и я на ту войну. Против себя иду, – сказал пан Адам. – Видит Бог, хотел я мира. Да мир меня не хочет. По всему – прогневил я Господа нашего, и послал Он нам испытание. Не знаю, свидимся ли.
Анастасия, кроткая и набожная панна, привыкшая во всём повиноваться мужу и везде следовать за ним, взяла пана Адама за руку и прижалась щекой к его ладони. Пан Адам почувствовал, что его ладонь становится влажной.
- Не надо слёз, любовь моя, – сказал пан Адам. – Что мы против Его воли? Если Он так распорядился, что брат мой погиб. Да так погиб, что и хоронить некого. Если Он наслал на мир наш кару свою, значит, вельми грешен тот мир и лучшей доли не заслуживает. А искупать грехи мира должны мы – миряне. И если искупление – в гибели нашей, покоримся Ему Всемогущему и исполним волю Его.
Пан Адам обнял любимую женщину, прижал к груди, успокаивая.
- Знаю, тяжек крест сей. Но будем его нести. Иного не остаётся. Прошу тебя, любовь моя, поезжай в Низкиничи сегодня же. И захорони останки брата моего по-христиански в церкви нашей. А приведёт Бог и мне сложить голову, так и меня к нему положишь4.
- Господь с тобою, любый мой, – сказала пани Анастасия. – Не оставит Он тебя своею милостью. А с тобою – и меня. Всё исполню, как пожелаешь и как накажешь. Всё исполню и буду ждать твоего возвращения.
Отправив любимую жену и останки брата своего в родовое поместье, пан Адам, чтобы хоть как-то унять пожар отмщения, разгоравшийся в груди, решил написать козацкому гетману. Быть может, в последний раз.

«Сталось так, как я и говорил вашей светлости! Выиграли залог крайние – и перечеркнули все наши усилия к согласию! И произошло то не по вине короля или в. с. п. гетмана войска Запорожского. Intermedia phraentsis (умышленная интермедия. – А.Р.) покойника Нечая разожгла огонь, и случилось всё по нашей старорусской пословице: злая искра сама сгинула, но весь мир подожгла. Съеденное собаками несчастное тело брата моего, съеденное на глазах козацкого и шляхетского войска, малая, но не последняя жертва», – писал воевода после обязательных слов приветствия и заверений в лучших намерениях.

«Видит Бог – Отец наш Всемогущий, не хотел я той войны, что вопреки здравому смыслу и здоровью общей Отчизны разжигали такие, как Нечай, Вишневецкий, Потоцкий и Калиновский. Но война сама меня догнала. Отныне не могу ничего обещать. Не могу обещать и того, что сам не пойду на бранное поле».
Поставив точку, пан Адам отложил перо. Что нового мог написать он Хмельницкому?! И стоит ли вообще писать, если голос разума тому неведом? Устал он метать бисер. Устал.
Тем не менее, воевода запечатал послание своей печатью и отправил с нарочным. Потом приказал принести доспехи и во главе своего надворного войска выехал в сторону Ровно, а оттуда – на Дубно.
После Дубно, остановившись в богатом торговом городке Берестечко, издавна принадлежавшем князьям Пронским, пан Адам получил известие о том, что Его Милость король Ян Казимир поручил коронному гетману Николаю Потоцкому собирать войско и двигаться с ним на Владимир5, где и назначил место сбора всех вооружённых сил Речи Посполитой.
«Вот и Его Милость разуверился в мирном решении дела», – подумал пан Адам и развернул своё войско на северо-запад, на Владимир.
Но по пути он начал получать такие разноречивые сведения, что уже к середине апреля окончательно запутался и не знал, куда двигаться. Одни вестуны сообщали, что Его Милость отправился вместе с королевой в Люблин, а оттуда точно пойдёт на Владимир.
Другие говорили, что король уже в Люблине, где нунций самого Папы Римского торжественно подпоясал его освящённым мечом и благословил как охранителя и защитника веры. И после того благословления король объявил посполитое рушение и назначил новое место сбора – в Константинове.
Третьи докладывали, что польское войско уже в походе, что всё Брацлавское воеводство очищено от козаков, что добыта Винница и «порублены на куски» более 40 тысяч гультяев-козаков.
Но более всего повергали в уныние и ввергали в досаду новости, которые дезориентировали пана Адама и расслабляли воинский дух его войска. Так, некий пан Животинский, прибывший из Варшавы, сообщил, что идёт он со своим отрядом ни много ни мало, как на Чигирин. Поскольку ещё 19 марта в столице стало известно о необычайном успехе польного гетмана Калиновского, который из-под Винницы двинул своё войско на этот схизматский город и взял там много всякого добра, а также казну. Многие шляхтичи, про то прослышав, пошли к Днепру за добычей.
На резонный вопрос пана Адама, где же те шляхтичи, что не видно их, Животинский гордо ответил: «Jestem pierwszy! Inne za mn; id;!» (Я первый! Остальные за мной идут!) И, несмотря на разъяснения воеводы и призывы быть благоразумным, повёл-таки свою команду на восток.
Пан Адам только рукой махнул. И остался на месте до получения более достоверных известий. Остался между Берестечко и Владимиром.

***
Богдан Хмельницкий, получив короткое и, как ему показалось, невразумительное письмо от Адама Киселя, велел привести к себе посланца и сказал: «Передай своему пану, что писать ему у меня времени нет. И большого желания тоже. Воевода пробовал убаюкать нас тою фарисейскою комиссиею да перемирием призрачным, а сам брата своего послал воевать при Калиновском да Лянцкоронском. Вот за ту неправду и погиб его брат!».
Гетману и вправду было не до Киселя. Выйдя из Чигирина и выждав в Белой Церкви около двух с половиной недель, пока собирались к нему козацкие полки, он занял небольшое местечко Животов6 и там стоял.
Война на Подолье, начавшаяся так некстати, распространялась, как лесной пожар в безветренную погоду – медленно и сразу во все стороны. И нельзя было угадать, с какой стороны подует сильный ветер и на какие земли тот пожар понесёт.
А пожар разгорался нешуточный. Сразу после известия о краснянском погроме и о смерти Нечая по всем украинам поголоски пошли. И дошли не только до Чигирина, но и до Стамбула, и до Москвы. Султан турецкий богатую саблю и дары немалые прислал, в своё подданство зовёт и новую войну с Польшей одобряет. Обещает помочь войском крымским. Царь московский тоже сюда, в Животов, свои дары прислал с митрополитом Иоасафом7. Меч, будто бы в самом Иерусалиме освящённый, и своё царское обещание поддержать новую войну всячески. Да что те дары да обещания? Одною саблей или мечом много не навоюешь. Лучше бы войско своё направили.
Вон, вестуны Выговского по нескольку раз на дню доносят, что нету должного порядка ни среди козачества, ни у голоты. А какие слухи ходят! О чём только ни шепчутся между собою и козаки незаможные, и чернь?! Тут поневоле задумаешься.
Шепчутся, что старшина козацкая, получившая новые земли и почувствовавшая себя на этих землях хозяевами, войны не хочет и готова на любых условиях с королём замириться. А голота, наоборот, такого мира не хочет! Голоте волю подавай. Ну так все воли хотят. А где ж её, ту волю на всех взять?!
Голота и новыми хозяевами своими недовольна. Люди говорят, что не было б;льшей неволи, чем теперь. Хуже им под козаками, нежели было под панами. А ещё и татары добавили горя: куда пойдут, там и бьют, жён и дочерей насилуют, берут всё, что понравится.
А ещё вестуны передают, что в войске и среди голоты много недовольных тем, как он, Гетман их, дело в укр;ине поставил. Передают слова, будто бы им самим, Богданом Хмельницким на старшинской раде сказанные: «Хотите мира? Пусть так. Но всех вас, кто без моего наказа костёлы рушил и шляхту мордовал – всех королю отдам».
Шептались, что та же старшина поговаривает, если бы король повёл коронное войско на украины, сами связали бы Гетмана, или забили бы, или отдали бы Короне на суд и расправу.
Говорили и про то, что Гетман, опасаясь недовольства людского и измены старшин, приказал тайно заготовить как можно больше чаек, чтобы в лихую годину погрузить на них весь козацкий скарб да и уйти по Днепру на низ, в Крым или к туркам.
Слухи, конечно, слухами, но хуже всего то, что старшина козацкая между голотой, не стесняясь, в голос говорит, что Хмель де в себе не уверен и хочет бросить укр;ину. Дурни! На кого бросить? И куда бежать? Если старшину без присмотра нельзя ни на миг оставить. Сразу друг на друга начинают косо смотреть и подозревать в измене. Вас только брось, сами себе глотки перережете. И себя угробите, и дело, и всю Гетманщину.
Плохо, ох плохо эта война начинается. Если вся шляхта поднимется, маловато будет силы козацкой. На московское да на османское войско надежды нет. Царь Смоленские земли хочет, хочет и Крым добывать кровью козацкой. А султан хочет Подолье с Каменцем себе прибрать. И, опять же, кровью козацкой. Но ни на то, ни на другое согласия нашего не будет.
Вот и выходит, что придётся крымцев опять привечать ясырём да золотом. Тугай-бей придёт, не задержится. А вот хан что-то медлит. Выжидает свою выгоду.
Плохо и то, что не было никаких определённых вестей о противнике. Замышляют что-то поляки? Решился король на большую войну? И если решился, откуда ждать удара? Куда двинуть всю силу козацкую?
Король объявил посполитое рушение и сидит в Люблине. Потоцкий собирает шляхту и кварцяное войско, а куда с ним двинется, неизвестно. Калиновский, получивший от Богуна доброго пинка под Винницей, собрал, сколько мог, своего пошарпанного воинства в Баре и отходит к Каменцу. Панические послания Яну Казимиру шлёт: «Убедившись от разных языков под пыткою, что неприятель с великою силою собирается наступать на королевское войско, выступили мы из-под Бара, по совету полковников и ротмистров, укрепив замок барский, и в порядке отступили под Каменец – лишь бы город тот Каменец, такой важный для Речипосполитой, не стоял без охраны, и войско наше подошло ближе к королю – только бы мы когда-нибудь дождались той помощи, которой я так давно во имя всего святого молю, и в. м. мне обещает. Но разве так войско приводится в порядок, когда немалая часть его – почти б;льшая половина, стыдно сказать, разбежалась, так что я только с полутора тысячею стою…», – в отчаянии пишет польный гетман коронный своему королю, не очень заботясь о грамматике, стиле письма и соблюдении обычного пиетета.
Лянцкоронский, не пожелавший находиться рядом с польным гетманом, мечется где-то под Константиновом, то и дело натыкаясь на передовые козацкие и татарские отряды.
Эх, ударить бы по отдельности на Потоцкого, Калиновского да на Лянцкоронского, а потом и на Его Милость Яна Казимира Неблагодарного. Пока они свои войска в одном месте не собрали, да рушенье посполитое силы не набрало. Тут бы им и край пришёл. И княжатам, и королевятам всем, да и королю. Так!
Так-то оно так. Да нельзя. На северном кордоне с Великим княжеством неспокойно. Януш Радзивилл заверяет, что войной не пойдёт. Но шляхту свою сдержать не может. Поэтому пришлось три полка козацких отправить на литовский кордон. Нежинцы Ивана Золотаренко, черниговцы Мартына Небабы да Киевский полк Ивана Ждановича должны были отрезвить литовских шляхтичей и сдержать их воинственные порывы. А чтобы полковники козацкие не своевольничали и сами на литвинов не пошли, приданы были тем полкам ещё и загоны сына Тимоша.
Но не устояли козаки мирно. Несмотря на гетманский наказ границу держать, начали пощипывать литвинов за Днепром и за Припятью. И первым своевольником был Тимош. Пришлось его отозвать из пограничья и направить домой, в Чигирин. От греха.
Вот и получается, что надо бы на ляхов ударить. Да одним ударом и кончить, пока не собрались они в кулак. Но силы, нужной для такого удара, нет. Богун от Винницы повёл своих козаков к Каменцу. И оттуда обещает быть вскорости. Пушкарь с Глухом извещают, что идут к Животову. Да когда дойдут?
Чигиринский полк Михайла Крысы под Хмельником рыскает, добычи ищет. Даже верный Демко, и тот отпросился и пошёл к Богуну – поучаствовать в осаде Каменца. Все разбежались, кто за воинской славой, а кто и пограбить. Все своевольничают.
От таких невесёлых дум Хмельницкий приказал подать вина. Выпив добрую чашу, Гетман вышел из своего шатра и направился в соседний, в котором располагались ворожки и провидицы8.

***
Только к середине мая удалось собраться козацкому войску.
Под Зборовом, куда пришёл Хмельницкий с надеждой, что не раз испытанный военный плацдарм и в этом случае принесёт удачу, одних полков, записанных в новом – гетманском – реестре, собралось пятнадцать.
И ещё Тугай-беевы татары подоспели.
И голота из всех украин подошла.
Да от хана наконец-то пришло известие, что вышел он из Крыма со всем своим войском.
И воинов за собою ведёт гораздо больше, чем было с ним в прошлый раз.
Вот только просит, чтобы Гетман без него на короля не шёл.
«Не велика просьба – уважим», – решил Хмельницкий и отправил войскового есаула в Чигирин за золотом для хана.

***
Весной и в начале лета 1651 года многотысячная армия Речи Посполитой и не менее многочисленное козацко-селянское войско медленно двигались навстречу друг другу. И в этом движении усмотреть какой-то порядок и какую-то цель было невозможно. Не угадывалось в нём ни строгой военной организации, ни боевой слаженности, ни полководческой воли. Армии были подобны двум огромным, медлительным, ослеплённым безумной яростью чудовищам, которые, не зная и не замечая времени, безотчётно путая день с ночью и тьму со светом, с неотвратимым тупым упрямством пожирали раскинувшееся перед ними пространство.
Чего жаждали воины двух громадных армий, уничтожая цветущий весенний край и людей, в нём живущих. Чего хотели, к чему вели их вожди и полководцы? Не только ратной добычи и воинской славы. Желали искоренить своеволие, уничтожить скверну и утвердить веру. Но только свою веру. Жаждали порядка, мира и благоденствия для своих родов и семей. Но только для своих. Хотели достатка и благополучия своим подданным. И их детям, и детям детей и всем будущим поколениям на все времена. Но только своим. Потому и двинулись друг на друга.
Во всех, даже самых дальних и самых глухих уголках Подолья, Волыни и всей Гетманщины люди явственно ощущали приближение всеобщей беды. Селяне, с зимы подготовившиеся к весеннему севу, не торопились выходить в поле. Мещане, без нужды не покидавшие своих домов, при всяком удобном случае отправляли семьи куда-нибудь подальше – на безопасные территории. Торговый и ремесленный люд закрывал свои лавки, цеха и мастерские, снаряжая целые обозы, кто в Великую Польшу и в Литву, а кто и за Днепр. Вселенские христиане, оставляя обжитые и намоленные места, бежали от козаков на запад. Христиане ортодоксальные бежали от поляков на восток. Иудеи бежали кто куда.
Отчего случился этот исход, подобный тому, что уже был описан во второй книге Моисеевой. От чего и куда вынуждены были бежать отцы семейств и их сыновья, и «каждый с домом своим». В новый Египет, где новые египтяне сделают «жизнь их горькою от тяжкой работы над глиною и кирпичами, и от всякой работы полевой, от всякой работы…».
Или бежали они в новую землю обетованную, где «Он возлюбил отцов твоих, и избрал вас, потомство их после них».
Нав;рное думали они, что бегут в землю обетованную, только каждый в свою. Нав;рное, не помня, не зная и никогда не слыша слов давнего пророка земли своей, все беглецы тем исходом хотели послужить своим потомкам, быть «слугами будущему веку, жизни нетленной».

Конец первой книги

Примечания и комментарии

Глава I

1 Кёнигсберг (немецк. K;nigsberg, польск Kr;lewiec, литовск. Karaliau;ius). Польское название Kr;lewiec (Крулевец) – Королевская гора, появилось в честь короля Чехии Пржемысла Оттокара, который и начал здесь строительство замка. Но есть и другие версии: от латинского Regiomontum, старопольского Kralowgr;d, чешского Kr;lovec (Краловец). И всё же за замком, а позже и за городом закрепился прусский топоним готского происхождения Konungaberg, где kuniggs – глава рода (князь), а berg – брег, берег.
В настоящее время – Калининград. 9 апреля 1945 года после упорных боёв в Кёнигсберге над башней «Дер Дона», где ныне расположен музей янтаря, было поднято красное знамя, обозначившее конец немецкой истории города.
По решению Потсдамской конференции северная часть немецкой провинции Восточная Пруссия со столицей Кёнигсберг временно была передана Советскому Союзу. Позднее, при подписании договоров о границах, Калининградская область полностью была признана территорией СССР.
С началом советской оккупации в городе осталось только 20 000 из 370 000 немцев, которые жили в нём до войны. Сразу после войны началась работа по их адаптации к новой власти: выходила газета «Новое время» на немецком, были организованы школы, где преподавание велось на немецком. Вскоре было принято решение о депортации немецкого населения в Германию. Депортация завершилась к 1947 году. Только некоторые немецкие специалисты помогали восстанавливать работу предприятий вплоть до 1949 года, но им не давали возможности получить советское гражданство. Впоследствии все они были депортированы в Германию. Вместо них в город были переселены советские граждане.
4 июля 1946 года после смерти «всесоюзного старосты» М.И. Калинина в его честь Кёнигсберг был переименован в Калининград, хотя сам Калинин никогда не имел никакого отношения к этому городу, а на карте страны уже были города его имени: Калинин (ныне Тверь) и Калининград под Москвой (ныне Королёв).
После войны город стал заселяться быстрыми темпами, восстанавливалось производство. Но Калининград имел полузакрытый статус в связи со стратегическим положением и обилием войск. Для иностранцев город был закрыт полностью. За исключением редких визитов дружбы из соседней Польши, иностранцы Калининград практически не посещали.
Власти не уделяли никакого внимания наследию немецкой культуры. Старый город не восстанавливался, а руины замка были снесены в конце 60-ых, несмотря на протесты архитекторов, историков, краеведов и рядовых жителей.
Сегодня в сквере у гостиницы «Калининград», напротив университета, стоит памятник самому известному жителю Кёнигсберга – родоначальнику немецкой классической философии Иммануилу Канту (1724 – 1804). Скульптура работы Станислава Рауха была установлена в 1804 году, а накануне штурма Кёнигсберга была спрятана в имении Фридрихштайнов (ныне Гвардейский район Калининграда). Спустя много лет, в 1990 году, потомок Канта, графиня Марион Денхофф, указала место, где был спрятан памятник, но поиски не увенчались успехом. Оказалось, что сразу после войны «железного немца со шляпой в руке распилили и сдали в металлолом». Узнав об этом, госпожа Денхофф на свои средства заказала копию статуи и привезла её в Калининград. За это графиня была удостоена звания «Почетный гражданин Калининграда». В 1992 году новая статуя работы скульптора Х. Хаака была установлена около университета.

 

Воссозданный памятник Канту в сквере перед зданием
Балтийского федерального университета

2 ВГИК – Всесоюзный государственный институт кинематографии в столице СССР городе Москва. Сегодня – Всероссийский государственный университет кинематографии имени С.А. Герасимова (ВГИК) – государственное образовательное учреждение высшего и послевузовского профессионального образования Российской Федерации.
Первая в мире государственная киношкола была создана в России в 1919 году. Тогда в Москве развесили всего несколько объявлений о наборе на факультет «кинонатурщиков» (так тогда называли артистов) только что открывшейся Госкиношколы. Пришли 660 человек, из них выбрали всего 40. В становлении ВГИКа принимали участие такие выдающиеся деятели мирового кинематографа, как Сергей Эйзенштейн, Сергей Бондарчук, Сергей Герасимов, Андрей Тарковский. Сегодня практически весь цвет профессионального кино России составляют выпускники ВГИКа, в 2008 году преобразованного в Университет (с сохранением прежней аббревиатуры). Режиссёры, операторы, сценаристы, актёры, художники, закончившие ВГИК, работают сейчас в кинематографии и на телевидении более чем в 80 странах мира.

3 Хрущёвки – панельные и очень редко – кирпичные двух-, трёх- и пятиэтажные дома, массово сооружавшиеся в Советском Союзе с 1959 до 1985 года во время правления Никиты Сергеевича Хрущёва и получившие в народе его имя. Видимо, по аналогии с трущобами советские острословы называли их хрущобами.
Всего было построено около 290 миллионов. м; общей площади, что составляло порядка 10% жилого фонда страны. Это строительство явилось мощным толчком к урбанизации и, как ни странно, улучшению качества жизни населения. Отдельные квартиры получили многие тысячи семей, ютившиеся в послевоенных бараках и коммуналках.
В хрущёвках были, в основном, одно- и двухкомнатные квартиры, высота потолков 2,48 м, в блочных домах некоторых серий – 2,7 м, совмещённый санузел, звукоизоляция внутренних стен отсутствовала, лифты тоже. Эти дома предназначались для временного решения жилищной проблемы и были рассчитаны на 25 лет, но часть из них до сих пор используется по назначению, представляя угрозу для жителей. Хрущёвки несносимых серий имели расчётный ресурс 50 лет. Поздние исследования показали, что ресурс может быть продлён до 150 лет (при своевременных капитальных ремонтах). В Киеве, Донецке, Москве и Санкт-Петербурге сегодня намечены программы сноса и реконструкции кварталов хрущёвок, замены их современным жильём.

4 Брежневки – со сменой партийного руководства в СССР (Н.С. Хрущёва отправили на пенсию, и к власти пришла группа, выдвинувшая Л.И. Брежнева) брежневки пришли на смену хрущёвкам. По сравнению с последними в них возросла этажность (до 9-ти этажей), площадь комнат, высота потолков (2,7м.) и, конечно, качество. Появились лифт и мусоропровод.
Дома эти были двух типов: общей площадью от 37-ми до 45-ти м2, с маленькой кухней (от 5-ти до 7-ми м2), совмещёнными проходными комнатами и санузлами – для рабочего люда; и площадью до 100 м2, с кухней от 10-ти до 20 м2, с просторным холлом, встроенным личным мусоропроводом, паркетными полами и раздельными санузлами – для люда номенклатурного из партийного аппарата и для госчиновников.

5 Дети войны – к гражданам Украины, которых называют «дети войны», родное государство относит тех несчастных, которым на момент окончания второй мировой войны, то есть на 2 сентября 1945 года было меньше восемнадцати лет. 8 февраля 2006 года был принят Закон Украины «О социальной защите детей войны». Ст. 5 этого Закона предусматривала такие льготы: право на преимущественное оставление на работе при сокращении численности или штата работников; использование очередного отпуска в удобное для них время; получение дополнительного отпуска без сохранения зарплаты сроком до двух недель в год; выплату пособия по временной нетрудоспособности в размере 100% средней зарплаты независимо от стажа работы; первоочередной отвод земельных участков для индивидуального жилищного строительства, садоводства, огородничества; бесплатный проезд всеми видами городского пассажирского транспорта, автомобильным транспортом общего пользования в сельской местности, железнодорожным и водным транспортом пригородного сообщения и автобусами пригородных маршрутов в пределах области или в Автономной Республике Крым по месту жительства; право на 25% скидки при плате за пользование коммунальными услугами (газом, электроэнергией и т.д.) в пределах средних норм потребления.

Глава ІІ

1 Щербиновский рудник – в 1776 году в среднем течении реки Кривой Торец возле балок Сухой и Житний Яры появилась слобода Зайцево. К 1800 году часть населения слободы переселилась на хутор Щербиновский. В конце 30-х годов XIX века Щербиновский и соседние хутора объединились в село Щербиновка (Железнянская волость Бахмутского уезда). К середине XIX века население Щербиновки составило 1 751 житель. В самом селе и в округе началась кустарная добыча каменного угля из так называемых копанок. В начале 90-х годов XIX века был построен коксовый завод. Накануне 1916 года в Щербиновке действовало 3 угольные шахты и 2 промышленных предприятия.
В 1923 году было добыто 66 млн. пудов угля. В первые послереволюционные годы здесь был построен шикарный дворец культуры и разбит парк. В 1931 году шахту «Центральная» переименовали в шахту имени Дзержинского. В годы 2-й пятилетки образован трест «Дзержинскуголь», в который вошли следующие шахты:
- шахта имени Дзержинского
- шахта имени Артёма
- шахта «Северная»
- шахта «Чигари» («Южная»)
- шахта № 1-1-бис
- шахта № 11-12
- Щербиновское рудоуправление (ряд мелких шахт).
В 1936 году трестом добывалось 9 тыс. тонн угля ежедневно. В этом же году Щербиновка была выведена из состава Горловского района, образован Дзержинский район (центр – Щербиновка). В 1938 году Щербиновку переименовали в город Дзержинск по фамилии советского партийного и государственного деятеля Ф.Э. Дзержинского. В 1957 году добыто 4 000 тыс. тонн угля, в 1967 – 3 967 тыс. тонн угля. Сегодня Дзержинск – «депрессивный» город.

 

Река Кривой Торец в современной Щербиновке.
Фото 2010 года.

2 Козак Щербина – на рубеже XVII – XVIII веков в донецких степях вдоль реки Северский Донец и её притоков Кривой Торец, Оскол, Белая, Айдар, Лугань жили козаки. Именно они создали линию укреплённых козацких поселений, которая защищала южные границы Московского царства от набегов крымских татар и ногайских орд. Козаки – выходцы из Богуслава, Звенигорода, Черкасс, Винницы основали на Донецких землях много сёл и слобод: Железное, Ясеноватое, Маяки, Савинцы, Спиваковка и др. По одной из легенд, подтверждённой некоторыми научными изысканиями, на правом берегу реки Кривой Торец поселился богуславский козак Антон Щербина со своими ближними. Они мужественно защищали переправу через реку и сложили головы в одном из неравных боёв с татарами. Крымцы уничтожили также все козацкие семьи и сожгли все постройки.
В 1776 году в урочище Жёваный Лес, на стыках балок Сухой Яр и Житний Яр была заложена государева военная слобода Зайцево. До 1806 года вокруг Зайцево оселые селяне построили несколько хуторов. На месте поселения козаков Антона Щербины тоже вырос большой хутор Щербиновка. Жители этого поселения занимались земледелием и овцеводством.

3 Река Кривой Торец – правый приток реки Казённый Торец, которая, в свою очередь, является правым притоком Северского Донца. Кривой Торец протекает по территории Украины в центральной степной части Донецкой области, повсеместно изрезанной глубокими балками и широкими крутыми оврагами.
Длина реки – 88 километров. Площадь бассейна – 1 590 км;. Годовой сток – 69,5 млн.м3. Течение реки достаточно сильное. В некоторых местах – каменистые перекаты. На Кривом Торце расположены города: Дзержинск, Дружковка (у слияния рек Кривой Торец и Казённый Торец), Макеевка, Горловка, Константиновка, Ясиноватая.

Глава ІІІ

1 Глава очень короткая, поскольку сведений об этом периоде жизни моих предков больше не нашлось.

Глава ІV

1 Центральная Рада – Украинская Центральная Рада (украинск. – Центральна Рада, буквально: «Центральный Совет») – один из многих органов государственной власти в Украине 1918 года.
Сформирована после 4 (17) марта 1917-го по инициативе Товарищества украинских прогрессистов (позднее – Украинская партия социалистов-федералистов), а также Украинской социал-демократической рабочей партии и различных общественных организаций в Киеве. Позднее в Центральную Раду вошли представители Украинской партии социалистов-революционеров и др.
Председатель – Михаил Сергеевич Грушевский (один из руководителей Товарищества украинских прогрессистов).
Центральная Рада взяла на себя функции высшего законодательного органа в Украине, провозгласила её автономию, а после октябрьского переворота 1917 года – государственную самостоятельность.
В январе 1918 года против Украинской Центральной Рады поднялось восстание, которое было подавлено. 27 января (9 февраля) 1918 года представители Центральной Рады, при попустительстве делегации Советской России, подписали сепаратный мирный договор с Германией и Австро-Венгрией, на основании которого Украина была оккупирована австро-германскими войсками.
Центральная Рада как самопровозглашённый орган упразднена в результате государственного переворота гетмана Павла Петровича Скоропадского, поддержанного оккупационными германскими войсками.

2 Скоропадский – Павел Петрович Скоропадский (украинск. Павло Петрович Скоропадський) родился 3 мая 1873 года в Германии, умер от ран там же 26 апреля 1945 года. Генерал-лейтенант от кавалерии. Гетман Украины с 29.04 по 14.12.1918. Потомок гетмана И.И. Скоропадского. В 1893 году окончил Императорский Пажеский корпус. Выпущен корнетом в Кавалергардский полк. Участник русско-японской войны 1904 – 1905 годов. С 4 сентября 1910 года командовал 20-ым Финляндским драгунским полком. C 15 апреля 1911 года командовал лейб-гвардии Конным полком, во главе которого в чине генерал-майора выступил на фронт Первой мировой войны. В 1914 году награждён орденом Святого Георгия 4-й степени. В 1914 – 1915 годы командовал 1-й бригадой 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии, Сводной кавалерийской дивизией и 5-й кавалерийской дивизией. Со 2 апреля 1916 года генерал-лейтенант и командир 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. С 22 января по 2 июля 1917 года командовал 34-ым армейским корпусом. Флигель-адъютант Николая II.
В 1917 году был назначен главнокомандующим войсками украинской Народной Рады. Под его руководством на базе Юго-Западного и Румынского фронтов был создан единый Украинский фронт. Занимался формированием национальной армии путём украинизации фронтовых частей. Но 29 декабря того же года подал в отставку.
На съезде вольного украинского козачества в Чигирине в октябре 1917 года был избран Главнокомандующим войсками Центральной Рады. После оккупации части Украины австро-венгерскими войсками на съезде «хлеборобов» 29.04.1918 (7 000 делегатов от 3 000 000 украинского населения) был избран Гетманом Украины. Совершил государственный переворот, упразднил Украинскую Народную Республику и установил Украинскую Державу – Гетманат. В ходе реформ Скоропадского была создана Украинская Академия Наук и открыт Украинский университет в Каменце-Подольском. Выполняя обязательства Украины перед Германией и Австро-Венгрией по Брестскому миру, восстановил крупное помещичье землевладение, поддерживал белых, которые были противниками независимости Украины. Это и стало одной из причин, почему без поддержки немцев у Скоропадского не осталось сторонников в украинском обществе. В экономике и социальной сфере были отменены все социалистические преобразования: длительность рабочего дня на промышленных предприятиях была увеличена до 12 часов, стачки и забастовки были запрещены, значительная часть собранного крестьянами урожая подлежала реквизиции, введён продналог, остатков не хватало даже на посев, помимо того крестьяне подвергались нападениям атаманских армий. Сформировал Синюю и Серую дивизии из военнопленных украинцев. Опорой гетмана была Сердюцкая дивизия. Но попытки создания собственных вооружённых сил были враждебно встречены германским командованием, которое видело опасность в организации украинской армии. После республиканского Ноябрьского восстания 1918 года в Германии немецкие войска вышли из Киева и покинули Украину.
 

Портрет Павла Петровича Скоропадского –
Гетмана Украины. 1918 год.

В Украине в конце 1918 года разразился мятеж Украинских сечевых стрельцов, инициированный республиканцами-заговорщиками, и после бегства Скоропадского его правительство прекратило существование. Киев штурмом захватила сформированная 13 ноября 1918 года Директория УНР во главе с Симоном Петлюрой и Владимиром Винниченко. Сам Скоропадский 14 декабря 1918 года отрёкся от гетманства и эмигрировал в Берлин.
С декабря 1918 года по апрель 1945 года пребывал в эмиграции. Жил в Германии как частное лицо. Во время Второй мировой войны последовательно отказывался от предложений сотрудничества, поступавших от нацистов. Был смертельно контужен в результате бомбардировки англо-американской авиацией на станции Платлинг близ Регенсбурга и скончался спустя несколько дней в госпитале Меттенского монастыря. Похоронен в Оберсдорфе в Германии.

3 Петлюра – Симон Васильевич Петлюра (украинск. Симон Васильович Петлюра) родился в мелкобуржуазной семье 23 мая 1879 года в Полтаве, убит 25 мая 1926 года в Париже. Глава Директории Украинской Народной Республики с 1919 по 1920 год. Учился в Полтавской духовной семинарии. В 1900 году вступил в Революционную украинскую партию. Работал журналистом, придерживался лево-националистических взглядов, был одним из основателей и лидеров Украинской социал-демократической рабочей партии.
В годы Первой мировой войны работал во «Всероссийском союзе земств и городов», созданном в 1914 году для помощи правительству Российской империи в организации снабжения армии. После провозглашения Украинской Народной Республики стал военным секретарём нового правительства, но вскоре ушёл в отставку. Участвовал в боях против Красной Армии.
После установления Украинской Державы был в оппозиции к новому режиму. В декабре 1917 года из добровольцев, преимущественно старшин и козаков киевских военных школ, сформировал военную часть Гайдамацкий Кош, став его атаманом. В ноябре 1918 года поднял восстание против Скоропадского, 14 декабря его ополченцы заняли Киев. Украинская Народная Республика была восстановлена, её главой стал Владимир Винниченко.
С 10 февраля 1919 года, после отставки Винниченко, Петлюра фактически стал диктатором Украины. Весной того же года, пытаясь остановить захват Красной Армией всей территории Украины, реорганизовал армию УНР. Вёл активные переговоры с представителями Антанты о совместных действиях против большевицкой армии, но успехов не достиг.

 

Симон Васильевич Петлюра

21 апреля 1920 года, после падения Западно-украинской Народной Республики, Симон Петлюра от лица УНР заключил тактический договор с Польшей о совместном походе на Киев. В обмен на военную поддержку согласился на установление границы между Польшей и Украиной по реке Збруч, тем самым признав вхождение Галичины в состав Польши на правах автономии.
После завершения войны и подписания Рижского мирного договора Петлюра эмигрировал в Польшу. В 1923 году СССР потребовал от Варшавы выдачи Петлюры, поэтому он переехал в Венгрию, затем в Австрию, Швейцарию и в октябре 1924 года оказался в Париже.
25 мая 1926 года Петлюра был убит в Париже евреем С. Шварцбардом – уроженцем города Смоленск. Согласно некоторым источникам, убийца был анархистом, лично знакомым с Нестором Махно, с которым накануне убийства попытался поделиться своими планами. Согласно воспоминаниям самого Махно, тот попробовал отговорить Шварцбарда от убийства и предупредить Петлюру. Позже Нестор Махно согласился выступить на суде по делу Шварцбарда и свидетельствовать в пользу Петлюры, отрицая, в частности, антисемитизм украинского лидера.
Aдвокат Шварцбарда, Анри Торрес, бывший коммунист, выдвинул версию защиты: 15 родственников Шварцбарда, включая родителей, будто бы были убиты в Украине петлюровцами во время еврейских погромов. Торрес обосновывал личную ответственность Симона Петлюры за погромы украинских евреев и цыган тем фактом, что Петлюра как глава государства нёс ответственность за всё происходящее на контролируемой им территории. Соратники и близкие Петлюры представили на процессе более 200 документов, свидетельствовавших, что Петлюра не только не поощрял антисемитизм, но и жёстко пресекал его проявления в своей армии. Согласно многочисленным свидетельствам соратников Симон Петлюра жестоко наказывал тех своих воинов, которые участвовали в погромах. Так, когда 4 марта 1919 года петлюровский атаман Семесенко, 22 лет от роду, отдал своей «Запорожской Бригаде» приказ истребить всё еврейское население в городе Проскуров, 20 марта 1920 года по приказу Петлюры он был расстрелян. Однако эти свидетельства не были приняты во внимание. Шварцбард был оправдан.
Также существует версия, что убийство Симона Петлюры было подготовлено членами масонской ложи. Симон Петлюра, будучи участником масонского сообщества и создателем Великой Украинской Ложи, выступил против ордена с заявлениями о совершенно иной идее независимости Украины, которая не понравилась заседателям Масонской Ложи в Париже. После организованного масонами Майского переворота в Польше Петлюра также угрожал масонам разоблачением, если они не помогут ему взять власть в Украине.
В 1956 году бежавший на Запад офицер КГБ  Пётр Дерябин свидетельствовал в Конгрессе США о причастности ГПУ к организации убийства Петлюры.

4 Атаман Зелёный – Даниил Ильич Терпило родился в 1886 году в Триполье, погиб в бою в 1919 году. Революционер и атаман времён гражданской войны.

 

Даниил Терпило (в центре) с соратниками

Окончил земскую школу и двухклассное училище, готовившее учителей для начальных сельских школ. После революции 1905 года стал членом  партии социалистов-революционеров (эсеров), возглавлял революционный кружок с 1906 года, в 1908 году за революционную деятельность сослан в Архангельскую область, в Холмогоры. В 1913 году, после амнистии политических преступников к 300-летию дома Романовых, вернулся в Украину. Участвовал в Первой мировой войне, служил на Западном фронте в должности писаря 35-го корпуса. В конце 1917 года вернулся в Триполье и включился в активную политическую деятельность. Организовал местную ячейку партии украинских социал-демократов и украинское «Вольное козачество». Агитировал за Центральную Раду. Летом 1918 года во время восстания против Скоропадского сформировал повстанческий отряд. В ноябре, признав верховенство Директории УНР, по распоряжению Симона Петлюры создал трёхтысячную Днепровскую повстанческую дивизию, вошедшую в состав Осадного корпуса Коновальца, который 14 декабря 1918 года захватил Киев. В результате конфликта с Петлюрой отказался выполнять его указания и 6 января 1919 года распустил дивизию. В середине января снова собрал армию и выступил против войск Директории. 8 февраля предложил своё сотрудничество Красной Армии. После попытки красных командиров переформировать отряды Зелёного по образцу Красной Армии, атаман передумывает и в конце февраля возвращается в Триполье. 20 марта 1919 года Зелёный поднимает в Триполье восстание, уничтожает большевистских агитаторов и продовольственный отряд. 25 марта Совет Народных Комиссаров УССР объявляет атамана Зелёного «вне закона». В мае 1919 года его отряды были разбиты Красной Армией, остатки армии отошли на Левобережье. В ноябре последовало ещё одно поражение от красных. Погиб в бою с деникинцами у Канева.

5 Атаман Григорьев – Никифор Александрович Григорьев, известный также под другими именами: Матвей, Николай, Серветник. Родился в 1885 году, застрелен в 1919 году. Атаман армии Украинской Народной Республики, затем командир дивизии Красной Армии, поднявший антибольшевистский мятеж.
Родился в посёлке Дунаевцы Подольской губернии (ныне Хмельницкая область). Впоследствии переселился в село Григорьево Херсонской губернии, по названию которого и сменил свою фамилию на Григорьев. Участвовал в Русско-японской войне в качестве кавалериста, после демобилизации был, по одним данным, акцизным чиновником, по другим – полицейским служащим в Проскурове (ныне Хмельницкий). Участвовал в Первой Мировой войне, дослужился от прапорщика до штабс-капитана. Кавалер Георгиевского креста.
В 1917 году был близок к эсерам; член комитета Юго-Западного фронта. Поддержал украинскую Центральную Раду, получил от неё чин подполковника, затем поддержал переворот Скоропадского и получил чин полковника. Летом 1918 года восстал против Скоропадского и немецких оккупантов, собрал отряд в 200 человек и начал партизанскую войну против немцев и гетманцев на Елизаветградщине. С началом петлюровского движения поддержал Петлюру. В декабре захватил Николаев, Херсон, Очаков и Олешки. Из Николаева и Херсона скоро был выбит интервентами. К тому моменту уже располагал отрядом в 6 тысяч человек, именовавшимся дивизией. Объявил себя «атаманом партизан Херсонщины и Таврии», проводил независимую политику и в начале февраля 1919 года перешёл на сторону красных войск.
18 февраля 1919 года согласился войти со своим отрядом в состав Заднепровской украинской советской дивизии в качестве 1-й Заднепровской бригады. Потом бригада была расширена в 6-ю украинскую советскую дивизию. Второй бригадой Заднепровской дивизии командовал будущий убийца Григорьева Нестор Иванович Махно. Всё это время по-прежнему был тесно связан с эсерами. В марте 1919 дивизия Григорьева вновь заняла Херсон (где расстреляли 4 тысячи пленных греков), Николаев, затем, после двухнедельных боев, 8 апреля Григорьев занял Одессу, оставленную франко-греческими войсками. Был назначен военным комендантом города. После этого дивизию было решено направить против Румынии (с целью дальнейшего выхода на помощь Советской Венгрии), однако Григорьев заявил, что дивизия нуждается в отдыхе, и отвел её в район Елизаветграда. Там в дивизии началось усиленное брожение против советской политики (продразверстка, реквизиции, запрет хлебной торговли, насаждение ревкомов вместо крестьянских советов, массовое создание совхозов вместо раздачи земли крестьянам, чекистский террор). В местах дислокации григорьевцев участились убийства чекистов, продотрядовцев и евреев. Сам Григорьев прямо требовал от командующего украинской Красной Армией Антонова-Овсеенко вывода красноармейских отрядов, прибывших из России.
7 мая 1919 года была предпринята попытка арестовать Григорьева, закончившаяся расстрелом самих чекистов. После этого начался открытый мятеж. 8 мая Григорьев издаёт «Универсал» с воззванием к украинскому народу:
«Народ украинский! Бери власть в свои руки. Пусть не будет диктатуры ни отдельного человека, ни партии. Вот мой приказ: в три дня мобилизуйте всех тех, кто способен владеть оружием и немедленно захватывайте все станции железных дорог, на каждой ставьте своих комиссаров. Каждая волость, каждое село формируйте отряды и идите в свой уездный город. От каждого уездного города из ваших отрядов по 400 человек лучших бойцов пошлите на Киев и по 200 – на Харьков. Если есть оружие – с оружием, нет оружия – пошлите с вилами, но мой приказ прошу выполнить, и победа за нами! Все остальное я сделаю сам. Главный штаб при моём штабе. Только с вашей поддержкой мы добьёмся прав для народа. Немедленно организуйте народную власть. В каждом селе выберите крестьянский совет, в каждой волости – волостной совет, в каждой губернии – губернский совет. Пусть живёт свобода печати, совести, собраний, союзов, забастовок, труда и профессий, неприкасаемость личности, мысли, жилища, убеждений и религии! Правительство авантюриста Раковского и его ставленников просим уйти и не насиловать волю народную. Всеукраинский съезд Советов даст нам правительство, которому мы подчинимся и свято исполним его волю».
В тот же день в Елизаветграде григорьевцы произвели массовый еврейский погром, в котором было убито не менее 3 тысяч евреев. 9 мая Григорьев двинул свою дивизию (до 20 тысяч человек, свыше 50 орудий, 700 пулемётов, 6 бронепоездов) на Екатеринослав, Полтаву и Киев. Под Киевом хотел объединиться с атаманом Зелёным. Екатеринослав был занят, убито 150 русских и 100 евреев. Часть советских войск на Украине поддержала Григорьева. В Херсоне и Очакове вспыхнули восстания, в результате чего города признали власть Григорьева. Центром восстания была Александрия. Во всех городах, занятых григорьевцами, массово убивали русских и в особенности евреев – сам Григорьев был патологическим антисемитом. Большевики объявили спешную партийную мобилизацию, и 15 мая группа Примакова отбила Екатеринослав, но на следующий день григорьевцы снова заняли город. 21 мая армия Григорьева была разбита на подступах к Киеву, после чего восстание стремительно пошло на спад. К концу мая красные войска овладели всеми городами Новороссии.
В июне Григорьев объединился с другим бывшим советским командиром, на тот момент объявленным вне закона – Нестором Ивановичем Махно. Но вскоре между двумя лидерами вспыхнули острые противоречия. Они были связаны и с неодобрением Махно антисемитизма и погромов, и с социально-политической ориентацией лидеров: Григорьев был благосклонен к зажиточным крестьянам и завёл тайную переписку с Деникиным. Связные офицеры последнего были перехвачены махновцами и повешены. 27 июля 1919 года в помещении сельского совета села Сентово Н.И. Махно лично обвинил Григорьева в сношениях с Деникиным и погромах. И тут же Григорьев был застрелен ординарцем Махно по фамилии Чубенко.
По воспоминаниям Чубенко, когда во время резкого разговора речь зашла о деникинских офицерах, и Григорьев понял, что разоблачён, он схватился за револьвер. «Но я, – пишет Чубенко, – будучи наготове, выстрелил в упор в него и попал выше левой брови. Григорьев крикнул: «Ой, батько, батько!» Махно крикнул: «Бей атамана!» Григорьев выбежал из помещения, я за ним, всё время стреляя ему в спину. Он выскочил на двор и упал. Я тогда его добил». Телохранитель Григорьева пытался убить Махно, но махновский командир Колесник перехватил револьвер, а сам Махно убил телохранителя.

6 Ворошилов – Климент Ефремович Ворошилов родился 4 февраля 1881 года в селе Верхнее Бахмутского уезда Екатеринославской губернии в Российской империи (ныне город Лисичанск Луганской области в Украине) в семье рабочего-железнодорожника Ворошилова Ефрема Андреевича (1844 – 1907) и подёнщицы Ворошиловой (в девичестве Агафоновой) Марии Васильевны (1857 – 1919). Русский. С 7 лет работал пастухом, шахтёром. С 1896 года работал на Юрьевском металлургическом заводе, с 1903 года в городе Луганск на паровозостроительном заводе Гартмана. Умер 2 декабря 1969 года в столице СССР городе Москва. Советский военачальник, государственный и партийный деятель, участник гражданской войны, один из первых Маршалов Советского Союза. Захоронен на Красной площади у Кремлёвской стены.

 

К.Е. Ворошилов и С.М. Будённый

7 Пархоменко – Александр Яковлевич Пархоменко родился 24 декабря 1886 года в селе Макаров Яр в семье крестьянина-бедняка. Ныне это село Пархоменко Краснодонского района Ворошиловградской области. Погиб в бою 3 января 1921 года в селе Вузовцы, ныне Жашковского р-на Черкасской области.
С 1900 года рабочий Луганского паровозостроительного завода, активно участвовал в революционном движении, в 1905 – 1907 годах организовал боевую дружину, руководил восстанием в селе Макаров Яр. Неоднократно арестовывался.
В 1916 году – один из руководителей политической стачки на Луганском патронном заводе, за что был направлен в армию. Во время Февральской революции 1917 года с отрядом революционных солдат разоружил Марьинский полицейский участок в Москве.
По возвращении в Луганск организовал отряды Красной Гвардии, участвовал в установлении Советской власти на Донбассе, воевал против генерала Каледина и Центральной Рады.

 

А.Я. Пархоменко

Летом 1918 года был командиром отряда, командиром бронепоезда и особоуполномоченным штаба 5-й Украинской армии в боях с германскими оккупантами и при обороне Царицына. С октября 1918 года – особоуполномоченный Реввоенсовета 10-й армии.
С января 1919 года – Харьковский губернский военный комиссар, с марта – уполномоченный по снабжению Харьковского военного округа; командовал группой войск при разгроме атамана Григорьева, потом – командир Харьковской крепостной зоны. С декабря 1919 года – особоуполномоченный Реввоенсовета 1-й Конной армии, с апреля 1920-го начальник 14-й кавалерийской дивизии. Погиб в бою с махновцами.
Награждён 2-мя орденами Красного Знамени.

8 Деникин – Антон Иванович Деникин родился 16 декабря 1872 года в деревне Шпеталь Дольный Варшавской губернии Российской империи (ныне – Польша) в бедной семье отставного русского майора, в прошлом крепостного крестьянина. Умер 7 августа 1947 года от сердечного приступа в больнице Мичиганского университета в Энн-Арборе (США). Выдающийся русский военачальник, герой русско-японской войны – начальник штаба Забайкальской казачьей дивизии, а затем – знаменитой Урало-Забайкальской дивизии генерала Мищенко, прославившейся дерзкими рейдами по тылам противника. В Цинхеченском сражении одна из сопок вошла в военную историю под названием «Деникинской». Награждён орденами Святого Станислава и Святой Анны с мечами. После войны служил на штабных должностях (штаб-офицер при управлении 57-й пехотной резервной бригады). В июне 1910 года назначен командиром 17-го пехотного Архангельского полка, которым командовал до марта 1914 года. 23 марта 1914 года назначен исправляющим должность генерала для поручений при Командующем войсками Киевского военного округа. В июне 1914 года был произведён в чин генерал-майора.

 

А.И. Деникин в 1917 году

С началом Первой мировой войны назначен генерал-квартирмейстером 8-ой армии, но уже в сентябре, по собственному желанию, переведён на строевую должность – командиром 4-й стрелковой бригады (в августе 1915 года развёрнутой в дивизию). За стойкость и боевые отличия бригада Деникина получила прозвание «Железной». Участник Луцкого (Брусиловского) прорыва 1916 года. 2 марта 1916 года был ранен осколком шрапнели в левую руку, остался в строю. За успешные операции и личный героизм был награждён орденом Святого Георгия 3-й и 4-й степеней, Георгиевским оружием и другими орденами.
В 1916 году произведён в чин генерал-лейтенанта и был назначен командовать 8-ым корпусом на Румынском фронте, где был награждён высшим военным орденом Румынии.
В апреле – мае 1917 года генерал Деникин – начальник штаба Верховного главнокомандующего, затем главнокомандующий Западным и Юго-Западным фронтами.
28 августа 1917 года был арестован за то, что в резкой телеграмме Временному правительству выразил солидарность с генералом Корниловым. Вместе с Корниловым содержался в Быховской тюрьме по обвинению в мятеже. Генерал Корнилов и арестованные с ним высшие офицеры требовали открытого суда, чтобы очиститься от клеветы и высказать России свою программу.
После падения Временного правительства обвинение в мятеже потеряло смысл, и 2 декабря 1917 года верховный главнокомандующий Духонин распорядился о переводе арестованных на Дон, однако Общеармейский комитет воспротивился этому. Узнав о приближении эшелонов с большевистскими войсками во главе с прапорщиком Крыленко, грозившего им расстрелом, генералы приняли решение бежать.
В 1918 году Деникин возглавляет Добровольческую армию, а через год – Вооружённые силы Юга России (В. С. Ю. Р.). Во время Первого (Ледяного) кубанского похода он возглавил 1-ю дивизию, а после гибели Корнилова 13 апреля 1918 года – всю белую армию. В ночь с 22 на 23 июня 1918 года Добровольческая армия, имея в составе 8-9 тысяч бойцов, под командованием А.И. Деникина начала свой 2-й кубанский поход, завершившийся разгромом болем чем 100-тысячной кубанской группировки красных войск и взятием 17 августа столицы кубанского казачества – города Екатеринодар.
8 января 1919 года Добровольческая армия вошла в состав Вооружённых сил Юга России (В. С. Ю. Р.) в качестве основной ударной силы, а генерал Деникин возглавил ВСЮР. В январе 1919 года главнокомандующий генерал А.И. Деникин перевёл свою Ставку из Екатеринодара в Таганрог. 25 июня 1919 года он официально признал власть адмирала Колчака как «Верховного Правителя Русского государства и Верховного Главнокомандующего Русских армий».
К началу 1919 года Деникину удалось подавить большевистское сопротивление на Северном Кавказе, подчинить себе казачьи войска Дона и Кубани, отстранив от руководства донским казачеством прогермански настроенного генерала Краснова, получить через черноморские порты от союзников России по Антанте большое количество оружия, боеприпасов, снаряжения. В июле 1919 года Белая армия начала широкомасштабный поход на Москву. 9 июля большевиками был провозглашён лозунг «Все на борьбу с Деникиным!».
Разгромив в мае-июне 1919 года большевиков на Дону и на Маныче, войска Деникина повели успешное наступление вглубь страны и к сентябрю заняли Донбасс, Крым и обширные территории юга России с городами Харьков, Царицын, Киев, Одесса и др.
Сентябрь и первая половина октября 1919 года были временем наибольшего успеха антибольшевистских сил. Нанеся в сентябре 1919 года в масштабном встречном сражении под Харьковом и Царицыном тяжёлое поражение армиям Южного фронта красных, деникинцы стали стремительно продвигаться к Москве. 20 сентября они взяли Курск, 6 октября – Воронеж, 13 октября – Орёл и угрожали Туле. Южный фронт большевиков рушился. Большевики были близки к катастрофе и готовились к уходу в подполье. Был создан подпольный Московский комитет партии, правительственные учреждения начали эвакуацию в Вологду. Но с середины октября 1919 года положение армий Юга России заметно ухудшилось. Тылы были разрушены рейдом Махно по Украине, прорвавшего в конце сентября фронт белых в районе Умани, к тому же против него пришлось снимать войска с фронта, а большевики заключили перемирие с поляками и петлюровцами, высвободив силы для борьбы с Деникиным. Создав количественное и качественное превосходство над противником на орловско-курском направлении (62 тысячи штыков и сабель у красных против 22 тысяч у белых) в октябре Красная армия перешла в контрнаступление. Зимой 1919 – 1920 годов деникинские войска оставили Харьков, Киев, Донбасс, Ростов-на-Дону. В феврале-марте 1920 года вследствие разложения Кубанской армии последовало поражение в битве за Кубань.
После гибели Верховного Правителя России адмирала Колчака всероссийская власть должна была перейти к генералу Деникину. Однако Деникин, учитывая тяжёлое военно-политическое положение белых, не принял эти полномочия официально. Столкнувшись после поражения своих войск с активизацией оппозиционных настроений в среде белого движения, Деникин 4 апреля 1920 года оставил пост Главнокомандующего ВСЮР, передал командование барону Врангелю и в тот же день отбыл в Англию с промежуточной остановкой в Стамбуле.
Деникин пробыл в Англии лишь несколько месяцев. Осенью 1920 года была опубликована телеграмма лорда Керзона Чичерину, которая гласила:
«Я употребил всё своё влияние на генерала Деникина, чтобы уговорить его бросить борьбу, обещав ему, что, если он поступит так, я употреблю все усилия, чтобы заключить мир между его силами и вашими, обеспечив неприкосновенность всех его соратников, а также населения Крыма. Генерал Деникин в конце концов последовал этому совету и покинул Россию, передав командование генералу Врангелю».
В 1920 году Деникин переехал с семьёй в Бельгию. Жил там по 1922 год, затем переехал в Венгрию, а с 1926 года жил во Франции. Так часто менять место жительства заставляла нехватка денег. Занимался литературной деятельностью, выступал с лекциями о международном положении, издавал газету «Доброволец». Оставаясь убеждённым противником советского строя, призывал эмигрантов не поддерживать Германию в войне с СССР. После оккупации Франции отказался от предложений немцев о сотрудничестве и переезде в Берлин.
Усилившееся после Второй мировой войны советское влияние в странах Европы вынудило А.И. Деникина в 1945 году переехать в США, где он продолжил работу над книгой «Путь русского офицера», выступал с публичными докладами. В январе 1946 года Деникин обратился к генералу Эйзенхауэру с призывом остановить насильственную выдачу в СССР советских военнопленных.
С 1898 года Деникин писал рассказы и публицистические статьи на военную тематику, публиковался в журналах «Разведчик», «Русский инвалид» и «Варшавский дневник» под псевдонимом И. Ночин.
В эмиграции приступил к созданию документального исследования о гражданской войне «Очерки Русской Смуты» (впервые изданы посмертно в 1953 году). Издал сборник рассказов «Офицеры» (1928), книгу «Старая Армия» (1929 – 1931).
Как отмечалось в самом начале, скончался генерал от сердечного приступа 7 августа 1947 года в больнице Мичиганского университета в Энн-Арборе и был похоронен на кладбище в Детройте. Американские власти похоронили его, как главнокомандующего союзной армией, с воинскими почестями. 15 декабря 1952 года по решению белоказачьей общины США состоялось перенесение останков генерала Деникина на православное казачье Свято-Владимирское кладбище в городок Кесвилл, в местечке Джексон в штате Нью-Джерси. 3 октября 2005 года прах генерала Антона Ивановича Деникина и его жены Ксении Васильевны (1892 – 1973) вместе с останками русского философа Ивана Александровича Ильина (1883 – 1954) и его супруги Натальи Николаевны (1882 – 1963) был перевезён в Москву для захоронения в Донском монастыре. Перезахоронение было осуществлено с согласия дочери Деникина Марины Антоновны Деникиной-Грей (1919 – 2005) и организовано Российским фондом культуры.
В мае 2009 года на могилах были установлены новые памятники, заменившие деревянные кресты.

9 Баштанская крестьянская республика – Баштанка (до 1928 года – Полтавка) расположена в 66 км. к северу от современного Николаева и в 11 км. от железнодорожной станции Явкино на линии Николаев-Сортировочный – Долинская. Через Баштанку проходит автодорога Кривой Рог – Николаев.
18 августа 1919 года Полтавку захватили деникинцы. Установленный ими режим террора, грабежи, восстановление помещичьего землевладения вызвали возмущение крестьян. Члены партийной ячейки и ревкома, ушедшие в подполье, начали готовить вооруженное восстание. Был организован партизанский отряд из 50 человек. В ночь на 16 сентября колокола двух церквей ударили в набат. Это был сигнал к восстанию. На сельском сходе жители Полтавки избрали повстанческий комитет. В его состав вошли шесть коммунистов и пять беспартийных крестьян-бедняков. Повстанческий комитет направил своих представителей в Балацкое, Привольное, Пески, Христофоровку, Сергеевку и другие окрестные сёла. Вскоре их жители присоединились к восставшим. Так возникла Баштанская республика – по названию балки, у которой раскинулось село. В рядах повстанцев насчитывалось более 4 тыс. вооруженных бойцов. Два месяца Баштанская республика героически противостояла белогвардейцам. В сёлах возобновились занятия в школах, в Полтавке работал самодеятельный театр. По приказу деникинского генерала Шиллинга для подавления восстания в село несколько раз посылали карательные отряды, но они не смогли захватить Полтавку.

 

В конце октября 1919 года Николаевский временный большевистский подпольный комитет принял решение о совместных действиях николаевских рабочих и повстанцев. Около 4 тыс. вооруженных бойцов выступили в направлении Николаева. Они намеревались помочь боевым группам города в освобождении политзаключенных. Повстанцы с боями заняли сёла Калиновку, Воскресенск, Гороховку, станцию Водопой. Повстанцы начали бои за Николаев, но внезапности достигнуть не удалось. Деникинские войска отразили натиск баштанцев. Повстанцы вернулись в село и начали готовиться к обороне.
Для того, чтобы подавить восстание крестьян, белогвардейцы бросили крупные силы. 12 ноября 1919 года части деникинской армии окружили Полтавку. Двое суток продолжался неравный бой. Не добившись успеха, деникинское командование прислало с фронта подкрепление. Восставшие крестьяне мужественно защищали свою республику.
19 ноября белогвардейцы ворвались в село. Началась расправа над восставшими. Деникинцы усердно исполняли приказ генерала Слащёва: «Уничтожить всё, только два храма оставить». Только в Полтавке деникинцы расстреляли 852 повстанца, сожгли 350 дворов.
Баштанская республика вошла в историю борьбы против деникинцев. В 1925 году за заслуги перед революцией IX Всеукраинский съезд Советов по предложению председателя ВУЦИК Г.И. Петровского наградил Полтавку почётным Красным знаменем. В 1928 году Полтавка была переименована в Баштанку, так как под этим названием село вошло в историю революционной борьбы
26 января 1920 года части 122-й стрелковой бригады 41-8 .дивизии освободили Полтавку от деникинцев. После освобождения села развернул работу волостной ревком. В конце марта ревком передал полномочия волостному исполкому. Тогда же был избран Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.

10 Махно – Нестор Иванович Махно (по некоторым сведениям – Михненко, украинск. Нестор Іванович Махно). Родился 7 ноября 1888 года в селе Гуляйполе Александровского уезда. Умер 25 июля 1934 года в Париже. По определению историков конца XX – начала XXI века анархо-коммунист, по происхождению – украинец, из крестьян. Отец Иван Родионович – скотник, мать Евдокия Матвеевна – домохозяйка. В семье было пятеро детей. Нестор Иванович – пятый из братьев. С 1895 года сезонный рабочий. Окончил два класса Гуляйпольской начальной школы в 1897 году. С 1903 года работал на чугунолитейном заводе М. Кернера в Гуляйполе.
В 1918 – 1921 годах предводитель крестьянских повстанческих отрядов, действовавших на Юге и в Центре Украины во время гражданской войны.
Известен как «батько Махно», официально подписывал так некоторые приказы. Автор мемуаров «Воспоминания».
С конца августа – начала сентября 1906 года – член «Крестьянской группы анархо-коммунистов» (другое название – «Союз вольных хлеборобов»), действовавшей в Гуляйполе. В составе группы участвовал в разбойных нападениях и грабежах (впервые 14 октября 1906 года). Арестован в конце 1906 года за незаконное хранение оружия (вскоре освобождён), затем 5 октября 1907 года по обвинению в покушении на жизнь гуляйпольских стражников Захарова и Быкова. Содержался в Александровской уездной тюрьме, освобождён 4 июля 1908 года под залог в 2 тысячи рублей. 26 августа 1908 года был вновь арестован. Сессией Одесского военного окружного суда от 22 марта 1910 года был приговорён к смертной казни через повешение, казнь была заменена бессрочной каторгой. В следующем году был переведён в каторжное отделение Бутырской тюрьмы в Москве.
В камере Махно познакомился с известным анархистом и бывшим большевиком Петром Аршиновым, который станет значимой фигурой в истории махновщины. Аршинов, хоть и был всего на год старше Махно, занялся его идеологической подготовкой. Кроме этого, малограмотный Махно изучал в камере историю, математику и литературу.
Будучи активным участником тюремных протестов, 6 раз попадал в карцер, заболел туберкулёзом лёгких, после чего не мог курить. После Февральской революции Махно, как и множество других заключённых, как политических, так и уголовных, был досрочно выпущен из тюрьмы и уже через 3 недели вернулся в Гуляйполе. Там он был избран товарищем (заместителем) председателя волостного земства. 29 марта 1917 года стал председателем Гуляйпольского крестьянского союза (оставался им и после реорганизации Союза в Совет рабочих и крестьянских депутатов). Выступал за немедленные революционные преобразования до созыва Учредительного Собрания. 1 мая 1917 года подписал депешу в Петроград с требованием изгнать из Временного правительства 10 «министров-капиталистов». В июне 1917 года по инициативе Махно на предприятиях Гуляйполя был установлен рабочий контроль, в июле при поддержке своих сторонников Махно разогнал прежний состав земства, провёл новые выборы, стал председателем земства и одновременно объявил себя комиссаром Гуляйпольского района. В августе 1917 по инициативе Махно при Гуляйпольском Совете рабочих и крестьянских депутатов создан комитет батраков, деятельность которого была направлена против местных помещиков. В том же месяце избран делегатом губернского съезда Крестьянского союза в Екатеринославе.
Летом 1917 года Нестор Иванович Махно возглавил «Комитет по спасению революции», разоружил помещиков и буржуазию в районе. На районном съезде Советов в середине августа 1917 года избран его председателем. Вместе с другими анархистами призвал крестьян игнорировать распоряжения Временного правительства России и Центральной Рады Украины. Предложил «немедленно отобрать церковную и помещичью землю, организовать в усадьбах свободные сельскохозяйственные коммуны. С участием в этих коммунах самих помещиков и кулаков», по возможности.
25 сентября 1917 года Махно подписал декрет уездного Совета о национализации земли и разделе её между крестьянами. С 1 по 5 декабря 1917 года в Екатеринославе Махно принял участие в работе губернского съезда Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов в качестве делегата от Гуляйпольского Совета. Поддержал требование большинства делегатов о созыве Всеукраинского съезда Советов. Был избран в состав судебной комиссии Александровского ревкома, комиссия рассматривала дела арестованных Советской властью. Вскоре после арестов меньшевиков и эсеров стал выражать недовольство действиями судебной комиссии, предложил взорвать городскую тюрьму и освободить арестованных. Отрицательно отнёсся к выборам в Учредительное собрание, назвал складывавшуюся ситуацию «карточной игрой»: «Не партии будут служить народу, а народ – партиям. Уже теперь… в деле народа упоминается одно лишь его имя, а вершат дела партии». Не получив поддержки в ревкоме, вышел из его состава. После захвата Екатеринослава силами Центральной Рады (декабрь 1917 года) инициировал проведения экстренного съезда Советов Гуляйпольского района, вынесшего резолюцию: «Смерть Центральной Раде». 4 января 1918 года отказался от поста председателя Совета, принял решение занять активную позицию в борьбе с противниками революции. Приветствовал победу революционных сил в Екатеринославе. Вскоре возглавил Гуляйпольский ревком, созданный из анархистов, левых эсеров и украинских социалистов-революционеров.
В начале апреля 1918 года после захвата Екатеринослава австро-германскими войсками организовал вместе с группой соратников отряд, сражался против кайзеровских войск и правительства Украинской Державы Скоропадского. После отступления и расформирования отряда в Таганроге принял участие в конференции анархистов (конец апреля 1018 года). Решив ознакомиться с деятельностью анархистов, выехал по маршруту Ростов-на -Дону – Саратов – Тамбов – Москва. В Москве встретился с лидерами российских анархистов Аршиновым, Боровым, Гроссманом, Кропоткиным, Леоном Чёрным, а также с руководителями советского правительства  Лениным, Свердловым, Троцким, Зиновьевым. Троцкому очень не понравился. Присутствовал на заседаниях Всероссийского съезда профсоюзов текстильщиков, участвовал в работе Московской конференции анархистов, выработавшей тактику борьбы против гетманщины и австро-германских войск в Украине.
По согласованию со Всеукраинским бюро по руководству повстанческим движением, выполняя решение Таганрогской конференции анархистов, 29 июня 1918 года покинул Москву для организации вооружённой борьбы против немецко-австрийских и гетманских войск в Украине.
21 июля 1918 года с паспортом на имя И.Я. Шепеля прибыл в Гуляйполе. Подпольно организовал небольшой партизанский отряд, вскоре соединившийся с партизанским отрядом Фёдора Щуся. Совершил ряд удачных нападений на германские войска и местных помещиков. В сентябре-октябре 1918 года вокруг отряда Махно сгруппировались силы других партизанских отрядов, действовавших в Александровском уезде. Махно фактически стал руководителем повстанческого движения в Екатеринославской губернии. Отряд совершал молниеносные налёты и сразу исчезал, чтобы внезапно появиться в другом месте. Излюбленным тактическим приёмом Махно было появление в стане противника в форме гетманских частей. После Ноябрьской революции 1918 года в Германии возглавил борьбу с режимом  Петлюры в Украине. 27 ноября 1918 года занял Гуляйполе, объявил село «столицей» войска, ввёл в нём осадное положение, организовал и возглавил «Гуляйпольский революционный штаб». Принял предложение Екатеринославского комитета КП(б)У о совместных военных действиях против Директории УНР и 27-29 декабря 1918 года занял Екатеринослав. С 29 декабря – военный комиссар и член губернского ВРК, с 30 декабря – главнокомандующий Советской революционной рабоче-крестьянской армией Екатеринославского района. 31 декабря 1918 года после поражения от петлюровцев махновцы оставили Екатеринослав. 5 января 1919 года Махно с отрядом в 200 человек вернулся в Гуляйполе.
В январе – феврале 1919 года Махно вёл бои против немецких колонистов в районе Гуляйполя, препятствовал большевистской продразвёрстке, призывал крестьян самим претворять в жизнь идею «уравнительного землепользования на основе собственного труда». 12 – 16 декабря 1919 года на 2-м районном съезде Советов Гуляйпольского района Махно заявил:
«Если товарищи большевики идут из Великороссии на Украину помочь нам в тяжёлой борьбе с контрреволюцией, мы должны сказать им: «Добро пожаловать, дорогие друзья!». Если они идут сюда с целью монополизировать Украину, мы скажем им: «Руки прочь!».

 

Нестор Иванович Махно в 1919 году.
Вести о победах Махно разносились по местным деревням, откуда к нему стекалось пополнение. Крестьяне говорили: «Отныне ты наш украинский батько, мы умрём вместе с тобой. Веди нас против врага».
Когда в середине февраля 1919 года началось наступление войск Деникина на Украину, Махно заключил военное соглашение с командованием Красной Армии. 21 февраля 1919 года он стал командиром 3-й бригады 1-й Заднепровской дивизии, сражавшейся против деникинских войск на линии Мариуполь – Волноваха.
За рейд на Мариуполь 27 марта 1919 года, замедливший наступление белых на Москву, комбриг Махно был награждён орденом Красного Знамени за номером 4.
10 апреля 1919 года на 3-м районном съезде Советов Гуляйпольского района был избран почётным председателем. В своей речи заявил, что Советская власть изменила «октябрьским принципам», а Коммунистическая партия узаконила власть и «оградила себя чрезвычайками». Вместе с Щусем, Коганом и Мавродой Махно подписал резолюцию съезда, в которой выражалось неодобрение решений 3-го Всеукраинского съезда Советов (6-10 марта 1919 года, Харьков) по земельному вопросу (о национализации земли). Протестовал против ЧК и политики большевиков, требовал удалить всех, назначенных большевиками, с военных и гражданских постов (позже при встрече с Антоновым-Овсеенко отказался от подписи). Одновременно махновцы требовали «социализации» земли, фабрик и заводов, изменения продовольственной политики, свободы слова, печати и собраний всем левым партиям и группам, неприкосновенности личности, отказа от диктатуры Коммунистической партии, свободы выборов в Советы.
С 15 апреля 1919 года руководил бригадой в составе 1-й Украинской советской армии. После начала мятежа командарма Красной Армии  Григорьева (7 мая) Махно занял выжидательную позицию, затем выступил на стороне Красной Армии. В мае 1919 года на собрании командиров повстанческих отрядов в Мариуполе поддержал инициативу создания отдельной армии повстанцев.
В начале июня 1919 года Махно ведёт бои с частями Кавказской дивизии генерала Шкуро. Не получая поддержки боеприпасами и снаряжением со стороны Красной Армии, разрывает соглашение с Советским правительством.
6 июня 1919 года своим приказом Председатель Революционного Военного Совета Троцкий объявил Махно вне закона «за неподчинение командованию». 9 июня 1919 года Махно направил телеграмму Ленину, в которой сообщил о своей преданности революционному делу и объяснял причины разрыва с Красной Армией. Одновременно Махно выразил желание уйти с поста комбрига «ввиду создавшегося невыносимо-нелепого положения».
После разрыва с большевиками Махно отступил вглубь Украины и продолжил вооружённое сопротивление войскам Деникина, принимая в свою армию мелкие отряды повстанцев и красноармейцев-окруженцев. В середине июля 1919 года он возглавил Реввоенсовет объединённой Революционно-повстанческой армии Украины (РПАУ).
С началом наступления белых войск на Москву летом 1919 года Махно вновь призвал крестьянских повстанцев к союзу с красными: «Главный наш враг, товарищи крестьяне, – Деникин. Коммунисты – всё же революционеры… С ними мы сможем рассчитаться потом».
Теснимый регулярными частями белых, Махно увёл свои отряды на запад и к началу сентября подошёл к Умани, где попал в полное окружение: с севера и запада его теснили петлюровцы, с юга и востока – белые. В результате прорыва из окружения под Перегоновкой отряды Махно рассыпались по всему Приазовью. В начале октября в руках повстанцев оказались Мелитополь, Бердянск, где они взорвали артиллерийские склады, и Мариуполь – в 100 верстах от Ставки Деникина в Таганроге. Повстанцы подходили к Синельниково и угрожали Волновахе.
1 сентября 1919 года Махно провозгласил создание «Революционной повстанческой армии Украины (махновцев)». 15 сентября 1919 года махновцы в очередной раз заняли Екатеринослав. 20 октября на заседании Реввоенсовета армии и на Съезде крестьянских, рабочих и повстанцев в Александровске Махно выдвинул программу действий, сводящуюся к созданию самостоятельной крестьянской республики в тылу деникинских войск (с центром в Екатеринославе). Программа Махно предусматривала отмену диктатуры пролетариата и руководящей роли Коммунистической партии, развитие самоуправления на основе беспартийных «вольных Советов», организацию «третьей социальной революции» для свержения большевиков и установления народной власти, запрет на эксплуатацию крестьянства, защиту деревни от голода и политики военного коммунизма, установление крестьянской собственности на землю.
После ликвидации деникинского фронта в конце 1919 года у большевистского правительства отпала нужда в союзе с повстанцами-анархистами. 11 января 1920 года приказом Троцкого Махно в очередной раз был объявлен вне закона, а махновская армия подлежала ликвидации. Желая привлечь крестьян на свою сторону, правительство генерала Врангеля предложило Махно союз против большевиков, обещая в случае победы широкую земельную реформу. Однако Махно от предложения отказался. Посланник Врангеля был публично казнён в Гуляйполе.
Желая использовать боеспособные части повстанцев против Врангеля, осенью 1920 правительство большевиков вновь предложило Махно военный союз. 2 ноября 1920 года Махно подписал Старобельское соглашение с командованием Красной Армии. В результате этого соглашения отряды повстанцев под общим командованием Семёна Каретника были отправлены в район Перекопа.
В ходе боёв за Крым махновские отряды приняли участие в форсировании Сиваша и в сражениях с кавалерийским корпусом генерала Барбовича под Юшунью и в Карповой Балке. После завершения военных действий красное командование решило избавиться от ставшего ненужным союзника. Отряд махновцев был окружён, однако смог выйти из окружения. После падения белого Крыма командование Красной Армии издало приказ о передислокации махновцев на Южный Кавказ. Считая этот приказ ловушкой, Махно отказался подчиниться. Ответом большевиков стала военная операция по «ликвидации партизанщины». Отряды Махно с боями ушли из окружения в районе Гуляйполя и несколько месяцев перемещались по Украине, уходя от преследования. 17 апреля 1920 года газета «Звезда» за № 238 опубликовала сообщение об успешной борьбе трудящихся Бердянского уезда и Красной Армии против «банд Махно».
Зимой – летом 1921 года остатки отрядов Махно были прижаты к румынской границе. 28 августа Махно с отрядом из 78 человек перешёл границу в районе Ямполя. До начала апреля 1922 года Махно с женой и несколькими единомышленниками проживал в Румынии под контролем полиции. Затем румынское правительство передало Махно Польше, где он и был помещён в лагерь для интернированных лиц.
25 сентября 1923 года Махно был арестован (с женой И. Хмарой и Я. Дорошенко) и помещён в Варшавскую цитадель. 27 ноября 1923 года он предстал перед судом по обвинению в подготовке восстания в Восточной Галиции для присоединения её к Советской Украине. Суд Махно оправдал и отправил на поселение в город Торунь. В декабре 1923 года Махно сделал публичное заявление о борьбе против большевиков и Советской власти, вызвавшее отрицательную реакцию польского правительства. 14 апреля 1924 года после попытки самоубийства он был переведён под надзор полиции в город Данциг. В том же году с помощью российских анархистов-эмигрантов добился разрешения на выезд в Германию.

 

Н.И. Махно в эмиграции
В апреле 1925 года семья Махно переехала во Францию. Махно до 1934 года жил в пригороде  Парижа, в Венсене. В последние годы жизни Махно бедствовал, был разнорабочим-маляром, публиковал отдельные очерки в анархическом журнале «Дело труда», писал мемуары. Здоровье Махно было подорвано тяжёлыми ранениями, полученными в боях.
25 июля 1934 года в возрасте 46 лет он умер в парижской больнице от костного туберкулёза. 28 июля урна с прахом Нестора Ивановича Махно была замурована в стене колумбария кладбища Пер-Лашез в Париже.

11 Слащёв – Яков Александрович Слащёв-Крымский (в старой орфографии – Слащов). Родился 29 декабря 1885 года в Санкт-Петербурге. Убит 11 января 1929 года в Москве. Русский военачальник, генерал-лейтенант, активный участник Белого движения на юге России. Отец – полковник Александр Яковлевич Слащёв, потомственный военный. Мать – Вера Александровна Слащёва. Я.А. Слащёв в 1903 году окончил Санкт-Петербургское реальное училище Гуревича, затем Павловское военное училище и был выпущен в Лейб-гвардии Финляндский полк. В 1911 году окончил Императорскую Николаевскую военную академию по 2-му разряду (без права причисления к Генеральному штабу из-за недостаточно высокого среднего балла). Преподавал тактику в Пажеском Его Величества корпусе. К 1917 году дослужился до помощника командира полка. В 1914 году выступил с Лейб-гвардии Финляндским полком на фронт, был пять раз ранен и два раза контужен. В 1915 году награждён Георгиевским оружием. В 1916 награждён орденом Святого Георгия IV степени. В ноябре 1916 года ему было присвоено звание полковника. С 14 июля 1917 по 1 декабря 1917 – командир Московского гвардейского полка. В декабре 1917 года присоединился к Добровольческой армии.
 

Я.А. Слащёв в 1918 году
В январе 1918 года был послан генералом Алексеевым на Северный Кавказ для создания офицерских организаций в районе кавказских Минеральных Вод. В мае 1918 года назначен начальником штаба партизанского отряда полковника Шкуро, затем начальником штаба 2-й Кубанской казачьей дивизии генерала Улагая. С 6 сентября 1918 – командир Кубанской пластунской бригады в составе 2-й дивизии Добровольческой армии. С 15 ноября 1918 – командир 1-й отдельной Кубанской пластунской бригады, с 18 февраля 1919 – командир бригады в 5-й дивизии, с 8 июня 1919 года – командир бригады в 4-й дивизии. 14 мая 1919 за боевые отличия произведён в генерал-майоры. 2 августа 1919 года назначен  начальником 4-й дивизии (13-я и 34-я сводные бригады). С 6 декабря 1919 – командующий 3-м армейским корпусом (13-я и 34-я сводные бригады были развернуты в дивизии, численность 3,5 тыс. штыков и сабель). С конца декабря 1919 года руководит успешной обороной Перекопа, а потом и всего Крыма. 25 марта 1920 года был произведён в генерал-лейтенанты и назначен командующим 2-м армейским корпусом (бывшим Крымским). В августе 1920 года после безуспешной попытки ликвидировать Каховский плацдарм Красной Армии подал в отставку и пребывал в распоряжении главнокомандующего. 18 августа приказом генерала Врангеля получил право именоваться Слащёв-Крымский. Был бесстрашен, постоянно личным примером водил в атаку войска. Имел девять ранений, последнее из которых, контузию в голову, получил на Каховском плацдарме. Многие ранения переносил практически на ногах. Чтобы уменьшить невыносимую боль от ранения в живот, которое не заживало более полугода, в 1919 году начал колоть себе обезболивающее – морфий, потом пристрастился к кокаину, и за ним закрепилась слава наркомана. В ноябре 1920 года в составе Русской армии эвакуировался из Крыма в Константинополь. После эмиграции жил в Константинополе, прозябая в нищете и занимаясь огородничеством. В Константинополе Слащёв резко и публично осуждал Главнокомандующего и его штаб, за что по приговору суда чести был уволен от службы без права ношения мундира. В ответ на решение суда в январе 1921 года издал книгу «Требую суда общества и гласности. Оборона и сдача Крыма (Мемуары и документы)». По некоторым данным, в 1920 году Слащёв лично приходил на переговоры к красным в занятый ими Корсунский монастырь под Бериславом и был свободно отпущен полномочным комиссаром Дзержинского. Председатель ВЧК Дзержинский лично к Слащёву относился хорошо, но его ненавидел Главком РККА Троцкий. 3 ноября 1921 года, в годовщину взятия Крыма, ВЦИК РСФСР объявил амнистию участникам Белого движения. Слащёв в Константинополе вступил в переговоры с советскими властями и был амнистирован. 21 ноября 1921 года вместе с белыми казаками вернулся в Севастополь, откуда в личном вагоне Дзержинского выехал в Москву. Обращался к солдатам и офицерам Русской Армии с призывом возвращаться в Советскую Россию. В 1924 году издал книгу «Крым в 1920 г. Отрывки из воспоминаний». С июня 1922 года – преподаватель тактики школы комсостава «Выстрел». 11 января 1929 года был убит Лазарем Коленбергом  в своей комнате при школе – якобы из мести за брата, повешенного по приказу Слащёва ещё во время гражданской войны.

12 Шкуро – Андрей Григорьевич Шкуро (настоящая фамилия Шкура) родился 7 февраля 1887 года в станице Пашковской на Кубани. Повешен 16 января 1947 года в Москве. Русский военный деятель, кубанский казак, офицер, генерал-лейтенант в армии Вооружённых Сил Юга России, генерал-лейтенант вермахта. Участник Первой мировой войны. Во время Второй мировой войны формировал казачьи войска для борьбы с СССР под эгидой вермахта и СС. После выдачи СССР был приговорён к повешению за измену родине и казнён в Москве.
Андрей Шкуро родился близ Екатеринодара в семье подъесаула. В 1907 году окончил 3-й Московский кадетский корпус и был зачислен в казачью сотню Николаевского кавалерийского училища в Санкт-Петербурге. В мае 1907 года получил офицерский чин и был определён на службу в крепость Карс в 1-й Уманский казачий полк Кубанского казачьего войска. Участвовал в экспедиции, боровшейся с бандами на территории Персии в составе конного корпуса генерала Баратова. Получил первую награду – орден Святого Станислава  3-й степени. В 1908 году был переведён в 1-й Екатеринодарский конный кошевого атамана Захара Чепига полк, во время службы в котором женился. Первая мировая война  началась, когда А. Г. Шкуро находился в отпуске в Восточной Сибири, не успел к мобилизации и когда вернулся домой на Кубань, его полк уже ушёл на фронт. Шкуро был зачислен младшим офицером в 3-й Хопёрский казачий полк 3-го Кавказского армейского корпуса Юго-Западного фронта в Галиции. Полк Андрея Григорьевича участвовал в тяжёлых боях на Галицийском фронте. Сам Шкуро был несколько раз ранен, за храбрость и умелое командование взводом в Галицийской битве был награждён орденом Святой Анны 4-й степени. В начале ноября 1914 года А.Г. Шкуро в боях под Радомом вместе с «донцами» берёт в плен много австрийцев, захватывает орудия, пулемёты, за что награждается Георгиевским оружием.
В 1915 году Шкуро был произведён в есаулы. Излечившись от очередного ранения и пользуясь затишьем на фронте, предлагает командованию проект формирования отряда специального назначения и в декабре 1915 – январе 1916 гг. из кубанцев организует «Кубанский конный отряд особого назначения» для партизанских действий в тылу противника на Германском фронте. Отряд действует в Минской губернии и в районе Южных Карпат. Чёрное знамя Кубанского конного отряда особого назначения с изображением волчьей головы, шапки из волчьего меха, боевой клич, подражающий волчьему вою, породили неофициальное название отряда Шкуро – «волчья сотня». Отряд Шкуро совершал рейды по тылам, взрывал мосты, артиллерийские склады, громил обозы. Этот отряд получил на фронте широкую известность. Немцы оценили голову Шкуро в 60 тысяч рублей. Барон П.Н. Врангель оценивал действия этого отряда негативно: «Полковника Шкуро я знал по работе его в Лесистых Карпатах во главе «партизанского отряда». За немногими исключениями туда шли главным образом худшие элементы офицерства, тяготившиеся почему-то службой в родных частях. Отряд полковника Шкуро во главе со своим начальником, действуя в районе 18-го корпуса, в состав которого входила и моя Уссурийская дивизия, большей частью болтался в тылу, пьянствовал и грабил, пока, наконец, по настоянию командира корпуса Крымова, не был отозван с участка корпуса».
Сначала отряд Шкуро находился в Кишинёве под командованием генерала графа Келлера, совершает набеги на тылы германских войск на Румынском фронте. После февральской революции Шкуро переводится на Кавказский фронт для участия в боевых действиях против турецких войск. Позже служит в Персии в конном корпусе генерала Баратова. Здесь он был ранен, затем арестован. Но ему удалось освободиться и с отрядом в 80 человек бежать на Кубань.
По воспоминаниям бывшего представителя Кубанского Краевого правительства Скобцева, в ноябре 1917 года войсковой старшина Шкура подал в правительство прошение о смене фамилии на Шкуранский, которое было удовлетворено. Тем не менее, известно, что в 1918 году его фамилия произносилась как «Шкура», а в 1919-ом – уже как «Шкуро».

 

А.Г. Шкуро

С мая 1918 года полковник Шкуро вступает в активную борьбу с большевизмом. Организовал антибольшевистский партизанский отряд в районе Кисловодска, где в то время жила его семья. В мае – июне отряд совершал походы на Ставрополь, Ессентуки и Кисловодск. В июне отряд Шкуро занял Ставрополь, где соединился с подошедшей Добровольческой армией генерала Деникина. В ноябре 1918 года Шкуро участвовал в деятельности Кубанской Рады. Шкуро придерживался великодержавных взглядов и был настроен против сепаратистов-самостийников, выступающих за автономию Кубани.
В конце 1918 – начале 1919 года Шкуро участвовал в боях на Кавказе: его войска осенью 1918 года заняли станицу Баталпашинскую, 29 декабря 1918 года заняли Ессентуки, 5 января 1919 года – Кисловодск. В Баталпашинске организовал производство снарядов, патронов, сукна, кожаных сапог, бурок и шуб для Белой армии. В Зеленчуке по его же приказу началось строительство лесопильного завода для восстановления разрушенных станиц. Позже его войска вынуждены были отступить из Кисловодска, однако им удалось вывести многих представителей дворянства, в том числе князей Голицыных, Волконских, Оболенских, графов Воронцовых-Дашковых, Бенкендорфа, Мусина-Пушкина, промышленников Нобеля, Гукасова, Манташева, Рябушинского, застрявших на курорте.
На Кубани Андрей Григорьевич формирует новый отряд численностью около 5 тысяч человек.
В феврале 1919 года корпус Шкуро был переброшен на Дон, где красные одерживали крупные победы. Прибывший Кубанский конный корпус Шкуро оказал большую поддержку белогвардейцам. Он отрезал от Красной Армии обозы, утром в конном строю атаковал большевистские части, взял 5 тысяч пленных. Затем ночью атаковал Горловку, взорвал железнодорожные мосты к северу от неё и захватил два бронепоезда.
При взятии Мариуполя были пленены 40 тысяч красноармейцев со всем боевым снаряжением и разбита группировка Махно. За подвиги и беспримерную доблесть, по представлению командующего Добровольческой армии генерала Юзефовича 32-летний А.Г. Шкуро был произведён в чин генерал-лейтенанта и утверждён командующим конным корпусом, состоявшим из двух дивизий.
Весной-летом 1919 года  корпус Шкуро участвовал в боях за Харьков и Екатеринослав. 2-го июля 1919 года за героические действия, совершённые им вместе с английскими войсками, король Георг V награждает его орденом Бани. Во время Московского похода 3-й Кубанский корпус Шкуро получил задание занять Воронеж, что казаки успешно и сделали 17 сентября 1919 года, взяв 13 000 пленных и много вооружения. Однако в октябре красные начали масштабное наступление на Воронеж на нескольких участках фронта. И 11 октября Шкуро и Мамонтов оставили город, который заняла конница Будённого. В казачьих частях, отступающих на юг, началось разложение, бойцы отказывались воевать и стремились уйти в родные станицы на Кубань. К началу ноября численность Кавказской дивизии Шкуро сократилась до 500 человек. Начиная с этого момента, инициатива перешла к Красной армии. Корпус Шкуро отступал до Новороссийска, однако во время «Новороссийской катастрофы», для него, как и для многих других частей Белой гвардии, не хватило места на кораблях. Поэтому корпус отошёл на Туапсе, и далее, на Сочи. Оттуда отдельными отрядами был перевезен в Крым. Как единый корпус, существовать перестал.
В начале 1920 года оставшемуся не у дел Шкуро поручили формирование новой Кубанской армии, однако эти части были переданы генералу Улагаю, а сам Шкуро из-за ряда военных неудач был уволен из армии генералом Врангелем и уже в мае 1920 года оказался в эмиграции.
Жил сначала в Югославии, затем в Париже, где работал наездником в цирке. По мнению ряда украинских исследователей, за время нахождения в эмиграции Шкуро многое переосмыслил и в итоге начал называть себя украинцем, и даже стал под «знамёна украинского национализма». Однако никакими другими источниками, кроме украинских, это не подтверждается. В годы Второй мировой войны Шкуро вместе с бывшим Донским атаманом Красновым приступил к формированию казачьих частей СС. В 1944 году специальным указом Гиммлера Шкуро был назначен начальником Резерва казачьих войск при Главном штабе войск СС, зачислен на службу как группенфюрер СС (генерал-лейтенант войск СС) с правом ношения немецкой генеральской формы и получением содержания по этому чину. Официально Шкуро готовил казаков для 15 казачьего кавалерийского корпуса войск СС. Подготовленные Шкуро казаки выполняли охранные функции и боролись с партизанами в Югославии. Сам Шкуро, как высокий штабной генерал, не участвовал ни в одном бою во время Второй мировой войны. В марте 1945 года

 

Шкуро с офицерами Вермахта

во время отступления казачьих частей, пытаясь поднять падающий моральный дух казаков, Шкуро предпринял попытку создать особую боевую группу – Волчий отряд из двух тысяч человек под командованием полковника Кравченко. Однако этот план не был реализован.
В 1945 году, согласно решениям Ялтинской конференции, англичане интернировали Шкуро и других казаков на территории Австрии, а затем выдали их Советскому Союзу.
Решением Военной коллегии Верховного Суда СССР Шкуро был обвинён в том, что вёл «борьбу против Советского Союза и проводил активную шпионско-диверсионную и террористическую деятельность против СССР». 16 января 1947 года он был приговорён к повешению и казнён в Москве.

13 Петровский – Григорий Иванович Петровский (украинск. Григорій Іванович Петровський). Родился 4 февраля 1878 года в Харькове в семье портного и прачки. Умер 9 января 1958 года в Москве. Революционер, советский партийный и государственный деятель.
В семье было трое детей. Отец умер, когда Григорию было три года. Проучился два с половиной года в Харьковской семинарии. С 11 лет работал в мостовых мастерских железной дороги, в 15 лет поступил на Брянский металлургический завод в Екатеринославе.
В 1897 году примкнул к Екатеринославскому «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса», с 1898 года. Член Российской социал-демократической рабочей партии. В 1905 году. секретарь Екатеринославского Совета рабочих депутатов и член стачечного комитета.
Попадал в тюрьму в 1900, 1903 гг. В длительной эмиграции не был (только несколько месяцев в Германии в 1906 году.).
В 1912 году. токарь мариупольского завода «Провиданс», был избран депутатом IV-й Государственной Думы от рабочей курии Екатеринославской губернии. В январе 1913 года. кооптирован в члены ЦК РСДРП. В октябре 1913 года стал председателем образованной шестью большевиками Социал-демократической рабочей фракции Думы. Официальный издатель газеты «Правда».
В ноябре 1914 года арестован и в феврале 1915 года осуждён к лишению всех прав состояния и к высылке на вечное поселение в Туруханский край.
Был освобождён от ссылки после Октябрьского переворота. Был комиссаром Якутии и председателем местного Комитета гражданской безопасности. В июле 1917 года. направлен руководством партии в Донбасс, член Екатеринославского губернского комитета РСДРП(б), гласный городской думы и председатель её большевистской фракции. Член Предпарламента.
Петровский был вторым советским наркомом внутренних дел с 17 (30) ноября 1917 года по 30 марта 1919 года. В 1918 году участвовал в переговорах с немцами по поводу Брестского мира.
Кандидат в члены ЦК РКП(б) в 1918 – 1919, 1920 – 1921 гг. Член ЦК РКП(б) – ВКП(б) в 1921 – 1939 гг. В 1926 – 1939 гг. кандидат в члены Политбюро ЦК.
Председатель Всеукраинского ЦИК с 28 ноября 1918 года по март 1938 года (с перерывами). Председатель Всеукраинского революционного комитета (11.12.1919 – 19.02.1920 гг.). Со стороны УССР подписал Договор об образовании СССР и являлся одним из сопредседателей ЦИК СССР. А также был председателем Всеукраинского ЦК «незаможних селян» (неимущих крестьян) в 1920 – 1923 гг., занимал важные посты в Коминтерне.

 

1917 год

После принятия новой Конституции 1936 года, утвердившей новую систему Советов, избран депутатом Верховного Совета СССР 1 созыва (1937—1946 гг.). Занимал пост заместителя председателя Президиума Верховного Совета СССР с 17.01.1938 по 31.05.1939 г.
В 1939 году подвергся критике за попустительство «врагам народа» из числа руководителей Украины и был снят со всех постов. Более полугода оставался без работы, пока в 1940 году директор Музея Революции Фёдор Самойлов (в прошлом также депутат-большевик IV Думы) устроил его своим заместителем по административно-хозяйственной и научной части. В Музее Петровский и трудился до смерти.
После смерти прах Петровского был помещён в урне в Кремлёвскую стену на Красной площади в Москве.

14 Шлихтер – Александр Григорьевич Шлихтер (партийные псевдонимы Апрелев, Евгенев, Никодим, Ананьин, Нестеров) Родился 20 августа 1886 года в  Лубнах, Полтавской губернии. Умер 2 декабря 1940 года в Москве. Советский и украинский государственный и партийный деятель, учёный.
Родился в Украине в семье столяра, бывшего в то время вюртембергским подданным (дед его эмигрировал в Россию в 1818 году). Со стороны матери Шлихтер происходит из среды среднепоместных украинских помещиков Полтавской губернии, дворян. В 1882 г. дед и отец Александра приняли русское подданство, а сам он принял русское подданство по достижении совершеннолетия уже в бытность свою в университете.

 

А.Г. Шлихтер

Учился в классической гимназии. Сначала, до 7-го класса, в городе Лубнах, а в 7-м и 8-м учился в прилуцкой гимназии. Незадолго до выпуска отказался учиться, организовал забастовку учащихся и был исключён из гимназии. В 1888 закончил среднее образование уже в качестве экстерна при лубенской гимназии.
В 1889 – 1891 годах учился сперва в Харьковском университете на физико-математическом факультете, откуда был исключён со второго курса. А затем в Бернском университете на медицинском факультете, который также не окончил. В 1891 году вступил в РСДРП. Вёл социал-демократическую работу в Украине. В 1892 году как студент-медик вошел в один из отрядов по борьбе с холерой и проработал в разных местах Полтавской губернии 3 – 4 месяца. Был арестован по делу о пропаганде среди гимназистов.
Был приговорён к пятилетней ссылке в северо-восточные уезды Вологодской губернии (город Сольвычегодск). В ссылке Шлихтер заболел туберкулёзом лёгких, и департамент полиции разрешил ему выехать в Самарскую губернию для лечения кумысом на 3 месяца. После окончания срока надзора Шлихтер в 1902 году переехал в Киев, где получил место в управлении юго-западных железных дорог, сначала в качестве секретаря железнодорожного органа «Вестник юго-западных дорог», а затем занял высокую, по тому времени, должность помощника начальника пассажирского отделения службы сборов в управлении юго-западных дорог. В Киеве он сразу же вступил в члены киевского комитета РСДРП, где работал в качестве литератора по составлению революционных прокламаций и лектора пропагандистских кружков среди рабочих. В 1903 году как член киевского комитета был в руководстве забастовкой на юге России. В 1904 году принимал открытое участие в легальных протестных выступлениях в Киеве. В 1905 году, с началом забастовок конторских железнодорожных служащих, Шлихтер принимал участие в организации забастовочного комитета на юго-западных железных дорогах в качестве его председателя. Движение завершается всероссийскими съездами железнодорожных служащих и рабочих в Москве, на последнем из которых Шлихтер избирается его председателем.
В октябре 1905 возглавлял многотысячные революционные митинги в Киеве. После объявления Манифеста 17 октября возглавлял массовые выступления, в ходе которых революционная толпа заняла и разгромила здание Киевской городской думы и завершившиеся столкновением с полицией и войсками и погромом.
Был объявлен в розыск, скрылся за границу, затем два года жил в Финляндии, выполняя поручения ЦК. Делегат V съезда РСДРП в Лондоне, на который он получил мандат от организации Козловских железнодорожных мастерских Тамбовской губернии. На съезде Шлихтер был под псевдонимом Евгеньев, а на векселе о получении от англичанина денег, необходимых на выезд делегатов съезда в Россию, подписался как Никодим.
В сентябре 1907 года был командирован большевистским ЦК в Москву на избирательную кампанию в 3-ю Государственную Думу. В 1907 – 1908 годах член Московского комитета РСДРП. В феврале 1908 возвратился в Петербург.
В июле 1908 был арестован в Ярославле. После установления личности был отправлен в Киев для предания суду за революционную деятельность. В Киеве он просидел в крепости Косой Капонир около 9 месяцев, был предан военно-окружному суду за призыв к вооруженному восстанию. 18 октября 1908 года отправлен в Сибирь на поселение с лишением всех прав состояния. В Сибири Шлихтер пробыл до Февральской революции 1917 года.
После Февральской революции – член Красноярского губкома партии и губисполкома. Прибыл в Петроград в конце мая 1917 года. В октябрьские дни 1917 – член Московского комитета партии и РВК. В 1917 – 1919 годы он уже народный комиссар по земельным делам, народный комиссар продовольствия РСФСР, чрезвычайный комиссар продовольствия Сибири, а затем Пермской, Вятской, Уфимской и Тульской губерний. В 1919 – наркомпрод Украины.
В 1920 – 1921 годах – председатель Тамбовского губисполкома. С 1921 года – на дипломатической работе, член коллегии Народного комиссариата иностранных дел. Работал в Финляндии в качестве председателя смешанной комиссии. В 1922 – 23 годах – полпред и торгпред СССР в Австрии, в 1923 – 27 уполномоченный и член коллегии НКИД на Украине.
В 1927 – 1929 годах наркомзем УССР. Действительный член Комакадемии при ЦИК СССР с 1930 года, академик АН УССР с 1928 года, академик АН БССР с 1933 года, доктор экономических наук (1936). В 1931 – 1938 годы вице-президент АН УССР, одновременно директор Украинского института марксизма-ленинизма (1930 –1933) и президент Всеукраинской ассоциации марксистско-ленинских институтов (ВУАМЛИН).
Делегат XIV – XVII съездов ВКП(б). С 1923 года –  член ЦК КП(б)У, в 1926 –1937 гг. – кандидат в члены Политбюро ЦК КП(б)У. Делегат V Конгресса Коминтерна (1924). Член ВЦИК, ЦИК СССР. С 1923 года – член Президиума ЦИК УССР.

15 Раковский – Христиан Георгиевич Раковский (настоящая фамилия Станчев, болгарск. Кръстьо Раковски, украинск. Християн Георгійович Раковський, румынск. Christian Racovschi). Родился  13 августа 1873 года в  Котеле на территории современной Болгарии в купеческой семье. Расстрелян 11 сентября 1941 года под Орлом. Болгарин, советский политический, государственный и дипломатический деятель. Участвовал в революционном движении на Балканах, во Франции, в Германии, в России и в Украине.
После раскола РСДРП на большевиков и меньшевиков на II съезде в 1903 году занимал промежуточную позицию, пытаясь примирить обе группы на основании выработанного консенсуса. Между 1903 и 1904 годах с Максимом Горьким был одним из связующих звеньев между большевиками, которым он симпатизировал, и меньшевиками, в деятельности которых он находил позитивные политические моменты. Кроме русских революционеров в Женеве Раковский некоторое время работал совместно с Розой Люксембург.
Во время Первой мировой войны Раковский, как и некоторые другие социалисты, первоначально занимавшие центристскую позицию в дискуссиях относительно методов политической борьбы, поддержал левое крыло международной социал-демократии, осудившее империалистический характер войны. Раковский наряду с лидерами левых социалистов был одним из организаторов международной антивоенной Циммервальдской конференции в сентябре 1915 года. По мнению Д.Ф. Бредли, через Раковского австрийцами финансировалась русскоязычная газета «Наше слово», издававшаяся в Париже Мартовым и Троцким. В 1917 году французский генерал Ниссель называл Раковского в своём рапорте «известным австро-болгарским агентом». Однако личное мнение генерала никакими документами не подтверждается.
После вступления Румынии в войну в августе 1916 года Раковский был арестован по обвинениям в распространении пораженческих настроений и шпионаже в пользу Австрии и Германии. В заключении пребывал до 1 мая 1917 года и был освобождён русскими солдатами, дислоцировавшимися в Восточной Румынии.
Приехав в декабре 1917 года в Россию, в начале января 1918-го Раковский вместе с экспедицией матросов во главе с Железняковым уехал в качестве комиссара-организатора Совнаркома РСФСР на юг. Прибыв в Севастополь и организовав там экспедицию на Дунай против румынских властей, уже занявших Бессарабию, он отправился с экспедицией в Одессу. Здесь была организована Верховная автономная коллегия по борьбе с контрреволюцией в Румынии и в Украине. В качестве председателя этой коллегии Раковский оставался в Одессе до занятия города немцами. Из Одессы Раковский переехал в Николаев, оттуда в Крым, потом в Екатеринослав, где участвовал в работе Второго съезда Советов Украины, потом в Полтаву и Харьков.
В апреле 1918 Раковский отправился в Курск с делегацией, которая должна была вести мирные переговоры с украинской Центральной Радой. Кроме Раковского полномочными делегатами были Сталин и Мануильский.
В Курске делегаты получили сообщение о перевороте Скоропадского в Киеве. Правительство Скоропадского предложило большевистской делегации приехать в Киев. В период Украинской Державы Раковский вёл в Киеве тайные переговоры с отстраненными от власти деятелями Центральной Рады по вопросу легализации коммунистической партии в Украине.
В сентябре 1918 года Раковский был отправлен с дипломатической миссией в Германию, но вскоре вместе с советским послом в Берлине Иоффе, Бухариным и другими был выслан из Германии. По дороге из Германии советскую делегацию догнало известие о Ноябрьской революции в Берлине. Попытавшись вернуться в Берлин, Раковский вместе с другими был задержан немецкими военными властями в Ковно и отправлен в Смоленск.
С 1919 года Раковский – член ЦК РКП(б). С января 1919 года по июль 1923 – председатель СНК и нарком иностранных дел Украины. В 1919 – 1920 годах – член Оргбюро ЦК. Один из организаторов советской власти в Украине.
В составе советской делегации участвовал в работе Генуэзской конференции 1922 года.

 

Х.Г. Раковский

В июне 1923 года по инициативе Раковского принято постановление ЦК Компартии Украины, по которому иностранные компании могли открывать свои филиалы на Украине только получив разрешения её властей. Все коммерческие договоры, заключенные в Москве, аннулировались. Через месяц это решение ЦК КПУ было отменено.
На XII съезде РКП(б) решительно выступал против национальной политики Сталина. На этом съезде Раковский заявил, что «нужно отнять от союзных комиссариатов девять десятых их прав и передать их национальным республикам». В июне 1923 года на IV совещании ЦК РКП(б) Сталин обвинил Раковского и его единомышленников в конфедерализме, национал-уклонизме и сепаратизме. Спустя месяц после завершения этого совещания Раковский был снят с поста председателя Совнаркома Украины и направлен послом в Англию (1923 – 1925). 18 июля Раковский направил Сталину и всем членам ЦК и ЦКК РКП(б), членам Политбюро ЦК КП Украины письмо, в котором указывал: «Моё назначение в Лондон является для меня, и не только для меня одного, лишь предлогом для моего снятия с работы на Украине». В это же  время в партии разгорелся скандал, связанный с «письмом Зиновьева». Раковский с октября 1925 по октябрь 1927 года – полпред Советской России во Франции.
С 1923 года он принадлежит к левой оппозиции, был одним из её идеологов. В 1927 году был снят со всех должностей, исключён из ЦК и на XV съезде ВКП(б) исключён из партии в числе 75-ти «активных деятелей оппозиции». Особым совещанием при ОГПУ был приговорён к 4 годам ссылки и выслан в Кустанай. В 1931 году вновь приговорён к 4 годам ссылки и выслан в Барнаул. Долгое время отрицательно относился к «капитулянтам», возвращавшимся в партию для продолжения борьбы. В 1935 году вместе с другим «упорным» оппозиционером Сосновским заявил о своём разрыве с оппозицией. Н.А. Иоффе по этому поводу писала: «Он считал, что в партии, несомненно, есть определенная прослойка, которая в душе разделяет наши взгляды, но не решается их высказать. И мы могли бы стать каким-то здравомыслящим ядром и что-то предпринять. А поодиночке, говорил он, нас передавят, как кур». Был возвращён в  Москву и в ноябре 1935 года восстановлен в ВКП(б). В 1934 году его приютил на управленческой должности в наркомате здравоохранения РСФСР Г.Н. Каминский.
В 1936 году был вновь исключён из партии и 27 января 1937 года арестован. Содержался во внутренней тюрьме НКВД. В течение нескольких месяцев отказывался признать себя виновным в совершении инкриминируемых ему преступлений. В конечном счёте был сломлен и в марте 1938 года предстал в качестве подсудимого на процессе по делу «Антисоветского правотроцкистского блока».
Признал себя виновным в участии в различных заговорах, а также в том, что был японским и английским шпионом. По просьбе руководства компартии Румынии 13 марта 1938 года оказался в числе трёх подсудимых (наряду с Бессоновым и Плетнёвым), кто был приговорён не к расстрелу, а к 20 годам тюремного заключения с конфискацией имущества. В последнем слове заявил: «Наше несчастье в том, что мы занимали ответственные посты, власть вскружила нам голову. Эта страсть, это честолюбие к власти нас ослепило».
По поводу поведения Раковского на суде другой оппозиционер, Виктор Серж, писал: «Он как будто намеренно компрометировал процесс показаниями, ложность которых для Европы очевидна…». Другое объяснение предлагает Верховный Суд СССР в своём Постановлении от 4 Февраля 1988 года: «Самооговор же достигался путём обмана, шантажа, психического и физического насилия».
Наказание отбывал в Орловском централе. После начала Великой Отечественной войны Христиан Георгиевич Раковский, как и осуждённые вместе с ним Бессонов и Плетнёв, по личному указанию Берии и Сталина был расстрелян 11 сентября 1941 года в Медведевском лесу под Орлом без суда и следствия.

16 В.Я. Чубарь – Влас Яковлевич Чуб;рь (украинск. Влас Якович Чуб;р). Родился 22 февраля 1891 годав селе Фёдоровка Екатеринославской губернии (сейчас Чубаровка в Запорожской области) в крестьянской семье. 26 февраля 1939 года расстрелян на Бутовском полигоне. Советский государственный и партийный деятель. Член РСДРП(б) с 1907 года. Член ВЦИК, ВУЦИК, ЦИК СССР и его Президиума. Депутат Верховного Совета СССР с 1937 года. По национальности – украинец.

 

Реабилитирован 24 августа 1955 года.
Как сообщила Служба безопасности Украины, Чубарь являлся одним из организаторов голодомора в Украине.
13 января 2010 года Апелляционный суд Киева признал Чубаря виновным в геноциде на Украине в 1932 – 1933 годах.

17 Свадебное гильце, свадебное деревце – (украинск. гільце, вільце, вильце). Символ цветущей молодости, половой зрелости. Ещё символ любви и плодородия, объединяющий земное и небесное, мужское и женское начала.
В качестве обязательного свадебного атрибута повсеместно принято в Западной Украине.
На Слобожанщине и в Восточной Украине на свадьбах в качестве свадебного атрибута, как правило, не использовалось.
Но семейство Пащенко настояло на этом обряде своих полесских предков.

Глава V

1 Хазарский каганат – Хазария. В 650 – 969 годы – средневековое государство, созданное кочевым народом, который именовался хазарами. Хазары контролировали территорию Северного Кавказа, Нижнего и Среднего Поволжья, современного северо-западного Казахстана, всё Приазовье, восточную часть Крыма, Степи и лесостепи Восточной Европы до самого Днепра. Центр государства первоначально находился в приморской части современного Дагестана, позже переместился в низовья Волги. Подавляющая часть правящей элиты приняла иудаизм. В политической зависимости от хазар до конца X века находилась часть восточнославянских племенных союзов.

 
Хазарский каганат и Киевская Русь по Л.Н. Гумилёву
На территории, контролируемой Хазарским каганатом, проживало большое количество иудейских общин. Примерно в 740 году один из хазарских военачальников по имени Булан принял иудаизм. По-видимому, это укрепило позиции его клана, в то время как положение правящей языческой династии стало ухудшаться из-за сокращения военной добычи и невозможности продолжать традиционную завоевательную политику. В начале IX века потомок Булана Обадия занял второй после кагана пост в государстве и сосредоточил в своих руках реальную власть. С этого момента в Хазарии установилась система двойного правления, при которой номинально страну продолжали возглавлять каганы из старого царственного рода, но реальное управление осуществлялось от их имени беками из рода Буланидов. Весьма вероятно, что установление нового порядка сопровождалось междоусобными столкновениями. Часть хазар, известных под именем каваров, восстала против правящей династии и после подавления мятежа перешла к венграм. Сын Обадии – Езекия и внук – Манассия правили достаточно мало, чтобы успеть передать трон брату Обадии – Ханукке.
С этого момента политика Хазарии переориентировалась с завоевательных походов на развитие международной транзитной торговли. Однако внешнеполитическая ситуация для каганата складывалась неблагоприятно. В IX веке началась новая волна Великого переселения народов, и новые азиатские кочевники стали переходить Волгу. Первым кочевым народом, вытесненным на западный берег Волги, оказались угры – будущие венгры. В 830-е годы они заняли Северное Причерноморье. Их вождь Леведия был утверждён хазарским каганом и женился на знатной хазарке. После этого угры принимали участие в хазарских войнах. В 889 году угры (включая три этнически хазарских рода каваров) были вытеснены в Паннонию печенегами, которых в свою очередь теснили огузы, а огузов – половцы. В результате хазары впервые потеряли контроль над причерноморскими степями. Известно, что хазарские цари периодически совершали походы на печенегов и огузов. Конец IX века считается закатом Хазарского иудейского мира – эпохи относительной стабильности в Степи.
Новый противник появился у хазар с формированием Русского государства. Недостаточно понятным является вопрос о так называемом Русском каганате, который впервые упомянут в источниках под 839 годом. Титул кагана позднее носили киевские князья. Проникшие в Восточную Европу варяжские дружины начали успешно оспоривать гегемонию хазар над славянскими племенами. От хазар освободились поляне (864 год), северяне (884 год) и радимичи (885 год).
Отвечая на эти вызовы восточнославянского этноса, хазары с помощью Византии соорудили серию крепостей на северо-восточных рубежах. Около 834 года каган и бек обратились к императору Феофилу с просьбой помочь в строительстве крепости Саркел. Крепость расположилась на левом берегу Дона и стала главным оплотом хазар в регионе. Кроме Саркела, как свидетельствуют археологические данные, была создана сеть аналогичных укреплений по притокам Дона.
В конце IX и в первой половине X веков Хазарский каганат ослабел, но продолжал оставаться влиятельным государством благодаря обученной армии и искусной дипломатии. Правители проводили политику лавирования между четырьмя крупными силами: Византией, кочевниками Зауралья, Дикой Степью и Русью. В конце IX века в правление царя Вениамина против Хазарии выступила организованная Византией коалиция, состоящая из печенегов, чёрных булгар и нескольких других кочевых племен. Хазары разбили её при поддержке алан. При следующем царе – Аароне – Византия сумела разрушить хазаро-аланский союз, и хазары одолели алан. Аланского царя пленили, но приняли с почётом. Он отдал свою дочь за сына Аарона – Иосифа.
Угроза со стороны руссов до определённого времени успешно перенаправлялась хазарами в Закавказье. В 30-е гг. один из русских вождей Хельг (возможно, князь Олег) по подстрекательству Византии напал на хазарскую заставу Самкерц на Таманском полуострове. Хазарское войско под командованием полководца Песаха разбило руссов и разграбило византийские владения в Крыму. После этого поражения руссы повернули оружие на Византию (914 год). А затем снова совершили рейд на Закавказье (944 год). В отличие от прошлого набега, сопровождавшегося простым грабежом, на этот раз руссы перешли к планомерному завоеванию территории, но закрепиться надолго не смогли.
Неблагоприятная ситуация складывалась для Хазарии и на южной границе, где на месте Халифата возникли независимые исламские эмираты. К началу X века весь Южный Прикаспий оказался в составе государства Саманидов. Новая держава стала активным проводником ислама. Хазария очутилась в исламском окружении. В 900 – 901, 909, 916 годах хазары в союзе с местными дагестанскими объединениями совершили несколько походов на Дербент. Отношения с мусульманским миром формально оставались мирными до падения каганата, а затем вассал Саманидов Хорезм на некоторое время подчинил себе Хазарию.
Накануне гибели Хазарскому каганату удалось завязать отношения с Еордовским халифатом. Министр последнего Хасдай ибн Шапрут и хазарский царь Иосиф обменялись письмами. Из сохранившегося письма Иосифа (около 961 года) видно, что он не считал положение своей страны катастрофическим и по-прежнему рассматривал себя в качестве правителя обширной территории от Хорезма до Дона.
Решающую роль в гибели Хазарии сыграла Киевская Русь. В 964 году князь Святослав освободил последнее зависимое от хазар славянское племя вятичей, а в следующем 965 году разбил хазарское войско и захватил Саркел. Затем, в том же 965-ом (или, по другим данным, в 968 – 969 годах), руссы, действуя в союзе с огузами, разгромили Итиль и Сеемендер. Этот момент считается концом независимого хазарского государства.
Некоторое время руссы, по-видимому, господствовали в низовьях Волги. Царский двор в это время укрывался на островах Каспийского моря. После ухода руссов, в 970-е годы хазарский правитель получил помощь от Хорезма и вернулся в Итиль. В обмен за поддержку большая часть хазар перешла в ислам, позднее это сделал и сам царь. В 985 году князь Владимир совершил новый поход на Хазарию и наложил на неё дань.
Под 986 годом в русской летописи сообщается о посольстве хазарских иудеев к Владимиру с предложением принять иудейскую веру.
Дальнейшая история Хазарии прослеживается неотчетливо. Хазары Поволжья были окончательно сметены в средине XI века во время нашествия очередной кочевой волны половцев. На месте Итиля в низовьях Волги в XII – XIII веках существовал город Саксин, населённый огузами. В Дагестане о сколько-нибудь значимой роли хазар источники не упоминают. В 1064 году несколько сотен хазарских семей были переселены в Закавказье. Хазары Подонья (Саркела) и Причерноморья попали под власть русского Тьмутараканского княжества. Хазарские отряды входили в войско Мстислава Владимировича во время его битвы с братом Ярославом в 1024 году. Последний раз в русской летописи хазары упомянуты под 1079 годом в связи с действиями князя Олега Святославича, которого они пленили и выдали Византии. Известны отдельные свидетельства о миграции хазар-иудеев в страны Центральной Европы, где они влились в состав евреев ашкенази. После падения каганата причерноморские и прикаспийские степи попали под безраздельное господство кочевников. В Поволжье доминирующая роль перешла к Волжской Булгарии, а на Северном Кавказе – к Алании. Вновь под одной властью эти территории были объединены только в составе Золотой Орды.

2 Речь Посполитая. Полное название Речь Посполитая Короны Польской и Великого Княжества Литовского, по-польски: Rzeczpospolita Korony Polskiej i Wielkiego Ksi;stwa Litewskiego – федерация Короны Королевства Польского и Великого княжества Литовского, возникшая в результате Люблинской унии в 1569 году и ликвидированная в 1795 году в связи с разделом государства между Россией, Пруссией и Австрией. Располагалась на современных территориях Польши, Украины, Белоруссии, Литвы и Латвии, а также частично на территориях России, Эстонии, Молдовы и Словакии. Главой государства являлся пожизненно избираемый сеймом король польский и Великого княжества Литовского. Существовавший в Речи Посполитой политический режим принято называть шляхетской демократией или шляхетской республикой.
Речь Посполитая – дословный перевод с латинского на польский слова «республика» (латинск. Res publica), на русский язык переводится как «общее дело».
Ныне широко употребляется название Речь Посполитая Обоих Народов (польск. Rzeczpospolita Obojga Narod;w), появившееся только в XX веке. В Польше это название стало популярным в 1967 году после опубликования исторической трилогии польского писателя Павла Ясеницы «Rzeczpospolita Obojga Narod;w».
Речь Посполитая явилась своего рода продолжением государства Ягеллонов – польско-литовской личной унии, существовавшей с 1385 года. В 1569 году между Польшей и Литвой была заключена Люблинская уния, по которой оба государства объединялись в одно с общим королём, общим сеймом, единой внешней политикой и единой денежной системой. Но при этом обе части сохраняли свою администрацию, казну, войско, суды.

 

В 1596 году на церковном соборе была принята Брестская уния. Входя в унию, польское правительство, без сомнения, рассчитывало на то, что соединение двух христианских исповеданий приведёт и к политическому объединению двух славянских народов. Но на практике случилось обратное: уния, вместо ожидаемого духовного объединения, привела Речь Посполитую к совершенно противоположному результату. Политика полонизации и религиозного гнёта вызвала недовольство православных восточнославянских народов, усиление эксплуатации которых означало возвращение к крепостничеству. Одно за другим вспыхивают народные восстания, нарастает анархия в политической жизни страны. Последние годы существования Речи Посполитой характеризуются неудачными попытками модернизации и проведения демократических реформ.
Первый раздел Речи Посполитой 25 июля 1772 года был осуществлён Российской империей, Прусским королевством и Австрией. В Санкт-Петербурге была подписана конвенция, согласно которой Восточная Белорусь и часть Инфлянтов отходили к Российской империи. Воеводства Поморское, Мальборкское, Хелмское, большая часть Иновроцлавского, Гнезненского и Познанского воеводств отходили к Пруссии; княжества Освенцимское и Заторское, южная часть Краковского и Сандомирского воеводств, воеводства Русское и Белзское отходили к Австрии.
Второй раздел Речи Посполитой состоялся 12 января 1793 года в Гродно. 20 лет после первого раздела Польша собиралась с силами. Правительственной реформой, экономическим подъёмом и даже второй в мире и первой в Европе Конституцией были довольны далеко не все. Шляхта выступила против короля, но теперь – за вмешательство России с призывом русских войск. К России отходит значительная часть Западной Белоруси и Украины, а к Пруссии – Гданьск и Торунь, почти вся Великая Польша, часть Мазовии и Краковского воеводства.
Третий раздел Речи Посполитой от 13 октября 1795 году завершился подписанием третьей конвенции, по которой к России отошли земли восточнее реки Буг и реки Неман. К Пруссии отошла большая часть Мазовецкого воеводства с Варшавой, часть Трокского, Подляшского и Равского воеводств. К Австрии – воеводства Краковское, Сандомирское, Люблинское, часть Мазовецкого, Подляшского, Холмского и Брест-Литовского воеводств.
В итоге трёх разделов Речи Посполитой к России отошли литовские, западнорусские (современные белорусские и украинские земли, кроме части Украины, отошедшей к Австрии). Коренные польские земли поделили между собой Пруссия и Австрия. 15 января 1797 года была подписана последняя конвенция, утвердившая раздел Речи Посполитой, упразднившая польское гражданство и полностью ликвидировавшая остатки польской государственности.
Попыткой возродить Речь Посполитую можно назвать создание Наполеоном Варшавского герцогства в 1807 году.
Аналогичные попытки предпринимались во время Январского восстания (1863 –1864) и в 1920-е годы, когда Юзеф Пилсудский выдвинул идею создания «Междуморья» – конфедерации Польши, Литвы, Беларуси и Украины. Современная Польша называет себя наследницей Речи Посполитой.
В литовской историографии отношение к польско-литовскому союзу, несмотря на его формально «добровольный» и «обоюдный» характер, было и остаётся отрицательным из-за интенсивной полонизации литовцев и белорусов в этот период, а также из-за попыток Польши завладеть Вильно в начале XX века, пользуясь историческими прецедентами.


 

 

 Герб Речи Посполитой

3 Московское царство – Московия, Русия, Царство Русское, Московское государство, Россия. Московскому царству предшествовало Великое княжество Московское, а его преемницей стала Российская империя. Идея «собирания» всех восточнославянских земель в единое государство с помощью военной экспансии прослеживалась на протяжении всего существования Московского царства и была унаследована Российской империей. В том числе земель, относившихся к Великому княжеству Литовскому и к Речи Посполитой.
Существует мнение, что названия «Московское царство» и «Московия» появились в Западной Европе под воздействием политических интересов Польши и Великого княжества Литовского. А.Л. Хорошкевич полагает, что «внутри бывшего Московского княжества укрепилось иное самоназвание, а «Московским государством» называли его в Литве». В её популярной работе 1993 года «Символы русской государственности» читаем: в Вильно «Ивана III упорно именовали князем «Московским», а страну – «Московским государством». Долго общаясь с польско-литовскими послами, эту терминологию усвоил и Иван Грозный, хотя официальным названием страны после его венчания на царство в 1547 году стало «Российское царство».
Другой авторитетный отечественный историк С.О. Шмидт утверждал, что наименования «Московское государство», «Российское государство» и «Московское царство» внутри самого Русского централизованного государства были синонимами и восходят к отечественной традиции.
К середине XVI века правитель России стал сильным самодержцем – царём. Принятием этого титула московский государь подчеркнул, что является главным и единственным правителем Руси, равным византийским императорам и монгольским ханам. После женитьбы Ивана III на Софии Палеолог, наследнице последнего византийского императора, московский двор заимствовал византийские традиции, ритуалы, титулы и символы, такие как двуглавый орёл, изображённый на гербе России и сегодня.

 

Печать Ивана III, 1497 год

Первоначально византийский термин «самодержец» означал только независимого правителя, но в царствование Ивана Грозного (1533 – 1584) он стал означать неограниченную власть. Иван Грозный короновался царём и именовался русской православной церковью как император. Старец псковского Елизарова монастыря Филофей провозгласил, что, поскольку Царьград пал под натиском Османской империи в 1453 году, русский царь является главным защитником православия, и назвал Москву Третьим Римом, духовным наследником Римской и Византийской империй. Эта концепция получила развитие в российском обществе последующих веков.

 

Печать Ивана IV, 1539 год

После смерти Ивана IV Грозного последовали несколько лет правления его сына Фёдора, за которого де-факто правил боярин Борис Годунов, возвысившийся благодаря браку с дочерью Малюты Скуратова Марией Скуратовой-Бельской. Со смертью Фёдора пресеклась и династия Рюриковичей, правивших Россией более чем 700 лет. Слухи о спасении царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного, сопровождали правление Годунова и накаляли обстановку в стране. Неурожаи начала 1600-х годов вызвали тяжёлый экономический и общественный кризис. Но именно в правление Бориса Годунова началось интенсивное укрепление южных «украин» Московии.
После смерти Годунова в 1605 году Речь Посполитая использовала выгодный момент для того, чтобы возвести на московский престол зависимого от неё правителя. Польская армия вторглась в пределы Московии и помогла занять трон Лжедмитрию I, выдававшему себя за спасшегося чудесным образом царевича Дмитрия Ивановича. Его правление продлилось недолго, так как вскоре он был убит во время восстания. Новый царь Василий Шуйский также не смог продержаться долго у власти. Поляки повторно вторглись в Россию, чтобы посадить на престол Лжедмитрия II, а впоследствии и собственного королевича Владислава IV. Интервенция поляков сопровождалась кровавым террором против враждебно настроенного к католикам православного населения. Поляки смогли занять Москву, однако сформировавшееся в Нижнем Новгороде ополчение под предводительством Козьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского осадило их в Московском Кремле и принудило к капитуляции. В конечном итоге на трон взошёл молодой Михаил Романов, положив начало новой династии Романовых, которые впоследствии правили Россией до 1917 года.
Несмотря на то, что русско-польская война продлилась до 1618 года, венчание Михаила Романова на царство часто рассматривается как конец Смутного времени. В целом, за время Смуты в России от голода, разбоя и оккупационных войск погибло несколько миллионов человек, а государство как таковое временами просто переставало существовать. В память о возникшей из недр русского общества освободительной и государствообразующей инициативе, в Российской империи до 1917 года отмечали годовщину этого события. С 2005 года о конце Смутного времени призван напоминать День народного единства.

 

Герб с печати Алексея Михайловича Тишайшего, 1667 год.

Последующие годы ознаменовались восстановлением экономики и государственного управления. Тем не менее, Смоленская война, в которой царь Михаил Фёдорович предпринял попытку вернуть утраченный в Смутное время Смоленск, окончилась безрезультатно. В 1654 году в ходе восстания Хмельницкого царь Алексей Михайлович и Земской собор согласились на принятие войска Запорожского в московское подданство и объявление новой войны Речи Посполитой. По окончанию этой войны, начавшейся успешно, но омрачённой изменой части козацкой старшины и войной со Швецией, за Россией остались Левобережная Украина с Киевом, а также Смоленск.

4 Дикое Поле – Степь, Поле, на некоторых европейских картах XV – XVII веков – Campus Desertus (Пустынное поле). Украинское Дикое Поле –историческое название неразграниченных и слабозаселённых причерноморских и приазовских степей. Дикое поле охватывало территории между средним и нижним течением Днестра на западе, нижним течением Дона и Северским Донцом на востоке, от левого притока Днепра – Самары и верховьев притоков Южного Буга – Синюхи и Ингула на севере, до Чёрного и Азовского морей и Крыма на юге и до верхней Оки на северо-востоке.
Степи Дикого поля были пригодны для развития земледелия, скотоводства и промыслов, что приводило к началу их освоения ещё во времена Киевского государства. Препятствовали этому набеги степных кочевников, которые волнами прокатывались по этим землям с древнейших времён: киммерийцы, скифы, сарматы, гунны, авары, хазары, печенеги, половцы, монголо-татары.
Особенно благоприятным для заселения Дикое поле стало в XIV – XV веках, когда территория правобережной Украины вошла в состав польско-литовского государства Речь Посполитая. Земли Дикого поля осваивались и заселялись беглыми крестьянами и холопами из панских имений и крепостными из России. Впоследствии московское правительство для освоения Дикого поля и ведения борьбы против турецко-татарской экспансии создавало системы оборонительных сооружений, включающие крепости, заставы, засеки, земляные валы и рвы, организовывало слободскую, станичную и сторожевую службы. На оборонительных линиях селились служивые люди. Под влиянием растущей опасности от нападений крымских татар здесь в XV столетии сформировалось запорожское козачество.
В XVI – XVII веках правительство польско-литовского государства Диким полем считало «схидни кресы» (польск. – Kresy Wschodnie), в буквальном переводе – восточные рубежи,  украинные земли, находившиеся на восток и юг от Белой Церкви. Король раздавал эти земли магнатам и знатнейшим шляхтичам в частную собственность как незаселённые.
В конце XVII века название «Дикое поле» перестало употребляться.
В границах бывшего Дикого поля сейчас располагаются Луганская, Донецкая, Днепропетровская, Запорожская, Кировоградская, Полтавская, Одесская, Николаевская, Херсонская и Харьковская области Украины, а также Тульская, Липецкая, Воронежская, Орловская, Курская, Белгородская и Ростовская области России.

5 Н.И. Костомаров – Николай Иванович Костомаров родился 16 мая 1817 года в деревне Юрасовка Воронежской губернии. Умер 19 апреля 1885 года. Общественный деятель, историк, публицист и поэт Российской империи, автор многотомного издания «Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей», исследователь социально-политической и экономической истории Руси, в особенности территории современной Украины, называемой Костомаровым южной Русью и южным краем. В 1840 году Костомаров выдержал магистерский экзамен, а в 1842 году напечатал диссертацию «О значении унии в западной России». В конце 1843 года – диссертацию «Об историческом значении русской народной поэзии», которую и защитил в начале следующего года. В этом труде нашли выражение этнографические исследования Костомарова, принявшие ещё более определенный вид благодаря сближению его с кружком молодых украинцев (Корсун, Кореницкий, Бецкий и др.), подобно ему с энтузиазмом мечтавших о возрождении украинской литературы.
После окончания своей второй диссертации Костомаров начал работать над историей Богдана Хмельницкого и, желая побывать в местах, где происходили описываемые им события, стал учителем гимназии сначала в Ровно, затем в Киеве. В 1846 году совет Киевского университета избрал Костомарова преподавателем русской истории.
В Киеве около него составился круг молодых интеллектуалов, преданных идее народности и намеревавшихся проводить эту идею в жизнь. В кружок этот входили П.А. Кулиш, Аф. Маркевич, Н.И. Гулак, В.М. Белозерский, Т.Г. Шевченко. Интересы киевского кружка не ограничивались украинской культурой. Члены кружка, идеалисты-романтики, мечтали об общеславянском единстве.
С целью распространения этих идей кружок преобразовался в общество, получившее название Кирилло-Мефодиевского братства.
Панславистские мечтания скоро были прерваны. Студент Петров, подслушавший беседы кирилло-мефодиевцев, донёс на них, и они были арестованы весной 1847 года, обвинены в государственном преступлении и подвергнуты различным наказаниям.
Костомаров, просидев год в Петропавловской крепости, был «переведён на службу» в Саратов и отдан под надзор местной полиции, причём ему на будущее время воспрещалось как преподавание, так и печатание его произведений. В Саратове он продолжал писать историю Богдана Хмельницкого, начал новую работу о быте московского государства XVI – XVII веков, совершал этнографические экскурсии, собирал песни и предания, знакомился с раскольниками и сектантами. В 1855 году ему позволили отпуск в Петербург, которым он воспользовался для окончания своего труда о Хмельницком. В 1856 году было отменено запрещение печатать его сочинения, а затем был снят и надзор. Совершив поездку за границу, Костомаров опять поселился в Саратове, где написал работу «Бунт Стеньки Разина» и принял участие в подготовке крестьянской реформы. Весной 1895 года он был приглашён на кафедру русской истории Санкт-Петербургского университета. Тяготевшее над Костомаровым запрещение педагогической деятельности было снято по ходатайству министра Б.П. Ковалевского, и в ноябре 1859 года он читал свои лекции в университете. У Костомарова сложился особый взгляд на историю московского государства, резко противоречивший тем воззрениям, какие высказывались славянофильской школой и С.М. Соловьёвым.
В эту же пору Костомаров был избран членом археологической комиссии и издал Акты по истории Украины XVII века. Подготавливая эти документы к изданию, он начал писать ряд монографий, которые должны были составить историю Украины со времён Хмельницкого. Наиболее близким для него органом явилась учрежденная собравшимися в Петербурге некоторыми из бывших членов Кирилло-Мефодиевского общества «Основа», где он поместил ряд статей, посвящённых выяснению существования двух русских народностей и полемике с отрицавшими это польскими и великорусскими писателями. Как писал сам Николай Иванович:
«Оказывается, что русская народность не едина; их две, а кто знает, может быть их откроется и более, и тем не менее оне – русские. Очень может быть, что я во многом ошибся, представляя такия понятия о различии двух русских народностей, составившияся из наблюдений над историей и настоящей их жизнию. Дело других будет обличить меня и исправить. Но разумея таким образом это различие, я думаю, что задачею вашей Основы будет: выразить в литературе то влияние, какое должны иметь на общее наше образование своеобразные признаки южнорусской народности. Это влияние должно не разрушать, а дополнять и умерять то коренное начало великорусское, которое ведёт к сплочению, к слитию, к строгой государственной и общинной форме, поглощающей личность, и стремление к практической деятельности, впадающей в материальность, лишённую поэзии. Южнорусский элемент должен давать нашей общей жизни растворяющее, оживляющее, одухотворяющее начало. Южнорусское племя, в прошедшей истории, доказало неспособность свою к государственной жизни. Оно справедливо должно было уступить именно великорусскому, примкнуть к нему, когда задачею общей русской истории было составление государства. Но государственная жизнь сформировалась, развилась и окрепла. Теперь естественно, если народность с другим противоположным основанием и характером вступит в сферу самобытнаго развития и окажет воздействие на великорусскую».
Костомаров, сторонник федерализма, всегда верный «малороссийской народности» по происхождению своей матери, без всяких оговорок признавал эту народность как органическую часть единого русского народа, которого «народная стихия общерусская», по его определению, «в первой половине нашей истории» является «в совокупности шести главных народностей, именно: 1) Южнорусской, 2) Северской, 3) Великорусской, 4) Белорусской, 5) Псковской и 6) Новгородской». При этом Костомаров считал своим долгом и «указать на те начала, которые условливали между ними связь и служили поводом, что все они вместе носили и должны были носить название общей Русской Земли, принадлежали к одному общему составу и сознавали эту связь, несмотря на обстоятельства, склонившие к уничтожению этого сознания. Эти начала: 1) происхождение, быт и языки, 2) единый княжеский род, 3) христианская вера и единая Церковь».
После закрытия Петербургского университета, вызванного студенческими беспорядками (1861 год), несколько профессоров, и в числе их Костомаров, устроили в городской думе систематические публичные лекции, известные в тогдашней печати под именем вольного или подвижного университета. Костомаров читал лекции по древней русской истории. Когда профессор Павлов, после публичного чтения о тысячелетии России, был выслан из Санкт-Петербурга, комитет по устройству думских лекций решил прекратить их. Костомаров отказался подчиниться этому решению, но на следующей его лекции, 8 марта 1862 года, поднятый публикой шум принудил его прекратить чтение, а дальнейшие лекции были запрещены администрацией.
Выйдя в 1862 году из состава профессоров Петербургского университета, Костомаров уже не мог вернуться на кафедру, так как его политическая благонадежность вновь была подвергнута сомнению, главным образом, вследствие усилий московской «охранительной» печати. В 1863 году его приглашал на кафедру Киевский университет, в 1864 году – Харьковский, в 1869 году – опять Киевский. Но Костомаров вынужден был отклонить эти приглашения и ограничиться литературной деятельностью. Один за другим появлялись его труды, посвящённые вопросам истории Украины, московского государства и Польши. В 1863 году были напечатаны «Севернорусские народоправства», в 1866 году в «Вестнике Европы» появилось «Смутное время московского государства», затем «Последние годы Речи Посполитой». В начале 1870-х годов Костомаров начал работу «Об историческом значении русского песенного народного творчества», была восстановлена «Русская история в жизнеописаниях главнейших её деятелей».

 

Николай Иванович Костомаров

Репутация Костомарова, как историка, противоречива. Его упрекали в поверхностном использовании источников и в фактических ошибках, в односторонности взглядов. Тем не менее, его идеи находят своих последователей и сегодня.

6 Богдан Хмельницкий – Богдан-Зиновий Михайлович Хмельницкий родился 27 декабря 1595 года на Хуторе Суботов под Чигирином. Умер 6 августа 1657 года в Чигирине. Чигиринский сотник, Генеральный писарь реестрового козачества, Гетман Войска Запорожского, организатор и вождь восстания запорожских козаков против Речи Посполитой, в результате которого появилось новое государственное образование – Гетманщина. Гетманщина сначала в составе Речи Посполитой, а потом Московского царства просуществовала до конца XVIII века.


 

Герб Абданк рода Хмельницких

7 Руина (украинск. Руїна) – под этим названием принято обозначать период между 1657 – 1687 годами в истории Войска Запорожского и Гетманщины. Характеризуется распадом Войска Запорожского на Право- и Левобережное, общим упадком так и неокрепшей государственности. Фактически это было время гражданской войны, на фоне которой сильнейшие государства того времени – царство Московское, Речь Посполитая, Османская империя, а временами и Швеция вели борьбу за контроль над территориями, подконтрольными Войску Запорожскому.
Как мы увидим дальше, Руина в Гетманщине началась не после смерти Богдана Хмельницкого, а шестью годами раньше, когда окончательно разрушилась его семья.

8 Юрий Хмельницкий – Юрий Богданович (Зиновьевич) Хмельницкий родился в 1641 году в Суботове. Задушен турками в 1685 году в Каменец-Подольске. Сын и преемник Богдана Хмельницкого, гетман Украины.

9 Выговский Иван – Иван Евстафьевич Выговский (украинск. Іван Остафійович Виговський). Родился в начале XVII века на Киевщине (точная дата рождения неизвестна). Казнён поляками в 1664 году. Происходил из старинного русского православного дворянского рода Выговских, родовое гнездо которого было в Выгове, в Киевском воеводстве. Ответвление его рода носило фамилию Лучичи-Выговские, поскольку было связано ещё и с Лучичами. Выговские были связаны также с другими родами, в большей степени с Глинскими. Среди последних следует назвать Михаила Глинского (умер в 1534 году) – князя, который в начале XVI века поднял восстание русской знати против польско-литовской католической экспансии. Его племянница Елена Глинская была женой Великого князя московского Василия III и матерью первого московского царя Ивана IV Грозного. В последних генеалогических исследованиях отрицается связь Выговских с Глинскими и выдвигается гипотеза о происхождени рода от некоего Болсуна (Чёрногуба) или Коркошка – выходцев из Орды, попавших в Великое княжество Литовское во время княжения Владимира Ольгердовича или великого князя Витовта (конец XIV – первая треть XV вв.). Якобы от них пошли роды Болсуновских, Давидовичей-Выговских, Лучичей-Выговских и других.

 

И.Е. Выговский

Как бы там ни было, но И.Е. Выговский – киевский шляхтич, генеральный писарь Войска Запорожского Низового с 1648 по 1657 год, гетман Войска Запорожского с 1657 по 1659 год. В соответствии c отклонённой польским Сеймом частью статей Гадячского договора – «гетман русский и первый воеводств Киевского, Брацлавского и Черниговского сенатор». Преемник Богдана Хмельницкого, ориентировавшийся сначала на Москву, а потом на Речь Посполитую. Поборник реорганизации Речи Посполитой в триединую державу (Королевство Польское, Великое княжество Литовское, Русское княжество). В союзе с крымскими татарами и поляками противостоял Московскому государству и прорусской части козачества. После подавления восстания Барабаша и Пушкаря и ряда безуспешных попыток взять Киев, одержал победу в битве под Конотопом. Тем не менее, после неоднократных восстаний против его власти был свергнут и бежал. Казнён поляками по обвинению в предательстве.
Отец будущего гетмана Остап (Остафий) Выговский служил у киевского митрополита Петра Могилы – известного церковного и культурного деятеля западной Руси и Молдавии. Поддерживал крепкие связи с Адамом Киселём, который активно боролся против дискриминации православной церкви. Позднее, в годы национально-освободительной войны русского народа и козачества середины XVII века Остафий Выговский осядет в Киеве, где станет наместником Киевского замка. Он имел четырёх взрослых сыновей (Иван, Данила, Константин, Фёдор) и двух дочерей.
О юности будущего гетмана почти ничего неизвестно. Он получил хорошее образование, возможно в Киевском братском коллегиуме, владел церковнославянским, польским, латынью, был умелым каллиграфом. Выступал как покровитель выше указанного коллегиума, поддерживал знакомство с Феодосием Софоновичем – ректором Киево-Могилянского коллегиума в 1653 – 1655 годах, с игуменом Свято-Михайловского Золотоверхого монастыря в 1655 – 1672 годах, писателем, теологом и историком. Именно Выговскому патриарх Никон присылал книги, а также священные «посудины и ризы». Из письма Выговского к Никону от 22.08.1653 г. известно, что последние были ему необходимы для Свято-Троицкой церкви в Чигиринском монастыре, которую генеральный писарь построил на свои средства.
В конце 20-х годов XVII века Выговский женился в первый раз. Об этом браке известно немного. От этого брака у него была дочь Марьяна, которая вышла замуж за русского православного шляхтича Михаила Гунашевского – автора известной Львовской летописи, который служил в Генеральной канцелярии в годы национально-освободительной войны, исполнял дипломатические поручения, позднее стал киевским протопопом (1657 год.), затем (в 1667 – 1672 гг.) – перемышльским кафедральным пресвитером. Овдовев, Выговский женился второй раз в 1656 году на Елене Стеткевич – дочери русского шляхтича и новогродского каштеляна Богдана Стеткевича – одного из покровителей Киево-Могилянского коллегиума, основателя Кутеинского православного монастыря, который имел поместья в Оршанском повете. Через своего тестя Выговский вошёл в родственные связи с рядом русских и польских княжеских и шляхетских родов, известных в Речи Посполитой. Например, с князьями Соломирецкими.
Свою военную карьеру Выговский начал «товарищем» в кварцяном войске Речи Посполитой. В годы правления короля Владислава IV (1632 – 1648 гг.) Выговский отличился в борьбе против «неприятеля святого Креста Господня», то есть – турецко-ногайско-татарской агрессии. В 1638 году он стал писарем при Якове Шемберге – комиссаре Речи Посполитой над Войском Запорожским в 1638 – 1648 годах. Тогда же Выговский познакомился и вошёл в тесный контакт с Богданом Хмельницким – Генеральным писарем Войска Запорожского. В частности, они встречались во время переговоров на Масловом Ставе (сегодня село Маслов Мироновского района).
В начале 1648 года Выговский был ротмистром кварцяного войска и в составе авангарда карателей под командованием Стефана Потоцкого принимал участие в битве при Жёлтых Водах. В решающий момент боя около Княжих Байраков он сражался храбро, но попал в плен. Трижды пытался сбежать, но неудачно, и тогда его приковали к пушке. Пленного спас Богдан Хмельницкий, который выкупил его за коня. Выговский дал Гетману присягу верности и сдержал её.
Выговский был личным писарем Гетмана и, вероятно, сопровождал Хмельницкого в победном походе 1648 года. Во время осады Львова Хмельницкий послал Выговского к трансильванскому князю Дьёрдю Ракоци, о чём упоминал сам гетман в своём письме от 27.11.1648 года. Задание этой миссии состояло в заключении союза. Это было первое козацкое посольство в Трансильванию, и в 1656 году такой союз был заключён. В должности личного писаря Гетмана Выговский быстро завоевал авторитет и сделал карьеру. Принимал участие в кампании 1649 года. Тогда же вместе с гетманом составил «Реестр Войска Запорожского 1649 – начала 1650 гг.» Этот же документ свидетельствует о Выговском уже как о Генеральном писаре. Новый Генеральный писарь выступает как соавтор нескольких важных универсалов Хмельницкого, нередко сам пишет их с согласия гетмана.
За короткое время Выговский создал мощную и высокоэффективную Генеральную канцелярию. Это учреждение было, по сути, Министерством иностранных дел Войска Запорожского. И одновременно – дел внутренних. В канцелярию приходила военно-политическая информация о положении в Гетманщине, вести из других государств. Здесь принимались и отсюда отправлялись многочисленные посольства, согласовывались важные решения, которые определяли судьбу запорожского козачества и Гетманщины.
Влияние ведомства Генерального писаря было поднято на второй уровень после гетмана, и не случайно западные источники с этого момента называют генеральных писарей канцлерами. Хотя состав и механизм функционирования Генеральной канцелярии и до сегодняшнего дня остаются недостаточно изученными, можно назвать тех, кто был ближайшими сотрудниками Выговского. Это Михаил Гунашевский, о котором уже говорилось. Силуян Мужиловский, шляхтичи Соболь, Ярмолович, Пясецкий, Фёдор Погорецкий, Захар Шийкевич – будущий Генеральный писарь Левобережной Гетманщины в 60-х и 80-90-х годах XVII века. Источники указывают на то, что в Генеральной канцелярии работали 12 шляхтичей, которые перешли на сторону повстанцев, но по имени называют только одного. Привлекали к исполнению дипломатических миссий также иностранцев, например, грека Ивана Мануйлова и серба Василия Данилова. Привлекал Выговский к таким миссиям и своего отца, и братьев.
Именно Выговский сыграл ведущую роль в формировании гетманской разведки и контрразведки. Ещё в начале 1649 года полковник Максим Нестеренко послал в Польшу из Переяслава 2 000 разведчиков. Но позднее управление этими делами перешло к Выговскому. Не случайно агентом последнего был татарский толмач великого визиря Сефер Гази-аги, который во время сепаратных польско-крымских переговоров под Каменец-Подольским в декабре 1653 года передал генеральному писарю информацию об их содержании. Агентом Выговского в Стамбуле был серб Николай Маркевич, посланный в конце 1653 года в Турцию как писарь. Таким же агентом был и грек Теодозий Томкевич – львовский купец и мещанин, который принимал участие в дипломатических контактах Гетмана с правительствами Речи Посполитой и Швеции в 1658 году. Именно благодаря Выговскому была создана широкая агентурная сеть, которая оповещала гетмана обо всём, что происходило не только в Гетманщине, но и в Польше, в Литве, Чехии, Моравии, Силезии, Австрии, Османской империи, Крымском ханстве, придунайских государствах. Сеть козацкой разведки была настолько развитой, что даже через 25 лет, во времена гетманства Петра Дорошенко, звучали жалобы польских вельмож на то, что козаки знают обо всех планах короля. Они предлагали «хорошо поискать» агентов среди козаков, которые входили в окружение короля Яна III Собеского.
После кампаний 1648 – 1649 гг. Выговский принял участие в походе 1650 года, который завершился взятием столицы Молдавского княжества Яссы. По условиям капитуляции правитель Василь Лупул должен был отдать свою дочь Розанду замуж за старшего сына гетмана – Тимофея. Свадьба состоялась в 1652 году, и свадебный эскорт в Молдавию возглавил Выговский.
В 1651 году он принял участие в битве у Берестечко. Вырвавшись из татарской неволи, Выговский принял энергичные меры для мобилизации дополнительных войск и разгромил под Паволочью ордынские отряды, которые возвращались в Крым, нагруженные ясырём. Решительные действия Выговского вынудили ордынцев ускорить возобновление союза с козаками. Он сыграл важную роль также в организации обороны Белой Церкви, в подписании нового мирного договора 28 ноября 1651 года.
В 1652 году козацкая армия взяла убедительный реванш над поляками за поражение под Берестечко, и в этой битве принял участие также Выговский. В 1653 году он сыграл заметную роль в победных боях под Жванцем, но очередная измена хана и тут не дала возможности окончательно разгромить поляков. До самой смерти Богдана Хмельницкого Выговский не противился соединению с Московским царством. После чего московская Русь пришла на помощь западной Руси, боровшейся против национально-религиозного угнетения в католической Речи Посполитой. Армия русского царя и запорожские козаки очистили от польской шляхты и католической церкви почти всю западную Русь. Вторглись в Польшу и Литву, пали Люблин и Вильно, угроза нависла над самой Варшавой. Причём Генеральный писарь Выговский принял участие в Дрожипольской битве, в походе на Львов (1655 год), в битве под Озёрной 19 – 22 октября 1656 года.
В это время Швеция, воспользовавшись разгромом Польши русскими войсками, захватила Варшаву, Краков, ряд других польских городов помельче. Речь Посполитая оказалась на краю гибели, и её хронисты писали об этом периоде как о годах «Потопа» (1655 – 1657 гг.). Выговский, который проводил энергичную дипломатическую деятельность, особенно когда Гетман был тяжело болен в последние два года жизни, в этот период внёс значительный вклад в создание мощной антипольской коалиции.
Москва же тогда меньше всего стремилась к победе над Польшей, обеспокоенная активностью Швеции, а также перспективой избрания Алексея Михайловича на польский трон, потому заключила с Речью Посполитой перемирие, которое та использовала не только против шведов, но и против русских.
Хмельницкий хотел передать булаву своему единственному оставшемуся в живых сыну Юрию. Старший сын Тимош, на которого Богдан возлагал надежды, погиб в Молдавскую кампанию 1653 года. С одной стороны, такое решение было естественным для политической культуры того времени – отец передавал власть сыну, с другой – нарушало козацкие традиции выборности гетмана. Формально волю гетмана исполнили. На Чигиринской раде 26 августа (5 сентября) 1657 года старшина возложила гетманские обязанности на писаря Ивана Выговского, но только до достижения Юрием совершеннолетия. Выговский уверял Алексея Михайловича, что он «от того уряду отговаривался», «де того и не хотел, да не мог де ослушатца войска». А козак киевского полка Иван Прокофьев говорил, что «… писарь Иван Выговский,… полковников добрит за то, чтоб его учинили гетманом; только де войском его не хотят… А про гетманскова сына говорят, что не сдержать гетманства».
На Корсунской раде 21 октября 1657 года козацким гетманом был выбран Иван Выговский. Это событие сразу раскололо козацкое сообщество.
Проезжавший по Украине в декабре 1657 года греческий митрополит Колоссийский Михаил рассказывал, что «гетмана Ивана Выговского заднепровские черкасы любят. А которые по сю сторону Днепра, и те де черкасы и вся чернь ево не любят, а опасаютца того, что он поляк, и чтоб де у него с поляки какова совету не было».
Для утверждения своей власти Выговский использовал террор против оппозиции. Козацкий летописец Самойло Величко сообщает, что в Гадяче Выговский «покарал… смертью несколько человек войсковых значных и чиновных гадячских», заподозрив их в неприязни к себе. Переяславский полковник Т. Цецюра рассказывал, что полковники и козаки боялись «изменника Ивашки Выговского, что он многих полковников, которые не похотели послушать, велел посечь, а иных рострелял и вешал, а многих казаков з женами и з детьми отдал в Крым татаром». Священник Василий сообщал, что «многих гетман казнит, кто помыслит на государеву сторону и (тех) розстреливает». Бежавшие из Нежина из войск Выговского козаки Г. Вощенко и К. Семёнов рассказывали, что «видя де Выговского неправду, отобралось их пять корогвей и хотели они от него отстать и служить великому государю. И сведав де то, Выговский велел тех людей порубить, а ушло де их толко 50 человек».
В 1658 году Иван Выговский подписал с Речью Посполитой известный Гадячский договор. По этому договору Гетманщина под названием Великое княжество Русское должна была войти в Речь Посполитую как её составная часть на правах автономии. В Гетманщину возвращались изгнанные во время восстания польская шляхта и католическая церковь, получая назад всё конфискованное у них имущество. Подписание данного договора фактически означало переход Выговского на сторону поляков, а сам гетман принял от польского короля титул «Великого гетмана княжества Русского».
Гадячский договор привёл к народному восстанию. Народ не желал возвращения национального и религиозного гнёта, от которого почти избавился всего несколько лет назад. Да и сама Польша не имела намерения соблюдать внутреннюю автономию Великого княжества Русского – Гадячский договор был ратифицирован сеймом Речи Посполитой в односторонне урезанном виде. Против Выговского образовалась мощная оппозиция. Во главе которой стояли сподвижники Богдана Хмельницкого полтавский полковник Мартын Пушкарь, запорожский кошевой атаман Яков Барабаш и войсковой товарищ Иван Беспалый. Чтобы навязать свою власть козакам силой, Выговскому пришлось, помимо польского короля, присягать ещё и крымскому хану Мехмеду IV Гирею. Тот оказал ему военную помощь.
8 июля 1659 года в битве под Конотопом Выговский совместно с татарами, немцами и валахами нанёс поражение отряду русско-козацкой конницы (7 тысяч сабель) под командованием князей Трубецкого, Пожарского и Львова.
Согласно российским архивным данным, «Всего на конотопском на большом бою и на отводе: полку боярина и воеводы князя Алексея Никитича Трубецкого с товарищи московского чину, городовых дворян и детей боярских, и новокрещенов мурз и татар, и казаков, и рейтарского строю начальных людей и рейтар, драгунов, солдатов и стрельцов побито и в полон поймано 4761 человек» и 2 тысячи запорожских козаков Беспалого.
На Гетманщине по обе стороны Днепра против Выговского поднялась козацкая оппозиция, в том числе с участием Ивана Богуна. Лидером оппозиции провозгласили того же Юрия Хмельницкого.
Хотя последний был ещё совсем молодым, но за его спиной стояли опытные полковники Иван Богун, Иван Сирко, Яким Сомко и др.
Войны на два фронта, да ещё и гражданской, Выговский не выдержал и сложил булаву. На его место выбрали Юрия Хмельницкого, который и подписал Второй Переяславский договор 27(17).10.1659 года, ограничивающий ряд полномочий гетмана.
Лишившись булавы, Выговский присоединяется к отряду Анджея Потоцкого, именуя себя «великим коронным гетманом» – титул, присвоенный по собственной инициативе.
Оставались у Выговского и вполне законные титулы – воеводы киевского, согласно Гадячскому договору – звание, которое было пожаловано ему Речью Посполитой пожизненно, и ранг сенатора. После поражения русской армии под Чудновым и перехода гетмана Юрия Хмельницкого на польскую сторону, Выговский попытался вновь отстранить Хмельницкого от власти и вернуть себе гетманство, но проиграл. Против его гетманства были поляки, которые планировали остановить притязания И. Выговского на булаву «даже посредством его смерти».
Обиженный бывший гетман отступил на Волынь, которая пребывала тогда под контролем польского короля, и получил с согласия последнего Барское староство в Киевском воеводстве. Он осел в Баре на Подолье, куда со временем переехала из Чигирина его жена с малолетним сыном Остапом.
В это время, по мнению украинских историков, и начинается Руина. Гетманщина раскалывается на две части – Правобережную и Левобережную.
Юрий Хмельницкий вынужден был уйти в отставку и постричься в монахи.
Новым гетманом (уже только Правобережной Гетманщины) стал Павло Тетеря. Он был враждебно настроен против Выговского и выступил как активный сторонник Речи Посполитой.
Когда в 1664 году Ян Казимир вступил в Северную Русь, то встретил массовое сопротивление местного населения, которое хорошо помнило польский гнёт до 1648 года.
Поход привел к поражению, причём агрессивные действия Польши вызвали протест и сопротивление даже правобережных козаков и их вождей.
На Правобережье разгорелось мощное антипольское восстание, которое было направлено и против гетмана Тетери. Восставшие правобережные старшины разгромили польские гарнизоны в Лисянке, Ставищах и Белой Церкви. В их распоряжении было до 30 000 козаков. Правобережные повстанцы находились в тесном контакте с запорожским атаманом Иваном Сирко, а через него – с Левобережным гетманом И. Брюховецким и Москвой. В ответ Тетеря вместе со своим кумом Себастьяном Маховским и некоторыми другими польскими военачальниками жестоко подавил народное выступление.
Когда на Правобережье был схвачен вождь восстания Дмитро Сулимка, то оказалось, что Выговский симпатизировал повстанцам, даже был «движителем всех нынешних бунтов».
Его арестовали и лишили всех прав и привилегий, которые он имел в связи с сенаторским титулом. Без всякого суда и следствия, даже без королевского ведома бывшего гетмана приговорили к расстрелу.
16 марта 1664 года Выговского расстреляли.
Судьба потомков Выговского почти неизвестна. Но в Речи Посполитой второй половины XVII – XVIII веков жили многочисленные Выговские, некоторые из которых могли быть потомками его сына Остапа.
         

Варианты герба Абданк, к которому принадлежал род Выговских

10 Брюховецкий – Брюховецкий Иван Мартынович (украинск. Брюховецький Іван Мартинович). Дата рождения Брюховецкого неизвестна. По неточным сведениям он был «полу-лях». Достоверно то, что он не имел козацких предков. Первое упоминание о нём относится к 1650 году, когда он был записан в гетманскую чигиринскую сотню старшим слугой Богдана Хмельницкого. Боярин и левобережный гетман Войска Запорожского с 1663 по 1668 год. Преемник гетмана Якима Сомко. Растерзан козаками в 1668 году.

 

И.М. Брюховецкий

В январе 1663 года Брюховецкий, в противовес Сомко, был провозглашён кошевым гетманом Запорожской Сечи. Гетман Яким Сомко говорил царскому посланнику Фёдору Лодыженскому, что «Брюховецкий по баламутству его называетца гетманом; а у них же в Запорогах от веку гетмана не бывало, а были атаманы, также как и на Дону..., а особного де кошевого гетмана в Запорогах николи не бывало, то же учинено вновь... А Брюховецкому де верить нельзя, что он полулях, был Ляхом да крестился; а в войске он не служил и козаком не бывал».
Отличительной чертой Брюховецкого были полная беспринципность и беззастенчивость в достижении своих целей. В обращениях к царю он называл себя «Ивашкой», «подножкой» царя. В 1665 году Брюховецкий рассорился с епископом Мефодием, который начал писать на него доносы в Москву.
Правобережный гетман Пётр Дорошенко уговаривал Брюховецкого отказаться от Москвы, обещал ему покровительство Турции и Крыма. Брюховецкий изменил Москве и поднял против неё восстание, изгнал из Левобережья московских воевод, пытался привлечь на свою сторону донских казаков. Весной 1668 года Дорошенко потребовал, чтобы Брюховецкий отдал булаву и присягнул ему. Брюховецкий попытался договориться с султаном и принять протекцию Турции. Султан согласился, и в Гадяче Брюховецкий присягнул на верность Турции. В это время на Брюховецкого выступил Дорошенко. Полковники и козаки предали Брюховецкого, соединились с козаками Дорошенко и выдали ему своего гетмана. По приказу Дорошенко гетман Брюховецкий был растерзан толпой.

11 Тетеря – Павел Иванович Тетеря-Моржковский (украинск. Павло Іванович Тетеря). Дата рождения неизвестна. Заднепровский наказной гетман. До 1647 года занимал должность регента (правителя) канцелярии городского суда во Владимире-Волынском, а затем состоял на службе у брацлавского каштеляна Стемпковского. В 1648 году Тетеря присоединился к козакам и занял должность переяславского полковника. Был любимцем Богдана Хмельницкого.
В 1652 году Тетеря вместе с судьёй Самуилом Богдановичем написал договорные статьи о соединении Малороссии с Московией, позднее был послан с судьёй Гонсевским в Москву для представления этих договорных статей царю.
В 1657 году после смерти Богдана Хмельницкого Тетеря перешёл на сторону Польши и был провозглашён заднепровским наказным гетманом. В 1662 году, когда Юрий Хмельницкий, изменивший Москве, был разбит князем Григорием Ромодановским и бежал, Павел Тетеря был одним из пяти полковников, самовольно присвоивших себе звание гетмана.
В начале 1663 года Тетеря и Пётр Дорошенко вместе с польскими войсками вторглись в Левобережную Украину и осадили город Глухов, но вынуждены были отступить перед русскими войсками.

 

П.И. Тетеря

Тетеря удалился в Польшу, затем в Молдавию. После пятилетней борьбы с гетманом Брюховецким, в 1667 году, Павел Тетеря был схвачен и казнён.

12 Дорошенко – Пётр Дорофеевич Дорошенко. Родился в Чигирине в 1627 году19 ноября 1698 года умер в селе Ярополче под Москвой (ныне Ярополец Волокаламского района Московской области). Гетман Правобережной Украины в 1665 – 1676 годах; внук Михайла Дорошенко.
Будучи реестровым козаком, Дорошенко выдвинулся в ряды старшинской верхушки во время войны 1648 – 1654 годов. Во время гетманства Богдана Хмельницкого и Ивана Выговского был прилуцким, а позднее черкасским полковником.
Участвовал в подавлении восстания 1657 – 1658 годов против гетмана Ивана Выговского и его польских союзников.
При гетмане Павле Тетере с 1663 года генеральный есаул в правобережном войске. В 1665 году был избран гетманом Правобережной Украины. Весь правый берег Днепра, за исключением Киева, защищаемого московскими войсками, признал над собой власть Дорошенко.
Опираясь на старшину и верхи духовенства, ориентировавшихся на Турцию и Крымское ханство, Дорошенко попытался распространить свою власть на Левобережную Украину. Созванная им рада постановила изгнать поляков из Правобережной Украины. Дорошенко предпринял поход на левый берег, пытаясь захватить Кременчуг. Попытка эта окончилась неудачей.
Андрусовский договор, которым, по выражению Дорошенко, «государи на части разорвали Украину», побудил сторонников объединения стать под знамёна Дорошенко. Сначала объединение шло успешно: удачно отбиваясь от поляков с помощью татарских орд, он расширил своё влияние на левом берегу Днепра. Переписываясь с Брюховецким, он убеждал того восстать против московской власти, обещая передать ему гетманство на правом берегу. Брюховецкий поверил обещаниям и поднял восстание, но казацкие полки и старшина переметнулись к прибывшему на левый берег Дорошенко, и Брюховецкий был убит. Дорошенко выступил против московского воеводы Ромодановского, но, получив известие об измене жены, уехал в Чигирин, поставив на левом берегу наказным гетманом Демьяна Многогрешного. За время отсутствия гетмана зыбкое единство распалось.
Левобережная старшина, не видя помощи от Дорошенко в борьбе с Москвой, предпочла подчиниться последней, избрав себе гетманом Многогрешного. Явился новый кандидат на гетманство – писарь запорожский Пётр Суховиенко, нашедший поддержку у татар. Переговоры Дорошенко с московским правительством о признании его гетманом не имели успеха, так как он требовал вывода всех воевод и ратных людей московских из украинских городов. Царское правительство предпочло утвердить гетманом Многогрешного, окончательное избрание которого и состоялось в марте 1669 года.
Дорошенко уже не мог своими силами держаться на правом берегу и созвал раду, на которой правобережное козачество решило уйти под власть турецкого падишаха. В 1669 году Дорошенко с козаками перешли в подданство турецкого султана. По договору 1669 года, заключённому Дорошенко с султаном Мехмедом IV, правобережная Подолия переходила под власть Турции, гетман обязывался оказать ей военное содействие.
В декабре 1671 года, когда поляки стали отвоёвывать у Дорошенко города, в Варшаву была прислана султанская грамота, требовавшая, чтобы Польша отступилась от Украины. Весной 1672 года султан Мехмед IV с громадной армией, подкреплённой крымским ханом и отрядами Дорошенко, вторгся в Польшу, принудил к сдаче Каменец-Подольский, жители которого были частично уничтожены, частично захвачены в ясырь, и осадил Львов. Поляки заключили с султаном Бучацкий договор, по которому Польша отказывалась от Правобережной Украины. Украинское население правого берега Днепра, разоряемое крымскими татарами и турками, массово переходило на Левобережье.
Новый гетман левобережья Самойлович, пользуясь тем, что Бучацкий договор освободил московское правительство от обязательств, налагавшихся на него Андрусовским трактатом, вместе с воеводой Ромодановским в 1674 году переправился через Днепр. Правобережные полки почти все перешли на его сторону. На раде в Переяславе Самойлович был провозглашён гетманом обеих сторон Днепра. Дорошенко не явился на эту раду. И когда Самойлович и Ромодановский опять перешли через Днепр, он заперся в Чигирине и позвал на помощь турок, перед которыми козацко-московское войско поспешно отступило. Присягнувшие Самойловичу города и местечки подверглись разорению. Дорошенко удерживал власть путём насилия и репрессий. Народ роптал. Ввиду неминуемого падения, Дорошенко решился подчиниться Москве, но хотел сохранить за собой гетманское достоинство.

 

Дорошенко Пётр Дорофеевич.
Портрет начала XIX века.

Осенью 1676 года Самойлович и Ромодановский предприняли новый поход к Чигирину. Лишившись поддержки козачества, гетман Дорошенко капитулировал в том же году перед русскими войсками и принёс присягу царю. В 1677 году он был отправлен в Москву и уже не вернулся на родину. В 1779 году он был назначен воеводой в Вятку (1679 – 1682). Три года спустя получил во владение село Ярополче под Москвой (Волоколамского уезда Московской губернии), где и умер в 1698 году. Деятельность Дорошенко не привела к объединению украинских земель. Особенному разорению подверглись западные земли.

13 Слобожанщина – Слобожанщина или Слободская Украина (украинск. Слобідська Україна, Слобожанщина). Историческая область на северо-востоке современной Украины и на юго-востоке российского Черноземья.
Название региона происходит от козацких поселений – слобод, пользовавшихся большими вольностями. Название «слобода», может быть и с большой натяжкой, происходит от слова свобода.
По современному административно-территориальному делению регион охватывает почти целиком Харьковскую область, а также соседние с ней юго-восточные районы Сумской, северные районы Луганской и Донецкой областей Украины. На российской территории к Слобожанщине относится большая часть Белгородской области, южные районы Курской и юго-западные районы Воронежской областей.
Территория Слобожанщины была заселена ещё во времена раннего палеолита (стоянка около села Яремовка в Изюмском районе Харьковщины). Каменные орудия позднего палеолита обнаружены в Богодуховском, Балаклейском и Изюмском районах. Найдено также поселение времен неолита и бронзового века, исследовались памятки скифов, черняховской культуры, поселение северян VIII – IX веков. С конца IX-го века часть территории Слобожанщины вошла в состав Киевских земель, а в XI-м принадлежала Черниговскому княжеству, позже передавалась Переяславскому и Новгород-Северскому княжествам.
В VIII – XII веках на территории современного Харькова, на правом берегу реки Уда (в древности называвшейся Донец) располагалась древнерусская крепость Донец – один из самых отдалённых форпостов Киевской Руси в её борьбе со Степью. Было здесь и несколько половецких поселений, одно из них – Шарукань в 1111 году было взято войсками Владимира Всеволодовича Мономаха. В те времена в степную часть территории Слобожанщины входила и часть Половецкой степи.
В первой половине XIII века, во время монголо-татарского нашествия, Донец и другие славянские поселения были уничтожены, а край опустошён. С XIII по середину XV века территория Слобожанщины была частью Дикого Поля.
В течение XV – первой половины XVI веков данная территория считалась территорией Московского царства. Заселялась как русскими поселенцами (ими основаны Белгород (на новом месте), Чугуев, Царёв-Борисов на Осколе и др.), так и беглым людом из Русского, Киевского, Брацлавского воеводств Речи Посполитой. Основную массу переселенцев составляли козаки, крестьяне, духовенство, которые убегали от литовской, своей и польской шляхты. Поселения, которые учреждались переселенцами-русинами, назывались слободами, откуда и название «Слобожанщина». В 1638 году в Чугуеве, например, поселилось около 1 тысячи участников козацкого восстания во главе с гетманом Яковом Остряницей.
Массовый исход днепровских козаков на Слобожанщину начался в период освободительного восстания против Польши, поднятого Богданом Хмельницким. В 1651 году козаки из Корсуни основали Краснокутск. В 1652 году переселенцы Черниговского и Нежинского полков во главе с полковником Иваном Дзинковским основали Острогожск и создали первый на Слобожанщине Острогожский (Рыбинский) полк. В этом же году прибыли переселенцы из городка Ставище Белоцерковского полка во главе с Герасимом Кондратьевым. Они основали Сумы и создали там Сумской полк. В 1654 году переселенцы из Правобережной и Левобережной Украины, основав Ахтырку, сформировали Ахтырский полк и начали формировать Харьковский полк. В том же году строятся слободы Змиев, Печенеги, Хорошево. В 1659 году осадчим Иваном Семененко был основан Салтов. В 60-х годах Яков Черниговец основывает Балаклею. Поселения продолжаются и во время Руины. В 1674 году запорожец Мартын Старочудный строит Волчанск. На базе Балаклейского и части Харьковского полков в 1685 был создан Изюмский казачий полк.
Для Москвы Слобожанщина была продолжением Засечной черты и охраняла южные границы царства от крымских и ногайских татар. Царское правительство освобождала поселенцев от уплаты налогов, разрешало винокурение и позволяло свободно заниматься промыслами. Переселенцы безвозмездно владели определённым количеством свободной земли (право заимки), за ними сохранялись козацкие привилегии и самоуправление.

 

Белгородская Засечная черта
в оборонительной системе Московского царства.

За переселенцами активно приходило духовенство. Здесь возникло множество монастырей: Святогорский, Дивногорский, Шатрищегорский, Охтырский, Троицкий, Краснокутский, Козацкий, Змиевский, Куряжский, Николаевский и Острогожский женский. При содействии монашеских общин распространялась грамотность. В 1732 году в четырёх полках Слобожанщины действовали 124 школы. В Харьковской коллегии училось около 500 учеников. На Слобожанщине жил философ Григорий Сковорода. Основанные во второй половине XVII века как крепости Харьков, Сумы, Ахтырка, Острогожск к началу XVIII века превратились в торгово-ремесленные центры. Здесь возникли Ахтырская табачная, Глушковская суконная и другие мануфактуры. В Харькове и Сумах действовали большие ярмарки. В 1731 – 1733 для защиты границ Российской империи от турецко-татарских набегов козаки левобережных и слободских полков при помощи селян построили систему укреплений – Украинную линию.
На заселение Дикого Поля значительное влияние оказывали местные реки. По Северскому Донцу от Белгорода до Чугуева сплавлялось много судов с хлебом, а оттуда плавали и к Дону. Днепровские притоки Псёл, Сула, Ворскла связывали Слобожанщину с Полтавщиной. Река Сейм, которая впадает в Десну, считалась торговым путём в Черниговщину. На территории Слобожанщины днепровские притоки сближаются с донскими.
С середины XVIII века слобожанские реки начинают ежегодно мелеть, так как леса от постоянных вырубок значительно уменьшились и поредели. Лесов во времена заселения было несоизмеримо больше, чем в настоящее время. Леса и поляны чередовались по всему побережью Северского Донца от Оскола до Змиева, на берегах притоков Донца тоже простирались густые леса, иногда по обоим берегам: Изюмский лес, Теплинский лес и многие другие. Лес использовали для строительства как крепостей и укреплений, так и всего необходимого в хозяйстве, строили ветряки, водяные мельницы и винокурни.
Природа щедро наделила Слобожанщину плодовыми деревьями и кустарниками, распространены были сады с пасеками. Водилась зубры, медведи, волки, лоси, кабаны, масса пушных зверей. В степях встречались сайгаки и дикие кони. Минералов было мало. В избытке была только соль, которую добывали на Торских озёрах. Добывали мел, который использовали для строительства «хат-мазанок», копали гончарную глину. В степях выпасали табуны коней, отары овец, рогатый скот.
С начала колонизации в середине XVII и вплоть до второй половины XVIII века Слобожанщина имела самоуправление, сходное с Гетьманщиной. Иными словами, существовало отработанное полково-сотенное устройство, где полк одновременно был как военной, так и административно-территориальной единицей. Всего было пять полков – Острогожский (Рыбинский), Харьковский, Сумской, Ахтырский и Изюмский. В отличие от Гетманщины слободские полки не имели войсковых или кошевых атаманов, и вся военная, административная и судебная власть на территории полка принадлежала полковнику. Он имел при себе полковые символы власти: печать, литавры, полковую хоругвь. В военную и гражданскую администрацию входила полковая старшина, которая составляла полковой совет – раду: обозный, судья, есаул, хорунжий и два писаря.
Все пять слободских полков разделялись на сотни, которых в 1734 году было 98. Сотенное управление осуществляли сотник, атаман, есаул, хорунжий и писарь. Каждый десяток имел десятника. Такая система власти отмечалась двумя характерными признаками: избирательностью старшины, во-первых, но при этом жёсткой иерархией полувоенной власти – во вторых.
В оперативном плане слободские полковники подчинялись белгородскому воеводе, назначенному из Москвы (позже из Петербуга). Не всегда полковники ладили  друг с другом. Например, в 1664 году на Слобожанщину эмигрировал полковник Яков Черновец (противник правобережного гетмана Павла Тетери), основал город Балаклею, ставшую центром нового  Балаклейского полка. В 1666 году, оставив на время кошевое атаманство, вернулся из Запорожья на Слобожанщину Иван Сирко и захотел возглавить вновь учреждённый Змиевский полк, выделившийся из состава Харьковского полка. В 1671 году Змиевский полк был снова присоединён к Харьковскому.
Дикое Поле формировало коридор для кочевых татар между Донским казачеством и Гетьманщиной. Через него татары проложили пути в заселённую Русь и выбирали те шляхи, по которым не приходилось переплавляться через глубокие и широкие реки. Они же давали названия некоторым бродам. Древняя «Книга Большого Чертежу» перечисляет одиннадцать таких бродов, среди них Каганский, Абашкин, Шебелинский, Изюмский, Татарский.
Во время царствования Михаила Романова (1613 – 1645) московские рукописи отмечали необычайно важную роль козаков-переселенцев в борьбе с татарами. В 1653 году московский воевода Арсенев писал царю, что переселенцы поселились в Диком поле на шляхах, где ранее ходили татары с набегами на Путивль, Рыльск и другие московские города. Прочно заняв водораздел Днепра и Дона, слобожане преградили крымским татарам путь в Центральную Московию: слобода Рубежная (основана в 1660-ом), города Савинцы (1671), Белополье (1672), Волчанск (1674) и Коломак (1680) встали прямо на татарских тропах. Для своевременного оповещения о татарской угрозе близ каждого укрепления, каждого хутора сооружались маяки из хвороста и соломы, пропитанные смолой и дёгтем. С самого начала заселения Слобожанщины переселенцы вели борьбу с кочевыми татарами, которые часто совершали набеги на сёла и хутора, убивали и уводили в рабство слобожан, отбирали скот и имущество.
В 1680 году умер запорожский кошевой Иван Сирко, и тут же Слобожанщина подверглась массированному натиску крымских татар. Но в жестокой битве под Золочевом их наголову разбил Харьковский полковник Григорий Донец-Захаржевский, преследовал вплоть до Гузун-кургана (и сегодня крутая меловая гора Кременец над излучиной реки Северский Донец в городе Изюм). Здесь он поставил крепость Изюм, ставшую южным форпостом Слободского войска. В Изюм в 1682 году был перенесён центр Балаклейского полка. Избранный Изюмским полковником, Донец-Захаржевский ещё 20 лет сражался с татарами и неизменно побеждал. В 1688 и 1692 годах татары подступили к Змиеву, в 1697 к Харькову, но всякий раз отступали. Последним боевым годом на Слобажанщине стал 1736 год, когда татары в третий раз безуспешно попытались взять Змиевскую крепость.
После образования Российской империи новая администрация начала изобретать способы реформирования вольных полков в воинские имперские части. В середине XVII века слободские полки были подчинены Разрядному приказу, а с 1688 года Великороссийскому отделу Посольского приказа. В 1711 году Пётр I наделил перешедших в русское подданство молдавского князя Дмитрия Кантемира и его приближённых чернозёмными угодьями из резервов Харьковского полкового округа. А в 1718 году Слобожанщина была разделена на округа, в которых Ахтырский и Харьковский полки подчинялись киевскому, а Изюмский и Острогожский – воронежскому военному губернатору. С 1726 года козацкие полки Слобожанщины были переданы в ведение Военной коллегии, в каждом полку создавалась регулярная рота.

 

Украинная линия Российской империи в XVIII веке.

В царствование Анны I был введён запрет на заселение и обработку резервных земель. Указом от 12 марта 1732 года козацкие полки были преобразованы в армейские, полковники названы премьер-майорами, ликвидировано право заимки, введён подушный налог, запрещён свободный выход козаков из Слободской Украины. В Указе цитируются донесения Ахтырского и Харьковского полковников о том, что «рабочих на линию в том числе, какое высылалось в 1731 году, прислать невозможно. Многие черкасы-казаки для избежания наряда на линию разбежались врозь». В том же 1732 году столицей Слобожанщины стали Сумы.
Императрица Елизавета Петровна в 1743 году упразднила указ 1732 года и возобновила автономию Слобожанщины, однако обязала удерживать там 4 армейских полка. Столица Слобожанского войска переносится в Харьков. В 1749 году служивым козакам было запрещено не только покидать Слобожанщину, но и оставлять свои полки.
Концом вольной Слобожанщины можно считать манифест Екатерины II от 28 июля 1765 года. Козаки лишались привилегий и переходили в разряд военных поселенцев, обязывались платить подушный налог. При этом козацкой старшине был предоставлен выбор: либо уйти в отставку, либо вступить в регулярные полки. Во втором варианте козацкие чины менялись на армейские. Все козаки, отличившиеся в битвах, получали следующие звания: полковники – армейского полковника, обозные – премьер-майора, судьи – секунд-майора, есаулы, хорунжие и сотники – поручителя. Старшины без боевого опыта получали звание чином ниже.
Этим же манифестом были упразднены все слободские полки. Вместо них были созданы Харьковский и Сумской уланские, Острогожский, Ахтырский и Изюмский гусарские полки. Многие козаки остались служить. Сама Слобожанщина была преобразована в Слободско-Украинскую губернию с административным центром в Харькове. Согласно переписи 1773 года в Слободско-Украинской губернии проживало свыше 660 тысяч человек, в том числе 390 тысяч военных обывателей, 226 тысяч государственных и помещичьих крестьян. В 1780 году Слободско-Украинская губерния была упразднена и, за исключением Острогожского уезда, вошла в состав Харьковского наместничества. В 1796 году после упразднения наместничества вновь была создана Слободско-Украинская губерния, к которой присоединили также Купянский уезд Воронежской губернии.
В 1805 году в Харькове был открыт Императорский университет. Главная заслуга в основании Харьковского университета принадлежит В.Н. Каразину. За первые пятьдесят лет своего существования высшее образование в университете получили 2 800 человек. Первым попечителем Харьковского университета стал поляк, граф Северин Потоцкий. Он же полностью подобрал профессорский состав для университета. Структура университета включала в числе прочих «отделение физических и математических наук». В 1805 году в Университет поступило всего 57 человек, а в 1835 – уже 263. В течение первых ста лет большую часть выпускников составляли юристы и врачи. С 1816 по 1819 год в Харькове издавался первый массовый популярный журнал «Украинский вестник», который положил начало практике печатания научных материалов на украинском языке. В 1834 году в Харькове изданы «Малорусские рассказы» Григория Квитки-Основьяненко, которого называли «отцом украинской прозы».
На Слобожанщине действовал украинский поэтический кружок «харьковских романтиков», в который входили Амвросий Метлинский, Левко Боровиковский, Александр Корсун и другие. Издавались альманахи «Молодик», «Украинский альманах», «Сноп», в которых публиковались произведения Петра Гулака-Артемовского, Евгения Гребёнки, Якова Щёголева. В Харькове были изданы фольклорный сборник Измаила Срезневского «Запорожская старина» (1833 – 1838) и статья «Взгляд на памятники украинской народной словесности» – первое печатное публичное выступление в защиту украинского языка.
Исследованиями южнорусской и слобожанской истории, и истории писательства начал свою научную деятельность в Харькове не единожды упоминаемый нами Николай Костомаров. В 1810 – 1840-х годах появились первые труды по истории Слободской Украины, в частности «Записки о слободских полках с начала их поселения до 1766 года» Ильи Квитки, «Историческое изображение гражданского устроения Слободской Украины» Измаила Срезневского, «Историко-статистическое описание Слобожанщини», «О слободских полках», «Украинцы» и «История театра в Харькове» Григория Квитки-Основьяненко.
Церковную историю Слобожанщины исследовал Архиепископ Филарет (Гумилёвский), который возглавлял Харьковскую епархию с 1848 по 1859 год.
В 1835 году Слободско-Украинская губерния была повторно упразднена. На её месте создается Харьковская губерния, которая состояла из 11 уездов: Харьковского, Богодуховского, Сумского, Валковского, Старобельского, Волчаского, Ахтырского, Змиевского, Изюмского, Купянского, Лебединского. Некоторые приграничные районы отошли к Воронежской и Курской губерниям. В Харьковской губернии около 60% земель находились в помещичьей, государственной и монастырской собственности. Самые крупные землевладельцы – Харитоненко, Кениги. 36% крестьянских хозяйств были безземельными. В 1817 году свыше 17 тысяч государственных крестьян и военных обывателей Харьковского, Изюмского, Змиевского уездов были приписаны к военным поселениям, что стало причиной восстаний – Чугуевское восстание 1819 года, Шебелинское 1829 года.
После аграрной реформы 1861 года быстрыми темпами развивались рыночные отношения. В конце XIX века Слобожанщина по производству промышленной продукции занимала одно из ведущих мест в южной России. Здесь насчитывалось свыше 900 промышленных предприятий. Были построены крупные предприятия транспортного машиностроения – Харьковский вагоноремонтный и Луганский паровозостроительный заводы, на которых до 1900 года построили 233 паровоза. Организовывались иностранные акционерные компании (заводы сельскохозяйственных машин «Гельдерих-Саде» и Мельгозе в Харькове). Если до 1870-х годов в Слободской Украине ведущей отраслью промышленности было сахароварение, то к началу XX века развились металлообрабатывающая промышленность и машиностроение.
В начале XX века состоялись крестьянские беспорядки в Богодуховском и Валковском уездах (Полтавско-харьковские крестьянские бунты 1902 года). В течение 1904 – 1905 годов на Слобожанщине состоялся ряд политических забастовок и вооруженных выступлений рабочих (Люботинское 1905 года, Харьковское 1906 года), крестьянские беспорядки в Сумском, Ахтырском, Харьковском, Змиевском уездах. В январе 1900 года на собраниях студенческих обществ Харькова была создана первая в России украинская политическая партия – Революционная украинская партия. В начале 1880-х годов в Харькове действовал военный кружок «Народной воли», а в начале 1890-х годов возникли первые марксистские кружки.
 

29 апреля 1917 года в Харькове состоялся губернский украинский съезд. Съезд создал Украинский губернский совет, который одним из первых признал Украинскую Центральную Раду как законный представительский орган украинского народа. Одновременно состоялись украинские съезды в Острогожске, Валуйках и других городах. В Харькове украинская молодёжь создала организацию под названием «Украинская национальная сотня». Культурно-просветительскую работу на слободских землях вели ячейки обществ «Рідна школа» и «Просвіта». В августе 1917 года деятели Центральной Рады начали переговоры с Временным правительством об украинской автономии. Признавая права народов на самоопределение, Временное правительство подчёркивало, что переговоры об украинской автономии носят лишь предварительный характер – решения о государственном устройстве находятся в компетенции не временных властей (Временного правительства и Центральной Рады), а легитимного органа – Учредительного собрания, организацией и созывом которого и были заняты власти. Ещё на стадии предварительных переговоров Временное правительство исключило из состава возможной автономной Украины Харьковскую, Екатеринославскую, Херсонскую и часть Таврической губернии. Центральная Рада в своём III Универсале назвала перечисленные губернии, кроме Крыма, составными частями Украины. В 1917 – 1919 годах по Харьковщине прокатилась волна провозглашений независимых государств. Среди таких однодневок были такие, как Пархомовка, Мурафа, Изюм. В Святогорске была «провозглашена самостоятельная республика, во главе её стоит начальник отдела милиции Шилов».
Октябрьский переворот привёл к появлению на Слобожанщине в декабре 1917 года большевистских войск под командованием Антонова-Овсеенко. Бои между частями Украинской Центральной Рады и Красной Гвардии Совнаркома происходили в Сумах, Пятихатках, Купянске, Волчанске. 9-10 декабря войска Центральной Рады в Харькове были разбиты, власть перешла к большевикам. 11-12декабря 1917 года (24-25 декабря по старому стилю) в Харькове на первом Всеукраинском съезде советов было провозглашено образования УНР Советов, Центрального исполнительного комитета (гл. Е. Медведев) и первого большевистского правительства – Народного Секретариата. В январе 1918 года по указанию Ленина была создана Донецко-Криворожская Советская Республика с центром в Харькове. Но гражданская война на Слобожанщине только началась, к маю 1918 года Слобожанщина вошла в состав Гетманата Павла Скоропадского. В начале 1919 года Слобожанщина повторно переходит в руки большевиков, которые в Харькове провозглашают Украинскую Социалистичекую Советскую Республику. А летом 1919 года повторно её покидают ввиду наступления Донской и Добровольческой белых армий. Окончательно Советская власть устанавливается на Слобожанщине в декабре 1919 года, и Харьков становится столицей УССР.

14 Резня под Полтавой – битва восставших козацких полков с войсками гетмана Ивана Выговского (май – июнь 1658 года).
В октябре 1657 года запорожцы во главе с кошевым атаманом Яковом Барабашем открыто выступили против нового гетмана, отказавшись признать его власть. Их не устраивало то, что он был избран без согласия Запорожской Сечи и, как они заявляли, «не природной запорожской казак, а взят из Польского войска на бою в языцех». Восставшие обвиняли Выговского в измене за его сношения с Польшей и Крымом.
Встретив противодействие со стороны Сечи, Выговский перешёл к решительным действиям. Он сумел организовать экономическую блокаду Сечи и добиться отставки Барабаша. Но в декабре 1657 года полтавский полковник Мартын Пушкарь, поддержав восставшую Сечь, начал восстание на территории своего полка. Пушкарь распространил универсалы, в которых говорилось, что царь Алексей Михайлович обещает ему свою поддержку, «дал пушки и знамена», и что на поддержку восставшим идет царское войско. Недовольные прокрымской политикой Выговского запорожцы, городовые козаки и «чернь» стекались в Полтаву под начало Пушкаря. Из «черни» образовали полк «дейнеков». Полк этот возглавил Иван Донец, который «собрал себе из винников, броварников, пастухов и наймитов людских полк пехотный, наименовавши его дейнеками; который полк мало в себе имел... оружием до войны приличным, но только с рогатинами, косами и киями...».
Восставшие посылали письма и депутации в Москву, доказывая свою верность царю и прося о свержении Выговского. Пушкарь писал Алексею Михайловичу, что гетман Выговский посылал полковника Павла Тетерю к полякам «призывать ляхов на разорении Малой Росии его великого государя Черкасским городам». Царь Алексей Михайлович не верил Пушкарю, доверяя гетману, и пытался примирить стороны, указывая Пушкарю, что он должен подчиниться власти Выговского «и жити с гетманом в совете и любви и послушании..., чтоб тому бунтовству неприятели не порадовались и безвестно зла над вами какого не учинили». Алексей Михайлович так же указывал и Выговскому, чтобы он с татарами «на его государевы Черкасские города не ходил, и христианским душам большого кровопролития не учинил».
Для подавления оппозиции Выговский призвал на помощь крымских татар, расплачиваясь с ними «живым товаром», то есть ясырём из разорённых украинских городов и местечек. В начале февраля 1658 года произошло первое вооружённое столкновение восставших с войсками Выговского. Земли Полтавского и Миргородского полков стали ареной военных действий. В конце марта 1658 года запорожцы избрали Якова Барабаша кошевым. К Пушкарю присоединился Миргородский полк, в котором новым полковником избрали Степана Довгаля. Соединившись с Ордой, Выговский подступил к Полтаве и запер там Пушкаря. Осада затягивалась, на сторону восставших якобы перешёл, пользовавшийся большим уважением, соратник Богдана Хмельницкого полковник Филон Джеджалий. Это он в 1648 году привёл на сторону Хмельницкого реестровых козаков.
Джеджалий условился с Пушкарём, что ночью восставшие нападут на лагерь Выговского, и он перейдёт на их сторону. Когда 8 июня 1658 года Пушкарь сделал вылазку с большим отрядом, Джеджалий со своими козаками присоединился к ним, и вместе они напали на шатёр Выговского. Но гетман знал о нападении и был наготове. Он спал, не раздеваясь и, услышав шум, вскочил на коня и ускакал к татарам, стоявшим в миле от лагеря. Обнаружив отсутствие Выговского, Пушкарь обвинил Джеджалия в измене и тут же зарубил его. В это время Выговский с татарами вернулись и напали на Пушкаря. В бою Пушкарь погиб, его голову принесли Выговскому. Затем штурмом были взяты и разгромлены Лубны и Гадяч. Тысячи городских и сельских жителей «с женами и детьми», с согласия гетмана, были уведены ордынцами в Крым и проданы в рабство на невольничьих рынках. Барабаш, ища защиты Москвы, отступил в украинные города Московского царства. В августе 1658 года по просьбе гетмана и по царскому указу он был арестован. Однако 24 августа, когда дворянин Яков Левшин в сопровождении 200 драгун из полка Иоганна Инвалта и донских казаков вёз Барабаша на суд из Белгорода в Киев, на конвой неожиданно напали сторонники Выговского. Барабаш был доставлен к гетману и казнён.

15 Пушкарь – Мартын Иванович Пушкарь (украинск. Мартин Iванович Пушкар). Дата рождения неизвестна. Убит в бою 1 июня 1658 года. Полтавский полковник, известный своей лояльностью к Московскому государству. Принимал участие в восстании Хмельницкого против поляков и являлся его соратником. В честь одной из своих побед над поляками основал в Полтаве Крестовоздвиженский монастырь, выстроенный в стиле украинского барокко. Вместе с атаманом Запорожской Сечи Яковом Барабашем организовал в 1657 году восстание против гетмана Ивана Выговского и его польских союзников, охватившее всё южное левобережье Украины.

 

Мартын Пушкарь,
картина неизвестного художника XVII века.

После нескольких побед над козаками Выговского был убит в битве под Полтавой. Восстание оказалось на время подавлено, но после Конотопа вспыхнуло с новой силой.

16 Барабаш – Яков Фёдорович Барабаш – кошевой атаман на Запорожье, противник гетмана Выговского. Вместе с полтавским полковником Мартыном Пушкарём выступил в 1657 году против Выговского, став одним из лидеров восстания.
Был арестован царскими войсками, на тот момент ещё поддерживавшими Выговского. Во время конвоя в Киев был отбит выговцами и казнён.

17 Зборов (украинск. Зборів). Сегодня город районного значения в Тернопольской области Украины, административный центр Зборовского района.
Украинское козацкое войско в июне 1649 года начало наступление в двух направлениях: основные силы под предводительством Богдана Хмельницкого шли на Запад, а часть козацких полков во главе с полковником Михалом Станиславом Кричевским выступила на Полесье для предотвращения флангового удара со стороны литовского войска. На помощь Хмельницкому прибыл отряд крымских татар под предводительством хана Ислам-Гирея III. В июне 1649 года козаки нанесли поражение передовым частям польской армии, которые возглавлял Ярема Вишневецкий, и окружили остатки вражеских войск в крепости Збараж. В помощь осаждённым из-под Люблина отправилось 30-тысячное войско, возглавляемое королём Яном II Казимиром. Узнав об этом через разведчиков, Хмельницкий для продолжения осады оставил часть войск под командованием генерального обозного Ивана Черняты под Збаражем, а сам с главными силами выступил навстречу королевской армии. Основные силы украинских и польских войск встретились под Зборовом на реке Стрипа.
5 (15) августа при переправе через Стрипу коронное войско было атаковано козаками. Армия Яна Казимира не была готова к бою, и когда началось наступление, часть шляхты обедала. Потеряв в бою около 4 тысяч человек, польский король, немецкие наёмники и артиллерия (примерно 15 пушек разного калибра) переправились через Стрипу и начали строить укреплённый лагерь.
Место для лагеря было выбрано удачно. Стрипа загораживала войска короля с трёх сторон, а три моста соединяли польский лагерь с древними оборонительными сооружениями Зборова. Козаки, выставив артиллерию, обстреливали лагерь. Началась паника, шляхтичи прятались под телеги, и король собственноручно выгонял их оттуда палашом. В ночь с 5 на 6 августа коронные войска построили ряд земляных укреплений в наиболее незащищенных частях лагеря. Но к утру так и не удалось достроить вал в северной части. Утром козаки атаковали в этом месте, прорвались в лагерь и в город, но закрепиться не смогли. Следующую атаку начали татары. Земляные валы не остановили наступления, и козаки вместе с татарами ворвались в лагерь. Благодаря контратаке немецких наёмников королю удалось предотвратить разгром. Ситуация в польском лагере стала критической. Нехватка людей и провианта не оставляла надежды на удержание позиций, не говоря уже о победе. Ян Казимир вступил в переговоры с ханом. Не заинтересованный в победе и усилении Хмельницкого, крымский хан пошёл на переговоры и заключил соглашение с польским королём, который пообещал выплатить большую сумму, разрешил брать ясырь и грабить украинные земли на пути в Крым. Не имея возможности одновременно воевать против польских войск и татар, Хмельницкий под давлением хана вынужден был начать переговоры и заключить с польским королём договор, получивший название Зборовского.

18 Берестечко (украинск. Берестечко). Город районного значения в Гороховском районе Волынской области.
28 июня – 10 июля 1651 года под Берестечко объединённые войска Богдана Хмельницкого и крымского хана Ислам-Гирея III были разгромлены поляками. В последний день битвы Ислам-Гирей бежал и увёз с собою Хмельницкого. Дальше битва превратилась в побоище. Часть козацкого войска дезертировала с поля боя, большая часть закрепилась в лагере. Бои продолжались до 10 июля. Козаки под командованием Матвея Гладкого и Ивана Богуна вышли из окружения. Результатом берестейского разгрома стало подписание Белоцерковского договора 1651 года.

19 Оукр;ина – в историографии существует несколько теорий происхождения и толкования слова «оукр;ина» и генетически связанного с ним слова «укр;ина».
Есть мнение, что термин «украйна» ввёл в речевой оборот ещё польский король Стефан Баторий. «Украйнами» он называл бывшие земли Руси, захваченные Польшей. Постепенно это название перешло и на земли Московской Руси, куда руссы бежали от польских реформ.
По другой версии, название происходит от общеславянского «Оукраина» – пограничная область. Оно впервые было применено к пограничным землям Руси и Переяславскому княжеству, а затем распространилось и на соседние территории Дикого Поля, за которыми начинались земли кочевников. В русской литературе вплоть до конца XIX столетия слово «украйна» использовалось в значении «предел, находящаяся у края земля».
Существует точка зрения, что букву «У» в слове «Украина» не следует понимать как «возле», «около», поскольку в украинском и некоторых других родственных языках (белорусском, польском и чешском) предлог «у» читается как нечто среднее между «в» и «у». В польском и чешском он вообще пишется латиницей «w» и обозначает только «внутри», «в»; то есть «у країні», «w kraje» обозначает «внутри страны», а не «возле». Помимо этого в украинских литературных источниках названия «Україна» и «Вкраїна» долго употреблялись на равных, особенно в художественной литературе и поэзии.
Но это предположение подвергается сомнению по той причине, что в старославянском языке существовало различие между предлогами «въ» и «оу». Они были близкими по значению к нынешним русским и болгарским «в» и «у». «Оу» употреблялся с формами родительного падежа, склоняясь как: ВЪ КРАИН;, ОУ КРАИНЪI. Очевидно, что приставка «у» в современном слове «Украина» восходит к предлогу «оу», поскольку изначальным написанием слова было именно «оукраина».
По другой версии, это название в литературных и исторических памятниках XII – XV столетий означало свою землю, родной край. Такое контекстуальное понимание тоже возможно.
В украинской исторической науке утвердилась версия, что название Украины происходит от слова «край», «країна», то есть просто «страна», «земля, заселённая своим народом», а «украинец» означает «соотечественник», «земляк». Возможно также, топоним «Украина» произошёл от старославянского «украяти», то есть «выделить».
Как самоназвание государственного образования слово «Украина» впервые обозначилось в 1917 году после распада Российской империи.
Бесспорно, что особый вклад в закрепление этого самоназвания внесла отечественная интеллигенция при активной поддержке Германии и Австрии. Небезынтересно, что Владимир Ульянов-Ленин в своих трудах настойчиво употреблял термин «Украина». А в 1922 году, благодаря большевикам Скрыпнику и Гунько, географическое название «Малороссия» в советском делопроизводстве официально было заменено названием «Украина». Соответственно, официально появился украинский язык, и соотечественники задались непростым вопросом: «Где ставить ударение в словах «Украина» и «украинец»?
В Ипатиевской летописи слово «украина» впервые употребляется в отношении приграничного со степью Переяславского княжества. «И плакашеся по нем все переяславци, бо любя дружину, и злата не сбирашеть, имения не щадяшеть, но даяшеть дружине, бе бо князь добр и крепок на рате и мужьством кригеком показася, всякими добродетельми наполнен, о нем же украина много по стона».
На западе Переяславщина граничила с Киевщиной, на севере с Черниговщиной, на юге и востоке со Степью. По своему положению Переяславское княжество являлось передовым рубежом Руси в обороне от кочевников. Юго-восточная граница была подвижной, выдвигаясь вперёд и отодвигаясь назад. Население княжества было смешанным: как славянским (поляне, северяне), так и ираноязычным (потомки алан и сарматов). Далее в летописи об «оукраине» говорится применительно к Галицкому княжеству: «И еха и Смоленьска в борзе; и приехавшю же емоу ко оукраине Галичькои, и взя два города Галичькыи, и оттоле поиде к Галичю». Есть в летописи упоминание и о Волынском княжестве как о пограничье с Польским королевством: «Данило … с братом забрал Берестий, и Угровск, и Верещин, и Столпье, и Комов, и всю украину». Предположительно, эти поселения находились между реками Западный Буг и Вепрь на территории современного Люблинского воеводства в Польше.
Хроника Литовская и Жмудская под 1256 и 1263 годами говорит о «краины руские» от Вильно и до верховьев Немана: «По смерти Радивиловой Миксайло, сын его, вступил на князство Новгородское и Подляское, также и всъ краин русские от Вильна аж до жродел Неманов отчистим держал правом.». Хроника Литовская и Жмудская под 1332 годом сообщает о южных землях Руси в Литовском княжестве: «Вси краины русские с Подольем поручил… сыновцам своим». Псковская летопись свидетельствует: «И по сем Андреи с полочаны и своея оукраины пригнавше без вести и повоеваша неколико селъ…В лето 6856 (1348 год) месяца июня 24, на Иванъ день, посадник псковскыи Илья со псковичами отъехаша къ Орешку городку в помощь Новгородцемъ противу свейского короля Магнуша. А в то время Немци развергоша миръ съ псковичи и, перехавше Норову, повоеваша села псковская. И пакы по том, съ иныя оукраины пришедше, воеваша Островскую и Изборскую; и, приехавше подо Псковъ, пожгоша Завеличье и, много зла починивше и пожегъше волости изборскыя…». В этой же летописи под 1481 годом говорится о событиях, что происходили на «государевой украине» и называется это место «Украина за Окою». В «Повести о двух посольствах» содержится замечание о том, что: «В наши украины и на наши городы войною учнутъ ходити». В 1503 году Иван Ш в связи с началом московско-литовских переговоров приказал «своим украинным князем и наместникам, и волостелем, и всем своим украинникам, чтобы великого князя Александра украинам зацепки (то есть, вреда) никоторой не чинили». Далее «Летопись о многих мятежах и о разорении Московского государства от внутренних и внешних неприятелей»: «Приидоша на государеву Украину царевичи Крымские безвестно на Рязанские и на Каширские и на Тульской земле и воеваху те места и разоряху». В «Росписи городов» 1652 года упоминаются «украинные» города Тула, Кашира, Калуга, Коломна, Переяславль, Рязанский Ярославец и другие, всего 37 городов. Упоминаются также «Калуга и другие украинские города», «В Туле и в иных украинных городах». Наконец, в «Росписи городов» 1663 года называются «Украйные Севские города», «Украйные Польские города», а в «Росписи городов» 1674 года сообщается, что «Малороссийских городов жители приезжают в Московское государство и в украинные городы».
Во многочисленных грамотах и переписке государственных мужей XVI – XVII веков также содержатся факты, подтверждающие наши догадки. Так в грамоте царя Фёдора Иоанновича от 1593 года донским казакам есть такое монаршее повеление:«Татарские царь или царевичи поидут на наши украины и с ними азовские люди… а веленочеркасом запорожским гетману Хриштопу Косицкому и всем атаманом и черкасом быть на Донце на шляхех и за царем итти к нашим украинам».
В начале XVIII века фиксируется употребление слова «украина» в отношении пограничья Австрии и Оттоманской империи в русском историографическом труде (речь идёт о Белграде в современной Сербии): «Біаград — столичный град тоя украины». В 1596 году польский гетман Станислав Жолкевский пишет о восстании Северина Наливайко: «Вся Украина покозачилась для измены, шпионов полно. Обязательно нужно, обычно, тщательно заботится об этой Украине». В 1650 году в сочинение «Описание Украины» («Description d’Ukranie, qui sont plusieurs provinces du Royaume de Pologne. Contenues depuis les confins de la Moscovie, insques aux limites de la Transilvanie», Руан, 1660) инженер Гийом де Боплан пишет в посвящении польскому королю Яну Казимиру: «Осмеливаюсь … предложить Вашему августейшему величеству описание этого большого пограничья – Украины (Ukranie), находящейся между Московией (Moscovie) и Трансильванией». Самуил Грондский, польский автор истории Хмельниччины около 1660 года записывает: «Латинское margo (граница, рубеж) по-польски край, отсюда Украина – как бы область, расположенная у края королевства».
К середине XVII века Украина – уже устоявшийся польский термин для всей территории Руси, подконтрольной Польше. На это указывает сравнение официального универсала короля Яна-Казимира (декабрь 1657 года) о мерах по расквартированию войск, где говорится о «воеводствах Русском, Волынском, Подольском, Белзском и Подлясском», с его пересказом в частном польском письме, где все эти воеводства названы одним словом «Украина».
Но сохранившиеся документы указывают и на некую дифференциацию самоназваний. В сборнике летописей «Л;тописци Волыни и Оукраины», составленном в XVII столетии в Киеве на старорусском книжном языке, как видно из его названия, различаются Волынь и Украина как отдельные территории. В течение долгого времени понятие «Украина» не включало Северщину, так как она входила в состав Московского царства. Сосуществование этих историко-географических понятий засвидетельствовали письменные памятники XVII – XVIII веков. В сборнике «Малороссийское панство» указано, что Гетманщина как государственное образование состояло из «Севера», «Украины» и «целого Запорожья».
Наконец, крупнейшие украинские учёные дают такие интерпретации смысловой дихотомии Оукраина-Украина. Русский филолог, профессор Харьковского университета Измаил Срезневский считал, что слово «Украина» в древнерусском языке означало «пограничная местность». Анализируя около 20 упоминаний слова «украина» в летописях, русские историки О.В. Стороженко и И.И. Лаппо пришли к выводу, что это слово обозначало «приграничные, окраинные территории», причём и в русском, и в польском языках. Этой же точки зрения придерживался украинский историк Михаил Грушевский, который уточнял, что слово «украина» до XVI века означало любую пограничную территорию, а с начала XVI века это слово «специализируется на Среднем Поднепровье и со временем становится не только техническим выражением, но и собственным именем для восточно-полуденных украинских земель (Поднепровья и Среднего Побужья)». Украинский лексикограф Ярослав Рудницкий давал такие значения словам «украина», «вкраина»: 1) пограничная земля, болота; 2) любое отдельное место; 3) страна в целом. Наиболее вероятным первоначальным значением он считал словосочетание «приграничная земля». Современные украинские историки Наталья Яковенко и Владимир Баран в интерпретации значения летописных «украин» делают акцент на таких значениях, как «отдалённый участок земли», «отдалённая часть территории», и даже как «определённая территориальная единица», при этом соглашаясь, что основным значением всё же выступает «порубежье, порубежные земли, порубежные города, порубежное население».
Русский и польский историк Казимир Валишевский в 1925 году писал: «Украина или Окраина означают собою пограничную страну. Ещё теперь русские называют таким же образом окраинные части своей империи: польские губернии, Закавказье, среднеазиатские владения. В старину такое название служило в частности для обозначения обширного пространства с неопределёнными границами, которое, развернув свои равнины по нижнему течению Дуная до Днепра и Дона, касаясь с одной стороны Карпат, а с другой простираясь вдоль Чёрного моря, представляло в одно и то же время нечто вроде нейтральной почвы между соседними странами».
На наш взгляд, причина некоторых отличий в толковании понятия «оукраина-украина» достаточно проста. В средние века первой буквой в этом слове была кириллическая буква «оукъ», которая в начертании зачастую передавалась как комбинация букв «отъ» и «ижица» (схожая тогда в начертании с современной буквой «у»). Соответственно при многократном переписывании (и в зависимости от этнической принадлежности автора документа) в этом слове буква «оукъ» часто превращалась в «отъ». Прямым подтверждением данного обстоятельства служит наименование Украины на средневековых картах Клавдия Птоломея и Мартина Вальдзеемюллера, Джакомо Гастальди и Сигизмунда Герберштайна, Вацлава Гродецкого, Томаша Маковского, Герарда Меркатора.

20 Пилявцы – битва под Пилявцами. Речь идёт о разгроме польско-шляхетского войска восставшими запорожскими козаками и селянами 11-13 сентября 1648 года возле села Пилявцы на  Подолье (ныне село Пилява Старосинявского района Хмельницкой области).
К концу лета 1648 года польский магнат Вишневецкий собрал значительные силы и направил их на подавление восстания Хмельницкого.
Войсками Речи Посполитой руководили шляхтичи – Владислав Заславский, Александр Конецпольский (сын Станислава Конецпольского) и Николай Остророг, которых козаки (по некоторым сведеньям – сам Богдан Хмельницкий) прозвали соответственно «перина» – Заславский был известен тем, что большую часть суток проводил в постели, «дитина», по-русски ребёнок, – Александру Конецпольскому было едва за 20, и «латина» – Николай Остророг был знаменит своей учёностью, но не был знатоком в военных делах. Шляхетское войско собралось возле Львова, а затем двинулось к Константинову. Выйдя к реке Пилявка, войско Вишневецкого расположилось в отдельном лагере. Навстречу польскому войску выступили полки Хмельницкого, присоединяя к себе повстанческие отряды Максима Кривоноса, Нечая, Морозенко, Лысенко и других. Козацко-селянское войско расположилось у местечка Пилявцы на берегу реки в труднодоступной болотистой местности. Хмельницкий призвал на помощь татар. Для того, чтобы выиграть время и обострить противоречия между польскими магнатами, он начал переговоры с Заславским, предлагая мирным путём уладить все спорные вопросы. Следствием такой политики вождя восставших был полный разрыв Вишневецкого с Заславским.
Польский лагерь Заславского от козацко-крестьянского войска отделяла болотистая, очень топкая долина маленькой речки Пилявка. Противоположные берега долины соединяла плотина, для удержания которой Хмельницкий выслал отряд козаков. В тыл польского войска был послан отряд Максима Кривоноса.
11 сентября пешие и конные козаки с пищалями рассыпались по кустам и засели в долине реки Пилявка.
Три отряда польской шляхты двинулись к реке. Один из них нашёл брод выше плотины и завязал здесь перестрелку с козаками, не допускавшими поляков к форсированию реки. Второй отряд выбил козаков из шанцев, прикрывавших подступы к плотине. Отряд козаков отступил, и плотина оказалась в руках поляков. Третий отряд форсировал реку ниже плотины. Шляхтичи требовали общей атаки пилявского замка, где находился Хмельницкий. Но наступила ночь, и бои были прекращены.
12 сентября козаки захватили брод, по которому накануне польский отряд форсировал реку, и укрепили подступы к нему. Вечером шляхтичи услышали шум в козацком лагере, где били в бубны, стреляли из пищалей и пушек, кричали «алла!», «алла!». Захваченный ночью жолнёрами пленный козак показал, что к Хмельницкому пришло 40 тысяч татарской конницы.
Это сообщение деморализовало шляхту. На самом деле прибыло всего 4 тысячи татарских всадников.
13 сентября утром отряд татар в густом тумане двинулся к реке, плотину перешли козаки и атаковали противника в шанцах. Завязался бой. В польском лагере схватились за оружие, но никто не слушал общих команд, между начальниками начались перебранки.
В результате каждый отряд и каждая хоругвь вступали в бой по своему усмотрению.
Отряд козаков сымитировал отступление по плотине. За ним устремились шляхтичи, полагая, что они преследуют разбитого противника. Туман скрывал засаду, организованную Хмельницким.
Большое количество шляхтичей перешли реку и в беспорядке столпились на плотине. В этот момент козаки ударили с флангов и тыла. Началась паника, быстро распространившаяся в тыл и перебросившаяся в лагерь, из которого первыми убежали польские магнаты.
Панику усилили действия отряда Кривоноса. Ночью всё польское войско из двух лагерей бежало, бросая обозы, оружие, артиллерию и раненых.
Утром 14 сентября козаки заняли лагерь противника, захватив богатые трофеи, в том числе около 100 орудий.
Хмельницкий организовал преследование отступавших шляхтичей, преодолевших за трое суток около 300 километров до самого Львова.
Много польских рыцарей погибло под Константиновом, где на реке Случь под тяжестью беглецов провалился мост.
В результате разгрома поляков восставшие захватили 92 пушки и огромный обоз из 100 тысяч возов разнообразных припасов, в том числе военных, на колоссальную сумму 7 миллионов злотых.
Был открыт путь для наступления на запад, на Львов. Кроме того, битва имела большое психологическое значение, так как с поля боя бежало коронное войско Речи Посполитой.

21 Замостье (польск. Zamo;;). Уездный город в Люблинском воеводстве в Польше. В 1648 году Тимофей Хмельницкий с козаками и татарами безуспешно осаждал Замостье, которое оборонял воевода Людвиг Вейгер. В 1654 году крепость снова выдержала осаду со стороны войск шведского короля Карла X. В 1705 году Мазепа с 35 тысячами козаков и московитов подступил к Замостью, но только после 5-недельных переговоров был впущен в город. В 1795 году в соответствии с третьим разделом Польши Замостье отошло к Австрии. В 1809 году князь Понятовский, разбив австрийского генерала Мора, взял Замостье штурмом. В 1813 году крепость эта в продолжение почти года выдерживала осаду русских войск генерала Рота, после чего гарнизон (3-4 тысячи поляков) под начальством Гаука сдался. В польскую войну 1830-1831 годов Замостье было одной из последних сдавшихся крепостей и служило опорным пунктом для отряда Дверницкого, пробиравшегося в Подолию и на Волынь для продолжения мятежа. С 1992 года ренессансный центр города относится ко всемирному наследию ЮНЕСКО.

22 Данила Нечай (украинск. Данило Нечай). Родился в 1612 году. Убит 20 февраля 1651 года в местечке Красное на Подолье. Военный деятель, герой освободительной войны 1648 –1654 годов. Происходил из шляхетской фамилии герба «Побуг», известной с середины XV века. Сподвижник Богдана Хмельницкого, брацлавский полковник с 1648 года. Выступал против компромиссного Зборовского договора 1649 года. Погиб в бою с войском польного гетмана Мартина Калиновского. О ратных подвигах Нечая народ сложил песни и думы, в которых его личность сильно приукрашена и мифологизирована. Голова Нечая, срубленная польским жолнёром в первые секунды столкновения в Красном, до сих пор так и не найдена, несмотря на все усилия, которые неоднократно предпринимались, начиная со дня его гибели и до наших дней.
 
Вариант герба Побог, к которому принадлежал род Нечаев

23 местечко Красное (украинск. Красне). Сегодня село Красное в Винницком районе Винницкой области Украины. Население по переписи 2001 года составляло 619 человек.

24 …припомнил Львов – осенью 1648 года козацкие полки начали осаду Львова, который был первоклассной для того времени крепостью. Усилиями отрядов Максима Кривоноса и донских казаков был взят штурмом Высокий Замок, и судьба Львова, казалось бы, была решена.
Но Хмельницкий не захотел разрушать город. Получив большую контрибуцию от местных ростовщиков, купцов и еврейской общины, он отдал приказ отойти от Львова.
Осенняя непогода, трудности со снабжением войск, эпидемия чумы, от которой, по-видимому, и умер Максим Кривонос, вынудили Хмельницкого снять осаду и этого города, а потом и польской крепости Замостье.
Крестьянско-козацкая армия вернулась на Поднепровье. В декабре 1648 года её торжественно встречали жители. Киева. В честь победителей гремели залпы пушечного салюта. Студенты коллегиума декламировали стихи, в которых прославляли освободителей.

25 Николай Потоцкий – Потоцкие – шляхетский, позднее графский польский род герба Пилава, получивший своё название от деревни Поток близ Кракова.
Первый выдающийся Потоцкий – Сулислав, каштелян сандомирский (1247). Ян и Яков Потоцкие становятся широко известными в конце XVI века, когда канцлер Ян Замойский начал покровительствовать братьям за их военные способности.
Потом им покровительствовал король Сигизмунд III, особенно за их интриги против прежнего покровителя, того же Замойского. Родство с молдавским господарем Иеремией Могилой сделало Потоцких «королями» Подолии и «схидных кресов».
Среди известных Потоцких, кроме уже называвшихся Якова (умер в 1612 году) – воеводы брацлавского, отличившегося при взятии Смоленска в 1611 году, и его брата Яна (1555 – 1611) – тоже воеводы брацлавского, который во время рокоша Зебжидовского поддерживал Сигизмунда III и совершил удачный поход в Молдавию против валахов, можно назвать каштеляна краковского замка, воеводу и великого гетмана коронного Станислава Потоцкого (1579 – 1667). Он успешно воевал с войсками Богдана Хмельницкого, разбил войска царя Алексея Михайловича под Охматовом (1665). Во время шведской войны вынужден был сдаться шведам близ Львова. Был видным деятелем тышовецкой конфедерации, в 1660 году разбил Шереметьева под Чудновом.
Следующий Потоцкий, Иосиф (умер в 1751 году) – внук Станислава, каштелян краковский и великий коронный гетман. Во время войны Августа II с Карлом XII шведским стоял во главе партии «нейтральных». Позже поддерживал Лещинского и вёл партизанскую войну с русско-саксонскими войсками Августа III. Потом признал последнего, хотя и не одобрял его политики, намеревался устроить конфедерацию и союз с турками, а потом в 1741 году – союз со шведами против России, но потерпел неудачу.
Потоцкий Андрей (умер в 1692 году) – полководец и фактический руководитель коалиции Выговского в битве при Конотопе.
Потоцкий Игнатий (1741 – 1809) – стремился к примирению с Пруссией и уничтожению иностранной «гарантии». Был одним из творцов конституции 3 мая 1791 года, хотя и расходился во взглядах с Коллонтаем. После победы тарговицкой конфедерации эмигрировал в Дрезден, после революции 1794 года вернулся в Варшаву и стал министром иностранных дел «народного» правительства. Был арестован и содержался под стражей в Шлиссельбурге. Освобождён в 1796 году, позже работал на пользу великого герцогства Варшавского.
Потоцкий Станислав Костка (1752 – 1821) – артиллерийский генерал, был сторонником конституции 3 мая и после торжества тарговицкой конфедерации удалился в Австрию. Был президентом школьной и воспитательной дирекции в Варшавском великом герцогстве (1807), а в 1815 году был назначен Александром I министром исповеданий и просвещения Царства Польского.
Потоцкий Станислав Щенсный (1752 – 1805) – маршалок тарговицкой конфедерации 1792 года, теоретик «вечного бескоролевья» и сторонник «можновладства» старой Речи Посполитой. Эмигрировал в Петербург и в Вену во время восстания Костюшко 1794 года. Генерал русской службы с 1797 года, автор сочинений «О Sukcessyi w Polsce» (Амстердам, 1789), «Protestacyja przeciw Sukcessyi tronu» (там же, 1790), «Odezwa obywatela i pos;a do narodu» (Варшава, 1790). Создатель парка «Софиевка» в Умани.
Потоцкий Ян (1761 – 1815) – участвовал в работе 4-летнего сейма, служил при Александре I в русском министерстве иностранных дел. Он был талантливым историком, лингвистом (применение этимологии к историческим изысканиям), географом, этнографом, археологом и естествоиспытателем, а главное – одним из первых учёных-славистов. Ему принадлежат около 24 научных трудов, напечатанных в небольшом количестве экземпляров и потому ныне очень редкостных. Ян составил несколько десятков карт Польши и Речи Посполитой.
В сочинении: «Essai sur l’histoire universelle et recherches sur la Sarmatie» (Варшава, 1789 – 1792) он дал описание так называемого «регрессивного метода».
Другие его выдающиеся труды: «Chroniques, m;moires et recherches pour servir а l’histoire des tous les peuples Slaves» (Варшава, 1793), «Voyage daus quelques parties de la Basse Saxe pour la recherche des antiquit;s Slaves» (Гамбург, 1795), «Fragments historiques et g;ographiques sur la Scythie, la Sarmatie et les Slaves» (Брауншв. и Берлин, 1796), «Histoire primitive des peuples de la Russie» (СПб., 1802), «Histoire ancienne du gouvernement de Cherson» (там же; 1804), «Atlas arch;ologique de la Russie europ;enne» (3 изд., 1829), «Voyage dans les Steps d’Astrakhan et de Caucase» (Париж, 1829).
Потоцкий Северин (1762 – 3.09.1829) – граф и первый попечитель Харьковского учебного округа (1803 – 1817), член Государственного совета, с 1801 года сенатор, действительный статский советник.
Николай Потоцкий (польск. Miko;aj Potocki), о котором идёт речь в нашем повествовании, по прозвищу Медвежья Лапа. Родился в 1595 годуУмер 20 ноября 1651 года. Сын Якова Потоцкого, магнат и каштелян краковский, государственный и военный деятель. Великий гетман коронный (1646 – 1651) и непримиримый враг козачества. В 1637 – 1638 годах руководил подавлением козацких восстаний, возглавляемых Остряницей и Гуней. Разбил Павлюка (1637) и Гуню (1638), за что получил громадные поместья в Украине. В 1648 году вопреки приказу короля выступил против Хмельницкого и, потерпев поражение при Жёлтых Водах, попал под Корсунью (1648) в плен к татарам. Вернувшись из неволи, в 1651 году участвовал в битве под Берестечко и заключении Белоцерковского договора. История козацкого восстания 1637 – 1638 годов и его подавления Николаем Потоцким изложена в дневниках непосредственного участника событий, генерала и епископа доминиканского ордена Симона Окольского «Dyaryusz transactiey wojennej mi; dzy wojskiem koronnem i zaporoskiem w r. 1637 miesi;ca Grudnia przez Miko;aja Potockiego zacz;tej i doko;czonej»; «Kontynuacya dyaryusza wojennego». Есть мнение, что эти же события легли в основу повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба».

               

10-ый Великий гетман Коронный (1646 – 1651) Николай Потоцкий и его герб Пилава.

26 Мартин Калиновский – Калиновские – польский шляхетский род герба Калинова, известный с конца XV века.
Род Калиновских разделился на несколько ветвей, внесённых в I и VI части родословных книг Виленской, Витебской, Волынской, Гродненской, Ковенской, Минской, Могилёвской и Подольской губерний и в книгу дворян Царства Польского.
Калиновские приложили немалые усилия для укрепления южных границ Брацлавского воеводства, строили новые города, возводили замки и монастыри. На Подолье Калиновские заявили о себе в середине XVI века.
Валентий (Валента) Александр Калиновский (польск. Walenty Aleksander Kalinowski). Год рождения неизвестен. Погиб во время отступления польского войска в 1620 году. Польский шляхтич и военачальник, староста винницкий и брацлавский. Отец польного гетмана Мартина Калиновского.
Валентий Александр в 1604 году получил должность старосты винницкого и брацлавского, на которой пробыл более девяти лет. Сначала он отобрал у винницких мещан все права на городские земли, превратив их в собственность староства. После пожара в Винницком замке на Замковой горе Калиновский на собственные средства построил новый замок и дворец на острове Кемпа в Виннице. По свидетельствам современников, дворец поражал пышностью и богатством и был украшением города.
В 1609 году по решению сейма Валентий Александр Калиновский приобрёл огромную безлюдную территорию на востоке Брацлавского воеводства – «пустынь Умань».
В 1610 году Калиновский пригласил в Винницу отцов-иезуитов из Каменецкого коллегиума, которые за короткий срок на средства Валентия Александра построили свой монастырь. Сегодня его остатки известны как Винницкие муры. Иезуиты начали активную «миссионерскую» деятельность, то есть – борьбу против православия. Валентий Калиновский принимал участие во многих битвах с ордынцами, получил за храбрость титул «генерала земли подольской».
Всю жизнь Валентий Александр и его сыновья защищали земли, которые считали своей родиной, строили на этих землях и помогали своим подданным. И, конечно, безжалостно карали своевольных и непокорных. В 1620 году после битвы с турецкой армией при Цецоре Валентий Александр Калиновский и его сын Войцех погибли. Остальные его сыновья Адам, Ежи и Мартин Калиновские разделили родовые земли между собой. Адаму достались Нестервар (Тульчин), Адамгород (Тростянец), Краснополье (Кирнасёвка). Ежи получил Немиров и Могилёв. Мартин стал собственником фамильного замка в Гусятине.

Мартин Калиновский (польск. Marcin Kalinowski). Это тот Калиновский, о котором идёт речь в нашем повествовании. Родился около 1605 года. Погиб в 1652 году. Черниговский воевода и польный гетман коронный, то есть – заместитель командующего коронными войсками. Построил мощный Сидоровский замок в семи километрах от Гусятина на Тернопольщине.
В 1618 году, то есть около 13 лет отроду, находился в войске королевича Владислава под Москвой, где был опасно ранен. После гибели отца и брата Войцеха, получив в наследство фамильный замок в Гусятине, активно занялся обустройством земель и их эксплуатацией. Карьера Мартина была стремительной даже по тем временам. В начале 1620 годов он стал старостой литинским и брацлавским, в 1626 году каменецким подкоморием, в 1635 году воеводой черниговским. В 1646 году Мартин Калиновский был назначен польным коронным гетманом, а через два года принял Брацлавское воеводство. В 1640-х годах построил внушительный Сидоровский замок.
На протяжении 20 лет Калиновский побывал в десятках битв, воевал со шведами, татарами, в 1633 году был ранен под Смоленском.
В самом начале восстания Богдана Хмельницкого в мае 1648 года войска Калиновского были наголову разбиты козацкой армией под Корсунью. Сам Калиновский попал в татарский плен. Вернувшись из Крыма, зимой 1651 года, он совершил широкомасштабное вторжение на Брацлавщину. В ходе рейда польская армия атаковала и заняла Мурафу, Стену, Ямполь, Шаргород и подошла к Виннице. Во время этого рейда в Красном погиб козацкий полковник Данило Нечай.
Войска Мартина Калиновского сумел остановить под Винницей полковник Иван Богун. Последнюю в своей жизни военную операцию Мартин Калиновский провёл тоже на Брацлавских землях.
В мае 1652 года в битве под горой Батог недалеко от Ладыжина его армия была окружена и уничтожена объединённым войском козаков и крымских татар.
Мартин Калиновский и его сын Самуэль, повторив судьбу отца, деда, брата и дяди, погибли за отчизну. В летописи Самовидца об этом сообщается так:
«Тогдажъ, какъ сошлися козаки и татаре съ ляхами на БатозЂ, тотъ часъ козаки и не хотя ударили на обозъ лядский, а татаре на войско лядское, которое, не вЂдая козаковъ, опановавшихъ обозъ ихъ, туда обратилися; ажъ козаки, запаливши обозъ ихъ, противу нихъ бросились, а тутъ рЂка Бугъ. И такъ ляховъ всЂхъ висЂкли, въ томъ числЂ и самого гетмана КалЂновского, котораго и голову до Хмелницкого на копьи принесено, и Собецкого, старосту красноставского; прочіихъ же избЂгшихъ посполство, изволЂкая от болота, убивали нещадно, а сынъ КалЂновского въ БубновцЂ, бЂжа мостомъ, обвалився, утонулъ; иныхъ же многочисленныхъ татаре были побрали, но и сихъ Хмелницкій, мстячись за Берестецкое над козаками немилосердіе, всЂхъ велЂлъ порубать. Да тогдажъ под сию войну по городахъ вездЂ пановъ, старостъ, на свои добра понаездив’шихъ, знову всЂхъ вибили люды посполитые».
После Хмельниччины род Калиновских некоторое время имел влияние на Подолье и Брацлавщине, однако вскоре богатства Калиновских перешли в другие руки, главным образом, к Потоцким.
Это знаменовало потерю Калиновскими былой мощи и их политического авторитета.
 

герб Калинова рода Калиновских

27 Бар – город Бар расположен на древнем Кучманском шляхе и на протяжении столетий считался ключевым городом Восточного Подолья.
Краем, «где текут молочные реки в медовых берегах», называл эти земли французский путешественник XVII столетия д’Аллераль в своих мемуарах. Сами подоляне тешились поговоркой: «На Подолье всего вдоволь».
В конце XX века на правом берегу реки Ров было открыто древнерусское поселение X –XI веков.
В середине XII века территория входила в состав Галицко-Волынского княжества.
В 1240 году монголо-татары вынудили жителей Подолья платить дань пшеницей и просом. Подоляне были под Ордой до 1362 года, когда литовский князь Ольгерд победил «трёх царьков татарских Кутлубуга, Хачибея и Дмитра».
Поселение Ров просуществовало до начала XV века. В 1456 году польский король Казимир разрешил выкупить Ров с прилегающими сёлами воеводе русскому Андрею Ондровонжу. Среди прочих землевладельцев упоминаются также шляхетские роды Радзиевских, Волковинских, Васютинских, Поповских, потомки которых и сегодня проживают в Баре.
С 1537 года начался новый период истории города.
Бона Сфорца – жена польского короля Сигизмунда Старого, итальянка по происхождению, выкупила город у подольского воеводы Станислава Ондровонжа. Королева приказала построить крепость на левом берегу реки Ров. В 1540 году Бар получил Магдебургское право.
Именно в Бар летом 1648 года король Ян Казимир направил 200 немецких драгун и 1 200 ландскнехтов, придав им 4 пушки.
Это усилило городской гарнизон, который насчитывал 3 000 воинов, 50 пушек, 5 000 мушкетов и 100 бочек пороха. Но после пятидневной подготовки к штурму козацко-селянская армия взяла замок. Тем не менее, упорные бои за Бар вспыхивали постоянно.
Сюда в сентябре 1653 года с 30-тысячным войском прибыл Богдан Хмельницкий. Отсюда он сообщал московским послам о ходе военной кампании. Именно Бар стал резиденцией Ивана Выговского после его избрания гетманом.
Турецкое господство в 1672 – 1699 годах превратило Подолье в руины.
Потом было гайдамацкое движение, которое в крае возглавил шаргородский сотник Верлан. Его отряды взяли Жванец, Броды, Збараж и сам Бар, летом 1734 года подошли к Каменец-Подольску и Львову. Потом была Колиивщина.
В 1768 году в Баре провозгласили создание Барской конфедерации. После разгрома конфедерации город остался в составе Польши, но после её второго раздела отошёл Российской империи.
Сегодня Бар – город районного значения в Винницкой области Украины, административный центр Барского района. Население 17,2 тысяч жителей по переписи 2005 года. Расположен на той же реке Ров.

28 Каменец – Каменец-Подольский (украинск. Кам’янець-Подільський). Город в Хмельницкой области в Украине, административный центр Каменец-Подольского района, один из древнейших городов украинского Подолья.
Расположен в центре Волыно-Подольской возвышенности в 101 километре от города Хмельницкий. Через город протекает река Смотрич, создавая ;-образную петлю.
На территории образованного полуострова расположен Старый город – древний историко-культурный комплекс. Старый город состоит из архитектурных построек, отражающих культуры народов, проживавших здесь в разное время.
Город Каменец был основан как крепость, имеющая важное геополитическое значение на границе христианской и мусульманской культур, на пересечении сухопутных и водных путей.

 

Каменец-Подольский, вид в западном направлении.
Одно из редких фото конца XIX века.

Город входил в состав Киевской Руси, в XIII – XIV веках в состав Галицко-Волынского княжества, затем был завоёван монголо-татарами.
Со второй половины XIV века вошёл в состав Литовского княжества. С 1430 года – в состав Польши, с 1463 года – центр Подольского воеводства, превращён в крепость.
В средние века Каменец был ремесленным и торговым центром, по своему развитию стоял в одном ряду с такими городами, как Львов и Киев.
В 1672 году был захвачен турками, но в 1699 вновь отвоёван и возвращён Польше.
В 1793 году, после третьего раздела Польши, вместе со всей правобережной Украиной отошёл к Российской империи. В 1794 – 1797 годах центр Подольского наместничества, в 1797 – 1917 годах – центр Подольской губернии. В 1918 – 1921 годах – основной центр формирования войск, место дислокации военного руководства и последний оплот защитников Украинской Народной Республики. В годы советской власти – крупный промышленный город. В городе есть Национальный университет, основанный в 1918 году по распоряжению гетмана Павла Скоропадского. Но главная достопримечательность города – это Старый замок, который объявлен государственным историко-архитектурным заповедником. Национальной комиссией Украины по делам ЮНЕСКО в мае 1943 года было рекомендовано включить его кандидатом в реестр мирового культурного наследия.
Население составляет 102 250 человек по переписи 2009 года.

29 Воевода Лянцкоронский – Лянцкоронские – западнорусские шляхтичи герба Задора. Роду принадлежало множество владений, в том числе замков, крепостей и дворцов на Галичине. Станислав Лянцкоронский родился в 1597 году. Умер в 1657 году. Принимал участие в войне с Хмельницким, участвовал в нескольких крупных сражениях. С 1652 года – воевода Русского воеводства Речи Посполитой (административным центром этого воеводства был город Львов). В 1655 году войско, им возглаляемое, было разбито шведами под Войничем.

 

Герб Задора рода Лянцкоронских

30 Станислав – сегодня Ивано-Франковск (украинск. Івано-Франківськ, польск. Iwano-Frankowsk).
Административный центр Ивано-Франковской области, экономический и культурный центр на юго-западе Украины. До 1962 года назывался Станиславов (украинск. Станисла;вів или Станісла;в; польск. Stanis;aw;w; немецк. Stanislau; на идиш ;;;;;;;;;;;, Станислав; армянск. ;;;;;-;;;;;;;;;/;;;;;;;;;).
Город был основан краковским каштеляном, впоследствии польным коронным гетманом Анджеем Потоцким и назван Станиславов в честь отца, великого гетмана коронного Станислава «Реверы» Потоцкого.
Город был основан как крепость для защиты от набегов крымских татар и опорный пункт польских магнатов Потоцких в Галичине. Получил магдебургское право. В 1676 – 1677 годах выдержал осаду турецких войск.
В 1706 году разграблен русскими войсками в отместку за поддержку Потоцкими Станислава Лещинского.
Станиславов начинался с Рыночной площади и ратуши, которые сохранились и по сей день. За оригинальность архитектуры город иногда называют малым Львовом.
В XVIII – XIX веках город был значительным торгово-ремесленным центром Польши.
В развитие его ремёсел и культуры помимо поляков внесли свой вклад и украинцы, и евреи, и армяне, национальные общины которых всегда были довольно многочисленными.
По первому разделу Польши 1772 года город отошёл к империи Габсбургов (с 1804 года Австрийская империя, с 1867 года Австро-Венгрия).
В 1890 году в Станиславове проживало вместе с гарнизоном около 22 391 человек, в том числе евреев 12 149.
Во время первой мировой войны за город велись жестокие бои. Часть исторической застройки была разрушена и восстановлена уже в новейших архитектурных формах.
После распада Австро-Венгрии в 1918 году была создана Западно-Украинская Народная Республика. Станиславов на протяжении января-мая 1919 года был её столицей.
В мае город был занят польскими войсками.
С тех пор до начала Второй мировой войны Станиславов – столица Станиславовского воеводства Польши. По данным переписи 1931 года в городе было 198 359 жителей, из них поляков 120 214 (60,6%), украинцев 49 032 (24,7%), евреев 26 996 (13,6%).
В сентябре 1939 года в соответствии с Секретным дополнительным протоколом к пакту Молотова-Риббентропа город был занят советскими войсками, переименован в Станислав и включён в состав УССР.
С июня 1941 по июнь 1944 года был оккупирован немецкими войсками. При организации отступления советская власть не смогла эвакуировать политических узников станиславской тюрмы, их расстреляли за городом в Демьяновом Лазу.
Согласно данным начальника тюремного управления НКВД УССР было расстреляно 1000 заключенных. На месте расстрела возведён мемориальный комплекс.
Вскоре после захвата города гестапо провело в нём массовые аресты польской интеллигенции. 20 августа 1941 года в Чёрном лесу под городом было казнено 800 поляков. 26 июля 1942 года там же были казнены за укрывательство евреев францисканские монахи, генерал францисканского ордена отец Ян Перегрин Хачела, брат Стефан Косиорек и отец Ремигиуш Войцик.
В 1941 году в городе было больше 40 000 евреев. Все они были убиты в период оккупации, в городе или в концлагере.
В 1941 году было создано еврейское гетто, заключённые которого в 1943 году были расстреляны или отправлены в лагерь уничтожения Белжец.
23 февраля 1943 года город был объявлен очищенным от евреев. В 1944 году город был освобождён Советской армией. После освобождения в нём оставалось 100 евреев.
В 1962 году город отметил своё 300-летие. Он был переименован и с тех пор носит имя украинского писателя и общественного деятеля Ивана Франко.
Население города составляет 240 678 жителей по данным на 1 мая 2010 года.

31 Немецкие ландскнехты – ландскнехт (немецк. Landsknecht), буквальный перевод «слуга страны», позднее в значении «пеший воин», «пехотинец».
В описываемый период – немецкий наёмный пехотинец. Термин впервые был введён в употребление Питером ван Хагенбахом, летописцем Карла Смелого Бургундского. В ландскнехты нанимались в основном представители низших сословий и бедноты в противовес рыцарям-дворянам. Хотя последние нередко занимали посты высших офицеров в подразделениях ландскнехтов.
Есть мнение, что формирования ландскнехтов появились как своеобразный «германский ответ» на формирование швейцарской гвардии. Хотя и те, и другие, сражаясь друг с другом, пленных не брали.
Как и любые наёмники, ландскнехты промышляли грабежами и разбоями. В связи с этим в период Тридцатилетней войны стали нарицательными такие слова, как «банда» – отряд ландскнехтов, и «мародёр» – по созвучию с фамилиями двух известных ландскнехтских военачальников.
Считалось, что ландскнехт зарабатывал в месяц больше, чем фермер за год. Войска наёмников-ландскнехтов и рейтар получили распространение в Европе с конца XV века. До начала XVIII века они были переходным звеном от рыцарской конницы Средневековья к регулярным армейским подразделениям Нового времени, комплектовавшимися рекрутами.

32 Крылатые польские гусары – польский король Стефан Баторий произвёл реорганизацию гусарской конницы по типу конницы кирасирского образца, где могли служить лишь обеспеченные шляхтичи, которые приводили с собой по 4 легкоконника-пахолика:
«А те солдаты, которые будут служить в гусарах, должны иметь хороших коней. Выходя на войну, должен он садиться на коня с копьём, в латах, в налокотниках, в шлеме, с коротким ружьём, с кончаром, с саблей или с палашом».
При этом основной принцип ведения боя сводился к использованию излюбленного тактического приёма кавалерии – конной лавы с активным использованием копий, пик, сабель, кистеней и другого холодного оружия. Доспехи же крылатых гусар окончательно оформились к началу XVII века. Как и всё вооружение того времени, они включают как западные, так и восточные элементы. Состоят они из шлема, нагрудника, наспинника, нашейника, наплечников и наручей.

 

Кираса защищала грудь и верхнюю часть живота. Нижний край её опускался немного ниже пояса, не затрудняя движений. Задняя часть кирасы была аналогична передней. Помимо кирасы часто употреблялись карацены – специальные панцыри из металлических пластин.


    

Посередине наспинника закреплялись две обоймы, в которые вставлялось крыло – характерное украшение, которому гусары и обязаны своим названием крылатых. Крыло представляло собой стержень, округло загнутый сверху и обшитый кожей. В него вставлялись перья. Крепились эти крылья к обеим обоймам заклепками. Нашейник надевался поверх нагрудника и наспинника, собранных вместе. Руки защищались наплечниками и наручами восточно-арабского типа. И венчал всё это шлем с назатыльником, наушниками и козырьком, от которого вниз опускалась длинная стальная стрелка для защиты носовой части лица. Панцырные гусары надевали своебразные крылья, сделанные из орлиных или гусиных перьев. Крылья на спине крепились жёстко. Помимо психологического эффекта – свист при скачке, который пугал лошадей противника и устрашал врага, – они защищали всадника от петли аркана в том случае, если строй рассыпался и конники сражались индивидуально.

33 Иван Богун – родился около 1618 года, но точная дата и место рождения неизвестны. Погиб 27 февраля 1664 года. Козацкий полковник. С героем романа Генрика Сенкевича «Огнём и мечом» не имеет ничего общего, кроме фамилии.
В письменных источниках и воспоминаниях о козачестве и козацком войске постоянно встречаются упоминания об Иване Богуне, которому как никому другому в течение 15 лет удавалось удерживать полковничий пернач и одержать немало побед. О ранних годах его жизни точно ничего не известно. Историки склонны считать, что молодые годы Иван провёл в Диком Поле. Первые же наиболее достоверные данные о ратных делах Богуна связаны с его участием в обороне Азова, когда запорожские козаки и донские казаки в течение 1637 – 1642 годов защищали город от турецких войск султана Ибрагима. Богун руководил одним из козацких отрядов, который прикрывал Боровскую переправу через Северский Донец.
Богун, как свидетельствуют писатель Старицкий и историк Голобуцкий, принимал активное участие в тайных совещаниях, которые проводил Богдан Хмельницкий накануне восстания. В конце 1647 года, пишет Голобуцкий, «состоялся так называемый совет в дубраве (собрание на пасеках) вблизи Чигирина, где Богдан Хмельницкий и его четыре ближайших соратника – Максим Кривонос, Мартын Пушкарь, Иван Богун и Матвей Борохович, – обещали вернуть козацкие права всем тем, кто был лишён их».
С началом восстания Богдана Хмельницкого Богун стал одним из его руководителей. В конце 1649 года он был назначен винницким (кальницким) полковником, поэтому последующие несколько лет его судьба была тесно связана с защитой Винниччины и Брацлавщины от войск Речи Посполитой. Именно в боях под Винницей Иван Богун впервые масштабно проявил свои способности военачальника. Во время обороны Винницы в марте 1651 года и мещане, и шляхта, и всё население города поддержали своего полковника. В том же 1651 году, в начале июня, войска Речи Посполитой и Войска Запорожского сошлись под Берестечко на берегу реки Стырь, на границе Волыни и Галичины. В самый критический момент битвы крымский хан Ислам Гирей оставил поле боя. Богдан Хмельницкий пытался вернуть татар, но был задержан ханом. Во главе козацкого войска сначала стал Джеджалий, но не смог сплотить козацкие силы для отпора наседающим полякам. 30 июня 1651 года в окружённом козацком лагере наказным гетманом избрали миргородского полковника Матвея Гладкого. Богун в сложнейших условиях взял на себя организацию отступления, наладил переправу через топи и вывел большую часть войска из окружения. В 1653 году Богун вместе с Тимофеем Хмельницким водил козацкие полки в поход на Молдавию. После гибели Тимофея в Сучаве (5.11.1653) Иван Богун, как писали хроникёры, «вынужденный был уступить перед поляками, но вышел оттуда достойно – с развёрнутыми флагами, барабанным боем и почётной гвардией вывозил он тело Тимоша». В конце 1653 года и в течение 1654 года винницкий полковник практически непрерывно вёл боевые действия против коронной польской армии и татарских отрядов на Брацлавщине и на Уманщине. Иван Богун всегда резко реагировал на шаги украинских гетманов, ущемляющие права козацкой вольности. Он выступил против заключения Богданом Хмельницким Белоцерковского договора (28.10.1651), осуждая политику уступок и уменьшение козацкого реестра. В 1654 году полковник Богун был против союза с Москвой. Богун не стал приносить присягу московскому царю, а впоследствии возглавил антимосковскую старшинскую оппозицию. После смерти Хмельницкого Иван Богун сначала поддержал курс Юрия Хмельницкого и Ивана Выговского на независимость от Москвы. Точно также полковник не принял политики новых гетманов на сближение с Польшей и Турцией.

 

Іван Богун.
Литография Я. Мадеевского 1884 года

В декабре в 1656 года Богун в качестве одного из руководителей козацкого отряда под командой наказного гетмана Антона Ждановича отправился в поход против Речи Посполитой на помощь валашским и шведским войскам. Союзники заняли Краков, Брест и Варшаву. Но летом 1657 года были вынуждены отступить на Украину. Когда козаки узнали, что поход не был санкционирован московским царём Алексеем Михайловичем, то заявили старшине: «... как де вам было от Ляхов тесно, в те поры вы приклонились к государю; а как де за государевою обороною увидели себе простор и многое владенье и обогатились, так де хотите самовласными панами быть...».
В 1658 году после подписания Выговским Гадячского договора с Польшей, Богун отказывается подписывать этот договор и поднимает восстание против Выговского на Правобережной Украине. В результате совместных действий с войсками Ивана Беспалого и Ивана Сирко был взят Чигирин, а Выговский был вынужден бежать в Польшу.
В 1660 году Богун выступил против Слободищенского трактата, подписанного Ю. Хмельницким. Опытный политик и полководец, он стремился к мирному разрешению различных коллизий, но никогда не шёл на компромисс. В январе 1660 года Богун принимает участие в операциях русско-козацких войск против поляков и Выговского, останавливает польский поход на Брацлавщину.
В 1661 году Богун значится полковником семи хоругвей княжества Литовского. Весной  1662 года он возвращается в Украину и участвует в военных действиях на Левобережье. Но вскоре винницкий полковник был арестован поляками. Во время получения гетманской булавы П. Тетеря просит польского короля отпустить прославленного полковника. Ян Казимир в 1663 году освобождает Ивана Богуна в обмен на его участие в походе на Левобережную Украину. Король намеревался пройти огнём и мечом всё Левобережье от Киева до Глухова и Новгород-Северского.
С первых дней похода Богун пытается сорвать планы поляков. Левобережные города охотно сдаются Богуну. Не имея достаточно сил, поляки не оставляли в городах свои гарнизоны. И когда коронные войска в январе в 1664 году осадили Глухов, последний город перед московской границей, то вся покорённая территория восстала. Во время осады Иван Богун действовал бесстрашно. Как члену военного совета, ему были известны все замыслы поляков. Позже поляк Ерлич писал, что Богун сообщил защитникам Глухова время штурма, показал самые удобные места для вылазок, передавал порох. За время осады Иван Брюховецкий успел собрать войско и вместе с русским воеводой Ромодановским приблизился к позициям поляков. У Богуна возник новый замысел, он договаривается с Ромодановским, что во время битвы с польским войском ударит со своими козаками в тыл полякам. И опять – предательство старшины козацкой. Под Глуховом Ян Казимир узнал, что Богун имел тайные связи с Брюховецким и Ромодановским. Король в своём письме к жене говорит, что ему об измене Богуна сообщили козацкие старшие. 27 февраля 1664 года «полевой военный суд, что состоялся в Новгород-Cеверском, вынес постановление о смертном наказании. Иван Богун вместе с несколькими его сторонниками были расстреляны», – напишет об этом событии украинский историк Николай Костомаров.
О подлинной причине и обстоятельствах смерти Ивана Богуна знала лишь верхушка польского руководства. Поэтому до сих пор точно неизвестно, как погиб козацкий полковник. В хрониках Ерлича и в других польских источниках, опубликованных в конце ХIX века, есть только намёки на обстоятельства смерти Ивана Богуна. Но, зная характер козацкого полковника, мы можем допустить, что при аресте во время заседания совета он мог оказать серьёзное сопротивление, и его убили сами члены совета.

34 Польский ротмистр – военный чин в кавалерии Речи Посполитой. Соответствовал чину капитана – ротмистр командовал ротой.

35 Хоругвь (польск. chor;giew). Организационно-тактическая единица в шляхетском войске, состоявшая из 25-80 копий. В XVI –XVIII веках хоругвью называлось подразделение польско-литовской армии, соответствовавшее роте. Типы хоругвей: Земская хоругвь (польск. Chor;giew ziemska), состоявшая из рыцарей определённой территории. Родовая хоругвь (польск. Chor;giew rodowa), формировалась из членов определённого рода. Надворная хоругвь (польск. Chor;giew nadworna), подразделение, принадлежавшее королю. В кавалерии XV – XVIII вв. существовало следующее деление: гусарская хоругвь (польск. Chor;giew husarska); лёгкая хоругвь (польск. Chor;giew lekka); панцерная хоругвь (польск Chor;giew pancerna); татарская хоругвь (польск. Chor;giew tatarska); волошская хоругвь (польск. Chor;giew wo;oska); козацкая хоругвь (польск. Chor;giew kozacka).

 

Хоругвь польских гусар
36 Мародёры – понятия «мародёрство» и «мародёры» появились во время Тридцатилетней войны (1618 – 1648). Их происхождение связывается с именами двух известных командиров этого периода, носивших фамилию Мероде. Это немец, генерал, граф Иоганн Мероде, и швед, полковник Вернер фон Мероде. Их воинство, состоявшее из наёмников, захватив какое-нибудь селение, превращалось в грабителей, не брезговавших ничем. Даже с трупов сдирали всё до последней нитки. Мародёрством промышляли и гражданские лица, превратив его в профессию и источник существования. Мародёров вешали без суда. Если ловили. Вешали без суда во всех воинских формированиях всех стран мира.

37 Жмеринка (украинск. Жмеринка). Город в Винницкой области Украины. Крупнейший железнодорожный узел. Известен с XVII века. В статусе города с 1903 года. Население: 37,1 тыс. жителей.
В середине XVII века на месте современной Жмеринки было два хутора. В одном проживали поляки и евреи, в другом – русины-украинцы и евреи. Постоянная межхуторская вражда однажды переросла в резню. Выжившие пожали друг другу руки и поклялись впредь не враждовать. Большему хутору дали название Большая Жмеринка, меньшему – Малая Жмеринка. Польское «;ciska; r;c;» можно перевести как «жать руку». Есть ещё одна версия: во времена правления турецкого султана Магомета IV (1648 – 1678) в лесах встретились польские и запорожские войска, освобождавшие эти земли от турок, пожали друг другу руки и основали два хутора.
Магомет IV, кстати, это как раз тот султан, которому запорожцы писали знаменитое ответное письмо. Следует отметить, что Магомет IV в своём письме не угрожал козакам и их атаману Ивану Сирко, а всего лишь предлагал мир: «Я, Султан, сын Мухаммеда, брат Солнца и Луны, внук и наместник Бога, владелец царств Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Великого и Малого Египта, царь над царями, властитель над властелинами, необыкновенный рыцарь, никем непобедимый воин, неотступный хранитель гроба Господня, попечитель самого Бога, надежда и утешение мусульман, смущение и великий защитник христиан – повелеваю вам, запорожским козакам, сдаться мне добровольно безо всякого сопротивления и меня вашими нападками не заставлять беспокоиться. Султан турецкий Магомет IV».
В ответ запорожцы потешились вволю: «Запорожські козаки турецькому султану! Ти, султан, чорт турецький і проклятого чорта брат і товариш, самого Люцепера секретар. Який ти в чорта лицар, коли голою сракою їжака не вб'єш. Чорт висирає, а твоє військо пожирає. Не будеш ти, сукин ти сину, синів христіянських під собою мати, твого війська ми не боїмося. Землею і водою будем битися з тобою, распроїб твою мать. Вавилонський ти кухар, Македонський колесник, Єрусалимський броварник, Олександрійський козолуп, Великого і Малого Єгипта свинар, Вірменська свиня, Татарський сагайдак, Каменецький кат, усього світу блазень, самого гаспида внук і нашого *** крюк. Свиняча ти морда, кобиляча срака, різницька собака, нехрещений лоб, мать твою вйоб. Отак тобі запорожці висказали, плюгавче. Не будеш ти і свиней христіянських пасти. Тепер кінчаємо, бо числа не знаємо і календаря не маємо, місяць на небі, рік у книзі, а день у нас, який і у вас, за це поцілуй в сраку нас! Підписали: Кошевий отаман Іван Сірко зо всім кошем Запоріжським».
В переводе на русский это звучит приблизительно так: «Запорожские козаки турецкому султану! Ты, султан, чёрт турецкий и проклятого чёрта брат и товарищ, самого Люцифера секретарь. Какой ты к чёрту рыцарь, если голой жопой ежа не убьешь. Чёрт высирает, а твоё войско пожирает. Не будешь ты, сукин ты сын, сыновей христианских под собой иметь, твоего войска мы не боимся. Землёй и водой будем биться с тобой, распроёб твою мать. Вавилонский ты повар, Македонский кучер, Иерусалимский пивовар, Александрийский кастрированный козёл, Великого и Малого Египта свинопас, Армянская свинья, Татарский сагайдак, Каменецкий палач, всего мира шут, самого аспида внук и нашего *** крюк. Свинячья ты морда, кобылячья жопа, собака резаная, некрещёный лоб, мать твою въёб. Вот так тебе запорожцы высказали, плюгавый. Не будешь ты и свиней христианских пасти. А теперь кончаем, потому как числа не знаем и календаря не имеем, луна на небе, год в книге, а день такой у нас, как и у вас, за это поцелуйте в сраку нас! Подписали: Кошевой атаман Иван Сирко со всем войском Запорожским».

38 Винница (украинск. Вінниця). Город областного значения, административный центр Винницкой области Украины. Население 370,1 тысяч человек по данным 2010 года.
Город расположен на берегах Южного Буга. Через город протекают также небольшие реки Тяжиловка, Винничка и Вишенка.
Название города произошло от старославянского слова «въно» – дар. Существуют ещё несколько версий, объясняющих название города: «винница» – винокурня, где варились пива винные, и Винничка – речка.
В IX веке здесь селились племена уличей и тиверцев, которые входили в состав Киевской Руси. Со временем этот край отошёл к Галицко-Волынскому княжеству. Больше ста лет здесь господствовала Золотая Орда. В 1362 году после победы армии литовского князя Ольгерда над татарами Подолье подпало под власть Великого княжества Литовского. Племянники князя Ольгерда Фёдор и Константин Кориатовичи начали строить на этих землях города-крепости. Среди них была и Винница. Об этом впервые упоминается в документах 1362 года.
Первый замок был сооружён на высоком левом берегу. В 1558 году была построена новая крепость на острове Кемпа. Винница официально стала городом в XV веке. Со второй половины XV века пользовалась магдебургским правом. В 1569 году город вошёл в состав Польши. С 1598 года – центр Брацлавского воеводства.
7 июля 1648 года повстанцы во главе с полковником Максимом Кривоносом освободили Винницу от поляков. По условиям Зборовского замирения 1649 года Винница включалась в число городов, где гетман Богдан Хмельницкий мог держать свой гарнизон.
В начале 1651 года поляки нарушили перемирие и вторглись в Подолье. 11 марта 1651 года передовые отряды польско-шляхетских войск подошли к Виннице. В городе находился 3-х тысячный гарнизон под командованием Ивана Богуна, польская армия под командованием польного гетмана коронного Мартина Калиновского насчитывала более 20-ти тысяч.
Оборона Винницы длилась с 11 по 20 марта 1651 года.
Но позднее, по Андрусовскому перемирию 1667 года Винница, как и вся территория Правобережной Украины, осталась под властью польской короны. Однако ослабленная Польша не смогла противостоять Турции, и по Бучакскому договору 1672 года отдала туркам значительную часть Подольского, Брацлавского и Киевского воеводств.
В 1686 году Польша вернула себе эти земли. Всё XVIII столетие Правобережную Украину потрясали козацко-селянские восстания. В 1702 – 1704 годах повстанцы под началом фастовского полковника Семёна Палия полностью очистили от шляхты Подолье и Брацлавщину.
По второму разделу Польши 1793 года Подолье и Брацлавщина отошли к России и образовали Подольскую губернию. В западную часть губернии вошло Подольское воеводство, в восточную – Брацлавское. Винница стала губернским городом, но позже была переведена в штат уездного города. Административным центром губернии стал Каменец. В 1860 году в Виннице проживало 10 тысяч жителей, имелось 5 школ, больница, театр, 190 магазинов.

39 Шостак – монета в денежной системе Речи Посполитой. 1 шостак в разное время равнялся 6, 12 и более грошам.

 

Шостак эпохи Яна Казимира. 1660 год.
Дело в том, что с начала XVI века в денежном обращении Польши появляются большие красивые монеты – талеры – немецкой или австрийской чеканки. К концу XVI века начинается большое поступление серебряных полновесных талеров и низкопробных левков из Голландии. В 1564 году при короле Сигизмунде Августе был отчеканен первый польский талер. Но реально в денежное обращение Польши и Литвы в тот год были пущены испанские талеры и полуталеры с чеканкой вензеля Сигизмунда Августа и датой 1564.

 

Талер эпохи Яна Казимира, 1651 год.
Аверс - портрет короля ("IO CASIMIR DG REX POL MD L R"). Реверс - пятипольный герб (орел-трекрунур-лев-погоня-снопек),
год "16-51" по сторонам, внизу "Венява" ("P M SA SE CZ NE N SV GO VA HE REX"). Краков

История появления талеров в Польше интересна. Мать Сигизмунда Августа неаполитанская принцесса, покидая Польшу в 1556 году, вывезла часть казны своего покойного мужа Сигизмунда Старого. И из этих денег дала в долг испанскому королю Филиппу II 430 000 дукатов. Сама она, не дождавшись возврата долга, умерла в 1558 году. Но большие расходы на военные нужды заставили её сына Сигизмунда Августа вспомнить об этом долге и получить обратно деньги уже в виде талеров и полуталеров испанской чеканки. Эти монеты имели принудительный официальный курс хождения в 48 и 24 литовских гроша, хотя по содержанию серебра соответствовали 27 и 13, 5 грошам. Через год эти монеты были выкуплены у населения. Тогда чеканились монеты в 1 обол, 1 денарий, 2 денария, полугрош, грош, трояк (3 гроша), чворак (4 гроша), шостак (6 грошей), полталера, талер, дукат. Один злотый (счётный) = 30 грошам или 1 польскому талеру. Стефан Баторий в 1580 году реформировал денежную систему объединённого государства Речи Посполитой и создал единую польско-литовскую монетную систему.
Денежная система Речи Посполитой с 1580 года выглядит так: злотый (счётный) = 30 грошам. Талер = 6 шостаков = 12 трояков = 36 грошей = 72 полугроша = 360 денариев =720 оболов. С 1604 года талер = 4 орта = 40 грошей = 400 денариев. С 1616 года талер = 4 орта = 45 грошей = 450 денариев. С 1623 года талер = 4 орта = 12 шостаков = 24 трояка = 48 полтораков = 72 гроша = 288 шелягов = 720 денариев. С 1626 года талер = 5 ортов = 15 шостаков = 30 трояков = 60 полтораков = 90 грошей = 360 шелягов = 900 денариев. С 1659 года талер = 5 ортов = 15 шостаков = 30 трояков = 60 полтораков = 90 грошей = 270 медных шелягов (боратинок). С 1663 года талер = 3 злотых (тымфа) = 5 ортов (18 грошевиков) = 15 шостаков = 30 трояков = 60 полтораков = 90 грошей = 270 медных шелягов (боратинок). С 1677 года талер = 5 ортов (18 грошевиков) = 6 тымфов = 15 шостаков = 30 трояков = 60 полтораков = 90 грошей = 270 медных шелягов (боратинок). При этом в описываемое нами время 1 польский злотый составлял около 30 грошей, 1 полторак коронный = 1,5 гроша, 1 трояк коронный = 3 гроша, 1 шостак коронный = 6 грошей, 1 орта коронная = 16 грошей. За 3 злотых можно было купить пару сапог и две шапки. Поговаривали, что на козацких базарах серебряную тарелку за 1 талер продавали.

               

Орт эпохи Яна Казимира, 1664 год.      Дукат эпохи Яна Казимира, 1658 год.


               

Трояк эпохи Яна Казимира, 1652 год.                Шеляг медный, 1666 год.

40 Кобеняки – кобеняк – мужская верхняя одежда в виде плаща с капюшоном.

41 Шапка из чёрных выпарков – шапка-ушанка из меха молодого дикого животного, преимущественно оленя. Но скорняки-умельцы шили такие шапки даже из собачьего меха.
Глава VI

1 Бандура – украинский народный струнный щипковый музыкальный инструмент.
Имеет овальный корпус и короткий гриф.
Струны (на старых инструментах – 12-25, на современных – 53-64 cм.) частью натягиваются над грифом, так называемые бунты, более длинные, низко звучащие; частью прикрепляются к деке, так называемые приструнки, более короткие, звучащие высоко.
Бандура отличается полнотой звучания и ярким характерным тембром.
Строй бандуры смешанный, в нижнем регистре квартово-секундовый, в верхнем преимущественно диатонический, в современных инструментах – хроматический.
Играют на бандуре, защипывая струны пальцами с надетыми специальными напёрстками, или без них.

2 Каламайковый пояс – широкий длинный пояс из дорогой материи. Обворачивался вокруг талии до шести-восьми раз. Обычно синего или красного цвета. Каламайка – праздничный танец карпатских славян. Возможно, название пояса отсюда. Но я могу и ошибаться.

3 Парубки – молодые неженатые мужчины, ребята (украинск. парубки, молодики, хлопці).

4 Пелюстка – закуска из белокочанной капусты. Для приготовления пелюстки кочан капусты нарезают крупными конусами, как, например, арбуз. Крупно режут свеклу, так же крупно – чеснок. Петрушку режут мелко, хрен натирают на тёрке. Потом кипятят воду, дают остыть и добавляют соль и сахар по вкусу, но равными долями. Всё нарезанное плотно укладывают слоями в большую макитру, заливают солёно-сладким рассолом, сверху кладут гнёт и плотно закрывают крышкой. Выдерживают двое суток при комнатной температуре, потом ставят в холодное место. Через 4-5 суток капуста приобретает пряный вкус и аппетитный розовый цвет. Можно закусывать! Пелюстка балансирует обмен веществ, нормализует кровяное давление, содержит множество витаминов и минералов.

Глава VII

1 Проскуров – сегодня город Хмельницкий (украинск. Хмельницький). Город в Украине, административный центр Хмельницкой области. Расположен на реке Южный Буг. Название Проскуров носил до 1954 года.
Город имеет почти 600-летнюю историю и ведёт своё начало от небольшого поселения Плоскиров или Плоскиривцы. Дата основания неизвестна, но что касается первого упоминания, то достоверно можно сказать о существовании Плоскирова уже в первой половине XV века. В то время территория Подолья становится причиной спора между литовскими князьями и польским королевством. Большая часть Подолья, включая Побужъе, отошла под власть польской короны. Польский король Владислав II Ягайло в 1431 году раздал верной ему шляхте привилегии на владение подольской землей. Среди населённых пунктов, которые упоминаются в документах королевской канцелярии, есть поселение Плоскыривцы, а также запись: «10 февраля 1431 года в городе Сопот король Владислав II Ягайло дал Яну Чанстуловскому за 100 гривен право на владение сёлами Голысин (сейчас село Олешин) и Плоскиривцы на реке Южный Буг в Летичевском повете Подольской земли».
В 1648 – 1654 годах Плоскиров и его окрестности неоднократно были местом сражений козаков и польских войск. Местность часто переходила из рук в руки.
В 1672 году Плоскиров, как и всё Подолье, перешёл под власть Османской империи. В 1699 году турки ушли из Подолья. Плоскиров опять перешёл к Польше и был возвращён роду Замойских. Плоскировское население почти всё было вырезано или угнано турками. Замойские начинали переселять людей из польской Мазовии и мазурского поозерья. Так в Плоскирове и ближайших сёлах появились мазуры, переселенцы, которые и образовали основу католического населения этих земель.
5 июля 1795 года императорским указом была образована Подольская губерния, входившая в состав Российской империи. Один из её поветов стал называться Проскуровским с центром в городе Проскуров. Именно в этом императорском указе впервые появляется название Проскуров. Специального указа о переименовании Плоскирова в Проскуров не найдено.
В 1806 году в Проскурове насчитывалось 487 домов, из которых только один каменный, лавок – 68 деревянных и 7 каменных, мельниц – 2, 1 греко-русская церковь, католическая часовня и две синагоги. Торговля проходила еженедельно, по пятницам и воскресеньям, количество ярмарок доходило до 14 в год. Население города составляло 2022 жителя.
В 1870 году была построена железная дорога Жмеринка – Проскуров – Волочинск. На восточной окраине города возвели железнодорожную станцию и вокзал.

2 Староконстантинов (украинск. Старокостянтинів). Город областного значения в Хмельницкой области, административный центр Староконстантиновского района.
Население 34,7 тыс. жителей по данным на 2007 год. Город расположен на реке Случь в бассейне реки Припять, в 48 километрах от города Хмельницкий.
Основан в 1525 году как село Колищенцы (Колищенец), впервые упомянутое в указе польского короля кременецкому старосте от 5 марта 1505 года. Король приказывает, чтобы староста «допустил во владения сёлами Грибенинка, Сахновцы и Колищенцы Ивана Лабунского». 5 января 1561 года потомки Лабунского продали Колищенцы князю Константину Острожскому. Через три месяца Острожский получил от польского короля магдебургское право для города и право на проведение ярмарок. Первоначально город назывался Константинов, но после основания города Новоконстантинова (сейчас село Летичевского района Хмельницкой области) в 1632 году был переименован в Староконстантинов.
В 1671 году были построены Староконстантиновский замок и укрепления. Вокруг города был насыпан земляной крепостной вал, укреплённый брёвнами, были построены каменные башни. Выходом из города служили трое ворот: Старицкие на реке Икопоть в сторону Острополя, Меджибожские на реке Случь в сторону Меджибожа, Львовские – в западном направлении. Перед валом был вырыт ров, который соединял русло Случи с Икопотью. На месте слияния рек был построен каменный замок. В западной части замка вместо стены были хозяйственные постройки и церковь, а также башня. В центре замка – деревянная сторожевая башня, с высоты которой просматривалось расстояние до 30 километров. Начиная с 1575 года крымским татарам ни разу не удалось взять замок приступом. В 1636 году в замке было семь больших пушек, двадцать четыре пищали, 320 ружей, две бочки пуль, каменный бастион для хранения пороха.
В 1593 году под городом были разбиты войска повстанцев под предводительством Криштофа Косинского. В 1595 и 1596 годах через город проходили войска под предводительством Северина Наливайко. В 1648 году под Староконстантиновым около села Пилявцы состоялась битва козацкой армии Богдана Хмельницкого с польской армией под предводительством Яремы Вишневецкого и Доминика Заславского. Когда польская армия спасалась бегством через Меджибожские ворота, мост не выдержал и рухнул, погибли сотни воинов.
В 1620 году город перешёл во владения князей Заславских, а в 1682 году – к князьям Любомирским. В 1793 году Староконстантинов вошёл в состав Российской империи. В 1827 году в Староконстантинове восстали евреи, выступая против закона, обязывающего их к 25-летней службе в императорской армии.
По переписи 1897 года в городе было 16 527 жителей, из них 56% евреев, 37% православных, 7% католиков, 4% мусульман. В городе действовало 7 синагог и еврейских молитвенных домов, 6 православных церквей, католический доминиканский монастырь.

3 Ян Казимир – Ян II Казимир Ваза. Родился 22 марта 1609 года в Кракове. Умер 16 декабря 1672 года в Невере во Франции. Последний король Речи Посполитой из династии Ваза, правил в 1648 – 1668 годах, князь опольский (Верхняя Силезия), также в 1648 – 1660 годах именовал себя королём Швеции. Родителями короля были Сигизмунд III (1566 – 1632) и Констанция Австрийская (1588 – 1631). Его предшественником на троне был старший сводный брат Владислав IV. Полный титул: «Ян Казимир, милостию Божьей король Польши, Великий князь Литовский, Русский, Прусский, Мазовецкий, Самогитский, Ливонский, Смоленский, Северский, Черниговский, а также наследный король Шведов, Готов, Вендов». Вендами называли тоже шведов.
Его отец Сигизмунд, внук Густава Вазы, короля Швеции, унаследовал от своего отца шведский трон, но в 1599 году был свергнут своим дядей Карлом IX. Это привело к продолжительным конфликтам, в которых польские короли из династии Ваза предъявляли претензии на шведский престол. В итоге череда польско-шведских войн 1600 – 1629 годов завершилась территориальными уступками Речи Посполитой в пользу Швеции. Польша и Швеция также участвовали в Тридцатилетней войне, правда, по разные стороны.
Ян Казимир большую часть своей жизни провёл в тени своего брата Владислава IV. До вступления на трон путешествовал и принимал участие в Тридцатилетней войне.
В 1648 году Ян Казимир был избран королём Речи Посполитой.
На годы его правления пришлось три войны, потрясшие Речь Посполитую. В 1648 – 1649 и 1651—1654 годах в юго-восточной части Речи Посполитой шла постоянная война с козачеством, которую многие поляки и литвины называли гражданской. В 1654 – 1667 шла война с Московией. Польско-московская война в 1656 – 1660 годах прерывалась из-за начала польско-шведской войны 1655 – 1660 годов, названной «Шведский потоп». Почти вся Речь Посполитая была захвачена шведами, семиградцами-валахами и козаками.
В стране начался процесс дезинтеграции.
Магнаты, создавая союзы с соседними государствами, преследовали собственные цели. Мятеж князя Ежи Любомирского поколебал основы и без того расшатанной польской монархии. Шляхта продолжала заниматься самоубийственной для государства защитой собственных «свобод».
С 1652 года она стала злоупотреблять пагубной практикой «либерум вето», которая позволяла любому депутату блокировать не нравящееся ему решение, требовать роспуска Вального сейма и выдвигать любые предложения, которые должны были рассматриваться уже следующим составом сейма. Пользуясь этим, соседние державы путём подкупа неоднократно срывали принятие неугодных им решений. В 1658 году был принят эдикт об изгнании из Польши ариан за сотрудничество со шведами.
Король Ян Казимир был морально сломлен и, отрёкшись от польского трона в 1668 году, удалился во Францию, где стал аббатом монастыря святого Мартина в городе Невер.

4 Папский нунций (итальянск. n;nzio) – посланец, посол. Nunzio apostolico – папский посол.
5 Младший брат Иван – брат Данилы Нечая, полковник могилёвский и чаушский. Известно, что он родился во Мстиславском местечке в семье православного шляхтича. Накануне Хмельниччины семья Нечаев перебралась на Киевщину и сблизилась с козацкой старшиной. Когда Данила Нечай был назначен брацлавским полковником и отправлен в Брацлав, вместе с ним поехали его братья Матвей и Иван. Но в 1650 году Иван получил от Хмельницкого назначение в Бахчисарай, откуда вернулся только после Переяславского договора с Москвой в 1654 году. В конце 1654 – начале 1655 года Иван принимает активное участие в походе Ивана Золотаренко на Литву, входит в ближайшее окружение наказного гетмана Белой Руси и выполняет его дипломатические поручения. После гибели Золотаренко Москва начала вытеснять козаков из Белоруси. В январе 1656 года Хмельницкий созвал в Чигирине Раду. Было принято решение добиваться присоединения белорусских земель к Гетманщине, поскольку это были древние земли Киевской Руси. Универсалом от 29 января 1656 года Иван Нечай был назначен «в Білую Русь до Могильова, Чаусов, Новобихова і Гомеля й инших міст, й містечек, й сіл, тамсе знайдучих». Получив должность полковника, Иван Нечай начал вытеснять московские войска из Белой Руси. Осенью 1656 года он взял в осаду Старый Быхов, под которым раньше получил смертельную рану Золотаренко. Нечай взял город и открыл для Гетманщины торговый путь в Прибалтику. Но победа Нечая привела к обострению отношений Хмельницкого с Москвой. В июне 1657 года царские войска начинают вытеснять козаков из Белой Руси. В результате боевых столкновений московские полки заняли Минск и Шклов. После смерти Хмельницкого гетман Иван Выговский временно пошёл на значительные уступки Москве. Пообещал он наказать и Ивана Нечая. Но брат Данилы не сдавался. В марте 1659 года после продолжительных боёв под Мстиславом козацкие войска потерпели поражение. Козаков Ивана Нечая обложили в Старом Быхове. За это время Выговский, сменивший политическую ориентацию и выступивший против Москвы, победил под Конотопом, но потерял гетманскую булаву. Новый гетман Юрий Хмельницкий приказал сдать Старый Быхов. Иван Нечай и некто Самуил Выговский были взяты в плен и отправлены сначала в Москву, а потом и в Тобольск. О его возвращении хлопотали перед царём и Юрий Хмельницкий, и Яким Сомко. Напрасно.
Есть косвенные сведения, что после Андрусовского перемирия 1667 года бывший полковник Белой Руси Иван Нечай был обменян на какого-то московского вельможу и прибыл в Чигирин к гетману Дорошенко. Но после 1669 года известий о нём в сохранившихся документах нет.

6 Державцы, державца – что-то вроде наместника-управляющего в Речи Посполитой. Для более эффективного управления магнатские и шляхетские владения были разделены на ряд поветов. Во главе каждого из них стоял великокняжеский наместник, называвшийся «державцем». Державца был главным управляющим, собирателем налогов с господских земель в своём повете. Он же был военным главой, ответственным за мобилизацию в случае войны, и местным судьёй в господских землях. Этим наместникам было дано право оставлять себе часть собираемых налогов и судебных пошлин как вознаграждение за труды.

7 Вишневеччина – занимала в XVII веке значительную часть нынешней Полтавской области. Это были огромные земельные владения князей Вишневецких, их резиденцией был замок в центре владений, в Лубнах. Другой укреплённый замок, куда доставлялась дань с вотчин, находился в Золотоноше. Начинаясь при реке Днепр у Чигрин-Дубровы и у Домонтова в устье Супоя, владения Вишневецкого простирались почти до Конотопа (нынешней Черниговской области). В состав Вишневеччины входили нынешние города Полтава, Король, Лубны, Золотоноша, Пирятин, Лохвица, Ромны и заштатный городок Глинск с местечками и сёлами. Всего на левом берегу Днепра 53 города и села, и на правом берегу 3 села. По «Инвентарю 1641 года» числилось в вотчине 39 837 господарей-хозяев. Кроме того, было множество хуторов и фольварков, а на реках 4 023 мельничных кола (поставы). За освобождение от панщины каждый хозяин платил князю ежегодно по 5 талеров, а с мельничного круга собирали по 2 червонных злотых. Последним из вотчинников был князь Иеремия Вишневецкий. Об отношении князя к подданным написано в письме Максима Кривоноса к воеводе Сандомирскому (1648). Кривонос пишет, что князь «мучил людей, отсекал головы и сажал на кол; везде, в каждом городе середь рынка виселица, и теперь окажется, что посажены были на кол невинные люди, и священникам нашим он глаза буравом просверливал». После изгнания Вишневецких Вишневеччина вошла в состав козацких полков и сотен.

8 Уманщина – регион Украины, который охватывает отдельные районы нынешних Черкасской, Кировоградской и Винницкой областей. Уманщина XVII века простиралась на западе по реке Буг от устья реки Удич до устья реки Синюха, на юге её ограничивала река Синюха, на востоке – река Горный Тикач, на северо-западе – по линии от верховьев реки Тикач до устья реки Удич. Издревле землями Уманщины владели православные. В документах 1545 года упоминаются такие землевладельцы, как Степан и Фёдор Барановичи, Митко Золотарь. В 1592 году козак Баранович продал большинство земель галицкому каштеляну Ежи Струсю. На эти же земли претендовали и князья Острожские, которые совершали неоднократные наезды на владения Струся. После Люблинской унии 1569 года Уманщину захватывают польские магнаты. После свадьбы дочери старосты лобачевского, галицкого, коломойского и снятинского Николая Струся Гелены и старосты брацлавского, винницкого, звенигородского и генерала подольской земли Валента Александра Калиновского, Уманщина перешла во владение рода Калиновских. 13 мая 1609 года решением сейма Валента Александр Калиновский получил «пустыню Гумань» в вечное владение. Валента Александр погиб в разгар Хотинской войны 1620 – 1621 годов, и вследствие ещё двух замужеств Гелены Уманщина переходила в собственность князей Вишневецких и Лещинских.
В 20-е годы XVII века сын Валенты Александра Мартин Калиновский владел около 100 селениями Уманщины. Кроме него Христиновкой, например, владел некто Калиян Свирский, Буками и Вороньим – князья Потоцкие, Цибулевом – Корецкие, Жашков принадлежал Острожским. Мартин и Адам Калиновские погибли в мае 1652 года в битве с козаками под Батогом.
Что касается самой Умани, то уже в 1616 году в официальных документах она упоминается как городок. В 1629 году в Умани уже была деревянная крепость. С 1648 по 1667 год город входит в состав козацко-гетманского государственного образования. В начале 1655 года козаки под предводительством Ивана Богуна отбили наступление главных сил польско-шляхетских войск. По Андрусовскому перемирию Умань снова вошла в состав Речи Посполитой. В 1674 году Умань была полностью разрушена турками и татарами. При этом были убиты многие жители города, город приходит в упадок. Гайдамаки захватывают город в 1737 и 1750 годах. В 1760 году городу предоставляется Магдебургское право. Во время Колиивщины в 1768 году под предводительством М. Зализняка и И. Гонты в Умани было уничтожено всё польское и еврейское население. В 1793 году Умань вошла в состав Российской Империи. В 1795 году в Умань на постоянное проживание перебирается граф Потоцкий. В 1796 году он закладывает известный садово-ландшафтный парк «Софиевка». В 1795 году Умань становится уездным городом Вознесенской губернии Российской Империи, а в 1797 году Умань входит в состав Киевской губернии. В начале ХІХ столетия Умань превращается в центр иудейского религиозного движения хасидов. Рабин Нахман, правнук основателя хасидизма, последние свои годы прожил в Умани и там захоронен. В 1834 году Умань была конфискована российским правительством у семейства Потоцких и в 1838 году перешла во владение ведомства военных поселений Киевской и Подольской губерний. В 1890 году вблизи Умани строят железную дорогу Киев – Одесса. 1 августа 1941 года город оккупировала гитлеровская Германия. 10 марта 1944 года город был освобождён от фашистских захватчиков. После войны Умань становится районным центром и сегодня славится уникальным парком.

9 Лубны (украинск. Лубни). Город в Полтавской области Украины, административный центр Лубенского района. Расположен на трассе международного сообщения Киев – Харьков в 200 километрах от Киева на берегу реки Сула.
Лубны были основаны по повелению великого киевского князя Владимира Святославича в год крещения Руси и представляли собой небольшую деревянную (лубяную) крепость в Посульской оборонительной линии на юго-восточной границе Киевской Руси. Первое летописное упоминание об этом населённом пункте датируется 1107 годом. «Ипатиевская летопись» повествует о разгроме половецкой орды ханов Боняка и Шарукана, который был осуществлён объединёнными силами русских князей под руководством Владимира Мономаха.
В 1591 году королём Сигизмундом III городу было дано Магдебургское право, печать и герб. Заметной страницей в городской истории является период управления родом Вишневецких. Им принадлежали 53 украинных поселения, среди которых были и Лубны – столица родовой империи. Однажды княгине Раине Вишневецкой, двоюродной сестре будущего митрополита Киевского и основателя Киево-Могилянской академии Петра Могилы, был дан знак свыше, который в значительной мере изменил судьбу города. Об этом эпизоде рассказывает в повести «Близнецы» Т.Г. Шевченко: «…Дочери лютого Еремии Вишневецкого снился сон, будто она была в раю, но её оттуда вывели ангелы, говоря, что если она на свои деньги выстроит храм Божий близ города Лубны, то поселится в раю на веки вечные».
И этот храм был построен. Более того, в окрестностях города был основан знаменитый и сегодня Мгарский Спасо-Преображенский монастырь.
В мае 1596 года в урочище Солоница под Лубнами состоялась последняя битва повстанцев-козаков под предводительством Северина Наливайко с войском польского гетмана Жолкевского. В 1648 году козацкое войско Максима Кривоноса принесло волю селянам Вишневеччины и уничтожило Лубны вместе с жителями. В 1660-ых – 1700-ых годах Лубны возрождаются и становятся полковым городом.
До Полтавской битвы 1709 года город был наибольшим на территории нынешней Полтавской области. С 1781 года Лубны – центр Киевского наместничества, позже – центр Лубенского уезда Полтавской губернии. Во времена советской власти Лубны – центр Лубенского округа (ныне района) Полтавской области.

10 Конецпольские (польск. Koniecpolscy) – польский шляхетский род, происходящий из города Конецполя. Прослеживается с начала XV века. Один из первых его представителей Якоб Конецпольский участвовал в Грюнвальдской битве 1410 года. В XVI веке Конецпольские распадаются на две ветви – гетманскую и каштелянскую. Самым знаменитым представилем гетманской ветви стал великий гетман коронный Станислав Конецпольский (1591 – 1646), воевавший против шведского короля Густава-Адольфа, участвовавший в осаде Смоленска и в отражении татарских набегов. В 1620 году в битве под Цецорой Станислав Конецпольский попал в турецкий плен и провёл в нём около трёх лет. В середине XVII века Конецпольские достигают наибольшего политического влияния, становятся владельцами обширных земель на Подолье и Брацлавщине. В качестве барского старосты Станислав Конецпольский повелел перестроить и укрепить Барский замок. Вошёл в историю как жёсткий государственник. Именно он подавил козацкие восстания Жмайло, Сулимы, Павлюка, Острянина и Гуни. Во второй половине XVII столетия могущество рода Конецпольских пошло на спад. Станислав-Александр Конецпольский был наголову разбит козаками в битве под Пилявцами. Сам коронный гетман едва избежал плена. Последним крупным представителем рода Конецпольских был Станислав-Ян Конецпольский, магнат, великий обозный коронный, подольский воевода с 1679  года, активно проводивший политику польской Короны на южнорусских землях. Род Конецпольских угас в 1719 году.

 

Герб Побог рода Конецпольских

11 Николай Кисель – Кисели – русско-польский шляхетский род, происходящий от Тыхна Никитича Киселя, упоминаемого в литовской метрике 1528 года. Один из сыновей Тыхны, Гневош, был убит в 1514 году в бою под Оршей, а другой сын, Пётр, был витебским городничим. Внуком Гневоша был Адам Кисель. От Петра Тыхновича происходят ветви Киселей, которые были внесены в VI-ую часть родословной книги Виленской, Витебской и Минской губерний.
Самый известный из рода – Адам Григорьевич (Свентольдич) Кисель (украинск. Адам Кисіль). Родился в 1600 году в селе Низкиничи. Умер 3 мая 1653 года там же. Политический деятель, последний православный сенатор Речи Посполитой с 1641 года, черниговский каштелян (1639 – 1646), с 1646 года каштелян киевский, воевода Брацлавский с 1647 года, воевода Киевский (1649 – 1653). Обучался в академии города Замосць. С 1617 года служил в коронном войске Речи Посполитой. Участвовал в войнах с Османской империей, Московским царством и Швецией. Являлся владельцем множества поместий в Украине. В 1629 году был представителем короля Сигизмунда Вазы на церковном соборе в Киеве. Хотел примирить сторонников православной и униатской церквей. Во время освободительной войны Кисель был королевским комиссаром на переговорах с Богданом Хмельницким. Уговаривал и козацкую, и польскую сторону прекратить братоубийственную войну. Ни те, ни другие его не слушали, и каждая объявляла предателем.
Его младший брат Николай Кисель, староста черкасский и хорунжий новогродский, погиб под Винницей во время переправы через Буг. Наутро после описанной трагедии на льду нашли только его голову и одну ногу, всё остальное съели бродячие собаки.
12 Максим Кривонос (украинск. Максим Кривоніс). Дата и место рожения точно не установлены. Умер в середине ноября 1648 года. Козацкий предводитель, лисянский полковник, один из руководителей козацко-селянских восстаний на Украине во время Хмельниччины, ближайший соратник Богдана Хмельницкого. Происхождение неизвестно. По одной из версий – шотландец, по другой версии Кривонос был родом из города Ольшана, (современная Черкасская область). Возглавил движение украинных селян, козаков и городской бедноты на Брацлавщине, Подолии и Волыни. Освободил от поляков всю Левобережную и значительную часть Правобережной Украины. Кривонос проявил себя талантливым военачальником в Корсунском сражении 1648 года – засадный отряд под его командованием сыграл ведущую роль в разгроме польского войска. В том же году отряды Кривоноса одержали победы под Пилявцами, Махновкой и Константиновым, овладели крепостью Высокий Замок на окраине Львова. Есть устойчивая версия, что во время осады Львова Кривонос заразился, предположительно чумой, и умер. По версии польских хроникёров Кривонос умер во время осады Замостья.

13 Северин Наливайко (украинск. Северин Наливайко). Родом из Гусятина нынешней Тернопольской области. Дата рождения неизвестна. Казнён в Варшаве 21 апреля 1557 года. Козацкий предводитель конца XVI века, руководитель антифеодального козацко-селянского восстания, охватившего территорию современной Украины и Белоруси.

 

Украинский художник Колисной Геннадий.
Портрет Наливайко
(фантазия )

17 июля 1595 года козаки, спасая свои жизни, передали Наливайко и его ближних польскому гетману Жолкевскому. По решению сейма Наливайко отрубили голову в Варшаве, тело четвертовали и отсечённые части развесили в разных местах города. Впоследствии сложилось предание, попавшее и на страницы козацких летописей, будто бы Наливайко был сожжён живым в медном быке по приказу самого короля.

14 Бородавка – Яков Нерода, Неродич – наказной гетман Войска Запорожского Низового. Больше известный как Яцько Бородавка. Место и дата рождения неизвестны. Принимал участие во всех походах гетманов Сагайдачного и Барабаша. В том числе и на Москву. Входил в круг сечевой старшины. В 1619 году, когда Сагайдачный восстанавливал православные епархии, Нерода обвинил его в предательстве и добился для себя гетманской булавы и избрания гетманом. В ходе боёв с турками не смог удержать войско от грабежей на молдавской территории, и козаки, чтобы не отвечать за своё дезертирство перед польским командованием, сбросили его с гетманства. Командование войском принял Сагайдачный. Дальнейшие свидетельства противоречивы. В одних говорится, что сам Сагайдачный приказал заковать Бородавку и отдать под суд. А уже козацкий суд вынес ему смертной приговор, и тот был расстрелян козаками. В других, что старшина постановила отослать Бородавку на Сечь, где он оставался членом сечевой старшины и умер в январе 1623 года. Мы склоняемся к первой версии.

 

Яков Бородавка.
Картина неизвестного художника.
15 Иван Сулима (украинск. Іван Сулима) – Иван Михайлович Сулима. Атаман Войска Запорожского Низового. По происхождению шляхтич. Родился в 1615 году в Рогощи Любечского староства, недалеко от Чернигова. Казнён в 1635 году в Варшаве.
Иван служил урядником в имениях польского гетмана Станислава Жолкевского, позднее семье Даниловича. За службу получил в собственность три деревни – Сулимовку, Кжаки и Лебедянь. Его сын Фёдор был полковником Переяславским, второй сын Иван – главным хорунжим. Род Сулимы занесён в родовую книгу Полтавской губернии.
Иван Сулима принимал участие в походах Сагайдачного против татар и турок. Участвовал в захвате Кафы (Феодосия), Трапезунда, Измаила, а также в двух нападениях на Стамбул. За один из морских походов против турок получил в награду от Папы Римского Павла V Боргезе золотую медаль (по некоторым источникам это был золотой портрет Папы). Во время этого похода козацкое войско захватило 300 турецких пленников и подарило их Папе.
Побывал и в турецкой неволе в течение 15 лет. Принимал участие в битве под Хотином. В этом сражении в 1621 году польско-козацкое войско остановило 300-тысячную турецкую армию.
В 1634 году Иван Сулима руководил нападением козаков на турецкий город Азов (поход этот был организован совместно с донскими казаками). А в 1635 году осуществил знаменитое нападение на Кодак, которое покрыло его имя бессмертной славой и стоило жизни. Ночью, прикрываясь рёвом Кодацкого порога, войско подступило ко рвам. Разведчики сняли часовых, в то время как гарнизон Кодака спал. Ров закидали вязанками хвороста, разрушили часть частокола и ворвались в крепость. Весь гарнизон и коменданта крепости, французского полковника Мариона, уничтожили. Стены крепости и валы разрушили и раскопали. Это должно было послужить началом восстания, которое планировал поднять Иван Сулима.
Уничтожение Кодака вызвало невероятный гнев польской власти. Для расследования нападения на крепость отправили коронного гетмана Конецпольского с внушительным войском. Польские комиссары разработали план захвата Сулимы, который им удался. По рассказу Боплана, главную роль в захвате козацкого вожака сыграли реестровые, которые сначала присоединились к козацкому войску, а затем склонили старшину выдать Сулиму полякам. С ним были выданы ещё пятеро предводителей.
Сулиму и других вожаков отправили в Варшаву на суд. Суд приговорил козацкого вожака и его сподвижников к казни. Сулима, пытаясь избежать наказания, якобы принял католичество. Но это ему не помогло. Под давлением турок поляки решили устроить показательную казнь. В последнем слове Сулима просил, чтобы ему в гроб положили золотую медаль, полученную от Папы Римского. Но и гроба у него не было. Сулиме отрубили голову, тело четвертовали и по частям развесили на городских стенах Варшавы.
16 Павло Бут – Павел Михнович Бут. Дата и место рождения неизвестны. Казнён в Варшаве в 1638  году. Подлинные имя и фамилия Павел Михнович Павлюк. Предводитель селянско-козацкого восстания 1637 – 1637 годов. В начале августа 1637 года выступление повстанцев под предводительством Бута послужило сигналом к массовому восстанию на Левобережной Украине. Восставшие объявляли себя козаками и изгоняли польских и украинных панов. В декабре польско-шляхетское войско во главе с гетманом Николаем Потоцким нанесло восставшим поражение под Кумейками. Бут с частью повстанцев отошёл к Чигирину. Во время переговоров с Потоцким в начале 1638 года был схвачен своей старшиной, передан полякам и казнён в Варшаве.
17 Томиленко – был выдан козацкой старшиной карателям и казнён вместе с Павлюком.
18 Полковой обозный, полковой гармаш, полковой есаул, полковой писарь – чины, введённые в ХVІ веке в реестровом козацком войске при короле Стефане Батории. К середине XVII века иерархия чинов у козаков выглядела примерно так:
Гетман – верховный судья и военачальник, именовался, по примеру польских гетманов, ясновельможным. Во времена Косинского козаки выбирали гетмана общим голосованием. Потом – чёрной радой, потом назначались польским или российским правительством.
Генеральный обозный – начальник полковых и городовых артиллерий, а также начальствующий над обозами всех козацких войск. В генеральной войсковой канцелярии он имел старшинство над прочими чинами.
Генеральный судья – таких было два: старший председательствовал в Генеральном Суде, трибунале высшей инстанции по судебной части; младший был членом трибунала. При гетмане Богдане Хмельницком положено им было по триста злотых и по мельнице, но после они владели ранговыми деревнями: каждый имел по триста дворов.
Генеральный войсковой писарь – важнейший чин в войске Хмельницкого, управлял всеми входящими и исходящими от Генеральной Войсковой Канцелярии бумагами, занимал в ней первое место после генерального обозного и приводил в исполнение гетманские решения по военным и гражданским делам. Ему было положено денежное жалование в тысячу польских злотых и мельница.
Генеральный войсковой есаул – после генерального обозного первый военачальник, управляющий и в мирное время всем казацким войском. Он осматривал полки, искоренял беспорядки, присутствовал в Генеральной Войсковой Канцелярии. Все полковники подчинены были ему. На содержание генеральному есаулу было положено четыреста злотых и мельница.
Есаул генеральной артиллерии находился в войске ещё при Богдане Хмельницком, присутствовал в канцелярии гетманской артиллерии, смотрел за полковой и городовой артиллерией, а в отсутствие гетмана командовал всей артиллерией.
Генеральный войсковой хорунжий был хранителем большого войскового знамени. Вместо денежного жалования он владел ранговыми деревнями, в которых насчитывалось до двухсот дворов.
Генеральный войсковой бунчужный был хранителем гетманского бунчука, имел одинаковое содержание с генеральным хорунжим. В мирное время он присутствовал иногда, по гетманскому повелению, в Войсковой Канцелярии. В военное время все полковые бунчуковые товарищи были под его началом.
Полковники занимали первое место после генеральной старшины. В их ведении находились все военные, судебные и земельные дела. Каждый из них председательствовал в своей полковой канцелярии. Полковник имел при себе полковое знамя, особенный жезл – пернач, и полковую музыку. При Богдане Хмельницком они пользовались доходами с мельниц. При сыне его Юрии получали жалование от сборов по сто ефимков и по мельнице; потом владели ранговыми деревнями, состоявшими в некоторых полках из нескольких тысяч душ. Доходы их были очень значительны, даже генеральные старшины часто переходили в полковники.
Писарь Генерального Суда. Этот чин существовал исстари в козацком войске. В Генеральном Суде писарь управлял всеми входящими и исходящими бумагами. Место его заступил впоследствии секретарь. При Богдане Хмельницком он получал ежегодно по сто злотых в месяц.
Полковой обозный. Первый старшина в полку, был подчинён полковнику, находясь под главным началом генерального обозного и Канцелярии Генеральной артиллерии.
Он присутствовал в полковой канцелярии и исправлял должность полковника во время его отлучки или болезни, если не было в полку бунчукового товарища. Вместо жалования имел несколько дворов в ранговых деревнях.

Полковой гармаш – был не во всех полках. Отвечал за огневую подготовку пушкарей и исправность полковой артиллерии.
Руководил пушкарями во время боя. В отсутствие полкового обозного исполнял его обязанности. Сведений о постоянном жаловании не найдено.
Судья полковой. Второй старшина в полку, присутствовал по полковым делам в канцелярии городского суда и был его первым членом; владел ранговым имением.
Хорунжий Генеральной артиллерии был хранителем генерального артиллерийского знамени, присутствовал в Канцелярии Генеральной артиллерии и был подчинён генеральному обозному. При Богдане Хмельницком получал годового жалования до пятидесяти польских злотых.
Есаул полковой. Четвёртый старшина в полку, смотрел за исправностью всего имущества и санитарным состоянием личного состава. В мирное время присутствовал иногда в канцелярии. Их было по два в каждом полку. При Богдане Хмельницком они получали по двести злотых жалования в год.
Писарь полковой. Третий старшина в полку, занимался в полковой канцелярии тем же, чем Генеральный писарь в Генеральной Войсковой Канцелярии. При Богдане Хмельницком получал до пятидесяти злотых годового жалования. Писарь гродский в гродском суде исполнял должность секретарскую, получал вместо жалования доходы от дел, назывался прежде писарем суда полкового.
Писарь подкоморный имел в своём хранении дела суда подкоморского, выезжал с подкоморием или с коморником на спорные земли и исполнял там должность секретаря.

Глава VIII

1 Подканцлер Радзейовский – Радзейовский Иероним, подканцлер коронный с 1651 года, был изгнан из Речи Посполитой в 1652 году, официально поступил на службу к Карлу X в июне 1655 года, сыграл определённую роль накануне и во время первой Северной войны 1655 – 1660 годов. Во время описываемых событий был с королём в Варшаве.

2 Рушение посполитое (польск. pospolite ruszenie). С XIII по XVII век всеобщее шляхетское ополчение в Польше.

3 Гибель отборной гусарской конницы под Винницей – исторический факт. Как и все описанные нами тактические хитрости Ивана Богуна.

4 Схизматик – раскольник, отщепенец. Пренебрежительное название члена отделившейся в результате раскола части организации с позиции оставшейся (основной) части. Нередко подобным образом могут взаимно именовать друг друга представители всех расколовшихся сообществ.
В России чаще всего раскольниками называют старообрядцев с позиций сторонников церковной реформы патриарха Никона. Церковные и светские власти так официально называли приверженцев старой веры вплоть до указа от 17 апреля 1905 года «Об укреплении начал веротерпимости». Для самих староверов инициаторами раскола и отделившимися от Церкви, а, следовательно – раскольниками, являются никониане.
С точки зрения католической церкви результатом Великой схизмы (раскола христианской церкви в 1054 году) стало отделение от Вселенской церкви её восточной ветви – православия. Поэтому нередко православных в католических источниках именуют схизматиками. С точки зрения Православной церкви наоборот, католики отпали от Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви. Поэтому в православии их нередко называют папистами и еретиками.
В настоящее время в Православии раскольниками называют сторонников неканоничных, самочинно провозглашённых «церквей»: УАПЦ и УПЦКП («филаретовцы» или «денисенковцы», по имени её руководителя Михаила Денисенко, ранее монаха Филарета). Они приравниваются к иноверцам, за них не молится Православная церковь так же, как за иноверцев и самоубийц, не признаются их таинства и священники. Каноническая церковь считает все храмы, где проходила хотя бы одна церковная служба раскольников, такими, которые требуют нового освящения.

5 Липовец – (украинск. Липовець). Сегодня город районного значения в Винницкой области Украины, административный центр Липовецкого района. Расположен на реке Соб (левый приток Южного Буга). Население 9 300 человек на 2009 год. Первое упоминание о Липовце содержится в польских хрониках 1545 года как о небольшом православном селении.

6 Швабы (немецк. Schwaben). Немцы, говорящие на одном из южнонемецких диалектов – особом швабском диалекте немецкого языка. Местность на юге Германии, где большинство проживающих составляют швабы, называют Швабия (немецк. Schwabenland).
Поляки всех немцев презрительно называли швабами, особенно в периоды военного противостояния.

7 Цедула – здесь это слово употребляется в значениях «письмо», «грамота», «послание».

8 Пошт – почт – здесь как почётный эскорт, сопровождение.

Глава IX

1 Чигирин (украинск. Чигирин). Город в Черкасской области, административный центр Чигиринского района. Город расположен на реке Тясмин в 63 километрах от Черкасс. Население: 10 636 тысяч жителей на 2007 год.
Чигирин известен с первой половины XVI века как укреплённая козацкая зимовка. Со временем стал центром Чигиринского староства. В 1592 году получил Магдебургское право. В 1648 – 1657 годах город был резиденцией Богдана Хмельницкого и столицей Гетманщины. В 1657 году после смерти Хмельницкого здесь состоялась Чигиринская Рада, на которой гетманом был избран Иван Выговский.
Во время русско-турецкой войны 1676 – 1681 годов в результате второй осады турецкой армией город был полностью разрушен (1678). Резиденция была перенесена в Батурин, и Чигирин пришёл в упадок. С 1797 года Чигирин – уездный город Киевской губернии. Дом Хмельницкого, ратуша и Спасская церковь не сохранились. На Замковой (Богдановой) горе можно увидеть остатки фортификаций. В городе находится памятник Богдану Хмельницкому (1967), историко-краеведческий музей. В настоящее время ведётся строительство исторического музейного комплекса. В рамках комплекса уже построена часовня Святых Покровов, в которой перезахоронены останки 263 козаков и жителей Чигирина, найденные археологами на месте бывшего кладбища XVII века.

2 Воеводы, старосты, подстаросты, судьи, а также стольники, стражники, подскарбии и подкомории – государственные должности и чины Речи Посполитой. В целом должностная иерархия выглядела примерно так:
Канцлер – в королевстве – коронный канцлер, начальник королевской канцелярии и хранитель королевской печати. В Великом княжестве – начальник канцелярии Великого князя и хранитель большой великокняжеской печати.
Воевода – титул использовался в средневековых Московии, Польше, Чехии, Болгарии, Боснии, Венгрии, Лужице, балтийском славянском Поморье, землях полабских славян, в Хорватии, Сербии, Молдавии, Валахии и Трансильвании в качестве титула военачальника, или правителя земли. В Речи Посполитой воевода представлял верховную королевскую власть в определённом ему воеводстве. В землях Великого княжества Литовского воевода был ещё и наместником Великого князя.
Каштелян – помощник воеводы и комендант замка, избирался сеймом вместе с воеводой.
Маршалок – в Речи Посполитой Великий маршалок коронный наблюдал за порядком и этикетом при дворе, председательствовал на совещаниях рады и сейма, провозглашал их решения и указы, допускал к аудиенции послов.
В Великом княжестве Литовском маршалок дворный был распорядителем двора Великого князя, контролировал проведение сеймов и приём лиц, прибывших на аудиенции. Маршалок поветовый был командиром поветового войска. Маршалком назывался и председатель трибунала Великого княжества Литовского. Символом власти маршалка была булава.
Подкоморий – служащий суда в королевстве и Великом княжестве. Осуществлял решение межевых споров и других земельных споров. Должность была довольно престижной, её занимали представители многих шляхетских родов, например, Собесские и Храповицкие. Существовали два придворных подкомория – коронный и литовский. Последними в разное время были Григорий Ходкевич и Януш Радзивилл.
Подскарбий – чин в Речи Посполитой, соответствующий нынешнему казначею. Подскарбии великие заведовали финансами и государственным имуществом и носили звание сенаторов. Подскарбии коронные выдавали королевские сокровища, осуществляли чеканку и выпуск в обращение монеты как руководители государственного монетного двора. Подскарбии надворные были заместителями и помощниками подскарбиев коронных.
Староста – королевский наместник, управлявший административным округом – староством.
Подстароста – заместитель старосты.
Судья и подсудок – основные должности в судебной системе Речи Посполитой, называвшиеся в соответствии со статусом суда.
Коронный трибунал – трибунал Королевства Польского учреждался Сенатом и утверждался Сеймом. В Великом княжестве – Главный трибунал Великого княжества Литовского.
Магистратские суды – учреждались по мере предоставления городам и местечкам магдебургского права. Состояли из двух коллегий – рады и лавы. Лава ведала судом по уголовным делам, рада – гражданским судом, полицией, надзором за торговлей.
Поветовые, гродские и замковые суды – начиная с XV века, были в каждом повете. Названия получали от названия повета, города или замка. В поветах возглавлялись старостами и подстаростами, в воеводствах – воеводами. Разбирали уголовные и гражданские дела.
Земские суды – существовали на землях Белой Руси и в украинных землях с XIV века. Учреждались в каждом повете. Состояли из судьи, подсудка и писаря. Разбирали, в основном, гражданские дела. Были и в коронных провинциях – провинциальные земские суды. Земянские суды были подконтрольны земским судам, в их юрисдикции находились дела тех лиц, которые пользовались временным землевладением или были членами наёмного войска.
Каптуровые суды – это временные суды, обычно функционировавшие в периоды бескоролевья. Они обеспечивали соблюдение внутреннего порядка и безопасности государства, сохранение его целостности.
Подкоморские суды – рассматривали дела по земельным спорам, которые не могли решить гродские и земские суды. Обычно для вынесения решения от каждого повета избирались четыре кандидата. Один из этих кандидатов утверждался королём как судья – подкоморий. Подкоморий выбирал себе двух помощников – землемеров-коморников.
Стражник – войсковая должность. Стражник отвечал за охрану и безопасность доверенной ему территории, руководил разведкой и котрразведкой, охраной военного лагеря и частей на марше. Командовал передовыми частями. Если в войске находились оба гетмана – коронный и польный, то польный гетман назначался Великим стражником.

3 Брацлав (украинск. Брацлав, польск. Brac;aw, Браславль). Сегодня посёлок городского типа в Немировском районе Винницкой области Украины на правом берегу реки Южный Буг.
Брацлав основан в XIV веке. Город в древности имел укрепления, состоявшие из земляных валов, следы которых остались до сих пор. До 1648 года был центром Брацлавского воеводства и назывался коронным городом. После Переяславской рады 1654 года оказался в руках запорожского козачества. Весной того же года московское правительство объявило войну Речи Посполитой. Поляки начали военные действия и вторглись в Подолию, истребляя всё на своём пути. Город Немиров был разрушен до основания, население истреблено до последнего человека. Однако Брацлав и Умань смогли выстоять. После смерти гетмана Богдана Хмельницкого вся правая сторона Днепра оказалась в руках поляков, и Брацлав опять перешёл к Польше. В 1671 году под Брацлавом польские гетманы разбили аккерманских татар, прибывших к городу по просьбе их союзника – правобережного гетмана Петра Дорошенко. После Второго раздела Польши (1793) Брацлав оказался в составе России. Когда Брацлавом владели поляки, он являлся главным городом Брацлавского воеводства, в которое входила восточная часть Подолии и юго-западная часть киевской земли. В 1795 году было учреждено Брацлавское наместничество, просуществовавшее недолго. После Брацлав стал уездным городом Брацлавского уезда Подольской губернии. В 1896 году в городе было 6 277 жителей, в том числе православных 41,5%, раскольников 12%, католиков 7%, лютеран 0,3% и евреев 39,2%. Жилых домов 856, церквей православных 2, костёл и синагога, 6 еврейских молитвенных домов, типография, 5 мельниц и 2 кирпичных завода.

4 Чернигов (украинск. Чернігів). Исторический центр Левобережной Украины, один из крупнейших городов Киевской Руси, ныне административный центр Черниговской области Украины, а также Черниговского района.
Чернигов – древнее поселение восточнославянского племени севера. Впервые упоминается в летописи за 907 год, когда киевский князь Олег в конце IX века покорил племена, жившие по течению Десны.
Во времена Киевской Руси городом управляли потомки местной династии. В 1024 году после битвы под Лиственом Чернигов становится стольным градом князя Мстислава Владимировича, брата Ярослава Мудрого. Во второй половине ХІ века, в годы княжения Святослава Ярославича, были основаны Елецкий (1060 год) и Ильинский (1069 год) монастыри, ставшие духовными центрами Чернигово-Северской земли. В период раздробленности Черниговское княжество закрепляется за династией Ольговичей (основателем династии был Олег Святославович, внук Ярослава Мудрого). С 1024 по 1036 год Чернигов фактически был столицей Руси.
Развитие Чернигова было прервано монголо-татарским нашествием на русские земли. В октябре 1239 года монголы под предводительством хана Менгу напала на Чернигов. Под стенами города развернулась жестокая битва, но силы были неравными, а помощи ждать было неоткуда. 12 октября окружённый город пал. Воскресенская летопись сообщает: «и множество от вой его избиено бысть и град взяша и запалиша огнём». Население княжества ушло на север.
В 1320 году город захватили поляки. В 1340 году он переходит под власть киевских князей, а затем под власть Литвы. Наиболее известный из литовских князей – брат польско-литовского короля Ягайла Свидригайло Ольгердович. Война между Литвой и Московией 1501 – 1503 годов закрепила Чернигов за Московским государством. Пограничный Чернигов был укреплён. Городу довелось выдержать нападения литовских и польских войск в 1506, 1515, 1534, 1563, 1579 годах. В 1604 году Чернигов был захвачен и разграблен Лжедмитрием. Зимой 1611 года польские войска полностью сожгли город и уничтожили многих жителей.
В 1618 году по Деулинскому договору город отошёл к Речи Посполитой, под властью которой находился до восстания Богдана Хмельницкого. В 1623 году грамотой польского короля Сигизмунда III Чернигову было предоставлено Магдебургское право, был учреждён черниговский магистрат. Во главе города стоял войт, которого назначали, остальные члены городского руководства избирались. В 1623 году в Чернигове учреждаются шляхетские земские городские подкоморные суды, уравненные в правах с киевскими, а воеводство разделяется на два повета: Черниговский и Новгород-Северский. Учреждается герб с изображением двуглавого орла при одной короне. На груди орла изображалась буква «V», начальная буква имени короля Владислава. Превращаются в костёлы древние Борисоглебский и Успенский (перешёл под управление доминиканцев) соборы. В 1648 году был создан черниговский полк под командованием Мартына Небабы.
По Зборовскому договору 1649 года Чернигов вошёл в состав Войска Запорожского, по Переяславскому договору 1654 года вместе со всеми землями Войска Запорожского вошёл в состав Московского государства.
Фактическими хозяевами города становятся гетман и полковник. Но по согласованию с Москвой здесь же присутствует и царский воевода со своей администрацией.
Черниговские козаки принимали участие в Полтавской битве на стороне войска Петра I. После победы Пётр I по дороге в северную столицу посетил Черниговскую крепость. По его указанию были установлены дополнительные орудия. В 1899 году орудия, оставшиеся в городе, были установлены на доставленных из Киева лафетах и расставлены на краю Черниговского вала, где и стоят до сих пор.

5 Поспольство – от польск. рospo;lstwo – народ, простолюдины. Первоначально название посполитые употреблялось для обозначения той части населения, которая несла земскую службу, независимо от того, были то селяне или мещане. Но скоро посполитыми стали называться селяне по преимуществу. Сначала козаки (товарыство) и посполитые не были строго замкнутыми, обособленными одна от другой группами населения. Между ними шла постоянная миграция. Козак мог сделаться посполитым, посполитый объявить себя козаком. Главную роль в этих переходах играли причины чисто экономического характера, так как военная служба, сопряжённая с большими расходами, требовала и большей имущественной состоятельности. К середине XVII века различия между козачеством и поспольством были уже явными.

6 Гетманщина (украинск. Гетьма;нщина). В 1649 – 1764 годах самоназвание земель Войска Запорожского, которое после Переяславской Рады в январе 1654 года вместе с Киевом вошло в состав Московского государства.
Гетманщина образовалась в ходе восстания Хмельницкого и после его смерти оказалась расколотой на Левобережную и Правобережную с границей по реке Днепр. В 1658 году в Гадяче между гетманом Войска Запорожского Иваном Выговским и представителями Речи Посполитой был подписан Гадячский договор. Согласно статьям этого договора Великое княжество Русское в составе Киевского, Черниговского и Брацлавского воеводств объявлялось третьим членом федерации на равных правах с Польской короной и Великим княжеством Литовским. В 1659 году Гадячский договор был ратифицирован сеймом Речи Посполитой.
В то же время Войско Запорожское оставалось в союзе с Москвой. Такое состояние было закреплено разделением гетманского государственного образования между Россией и Польшей по условиям Андрусовского перемирия 1667 года и было подтверждено «Вечным миром» в 1686 году.
В 1676 году правобережная часть Гетманщины была упразднена польской властью. В 1684 году восстановлена и в 1699 году упразднена окончательно. С этого времени Гетманщина сохранилась только в пределах Левобережной Украины, входившей в состав Российского государства на правах автономии. В 1704 – 1714 годах левобережные гетманы Мазепа и Скоропадский контролировали также Правобережную Украину. Столицами Гетманщины в разное время были Чигирин в 1649 – 1676 годах, с 1663 года Чигирин – столица только Правобережной Украины, Гадяч (с 1663 по 1669 год столица только Левобережной Украины), Батурин с 1669 по 1708 год, Глухов с 1708 по 1764 год.
Гетманщина имела самобытное административно-территориальное устройство, которое сложилось на основе традиций козацкого самоуправления. Разделялась на полки и сотни. На Правобережье полково-сотенный уклад просуществовал до 1714 года; на Левобережье он сохранился до 1782 года. Количество полков и сотен не были постоянным. Так, на Левобережной Украине в 1672 году насчитывалось 117 сотен, а в конце XVII века – 163 сотни. В конце XVII века на Левобережной Гетманщине были около 2-х тысяч населённых пунктов, в которых проживало около 1,5 миллионов человек.
Высшую военную, административную и судебную власть на территории полка осуществлял полковник. Основным исполнительным органом были полковые канцелярии. Полковники назначались Гетманом. Важную роль играли полковые старшины: обозный, два есаула, судья, писарь. Вспомогательным органом была полковая рада козаков и старшин. На территории сотен власть принадлежала сотнику, который избирался козаками или назначался полковником. К сотенной администрации принадлежали писарь, есаул и атаман, существовала и сотенная рада. В посёлках и сёлах козаки входили в курень, который выбирал атамана, а селяне и мещане выбирали войта. Атаманы и войты составляли низшее звено администрации. Города с магдебургским правом сохраняли свои права и возглавлялись войтами. В состав городского управления входили бурмистры, райцы и лавные. Другие города и посёлки, имевшие самоуправление, назывались ратушными В них начальствовали козацкие старшины. На Левобережье вместо существовавших при Речи Посполитой гродских, земских, подкоморных и доминиальных (панских) судов действовали полковые и сотенные суды. Под юрисдикцию козацких судов подпадали не только козаки, но мещане и селяне, особенно по уголовным делам – разбои, убийства, грабежи. В городах и посёлках суд вершили коллегии лавных и ратуши, в сёлах – войты и атаманы. В северных районах Левобережья действовали копные суды – суды сельской общины.
По сути Гетманщина была республикой с весомыми чертами авторитаризма. Высшую власть представляли три органа: Генеральная Рада, Гетман и Рада Генеральной старшины. При правлении гетманов Хмельницкого, Выговского и Мазепы в Гетманщине наметилась тенденция к утверждению монархического режима. Несмотря на то, что высшим органом власти в Гетманщине была Генеральная Рада, гетман и генеральная старшина, как правило, умело манипулировали членами совета. Этому способствовал и порядок принятия решений: чёрная рада поднимала руки, сабли, подбрасывала шапки. По этой причине количество голосов подсчитывалось весьма приблизительно. Со временем большее значение набрала Рада Генеральной старшины, члены которой назначались гетманом или выбирались. В её состав входили:
Генеральный обозный – второй после гетмана чин. Ведал артиллерией, снабжением войска продовольствием и вооружением, принимал должность наказного гетмана в случае отсутствия, смерти, низложения гетмана. Руководил строительством укреплённых лагерей и был их комендантом. Нередко принимал командование над отдельным козацким корпусом. В его обязанности входило и составление козацкого реестра.
Генеральный писарь возглавлял войсковую канцелярию, исполняя обязанности государственного секретаря. Ведал всей войсковой и государственной документацией, готовил указы и приказы, занимался корреспонденцией, отвечал за сохранность войсковой печати. Был первым советником гетмана, участвовал в переговорах на высшем уровне, принимал послов иностранных государств и войск.
Два генеральных есаула были помощниками гетмана. Помогали составлять козацкий реестр, рассматривали апелляции, которые поступали из полковых и сотенных судов, рассматривали жалобы и предложения старшин. Следили за соблюдением законности, обычаев и традиций в войсках, проводили учения и смотры войска, поддерживали порядок на Генеральной Раде. В военное время исполняли особые поручения гетмана, могли командовать определённой частью войска, возглавлять группу парламентёров во время переговоров с противником.
Два генеральных подскарбия с 1729 года руководили всеми финансами и сбором налогов.
Генеральный хорунжий должен был оберегать и отвечать за охрану больших гетманских знамён-хоругвей. Вёл следствие по делам, связанным с преступлениями старшин. Иногда возглавлял личную охрану гетмана. В военное время мог командовать отдельными козацкими соединениями, исполнять обязанности наказного гетмана.
Генеральный бунчужный персонально отвечал за сохранность бунчука. Выполнял особые поручения гетмана, инспектируя отдельные козацкие полки, проверял жалобы. Во время войны мог командовать отдельным козацким корпусом или рейдовым отрядом.
Генеральный судья возглавлял судебную власть и представлял Генеральный Суд. Он толковал обычаи и законы, вершил суд над государственными преступниками, рассматривал апелляции и прошения о помиловании, контролировал работу местных судов. На заседания Генерального Суда созывали подконтрольных генеральному судье судей из городов и местечек. Все судьи были выборными.
Генеральная войсковая канцелярия, возглавляемая Генеральным писарем, исполняла функции центрального органа внутреннего управления (хотя в первые годы Гетманщины она была похожа на Генеральный штаб). Канцелярия занималась как военными делами (комплектация войсковых подразделений, пропагандистско-агитационная деятельность, обеспечение войска оружием, продовольствием и фуражом), так и государственно-административными: формировала посольства, писала письма, составляла тексты договоров, готовила гетманские универсалы, формировала административно-территориальное устройство Гетманщины, наделяла имениями и отнимала их, рассматривала вопросы политической и хозяйственной жизни, направляла и контролировала работу полковых и сотенных канцелярий, формировала военно-государственный архив, вела специальные диариуши, то есть дневники-хроники. В штате канцелярии были военные канцеляристы, просто канцеляристы, служители-подписки (писцы), копиисты, толмачи (переводчики), протоколисты, которые протоколировали совещания и переговоры.
Комплектовалась преимущественно выпускниками братских школ и коллегиумов. Во время войны или похода действовала Генеральная походная войсковая канцелярия. Возглавлял её тот же Генеральный писарь, а в случае его отсутствия – один из старших писарей. Или же козаки выбирали наказного генерального писаря. Генеральная канцелярия была упразднена в 1764 году.
Гетманщина имела свой бюджет, свою финансовую систему и денежное обращение.
Существовала широкая система налогов в «Скарбницу Войсковую». Одним из наибольших источников были налоги на мельницы. Доходы от мельниц собирали специальные «дозорцы».
Существовали откупы на водку, дёготь и табак.
Значительные сборы поступали в «Скарбницу» от пасек.
В Гетманщине существовала система прямого налогообложения. Взымались проездные, транзитные и внутренние таможенные сборы.
В 1723 – 1781 годах финансами, налогами, военными и ранговыми имениями ведала Генеральная канцелярия Скарба войскового, возглавлявшаяся двумя Генеральными подскарбиями. Аппарат скарбовой канцелярии формировался из канцеляристов, секретаря и калькуляторов (счетоводов).
Государственный контроль за деятельностью канцелярии возлагался на специальную счётную комиссию (1734 – 1776).
После окончательной ликвидации Гетманщины канцелярия подчинялась Второй Малороссийской коллегии и выполняла преимущественно ревизионные функции относительно правильности и целесообразности использования средств.
Гетманщина была ликвидирована Екатериной II в 1764 году с целью унификации малороссийских земель в составе империи. В 1781 году было введено разделение Левобережной Украины на три наместничества: Новгород-Северское, Черниговское и Киевское. Полково-сотенный административный уклад перестал существовать. В 1783 году вместо козацких было создано 10 кавалерийских регулярных полков. Малороссия стала обычным регионом Российской империи.

7 Русь и русские – Происхождение названия «Русь» достаточно спорное.
Как следует из летописных источников, самоназвание «Русь» происходит от варягов-руси. До призвания варягов территорию от Балтики до Роси и от Карпат до Днепра населяли восточнославянские племена. Древнерусские летописцы отмечают, что со времени призвания Рюрика эти земли прозвали «Русь»: «с тех от варяг прозвалася Русская земля». Относительно того, кто именно «прозвал», есть несколько версий.

Византийская версия.
Можно предположить, что эти названия возникли в Византии в 1-й половине IX века при появлении там варягов-викингов и позднее были зафиксированы арабскими хроникёрами-летописцами.
Первое документально зафиксированное упоминание народа по имени «Рос» относится к 839 году. В Бертинских анналах говорится, что византийский император Феофил направил послов франкскому императору Людовику Благочестивому, а с посольством послал тех, кто себя и свой народ называли «Рос». Людовик получил информацию о том, что эти люди из народа свеонов – шведов, скорее всего разведчики.
О том, что византийцы прозвали варягов россами, свидетельствует и Лиутпранд Кремонский, посол итальянского короля Беренгария в Византию. В 949 году он писал:
«В северных краях есть некий народ, который греки по его внешнему виду называют Rousios, мы же по их месту жительства зовём «норманнами». Ведь на тевтонском языке «норд» означает «север», а «ман» – «человек»; отсюда – «норманны», то есть «северные люди». Королём этого народа был Ингер». По-видимому, Игорь Рюрикович.
Аль-Масуди в 1-й половине X века пояснял смысл названия: «Византийцы нарекают их русийа, смысл этого – „красные, рыжие“». Ибн-Фадлан, встретивший русов в 922 году, так их описывал: «Они подобны пальмам, румяны, красны». То есть – рыжие.

Североиранская версия
Этноним «рос» имеет иное, чем «рус», происхождение и более древний. Эта версия разрабатывалась М.В. Ломоносовым: фантастический народ «рос» на сирийском звучит как ерос или хрос и впервые был упомянут ещё в VI веке в «Церковной Истории» Захария Ритора как проживающий в Северном Причерноморье. Так россов причислили к ирано-язычным сарматским племенам роксоланов или росомонов, упоминаемых античными авторами.
Вариант этой теории разрабатывал Г.В. Вернадский, который утверждал, что руссы впервые появились в дельте Кубани и название своё унаследовали от роксоланов («светлых аланов»), которые, в свою очередь, откололись от антов. При этом он считал, что правящей верхушкой у руссов были этнические скандинавы. В осетинском языке, являющимся современным наследником сармато-аланского языка, есть слова ruhs (иранский диалект) и rohs (дигорский диалект), что означает «светлый».
В 60-е годы XX века украинский археолог Д.Т. Березовец предложил отождествить с руссами аланское население Подонья. В настоящее время эта гипотеза разрабатывается.
Финская версия, лингвистическая.
Сама структура слова русь позволяет сделать вывод о том, что это название неславянского племени, подобно названиям чудь, весь, водь, пермь, сумь, ямь,, лыбь и т.д.
Историк А.А. Шахматов отмечал: «Форма Русь так относится к Ruotsi, как древнерусское Сумь к финскому Suomi. Мне кажется, что элементарные методологические соображения не позволяют отделить современное финское Ruotsi от имени Русь».
Финское «Ruotsi» означает «шведы». На эстонском шведов так и называют: «Rootsi». Считается, что древнее финно-угорское население называло так скандинавов, собирающих дань. А в финском языке, как предполагают, слово ruotsi возникло на основе древнескандинавского корня rotp-, связанного с понятием гребли, судоходства, с жителями шхер. Славяне, соседствующие и живущие вместе с финно-угорскими племенами, могли перенять ruotsi в форме русь для названия скандинавских викингов, приходящих из Финляндии, о чём свидетельствует и «Повесть временных лет»: «Тех варягов звали русь, как другие называются свеи, другие же урмане (норвежцы) и англяне, а иные гот».
Слова «ruotsi» и «варяги» в летописи обозначают одних и тех же людей. Не существует пока убедительного объяснения, почему варяги скандинавского происхождения взяли для самоназвания финское слово. Но именно финская версия подтверждается Иоакимовской летописью, где говорится, что первый князь Рюрик пришёл с дружиной из Финляндии. Но историки сомневаются в достоверности этой летописи.
Писатель XII века Секст Грамматик в описании деяний легендарных датских и шведских королей VIII – IX веков неоднократно упоминает Русию – Russia, а жителей называет русинами – ruthenians. В его изложении Русия находилась на побережье Балтики где-то за Эстонией – Esthonia, имела своих вождей и держала мощный флот на Балтике. Русины всегда отличались от славян. Географическое положение Русии указывает на её близость к Финляндии. Дальше Русии на восток была только Пермская земля – Permland, край снегов, населённый народом по имени пермь.
Кроме этого в западных источниках существует версия, что под Русией подразумевалось свеаландское побережье Балтийского моря: район Руслаген к северу от Стокгольма и Упсалы. Распространена и версия о том, что Швеция называлась финнами «Ruotsi» именно из-за жителей Рослагена, часто посещавших финские берега. Лингвистическую версию подтверждает и самоназвание шведских саамов «Ruothi» и «Ruotteladz», которые шведов звали «Taro» и «Tarolats» – торговцы, в связи с чем С.А. Гедеонов высказывал мнение, что финское название Швеции – Ruotsi восходит к самоназванию дошведского населения саамов. О широком распространении древних саамов, именующих себя «Ruothi», возможно свидетельствует то, что коми-народ называет русских «Роч» (rot;;;).
В русско-византийском договоре 912 года варяги со скандинавскими именами названы летописцем «от рода русского». Однако текст договора является переводом с греческого на славянский, и не отражает исходной формы самоназвания варягов. То есть, в текст договора изначально было записано название руссов на греческом, которое, возможно, отличалось от их самоназвания, но сохранилось в обратном переводе на старославянский.
Прусская версия, историко-топонимическая.
Бертинские анналы 839 года и «Повесть временных лет» дают указание на то, что русь на старославянском или росы на древнегреческом – это самоназвания варягов, пришедших «из-за моря», «правити и володети нами». В этом случае очень возможно, что русы сами называли себя по имени земли, откуда пришли.
В то время как «Повесть временных лет» сообщает только, что варяги призваны из-за моря, Воскресенская летопись (середина XVI века) указывает на Пруссию, территорию между Вислой и Неманом, населённую балтскими племенами:
«А оть Пруса четвёртое на десять колено Рюрикъ. И въ то время въ Новеграде некый бе старейшина именемъ Гостомыслъ, скончаваеть житие, и созва владалца сущая съ нимъ Новаграда, и рече: „советь даю вамъ, да послете въ Прускую землю мудрыя мужи и призовете князя отъ тамо сущихъ родовъ“… И послы же Новоградские шедше во Прусскую землю, обретоша князя Рюрика».
М.В. Ломоносов писал по этому поводу: «Варягами назывались народы, живущие по берегам Варяжского моря; итак, россы или русь только при устьях реки Немени или Русы имели имя варягов, а простираясь далее к востоку и югу, назывались просто руссы или россы… Варяги-русь были те же с живущими далее к югу и им смежными белороссийцами, где ныне Новгородек, воеводства Минское, Мстиславское, Вытепск и Полоцк, а от Полоцка простирались и до Старой Русы». Таким образом, если Рюрик пришёл с дружиной из Пруссии, не исключено, что он и принёс самоназвание «Русь».
Археологические раскопки, проведённые в посёлке Моховое (Калининградская область) в 2009 году, подтверждают, что в устье Немана находились поселения викингов, контролировавших торговлю янтарём.
В Склавонии отмечен исторический гидроним Русс- как название Немана в нижнем течении. Это поздненемецкий вариант названия, имеющий и более раннее написание Руссе, то есть Руса, что идентифицируется с современным литовским названием Русне или Ru;, Russ – города в Калининградской области России. В том же древнепрусском регионе около современного посёлка Велево – повет Бранево, Польша, имеется река Русса. Оба названия происходят от балтийского корня «медленно течь». Древнейшим руслом Немана была река Немонин, впадающая в Куршский залив. Между ним, Немонином и современной рекой Русне (Руксой) был огромный остров, который мог иметь древнесклавинское название Руся (Русь). В Беларуси есть река Россь – приток Немана, на котором стоит и одноимённый населённый пункт.

 

Картина В.М. Васнецова «Призвание варягов», 1913 год.

Главным аргументом в пользу прусской теории является необъяснимое с точки зрения прямого заимствования из скандинавского в славянские языки слово витязь (при прямом заимствовании было бы вицяг от сканд. викинг).
Посредником мог быть только прусский язык, в котором знатные воины называются витингами от позднепрусского витингис с мягкой основой.
Скандинавское сочетание «ки» было перенято пруссами как «ти» по законам балтийской палатализации, тогда как слог -тингь- закономерно дал русское -тязь.
Надо учесть и идентичные захоронения около Киева и на Самландском полуострове, а также знак трезуба (знак Рюриковичей), обнаруженный на камнях Самландии в виде изображения падающего сокола (княжеский знак). При этом одна из древнейших улиц Новгорода называется Прусская, и название это родом из XII века.
Русская версия, топонимо-этимологическая.
Южнорусская или среднеднепровская этимология слова «Русь» распространена среди русских и советских историков, привязывающих слово к ряду топонимов Среднего Днепра и к историческим этнонимам.
Название Русь производится от гидронима реки Рось (древнерусское Ръсь) – название правого притока Днепра южнее Киева. Археологи не обнаружили в бассейне реки Рось более-менее значительных памятников древнерусской эпохи. Следовательно, река не играла какой-либо значимой роли в жизни полян, чтобы рассматривать её название как имя целого народа. Кроме того, лингвисты сомневаются в возможности перехода изначального названия Ръсь в Русь. То есть, если бы даже народ прозвали не по-славянски росскими, то это слово не могло по правилам славянского словообразования перейти в слово русские. Жившее по реке Рось население в летописи именуется «поршане».

 

Памятник легендарному Росу на острове Зелёный на реке Рось.

В Воскресенской летописи есть такая версия возникновения топонима «Русь»: «И пришедше словене съ Дуная и седше у езера Ладожьскаго, и оттоле прииде и седоша около озере Илменя, и прозвашася иным именемъ, и нарекошася Русь рекы ради Руссы, иже впадоша во езеро Илмень». Упоминание о реке Русса было, вероятно, вставкой летописца, о чём свидетельствует сравнение с текстом более ранней Софийской первой летописи начала XV века.
С. Герберштейн первым зафиксировал, что название «Руссия» произошло «от одного очень древнего города по имени Русс, недалеко от Новгорода Великого». В 2008 года учёные обратили внимание и на другое замечание С. Герберштейна: «Руса, некогда называвшаяся Старой Руссией (то есть давней или древней Руссией), древний городок под владычеством Новгорода…». Далее Герберштейн упоминает солёную реку в Русе, которую жители использовали для выварки соли. В.Н. Татищев предполагал, что Старая Русса и есть то место, где первоначально появилось название «Русь»: «сначала токмо область Новгородская или паче владение Старой Русы (Старой Руси) тако именовались». Здесь же В.Н. Татищев говорит о добыче соли «из росола яко в Великой Руси у города Русы, из озерка». В ильмено-псковском регионе словом «Руса» обозначался сорт соли по месту добычи её в Старой Руссе и в округе. Впервые населённый пункт Роус (то есть Рус) упоминается в новгородской берестяной грамоте № 526, датируемой 2-й половиной XI века. Упоминание топонима «Руса» (Роуса) в летописях от 862 и 969 годов требует дальнейшего изучения. В летописях Старая Русса более сорока раз также упоминается под именем «Русь». Жителей Руссы в летописи именуют «рушане». Связь рушан с Русью фиксируют записи: «Изгониша Литва Русь оли до торгу, и сташа рушане и засада; огнищане и гридба». «Того же лета бысть буря велика, истопе Рушан много опосле рати на озере на Ильмене, на устье Ловати, которые от рати бегали из Руси в Новегород». Пригороды Старой Руссы именовались «Околорусье».
Руский, руський, руськый, руський люд – этнонимы, обозначающие жителей Киевской Руси. В единственном числе представитель народа Русь именовался русин (графически «роусинъ», из-за унаследованного от греческой графики способа передачи на письме звука [у] кириллицей), а житель Руси именовался «руський» или «руский». Если в русско-византийском договоре 911 года (договор Вещего Олега) не вполне ясно, назывались ли русью все жители Руси, или только варяги-русь, то в русско-византийском договоре 944 года (договор Игоря Рюриковича) название русь распространяется уже на «всех людий Руское земли».
В тексте договора Игоря с греками от 944 года значение термина «русинъ» спорно: либо «представитель народа Русь», либо «житель Руси»: «Аще ударить мечемъ или копьемъ, или кацемъ любо оружьемъ Русинъ Грьчина или Грьчин Русина, да того деля греха заплатить сребра литр 5, по закону рускому».
Однако в самых ранних дошедших до нас вариантах «Русской Правды» имя «русь» уже полностью равноправно с именем целого народа: «Убьёт муж мужа, то мстить брату брата, или сыну отца, любо отцу сына, или брату чаду, любо сестрину сыну. Если не будет кто мстить, то 40 гривен за голову, если будет русин либо гридин, либо купчина, либо ябетник, либо мечник. Если изгой будет либо славянин, то 40 гривен положить за него». В договоре Смоленска с немцами XII века слово «Роусин» уже означает «русский воин»: «Немьчичю же не льзе позвати на поле Роусина битъ ся въ Ризе и на Гътьскомь березе, Роусиноу же не льзе позвати Немьчича на поле биться Смоленьске».
После монголо-татарского нашествия и дробления Киевской Руси на отдельные независимые княжества Русь сохраняется как название исторических земель вокруг Киева. Начиная с правления Ивана Калиты, великие князья Владимирские и Московские присвоили себе титул «всея Руси», следуя образцу титула русского митрополита, который именовался «митрополит всея Руси». Иван III впервые включил выражение «Государь Всея Руси» в свой титул в 1493 году на переговорах с Литовским княжеством, правитель которого сам имел слово «Русь» в своём титуле (Великий Князь Литовский и Русский), так как Киевские земли входили в состав Великого княжества Литовского.
Другие исторические названия, такие, как Белая, Чёрная, Красная или Червонная Русь, соотносятся с географическим положением столь многих «русских» территорий. В средние века «русские» направления север-юг и запад-восток имели свои цветовые аналоги.
Малая Русь и Великая Русь произошли от греческих названий ;;;;; ;;;;; – Микра Росиа и ;;;;; ;;;;; – Макра Росиа, которые использовались в церковно-административной практике Византии с начала XIV века. Греки, по аналогии с терминами «Малая Греция» (собственно Греция) и «Великая Греция» (Греция вместе со своими колониями) под Малой Россией понимали метрополию – центр Руси (Южную Русь, современную Украину), а под «Великой Россией» – все остальные «русские» земли.
С XV века в церковных книгах название Великая Русь закрепилось за Московским государством и другими северо-восточными русскими землями, а Малая Русь – за современными центральными и юго-восточными русскими (сейчас украинскими) землями. С XVII века оба названия стали упоминаться в светской документации и литературе.
Территориально близкие к латинской Европе земли современной Западной Белоруссии и Западной Украины с XIV века именовались в австрийских, чешских и польских источниках Рутенией.
С последней четверти XV века Московское княжество начинает носить официальное название Русия, а великий московский князь Иоанн III титул Государя всея Русии: «Мы Иоанн, Божиею милостию Государь всеа Русии, Володимерский, и Московский, и Новогородский, и Псковский, и Тферский, и Югорский, и Вятский, и Пермский, и Болгарский, и иных».
К рубежу XV – XVI веков сначала как простонародное и церковно-книжное, а потом и в официальных документах стало распространяться название «Россия», близкое к греческому обозначению ;;;;;. Соответственно, вместо названий Великая, Малая, Белая Русь стали употребляться Великая Россия – Великороссия, Малая Россия – Малороссия, Белая Россия – Белая Русь.
В связи с присоединением новых территорий по этой аналогии появились названия Новороссия – Новая Россия (южная часть современной Украины и южная часть европейской части современной России) и менее употреблявшееся Желтороссия – Жёлтая Россия (сначала Туркестан, затем Манчжурия, позднее северная и восточная часть современного Казахстана и сопредельные степные территории восточного Поволжья, южного Урала и южной Сибири современной России). По аналогии же для других и новых территорий современной России были предложены, но почти не употреблялись названия Зеленороссия – Зелёная Россия (Сибирь), Голубороссия – Голубая Россия (Поморье).
Русские, русский – это субстантивированные прилагательные. Древнерусское слово русьскыи образовано от более раннего этнонима восточных славян «Русь». Этим же словом называлось и государство восточных славян, по преимуществу Киевская земля, в противовес Новгородской и Владимиро-Суздальской. В византийских источниках, помимо основы с -u- (russ-), представлена и основа с -о- Rhos, R(h)osia, откуда, в конечном счёте, и происходит название Россия.

8 ПВЛ – Повесть Временных Лет, неправильно называемая «Первоначальная летопись» или более верно – «Несторова летопись».
Наиболее ранний из дошедших до нас древнерусских летописных сводов, завершённых к началу XII века. Известен по нескольким редакциям и спискам с незначительными отклонениями в текстах, внесёнными переписчиками. Был составлен в Киеве.
Охваченный период истории начинается с библейских времён и заканчивается 1117 годом (в 3-й редакции).
Датированная часть истории Киевской Руси начинается с 852 года, с начала самостоятельного правления византийского императора Михаила (Пьяницы). Название своду дала одна из его вводных фраз в Ипатьевском списке: «Пов;сть временныхъ л;т черноризца Федосьєва манастыря Печерьскаго. Откуду єсть пошла Руская земля […] и хто в неи почалъ п;рв;є княжи».
Автор летописи указан в Хлебниковском списке как монах Нестор, агиограф, живший на рубеже XI – XII веков, монах Киево-Печерского монастыря. Хотя в более ранних списках это имя опущено. Исследователи XVIII – XIX веков считали Нестора первым русским летописцем, а «Повесть временных лет» – первой русской летописью. Изучение летописания русским лингвистом А.А. Шахматовым и его последователями показало, что существовали летописные своды, предшествовавшие «Повести временных лет». В настоящее время признаётся, что первая изначальная редакция ПВЛ монаха Нестора утрачена, а до нашего времени дошли более поздние доработанные версии. При этом ни в одной из летописей точных указаний на то, где именно оканчивается ПВЛ, нет.
Вторая редакция читается в составе Лаврентьевской летописи от 1377 года и в других списках.
Третья редакция содержится в Ипатиевской летописи. Древнейшие списки: Ипатьевский XV века и Хлебниковский XVI века. В одну из летописей второй редакции под 1096 годом добавлено самостоятельное литературное произведение «Поучение Владимира Мономаха», создание которого датируется 1117 годом.
По версии академика Шахматова первый летописный свод, названный «Древнейшим», был составлен при митрополичьей кафедре в Киеве, основанной в 1037 году.
Источником для летописца, по-видимому, послужили предания, народные песни, устные пересказы, письменные агиографические документы.
Древнейший свод продолжил и дополнил в 1073 году монах Никон, один из основателей Киевского Печерского монастыря.
Затем в 1093 году игуменом Киево-Печерского монастыря Иоанном был создан Начальный свод, в котором использованы новгородские записи и греческие источники: «Хронограф по великому изложению», «Житие Антония» и другие. Начальный свод фрагментарно сохранился в начальной части Новгородской первой летописи младшего извода. Нестор переработал Начальный свод, расширил историографическую основу и привёл русскую историю в рамки традиционной христианской историографии. Он дополнил летопись текстами договоров Руси с Византией и ввёл дополнительные исторические предания, сохранённые в устной традиции.
По версии академика Шахматова первую редакцию ПВЛ Нестор написал в Киево-Печерском монастыре в 1110 – 1112 годах. Вторая редакция была создана игуменом Сильвестром в Киевском Выдубицком Михайловском монастыре в 1116 году. По сравнению с версией Нестора была переработана заключительная часть. В 1118 году составляется третья редакция ПВЛ по поручению новгородского князя Мстислава Владимировича.
Летопись вобрала в себя в большом количестве материалы сказаний, повестей, легенд, устные поэтические предания о различных исторических лицах и событиях. Многие рассматривают её как основной источник по начальному периоду русской истории, иногда необоснованно отбрасывая другие источники, если они противоречат «Повести временных лет».
При написании летописи использовались документы из княжеского архива, что позволило сохранить до нашего времени тексты русско-византийских договоров 911, 944 и 971 годов. Часть сведений бралась из византийских источников. Нападение на Царьград в 860 году описывается по переводу хроники Георгия Амартола, о более ранних временах брались сюжеты из хроники Иоанна Малалы.

9 Человеческие жертвоприношения – вопрос о существовании человеческих жертвоприношений у древних европейцев остаётся спорным. О том, что носители ямной культуры практиковали их, свидетельствуют исследованные в последние годы курганы Мергелевой гряды в Луганской области. Древние греки, за исключением минойцев, приносили в жертву животных, однако мифологический материал позволяет предположить, что для их предков принесение людей в жертву было обычным явлением. Возможно, история о чудесном спасении Ифигении, обречённой на жертву её отцом Агамемноном, и о её замене ланью сохранили память о замене человеческого жертвоприношения закланием животных в библейских сюжетах. Существует и другой мифологический сюжет – о Поликсене, принесённой в жертву на могиле Ахилла его сыном Неоптолемом. В классическое время перед битвой при Саламине (480 год до н. э.) греки принесли в жертву Дионису трёх персидских пленников. Столетием позже, перед битвой при Левктрах (371 год до н. э.) фиванцы, поверив в сон Пелопида, были готовы принести в жертву белокурую девушку, но в последний момент заменили её белой кобылицей. Римляне времён республики не чуждались человеческих жертвоприношений для умилостивления богов в таких исключительных случаях, как, например, вторжение Ганнибала в Италию. В 97 году до н. э. в Риме все формы человеческих жертвоприношений были запрещены, и с тех пор рассматривались как варварский обычай. При этом было предусмотрительно забыто, что столь популярные в Риме гладиаторские поединки первоначально носили ритуальный характер и представляли собой своего рода подношение богу войны. О человеческих жертвоприношениях у древних кельтов известно как по археологическим находкам (человек из Линдоу), так и из письменных свидетельств их врагов римлян. Юлий Цезарь пишет о том, что вместе с трупом хозяина кельты сжигали его домашних. Способ умерщвления зависел от того, какому богу предназначались жертвы. Предназначенных Таранису сжигали, Тевтату – топили, Езусу – вешали на деревьях. Человеческие жертвоприношения были известны древним германцам. Сага о Инглингах повествует, что свейского конунга Домальда принесли в жертву ради лучшего урожая и удачи в бою. Ибн Фадлан сообщает о том, что наложницы варяжских воинов, которых он видел в Волжской Булгарии, охотно приносили себя в жертву после смерти господина. Адам Бременский пишет о жертвоприношениях людей Одину на болоте в Старой Упсале. По его словам, жертвы развешивались на деревьях священной кущи. Возможно, что там вывешивали казнённых преступников – для устрашения. Крайне скудны сведения о человеческих жертвоприношениях у славян. Скудость информации объсняется тем, что летописи составлялись монахами-христианами, а православная церковь осуждала этот обычай как варварский. Тем не менее, известно, что князья Киевской Руси до принятия христианства в честь своих побед приносили пленников в жертву богам. В Повести Временных Лет сказано, что 11 июня 978 года князь новгородский Владимир Святославич «сел на столе отца своего в Киеве» и решил вознести благодарение богам, совершив человеческие жертвоприношения. Жертвами его идолопоклонничества, по одной легенде, пали Феодор-варяг и некто Иоанн, по другой – неизвестные юные мученики мужского и женского пола.

10 …принял схиму – схима. Православное монашество невозможно представить без его высшей степени – великой схимы, вершины аскетизма и монашества. По мысли святых отцов Церкви в схиме человек находит полное выражение своего предназначения и достигает евангельского идеала святого совершенства. К этому человек восходит постепенно, в меру своих сил, через подвиг всей жизни. Великосхимничество в Православной Церкви – это иночество с традиционными обетами, но с особым духовным подвигом. «Принятие схимничества, или великой схимы есть не что иное, как высшее обещание Креста и смерти, есть образ совершеннейшего отчуждения от земли, образ претворения и преложения живота, образ смерти и предначатия иной, горней жизни». Великосхимничество как чин пострижения известно с IV века. Этот чин был дан, по древнему сказанию, святым Пахомием Великим. Однако как образ иноческой жизни Великосхимничество восходит ко времени возникновения христианства. Те, кто, следуя учению Христа о высшем духовном совершенстве, добровольно принимали на себя обеты целомудрия, нестяжания и послушания, в отличие от других христиан получали наименование аскетов. Они проводили уединенную, суровую пустынническую жизнь подобно Иоанну Крестителю, подобно Иисусу Христу, проведшему сорокадневный пост в пустыне. Физическая смерть – своеобразный подвиг уединения и отказа от мирских благ, то есть – переход к вечной жизни. На Руси к великой схиме всегда относились с благоговением. С глубокой древности у православных был широко распространён обычай принимать схиму перед смертью. Этому обычаю следовали почти все князья и государи Руси.

11 Любеч (украинск. Любеч). В настоящее время посёлок городского типа Репкинского района Черниговской области Украины. В прошлом считался одним из древнейших городов на Днепре. Население на 01.01.2006 года составляло 2 400 жителей.
Любеч впервые упоминается в Повести Временных Лет как город, который в 882 году захватил новгородский князь Олег, направлявшийся в Киев. В трудах византийского императора Константина Багрянородного Любеч упоминается как Teliotza (Телиоца). Из Любеча была родом Малуша, ключница Ольги и любовница Святослава – мать Владимира Святославича. В ходе борьбы с братом Ярополком Владимир Святославич был вынужден бежать к варягам. Однако в 980 году он вернулся и около Любеча разгромил дружину Ярополка. В 1015 году на берегу Днепра у Любеча новгородский князь Ярослав Мудрый разбил своего сводного брата, киевского князя Святополка Окаянного.
В 1051 году уроженец Любеча отшельник Антоний (умер в 1073 году) после долгого пребывания на Афоне поселился в одной из пещер киевского холма, что считается датой основания Киево-Печерского монастыря.
Любечский съезд. В 1097 году в Любече состоялся первый съезд русских князей с целью договориться о прекращении междукняжеских распрей из-за уделов и сплотиться против разорявших Русь половцев. На Любечском съезде, по Повести Временных Лет, присутствовало 6 князей. Святополку Изяславичу, как старшему, был оставлен Киев с Туровом и Пинском и титул Великого князя. Владимиру Мономаху были отданы Переяславское княжество, Суздальско-Ростовская земля, Смоленск и Белоозеро. Олегу и Давиду Святославичам Чернигов и Северская земля, Рязань, Муром и Тьмутаракань. Давиду Игоревичу – Владимир-Волынский с Луцком. Васильку Ростиславичу – Теребовль, Червен, Перемышль. Любечский съезд провозгласил принцип наследования князьями земель своих отцов. Но Любечский съезд не мог дать реальных гарантий выполнения этих решений. Сразу же после съезда Давид Игоревич с согласия Святополка ослепил Василька Ростиславича, что повлекло междоусобные войны. В 1147 году Любеч был сожжён Ростиславом Мстиславичем, а в 1157 году опустошён половцами. Черниговский князь Святослав Ольгович, получив город, отстроил его. Здесь же Ольговичи обсуждали (1180 год) план военных действий против Ростиславичей. После похода Батыя на Южную Русь (1239 – 1240) город пришёл в упадок. Возможно, любечскими боярами были герои Куликовской битвы братья Александр Пересвет и Родион Ослябя.

 

Съезд русских князей под Киевом.
Миниатюра из Радзивилловой летописи.

В XIV веке Любеч вошёл в состав Великого княжества Литовского. С 1471 года это центр волости Киевского воеводства. С 1569 года – центр Любечского староства Киевского воеводства Речи Посполитой. С 1648 – центр козацкой сотни Черниговского полка. Сильно пострадал во время козацких восстаний в XVI веке. Богдан Хмельницкий сделал город ранговым имением черниговских полковников. Во времена Ивана Мазепы городом владел сам гетман.
После 1708 года город стал собственностью семьи Полуботков, а позже – Милорадовичей. Любечскому съезду посвящён памятник. Скульптор Геннадий Ершов увековечил в бронзе образ летописца с рельефными изображениями князей, участников съезда. Памятник установлен в 1997 году на Замковой горе в честь 900-ой годовщины первого съезда русских князей.
12 Перун (древнерусск. Перунъ, белорусск. Пярун, литовск. Perk;nas, латышск. P;rkons). Верховный бог не только в древнерусской языческой мифологии, покровитель князя и дружины, бог войны. Связан с громом и молнией. После распространения христианства на Руси многие элементы образа Перуна были перенесены на образ Ильи Пророка. Имя Перуна возглавляет список богов пантеона князя Владимира в Повести Временных Лет. В ПВЛ так описано Перуново капище, которое поставил князь Владимир Святославич: «И стал Владимир княжить в Киеве один, и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, и Хорса, Дажьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили своих сыновей и дочерей, и приносили жертвы бесам, и оскверняли землю жертвоприношениями своими. И осквернилась кровью земля Русская и холм тот».
Атрибуты Перуна: громовые стрелы, стрела-молния, топорики-секиры, палицы. По поверью, когда Перун мечет камни и стрелы, начинается гроза. Говорят ещё о колеснице Перуна, коне Перуна и о колесе Перуна («громовой знак» – колесо с шестью спицами). К его атрибутам относится и священное дерево – дуб. В грамоте галицкого князя Льва, в которой определяются границы владений епископа Перемышльского, упоминается Перунов дуб как одна из границ: «...а отъ той горы до Перунова Дуба горе склонъ». Перунов день недели – четверг. У полабских славян он назывался «Перуновым днём». То, что четверг в архаичной традиции соотносился с грозой, подтверждается устойчивым выражением в современном русском языке: «после дождичка в четверг». Звериный символ Перуна – Дикий тур (огромный, могучий лесной бык). Согласно Прокопию Кесарийскому славяне своему богу-Громовержцу «приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды». Языческий символ –  неугасимый огонь. Место обитания Перуна – нижнее течение Днепра, пороги – как место сражения Перуна с Велесом. Бог грозы Перун, обитающий на небе, на вершине горы, преследует своего змеевидного врага Велеса, живущего внизу, на земле. Причина их распри –  похищение Велесом скота, людей, а в некоторых вариантах – жены или дочери громовержца. В Киеве и Новгороде идолы Перуна стояли на холмах. В Третьей Новгородской летописи под 988 годом упоминается остров Перынь со святилищем на нём, посвящённом Перуну: «и требища разори и Перуна посече, что в великом Новеграде стоялъ на Перыни». 2 августа  (20 июля по старому стилю) отмечается Перунов день, он же Ильин день. В этот день вся нечистая сила, спасаясь от огненных стрел Перуна, превращается в различных зверей. В давнее время в этот день собак и кошек в дом не пускали, чтобы не навести Перунов гнев – грозу.
Перун издавна был общеславянским богом. Например, у словаков есть множество пословиц и заклинаний, в которых они обращаются к Перуну. Его же имя упоминается в ряду славянских слов, которые в XV веке использовали рыбаки острова Рюген, говорившие по-немецки, но ещё помнившие многие славянские слова. Например, такие как «мать», «вода», «млеко», «рыба», «хмара», «тата», «земля», «живот», «Перун». В полабском языке отмечено слово Перендан – «четверг», буквально «день Перуна»».
Но самым близким божеством к Перуну является балтский Пяркунас, культ которого распространялся на пространство от Пруссии до Волги. Некоторые финно-угорские народы заимствовали название Перкунаса для обозначения чёрта. Перун упомянут в славянских летописях, в том числе и в договорах Руси и Византии (князя Олега – 907 года, князя Игоря –  945 года, князя Святослава – 971 года).
В современном Киеве на улице Владимирской были раскопаны фундаментные рвы и симметрично расположенные ямы, заполненные строительным мусором. Всего внутри храма было 5 ниш: одна по центру (Перун), по две слева и справа. Ещё один идол, видимо, стоял за храмом. Рядом находится чашеобразная яма со слоями глины, угля и золы.
Образ и культ Перуна занимает заметное место в современном славянском неоязычестве и близких религиозных движениях конца XX – начала XXI века. 24 августа 2009 года славянскими неоязычниками на Старокиевской горе был установлен идол Перуна.

13 Болеслав Храбрый – Болеслав I Храбрый (польск. Boles;aw I Chrobry). Родился около 967 года. Умер 17 июля 1025 года.
Польский князь (992 – 1025) и король (1025), сын Мешко I, князя Польши, и чешской княжны Дубравки, представитель династии Пястов. Основатель польской государственности. Его современники, даже противники, единогласно характеризуют Болеслава как умного, хитрого и искушённого политика. Русский летописец говорит, что Болеслав «бяше смысленъ», очень не любивший его Титмар Марзебургский подчёркивает «лисью изворотливость» польского князя. В молодости Болеслав прославился доблестью в сражениях и получил прозвище Храброго. Смелость и выдержка не изменила ему и в поздние годы, когда он, будучи очень тучным, не мог уже седлать коня и лично вести войска в бой.
После смерти Мешко I, разделившего своё княжество между сыновьями, Болеслав изгнал братьев и восстановил единство Польши. В 997 году ему удалось присоединить Краков и Краковскую землю, одну из наиболее богатых польских территорий, бывшую до этого владением чешских князей. В это же время была восстановлена власть Польши над Восточным Поморьем, которое после смерти Мешко I попыталось добиться независимости. В 999 году Болеслав захватил Моравию, а в следующем году и часть территории Словакии. Пределы польского государства при Болеславе I расширились от Эльбы и Балтийского моря до Карпат и Венгрии, от Чехии до Волыни.

 

Большое значение князь уделял христианству и организации польской церкви. В Польшу прибыл епископ Пражский Адальберт, больше известный под именем Войцех, который в 997 году отправился обращать в христианство пруссов, живущих на землях к северо-востоку от польского княжества. Миссия не увенчалась успехом, а сам Войцех был убит и впоследствии канонизирован. Болеслав I выкупил останки святого Адальберта-Войцеха и торжественно перенёс их в Гнезно. Сам святой стал считаться покровителем Польши. Одновременно Болеславу I удалось добиться от Папы создания в 1000 году польского архиепископства в Гнезно, подчиняющегося непосредственно Риму. Были также основаны епископства во Вроцлаве, Кракове и Колобжеге. Создание национальной католической церкви и последовательная религиозная политика Болеслава I сильно повысили престиж Польши на международной арене.
18 апреля 1025 года Болеслав Храбрый был коронован польскими епископами и стал королём Польши.

14 река Альта – Альта. Река в Украине, правый приток Трубежа. Устье находится в городе Переяслав-Хмельницкий Киевской области. Согласно Повести Временных лет в 1015 году на Альте был убит князь Борис по заданию сводного брата Святополка Окаянного. На Альте в 1019 году Ярослав Мудрый разбил войска Святополка. В 1068 году здесь же произошла битва, в которой половцы разгромили киевскую дружину.

15 Полоцк – (белорусск. По;лацк). Город в Витебской области, административный центр Полоцкого района, древнейший город Белоруси и один из древнейших городов Киевской Руси. Находится в устье реки Полота, впадающей в Западную Двину. Население 82 800 человек по состоянию на 2010 год. Первое летописное упоминание о Полоцке относится к 862 году. Согласно Лаврентьевского списка Повести Временных Лет «В л;то 862 приіа власть Рюрикъ и раздаіа мужемъ своимъ градъі: ;вому Полотескъ, ;вому Ростовъ, другому Б;ло;зеро. И по т;мъ городомъ суть находници Варязи а перьвии насельници в Нов;город; Словене, въ Полотьски Кривичи».
В середине X века возникло Полоцкое княжество. Она занимало территорию в бассейне Западной Двины, верховьях Березины и Немана. В 988 – 1001 годах в Полоцке княжил Изяслав Владимирович, сын Рогнеды Рогволодовны и Владимира Святославича, родоначальник Полоцких князей Изяславичей. К 992 году относится основание Полоцкой епархии.
В 1003 – 1044 годах в Полоцке княжил Брячислав Изяславич. Он значительно расширил территорию Полоцкого княжества, присоединив земли между Западной Двиной и Десной, где основал город Брячислав – Брацлав. В период правления Всеслава Брячиславича был построен Софийский собор (между 1030 – 1060 годами), один из самых ранних храмов Древней Руси. Всеслав Брячиславич единственный представитель полоцкой ветви Рюриковичей на киевском великокняжеском престоле (1068 – 1069). При Всеславе Брячиславиче Полоцкое княжество достигло своего наивысшего могущества.
В период 1106 – 1108 годов родилась Преподобная Евфросиния Полоцкая, внучка полоцкого князя Всеслава Брячиславича и одна из первых канонизированных женщин на Руси. С именем Евфросинии связано основание Полоцкого Спасо-Евфросиниевского монастыря. Полоцкое княжество фактически было независимым от Древнерусского государства. Это провоцировало многочисленные конфликты между полоцкими и киевскими князьями. В 1129 году Мстислав Владимирович захватил Полоцк и выслал полоцких князей в Византию. В XII веке началась борьба за главенство между Витебской, Минской и Друцкой ветвями потомков Всеслава Брячиславича. Это привело к захвату части земель Полоцкого княжества новгородцами, смоленскими и черниговскими князьями. Испытывало Полоцкое княжество давление и со стороны литовцев, и со стороны крестоносцев.
В начале XIII века Полоцкое княжество вело борьбу с рыцарями Ливонского ордена, которые захватили города Герцике и Кукейнос, находившиеся в вассальной зависимости от Полоцка. В 1201 году в устье Западной Двины немецкими рыцарями-крестоносцами было основано военно-торговое поселение Рига, что значительно подорвало экономические позиции Полоцка.
В начале 1240-х годов княжеская власть в Полоцке часто оказывалась в руках литовцев, однако княжество сохранило самостоятельность. Правивший в Полоцке во второй половине XIII века Андрей Полоцкий (1342 – 1377, 1381 – 1387) является одним из самых замечательных политических деятелей в истории Полощины. После утраты князем Андреем Полоцкого княжества его сменил Скиргайл Ольгердович (1387 – 1397), последний самостоятельный полоцкий князь. С 1392 года земли бывшего Полоцкого удела в составе Великиго княжества Литовского управлялись литовскими наместниками, а с 1504 года и воеводами.
На протяжение 1432 – 1436 годов во время гражданской войны в Великом княжестве Литовском Полоцк являлся столицей Великого княжества Русского.
В 1498 году в городе было введено Магдебургское право. В 1504 – 1569 годах Полоцк – столица Полоцкого воеводства Великого княжества Литовского, а с 1569 года воеводства Речи Посполитой.
С 1563 года, после взятия города войсками Ивана IV в ходе Ливонской войны, Полоцк пребывал в составе Московского государства (1563 – 1579). В 1563 году в городе состоялось массовое убийство жителей-иудеев, около 300 человек были утоплены в Западной Двине, потому что отказались принять христианство. Поэтому 25 кислева по иудейскому календарю отмечается как день поминовения невинно убиенных.
Во время русско-польской войны 1654 – 1667 годов Полоцк вновь оказывается под властью Московского царства.
В результате Первого раздела Речи Посполитой 25 июля (5 августа) 1772 года правобережная часть Полоцка вошла в состав Российской империи. Левобережная часть Полоцка вошла в состав Российской империи по Второму разделу Речи Посполитой в 1792 году. В 1772 – 1776 годах город находился в составе Псковской губернии. С 24 августа (4 сентября) 1776 года Полоцк стал административным центром Полоцкой губернии. С 12 мая (23 мая) 1778 года и центром Полоцкого наместничества.
С 12 декабря (23 декабря) 1796 года Полоцк – уездный город Белорусской губернии, а с 1802 года – Витебской. В 1812 году под Полоцком произошли два сражения между русской и французской армиями.
12 февраля 1839 года состоялся Полоцкий церковный собор. Епископами и начальствующим духовенством униатской церкви был подписан «Соборный акт» о соединении униатской церкви с православной. В 1891 году в городе действовали 23 синагоги и еврейских молитвенных дома, 8 православных церквей, один костёл, одна лютеранская церковь, молельня раскольников, мужской и женский монастыри.
С 1924 года Полоцк в составе Белорусской ССР.
С 1991 года в составе независимой Республики Беларусь.

16 Тьмутаракань – древний город на Таманском полуострове на территории современной станицы Тамань Темрюкского района Краснодарского края. В хазарский период была известна как Самкерц, в византийский – как Таматарха, а после славянского периода, как Матарха по-гречески. С середины XIII до начала XIV веков монголы называли её Матрика, а с XIV по XIV век она принадлежала генуэзцам под именем Матрега, с XVII по середину XVIII века известна как турецкая крепость Хункала, потом Таман.
Тмутаракань (в некотрых источниках – Тьмутаракань, Тмуторокань, Тмутороконь, Тмуторотань, Торокань) – столица древнерусского Тьмутараканского княжества (вторая половина X – XI веков). После разгрома Хазарского каганата в 965 году киевским князем Святославом Игоревичем город, вероятно, перешёл под власть Руси. Через Тмутаракань поддерживались экономические и политические связи между русскими княжествами, народами Северного Кавказа и Византией. В городе жили адыги, греки, аланы, русичи, армяне.
Тмутаракань в X веке была обнесена мощной стеной из кирпича. В 1023 году князь Мстислав Тьмутараканский, правивший в Тмутаракани с 988 по 1036 год, построил здесь церковь Богородицы. В 1068 году князь Глеб Святославич «измерил море» от Тмутаракани до Керчи (Тьмутараканский камень).


В VI веке Боспор становится федератом или частью Византийской империи Юстиниана I. Усиление Хазарского каганата в VIII – IX веках не прервало связи Таматархи с Византией. Их связывали союзнические отношения, направленные сначала против экспансии Арабского халифата, а затем и против варяжских грабительских походов. При этом политика Византии была направлена на установление черноморского господства и контроль черноморских портов. Существуют сведения, что Таматарха и была таким портом, контролируемым хазарами.
Упоминание о Таматархе встречается также у византийского императора Константина VII Багрянородного (X век). Таматарха в его сочинении названа крепостью.
Несомненно, захват Таматархи русичами в X веке поставил под угрозу не только интересы Византии в северном Причерноморье, разрушив русско-византийские отношения, кодифицированные договором 944 года, но и сказался на источниках её военно-морского могущества. Ситуация осложнилась дроблением Руси в XI веке на враждующие удельные княжества. Союз с одним князем автоматически вызывал вражду с князьями-соперниками. Византия реагировала ситуативно: так, стратиг Херсонеса  отравил на пиру (1066) князя Тьмутараканского Ростислава Владимировича.
В 1079 году Всеволод I Ярославич захватил Тмутаракань. Олег Святославич Черниговский был схвачен, и по соглашению с императором Никифором III Вотаниатом, с которым Всеволод был в союзе, сослан на остров Родос. После этого в Тмутаракани три года правил посадник Всеволода – Ратибор. Ссылка продолжалась в течение 1079 – 1081 годов, но в мае 1081 года Никифора III сверг Алексей I Комнин, который вызвал Олега Святославича с Родоса. Володарь, сын отравленного Ростислава, и Давид Игоревич изгнали посадника Ратибора (1082). В 1083 году при поддержке Византии Олег Святославич захватил Тмутаракань. С этого времени, и пока Олег Святославич не вернул себе Черниговское княжение (1094), Тмутаракань находилась под контролем Византии. Сохранившиеся печати Олега подтверждают сложившуюся ситуацию: «Господи, помоги Михаилу, архонту Матархи, Зихии и всей Хазарии». Причём печати Олега, в крещении Михаила, принадлежат к типу печатей наместников византийских императоров.
После 1094 года Тмутаракань исчезает из русских летописей, но на протяжение XII века в византийских источниках Таматарха и окрестности упоминаются как принадлежащие империи. В 1040-х годах Иоанн Цец писал о «стране матархов» как о части империи, а император Мануил I в 1166 году титулуется «государем зихийским и хазарским».
С 1169 года Мануил I разрешил генуэзским судам заходить в любые порты Чёрного моря, кроме Тмутаракани и Р;ссии (вероятно, так называли Керчь). Этот запрет был повторён в 1192 году Исааком II Ангелом. Период господства Византии закончился падением Констатинополя (1204) в ходе 4-го крестового похода, после чего контроль над Таматархой перешёл к генуэзцам.
В «Списке русских городов дальних и ближних», помещавшемся обычно в летописях и сборниках XV – XVII веков, упоминается город Тьмутаракань, показанный между Мирославицами и Остречьским городом на Десне, то есть на левом берегу Днепра. Такое использование исторического топонима для наименования нового города встречается в этом списке и в случае с городом Корсунь на Роси, существующего и поныне и названного по имени византийской Корсуни-Херсонеса в Крыму. В XIX веке было село Торокань в Кобринском уезде Гродненской губернии в Белой Руси.

17 Ромейские – ромеи. На Руси так называли подданных византийского императора.
18 Иларион – митрополит Иларион по прозвищу Русин, умер около 1055 года. Первый русский митрополит Киевский времён Ярослава Мудрого, святитель. Автор «Слова о Законе, и Благодати, и Истине».
Сведения о его жизни скудны и часто недостоверны. Летописи содержат несколько упоминаний имени Иларион, Ларион, которые идентифицируются в историческом контексте. Так, под 1051 годом в «Повести Временных Лет» говорится: «Боголюбивому бо князю Ярославу, любящю Берестовое и церковь ту сущую святых апостол и попы многы набдящю, в них же бе презвутер именемь Ларион – муж благ, книжен и постник». Этот Ларион первый «ископа печерку малу двусажену» там, «кде ныне ветхый манастырь Печерьскый». Согласно записи в начале летописной статьи 1051 года («л;то 6559»), его («Лариона») «постави Ярослав митрополитом собрав епископы».

 

Преподобный Иларион Киевский
Икона XI века

В начале Устава князя Ярослава о церковных судах говорится: «Се яз князь великий Ярослав сын Володимерь, по данию отца своего съгадал есмь с митрополитом с Ларионом, сложил есмь греческий номоканун; аже не подобаеть сих тяжь судити князю, ни боляром – дал есмь митрополиту и епископом».
Дальнейших сведений нет, но под 1055 годом Летопись Новгородская II упоминает имя другого митрополита – Ефрема, из чего мы можем предположить, что сразу после смерти Ярослава Мудрого 20 февраля 1054 года Иларион был смещён. Его противоканоническое поставление (Киевская митрополия находилась в составе Константинопольского Патриархата, и Киевские митрополиты поставлялись решением Вселенского Патриарха и византийского императора) могло быть обусловлено тем, что после смерти митрополита Феопемпта Русь находилась в состоянии войны с Византией.
Илариону приписывают авторство произведения, известного как «Слово о Законе, и Благодати» («О закон; Моис;омъ дан;;мъ, и о благод;ти и истин; Исусомъ Христомъ бывшии. И како законъ отиде, благод;ть же и истина всю землю исполни, и в;ра въ вся языкы простреся и до нашего языка рускаго, и похвала кагану нашему Влодимеру, от негоже крещени быхомъ и молитва къ Богу от всеа земли нашеа»), дошедшее до нас в более чем 50-ти списках XV – XVI веков. Авторская идентификация дошедшей рукописи более чем сомнительна, поскольку оригинала нет. Наиболее известный синодальный список, кроме «Слова о законе и благодати» также содержит «Молитву» («Молитва преподобнаго отца нашего Илариона, митрополита Российскаго»), «Исповедание веры», написанное, очевидно, по случаю его поставления, и Похвалу Ярославу Мудрому.

19 Русская Правда (древнерусск.: Правда русьская (XIII век, 1280-ые годы), Правда Руськая (вторая половина XV века). Здесь слово «правда» употребляется в значении латинского «Iustitia» и греческого «;;;;;;;;» – правовой кодекс. Правда Ярослава основана на устном законе и обычном праве Руси. Русская Правда содержит начальные нормы уголовного, наследственного, торгового и процессуального права. Она же является основным источником наших знаний о правовых, социальных и экономических отношениях восточных славян.

20 Хан Боняк – половецкий хан. В ПВЛ сообщается о двух его нападениях на Киев: в 1096  году во время первого набега был сожжён великокняжеский дворец в Берестове, во время второго – все пригородные монастыри. О стычках с Боняком упоминается и в «Поучении» Владимира Мономаха.
В 1091 году половецкие ханы Боняк и Тукорган вместе с русскими князьями оказывают помощь Византии в войне с печенегами, разгромив печенежское войско при Лебурне. В 1097 году Боняк принимает участие в междоусобной войне русских князей, вспыхнувшей после ослепления Василька Теребовльского. В ПВЛ рассказывается, как Боняк перед битвой с венграми, союзными противоборствующей стороне, гадает: он воет по-волчьи и, когда волк «отвыся» ему, предсказывает победу. Хитроумным манёвром Боняк заманивает венгерские войска в западню и наносит им сокрушительный удар в битве на Вагре в 1099 году. Зимой 1105 года Боняк напал на Заруб и с полоном ушёл в степь. В 1107 году вместе с Шаруканом и другими половецкими ханами нападает на Посулье. Навстречу им вышли объединённые силы русских князей Святополка Изяславича, Владимира Мономаха, Олега Святославича и др. Половцы обратились в бегство. Был убит брат Боняка по имени Таз, а Шарукан едва избежал пленения. В последний раз имя Боняка упомянуто под 1113 годом, когда его в Приднепровье разбил черниговский князь Олег Святославич.

21 Стародуб – город в современной России с населением 18 400 человек, административный центр Стародубского района Брянской области. Расположен на реке Бабинец в 169 километрах к юго-западу от города Брянск.
Стародуб упоминается в русских письменных источниках, начиная с XI века. Во время Батыева нашествия был уничтожен монголо-татарами и на 150 лет исчезает из летописей. Долгое время город находился на юго-западной окраине Московского государства и не раз подвергался нападениям польско-литовских войск в 1515, 1534 и 1535 годах. Летом 1535 года польско-литовское войско под командованием гетманов Радзивилла и Тарновского захватило город, при этом погибло 13 тысяч жителей. В Смутное время Стародуб оказал ожесточённое сопротивление польским войскам. Город был сожжён, почти всё его население погибло. С 1654 года город становится административным центром Стародубского полка в составе Гетманщины. В 1660 году был разорён крымскими татарами, а в 1663 году поляками. Со второй половины XVII века становится одним из важнейших центров ярмарочной торговли. С 1782 года – уездный город. К этому времени в нём было 18 церквей и более тысячи хат.
В 1917 – 1918 годах Стародуб находился в составе Украинской Народной Республики (был частью земли Северщина) и Украинской державы Скоропадского. После гражданской войны переходит в состав РСФСР.

22 1054 – раскол церквей (греческ ;;;;;;;; – схизма). Также известен как Великий раскол. Раскол христианской церкви на церковном соборе в 1054 году, после которого окончательно произошло разделение Церкви на Римско-католическую церковь на Западе и Православную – на Востоке с центром в Константинополе. Разногласия между Папой римским и патриархом Константинополя начались задолго до 1054 года, но в 1054 году римский Папа Лев IX послал в Константинополь легатов во главе с кардиналом Гумбертом для разрешения конфликта, начало которому было положено закрытием в 1053 году латинских церквей в Константинополе по распоряжению патриарха Михаила Кирулария. При этом папский сакелларий Константин выбросил из дарохранительниц Святые Дары, приготовленные по западному обычаю из пресного хлеба, и топтал их ногами. Договориться о примирении не удалось, и 16 июля 1054 в соборе Святой Софии папские легаты объявили о низложении Кирулария и о его отлучении от Церкви. В ответ на это 20 июля патриарх предал анафеме легатов. Отлучительная грамота была вручена 16 июля 1054 года в Константинополе в Софийском соборе на святом алтаре во время богослужения легатом папы римского кардиналом Гумбертом. Отлучительная грамота содержала в себе следующие обвинения в адрес восточной церкви:
Константинопольская Церковь не признаёт Святую Римскую Церковь первой апостольской кафедрой, которой, как главе всех христиан, принадлежит попечение обо всех Церквах. Михаила неправо называют патриархом, подобно симонианам, они продают дар Божий, подобно валезианам, оскопляют пришельцев и делают их не только клириками, но и епископами. Подобно арианам, перекрещивают крещёных во имя Святой Троицы, в особенности латинян. Подобно донатистам, утверждают, что во всём мире, за исключением церкви Греческой, погибли и церковь Христова, и истинная Евхаристия, и крещение. Подобно николаитам, позволяют браки служителям алтаря. Подобно северианам, злословят закон Моисеев. Подобно духоборцам, отсекают в символе веры исхождение Духа Святого и от Сына (филиокве). Подобно манихеям, считают квасное одушевлённым. Подобно назореям, наблюдают телесные очищения иудейские, новорождённых детей не крестят ранее восьми дней по рождении, родительниц не удостаивают причащения, и, если они язычницы, отказывают им в крещении.
Реакция Патриарха на вызывающий поступок кардиналов была достаточно осторожной и в целом миролюбивой. С целью успокоения волнений было официально заявлено, что греческие переводчики извратили смысл латинской грамоты. Далее, на последовавшем Соборе 20 июля за недостойное поведение в храме были отлучены от Церкви все три члена папской делегации, но Римская Церковь в решении собора специально не упоминалась. Было сделано всё, чтобы свести конфликт к самодеятельности нескольких римских представителей, что, собственно, и имело место. Патриарх отлучил от Церкви лишь легатов и только за дисциплинарные нарушения, а не за вероучительные вопросы. На Западную церковь и на римского епископа эти анафемы никак не распространялись.
Событие это стало оцениваться как нечто чрезвычайно важное лишь через пару десятков лет на Западе, когда к власти пришёл папа Григорий VII Гильдебранд, а кардинал Гумберт стал его ближайшим советником. Его усилиями эта история и получила необычайное значение. Потом, уже в новое время, она рикошетом из западной историографии вернулась на Восток и стала считаться датой разделения Церквей также и там.
Покинув Константинополь, папские легаты отправились в Рим кружным путём, чтобы оповестить об отлучении Михаила Кирулария других восточных иерархов. Среди прочих городов они посетили Киев, где с подобающими почестями были приняты великим князем и русским духовенством.
В последующие годы Русская Церковь не занимала однозначной позиции в поддержку какой-либо из сторон конфликта, хотя и осталась православной. Если иерархи греческого происхождения были склонны к антилатинской полемике, то собственно русские священники и правители не участвовали в ней. Таким образом, Русь поддерживала общение и с Римом, и с Константинополем, принимая те или иные решения в зависимости от политической целесообразности.
Двадцать лет спустя после «разделения Церквей» имел место знаменательный случай обращения великого князя Киевского Изяслава-Дмитрия Ярославича к авторитету папы святого Григория VII. В своей распре с младшими братьями за Киевский престол Изяслав, законный князь, вынужден был бежать за границу, в Польшу и потом в Германию, откуда и апеллировал в защиту своих прав к обоим главам средневековой «христианской республики» – к императору Генриху IV и к Папе. Княжеское посольство в Рим возглавил его сын Ярополк-Пётр, имевший поручение «отдать всю русскую землю под покровительство святого Петра». Папа действительно вмешался в ситуацию на Руси. В конце концов Изяслав вернулся в Киев (1077). Сам Изяслав и его сын Ярополк канонизированы Русской Православной Церковью.
Около 1089 года в Киев к митрополиту Иоанну прибыло посольство антипапы Гиберта – Климента III, по-видимому, желавшего укрепить свои позиции за счёт его признания на Руси. Иоанн, будучи по происхождению греком, ответил посланием, хотя и составленным в самых почтительных выражениях, но всё же направленным против «заблуждений» латинян (это первое по времени неапокрифическое писание «против латинян», составленное на Руси, хотя и не русским автором). Однако преемник Иоанна митрополит Ефрем, русин по происхождению, сам послал в Рим доверенное лицо, вероятно, с целью лично удостовериться на месте в положении вещей; в 1091 этот посланец вернулся в Киев и «принесе много мощей святых». Затем, согласно русским летописям, послы от папы приходили в 1169 году.
В Киеве имелись латинские монастыри (в том числе доминиканский с 1228 года), на землях, подвластных русским князьям, с их разрешения действовали латинские миссионеры (так, в 1181 году князья Полоцкие разрешили монахам-августинцам из Бремена крестить подвластных им латышей и ливов на Западной Двине). В высшем сословии заключались (к неудовольствию греков) многочисленные смешанные браки. Подобная ситуация сохранялась вплоть до монголо-татарского нашествия.
В 1964 году в Иерусалиме состоялась встреча между Вселенским Патриархом Афинагором, предстоятелем Константинопольской Православной Церкви, и Римским Папой Павлом VI, в результате которой в декабре 1965 года были сняты взаимные анафемы и подписана Совместная Декларация. Однако, «жест справедливости и взаимного прощения» не имел никакого практического или канонического значения. С католической точки зрения, остаются в силе и не могут быть отменены анафемы I Ватиканского собора против всех, кто отрицает учение о первенстве Римского Папы и непогрешимости его суждений по вопросам веры и нравственности, произнесённых ex cathedra (то есть когда Папа выступает как земной глава и наставник всех христиан), а также ряд других постановлений догматического характера.
Раскол не преодолён до сих пор, хотя  взаимные проклятия были сняты.

23 Рюриковичи – княжеский род потомков Рюрика, раздробившийся с течением времени на множество ветвей. Последними правителями из правящей династии Рюриковичей на Руси были цари Фёдор I Иоаннович и Василий Шуйский.
 
В русско-византийском договоре 944 года упоминаются племянники Игоря Рюриковича, но фактическое разветвление рода Рюриковичей начинается c Владимира Святославича Святого. При разветвлении рода младшие дядья порой оказывались моложе старших племянников и зачастую переживали их. А действовавший порядок наследования имел такую особенность, как институт изгойства, когда потомки не занимавшего престол князя лишались права занимать этот престол. Поэтому выделялись из рода Рюриковичей прежде всего старшие линии, оседавшие в уделах (что было закреплено решением Любечского съезда князей (1097), а наибольшее влияние на государственные дела приобретали младшие линии. Выделение определённых ветвей закреплялось также династическими браками, которые с эпохи правления Владимира Мономаха (1113 – 1125) стали заключаться между представителями разных семей рода Рюриковичей.
Изяславичи Полоцкие.
Прежде других выделяется полоцкая линия потомков Изяслава Владимировича. Его мать Рогнеда была дочерью последнего полоцкого князя-нерюриковича Рогволда, поэтому Рюриковичи полоцкой ветви иногда назывались «Рогволожьими внуками». Её старший сын Изяслав стал киевским наместником в Полоцке. Но после смерти Изяслава его отец не прислал в Полоцк одного из младших сыновей (как, например, по смерти Вышеслава в Новгороде перевёл туда из Ростова Ярослава, по смерти Всеволода перевёл во Владимир-Волынский Позвизда), а в Полоцке стали править сыновья Изяслава. Внук Изяслава Всеслав Брячиславич стал единственным из полоцких князей, занявшим великокняжеский престол в результате киевского восстания 1068 года.
Ростиславичи (первая Галицкая династия).
Старший сын Ярослава Мудрого умер в 1052 году, раньше отца, и его сын Ростислав Владимирович оказался изгоем. В 1054 году Ярослав разделил южную Русь между тремя старшими на тот момент сыновьями: Изяславом, Святославом и Всеволодом. Ростиславу удалось отвоевать Тмутаракань у дяди Святослава, дважды изгоняя оттуда его сына и наместника Глеба. Сыновья Ростислава боролись против Ярополка Изяславича Волынского и Туровского, что привело к его гибели в 1087 году и закреплению Ростиславичей в Перемышле и Теребовле. В 1140 году ведущая роль перешла к Галичу, владения Ростиславичей были объединены в единое Галицкое княжество, и с угасанием династии Ростиславичей в 1198 году стали ядром будущего Галицко-Волынского княжества, а с 1254 года и Королевства Русь.
Изяславичи Туровские.
Вячеслав Ярославич умер в 1057 году, Игорь Ярославич, был переведён старшими братьями в Смоленск, и Волынь была присоединена к владениям Изяслава Киевского. Впоследствии Волынь присоединялась к киевским владениям Всеволодом Ярославичем в 1087 году по смерти Ярополка Изяславича, Святополком Изяславичем в 1100 году после решения Витичевского съезда, осудившего Давида Игоревича. Владимиром Мономахом, по смерти Ярослава Святополчича в 1117 году. Владимир Мономах лишил Изяславичей и Турова, здесь княжили его сыновья. Лишь в 1162 году младший сын Ярослава Святополчича Юрий, по матери внук Мстислава Великого, смог удержать Туровское княжество за собой и своими потомками.
Святославичи.
После смерти на киевском княжении Святослава Ярославича в 1076 году Изяслав Ярославич вернулся в Киев, а Чернигов удержал Всеволод Ярославич. Святославичи Роман и Олег  в союзе с половцами начали борьбу за бывшие владения своего отца, что привело к гибели в 1078 году в битве на Нежатиной Ниве Изяслава Ярославича и союзника Олега – Бориса Вячеславича, а также сына Мономаха Изяслава в 1096 году. В 1097 году по решению Любечского съезда князей: «каждый да держит отчину свою», –  Святославичи получили отцовское наследство.
В 1127 году в отдельную ветвь выделились потомки Ярослава Святославича, изгнанного из Чернигова своим племянником и зятем Мстислава Великого Всеволодом Ольговичем, сохранившего для своих потомков Муром, Рязань и Пронск. В 1167 году угасла черниговская ветвь потомков Давида Святославича, в Чернигове осели потомки Всеволода Ольговича, в Новгороде-Северском и Курске потомки Святослава Ольговича.
Мономаховичи (Мономашичи).
После гибели младшего сына Всеволода Ярославича – Ростислава в битве с половцами на реке Стугна в 1093 году за потомством Всеволода Ярославича закрепляется имя Мономаховичи. В период правления Владимира Мономаха и его сына Мстислава (1113 – 1132) киевские князья восстанавливают свой прямой контроль над всей Русью, включая Полоцк и Туров, за исключением юго-западных владений Ростиславичей и левобережных владений Святославичей (Курск временно принадлежит Мономаховичам).
Мономаховичи разветвляются на линии Мстиславичей (они, в свою очередь, на Изяславичей Волынских (в том числе с 1198 года – Романовичей Галицких), Ростиславичей (Смоленских) и Юриевичей (Георгиевичей) Владимирских (от Юрия Долгорукого). Последняя линия с конца XII века приобрела преобладающее значение на всей Руси. От неё происходят великие князья и цари московские. Со смертью Фёдора III Иоанновича (1598) московская линия династии Рюриковичей прекратилась, но отдельные княжеские фамилии продолжают существовать и до нашего времени.
Потомки Рюрика.
По весьма приблизительным сведениям отдалёнными потомками Рюрика по женской линии являются все современные монархи Европы, несколько американских президентов, писатели, артисты, включая таких деятелей, как Джордж Вашингтон, Рузвельт, Джордж Буш, Уинстон Черчилль, Симон Боливар, Веллингтон, кардинал Ришелье, Отто фон Бисмарк, Рубенс, Тулуз-Лотрек, Байрон, Александр Дюма, Джонатан Свифт, Жан-Поль Сартр, Антуан де Сент-Экзюпери, Роберт Льюис Стивенсон, Фритьоф Нансен. Это объясняется тем, что Рюрик является общим предком европейских аристократов через трёх женщин: Анну Ярославну – королеву Франции, Марию Добронегу и Збыславу Святополковну – королев Польши.

 
Сребреник Владимира Святославича

 
Герб Старой Ладоги, известный как герб Рюрика

 

Геральдический знак Рюриковичей из Старой Ладоги. Реконструкция.

24 король Кальман – Кальман І (Коломан І) Книжник (венгерск. K;nyves K;lm;n, словацк. Koloman, хорватск. Koloman). Родился в 1070 году. Умер 3 февраля 1116 года в Секешфехерваре в Венгрии. Венгерский король с 1095 по 1116 год из династии Арпадов.
 

Портрет Кальмана Книжника в хронике Яноша Туроци 1488 года.

Сын короля Гезы I, Кальман был назначен наследником престола королём Ласло I Святым. Когда последний серьёзно заболел после похода против Польши, Кальман был срочно вызван ко двору. Но после смерти Ласло 29 июля 1095 года  был вынужден вести изнурительную борьбу за престол со своим братом, принцем Альмошем.
Ласло I Святой умер незадолго до Первого крестового похода, не успев исполнить данное обещание выступить в этом походе совместно с армиями других христианских правителей Европы. Занятый противостоянием с младшим братом, король Кальман не был в состоянии участвовать в походе и по этой причине согласился всего лишь на пропуск крестоносцев по территории Венгрии. Но ступившие на венгерскую землю в 1096 году крестоносцы принялись грабить города и деревни, и Кальман был вынужден преградить дорогу этой армии. Он взял заложников и с помощью собственной армии контролировал продвижение участников похода.
Кальман был одним из образованнейших людей Европы, за что впоследствии получил титул K;nyves – «Книжник». В средние века это прозвище носило негативный оттенок, но современные историки считают его синонимом титула «Мудрый». Ко двору этого короля устремились деятели культуры и науки со всего континента. В Венгрии они занимались изучением латиноязычной литературы, а также написанием законов и хроник. В частности, в правление Кальмана была написана хроника Венгрии, легенда святого Геллерта и «Житие Иштвана Святого» епископа Хартвика.
Кальман имел серьёзные физические недостатки, будучи от рождения хромым и горбатым. Тем не менее, не исключено, что столь непривлекательный портрет Кальмана (как и в случае с английским королём Ричардом III) был создан его преемниками, которые по большей части были потомками ослеплённого им принца Альмоша.
Кальман Книжник был мудрым законодателем, издавшим два свода законов (около 1100 и 1115 годов). Первый из них закреплял применение «Божьего суда» в форме «испытания водой», а второй регулировал споры между христианами и иудеями. Один из законов, принятых Кальманом, опередил своё время на половину тысячелетия: «De strigis vero quae non sunt, nulla amplius quaestio fiat» (в отношении ведьм, такого явления не существует, в случае дальнейших расследований или судов по этому поводу).
На протяжении практически всего правления Кальман защищался от попыток своего брата Альмоша захватить власть в Венгрии. В 1106 принц Альмош обратился за поддержкой к польскому королю Болеславу III Кривоустому, предоставившему брату Кальмана войско, которое тотчас было повёрнуто против Венгрии. В ответ сам Кальман с помощью дипломатических манёвров связался с польским королём и уладил конфликт, заставив младшего брата признать законного правителя страны. Однако Альмош не прекращал интриг, и в 1115 году при помощи крупных феодалов вновь попытался свергнуть Кальмана. Разоблачив заговор, король приказал ослепить брата и его сына Белу.
Кальман проводил весьма энергичную и дальновидную внешнюю политику, всецело используя благоприятную внешнеполитическую ситуацию, при которой западноевропейские государства и римская Курия концентрировали силы для ведения Крестовых походов. Он продолжил политику Ласло Святого в отношении Хорватии и Далмации, полностью подчинив их Венгрии. В 1102 году в Биограде (Тенгерфехерваре) Кальман был коронован королём Хорватии, объединив её с Венгрией на правах личной унии. До 1105 года Венгрия возвратила себе также адриатические порты Сплит и Зару, а затем и близлежащие острова. С этого момента вплоть до 1918 года правители Венгрии всегда принимали титул королей Хорватии. Рывок Кальмана к Адриатике вызвал недовольство Венеции, однако сами хорваты выступили против территориальных претензий венецианцев, предпочитая более либеральное правление венгров, сохранявших привилегии торговых портов на берегах Адриатического моря.
Чтобы не быть втянутым в противостояние римских пап и императоров Священной Римской империи, Кальман Книжник в 1106 году отказался от инвеституры (права назначения епископов), после чего смог вести практически независимую от папской Курии внешнюю политику. Тем не менее, это решение оставалось чисто политическим, а Кальман и его преемники фактически сохраняли за собой инвеституру, так как папа мог только утверждать выбор короля без права подачи собственной инициативы. В дальнейшем Кальман позволял себе ориентироваться не столько на Рим, сколько на Константинополь, ставший союзником пап в борьбе с мусульманами. Пытаясь заручиться поддержкой в конфликте с Венецией, Кальман нормализовал отношения с Византийской империей и даже вступил в тесный союз с императором Алексеем I Комнином, выдав за его сына Иоанна II Комнина дочь Ласло I Пирошку. Сын Пирошки, Мануил Комнин, в дальнейшем будет вести войны с родиной своей матери за гегемонию на Западных Балканах.
Проводя политику «брачной дипломатии», сам Кальман дважды женился на иностранных принцессах. В 1097 он женился на Фелиции, дочери Роджера I Сицилийского.
У Кальмана и Фелиции было трое детей: сыновья Ласло и Иштван II и дочь София, причём только Иштван II дожил до совершеннолетия. После смерти первой жены (1102) Кальман Книжник женился во второй раз около 1112 года. На сей раз его избранницей стала Евфимия, дочь князя Киевской Руси Владимира Мономаха. Но вскоре Евфимия по надуманому поводу была обвинена в измене и выслана из Венгрии. Уже в Киеве в 1113 она родила сына, названного Борисом Конрадом, позже пытавшегося вмешаться в борьбу за венгерский престол. В силу того, что Кальман не признавал Бориса своим сыном, после смерти Иштвана II в 1131 году престол перешёл к Беле, ослеплённому сыну Альмоша.
Кальман попытался также закрепиться на русских землях, используя междоусобные войны русских князей. В 1099 году ему даже удалось полностью аннексировать Карпатскую Русь (современное Закарпатье), до этого момента исполнявшую роль буферной зоны между Киевской Русью, Королевством Венгрия и Королевством Польша. Но последовавшее венгерское вторжение в Галичину окончилось полным разгромом венгерских войск при Перемышле князьями Галицкого княжества Володарем и Васильком.
Кальман Книжник умер 3 февраля 1116 и был похоронен в Секешфехерваре рядом с Иштваном I Святым.
В деятельности короля Кальмана Книжника обнаруживаются некоторые параллели с деятельностью киевского князя Ярослава Мудрого. В частности, и Кальман Книжник, и Ярослав Мудрый имели незаурядный интеллект и государственный ум, за который и получили свои прозвища. Оба страдали от физических недостатков – оба правителя были хромыми. Подобно Ярославу, Кальман вёл длительную борьбу со своими родственниками, считался самым образованным правителем Европы и активно проводил политику династических браков.

25 Удельные князья – удельный князь – удельное княжество (русск. удел от «дел», «делить на части»). На удельные княжества была поделена вся территория Руси в XII – XVI веках. Крупные княжества этого периода дробились на удельные княжества, а последние, в свою очередь, на более мелкие уделы. Территория удельного княжества являлась феодальным владением под управлением князя. Чаще всего новые удельные княжества появлялись в результате земельных переделов, захватов, дарений и передачи в наследство. Формально удельные княжества находились под властью Великого князя, но имели свою дружину, монету, власть и властные институты, то есть являлись практически независимыми государствами. Появление удельных княжеств прекратилось в связи с образованием Московского государства, но последнее удельное княжество, Угличское, было ликвидировано только в 1591 году после смерти Дмитрия, сына Ивана IV Васильевича.

26 Кара-Корум – Карак;рум (монгольск. Хархорин, в средневековье Хар Хорум). Столица Монгольской империи, власть Каракорума признавали и правители Золотой Орды. В настоящее время город, центр сомона Хархорин Увэр-Хангайского аймака. Название восходит к тюркскому топониму окрестных гор Каракорум, буквально означающее «чёрные камни», «нагромождение чёрных камней».

 

Одна из главных достопримечательностей
современного Кара-Корума.
(Монголия, 2010 год)
Город был построен в 1220 году по приказу Чингисхана как главный лагерь, где он оставлял семью на время своих походов, и как центр по производству вооружения и прочего оснащения войск. Китайские советники убедили Чингисхана и его преемника Угэдэя (1186 – 1241) в необходимости иметь постоянную столицу государства. Во время правления Угэдэя и сложилось представление о том, что Каракорум – центр монгольского государства. Угэдэй построил здесь дворец, названный Ваньняньгун (китайск. ;;;, монгольск. Т;мэн амгалант – Дворец десяти тысяч лет). Младших чингизидов обязали тоже построить здесь по дворцу.
Во времена великих ханов Монгольской империи Угэдэя, Гуюка и Мункэ в Каракорум приезжали в знак покорности и почитания государи ближних и дальних стран, включая русских князей; здесь решались вопросы о престолонаследии; здесь принимались решения о новых завоевательных походах. Сюда устремлялись эмиссары мусульманской, буддистской, христианской и других конфессий. Сведения о Каракоруме содержатся в китайских летописях и записках европейских путешественников XII века Плано Карпини и Марко Поло.
Город состоял из нескольких изолированных друг от друга кварталов, в которых жили ремесленники, торговцы и посланники со всего света. Там жили люди разных рас и религий. Рядом с христианскими (несторианскими) церквями путешественники видели многочисленные мусульманские мечети и буддийские храмы.

27 Крестоносцы – крестовые походы – серия военных походов западноевропейских рыцарей, направленных против «неверных» – мусульман, язычников, православных государств и различных еретических движений. Целью первых крестовых походов было освобождение Палестины, в первую очередь Иерусалима (с Гробом Господним), от турок-сельджуков, однако позднее крестовые походы велись и ради обращения в христианство язычников Прибалтики, подавления еретических и антиклерикальных течений в Европе (катары, гуситы и так далее) или решения политических задач пап.
Название «крестоносцы» появилось потому, что участники крестовых походов нашивали себе на одежду кресты. Считалось, что участники похода получат прощение грехов, поэтому в походы отправлялись не только рыцари, но и простые жители, и даже дети. Первым воспринял идею освобождения Иерусалима от турецкого гнёта римский папа Григорий VII, который пожелал лично возглавить поход. На его призыв откликнулось до 50 000 энтузиастов, но борьба папы с германским императором помешала осуществить эту идею. Преемник Григория, папа Виктор III  возобновил призывы предшественника, обещая отпущение грехов, но не желая лично участвовать в походе. Жители Пизы, Генуи, некоторых других итальянских городов, страдавших от морских набегов мусульман, снарядили флот, отбывший к побережью Африки. Экспедицией были сожжены два города в Тунисе, но этот эпизод не получил широкого резонанса.
Истинным вдохновителем массового крестового похода стал простой нищий отшельник Пётр Амьенский по прозвищу Пустынник, родом из Пикардии. При посещении Голгофы и Гроба Господня зрелище всяческих притеснений палестинских братьев по вере возбудило в нём сильнейшее негодование. Добившись от патриарха писем с мольбой о помощи, Пётр отправился в Рим к папе Урбану II, а затем, надев рубище, без обуви, с непокрытой головой и распятием в руках отправился по городам и весям Европы, проповедуя, где только можно, о походе для освобождения христиан и Гроба Господня. Простые люди, тронутые его красноречием, принимали Петра за святого, почитали за счастье отщипнуть даже клочок шерсти у его ослика на память. Таким образом, идея распространилась в Европе и стала популярной.
Первый крестовый поход начался вскоре после страстной проповеди папы Урбана II, состоявшейся на церковном соборе во французском городе Клермоне в ноябре 1095 года. Незадолго до этого византийский император Алексей I Комнин обратился к Урбану с просьбой помочь в отражении нападения воинственных турок-сельджуков (названных так по имени своего вождя Сельджука). Восприняв нашествие мусульман-турок как угрозу христианству, Папа согласился помочь императору и поставил дополнительную цель – отвоевать у сельджуков Святую землю. Речь папы неоднократно прерывалась возгласами: «На то Божья воля! Так хочет Бог!». Урбан II пообещал участникам отмену их долгов и заботу о семьях, оставшихся в Европе. Тут же, в Клермоне, желающие приносили торжественные клятвы и, в знак обета, нашивали на свои одежды кресты из полосок красной ткани. Отсюда и пошло имя «крестоносцы», и название их миссии – «Крестовый поход».
Первый поход на волне всеобщего воодушевления в целом достиг своих целей. В дальнейшем Иерусалим и Святая земля были вновь захвачены мусульманами, и крестовые походы предпринимались для их освобождения. Последний (девятый) Крестовый поход в первоначальном значении состоялся в 1271–1272 годах. Походы, которые также назывались «крестовыми», предпринимались в XV веке и были направлены против гуситов и турок-османов.
Государства крестоносцев полностью охватывали территорию, через которую шла в то время торговля Европы с Индией и Китаем. Египет оказался отрезанным от этой торговли. Доставка грузов в Европу наиболее коротким путём из Багдада, минуя государства крестоносцев, стала невозможной. Таким образом, крестоносцы приобрели в некотором роде монополию на транзит товаров. Создались условия для развития новых торговых путей между Европой, и, например, Китаем. Такие, как путь по Волге с волоком на реки, впадающие в Балтику, и волго-донской путь. В этом можно усматривать причины смещения политического центра Руси как раз после первого крестового похода в район, где происходила перевалка международных грузов из бассейна Волги в бассейн Западной Двины, а также причины экономического и политического подъёма Волжской Булгарии. Последовавший захват крестоносцами устья Западной Двины и Немана, захват ими Константинополя, через который проходили грузы волго-донского пути и пути по реке Кура, а также попытку шведов захватить устье Невы можно также расценивать, как стремление установить контроль над торговыми путями. Возможно, именно в этой связи крестовые походы в Святую Землю утратили популярность среди европейцев, и дольше всего крестоносные государства просуществовали именно в Прибалтике, исчезнув лишь тогда, когда европейцы открыли прямые морские пути в Китай и Индию.
Захватнический поход европейских (главным образом германских) феодалов против полабско-прибалтийских славян проходил под предлогом обращения в христианство язычников-славян одновременно со вторым крестовым походом в Палестину. Инициаторами похода были саксонские феодалы и духовенство, стремившиеся снова захватить славянские земли за рекой Эльба (Лаба), утраченные ими после восстаний славян 983 и 1002 годов. Войско саксонского герцога Генриха Льва попыталось захватить земли бодричей, но под руководством князя Никлота бодричи предприняли активные действия против крестоносцев, вынудив их к миру. Другое феодальное войско, руководимое Альбрехтом Медведем, действовавшее против лютичей и поморян, также не добилось успеха. Однако в 50 – 60-х годах XII века германские феодалы возобновили свой натиск и захватили земли лютичей и бодричей.
В результате восстания 1223 года, начавшегося со взятия и разрушения эзельцами (жителями острова Сааремаа) замка, построенного незадолго перед этим датчанами, почти вся территория Эстонии была освобождена от крестоносцев и датчан. Был заключён союз с новгородцами и псковичами. В Дорпате, Вилиендэ и других городах были размещены небольшие русские гарнизоны (в этом году состоялась знаменитая битва на реке Калке, в которой объединённое войско южных русских княжеств и половцев потерпело сокрушительное поражение от монголов). Однако уже в следующем году Дорпат (Юрьев), как и остальная материковая часть Эстонии, был снова захвачен крестоносцами.
В начале XIII века немецкие крестоносцы, шведские и датские рыцари вели активную экспансию в Прибалтике и Финляндии, тем самым лишая русские княжества, прежде всего Полоцкое и Новгородское, влияния в регионе. Крестоносцам удалось сломить сопротивление прибалтийских племён, лишить русских их крепостей в Ливонии и выйти к границам русских земель.
В 1232 году папа римский Григорий IX призвал крестоносцев к походу против Новгорода. После двух набегов крестоносцев (на Изборск и Тёсов) новгородские и владимирские войска вторглись во владения Ордена, одержали победу в сражении на Омовже (1234) и склонили орден к миру на своих условиях.
В 1237 году, после разгрома Ордена меченосцев в битве при Сауле этот орден объединился с Тевтонским орденом, владевшим значительной частью Пруссии.
В папской булле от 9 декабря 1237 года Григорий IX обратился к шведскому архиепископу и его епископам с призывом организовать «крестовый поход» в Финляндию «против тавастов» и их «близких соседей». Тем самым призывая крестоносцев уничтожать «врагов креста», папа имел в виду наряду с тавастами (другое название – ямь) также карелов и русских, в союзе с которыми тавасты в эти годы энергично противились католической экспансии.
Вильгельм Моденский по распоряжению папы стал активно формировать антирусскую коалицию. При его участии 7 июня 1238 года в Стенби, резиденции датского короля Вальдемара II, состоялась встреча короля с магистром уже объединённого Тевтонского ордена в Ливонии Германом Балком. Тогда был составлен договор по Эстонии, согласно которому треть завоёванных земель отдавалась Ордену, остальные датскому королю. Тогда же обсуждался и вопрос о совместном выступлении на Русь трёх главных участников коалиции: с одной стороны, датских крестоносцев, располагавшихся в Эстонии, тевтонцев из Ливонии и крестоносцев, обосновавшихся в Финляндии, а с другой, шведских рыцарей. Это был единственный раз, когда объединились три силы западноевропейского рыцарства: шведы, немцы и датчане.
В 1238 году римский папа благословил короля Швеции на крестовый поход против новгородских земель, а всем участникам этого похода обещал отпущение грехов.
В 1239 году шведы и немцы договорились о совместных действиях, а в 1240 году перешли к активной фазе вторжения, рассчитывая, что ослабленные монгольским нашествием русские княжества не смогут оказать серьёзного сопротивления. Жителям северо-запада Руси грозили не только религиозные преследования (официально именно религиозные лозунги были главными в целях вторжения крестоносцев), но и полное истребление, как это уже произошло со многими прибалтийскими племенами.
Но в 1240 году шведские рыцари, которые должны были наносить первый удар по Новгороду с севера, со стороны реки Нева, были разбиты молодым новгородским князем Александром Ярославичем, который после этой битвы получил прозвище «Невский». Итогом сражения на Неве стало то, что шведы надолго отказались от дальнейших попыток нападать на новгородские земли. Немецкие рыцари в августе-сентябре захватили крепость Изборск, разбили посланный на выручку Изборску отряд из Пскова, взяли вскоре и сам Псков. Тем временем новгородская знать изгнала Александра Ярославича, но зимой немцы заняли земли вожан, обложили их данью, построили близ Финского залива крепость Копорье и подошли на 30-40 вёрст к Новгороду. Немецкие рыцари основательно оседали на захваченных землях, получая на это из Рима «узаконенное право». Папа Григорий IX отдал захваченные крестоносцами русские земли эзельскому епископу Генриху, который в апреле 1241 года заключил договор с рыцарями, по которому управление землями передавалось им, в том числе и сбор податей, десятую часть которых забиралась в пользу католической церкви.
Но вскоре ситуация изменилась – Александр вернулся в Новгород и к началу 1242 года смог отбить все захваченные немцами территории. После чего повёл русское войско на территорию Ливонского Ордена. 5 апреля 1242 года на льду Чудского озера состоялась знаменитая битва, вошедшая в историю как Ледовое побоище. Немецкие рыцари были разбиты русским войском, что фактически означало провал попыток крестоносцев захватить богатые земли Новгорода и Пскова.

 

 

Слева направо символика иоаннитов, тамплиеров, меченосцев, тевтонцев.

28 Штирия – (немецк. Steiermark, баварск. Steiam;rk, словенск. ;tajerska). Федеральная земля на юго-востоке Австрии. Столица и крупнейший город Грац. Штирия – вторая по площади и четвёртая по численности населения федеральная земля Австрии. Она граничит с провинциями Каринтия, Зальцбург, Верхняя Австрия, Нижняя Австрия и Бургенланд, а также на юге с республикой Словения. Жители называют себя штирийцами. Столица земли Грац, второй по численности населения австрийский город. Площадь федеральной земли Штирия 16 391,93 км;, население 1 млн. 183 тыс. 303 человека, что составляет 14,7% населения Австрии. Из этого числа жителей федеральной земли 19,1% приходится на Грац. Религия преобладающего большинства населения (81,3%) римско-католическая.
Издревле герцогство Штирия было одним из территориальных княжеств Священной Римской империи и коронной землёй Австро-Венгрии. В 1918 году герцогство Штирия было разделено на две части: южная Нижняя Штирия (к югу от реки Мур), где большинство населения составляли словены, вошла в состав Королевства сербов, хорватов и словен (в настоящее время в составе Словении), тогда как северная и центральная части герцогства образовали федеральную землю Штирия в составе Австрии.

29 Ярлык на княжение – ярлык (от татарск. ярлык – указ). Информация о ярлыках на княжение дошла до нас через летописи. В татарских ханствах ярлык – письменное повеление хана, грамота ханская или информация о конкретном воплощении законов Ясы. Татарское слово «ярлык» образовано от корня йар – тюркское «клич», «оглашать». Тюркское происхождение корня слова подтверждается значениями йар как половина, разрубание, рассечение однородной среды, Например, снега, в рассматриваемом контексте в переносном смысле воздуха, пространства. Ярлыки имели большое значение на Руси в XIII –XV веках.
Московскому духовенству ярлыки выписывались на освобождение от ханских податей и повинностей. Ярлыки русским князьям и духовенству были полностью упразднены только к концу XV века.

30 Кумыс – кумы;с (от тюркского, башкирск. ;ымы;, татарск. q;m;z, казахск. ;ымыз, киргизск. кымыз, якутск. кымыс, турецк. k;m;z, узбекск. qimiz, монгольск. айраг). Кисломолочный напиток из кобыльего молока, полученный в результате молочнокислого и спиртового брожения при помощи болгарской и ацидофильной молочнокислых палочек и дрожжей. Напиток пенистый, беловатого цвета, вкус приятный, освежающий, кисловато-сладкий. Кумыс признан полезным общеукрепляющим средством.
В зависимости от закваски, длительности и условий кумыс получается разным. Бывает кумыс очень крепкий, с повышенным содержанием спирта, который может опьянять, приводя человека в возбуждённо-хмельное состояние. Бывает кумыс успокаивающий, приводящий человека в сонное состояние.
Первыми научились готовить кумыс около 5  500 лет назад кочевые народы казахских и монгольских степей в период энеолита. Технологию приготовления кумыса кочевники веками хранили в тайне. На стоянках ботайской культуры (Северный Казахстан) среди прочих свидетельств приручения лошадей были обнаружены остатки глиняных кувшинов со следами кобыльего молока, возможно сброженного под кумыс.
Первое письменное упоминание о кумысе можно найти в трудах древнегреческого историка Геродота (484 – 424 гг. до н. э.). Описывая быт скифов, он рассказывал, что любимым напитком этого народа был особый напиток, приготовленный путём сбивания кобыльего молока в глубоких деревянных кадках. Согласно Геродоту, скифы настолько боялись «утечки информации» о кумысе, что ослепляли тех невольников, кто был знаком с его производством.
Описание кумыса можно встретить и в древнерусской летописи, в Ипатьевском списке. Подробное описание кумыса оставил французский монах и миссионер XII века Гийом де Рубрук. Рассказывая о своём путешествии в «Татарию» в 1253 году, он впервые детально описывает технологию приготовления, вкус и действие кумыса.

31 река Тетерев (украинск. Тетерів). Река в Украине, правый приток Днепра, впадает в Киевское водохранилище.

32 город Жидачев. Вообще от корня -жид- в Украине очень много слов и названий. Есть речка Жид в Киевской области, есть речка Жидова недалеко от Овруча, село Жидячин – в Луцкой области, Жидичев – город в Киевской области, упоминаемый в летописи под 1257 годом. Есть село Жидовцы в районе Бердичева, есть село Жидовчик около Таращи, есть село Жидоставы на Киевщине. Есть даже свой Жидовский остров, как названо урочище около Коршева.
Здесь же нами имеется в виду городок Жидачев (украинск. Жида;чів), на месте которого в современной Украине расположилось одноимённое местечко районного значения во Львовской области, административный центр Жидачевского района.
Один из самых старинных городов Прикарпатья, Жидачев расположен на границе холмистой Подольской возвышенности и плоской впадины Предкарпатья, за 3 километра от впадения в Днестр его наибольшего притока реки Стрый.
Первое письменное упоминание о Жидачеве датируется 1164 годом, где он упоминается как Удеч, или Зудечев. В дальнейшем в документах зафиксировано ещё около 25 названий города. В 1383 году город получил Магдебургское право. Он стал одним из крупных городов Галиции, центром солеторговли. Кроме того, жители занимались земледелием и ремёслами. Эти занятия отображены на гербе города 1653 года, где изображены белая соляная голова, лемех от плуга, сердцевидный щит.
Католический приход в Жидачеве был образован в 1301 году. В то время храм был деревянным, его окружало кладбище. Известно, что в 1387 году король Владислав Ягайло даровал жидачевскому костёлу село Рогозно. В 1415  году брат короля Свидригайло, который владел этим краем с 1403 года, украсил местный храм. В 1602 году было начато сооружение каменного костёла.
В 1676 году польский король Ян Собеский, готовясь к войне с турецкими отрядами Ибрагима Шайтана, стоял лагерем около Жидачева. Бои длились почти месяц, решающей стала битва 17 октября 1676 года. Король подписал с турками мирное соглашение, отобрал 12 000 пленных, которых гнали как ясырь, и отслужил торжественный молебен в костёле Жидачева по поводу победы.
Перед Второй мировой войной в городе насчитывалось около 4 200 жителей, из них свыше 1 900 украинцев, 1 290 поляков, 950 евреев. В годы Великой отечественной войны в Жидачеве было уничтожено всё еврейское население, а в конце 1940-х репатриированы все поляки.

33 Луцк (украинск. Луцьк). Город в Украине, административный центр Волынской области.
Население 210,7 тыс. жителей по данным на 2010 год. Один из древнейших городов Украины.
Первое письменное упоминание датируется 1085 годом.
Современное название города происходит от более старого наименования «Лоуческ» или «Луческ». Единого мнения насчёт происхождения этого слова нет, но учёными неоднократно выдвигались гипотезы об этимологии названия. Вот наиболее популярные предположения: 1) Луцк от слова «Лук», то есть «изгиб реки». 2) Название связано с именем вождя восточнославянского племени дулебов Луки, который и основал этот город. 3) Название кельтского происхождения, так же, как Лион и Лондон происходит от имени бога Луга (ирландск. Lugn). 4) Название происходит от самоназвания племени «лучане».
Время основания летописного «Луческа Великого на Стыри» неизвестно. Согласно одним источникам, он основан дулебами в VII веке, по другим Луцк основан Владимиром Великим около 1000 года. В летописи Луцк впервые упоминается под 1085 годом, когда был уже укреплённым городом, выдержавшим 6-месячную осаду Болеслава Храброго. Первыми его жителями были представители восточнославянского племени дулебов. В 1097 году Святополк II отдал Луцк Давиду Святославичу, который вскоре был выгнан Давидом Игоревичем. До середины XII века Луцк оставался городом Владимир-Волынского княжества, несмотря на притязания князей киевских.
К 1150 году в Луцке жил Ярослав Изяславич, при котором Луцк стал самостоятельным уделом и центром всей восточной половины Волыни. Выдержал шестинедельную осаду весной 1150 года полками Юрия Долгорукого. Во время этих событий едва не погиб его сын, юный князь Андрей. В 1227 году Ярослав Игоревич, внук Ярослава Изяславича, принуждён был уступить свой удел Даниилу. В 1259 году город выдержал осаду ордынского темника Куремсы. В 1320 году Луцк был взят войсками Гедимина, а в 1324 году Луцкий удел достался Любарту Гедиминовичу, при котором город Луцк получает превосходство над Владимиром.
К концу XIV столетия в Луцке появились кварталы, населённые немцами, поляками и др. В 1429 году в Луцке состоялся известный съезд монархов, целью которого было «рассуждение о мерах против общего врага, турок». На съезде присутствовали король польский Ягайло, император германский Сигизмунд, великий князь московский Василий II со многими удельными князьями и митрополитом Фотием, король датский, папский легат, гроссмейстер прусский, воевода валашский, хан перекопский и византийский посол. Сигизмунд приглашал государей и вельмож к взаимному примирению и единению церквей восточной и западной, к борьбе против турок и к оказанию помощи Византии, но предложения эти были отклонены поляками. Продолжение этого съезда было в Троках и Вильно. В 1432 году городу было пожаловано Магдебургское право.
С 1440 года Луцком овладел Свидригайло, а после его смерти (1452) Луцкая земля не имела более своего удельного князя. В конце XV века Луцк считался одним из лучших городов края, но с половины XVI века благосостояние его стало падать. Ещё около 1569 года в Луцком повете насчитывалось панов и дворян 226, а во время присоединения его к России в 1795 году в нём было только 50 мещанских домов. Остальные строения принадлежали евреям и караимам.
С 1795 года Луцк стал уездным городом волынского наместничества, а с 1796 года и всей Волынской губернии. Луцкая епархия упоминается впервые в 1288 году. В начале XV века в Луцке было до 15 православных церквей, из которых многие во время литовско-польского владычества были разрушены или превращены в униатские, а потом и в костёлы. Католические епископы прочно утвердились в Луцке не ранее второй половины XVI века. В 1617 году для борьбы с иезуитами, призванными сюда, возникло луцкое братство, просуществовавшее до 1803 года.
К 1569 году Луцк вошёл в состав Польши. В 1795 году в результате третьего раздела Польши волынские земли вместе с Луцком вошли в состав Российской империи.
Во время Отечественной войны 1812 год в Луцке размещался штаб второй Русской армии под командованием легендарного полководца Багратиона.
В 1895 году в городе проживало 15 125 жителей, из них 12 007 (79,4%) – это евреи, 1 442 (9,5%) католики, 1 185 (7,8%) православные, 338 (2,2 %) протестанты, 72 (0,5%) караимы.

34 Холмщина – Хелм. С XIII и до начала XX веков исторически спорная территория на левобережье Западного Буга с центром в городе Холм (Хелм). Хелм (русск. Холм, польск. Che;m) – город на правах повята на берегу реки Ухерка, сегодня находится на юго-востоке Польши в составе Люблинского воеводства в 25 километрах от границы с Украиной. Является центром исторической области Холмщина. В городе проживает 72,6 тыс. жителей.

 

Памятник Даниле Галицкому в польском Хелме.

Холм основан в первой половине XIII века русским князем Данилой Галицким как резиденция правителя Галицко-Волынского княжества.
После смерти Данилы в 1264 году Холмщина была поделена между его сыновьями, затем внуками. В XIV веке Холмское княжество перешло к Польскому королевству. Холм стал центром Холмской земли в составе Русского воеводства. Официальный статус города Хелм имеет с 1392 года. С 1795 по 1809 год Хелм во владении Габсбургов, после 1815 года это гарнизонный город Царства Польского.
При российском управлении Холм уступил свои административные функции Люблину. В 1912 года сделан центром Холмской губернии Российской империи (как Холм), в 1975 – 1998 годах центр Хелмского воеводства Польши.
До Второй мировой войны в Хелме проживало большое число евреев. В еврейских анекдотах город предстаёт столицей дураков. Для уничтожения хелмских евреев нацистами был создан концлагерь Собибор.
Что до Холмщины, то землю и города, называемые «червенскими», Владимир I Святославич отвоевал у поляков в 981 году. В 1018 году Болеслав I Храбрый завоевал их снова, с 1031 года они снова были завоёваны русскими и входили в состав Волынского и Галицко-Волынского княжеств. В состав этого княжества вошла большая часть Холмщины. В городах Холмщины селилось много поляков и евреев, говоривших по-русински. В самом Холме из 100 домов в центре города более 30 принадлежало русинам, а в предместьях жили почти одни русины. Население таких городов, как Городло и Грубешов, было почти полностью русинским. Русинское население преобладало также в Тишивцах, а в Красноставе составляло около трети. Сельское население было сплошь русинским. После Первого раздела Польши (1772) северная часть Холмщины осталась за Польшей, а южная отошла к Австрии. По третьему разделу в 1795 году к Российской империи отошли небольшая часть Xолмщины от реки Буг до литовской границы, а остальная её часть отошла к Австрии. По Венскому договору 1815 года вся Холмщина вошла в состав Царства Польского в составе Российской империи. Чтобы уменьшить влияние католической церкви на общественную жизнь Польши, после восстания 1863 – 1864 годов царское правительство приняло решение о насильственном переводе в православие принадлежащих к Украинской греко-католической церкви русинов Холмщины. Жители села Пратулин были греко-католиками и отказались переходить в православие. 24 января 1874 года верующие собрались возле приходской церкви, чтобы воспрепятствовать передаче храма под управление Православной церкви. После этого отряд солдат открыл огонь по людям. 11 мая 1875 года было провозглашено воссоединение холмских униатов с православной церковью. В 1905 году после манифеста императора Николая II, утверждавшего начала веротерпимости, часть бывших греко-католиков перешла в католицизм. На Холмщине в католицизм перешло 200 тысяч человек. Во время Первой мировой войны в 1915 году Холмщина была занята немецкими и австро-венгерскими войсками. При этом примерно до 2/3 русинского населения было в течение июня-июля 1915 года принудительно эвакуировано с территории Холмской губернии вглубь Российской империи. Австро-венгерские оккупанты также проводили эвакуацию населения из прифронтовой зоны. С территории Холмщины ими было вывезено вглубь Польши до 80 тысяч русинов. С 1919 года Холмщина вошла в состав Польши. Выселение российскими и австро-венгерскими властями украинских жителей, полонизация части украинских католиков, а также активная польская колонизация привели к 40-м годам XX века к значительному преобладанию польского населения на территории Холмщины. Во время Второй мировой войны украинско-польское противостояние, сопровождавшееся массовыми убийствами мирного населения, в 1943-44 годах затронуло и Холмщину. Эти события в истории известны как Волынская резня, резня в Сахрыни. По соглашению с Польской Народной Республикой (1944) большинство украинского населения Холмщины переселилось в УССР. Почти всех украинцев, более 150 тысяч, оставшихся в Польше после переселения, в 1947 году польская власть депортировала на северо-западные земли Польши в рамках операции «Висла».

35 Люблинщина – Люблин (польск. Lublin). Люблин – один из самых больших городов Польши, административный центр Люблинщины – Люблинского воеводства. Расположен на Люблинской возвышенности, на реке Быстрица – левом притоке Вепжа. В Люблине в Быстрицу впадают две речушки: Чернеюфка и Чехуфка. Население 355 900 жителей по данным на 2005 год.
Первое поселение на территории современного Люблина возникло в VI веке на холме Чвартек. В X веке было сооружено деревянное оборонное сооружение, позже каменное. К 1198 году относятся первые письменные упоминания о Люблине. В 1260 году доминиканцами была построена первая католическая церковь имени Архангела Михаила. В 1317 году во время правления князя Владислава Локетка город получил городской закон в виде Магдебургского права. В 1341 году Казимир Великий одержал у Люблина победу над татарами. В 1474 году Казимир Ягеллон сделал город столицей новообразованного Люблинского воеводства. В XV – XVI веках, благодаря проходившему через него торговому пути от Чёрного моря в Западную Европу, Люблин интенсивно развивается. В XVII веке в городе эпидемия уносит более 5 тыс. жизней, город разрушает сначала русско-козацкое войско Петра Потёмкина, а затем шведы. В дальнейшем положение города не улучшается, главным образом из-за Северной войны. Перестают проводиться люблинские ярмарки, купцы из Европы покидают город. В 1703 году Август II дарует городу привилегии, уравнивающие его в правах с Краковом. После северных войн наступает период возобновления строительства, расстраиваются в основном купеческие и церковные слободы. Формируется образ нынешнего Краковского предместья. В 1792 году город занимают русские войска. После Третьего раздела Польши город оказывается во владении Австрии. В 1809 году город вошёл в Княжество Варшавское. В 1815 году в Царство (Королевство) Польское в составе Российской империи. Во время Первой мировой войны Люблин занимают войска Германии и Австро-Венгрии.
В 1918 году в Люблине был основан Католический университет.
23 октября 1944 года в Люблине был основан университет Марии Кюри-Склодовской.

36 Сандомирщина – Сандомир (польск. Sandomierz) Сегодня город в Польше, входит в Сандомирский повят Свентокшинского воеводства. Имеет статус городской гмины. Занимает площадь 28,8 км;. Население 25 646 человек по данным на 2006 год. Сандомир является центром римско-католической епархии.

37 река Ирпень (украинск. Ірпінь). Река в Украине, правый приток Днепра. Ирпень имеет протяжённость 162 километра и протекает через город Ирпень. Впадает в Днепр на уровне Киевского водохранилища. Наиболее крупные притоки – Кривянка, Белка, Каменка, Веприк, Жерко, Свинарийка. Земли вокруг реки Ирпень являлись сердцевиной Киевской Руси, и летописи не раз упоминают об этой реке в связи с историческими событиями.
Одним из них была битва на реке Ирпень в 1321 году, в результате которой Киев и сопредельные земли попали под владычество Великого княжества Литовского.

38 Гедиминовичи (литовск. Gediminai;iai, польск. Giedyminowicze, белорусск. Гедымінавічы, Гедзімінавічы, украинск. Гедиміновичі).
Правящая династия Великого княжества Литовского и общее название княжеских родов Литвы, Белоруси, Польши, России и Украины, восходящих к их родоначальнику Гедимину. Предыстория династии Гедиминовичей не совсем ясна. Известно, что после Домвонта, родственная связь которого с Тройденом и позднейшими Гедиминовичами небесспорна, власть в 1287 году перешла к Бутигейту (литовск. Butegeidis), брату Пукувера Будивида (литовск. B;dvydas-P;kuveras, P;kuveras Butvydas). Предположительным отцом Бутигейда и Пукувера Будивида и, таким образом, родоначальником династии историки называют Сколоменда (литовск. Skalmantas).
После смерти брата Бутигейда великим князем литовским стал Пукувер Будивид, затем великими князьями были его сыновья Витень и Гедимин, имя которого присвоено династии. Великими князьями литовскими были сыновья Гедимина: Евнутий, Ольгерд и Кейстут. Потом сыновья Ольгерда: Ягайло и Свидригайло. И сыновья Кейстута: Витовт и Сигизмунд.
Ягайло стал польским королём и положил начало польской королевской династии Ягеллонов. С конца XIV века Ягеллоны также королевская династия Чехии и Венгрии.
Благодаря личной унии Гедиминовичи властвовали в Великом княжестве Литовском и, как Ягеллоны – в Польше. Династические узы, которыми Гедиминовичи были связаны с Пястами и Рюриковичами, играли роль в отношениях Великого княжества с Королевством Польским и Великим Княжеством Московским. Великокняжеская литовская династия пресеклась с кончиной не оставившего наследников Сигизмунда II Августа в 1572 году. Потомки удельных князей становились родоначальниками княжеских династий и вельможных боярских родов.
Так к Гедиминовичам, как и к Ягеллонам, относятся потомки внука Ольгерда и сына Владимира Ольгердовича Олелька (Александра) слуцкие князья Олельковичи. Междоусобная борьба и стремление Витовта и его наследников при централизации государства устранить удельных князей побуждала некоторых Гедиминовичей к отъезду в Великое княжество Московское, где они стали основоположниками княжеско-боярских родов Патрикеевых, Бельских Волынских, Голицыных, Куракиных, Мстиславских, Трубецких, Хованских. Гедиминовичи, укоренившиеся в Белоруси и в Украине, дали начало магнатским родам Корецких, Вишневецких, Сангушек, Чарторыйских и прочих.

 

Герб Гедиминовичей «Колюмны». Другие названия: «столбы Гедиминовичей», «столбы Гедимина», «столбовые ворота», «три столба», «колонны Гедимина».

39 Нойоны – нойон (монгольск. Ноён – господин, князь). Светский феодал в Монголии в период средних веков и первой трети XX века. Первоначально (XI век – 1-я половина XII века) нойоны были предводителями древних монгольских аристократических родов. Потом, во второй половине XII века – представителями феодализирующейся знати. В монгольской империи XIII – XIV веков это уже феодальный класс. В условиях феодальной раздробленности XIV – XVII веков нойоны – это независимые от центральной ханской власти правители феодальных владений. При маньчжурском господстве XVII – начала XX веков феодальные правители различных ступеней и рангов были лишены политической самостоятельности, которую восстановили только в 1911 – 1919 гг. Отстранены от власти в 1921 году просоветским режимом Сухэ-Батора и впоследствии казнены. Последний нойон, потомок Чингисхана в 34-м колене и последний в Китае монгольский нойон скончался 1 сентября 2007 года на 81-м году жизни в Хух-Тото, административном центре автономного района Внутренняя Монголия.

40 Великая замятня – после убийства хана Бердибека (1359) в Орде началась смута, свидетельствовавшая о начале распада единого государства. Со смертью Бердибека прекратилась династия Бату. К власти пришли Шайбаниды и Тока-Тимуриды из восточной части Орды. С 1359 по 1380 год на золотоордынском престоле сменилось более 25 ханов. Это время в русских источниках получило название «Великая замятня». В её результате в 1360 – 1370-е годы фактическим правителем западной части Орды стал бекляти-бек Мамай. Он не был потомком Чингисхана и не имел права претендовать на титул хана, поэтому правил от лица ханов-марионеток. В начале 1360-х от Золотой Орды отпал Хорезм, в 1362 году литовский князь Ольгерд захватил земли в бассейне Днепра. Мамаю пришлось столкнуться с усилившимся Московским княжеством, что и привело его на Куликово поле.

41 Синие Воды – битва на Синих Водах. Битва на реке Синюха, произошедшая осенью 1362 года и окончившаяся победой литовского войска под командованием Великого князя Литовского Ольгерда над войсками трёх татарских мурз, тогдашних правителей Подольских земель.

42 Белая Орда – Белая Орда, Ак-Орда, одна из двух частей Золотой Орды, управлявшаяся сыном Джучи – Батыем и его потомками; второй частью управлял другой сын Джучи – Орда. Поэтому название «Золотая Орда», которое со времени правления Батыя применялось ко всему улусу Джучи, с начала XIV века стало относиться только к Белой Орде, состоявшей из собственного улуса Батыя (Поволжье) и улусов его братьев: Берке (Северо-Восточный Кавказ), Шибана (современный Казахстан и Западная Сибирь) и Мовала (Причерноморье). Улусы Батыя и Берке во время единоличного правления Берке были объединены. В XV веке на территории Белой Орды сложились новые государственные образования, явившиеся наследниками Золотой Орды: Большая Орда, Ногайская Орда, Узбекское, Касимовское, Крымское, Казанское, Астраханское, Сибирское и другие ханства.
Синяя Орда – Кок Орда, казахск. К;к Орда, татарск. K;k Urda, К;к Урда. Восточная часть или Левое крыло Золотой Орды (улуса Джучи), располагавшаяся на территории Западной Сибири и Казахстана.
В историографии нет единого мнения о том, что следует понимать под Синей и Белой Ордой, так как в средневековых источниках содержатся противоречивые указания. В мусульманских источниках (арабских, персидских, тюркских) встречаются термины Ак-Орда, Кок-Орда и Улус Джучи. Каждый из терминов или совпадает с Золотой Ордой, или перекрывает её семантику. Поэтому очень сложно установить чёткие понятийные границы.
Согласно традиционной точке зрения, распространённой в России и восходящей к русским летописям, под Кок-Ордой (Синей Ордой) понимается восточная часть Золотой Орды, находившаяся в вассальной зависимости от западной и управлявшаяся потомками старшего брата Батыя – Орду-Ичена. После пресечения династии Батыя в 1360-х годах в ходе «Великой замятни» власть в обеих частях Орды перешла к восточным Джучидам.
В русских летописях Синяя Орда локализуется к востоку от Волги и упоминается дважды. В первый раз в связи с Замятней, завершившейся воцарением Тохтамыша («царь с востока, именем Тохтамыш, из Синие Орды»). Во второй раз при описании нашествия на Русь Тимура в 1395 году: «Бысть замятня велика во Орде: приде некий царь Темир Аксак с восточной страны, от Синие Орды, от Самархийскиа земли, и много смущения и мятеж воздвиже во Орде и на Руси своим пришествием. Не царь бе, ни сын царев, ни племени царски, ни княжеска, ни боярска, но такое от простых нищих людей, от Заяицких Татар, от Самархийские земли, от Синие Орды, иже бе за Железными враты».
Менее популярна противоположная точка зрения, согласно которой Кок-Орда (Синяя Орда), наоборот, соответствует западной части улуса Джучи. Это мнение основывается на сведениях из персидского сочинения XV века «Мунтахаб ат-таварих-и Му;ини» Му;ин ад-Дина Натанзи. В современной исторической науке оно ещё известно под названием «Аноним Искандера». После рассказа о правлении золотоордынского хана Тохты (1291 – 1312) в этом произведении говорится: «После этого улус Джучи разделился на две части. Те, которые относятся к левому крылу, то есть пределы Улуг-тага, Секиз-ягача и Каратала до пределов Туйсена, окрестностей Дженда и Барчкенда, утвердились за потомками Ногая, и они стали называться султанами Ак-орды (Белой Орды); правое же крыло, к которому относится Ибир-Сибир, Рус, Либка, Укек, Маджар, Булгар, Башгирд и Сарай-Берке, назначили потомкам Токтая и их назвали султанами Кок-орды (Синей Орды)».
Но, как показали современные исследования, данные Натанзи были истолкованы неправильно, так как в персидской традиции по сравнению с тюркской и монгольской синий и белый цвета означают противоположные стороны света. В Казахстане общепринятой является третья точка зрения, согласно которой деление на Ак- и Кок-Орду относится только к восточной части улуса Джучи. Соответственно, под Кок-Ордой понимается улус сына Джучи Шибана, который располагался между западным крылом Золотой Орды и улусом Орду Ичена на территории современного западного Казахстана.
Золотая Орда – улус Джучи. В современной русской традиции Золотая Орда – государство во главе с потомками Джучи, старшего сына Чингисхана.

 
Образовано около 1224 года как владение в составе Великого Монгольского Улуса (Монгольской империи). Территория была значительно расширена сыном Джучи Бату (1227 – 1255), при котором политическим центром улуса стало Нижнее Поволжье. Полный суверенитет Золотая Орда обрела при хане Менгу-Тимуре в 1266 году в процессе распада Монгольской империи на ряд независимых государств (империя Юань, Чагатайский улус, государство Хулагуидов). Основную массу кочевого населения Золотой Орды составляли кыпчаки. Оседлое население – волжские булгары, мордва, марийцы, хорезмийцы. С 1312 года Золотая Орда – исламское государство. К середине XV века Золотая Орда распалась на десяток самостоятельных ханств; её центральная часть – Большая Орда – прекратила существование в начале XVI века.
В собственно ордынских и восточных источниках государство Джучидов обычно обозначалось термином «улус» с добавлением какого-либо эпитета или имени правителя («Улуг улус», «улус Берке»). Словом «орда» обозначалась ставка правителя. Сочетание «Золотая Орда» (персидск. «Урду-и заррин») в значении «золотой парадный шатёр» встречается в источниках применительно к резиденциям Чингисхана и Гуюка, а в XIV веке ряда Чингизидов, в том числе правителя улуса Джучи – хана Узбека. В русских летописях понятие «Орда» обычно использовалось в более широком смысле как обозначение всего государства. Его употребление становится постоянным с рубежа XII – XIV веков, до этого в качестве названия государства использовался термин «Татары». Термин «Золотая Орда» появился на Руси в 1565 году в историко-публицистическом сочинении «Казанская история», когда самого государства уже не существовало. До этого времени во всех русских источниках слово «орда» использовалось без прилагательного «золотая». С XIX века термин прочно закрепился в историографии и используется для обозначения улуса Джучи в целом либо его западной части со столицей в Сарае.
Разделение Монгольской империи Чингисханом между сыновьями можно считать и временем возникновения Улуса Джучи. После Западного похода (1236 – 1242), возглавляемого сыном Джучи Бату (в русских летописях Батый) улус расширился на запад, и его центром стало Нижнее Поволжье. Уже при своём образовании Золотая Орда делилась на улусы, принадлежавшие 14 сыновьям Джучи: 13 братьев были полусамостоятельными государями, подчинявшимися верховной власти Бату.
В 1251 году в столице Монгольской империи Кара-Коруме состоялся курултай, где великим ханом был провозглашён Мунке, сын Толуя. Бату, «старший в роде – ака» поддержал Мункэ, надеясь получить полную автономию для своего улуса. Противники джучидов и толуидов из потомков Чагатая и Угэдэя были казнены, а конфискованные у них владения были разделены между Мункэ, Бату и другими чингизидами.
После смерти Бату законным наследником должен был стать его сын Сартак, который находился в это время в Монголии при дворе Мунке-хана. Но по пути домой молодой хан неожиданно скончался. Вскоре умер и провозглашённый ханом малолетний сын Бату (или сын Сартака) Улагчи.
Правителем улуса стал Берке (1257 – 1266), брат Бату. Берке ещё в молодости принял Ислам, но это было, по-видимому, политическим шагом, не повлёкшим исламизации широких слоёв кочевого населения. Этот шаг позволил правителю получить поддержку влиятельных торговых кругов из городских центров Волжской Булгарии и Средней Азии, привлечь на службу образованных мусульман. В его правление значительных масштабов достигло градостроительство, ордынские города застраивались мечетями, минаретами, медресе, караван-сараями. В первую очередь это относится к Сарай-Бату, столице государства, которая в это время стала известна как Сарай-Берке.
Берке приглашал из Ирана и Египта учёных, богословов, поэтов, из Хорезма ремесленников и купцов. Заметно оживились торговые и дипломатические связи со странами Востока. На ответственные государственные посты стали назначаться высокообразованные выходцы из Ирана и арабских стран, что вызывало недовольство монгольской и кыпчакской кочевой знати. В правление Менгу-Тимура (1266 – 1280) улус Джучи стал полностью независим от центрального правительства. В 1269 году на курултае в долине реки Талас Мункэ-Тимур и его сородичи Борак и Хайду, правители соответственно Чагатайского и Угедэева улусов, признали друг друга суверенными государями и заключили союз против великого хана Хубилая на случай, если он попробует оспорить их суверенитет. После смерти Менгу-Тимура в стране начался политический кризис, связанный с именем Ногая. Ногай, один из потомков Чингисхана, занимал при Бату и Берке пост беклербека, второй по значению в государстве. Его личный улус находился на территории современной Молдавии. Ногай поставил целью образование собственного государства и в период правления Тула-Менгу (1282 – 1287) и Тула-Буги (1287 – 1291) ему удалось подчинить своей власти огромную территорию по Дунаю, Днестру и Узеу (Днепру).
При прямой поддержке Ногая на сарайский престол был посажен Тохта (1298– 1312). Сначала новый правитель во всём слушался своего покровителя, но вскоре, опираясь на степную аристократию, выступил против него. Длительная борьба закончилась в 1299 году поражением Ногая, и единство Золотой Орды было вновь восстановлено.
Во времена правления хана Узбека (1312 – 1342) и его сына Джанибека (1342 – 1357) Золотая Орда достигла своего расцвета. Узбек провозгласил Ислам государственной религией, пригрозив «неверным» физической расправой. Мятежи эмиров, не желавших принимать ислам, были жестоко подавлены.
Узбек построил город Сарай Аль-Джедид – «Новый дворец», много внимания уделял развитию караванной торговли. Торговые пути стали не только безопасными, но и благоустроенными. Орда вела оживлённую торговлю со странами Западной Европы, Малой Азии, Египтом, Индией, Китаем.

 

В 1360 – 1370-е годы фактическим правителем западной части Орды стал бекляри-бек Мамай. В начале 1360-х от Золотой Орды временно отпал русский запад, а в 1362 году литовский князь Ольгерд захватил земли в бассейне Днепра. В правление Тохтамыша (1380 – 1395) прекратились смуты, и центральная власть вновь стала контролировать всю основную территорию Золотой Орды. Тохтамыш в 1380 году подчинил себе войско Мамая, догнав того на реке Калка, и в 1382 году пошёл на Москву. После укрепления своего положения Тохтамыш выступил против среднеазиатского правителя Тамерлана, с которым ранее поддерживал союзные отношения.
В итоге ряда опустошительных походов Тамерлан разбил войска Тохтамыша, захватил и разрушил поволжские города, в том числе Сарай-Берке, ограбил города Крыма. Золотой Орде был нанесён удар, от которого она уже не смогла оправиться.
В начале 1420-х годов образовалось Сибирское ханство, а в 1440-х возникли Ногайская Орда, Казанское (1438), и Крымское (1443) ханства. Главным среди джучидских государств формально продолжала считаться Большая Орда.
В 1480 году Ахмат, хан Большой Орды, попытался добиться повиновения от Ивана III, но эта попытка окончилась неудачей, и Русь окончательно освободилась от «татаро-монгольского ига». В начале 1481 года Ахмат был убит. При его детях, в начале XVI века, Большая Орда прекратила существование.
Власть ханов Золотой Орды охватывала территорию значительной части современной России (кроме Восточной Сибири, Дальнего Востока и районов Крайнего Севера), северный и западный Китай, Восточную Украину, Молдавию, часть Узбекистана (Хорезм) и часть Туркмении.
Первой столицей улуса при Джучи стал город Орда-Базар (близ современного города Джезказгана). Столицей Золотой Орды при Батые стал город Сарай-Бату (близ современной Астрахани). В первой половине XIV века столица перенесена в Сарай-Берке (основан ханом Берке (1255 – 1266), близ современного Волгограда). При хане Узбеке Сарай-Берке был переименован в Сарай Аль-Джедид.
Золотая Орда была многонациональным и многоукладным государством. Крупными центрами караванной торговли были Сарай-Бату, Сарай-Берке, Ургенч, в крымских городах Судак, Кафа, Азак (Азов), на Азовском море находились генуэзские торговые колонии.
Во главе государства стояли потомки Чингисхана – Чингизиды.
В особо важных случаях созывались всенародные собрания – курултаи. Государственными делами руководил первый министр (беклербек – князь над князьями), которому подчинялись министры – визири. В города и подчинённые им области посылались полномочные представители – даруги, главной обязанностью которых был сбор налогов и податей.
Часто наряду с даругами назначались военачальники – баскаки. Государственное устройство носило полувоенный характер, так как военные и административные должности не разделялись. Наиболее важные должности занимали члены правящей династии, принцы (огланы), владевшие уделами в Золотой Орде и стоявшие во главе войска. Из среды бегов (нойонов) и тарханов выходили командные кадры – темники, тысячники, сотники, а также бакаулы – чиновники, распределявшие военную добычу.
Баскаки существовали и на Руси, где они собирали дань, но позднее эта функция была передана самим русским князьям. Для удержания русских земель в повиновении и для сбора дани татарские отряды совершали частые карательные походы на Русь. Только в течение второй половины XIII века известно четырнадцать таких походов.
В административном отношении Золотая Орда была разделена на правое (западное) крыло, являвшееся старшим, и левое (восточное) крыло. Они, в свою очередь, также могли делиться надвое.
Крылья имели цветовые обозначения: одно называлось Ак Ордой, то есть Белой Ордой, другое Кок Ордой – Синей Ордой, последний термин есть и в русских летописях применительно к зоне на восток от Волги.
Как мы уже отмечали, вопрос о том, какому именно крылу соответствует конкретный цвет, очень запутан и является предметом дискуссий.
 

Достоверно установлено, что правое крыло охватывало территорию Западного Казахстана, Поволжья, Северного Кавказа, донские, днепровские степи, Крым. Центр его находился в низовьях Волги, и управлялось оно непосредственно сарайскими ханами из потомков Батыя.
Левое крыло занимало земли Центрального Казахстана и долину Сыр-Дарьи. Правили здесь ханы – потомки Орду-Ичена, брата Батыя, ставка которых – Кок-Орда, находилась в низовьях Сыр-Дарьи. Столицей левого крыла был Сыгнак. В Сибири правила местная династия – Тайбугинов, подчинявшаяся ханам Золотой Орды. Левое крыло было разделено на 2 улуса: улус Орду-Ежена и улус Шибана.
При Батые Золотая Орда делилась на улусы:
Улус Бату – территория Поволжья.
Улус Берке – территория Северного Кавказа.
Улус Орду-Ичена – территория от реки Сыр-Дарья до сибирских лесов. Улус Шибана – территория западного Казахстана и западной Сибири.
Улус Тока-Тимура – территория северного Хорезма, Мангыстау и Устьюрта.

Глава X

1 Василий Василиевич Тёмный – Василий II Васильевич Тёмный. Родился в 1415 году, умер в 1462-ом. Великий князь Московский с 1425 года. Внук Великого князя Литовского Витовта. В 1446 году был захвачен противниками в Троице-Сергиевой Лавре и ослеплён, после чего и получил своё прозвище. С большим трудом он вернул себе московский трон. Пытался нормализовать отношения с Новгородской республикой. Но новгородцы и псковичи поспешили заключить договоры с будущим польским королём Казимиром IV.
В ответ на это Василий II выступил в поход против Новгородской республики зимой 1440 – 1441 годов. Новгородский архиепископ Евфимий и великий князь (вместе с псковичами) заключили мирный договор, по которому Новгород выплачивал Москве огромный выкуп в 8 000 рублей. Потом заключил договор с польским королём и великим князем Литовским Казимиром IV, и в 1456 году Новгородская республика была вынуждена признать свою зависимость от Москвы. Напряжёнными были и отношения Московского княжества с Ордой. Не раз Василий II, не готовый к отражению набегов ордынских ханов на Москву, спасался бегством.
Тем не менее, ему удалось ликвидировать все мелкие удельные княжества вокруг Москвы. По его приказу русский епископ Иона был избран митрополитом, что послужило началом независимости московской церкви от Константинополя.

 

Василий Тёмный.
Портрет из Царского Титулярника XVII века.

2 Иван Васильевич, сын Тёмного – Иван III Васильевич, известен также как Иван Великий. Родился 22 января 1440 года. Умер 27 октября 1505 года. Великий князь Московский с 1462 года. В ходе правления Ивана Васильевича произошло объединение значительной части русских земель вокруг Москвы и её превращение в центр северорусского государства.
Со смертью новгородского архиепископа Ионы новгородцы отправили в Литву посольство, после возвращения которого был составлен проект договора с великим князем Казимиром. По этому соглашению Новгород признавал власть Великого князя Литовского, Литва обязывалась помочь Новгороду в борьбе с Московским государством.
В результате битвы на реке Шелонь новгородская армия была наголову разгромлена. Потери новгородцев составили 12 тысяч человек, около двух тысяч человек попало в плен. 11 августа 1471 года был заключён мирный договор, согласно которому Новгород обязывался выплатить контрибуцию в 16 000 рублей, сохранял своё государственное устройство, однако не мог «отдаватися» под власть литовского великого князя.
Весной 1477 года в Москве собралось некоторое количество жалобщиков из Новгорода. Среди этих людей были два мелких чиновника – Подвойский Назар и дьяк Захарий. Излагая своё дело, они назвали великого князя «государем» вместо традиционного обращения «господин», предполагавшего равенство «господина великого князя» и «господина великого Новгорода». Москва немедленно ухватилась за этот предлог, и в Новгород были отправлены послы, потребовавшие официального признания титула государя, окончательного перехода новгородского суда в руки великого князя, а также устройства в городе великокняжеской резиденции. Вече, выслушав послов, отказалось принять ультиматум и начало подготовку к войне.

 

Иван III.
Портрет из Царского Титулярника XVII века.

9 октября 1477 года великокняжеская армия отправилась в поход на Новгород. К ней присоединились войска союзников – Твери и Пскова. Осада города выявила глубокие разногласия среди защитников: сторонники Москвы настаивали на мирных переговорах с великим князем. Одним из сторонников заключения мира являлся новгородский архиепископ Феофил, что давало противникам войны определённый перевес, выразившийся в отправлении к великому князю посольства с архиепископом во главе. Но попытка договориться на прежних условиях не увенчалась успехом. От имени великого князя послам были заявлены жёсткие требования («Вечу колоколу в отчине нашей в Новгороде не быти, посаднику не быти, а государство нам свое держати»), фактически означавшие конец новгородской независимости. Столь явно выраженный ультиматум породил в городе беспорядки. Начался переход в ставку Ивана III высокопоставленных бояр, в том числе военного предводителя новгородцев князя Шуйского. В итоге решено было уступить требованиям Москвы, и 15 января 1478 года Новгород сдался, вечевые порядки были упразднены, а вечевой колокол и городской архив были отправлены в Москву.
В 1472 году хан Большой Орды Ахмат начал поход на Русь. У Тарусы татары встретили русское войско. Все попытки ордынцев переправиться через Оку были отбиты. Ордынскому войску удалось сжечь город Алексин, но поход в целом окончился провалом. Вскоре Иван III прекратил уплату дани хану Большой Орды, что неминуемо должно было привести к новому столкновению.
Великий князь, отказавшись выплачивать деньги хану, взял «басму лица его» и растоптал её; после этого все ордынские послы, кроме одного, были казнены. Летом 1480 года хан Ахмат вновь двинулся на Русь. Ситуация для Московского государства осложнялась ухудшением отношений с западными соседями. Литовский великий князь Казимир вошёл в союз с Ахматом и мог напасть в любой момент. Войска Ливонского ордена напали на Псков. Удельные князья и родные братья Ивана III Борис и Андрей Большой, недовольные притеснениями великого князя, вместе со всем своим двором и дружинами отъехали к литовской границе и вступили в переговоры с Казимиром. Выяснив, что хан Ахмат двигается к московской границе, Иван III, собрав войска, также направился на юг, к реке Ока. На помощь великокняжескому войску пришли также войска тверского великого князя. В течение двух месяцев армия ждала противника, однако хан Ахмат, также готовый к бою, не начинал наступательных действий. Наконец, в сентябре 1480 года хан Ахмат переправился через Оку южнее Калуги и пошёл по литовской территории к реке Угра, по которой проходила граница между московскими и литовскими владениями.
30 сентября Иван III оставил войска и выехал в Москву, дав распоряжение двигаться в направлении реки Угра. Одновременно князь приказал сжечь Каширу. Источники упоминают о колебаниях великого князя. В одной из летописей даже отмечается, что Иван запаниковал: «ужас наиде на нь, и въсхоте бежати от брега, а свою великую княгиню Римлянку и казну с нею посла на Белоозеро».
Последующие события трактуются в источниках неоднозначно. Автор независимого московского свода 1480-х годов пишет о том, что появление великого князя в Москве произвело тягостное впечатление на горожан, среди которых поднялся ропот: «Егда ты, государь князь великый, над нами княжишь в кротости и в тихости, тогда нас много в безлепице продаешь (много взимаешь того, что не следует – А.Р.) А нынеча, сам разгневив царя, выхода ему не платив, нас выдаешь царю и татаром».
После этого в летописи сообщается о том, что ростовский епископ Вассиан, встретивший князя вместе с митрополитом, прямо обвинил его в трусости. Иван, опасаясь за свою жизнь, уехал в Красное Сельцо к северу от столицы. Великая княгиня Софья с приближёнными и государевой казной была отправлена в безопасное место, на Белоозеро. Мать великого князя покинуть Москву отказалась. По словам этой летописи, великий князь неоднократно пытался вызвать к себе из войска сына, Ивана Молодого, посылая ему грамоты, которые тот проигнорировал. Тогда Иван приказал князю Холмскому силой доставить к нему сына. Холмский не выполнил этот приказ, попытавшись уговорить княжича, на что тот, согласно летописи, ответил: «Подобает мне здесь умереть, а не к отцу ехать».
26 октября 1480 года река Угра замёрзла. Русская армия отошла к городу Кременец, потом к Боровску. 11 ноября хан Ахмат отдал приказ отступить. Небольшой татарский отряд сумел разорить ряд русских волостей под Алексином, и ушёл в степь. Так известное «стояние на Угре» завершилось фактической победой Московского государства, получившего желанную независимость. Хан Ахмат вскоре был убит; после его смерти в Орде разгорелась междоусобица.
Существенные перемены произошли в правление Ивана III в отношениях Московского государства с Великим княжеством Литовским. Первоначально дружеские (литовский великий князь Казимир даже был назначен, по завещанию Василия II, опекуном детей великого московского князя), они постепенно ухудшались. Стремление Москвы объединить русские земли постоянно наталкивалось на противодействие Литвы. Попытка новгородцев перейти под власть Казимира не способствовала дружбе двух государств, а союз Литвы и Орды в 1480 году во время «стояния на Угре» – накалил отношения до предела. Именно к этому времени относится формирование союза Московского государства и Крымского ханства.
Начиная с 1480-х годов, обострение ситуации доходит до пограничных стычек. В 1481 году в Литве был раскрыт заговор князей Гольшанского, Михала Олельковича и Фёдора Бельского, хотевших перейти к великому московскому князю со всеми своими владениями. Иван Гольшанский и Михал Олелькович были казнены, князю Бельскому удалось бежать в Москву, где он получил в управление ряд областей на литовской границе. В 1482 году в Москву бежал князь Иван Глинский. В том же году литовский посол Сакович потребовал от московского князя признать права Литвы на Ржев и Великие Луки.
По договору с Москвой осенью 1482 года крымский хан совершил опустошительный набег на литовскую Украину. Как сообщает Никоновская летопись, «сентября 1, по слову великого князя Московского Ивана Васильевича всея Руси прийде Менгли-Гирей, царь Крымский Перекопьскии Орда, со всею силою своею на королеву державу и град Киев взя и огнем сожже, а воеводу Киевского пана Ивашка Хотковича изымал, а оного полону безчислено взя; и землю Киевскую учишша пусту». По Псковской летописи, в результате похода пали 11 городов, вся округа была разорена. Великое княжество Литовское было серьёзно ослаблено.
Пограничные споры между двумя государствами не утихали на протяжении всех 1480-х годов. Ряд волостей, находившихся первоначально в совместном московско-литовском (или новгородско-литовском) владении, был фактически оккупирован войсками Ивана III. Периодически возникали стычки между служившими Казимиру вяземскими князьями и русскими удельными князьями, а также между мезецкими князьями – сторонниками Литвы, и перешедшими на сторону Москвы князьями Одоевскими и Воротынскими. Весной 1489 года дошло до открытых вооружённых столкновений между литовскими и русскими войсками, а в декабре 1489 года на сторону Ивана III перешёл целый ряд пограничных князей. Протесты и взаимный обмен посольствами не дали никакого результата. И необъявленная война продолжилась.
7 июня 1492 года умер Казимир IV. После него на престол Великого княжества Литовского был избран его сын Александр. Польским королём стал ещё один сын Казимира – Ян Ольбрахт. Неизбежная неразбериха, связанная со сменой литовского князя, ослабляла княжество, чем не преминул воспользоваться Иван III. В августе 1492 года против Литвы были посланы войска. На сторону Москвы перешёл ряд местных князей, что усилило позиции русских войск. Столь быстрые успехи войск Ивана III заставили нового Великого Литовского князя Александра начать переговоры о мире. Одним из средств урегулирования конфликта, предложенных литовцами, была женитьба Александра на дочери Ивана. Великий князь Московский отнёсся к этому предложению с интересом, однако потребовал сначала решить все спорные вопросы, что привело к провалу переговоров.
5 февраля 1494 года был, наконец, заключён мирный договор. Согласно нему, большая часть земель, завоёванных русскими войсками, входила в состав Московского государства. Помимо прочих городов, стала российской и находившаяся недалеко от Москвы стратегически важная крепость Вязьма. Литовскому Великому князю возвращались города Любутск, Мезецк и Мценск. Также было получено согласие московского государя на брак его дочери Елены с литовским великим князем Александром. Но это не сняло противостояния в дальнейшем.
В конце 1499 – начале 1500 года в Московское государство перешёл со своими вотчинами князь С.И. Бельский. Также на сторону Москвы перешли города Серпейск и Мценск. В апреле 1500 года на службу Ивану III перешли князья Семён Стародубский и Василий Шемятич. В Литву было отправлено посольство с объявлением войны. По всей границе развернулись боевые действия. В результате первого удара русских войск был взят Брянск, сдались города Радогощ, Гомель, Новгород-Северск, пал Дорогобуж, на службу к Ивану III перешли князья Трубецкие и Мосальские. Главные усилия московских войск были сосредоточены на смоленском направлении, куда литовским великим князем Александром было отправлено войско под командованием Великого Гетмана Литовского Константина Острожского. Поражение у Ведроши нанесло Великому княжеству чувствительный удар. Ситуация усугублялась набегами союзного Москве крымского хана Менгли-Гирея.
В начале 1503 года между государствами начались мирные переговоры. Однако как литовские, так и московские послы выдвинули заведомо неприемлемые условия мира. В результате компромисса было решено подписать не мирный договор, а перемирие сроком на 6 лет. Во владении Московского государства оставались 19 городов с волостями, составлявшие до войны около трети земель Великого княжества Литовского. Так, в частности, в состав Московского государства вошли Чернигов, Новгород-Северский, Стародуб, Гомель, Брянск, Торопец, Мценск, Дорогобуж.
Летом 1503 года Иван III серьёзно заболел. Незадолго до этого, 7 апреля 1503 года, умерла его жена Софья Палеолог. Оставив дела, великий князь отправился в поездку по монастырям, начав с Троице-Сергиевого. Однако его состояние продолжало ухудшаться, он ослеп на один глаз, наступил частичный паралич одной руки и одной ноги. 27 октября 1505 года великий князь Иван III скончался. Призвав перед смертью к своей постели духовника и митрополита, Великий князь Московский и первый государь отказался принять схиму.

3 Господин Великий Новгород – Великий Новгород. До 1999 года официальное название Новгород. Город на северо-западе Российской Федерации, административный центр Новгородской области, Город Воинской Славы.
Население 214 777 человек на 1 января 2010 года.
В IX – XII веках – после Киева вторая столица и второй по значимости центр Древней Руси.

4 Заволочье – историческая область в XI – XVII веках в бассейне Северной Двины и Онеги, за «волоками», связывавшими Онежское озеро с озером Белым и рекой Шексна на территории современной Вологодской области. Территория в древности изобиловала пушным зверем и соляными угодьями. Население преимущественно занималось земледелием, пушным и рыбным промыслами.
В древности Заволочье было населено финно-угорскими племенами. В Повести Временных Лет cказано, что ещё до призвания варягов «…на Белоозере сидит весь, а на Ростовском озере меря, а на Клещине озере также меря. А по реке Оке там, где она впадает в Волгу, мурома, говорящая на своём языке, и черемисы, говорящие на своём языке, и мордва, говорящая на своём языке. А вот другие народы, дающие дань Руси: чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, нарова, ливы». Белозерская весь наряду с иной чудью, славянами (ильменскими) и кривичами приняла правление Рюрика в 862 году. В древнем городе Белоозеро варягов представлял легендарный родственник Рюрика Синеус. Во вступлении к той же Повести Временных Лет среди народов, сидящих в странах Иафета, упоминается даже чудь с эпитетом «заволочская», об этническом происхождении этой заволочской чуди точных данных нет.
До XI века Заволочье, в котором селились славяне, оставалось узкой полосой от Онежского озера до Белого, хотя Великий Новгород взыскивал дань и поддерживал торговые отношения и с финно-угорским населением более далёких восточных областей. В Повести Временных Лет под 1096 годом помещён рассказ новгородцев о походе за данью на Печору. К началу XII века славянские селения появились в бассейне Онеги и Северной Двины. В Уставной грамоте князя Святослава Ольговоча (1138) указано, что выплачивают церковную десятину (и следовательно, населены христианами) селения и погосты по реке Онеге, в том числе в Усть-Емце (населённый пункт при впадении реки Емец в Северную Двину). Белоозеро в эту эпоху вошло в состав Ростово-Суздальского княжества, а северная часть Заволочья оставалась частью Новгородской земли.
После первого нападения монголо-татар на русские земли славянское население Заволочья быстро росло по причине стихийной миграции населения из пограничных областей. В начале XIV века Белоозеро было выкуплено князем московским, а центром новгородского Заволочья стала Двинская земля. В 1478 году вместе с Новгородом вся эта территория вошла в состав Московского Великого княжества.

5 Константин Палеолог – Константин XI или XII Палеолог-Драгаш (греческ. ;;;;;;;;;;;; ;;' ;;;;;;;;;;;, ;;;;;;;;).
Родился 8 февраля 1405 года. Убит в бою 29 мая 1453 года. Последний император Византийской империи, правивший с 1449 года. Он не блистал образованием, предпочитая книгам воинские упражнения, был вспыльчив, но обладал здравым рассудком и даром убеждать слушателей. После взятия Константинополя турками Константин был похоронен с императорскими почестями, но его голову султан Мехмед II приказал выставить на городской площади. Могила Константина в Константинополе до сих пор поддерживается за счёт турецкого правительства.
Со смертью Константина XI Драгаша Восточная Римская империя прекратила своё существование.

6 Софья Палеолог – София Фоминична Палеолог, она же Зоя Палеологиня (греческ. ;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;;).
Родилась около 1455 года. Умерла 7 апреля 1503 года. Великая княгиня Московская, вторая жена Ивана III, мать Василия III и бабушка Ивана IV Грозного.

 

София Палеолог.
Реконструкция по черепу С.А. Никитина, 1994 года

После смерти отца Зоя с братьями, 7-летним Андреем и 5-летним Мануилом, переехала в Рим. Там она и получила имя София. Палеологи поселились при дворе папы Сикста IV. Брак Софии с Иваном III был предложен в 1469 году папой римским Павлом II с надеждой на усиление влияния католической церкви на Руси. Мотивы Ивана III, вероятно, были связаны с получением статуса монарха – царя, кесаря. В приданое Софии входили книги, которые положили начало знаменитой библиотеке Ивана Грозного, до сих пор не найденной. Российский историк Татищев утверждал, что будто бы благодаря вмешательству Софии Иван III перестал давать дань Орде.
С течением времени второй брак великого князя стал одним из источников напряжённости при московском дворе. Достаточно скоро сложились две группировки придворной знати, одна из которых поддерживала наследника престола – Ивана Ивановича Молодого, а вторая – новую великую княгиню Софью Палеолог. В последующие годы великокняжеская семья значительно увеличилась: Софья родила великому князю в общей сложности девятерых детей – пятерых сыновей и четырёх дочерей.

7 Кесарь – древнерусская и старославянская калька римского имени и императорского титула Caesar – Цезарь через греческое kaisar, что значит монарх, властелин.

8 Всё тот же Иван III. К сказанному выше нужно добавить, что Иван III Васильевич, известен также как Иван Великий. Родился 22 января 1440 года. Умер 27 октября 1505 года. Великий князь Московский с 1462 года. Сын Василия Тёмного. В правление Ивана Васильевича произошло объединение значительной части русских земель вокруг Москвы и её превращение в центр общерусского государства. Было достигнуто окончательное освобождение страны из-под власти Орды. Принят свод законов государства «Судебник» и проведены реформы, положившие начало поместному землевладению.

9 сын Ивана III – Василий Иванович – Василий III Иванович. Родился 25 марта 1479 года. Умер от заражения крови 3 декабря 1533 года. Великий князь Московский с 1505 года. Отец Ивана Грозного. В правление Василия III увеличилось земельное дворянство, власти активно ограничивали иммунитет и привилегии бояр.

10 Иван Грозный – Иоанн IV Васильевич по прозвищу Иван Грозный. Родился 25 августа 1530 года в селе Коломенское под Москвой. Умер 18 марта 1584 года в Москве. Великий князь Московский и Всея Руси с 1533 года, первый царь Всея Руси с 1547 года.
Сын великого князя Московского Василия III и Елены Глинской. По отцовской линии из династии Рюриковичей, по материнской – от темника Золотой Орды Мамая, который и считается родоначальником литовских князей Глинских.

 

Иоанн IV Васильевич
Реконструкция по черепу М. М. Герасимова

По мнению ряда историков, итогом правления Ивана Грозного было сохранение Московской Руси как независимого государства. В частности, победа над крымскими татарами в битве при Молодях 1572 года превосходит по своему значению даже знаменитую Куликовскую битву. За время царствования к смертной казни были приговорены всего 4 или 5 тысяч человек, что говорит об относительной мягкости правления в сравнении со странами Западной Европы, не говоря уже о странах Азии. Завоевал Казанское и Астраханское ханства, присоединил Сибирь и положил начало формированию Российской империи.

11 город Клин. Город областного подчинения в современной Московской области, административный центр Клинского района. Население по состоянию на 2010 год 80,3 тысячи человек.
Первое упоминание относится к 1317 году. В Никоновской летописи говорится: «…В лето 6825… князь Юрьи Данилович Московский с Кавгадыем и с многими татары и со князи суздальскими… поиде с Костромы к Ростову, а от Ростова поиде к Переяславлю, и от Переяславля поиде к Дмитрову, а из Дмитрова к Клину».
В 1482 году Клин был присоединён к Московскому княжеству. В 1569 году Клин сильно пострадал от опричников Ивана Грозного. В 1572 году Иван Грозный завещал Клин своему сыну Ивану с волостями, сёлами и пошлинами. Позднее Клин был вотчиной дома Романовых.

12 город Тверь – с 1931 по 1990 год город носил название Калинин. Тверь основана в 1135 году, с 1247 года – центр Тверского княжества; во время монголо-татарского нашествия стала одним из центров сопротивления. С 1485 года в составе Московского государства. Город находится на реке Волга в её верхнем течении и расположен на обоих её берегах
В летописях Тверь впервые упомянута под 1208 годом. В первой трети XIII века входила в состав Переяславского княжества. В 1238 году город был разорён монголо-татарами, но быстро оправился от разгрома.
Около 1247 года Тверь была выделена в удел князю Александру Ярославичу Невскому. В 1247 году Тверь стала столицей Тверского княжества. В 1372 году вокруг города был вырыт ров и насыпан вал от Волги до Тьмаки. В 1357 году московский князь Дмитрий Иванович Донской с большим войском не смог взять Тверь. Город вплоть до второй половины XV века подвергался неоднократным ударам монголо-татар и Москвы. В этой борьбе Тверь постепенно утрачивала первенствующее положение среди древних княжеств в Северо-Восточной Руси. Роль объединителя русских земель закрепилась за Москвой.
В 1612 году Тверь была полностью разорена польско-литовскими войсками. Восстановление города шло медленно, только к концу века город восстановил свой ремесленный и торговый потенциал.
13 город Торжок – город с 1775 года. Административный центр Торжокского района Тверской области. Население 48 147 человек по состоянию на 2010 год. Торжок основан новгородскими купцами на реке Тверце в месте впадения в неё ручья Здоровец. Впервые упоминается в летописи 1139 года. Возник и развивался как торговое поселение, сменил несколько названий – Торг, Новый Торг, Торжец, Торжок. Город располагался на пересечении сухопутных и водных путей, что способствовало его экономическому развитию. В 1238 году Торжок в течение двух недель, с 21 февраля по 5 марта, сдерживал осаду монголо-татар. Торжок пал, но его сопротивление помешало походу татаро-монгольских войск на Новгород. C 1478 года Торжок, как и вся Новгородская земля, был подчинён Великому княжеству Московскому.

14 архиепископ Пимен – Пимен Чёрный. Год рождения неизвестен. Умер 25 сентября 1571 года. Архиепископ Новгородский. Канонизирован Русской православной церковью в лике святителя. В начале 1565 года Пимен вместе с архимандритом Чудова монастыря Левкием возглавил делегацию в Александровскую слободу и просил Ивана IV вернуться к власти. В годы опричнины Пимен оказал много услуг царю. В частности он был одним из обвинителей митрополита Филиппа на соборе 1568 года и вместе с суздальским епископом Пафнутием помог царю инсценировать судебное разбирательство о недостойных поступках Филиппа в бытность его соловецким игуменом. При разорении Новгорода Пимен был заподозрен в заговоре с целью «Новгород и Псков отдати литовскому королю». При въезде в 1570 году в Новгород царь отказался принять благословение Пимена и публично обвинил его в измене. Расправа царя с опальным архиереем произвела большое впечатление на русский люд и на иностранцев. Иван Грозный надругался над саном Пимена и сказал, что ему не пристало быть архиепископом, но следует стать скоморохом и жениться. И тут же воплотил свою шутку: с Пимена были торжественно сняты принадлежности его сана, после чего в нищенском одеянии он был посажен на белую кобылу, объявленную его женой, к которой его привязали ногами, вручили ему бубны и волынку и в этом виде водили по городу. Лишённый сана Пимен был сослан в Никольский Веневский монастырь под Тулой, где вскоре скончался.

15 Строгановы, или Строгоновы. Русские купцы и промышленники, позднее бароны и графы Российской империи, крупные землевладельцы и государственные деятели XVI – XX веков. Выходцы из разбогатевших поморских крестьян. Аникей Фёдорович Строганов (1497 – 1570) основал рудные заводы на Урале. Его сын Семён с сыновьями Максимом и Никитой призвали Ермака Тимофеевича и пошли в Сибирь.
Строгановы организовали школу иконописи своего имени и школу церковного лицевого шитья, известно и строгановское направление в архитектуре – московского барокко.

16 Ермак Тимофеевич со товарищи – Ермак Тимофеевич Аленин. Год рождения историками варьируется: 1532, 1534, 1542. Погиб в бою 6 августа 1585 года. Казачий атаман. Участвовал в Ливонской войне, командовал казачьей сотней во время боёв с литовцами за Смоленск. Завоеватель Сибири для Московского царства. Ермак и его товарищи: Иван Кольцо, Никита Пан, Матвей Мещеряк, Яков Михайлов да Гаврила Ильин – были приглашены уральскими купцами для защиты от регулярных нападений сибирского хана Кучума. Пошли вверх по Каме и реке Чусовая и прибыли в сибирские городки братьев Строгановых. По волоку перетащили лодки в реку Жеравлю. Здесь казаки зазимовали. Во время зимовки Ермак отправил отряд сподвижников разведать южный путь по реке Нейва. Но татарский мурза разгромил отряд Ермака. На месте, где жил тот мурза, сегодня находится знаменитое своими самоцветами село Мурзинка.

 

Именно таким изображали казачьего атамана
многие неизвестные художники.

Весной по рекам Жеравля, Баранча и Тагил выплыли в реку Тура. В двух стычках разбили отряды сибирских татар, на Туре и в устье Тавды. Кучум выслал против казаков большое войско, но оно было разбито Ермаком на берегу Тобола. На Иртыше казаки нанесли окончательное поражение татарам в битве на Чувашевом мысу. Кучум оставил засеку, защищавшую главный город его ханства – Сибирь, и бежал на юг, в Ишимские степи.
26 октября 1582 года Ермак вступил в покинутую татарами Сибирь.
Летом 1583 года казаки Ермака захватили татарские городки и улусы по всему Ирышу и по обоим берегам Оби. Взяли и остяцкий город Назым.
После взятия города Сибирь – столицы кучумской орды, Ермак отправил гонцов к Строгановым, а Ивана Кольцо – послом к царю Ивану Грозному. Осенью 1583 года к Ермаку прибыли царские воеводы со своими отрядами. Но существенной помощи не оказали. Товарищи Ермака гибли один за другим. При взятии Назыма погиб Никита Пан, потом татары убили Ивана Кольцо и Якова Михайлова. 6 августа 1585 года погиб и сам Ермак Тимофеевич.
Посмотреть на тело атамана съехалось много знатных татарских мурз, приехал и сам Кучум. Татары несколько дней стреляли в ненавистное тело Ермака из луков и пировали. Тело пролежало на воздухе месяц и, по легенде, даже не начало разлагаться. Позже, поделив его имущество и взяв две кольчуги, подаренные царём московским, атамана захоронили в деревне, которая ныне называется Баишево. Захоронили в почётном месте, но вне своего кладбища, поскольку Ермак не был мусульманином. В настоящее время рассматривается вопрос о подлинности этого захоронения.

17 город Тюмень – город в России, административный центр Тюменского района, административный центр Тюменской области. Население 609,1 тысяч человек на 2010 год. Первый русский город в Сибири, расположен на реке Тура, притоке реки Тобол. Основан в 1586 году. Неофициальная газовая столица Российской Федерации.
Достоверных сведений о названии города нет. Татарские легенды связывают его со словом «тумен», что значит «десять тысяч», «десятитысячное войско». Есть мнение, что русский город взял название старой Чимги-Туры, которое пошло от угорского «чемген» и означало «город на пути». В прошлом считали также, что название города состоит из двух тюркских слов «тю» (принадлежность) и «мяна» (достояние) – моё достояние. В современном языке тюменских татар слово «Тюмень» означает «низина», «низкое место».

18 город Тобольск (татарск. Тубыл). Город в России, административный центр Тобольского района Тобольской области. Расположен на месте впадения реки Тобол в реку Иртыш. Население 99 тысяч человек по состоянию на 2010 год. Основан в 1587 году, центр русской колонизации, разрядный город Сибири в конце XVI – начале XVII веков, место пребывания первенствующих сибирских воевод. На протяжении всего XVII века так называемая «столица Сибири».
По преданию, Тобольск был основан в праздник Святой Троицы недалеко от места, возле которого высадились воины Ермака во время битвы на Чувашевом мысу. Основателем считается воевода Данила Чулков. Именно с Тобольска начиналась знаменитая «сибирская ссылка». Первым ссыльным стал колокол из города Углич, звоном своим поднявший народ на восстание после загадочной смерти царевича Дмитрия, младшего сына Ивана Грозного. Со второго десятилетия XVIII века Тобольск становится местом пребывания военнопленных шведских солдат и офицеров. Шведы принимали активное участие в каменном строительстве, внесли существенный вклад в культурную жизнь города. Для следующих поколений ссыльных Тобольск был уже перевалочным пунктом, с которого для них начиналась Сибирь. Печальную известность приобрела Тобольская каторжная тюрьма, через которую в разное время проследовали этапом Фёдор Михайлович Достоевский, Александр Исаевич Солженицын и другие известные люди.

19 Обский городок – Обский городок  был основан отрядом воеводы Ивана Мансурова в 1585 году. В «Погодинском летописце» о походе говорится следующее: «Как только казаки из города Сибири ушли, так о том, что город покинут, узнал царевич Алей, сын царя Кучума. Пришёл с войском своим, вошёл в город и обосновался в нём. А в Москве думают, что Сибирь государева и живут в ней государевы люди. И посылают воеводу Ивана Мансурова, а с ним семьсот человек служилых людей из разных городов, казаков и стрельцов. На второй год после гибели Ермака … пришёл из Москвы в Сибирь воевода Иван Мансуров с воинским отрядом, а прошёл в судах рекою Тоболом до реки Иртыша. Государев же воевода Иван, узнав, что город Сибирь пуст, что казаки убежали в Русь, испугался неверных, не пристал к берегу, а поплыл вниз по реке Иртышу. Когда доплыл до Великой Оби, то была уже осень и реки начали покрываться льдом. Понимая, что наступает зима, приказал на Оби, на стороне, что напротив иртышского устья, поставить крепость и зимовал здесь с отрядом. Через какое-то время, зимней порой, пришли к крепости многочисленные остяки, живущие по Великой Оби и Иртышу, и начали подступать к крепости со всех сторон, а воины из крепости не подпускали их, так и стояли, сражаясь, перед крепостью весь день. Когда пришла ночь, то нечестивые отступили от острога. Назавтра же снова пришли остяки к крепости и принесли с собой идола своего, поскольку в их земле идол прославлен был и почитали его неверные как бога. Вот его и поставили… под деревом и начали кланяться ему, надеялись как-то с его помощью захватить христиан и смерти предать. Но в то время, как они молились, выстрелили из крепости из пушки и то дерево, под которым был кумир, разбили на мелкие куски. И этого неверные очень испугались, не понимая, что это такое, и думая, будто кто-то из лука выстрелил. И говорили друг другу: «Сильны же стрелять, раз такое дерево разбили». И от испуга ушли восвояси, а Иван Мансуров в той крепости жил долгое время вплоть до весны».
В источниках, относящихся к рассматриваемому периоду, крепость фигурировала под разными названиями. Её именовали Мансуровским, Обским и Русским городком (Рушваш), Мансуровским зимовьем и т.д. О местонахождении городка Г.Ф. Миллер писал следующее: «Он лежит у подошвы высокой Белой горы, которая начинается от устья Иртыша вниз по течению Оби по её правому берегу. У Иртыша три устья: … Неулева протока, по которой идёт путь вверх по Оби, затем большое среднее устье, и, наконец, Березовская протока, по которой ездят вниз по Оби. Помянутый городок находился против последнего из этих устьев. Старинный остяцкий городок был здесь же поблизости, именно там, где поднимается возвышенность против среднего устья Иртыша и как раз на самом высоком месте её; этот городок остяки называют Гуланг-ваш, т.е. Восточный городок. Остатки этого городка ещё немного заметны, тогда как от Русского городка почти не осталось никаких следов».
Весной или в начале лета 1586 года отряд Мансурова покинул его, отправившись на Русь северным «собским» путём. Но обезлюдевшая крепость, как это ни парадоксально, не прекратила своего существования. Сжечь её велено было только в 1594 году. Мансуровский городок некоторое время использовался «годовальщиками», которых присылали сюда «для удержания в повиновении обских остяков и сбора с них ясака».

20 город Берёзов – Берёзово. Как крепость поселение основано казаками по Указу царя Федора Иоановича в начале 1593 года. Отряд из 300 ратников и полутора сот набранных для плотницких работ вятичей, пермяков, усольцев под предводительством воеводы Никифора Васильевича Трахониотова заложили крепость Берёзов как центр русской колонизации на севере и для управления аборигенами. Последние считались очень воинственными и отстаивали свою независимость. Так, в 1595 году крепость штурмовал ляпинский князь. В 1607 году князь Петр Черкасский разбил многочисленные отряды вогулов, остяков и самоедов. Потомки ермаковских казаков Мещеряковы, Михайловы, Пановы здесь же, в церкви, хранили знамя-хоругвь дружины Ермака от 1592 года с двухсторонним изображением Дмитрия Солунского и Архангела Михаила. Сначала Берёзов развивался как центр местной торговли, сбора ясака и как база снабжения мангазейского промыслового района. После 1642 года торговое дело пришло в упадок, вызванный тем, что грузы в Мангазею шли теперь через Енисейск, и за Берёзовым осталось только управление прилегающим ясачным районом, к тому времени обедневшим соболями. В 1782 году по Указу Сената, подписанному Екатериной II, Берёзову был присвоен статус уездного города. С 1660 года за Берёзовым стойко закрепилось печальная слава места ссылки. Здесь отбывал ссылку князь Дмитрий Ромодановский. В 1724 году по указу Петра I был построен острог для содержания особо важных государевых преступников. В 1728 году узником этого острога стал сподвижник Петра I, светлейший князь Александр Данилович Меншиков с сыном Александром и двумя дочерьми – Марией и Александрой. Старшая Мария – была первой невестой императора Петра II. Александр Данилович Меншиков скончался в 1729 году и похоронен близ алтаря Богородице-Рождественской церкви, которая была построена на его средства и при его участии. В 1729 году умерла дочь Мария. Остальные члены семьи в 1731 году из ссылки были возвращены. В 1730 году прибыли сосланные князья Долгорукие: князь Алексей Григорьевич с женой Прасковьей Юрьевной, молодой князь Иван с женой, тремя братьями и тремя сёстрами. Родители вскоре умерли. По доносу подьячего Тишина, Ивана Алексеевича содержали отдельно от семьи, а вскоре увезли в Тобольск, затем в Новгород, где после пыток он был казнён. В церквях Берёзова имелось много личных вещей Меншиковых и Долгоруких, но при пожаре 1764 года они сгорели.

21 город Нарым – сегодня село в Парабельском районе Томской области в России. Население 995 человек. Расположено на берегу реки Обь рядом с местом впадения в неё реки Кеть. Со всех сторон поселение издавна окружено болотами.
Нарым основан в 1596 году как Нарымский острог – место ссылки каторжных. В 1925 году лишился статуса города и стал селом. Здесь отбывали каторгу некоторые декабристы, участники польских восстаний, народники, революционеры и репрессированные советской властью. Старая поговорка гласит: «Бог создал Крым, а чёрт Нарым».

22 город Томск. Город в России, административный центр одноимённых области и района в Сибири. Расположен на востоке Западной Сибири, на берегу реки Томь. Богат памятниками деревянной и каменной архитектуры XVIII – XX веков. В городе проживают 501,8 тысяч человек по состоянию на 2010 год.
Основан город после того, как 20 января 1604 года к русскому царю Борису Годунову приехали послы татарского племени эушта во главе с князем Тояном и попросились под власть Москвы. Одолевали эуштов своими нападениями калмыки и киргизы. 25 марта 1604 года царь послал казачьего атамана Гаврилу Писемского из Сургута и казачьего атамана Василия Тыркова из Тобольска основать крепость на берегу реки Томь в татарской земле. Одновременно атаманы должны были привести в подданство российскому царю окрестные народы. Атаманы приказание царя исполнили и заложили Томский острог на правом берегу Томи в 60 километрах от её впадения в Обь. К 7 октября 1604 года все строительные работы были завершены, и эта дата и считается днём рождения Томска. С середины XVIII века и вплоть до советских времён Томск становится местом ссылки каторжных. Здесь побывали Ибрагим Ганнибал, Гавриил Батеньков, Михаил Бакунин, Николай Клюев. После того, как построили знаменитый Сибирский тракт, Томск стал важным центром транзитной торговли, по этой же дороге гнали этапы заключённых. В советское время въезд в город иностранных граждан был запрещён. Запрет сняли только во время перестройки.

23 Борис Годунов – Борис Фёдорович Годунов. Родился в 1552 году. Умер 13 апреля 1605 года. Боярин, был женат на дочери царя Фёдора I Иоанновича и фактически правил Московским государством. После смерти царя Фёдора был избран царём 17 февраля 1598 года.
По легенде Годуновы происходили от татарского князя Чета, приехавшего на Русь во времена Ивана Калиты. Выдвижение Бориса Годунова начинается в 1570-х годах. В 1570-м он стал опричником Ивана Грозного, а в 1571-м был дружкой на свадьбе царя с Марфой Собакиной. В том же году Борис сам женился на дочери Малюты Скуратова. В 1582 году Иван Грозный пожаловал Бориса званием боярина. Именно Годунов и боярин Бельский находились рядом с Иваном Грозным в последние минуты его жизни, они же с крыльца объявили народу о смерти государя. Бельский был единственным, кто имел доступ к царской домашней аптечке, где хранились яды. В одном из письменных свидетельств говорится: «… говорят, один из вельмож, Богдан Бельский, бывший у него в милости, подал ему прописанное доктором Иоганом Эйлофом (Johan Eyloff) питье, бросив в него яд в то время, когда подносил царю, отчего он в скорости умер; так ли это было, известно одному богу».

 

Великий Московский князь Борис Фёдорович Годунов.
Миниатюра из Царского Титулярника, 1672 год.

31 мая 1584 года в день коронации царя Фёдора Борис Годунов был осыпан милостями: он получил чин конюшего, звание ближнего великого боярина и наместника Казанского и Астраханского царств. Фактически с 1585 года, 13 из 14 лет правления Фёдора Иоанновича, Московским царством правил Борис Годунов.
Именно по инициативе Годунова началось строительство крепостей в Диком Поле. В 1585 году была построена крепость Воронеж, в 1586 основаны Ливны. В 1592 году был восстановлен город Елец. На Донце в 1596 году был построен город Белгород, южнее в 1600 году был выстроен Царёв-Борисов. Для обеспечения безопасности водного пути от Казани до Астрахани строились города на Волге – Самара (1586), Царицын (1589), Саратов (1590). В период с 1596 по 1602 годы было построено одно из самых грандиозных архитектурных сооружений допетровской Руси – Смоленская крепостная стена, которую впоследствии стали называть «каменным ожерельем Земли русской». Крепость была построена по инициативе Годунова для защиты западных рубежей России от Польши.
1 сентября 1598 года Борис венчался на царство.
Царствование Бориса ознаменовалось начавшимся сближением России с Западом. Не было прежде на Руси государя, который столь благоволил бы к иностранцам, как Годунов. Он стал приглашать иноземцев на службу.
Царствование Бориса начиналось успешно.
Однако вскоре его царствование продолжилось не так успешно. В 1601 году шли долгие дожди, а затем грянули ранние морозы и, по словам современника, «поби мраз сильный всяк труд дел человеческих в полех». В следующем году неурожай повторился. В стране начался голод, продолжавшийся три года. Цена хлеба увеличилась в 100 раз. Борис запрещал продавать хлеб дороже определённого предела, даже прибегая к преследованиям тех, кто взвинчивал цены, но успеха не добился. Стремясь помочь голодающим, он не жалел средств, раздавая деньги беднякам. Но хлеб дорожал, а деньги теряли цену. Борис приказал открыть для голодающих царские амбары. Но этих запасов не хватало на всех голодных, тем более, что узнав о раздаче, люди со всех концов страны потянулись в Москву. Около 127 тысяч человек, умерших от голода, было похоронено в Москве, и хоронить успевали не всех. Появились случаи людоедства.
Люди начинали думать, что это кара Божья. Возникало убеждение, что царствование Бориса не благословлённое Богом, потому что оно беззаконное, достигнуто неправдой. Следовательно, не может кончиться добром.
Массовый голод и недовольство установлением «урочных лет» стали причиной крупного восстания под руководством Хлопка (1602 – 1603 гг.), в котором участвовали крестьяне, холопы и казаки. Повстанческое движение охватило около 20 уездов центральной России и юга страны. Восставшие объединялись в крупные отряды, которые продвигались к Москве. Против них Борис Годунов направил войско под командованием И.Ф. Басманова. В сентябре 1603 года в ожесточённом сражении под Москвой повстанческая армия Хлопка была разбита. Басманов погиб в бою, а сам Хлопок был тяжело ранен, взят в плен и казнён.
По стране стали ходить слухи, что царевич Дмитрий жив. Годунов оценил нависшую над ним угрозу: по сравнению с «прирождённым» государем он – никто. Не случайно хулители называли его «рабоцарь».
В начале 1604 года было перехвачено письмо одного иноземца из Нарвы, в котором объявлялось, что у козаков находится чудом спасшийся Дмитрий, и Московскую землю скоро постигнут большие несчастья. 16 октября 1604 года Лжедмитрий I с отрядами поляков и козаков двинулся на Москву. Даже проклятия московского патриарха не остудили народного воодушевления, по пути люди русские приветствовали «царевича Дмитрия». В январе 1605 года правительственные войска разбили самозванца, который с немногочисленными остатками своей армии был вынужден уйти в Путивль.
Ситуация для Годунова осложнялась из-за состояния здоровья. Уже с 1599 года появляются упоминания о его болезнях, нередко царь недомогал и в 1600-е годы.
13 апреля 1605 года Борис Годунов казался весёлым и здоровым, много и с аппетитом поел. Потом поднялся на вышку, с которой нередко обозревал Москву. Вскоре сошёл оттуда, сказав, что чувствует дурноту. Позвали лекаря, но царю стало хуже, из ушей и носа пошла кровь. Царь лишился чувств и вскоре умер.
Ходили слухи, что Годунов в припадке отчаяния отравился, но версия о естественной смерти более вероятна, так как Годунов и раньше нередко болел.
Похоронили его в Кремлёвском Архангельском соборе. Вскоре в Москве произошёл мятеж, спровоцированный Лжедмитрием. Из Архангельского собора вынесли гроб Бориса и перезахоронили в Варсафоньевском монастыре близ Лубянки. В 1606 году тела Бориса, Марии и Фёдора Годуновых были перенесены в Троице-Сергиеву Лавру.

24 река Рось – река в Украине, правый приток Днепра.
Длина 346 километров. По мнению некоторых историков с Росью связано происхождение названия Русь и опосредованно – России. Но эта гипотеза не разделяется большинством отечественных историков. Кроме того, в течение длительного времени река являлась своеобразным барьером, по которому проходила южная граница сплошного расселения восточных славян.
К югу от реки рисковали селиться лишь немногие из них, поскольку эти земли были угодьями кочевых племён тюркского происхождения – печенегов, половцев и других.
Район Поросья во времена Киевской Руси был местом поселений «чёрных клобуков», принявших христианство представителей различных тюркских племён, нёсших пограничную службу и предоставлявших русским князьям лёгкую конницу. Далее очаги цивилизации встречались лишь значительно южнее, где одно время жили племена уличей.

25 Черкассы (украинск. Черкаси). Город в Украине, областной и районный центр.
Город сыграл значительную роль в формировании козачества, жители Черкасс принимали непосредственное участие в Хмельниччине. Расположены Черкассы на правом берегу Кременчугского водохранилища, построенного в среднем течении реки Днепр.
Население города 285 526 жителей на 2010 год.
Происхождение топонима «Черкассы» и его истинная этимология остаются нераскрытыми до сих пор. Название города напрямую связано с этнонимом черкасы – так называли всех козаков соседние народы, в частности, московиты и татары. Об этом впервые упомянул в 1245 году итальянский посол Плано Карпини.

26 Джанкерман – тот же Очаков (см. ссылку 58 этой главы). Сегодня город в Украине на западном берегу Днестровского лимана, некогда военная крепость, заложенная крымским ханом Менгли Гереем I, позднее завоёванная турками.
Татары называли его Джанкерман, то есть Новый Город, Новоград, а османы – Ози Калеси или Озю Калеси, то есть Днепровская крепость (от ози, озю – река, как называли Днепр и татары, и турки).

27 Аккерман – по-видимому, это современный Белгород-Днестровский (украинск. Білгород-Дністровський, румынск. Cetatea Alb;). До 1944 года – Аккерман, в переводе с турецкого Белая крепость. Город в Одесской области Украины, административный центр Белгород-Днестровского района. Население составляло 50,5 тыс. жителей по состоянию на 2009 год. В Белгород-Днестровском и сегодня находится знаменитая Белгород-Днестровская крепость.
С XIV века упоминается в итальянской фактории как крепость в устье Днестра под всевозможными названиями: Мо(н)кастро, Монте Кастро, Аспрокастро, Алби Кастри, Белгород, Аккерман и др.
В течение XVI – XVII веков город и его окрестности многократно подвергались нападению. Запорожские козаки штурмовали крепость много раз: в 1517, 1541, 1547 годах во главе с И. Покотило, в 1575 году во главе с Язловецким; в 1576, 1577, 1578, 1586, 1589 годах во главе с атаманом Кулагой; в 1595 году во главе с гетманом Лободой, а затем с С. Наливайко; в 1601, 1602, 1609, 1621, 1632 годах во главе с Сулимой; в 1659, 1664, 1671, 1673 годах во главе с атаманом Иваном Сирко; в 1684, 1686, 1691, 1693 годах под предводительством полковника Палия; в 1694 году во главе с полковником. Лизогубом. На крепость нападали молдаване и поляки: Арон Воевода в 1594 году и сторонник господаря Александра Могилы – Корецкий в 1615 – 1616 годах. Белгород не обделяли вниманием и крымские татары: хан Ислам II Гирей похоронен в Аккерманской «большой мечети», другие ханы приезжали сюда в первой половине XVII века.

28 город Хотин (украинск. Хотин). Город в Черновицкой области современной Украины, административный центр Хотинского района. Известен с Х века. В X – XI веках в составе Киевской Руси, в XII веке в составе Галицкого, а с 1199 года Галицко-Волынского княжества. С XIV века Хотин в разное время находился под властью Молдавии, Генуи, Турции и Польши. В мае 1600 года после того, как войска правителя Валахии и Трансильвании Михая Храброго захватили Сучаву, господарь Молдовы Иеремия Могила с семьёй нашёл убежище в Хотинской крепости, которая в то время была под властью Польши. В 1621 году под Хотином состоялась Хотинская битва. В 1713 году во время Северной войны Хотином завладели войска Оттоманской империи, отобрав город у Молдавии. Хотин около ста лет оставался турецким, в нём содержался мощный гарнизон. Во время русско-турецких войн русские войска овладевали Хотином четыре раза – в 1739, 1769, 1788 и 1807 годах.

29 Буджакская, Едисанская, Джамбуйлуцкая, Едычкульская орды:
Буджакская (также Буджацкая орда, Аккерманская орда, Белгородская Орда, по названию города Белгород-Днестровский) – автономное образование ногаев, поселившихся на территории Буджака, появившееся в начале XVII века. Предводитель орды – сераскир – подчинялся крымскому хану и был вассалом турецкого султана.
Ногаи появились в Буджаке после похода султана Баязета II на Молдавию в 1484 году, когда южная часть Пруто-Днестровского междуречья вошла в Силистрийский санджак Османской империи. Часть этих земель была пожалована крымскому хану, который и поселил здесь своих подданных – татар и ногаев, прибывших из предкавказских степей. Расцвет Буджакской орды пришёлся на XVII век, когда здесь поселяются тюркоязычные ногаи, бежавшие от нашествия калмыков. В результате смешанных браков появились буджакские татары, позднее известные как татары дунайские.
Едисанская орда сформировалась как часть Большой Ногайской Орды в степях между Волгой и Яиком, но в XVII веке под воздействием калмыцкой миграции перекочевала на Кубань, оттуда она переселилась в Едисан. На западе граничила с Буджаком и входила в состав Османской империи (Силистрия). Едисан (турец. Cedsan) – историческая область южной Украины в междуречье Днестра и Южного Буга.
Джамбуйлуцкая орда занимала территорию между восточным побережьем Южного Буга и устьем Днепра. Её границы примыкали к западным границам Запорожской Сечи.
Едычкульская орда базировалась на приазовских землях между устьем Дона и Днепром на побережье Азовского моря.
В 1728 году Едисанская орда откочевала к Очакову, а Едычкульская – к Перекопу. В конце XVIII века под давлением российских властей ногайцы были снова выселены на Северный Кавказ, часть из них стала мухаджирами, следуя за перемещавшимися на юг границами Османской империи, и переселилась за Дунай в область Добруджа, где турки властвовали до 1878 года.

 

На этой карте видно,
на каких землях кочевали вышеозначенные орды.

30 Звенигородка (украинск. Звенигородка). Город в Черкасской области Украины, административный центр Звенигородского района. Расположен на реке Гнилой Тикич в 114 километрах от областного центра – города Черкассы. Население 18 800 человек по состоянию на 2007 год.
Город существовал ещё во времена Киевской Руси. Название города объясняют тем, что прежде он находился на высокой горе в 7 верстах от современного его местоположения. Там стоял замок с колокольней, с которой звонили в случае появления неприятеля. Звенигородский замок был разрушен татарами и вновь отстроен в 1545 году. Звенигородка стала уездным городом в 1796 году.
Во время Великой Отечественной войны 28 февраля 1944 года в ходе Корсунь-Шевченковской операции в Звенигородке войска 6-й танковой армии 1-го Украинского фронта соединились с формированиями 5-й Гвардейской танковой армии 2-го Украинского фронта, окружив крупную группировку немецко-фашистских войск.

31 город Канев (украинск. Канів). Город областного подчинения в Черкасской области Украины, административный центр Каневского района. Основан в XI веке киевским князем Ярославом Мудрым. Расположен на реке Днепр. Один из центров зарождения украинского козачества.

32 Пороги и заборы – среди 13 порогов, о которых говорит де Боплан, только 10 были собственно порогами, полностью перекрывавшими русло Днепра: Кодацкий или Кайдак, Сурский, Волошинова (упомянут Бопланом, отмечен на его карте), Лоханский (не упомянут, но отмечен на карте), Звонецкий или Звонец (отмечен на карте), Ненасытец или Ревучий, Воронов, Кривой, Вовнизский или Внук, Будиловский или Будило, Таволжанский, Лишний, Вольный. Кроме порогов реку перекрывали так называемые «заборы» – не сплошные выходы кристаллических пород, преграждавшие русло не полностью. В частности, забор Вольный. В порогах существовал так называемый Козачий ход природного происхождения, по которому могли проплывать небольшие суда. Козачий ход был очень узким, течение было очень сильным, суда часто разбивались. Вероятно, именно по нему удалось пройти Боплану, о чём он и рассказывает. После постройки Днепрогэс (1932 год) пороги были затоплены водохранилищем.

33 Ян Ольбрахт – Ян I Ольбрахт, или  Иоанн Альбрехт, (польск. Jan I Olbracht). Король Польши с 23 сентября 1492. Родился в 1459 году. Умер 17 августа 1501. Третий сын Казимира IV Ягеллончика, получил хорошее воспитание под руководством своей матери Елизаветы Австрийской. Учителями его были историк Длугош и гуманист Буонакорси, известный в истории под именем Каллимаха. Этот последний имел сильное влияние на короля и давал ему советы для достижения абсолютной власти. Ян Ольбрахт хотел посадить на молдавский престол своего брата Сигизмунда, но военная экспедиция закончилась разгромом польских войск на Буковине. Турки в союзе с крымскими татарами совершили опустошительный набег на Польшу, и Ян Ольбрахт вынужден был заключить унизительный мир со Стамбулом.

34 Кош – зачастую так называлось козацкое подразделение численностью около 1 тысячи козаков. Нередко слово «Кош» употреблялось и как синоним слова «Сечь». Войско Запорожское иногда именовалось Запорожским Кошем. Запорожцы, употребляя слово «Сечь», подразумевали всю территорию Войска Запорожского Низового и место его постоянной дислокации, включая даже пастбища, а под словом Кош – конкретное место пребывания.
Этим объясняются подписи на письмах: «Дан на Кошу Сечи Запорожской», то есть на Запорожской Сечи, «Дан с Коша при Буге», – то есть из временного лагеря на реке Буг.
Слово «кош», как и многие слова из лексикона запорожцев, заимствовано из татарского. По мнению историка Н.И. Ульянова, например, слово «чабан» заимствовано у крымских татар. У них же заимствовано и слово «атаман», производное от «одаман», означающее начальника чабанов сводного стада. Сводное же стадо составляли десять соединённых стад по тысяче овец в каждом. Такое стадо называлось «кхош».
Козацкое «кош», по-видимому, означало стан, лагерь, сборное место. Оттуда же «курень» и «куренной атаман», «кош» и «кошевой атаман».

35 Сагайдак – кожаная сумка и или деревянный футляр для стрел.
Редко употреблялось в том же значении, что и лук. Сагайдаки были распространены у тюркских народов, у татар и монголов, потом на Руси вплоть до конца XVII века.

               

36 Булава – от славянского bula – шишка, желвак, ком, набалдашник. Холодное оружие ударно-дробящего действия. Имеет шаровидный или продолговатый набалдашник, часто испещрённый шипами. Рукоять деревянная или металлическая, длиной от 50 до 80 сантиметров.
Различают обычную шарообразную булаву и шестипёр или пернач, к набалдашнику которого приваривались рубящие крылья. Пернач у украинных козаков – символ полковничьего достоинства.

37 Курень – от тюркского. kuran «толпа», «племя», «отряд воинов»; «пекарня».
У украинных козаков буквально означало жилище, дом, хата. Курени в виде восьмиугольной юрты и сегодня можно встретить у якутов, у народа-коми, у хантов и манси. Козачий курень типа украинской хаты до сих пор распространён на Кубани. На Северском Донце курень больше похож на подвал. На сечи куренём называли и козацкое подразделение, и саманное строение, в котором козаки конкретного куреня обитали и зимовали.

38 Гийом де Боплан – Гийом Левассер де Боплан (французск. Guillaume Le Vasseur de Beauplan). Французский военный инженер и картограф. С начала 1630-х годов был приглашён польским королём Сигизмундом III на польскую службу как старший капитан артиллерии и военный инженер. В 1637 – 1638 годах участвовал в походе Конецпольского против Павлюка и Остряницы.

 

Изображение козаков на карте Боплана.

Появление и длительное пребывание Гийома де Боплана в границах Южной Руси было тесно связано с мероприятиями, которые осуществляло тогда польское государство для защиты своих южных и юго-восточных окраин. Усиление соседей, особенно Османской империи, а также регулярные набеги крымских татар и козаков, сильно беспокоили польское правительство. Государство стремилось обеспечить безопасность границ и прикрыть их рядом крепостей. В результате на степном приграничьи возникает целая сеть укреплений. Боплан был лучшим исполнителем этого плана. На протяжении 16 или 17 лет он путешествовал по пограничным землям, возводя крепости и находя удобные для их возведения места. По проектам и под руководством Боплана были построены Подгорецкий замок и крепости Бар, Броды, Кременчуг. В 1639 году он восстанавливал уничтоженный козаками Кодак. По поручению польского короля Владислава IV и коронного гетмана Конецпольского Боплан занимался составлением подробной карты южной Руси. В начале восстания Богдана Хмельницкого Боплан оставил польскую службу и возвратился на родину, в Руан. Вернувшись во Францию, Боплан занялся обработкой обширного  материала, который был им собран в Южной Руси, и составлением записей о крае, где он провёл так много времени. Результатами этих трудов было сочинение под названием «Description d'Ukranie» и подробные карты Украины и Польши. Боплан является автором первой генеральной карты Украины – «Tabula Geographica Ukrainska», которая вошла в рукописный атлас Ф. Гетканта.
Эта рукописная карта (Украинская географическая карта, 44,5;62,5 см, масштаба 1:1500000) вошла в европейские атласы тех лет. На ней отображено 275 названий населённых пунктов, 80 названий рек, 4 острова, 13 порогов, 4 леса, названия 2-ух морей. Сегодня она хранится в Военном архиве в Стокгольме.
Благодаря Боплану в Европе стало широко известно и описание Украины, которое впервые было издано в Руане в 1651 году: «Description des contr;es du Royaume de Pologne, contenues depuis les confins de la Moscowie, insques aux limites de la Transilvanie. Par le Sieur de Beauplan». В переводе это выглядит приблизительно так: «Описание окраин Королевства Польши, простирающихся от пределов Московии, вплоть до границ Трансильвании». Второе издание было осуществлено под уточнённым названием: «Description d'Ukranie, qui sont plusieurs provinces du Royaume de Pologne. Contenues depuis les confins de la Moscovie, insques aux limites de la Transilvanie». Что можно перевести как: «Описание Украины, которая является некоторыми провинциями Королевства Польши. Простирается от пределов Московии, вплоть до границ Трансильвании». В XVII веке эта  книга была переведена на английский, немецкий, польский и русский языки.

39 Войско Запорожское Низовое – Войско Запорожское (украинск. Військо Запорозьке Низове). С 1654 года «Войско его царского величества Запорожское» – военно-политическая организация украинных козаков, возникшая и базировавшаяся в XVI – XVII веках на Запорожье. После восстания 1648 года сечевые козаки стали представляться как Войско Запорожское Низовое. При этом в понятие «Войско» входили не только козацкие подразделения, но и все земли, население и постройки, которые контролировались запорожцами.

40 Сигизмунд I Старый (Жикгимонт I Старый, литовск. ;ygimantas I Senasis, польск. Zygmunt I Stary, белорусск. Жыгімонт I Стары). Родился 1 января 1467 года в Кракове. Умер 1 апреля 1548 года там же. Великий князь Литовский с 1506 года, король Польши с 1506 года, пятый сын Казимира IV Ягеллончика, внук Ягайло. Прозвище Старый получил из-за того, что великим князем литовским и королём польским стал в весьма зрелом возрасте после того, как на польском троне сменились два его старших брата. Вторым браком был женат на Боне Сфорца, дочери миланского герцога.

41 Сечь – Запорожская Сечь (украинск. Запорозька Січ), Низовое войско Запорожское – общественно-политическая и территориально-военная организация украинного козачества, возникшая за Днепровскими порогами в XVI и просуществовавшая почти до конца XVIII века.
Ещё в 1397 году золотоордынский хан Тохтамыш передал ордынские земли в составе Киевщины, Подолии, Черниговщины и части Дикого Поля литовскому князю Витовту в обмен на защиту от Тамерлана, остальные же земли Юго-Восточной Руси долгое время считались ничьими и предназначались исключительно для кочевья.
По мнению исследователей, за всю историю Запорожского козачества существовало 8 сечей, и существовали они от 5 до 40 лет каждая. Всего Запорожская Сечь просуществовала около двух с половиной веков.
Сечи последовательно сменяли одна на другую. Как правило, Сечь располагалась вблизи переправы через Днепр. Так легче было контролировать набеги крымцев на Правобережную Украину. Список Запорожских Сечей:
Хортицкая, 1556 – 1557 гг.
Томаковская, 1564 – 1593 гг.
Базавлуцкая, 1593 – 1638 гг.
Никитинская, 1639 – 1652 гг.
Чёртомлыкская, 1652 – 1709 гг.
Каменская, 1709 – 1711 гг.
Алёшкинская, (или Алешковская) 1711 – 1734 гг.
Новая (Подпольненская), 1734 – 1775 гг.

42 Паланка – административно-территориальная единица Запорожской Сечи. Центром паланки была слобода, где размещалась козацкая залога. Во главе паланки стоял паланковый полковник, которому подчинялись атаманы слобод. Есть сведения, что единственная из всех паланок – Самарская, была заселена семейными козаками.

43 река Волчья (украинск Вовча). Река в Донецкой и Днепропетровской областях Украины, левый приток Самары. Длина 323 километра. На реке расположен город Павлоград. Впадает в Самару в Кочережском лесу Павлоградского района.

44 река Кальмиус (украинск. Кальміус). Река равнинного типа в бассейне Азовского моря. Исток реки – на южном склоне Донецкого кряжа в южной части города Ясиноватая. Протекает по землям Ясиноватского, Старобешевского, Тельмановского и Новоазовского районов Донецкой области. Впадает в Азовское море около города Мариуполь. Длина 209 километров.
Название реки, по-видимому, происходит от тюркских слов «кил» – «волос» и «миус» – «рог», то есть «узкая, как волос» или «искривлённая, как рог».
По версии же донецкого учёного А.П. Черных правильнее было бы возводить название реки к одному из летописных вариантов гидронима Кальмиус «Калъкъ», «надъ Калкомъ», «за Калокъ реку» и его коррелятов Калы, Кали («Книга Большого чертежу»). Исходя из латинского «calco» – «топтать, вдавливать, втаптывать», вариант названия Кальмиуса – «Калъкъ» употреблялся в значении «Кочевая река», так как весной вверх по течению, а ближе к зиме вниз по реке прогонялись стада скота. Вторую часть названия реки «моус» с большой натяжкой можно возводить к значению древнеанглийского «mouth» – «вход и выход», проход, позволяющий быстро уходить («mosey»). Следовательно, «Кальмоус» – «Кочевой проход» от реки Калы и вдоль неё к реке Миус.
Есть и третье мнение: название реки может происходить от древнегреческого названия растения камыш (греч. ;;;;;;;). Согласно греческой мифологии, растение было названо именем мифического персонажа по имени Калам. Близкие по значению слова есть в санскрите: kalama – «камыш», «перо», а также – сорт риса. В латыни calamus тоже «камыш», «тростник». Арабское слово «калям» – «ручка» или «перо». Следует добавить, что есть растение аир, которое по-латински называется «Acorus calamus» и имеет народное название, созвучное с латынью – «каламус». Внешний вид листьев аира напоминает камыш. Оба эти растения буквально усеивают берега Кальмиуса и сегодня.
До середины XVI века прикальмиусские земли оставались почти безлюдными. Они были составной частью Дикого поля, занимавшего значительную территорию – всё междуречье Днепра и Дона от Северского Донца и до Азовского побережья. В середине XV века часть земель Дикого поля – Приазовье – была присоединена к Крымскому ханству.
В последние годы царствования Ивана Грозного крымцы проложили шлях «через Кальмиус и Донец под Гребенниковыми горами между реками, из которых одни по правую сторону впадают в Дон, а по левую в Донец». Этот шлях и получил название «Кальмиусская сакма», которая проходила от Перекопа вдоль побережья Азовского моря мимо устья реки Молочные Воды (совр. река Молочная) до реки Кальмиус и вдоль неё к её истокам. Далее она вела к переправе через Северский Донец чуть выше впадения в него реки Айдар и далее по водоразделу рек Оскол и Айдар. Водный путь, также именовавшийся «кальмиусской сакмой», пролегал от Азовского моря по рекам Кальмиус, Кривой Торец и Казённый Торец, Северский Донец, Оскол, Тихая Сосна к Дону. На этом пути существовало два волока между истоками Кальмиуса и Кривого Торца, а также от Оскола к Тихой Сосне (притоку Дона). Кальмиусская сакма описана в «Книге Большого Чертежу». В XVI и первой половине XVII века она была одним из главных шляхов, по которому крымские и ногайские татары совершали набеги на Московское царство. Чтобы обезопасить свои земли от набегов, Москва учреждает погранично-сторожевую службу и формирует подвижные отряды для патрулирования по степным шляхам от Дона и Миуса до Кальмиуса и Самары.
Переселение крестьян из Московии в прикальмиусские степи и Приазовье началось в конце XV столетия. Поселенцы вели торговлю с козаками, осевшими по берегам Кальмиуса, Миуса и Дона. Помимо сухопутных шляхов возобновляется движение по водному пути: из Днепра по Самаре, затем по Волчьей и её притоку Солоной. Волок до Кальмиуса составлял около 25 километров. Иногда водораздел преодолевался на возах, на которые грузились козачьи «дубки» и «чайки». Запорожские чумаки ходили в Приазовье за солью и рыбой. Путь этот стали называть «солоным». В начале XVI века в устье Кальмиуса на правом его берегу возник сторожевой пост Домаха (Адомаха). До этого здесь существовали поселения беглых крестьян, периодически разоряемые татарскими набегами. В 1611 году Домаха становится центром обширной Кальмиусской слободы, а затем и Кальмиусской паланки. В крепости Домаха была церковь и торговые лавки. Кальмиусская паланка была самой большой по территории и наименьшей по количеству оседлого населения. Прирост населения вдоль берегов Кальмиуса в середине XVII века был связан с выступлением Богдана Хмельницкого против польской шляхты и миграцией населения из центральной Украины.
30 апреля 1746 года указом Елизаветы устанавливается граница между запорожскими козаками и донскими казаками. Границей объявлялась река Кальмиус на всём её протяжении от истоков до устья: к западу от неё землями и реками владели запорожцы, к востоку донские казаки. Эта граница как рубеж между областью Войска Донского и областью Войска Запорожского, а позднее между Войском Донским и Екатеринославской губернией, сохранялась до 1917 года.

45 Домаха – запорожский форпост на берегу Азовского моря, центр Кальмиусской паланки. На месте запорожского форпоста сегодня находится город Мариуполь.

46 город Мариуполь (украинск. Маріуполь). Город на юго-востоке Украины на берегу Азовского моря в устье рек Кальмиус и Кальчик. Население 488 937 человек по состоянию на 1 ноября 2010 года. Один из важнейших центров металлургии и машиностроения, крупный морской порт. Климатический и грязевой курорт. Мариуполь входит в десятку крупнейших городов Украины, является важнейшим промышленным и экономическим центром страны. Район компактного проживания греков Приазовья.
Мариуполь известен с начала XVI века как козацкая крепость, но настоящим городом стал лишь после переселения в Приазовье крымских греков в 1778 – 1780 годах. С ликвидацией Запорожской Сечи и присоединением Приазовья к России земли Кальмиусской паланки вошли в состав Азовской губернии. В 1778 году был заложен уездный город Павловск, которому в 1779 году и было присвоено название Мариуполь. В 1780 году в Мариуполе и в его окрестностях поселили греков-христиан, выведенных из Крымского ханства.

47 Макарово – сегодня село в Донецкой области Украины.

48 Ясеноватое – сегодня город Ясиноватая (украинск. Ясинувата). Город областного подчинения в Донецкой области Украины. Расположен в центральной части области в верховьях рек Кальмиус и Кривой Торец. Крупный железнодорожный узел. Население 35 402 жителя по состоянию на 1 октября 2010 года. Украинский язык согласно переписи в быту использует 27,4% населения.

49 Муравский шлях – один из главных путей нападения крымских татар на Русь. Начинался от Перекопа и через Дикое Поле шёл по водоразделу рек Ворскла, Северский Донец и Сейм, между верховий притоков Оки и Дона через Куликово поле, далее следовал через броды Упы и её притоков до Тулы, где открывалась прямая дорога к Серпухову и к переправам через Оку.

50 Кальмиусский шлях – один из основных путей, использовавшийся при набегах татар на Русь. Начинался в верховье реки Кальмиус и вёл на север к верховьям Дона, далее через Ряжск на Москву.

51 гора Кременец (тюркск. Kermen – крепость, в разговорном языке местных жителей – Кремянец). Гора в городе Изюм Харьковской области. Высота 218 метров над уровнем моря. В XIV веке на вершине горы располагалось татарское укрепление – «кермен», остатки которого были заметны до конца XX века. Название, видимо, было трансформировано в созвучные русские слова «кремль», «кремень» и дало имя горе. Позже это место занимали русские дозоры. А в 1681 году здесь было начато строительство «малого города» – крепости, вал и ров которой в отдельных местах сохранились.

52 Тавань – турецкое и крымско-татарское Taban-Tavan – Подмётка, Плоское место.
Левый рукав Днепра и остров, переправа, протока, а также участок Конских вод между левым берегом Днепра и островом Тавань. В конце XIX века остатки острова около города Берислава ещё были видны и известны, по-видимому, под названием Денисенкового острова. Переправой до последней четверти XV в. пользовались итальянские купцы, направлявшиеся с полуострова на север, а после турецких завоеваний 1475 – 1484 годов здесь переправлялись крымские татары во время походов за ясырём на Правобережную и Западную Украину.

53 Хаджи-Гирей – основатель Крымского ханства хан аджи-Гирей. Год рождения неизвестен. Умер в 1466 году. Родоначальник династии Гиреев (Гераев). В 1434 разбил войска генуэзцев, но в результате междоусобной борьбы был изгнан из Крыма и бежал в Литву. Поддержанный Великим князем Литовским Казимиром IV и татарской знатью, в 1443 был провозглашён крымским ханом и занял престол. Во внешнеполитических вопросах придерживался литовской ориентации. Союзом с турками против генуэзцев положил начало подчинению Крымского ханства Османской империи. В 1465 году нападение Хаджи-Гирея на отряды Большой Орды сорвало их поход на Москву.
 

Тарак-тамга (гребень) рода Гиреев крымских

54 Казимир Ягеллончик – Великий князь Литовский с 1440 по 1492 год. Сын князя литовского и короля польского Ягайло. Казимир в возрасте 12 лет в 1440 году был приглашён литовской шляхтой на освободившийся престол Великого князя, а ещё через семь лет наследовал своему брату Владиславу III на польском троне. Правление Казимира продолжалось 45 лет и было вполне успешным. Одним из крупнейших успехов короля стала окончательная победа над Тевтонским Орденом. Согласно условиям Торуньского мира, на территории Ордена было образовано герцогство Пруссия и в качестве вассала Польши перешло под контроль короля. Сыновья Казимира правили по всей Восточной Европе. Владислав II стал королём Чехии и Венгрии, Ян Ольбрахт наследовал польскую корону, а Александр – корону Великого князя Литовского. Младший сын Сигизмунд объединил Польшу и Литву в двуединое государство – Речь Посполитую.

55 Менгли-Гирей – Менгли I Герай (Гирей), (крымск.-татарск. I Me;li Geray, ;;;;;; ;;;;;;). Родился в 1445 году. Умер в 1515-ом. Крымский хан с 1468 года. Шестой сын Хаджи I Гирея. Более подробно о нём см. в книге второй «Руина».

56 Ясырь (турецк. esir, asir) – пленные, которых турки и крымские татары захватывали во время набегов на русские, белорусские, польские, молдавские и московские земли.
Владимир Даль определял это слово так: «По всей азиатской границе нашей пленник, полоненик, в виде добычи». «Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка» Александра Чудинова определял ясырь как тюркское слово, обозначающее невольников, купленных у пограничных с Россией азиатских народов. Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия определяет ясырь как «казачью военную добычу, прежде всего пленных, которых казаки освобождали за выкуп или оставляли у себя для ведения хозяйства. Особенно это было характерно для женщин (ясырок); дети, рождённые от пленниц, со временем становились казаками».

57 Улус (монгольск. государство, народ, люди). Удел, область империи Чингисхана. Известность получили среднеазиатский улус сына Чингисхана Чагатая – Чагатайский улус и Улус Джучи, более известный как Золотая Орда. В 1920 – 1943 годах улус – административная единица Калмыкии, аналог района. В современной России улусами именуются районы Якутии.

58 Эзи – Ozi, Ozii – турецкое и крымско-татарское название Днепра. В 1491 году крымский хан Менгли-Гирей I построил крепость Эзи, известную в славянских источниках как Очаков. С 1491 года Очаков и город, и переправа. Известен также как город Дашев на территории Киевского воеводства Великого княжества Литовского. В 1538 году, по описанию Боплана, был захвачен турками и вошёл в состав Аккерманского санджака. Описание Боплана дополняют реляция Халил-паши и мемуары путешественника Эвлии Челеби (середина XVII в.), свидетельствующие о наличие в данном месте целой системы небольших крепостей. Очаков входил и в состав Кильбурнского санджака, являвшегося частью эялета (провинции) Эзи, созданного в 1593 году с центром в Аккермане, иногда в Силистре. Крепости Очаков и Кильбурун должны были препятствовать выходу козаков в море и возвращению их вверх по Днепру. Очаков неоднократно осаждали козаки, русские и польские войска. Боплан перечислил пять переправ через Днепр, дал характеристику четырём из них и упомянул наиболее южную – Очаков. Описания Очаковской переправы Боплан не дал, хотя от неё, согласно авторам XVI века, начинались Чёрный и Кучманский шляхи. О переправе татар около Очакова имеется упоминание Эриха Лясоты 1594 года.

59 Ор – крымско-татарское Or – Ров, Перекоп. Очевидно, калька со славянского названия. Турецкое Or Kari – Ворота перекопа, Or Kale – Крепость Перекопа. Город и крепость не сохранились.
60 Привилеи – украинско-польская калька от «привилегии». Здесь – права, данные королём реестровым и запорожским козакам.

61 Сигизмунд II Август (польск. Zygmunt II August, литовск. Zigmantas Augustas, белорусск. Жыгімонт Аўгуст). Дата рождения неточная: 1 июля или 1 августа 1520 года. Умер 7 июля 1572 года. Великий князь Литовский с 18 октября 1529 года, король польский с 20 февраля 1530 года, правил совместно с Сигизмундом I Старым, глава федеративного государства Речь Посполитая с 1569 года.
7 июня 1563 Август подписал привилей об уравнении в правах православных и католиков, текст привилея был включён как преамбула в Статут 1566 года Великого княжества Литовского.
Время правления Сигизмунда Августа расценивается как эпоха наивысшего расцвета шляхетского сословия.
Умер в Кнышине, и с ним прекратилась династия Ягеллонов. Предвидя раздоры и смуту бескоролевья, Сигизмунд Август в духовном завещании убеждал подданных хранить мир и согласие и призывал проклятие на тех, кто начнёт распри.

62 Юрий Язловецкий – представитель древнего польского рода герба Абданк. Того же герба, что и род Хмельницких. Язловецкие получили своё имя от названия местечка Язловец, расположенного неподалёку от Летичева. Одними из первых Язловецкие начали колонизацию Подолья. Родоначальником был каменецкий староста Теодор Бучацкий. Его сын Михал, воевода подольский, погиб в бою с татарами в 1438 году. В 1457 году в таком же бою погиб Варфоломей Бучацкий, тоже староста подольский. В XVI и начале XVII века прославился ещё один Язловецкий – Ежи. Он был пятым коронным гетманом, активно противостоящим татарским набегам. Отличился в 1528 году возле Каменца и в следующем 1529 году в походе на Очаков. До конца своей жизни защищал степные кордоны, будучи каменецким старостой и подольским воеводой. В 1564 году Ежи Язловецкий побывал с дипломатической миссией в Стамбуле у султана Сулеймана Пышного.
Об этом подольском воеводе мы и упоминаем. У него было четыре сына. Последний из сыновей – воевода подольский Иероним Язловецкий тоже прославился как знаток военного дела. Современники свидетельствовали, что битва для него – забава, боевой конь – кресло, стальная кольчуга – его повседневная одежда. После смерти Иеронима в 1607 году род Язловецких угас.

63 Реестровые – реестровое козачество. Та часть украинных козаков, которая была принята на постоянную воинскую службу в Речи Посполитой. После Переяславского договора реестровые перешли в подчинение московского царя. В Московском царстве для днепровских козаков также вёлся реестр в Малороссийском приказе. Запорожское Войско Низовое (Сечь) ни в польский, ни в московский реестр не входило.
Согласно универсалу Сигизмунда II, реестровые козаки освобождались от уплаты налогов, получали независимость от местной администрации и имели самоуправление со своим «козацким старшиной», первым старшиной был шляхтич Ян Бадовский. Им было определено право на землевладение, и первым землевладением был городок Трахтемиров с монастырём и землями до Чигирина. Здесь размещались зимние квартиры, арсенал, госпиталь и приют для бессемейных инвалидов. Оплата за службу производилась деньгами и одеждой. Официально реестровые называли себя Запорожским войском в противовес Запорожской Сечи, козаки которой называли себя Войском Запорожским. Таким образом, к концу XVI века образовалось два козацких центра: один в Запорожской Сечи, считавшейся очагом вольного козачества, второй в Трахтемирове на базе реестровых козаков, служивших польскому королю.

            

Реестровый конной сотни                Пешие реестровые козаки

64 Стефан Баторий – Батура (венгерск. B;thory Istv;n, румынск. ;tefan B;thory, польск. Stefan Batory, литовск. Steponas Batoras).
Родился 27 сентября 1533 года. Умер 12 декабря 1586 года.
Польский король с 1575 года и Великий князь Литовский в период 1576 –1586 годов.
В 1574 году после бегства короля Генриха Валуа в Речи Пополитой наступил период бескоролевья. Православные западнорусские шляхтичи  выдвинули в кандидаты на польскую корону московского царя Ивана Грозного. Турецкий султан настоял, чтобы они рассмотрели кандидатуру трансильванского князя Стефана Батория.
По национальности Стефан был венгром, и языками подвластного ему населения он почти не владел, с подданными изъяснялся на латыни, которую выучил в молодые годы в итальянском университете.
Стремился к укреплению королевской власти, вёл борьбу с магнатами, оказывал поддержку католическому духовенству и иезуитам. Некоторое время был союзником Турции, затем участвовал в создании антитурецкой лиги.
Был одним из самых решительных и успешных военных противников Московского государства.

Глава XI

1 Подляшье – также Подлясье, Подлясия, Подляхия. Польск. Podlasie, Podlasze; белорусск. Падляшша; украинск. Підляшшя, Підлісся, Підлясіє; литовск. Palenk;. Историко-географическая область на востоке современной Польши между Хелмщиной и рекой Нарев. Место компактного проживания поляков, украинцев и белорусов.
Название области произошло от словосочетания «Pod lasem», в переводе с польского – под лесом. То есть буквально Подлесье, земля под лесом, земля, покрытая лесом, что обусловлено особенностями древнего ландшафта – некогда густыми и обширными лесами. Жители области называются подляшуками (украинск. підлящук) либо подласянами, подлашанами (польск. podlasianie, podlaszanie).
Вторая версия происхождения топонима Подляшье возводит его этимологию к слову ляхи (литовск. lenkai) – этнониму, под которым поляки были упомянуты летописцем Нестором в Повести Временных Лет и были известны на Руси в Средние века. Таким образом, предлагается версия, что Подляшье означает «земля под ляхами». Но более вероятным объяснением этимологии топонима Подляшье будет факт проживания здесь в 1-м тысячелетии нашей эры славянского племени Лендзянан, или Лендзичей (польск. L;dzianie, L;dzice), именуемых также по-польски Lachowie (Ляхове). Происхождение названия данного племени историки связывают с подсечно-расчистным земледелием, которым занимались жители лесного края, расположенного «под лесом».
В исторической географии Подляшье на севере простиралось до границы Польши с Пруссией, на юге до реки Влодавка, впадающей в Буг. На юге Подляшье граничило с восточной стороны с Холмщиной, с западной стороны с Люблинской землей. На востоке территория Подляшья достигала городов Волковыйска, Каменец-Литовского и Кобрина, расположенных в современной Белоруссии. Но обычно выделяют две части Подляшья, северное Подляшье и южное, граница между которыми проходит по реке Буг.
Современное Подляшье – сегодня северо-восточная область Польши, расположенная в части Подляского воеводства, в юго-восточной части Мазовецкого воеводства и северо-восточной части Люблинского воеводства. Восточной границей Подляшья является государственная граница Польши с Белоруссией по реке Буг в Люблинском воеводстве и сухопутная граница в Подляском воеводстве. Ландшафт Подляшья – низина, покрытая лесами Беловежской и Книшинской пущи, а также Парчесвкими и Володавскими лесами.
С конца X века до второй половины XI века земли Подляшья входили в состав Киевской Руси, позже в Галицко-Волынское княжество. С XIV века до второй половины XVI века находилось во владениях Великого княжества Литовского. После Брестской унии 1596 года православное население Подляшья постепенно перешло в специально созданную греко-католическую церковь.
Древнее население Северного и Южного Подляшья между реками Буг и Нарев – русичи-украинцы. Между реками Нарев и Бебжей и на восток от города Хайнувка издавна жили белорусы. Со временем в этих местах поселились и поляки. В целом история края на протяжении последних столетий определяется взаимоотношениями этих трёх народов.
Начиная с Люблинской унии 1569 года, произошло окатоличивание, латинизация и полонизация украинского и белорусского населения Подляшья.
Границы размещения диалектов подлящуков точно пока не определены, так как среди украинских и белорусских учёных нет единства в том, к диалекту какого из этих двух языков относятся подляшские говоры.
По мнению украинских учёных на территории от Володавы и Острова Люблинского на юге до реки Нарев на севере распространён надбужанско-полесский (подляшский) диалект, который входит в состав северного (полесского) наречия украинского языка. Украинский подляшский диалект севернее Нарева и на восток от города Гайнивка перемешивается с белорусским диалектом. Архаичные украинские говоры, выдвинутые далеко на запад, север и северо-восток, соприкасаются и перемешиваются с польским мазурским говором и белорусскими говорами. Уже более 100 лет как большинство из них исчезло. На их основе возник своеобразный польский подляшский диалект.

2 Януш Острожский – Иван Константинович Острожский. Польск. Janusz Ostrogski. Родился около 1554 года. Умер 12 сентября 1620 года. Последний из князей Острожских, воевода волынский, каштелян киевский и краковский, старший сын князя Константина Константиновича Острожского.

3 Василий Константин Острожский – Константин Константинович Острожский, также Василий-Константин, также Константин-Василий. Родился 12 февраля 1526 года. Умер 13 февраля 1608 года. Киевский воевода, покровитель православной веры. Основал Острожскую типографию, в которой работали первопечатники Иван Фёдоров и Пётр Мстиславец. Владел 300 городами и несколькими тысячами сёл в Подолии, на Волыни и в Галичине. Защищал православие во время принятия Брестской унии, открывал православные школы. В поддержку православия учредил училище в Остроге. Принимал активное участие в событиях Смутного времени, поддерживал Лжедимитрия I, подарил ему «Книгу о постничестве» Василия Великого с дарственной надписью «Григорию – царевичу Московскому». Два его сына, Януш и Александр, приняли католическую веру. Последние годы жил в родовых замках Крупы и Дубно в Украине. После кончины его тело было перевезено в Острог и похоронено в замковой Богоявленской церкви. Украинская православная церковь Киевского патриархата на Поместном соборе 2008 года канонизировала князя как благоверного.

4 канцлер Замойский – Ян Замойский. Родился в 1541 году. Умер в 1605-ом. Великий коронный гетман из рода Замойских, канцлер при дворе Сигизмунда III. Исповедовал кальвинизм, к которому его приобщил отец Станислав Замойский, каштелян холмский. Ян Замойский основал город Замосць.

5 битва у села Пятка – битва 1593 года под Пяткой между повстанцами под предводительством Криштофа Косинского и польскими войсками под предводительством Константина Острожского.

6 Александр Вишневецкий – в 1589 году черкасский староста князь Александр Вишневецкий получил от польского короля Сигизмунда III специальный привилей «на основание города Чигирина» и строительство замка.

7 Эрих Лясота – папский посланник и посол австрийского императора Рудольфа II, Эрих Лясота посетил в 1594 году восточные земли Речи Посполитой и нанял отряд из 12 тысяч козаков, которые были направлены в Молдавию. Активно вмешивался в козацко-польские переговоры с 1648 по 1654 год.

8 Иеремия Могила – молдавск. Ieremia Movil; – Иеремия Мовилэ. Господарь Молдавского княжества с августа 1595 по май 1595 года. Потом с сентября 1600 по 10 июля 1606 года. Способствовал полякам в распространении их влияния на Молдавию.

9 Богуслав – (украинск. Богуслав). Город в Украине, административный цент Богуславского района Киевской области. Расположен на реке Рось. С 1362 года в составе Великого княжества Литовского, после Люблинской унии – в составе Речи Посполитой. В 1591 году король Сигизмунд III отдал город во владение волынскому воеводе Янушу Острожскому. Городу были предоставлены привилегии: население освобождалось на 29 лет от всяких налогов и поборов, также разрешалось проводить торги один раз в неделю и ярмарки дважды в год. Во время восстания 1648 года большинство мещан Богуслава пошло в козаки. С этого же года Богуслав стал сотенным городом Белоцерковского полка.
10 река Сула (украинск. Сула) – река в Украине, левый приток Днепра. Исток находится на юго-западе Среднерусской возвышенности в Сумском районе Сумской области у села Сула. Протекает по территории Сумского, Белопольского, Недригайловского, Роменского районов, затем по Полтавской области и впадает в Кременчугское водохранилище. Длина реки около 363 километров. Пойма реки часто заболочена, встречаются торфяники.

11 Громада – община, общество. У украинцев громада – преимущественно селянская, крестьянская. Но это определение в XVII веке могло употребляться и применительно к другим слоям населения. Обычно громады имели собственные органы самоуправления – общий сход; выборную старшину – атамана или войта. Во всех сферах жизнедеятельности громада опиралась на обычное право и традиционные формы судопроизводства, общинную мораль с опорой на обычаи предков.

12 Северщина – она же Северская земля, Северная страна, Севея, Север, Сиверия (украинск. Сіверщина). Территориальное образование XI – XVII веков, располагавшееся на северо-востоке современной Украины, Черниговская и Сумская области. А также на юго-западе современной Российской Федерации, Брянская и Курская области. Население – специфическая народность севрюки. Этноним «Сиверо» или «Севера» предположительно происходит от слова «савир» – самоназвания предков народа севрюков, легендарных савиров, живших здесь во второй половине первого тысячелетия н. э. и известных сейчас под названием волынцевской и роменской культур. Города севрюков Чернигов, Переяслав и Любеч славились торговлей с Византией, наравне с Киевом и Смоленском. Северяне наиболее культурное из трёх племен, вошедших в состав Северской земли. В Повести Временных Лет написано, что они не жили «зверинским» образом, а наоборот, стояли на довольно высокой ступени развития общинной культуры. Им же принадлежала руководящая роль и в политическом отношении. Уже при сыне Владимира Мстиславе Тьмутараканском было положено начало Северской земле как особой области, но настоящим основателем этого княжества был сын Ярослава Мудрого Святослав. После монголо-татарского нашествия оседлое население отодвинулось за рубежи Десны и Сейма, ища убежища на лесистых юго-западных склонах Среднерусской возвышенности. Промысловый же люд, занимавшийся охотой, рыбалкой и бортничеством в отдалённых покинутых угодьях – уходах, с этой поры выступает под именем «севруков», а обширные территории самих уходов именуются «севирами», или «сиверами». Со временем княжества, на которые распалась Северская земля, измельчали, прежние центры Чернигов, Новгород-Северск и Переяслав утратили своё политическое значение. Правители Великого княжества Литовского установили свои резиденции в Новгород-Северском, Трубчевске и Стародубе. После литовского поражения 1500 года основная часть Северщины отошла к Московскому княжеству. После присоединения Северских земель в 1517 – 1523 годах к Московскому государству в титуле царя Ивана IV Васильевича Грозного появилось дополнение «Северныя страны Повелитель», то есть всех Северских земель повелитель. Это владение оставалось в титуле российских царей до XIX века включительно, вплоть до Александра III. В дальнейшем, за исключением короткого периода между 1618 и 1648 годами, Северщина оставалась во власти Москвы. Потомки северских князей перебрались в Москву, где от них пошёл род Трубецких. С половины XVII до 2-й половины XVIII века ядро бывшей Северской земли – Стародубщина, Черниговщина и Полтавщина, превращаются в гетманскую Малороссию левого берега Днепра, где складывается этносоциальный феномен малороссийского козачества, сохранивший остаток автохтонной северской ветви южнорусских племен.

13 Лжедмитрий II – также Тушинский или Калужский вор. Год и место рождения неизвестны, убит 11 (21) декабря 1610 года в Калуге. Самозванец, выдававший себя за сына Ивана Грозного – царевича Дмитрия и, конечно же, за чудом спасшегося Лжедмитрия I. Настоящее имя и происхождение не установлены.
Слухи о «чудесном спасении» и скором возвращении царя стали ходить сразу после смерти Лжедмитрия I. Основанием тому стал факт, что тело самозванца было жестоко изувечено, а вскоре после выставления на позор покрылось грязью и нечистотами. Труп Лжедмитрия был вывезен в село Котлы и там сожжён. Пеплом зарядили пушку и выстрелили в сторону Польши, откуда он явился. Но приверженцев свергнутого царя в Москве оставалось более чем достаточно, и среди них стали ходить рассказы о том, что ему удалось спастись от «лихих бояр». Некий дворянин, взглянув на тело, крикнул, что перед ним не Дмитрий, и, хлестнув коня, немедленно умчался прочь. Вспоминали, что маска не давала рассмотреть лицо, а волосы и ногти у трупа оказались чересчур длинными. Уверяли, что вместо царя был убит его двойник, позднее было названо даже имя – Пётр Борковский.
Сразу после гибели Лжедмитрия I Михаил Молчанов, один из убийц Фёдора Годунова, бежавший из Москвы в сторону западной границы, начал распространять слухи, будто вместо Дмитрия I был убит другой человек, а сам царь спасся. В появлении нового самозванца были заинтересованы многие московские силы.
Впервые Лжедмитрий II появился в 1607 году в белорусском местечке Пропойске, где был схвачен как лазутчик. В тюрьме он назвал себя Андреем Андреевичем Нагим, родственником убитого царя Дмитрия, скрывающимся от Шуйского, и просил, чтобы его отослали в Стародуб. Вскоре из Стародуба он стал распускать слухи, что Дмитрий жив и находится там. Когда стали спрашивать, кто же Дмитрий, друзья указали на Нагого. Тот сначала отпирался, но когда горожане пригрозили ему пытками, назвался-таки Дмитрием
О происхождении Лжедмитрия II источники расходятся во мнениях. Согласно одним данным, это поповский сын из Украины Матвей Верёвкин, согласно другим – иудей.
Осенью 1609 года между касимовским ханом Ураз-Мухаммадом и Лжедмитрием случился конфликт. За касимовского правителя вступился его родственник, начальник стражи Лжедмитрия, крещёный татарин Пётр Урусов. Хан был убит, а Урусов посажен на 6 недель в тюрьму, по выходу из которой был восстановлен в должности.
Во время одной из прогулок Лжедмитрия в окрестностях Калуги, воспользовавшись тем, что с ним была татарская стража и лишь несколько бояр, Пётр Урусов отомстил. Он, «прискакав к саням на коне, рассек царя саблей, а младший брат его отсек царю руку».

14 Пётр Сагайдачный – Пётр Конашевич (или Кононович) Сагайдачный. Родился в 1570 году в селе Кульчицы под городом Самбор на Галичине. Скончался от раны в 1622 году. Русинский шляхтич герба Побуг из перемышльских земель Русского воеводства, кошевой атаман Войска Запорожского. Учился в Острожской школе на Волыни вместе с Мелетием Смотрицким, автором знаменитой «Грамматики». После выпуска Сагайдачный переехал во Львов, а потом в Киев, где работал домашним учителем, а также помощником киевского судьи. Сразу после Брестской церковной унии Пётр Сагайдачный написал произведение «Пояснення об унию», текст которого не сохранился.
В конце XVI или в самом начале XVII века Пётр Конашевич отправился на Запорожье. Козаки избрали его обозным, поручив ведать всей артиллерией Сечи. В 1605 году Сагайдачный становится во главе Сечи в качестве кошевого атамана. Когда его избрали гетманом – точного ответа нет. Г. Кониский в «Історії Русив» свидетельствует, что «полки Малоросийкие … согласясь с Казаками Запорожскими, в 1598 году выбрали себе гетманом Обозного Генерального, Петра Конашевича Сагайдачного, и он первьий началъ писаться Гетманом Запорожским». С начала XVII века запорожцы десятками, а порой и сотнями «чайок» совершали морские походы на Крым и побережье Чёрного моря. Но основным направлением козацких морских походов было побережье Турции. В 1606 году козаки захватили турецкую крепость Варна, которая до того считалась неприступной. Было захвачено 10 турецких галер с продовольствием, товарами и экипажами. Разъяренный султан приказал перегородить Днепр около острова Тавань железной цепью и заблокировать козацкие чайки. Но это было слабым препятствием. Уже в 1607 году запорожцы осуществили большой поход на Крымское ханство, захватили и сожгли два города, Перекоп и Очаков. В следующем 1608 году и в начале 1609 года запорожцы во главе с Сагайдачным осуществили морской поход на 16 чайках, вошли в устье Дуная и атаковали Килию, Белгород и Измаил. Временем героических походов называют историки морские козацкие походы 1612 – 1614 годов, которыми тоже руководил Сагайдачный. В 1614 году козаки взяли морскую крепость Синоп. В 1616 году штурмом взяли крепость Кафу (Феодосию).
После 1616 году козаки осуществили ещё целый ряд морских и сухопутных походов. Очаков, Перекоп, Трапезунд, Царьгород и многие другие турецкие и татарские крепости и города подвергались нападениям запорожцев под командованием Сагайдачного. По свидетельству современников, козаки почти беспрепятственно грабили на Чёрном море и, в сущности, контролировали навигацию между Босфором и Днепровским Лиманом.
Сагайдачный провёл реформу войска на Сечи. Он превратил козаков в регулярное войско, устранил запорожскую анархию, завёл суровую дисциплину, запретил пить водку во время морских походов, а за пьянство нередко «карав на смерть».
В 1606 году Сагайдачный объявил себя Гетманом обеих сторон Днепра и всего войска Запорожского. После этого Сагайдачный трижды, в 1610-ом, в 1617-ом и в 1620-ом годах, и надолго лишался гетманской булавы. В 1618 году Польше понадобилось войско запорожское для участия в походе на Москву – поляки хотели посадить на московский престол своего королевича Владислава. Король и сейм прислали Сагайдачному на Запорожье клейноды, то есть: булаву, бунчук, печать и знамя. Летом 1618 года 20 000 запорожцев двинулись через Ливны на Москву, захватывая попутные города Путивль, Рыльск, Елец, Лебедин, Скопин и Ряжск. Летописцы этого времени записали:
«А пришол он, пан Саадачной, с черкасы под украинной город под Ливны, и Ливны приступом взял, и многую кровь християнскую пролил, много православных крестьян и з жёнами и з детьми посёк неповинно, и много православных християн поруганья учинил и храмы Божия осквернил и разорил и домы все християнские пограбил и многих жён и детей в плен поимал».
В плен попал и ливенский воевода Никита Иванович Егупов-Черкасский, второй воевода, Пётр Данилов, был убит в бою. Поголовно были перебиты защитники и мирное население Ельца, включая женщин и детей. Подойдя к Москве, Сагайдачный попытался обманным манёвром добиться победы. Он избрал для переправы место впадения в Оку реки Осётр, в 25 километрах от невзятого им города Зарайска. Московский воевода князь Волконский угадал место переправы и сдерживал войско Сагайдачного в течение двух дней. Сагайдачный с большей частью козаков обошёл переправу выше по течению Оки и двинулся дальше. Захватил Ярославль, Переяславль, Романов, Каширу и Касимов, и без помех 20-го сентября соединился с королевичем Владиславом, осаждавшим Москву. Вскоре деньги, выделенные на эту войну, закончились, и польское правительство вынудило Владислава заключить Деулинское перемирие. Запорожские козаки за разорение Московии получили от польского короля плату в 20 тысяч золотых и 7 тысяч штук сукна. Вернувшись из похода, Пётр Сагайдачный не пошёл на Сечь, а пришёл c 20-тысячным войском в Киев, где его провозгласили Гетманом над Киевской Украиной и Гетманом всего войска Запорожского. За этим последовали уже известные нам события восстановления Киевской православной иерархии, Хотинской войны, смертельного ранения и смерти. Был похоронен славный Гетман в Киеве в Братском монастыре. Перед смертью он завещал своё имущество на просветительские, благотворительные и религиозные цели, в частности, Киевскому братству и Львовской братской школе.



Герб Побуг рода Сагайдачных

15 Иов Борецкий – митрополит Иов, в миру Иван Матфеевич Борецкий. Родился в 1560 году. Умер в 1631 году. Православный митрополит в Киеве с титулом «Экзарх Константинопольского трона» с 1620 года. Родом из Галичины, знаток древних языков и святоотеческих творений, ректор и преподаватель латинского языка во Львовской братской школе, потом священник в Киеве и учитель в собственной церковно-приходской школе.
С 1615 года первый ректор Киево-братской школы.
В 1619 года Иов и его жена приняли монашество, после чего Иов стал игуменом Киевского Михайловского монастыря.
9 октября 1620 года при активнейшем содействии Петра Сагайдачного Патриарх Иерусалимский Феофан III с благословления Константинопольской Патриархии поставил его в митрополиты Киевские. Славился благочестием, благотворительностью и учёностью, рьяно защищал православие от унии.
Похоронен в Киевском Михайловском монастыре. Неканоническая Украинская православная церковь Киевского патриархата на Поместном соборе 2008 года канонизировала Иова Борецкого как святителя.

16 Цецора – сегодня деревня в Румынии, на правом берегу реки Прут, близ города Яссы.
В 1620 году польский гетман Жолкевский, рассчитывая на помощь молдавского господаря Грациани, с 8 400 воинами выступил против турок.
Турецкая армия насчитывала 10 000 янычар и 25 000 татар. Войско Грациани, пришедшее на помощь полякам, оказалось смехотворно малым – всего 600 всадников. После неудачного боя 20 сентября 1620 года некоторые шляхтичи покинули польский лагерь, и у Жолкевского осталось только 4 300 человек. С этим малым отрядом он начал геройское отступление, взбираясь на горы, спускаясь в долины, переправляясь через речки и безустанно сражаясь с врагами. Он был уже недалеко от польской границы, в нескольких верстах от Могилёва на Днестре, когда 6 октября по неизвестному нам поводу произошло в польском лагере сильное замешательство. Этим воспользовались турки и ударили на польский лагерь, многих побили и многих взяли в плен. Жолкевский был смертельно ранен. Спустя несколько лет на месте битвы в память Жолкевского был поставлен памятник – четырёхгранная колонна, которая просуществовала до второй половины XIX века.

17 Самуил Лащ – подлинная историческая фигура. История его жизни и смерти тоже подлинные.
Глава XII
1 местечко Смела (украинск. Сміла, польск. Smiala). Первое поселение на реке Тясмин, упоминается с 1542 года под названием Яцьково, потом Тясмино. Как собственно Смела местечко существует с 1633 года благодаря Станиславу Конецпольскому. В период с 1648 по 1658 год Смела – сотенное местечко Чигиринского полка. С 1650 года в документах упоминается Смелянская еврейская община. С 1658 года – владение полковника Данилы Выговского. В 1773 году по просьбе тогдашних владельцев города Любомирских польский король даровал Смеле Магдебургское право. В XVIII веке Смела часто подвергалась наездам гайдамаков. В 1768 году  Железняк с отрядом в 500 гайдамаков ворвался в город и вырезал всех евреев и поляков. В начале XX века в Смеле была синагога, 2 молельных дома, 1 мужское и 2 женских частных еврейских училища. Евреи Смелы часто страдали от погромов, наиболее крупные были совершены в мае 1881 года местным украинским населением, а в августе и декабре 1919 года – деникинцами.
2 козак-шайтан – шайтан – арабск. ;;;;; – иблис, в исламе значит – злой дух, демон, Дьявол. Ещё – неверующий, неверный из числа Джиннов. Существуют и такие значения, как «тот, кто причиняет отчаяние», «сатан» – противник.
В исламской мифологии Иблис обладал физической и духовной силой, близкой к ангельской. Когда Бог приказал всем ангелам преклониться перед Адамом, Иблис, исполненный гордости, ревниво отказался повиноваться приказу Бога, потому что считал Адама низшим созданием.
Записано это так: «И сказал же Бог: О Иблис, что удержало тебя от поклонения тому, что Я создал Своими руками?... Он сказал: Я лучше него: Ты создал меня из огня, а его создал из глины». – Коран, сура Сад 38. Иблис попросил Всевышнего Аллаха, чтобы он позволил ему жить свободно до судного дня.
Иблис чаще упоминается в Коране как «Шайтан» – общий термин, который также используется при обращении ко всему духовному в связи с Иблисом. Иблис упомянут по имени 11 раз, тогда как Шайтан упомянут 87 раз.

3 Медвежья Лапа – Николай Потоцкий получил это прозвище в соответствии с верованиями своих предков в силу медведя и его удачливость. Издавна славяне хранили медвежью лапу в своих домах как своеобразный оберег и символ преодоления злых сил.

4 Сапега Казимир Лев – Казимир Лев Сапега. Родился в 1609 году. Умер в 1656 году. Из славного рода белорусско-литовских Сапег (белорусск. Сапегі, литовск. Sapiegos, польск. Sapiehowie). Древний шляхетский род герба Лис. Путём браков и пожалований род Сапег приобрёл громадное состояние и обширные земли, давшие ему возможность занять первенствующее положение в Литве, после Радзивиллов. В XVII веке Сапеги представляли собой грозную силу, перед которой должен был смиряться даже король. Сапеги самовластно хозяйничали в Литве, распоряжаясь по своему усмотрению на сеймиках и в трибуналах, преследуя и устраняя неугодных лиц.

5 Дом Хмельницкого – расположение и описание гетманова дома в Чигирине дано по архивным реконструкциям.
6 Ганна Сомковна – Анна Семёновна Сомко (Сомкивна). По-украински: Ганна Сомківна. Дата и место рождения неизвестны, но, опираясь на проведенное исследование, мы можем предположить, что родилась она между 1613 и 1614 годами в Переяславе. Умерла не позднее 1647 года. Сестра прилуцкого полковника Якима Сомко. Яким Сомко, дядя Юрия Хмельницкого, в 1660 году был избран наказным гетманом Войска Запорожского Левобережной Украины. Достоверно установлено, что происходили Сомко из переяславских богатых купцов. Бракосочетание Богдана и Анны состоялось в 1630 году и принесло немалое приданное будущему Гетману. Кроткая, тихая, трудолюбивая Анна полностью посвятила себя семье. Один за другим появлялись дети, и жена сотника, от природы слабая здоровьем, начала болеть. Чтобы помочь ей присматривать за шестью детьми (некоторые источники утверждают, что у гетмана было семеро детей), на хутор привезли из Чигирина девушку-сироту. Необыкновенно красивая, быстрая и веселая Гелена ловко справлялась с домашним хозяйством, с маленькими детьми Хмельницкого. Слабой Анне тяжело было наблюдать, как к её помощнице тянутся не только дети, но и сам хозяин. Кроме того, девушкой заинтересовался и сосед – чигиринский подстароста, шляхтич Чаплинский. Из-за мужского соперничества началось противостояние, которое довело суботовского сотника и чигиринского подстаросту до суда. Поэтому, очевидно, не только болезнь, но и сердечные переживания послужили причиной смерти Анны. Произошло это за год до начала войны. Дети Анны и Богдана Хмельницких: Степанида в середине 1650 года вышла замуж за полковника Ивана Нечая, брата Данилы. 4 декабря 1659 во время осады города Быхова вместе с мужем попала в московский плен. Они были высланы в Сибирь, в Тобольск. Дальнейшая судьба неизвестна. Катерина вышла замуж за родного брата Ивана Выговского. Мария по одной из версий была женой корсунского сотника Близкого, по другой – женой Лукьяна Мовчана. Тимофей Хмельницкий родился предположительно в 1632 году и скончался от раны в 1653-ем. Остап Хмельницкий родился приблизительно в 1637 году и умер от побоев в 1647-ом. Юрий Хмельницкий родился в 1647 году и был удавлен в 1685-ом.
7 сына малолетнего – Остапа – речь идёт о среднем сыне Богдана Хмельницкого, которого засекли жолнёры Чаплинского во время наезда на Суботов в 1647 году.
8 Киевский братский коллегиум – осенью 1631 года в Киево-Печерской лавре архимандрит Пётр Могила основал школу, которую по обычаю тех лет называли Гимназион. По программе обучения она напоминала иезуитские коллегиумы, которые в тогдашней Европе по качеству образования считались лучшими. В первой половине XVII века в Украине значительно выросло количество иезуитских, протестантских и греко-католической учебных заведений. В 1608 году иезуитские коллегиумы были открыты во Львове, в Луцке, в 1615 году в Гуменном и на Закарпатье. Протестантские школы существовали в Гоще, Берестечко, Хмельнике, Крылове и Панивцах. Школу высшего типа протестанты основали в 1638 году на Волыни. По образцу иезуитских коллегиумов греко-католиков были организованы василианские школы в Бресте, Владимире-Волынском, Шаргороде и в Холме. Деятельность «гимназиона» Петра Могилы в Киево-Печерской лавре вызвала беспокойство Киевского братства, которому не нравилось его сходство с иезуитскими коллегиумами. В 1632 году были объединены братская и лаврская школы. Новое учебное заведение получило название Киево-Могилянского коллегиума. Впоследствии его стали называть академией за высокий уровень преподавания. В Киево-Могилянском коллегиуме полный курс обучения составлял 12 лет и делился на семь классов – «школ». В подготовительном классе – «фаре», и трёх низших классах – «инфими», грамматике и синтаксими, изучали предметы цикла семи свободных наук: церковнославянский, греческий и латинский языки. Следующие две «школы» – поэтики и риторики – были средними. Преподавание в них осуществлялось на латинском языке. В школе поэтики учеников знакомили с различными жанрами поэзии и основами стихосложения. В школе риторики они овладевали искусством составления речей и написания писем. Высшую ступень обучения ученики коллегиума добывали в двухгодичной «школе философии» и четырёхлетней «школе богословия». Учащихся этих классов называли спудеями (студентами). Как и все тогдашние европейские университеты, Киево-Могилянский коллегиум имел свои школы-филиалы, работавшие по программе коллегиума в Виннице и в Кременце. Преподавателями коллегиума были выдающиеся тогдашние учёные и просветители, в частности Сильвестр Косов, Иосиф Кононович-Горбацкий, Иннокентий Гизель, Епифаний Славинецкий.
9 Сучава – (румынск. Suceava) – город в Румынии, административный центр жудеца Сучава. По данным переписи 2002 года население около 106 тысяч человек. В Сучаве расположена Сучавская Тронная крепость, в которой исстари короновали молдавских господарей. Сучава была столицей Молдавского княжества с 1365 по 1565 год. Все господари Молдавии вплоть до XIX века приносили ежегодно дары греческому монастырю Панагия Сумела южнее Трапезунда. В 1565 году под турецким давлением столица была перенесена в город Яссы.
10 Тимош – Тимофей, старший сын Богдана Хмельницкого.
11 …до Чигирина эти решения не дошли – в феврале 1653 года царь Алексей Михайлович Романов созвал Боярскую думу, где были обсуждены московско-польские отношения. Было решено направить в Варшаву большое русское посольство с предложениями об условиях мира, а также заняться подготовкой к войне с Польшей в случае отклонения этих предложений. Намечено было созвать Земский собор и на нём рассмотреть вопрос о принятии Гетманщины в состав Московского государства. В марте 1653 года в Москву выехало козацкое посольство во главе со С. Мужиловским и К. Бурляем. Гетманских послов принял царь. Послы передали просьбу гетмана Хмельницкого ускорить воссоединение с Россией. 25 марта 1653 года состоялся один из самых представительных земских соборов, который принял решение о воссоединении. 1 октября 1653 года вновь собранный Земский собор единогласно одобрил решение о вхождении Гетманщины в состав Московского государства. Участники Земского собора выразили желание принять участие в войне против шляхетской Польши, «не щадя голов своих». Но об этих решениях Москва в Чигирин долго не сообщала. Только в конце 1653 года московское посольство в составе 250 человек во главе с боярином Бутурлиным выехало в украинные земли. Церемония провозглашения воссоединения Гетманской «оукраины» с Россией состоялась в Переяславе на Войсковой раде. До собрания Войсковой рады утром 8 января 1654 года решение о воссоединении было одобрено на заседании рады Генеральной старшины, полковников и есаулов. Боярин Бутурлин от имени царя вручил Хмельницкому знаки гетманской власти и заверил, что будут сохранены завоёванные права и вольности. В состав Московии вошли Левобережье, Слободская Украина, Киев и Запорожье. Правобережье было присоединено позже, в конце XVIII века. Но и после этого часть земель осталась в составе соседних с Россией государств. Восточная Галичина, Северная Буковина и Закарпатье ещё длительное время находились в составе других государств.
12 Илларион Лопухин – Лопухин Илларион Дмитриевич. Думный дворянин, происходил из незнатного дворянского рода. Предки его служили в городах по выбору, и сам он начал службу в жильцах, а затем попал в приказные дьяки, считая эту службу для себя унизительной. Он просил царя Михаила Фёдоровича Романова отставить его от дьячества. Михаил Феодорович, очевидно ценивший способности Лопухина, отставки ему не дал, но приказал «вперёд ему в бесчестье, упрёк и случай того, что он в дьяках, его братье дворянам не ставить, так как взят он в дьяки по государеву именному указу, а не своим хотеньем». Лопухин всю последующую жизнь проработал в московских приказах. В каком именно приказе началась служба Лопухина, неизвестно, но, начиная с 1647 года, в течение почти двадцати с лишним лет он беспрерывно входил в состав приказа Казанского Дворца. В 1652 году был пожалован в думные дьяки, а в 1653 году назначен ведать Посольским приказом как раз в то время, когда в Москве велись переговоры с Богданом Хмельницким. Осенью того же года в посольстве боярина Бутурлина и окольничего Алферьева Лопухин был послан в Переяславл приводить к присяге днепровское козачество. С этой же целью 14 января 1654 года посольство из Переяслава отправилось в Киев, где митрополит Сильвестр долго не соглашался привести к присяге царю киевскую шляхту, слуг и дворовых людей. Вскоре по возвращении из этой поездки Лопухин вновь покинул Москву, на этот раз вместе с царём Алексеем Михайловичем, лично выступившим 18 мая 1654 года в поход против польского короля Яна-Казимира. Лопухин отправлялся думным дьяком посольского шатра, он скреплял все царские грамоты, шедшие из похода. Когда осенью 1655 года начались мирные переговоры, ему вместе с окольничим князем Семёном Пожарским велено было «говорить о делах», т. е. предварительных условиях, с посланником гетмана Павла Сапеги – Глядовицким. Переговоры эти не имели успеха, так как, вопреки русским требованиям, поляки продолжали именовать Яна-Казимира великим князем Литовским и Сапегу называли Литовским гетманом, несмотря на занятие Литовских городов царём Алексеем Михайловичем. Летом 1656 года мирные переговоры опять возобновились. На этот раз в них принял участие император Фердинанд III, и 7 июля 1655 года Лопухин послан был в Полоцк к цесарским послам Алгарету де Аллегретусу (Аллегретти) с товарищами. Рассмотрев присланную от императора грамоту, Лопухин нашёл, что принять её нельзя ввиду того, что «царское титло» выписано в ней не полностью, что «тем цесарское величество к брату своему, к великому государю нашему, его царскому величеству, оказуется в том большим нелюбьем, и с тою грамотою им (послам) у царского величества быть не мочно». Но обещал обо всём доложить государю. Цесарский посол просил, чтобы бояре его выслушали, но Лопухин и на это ответил, что доложит царскому величеству. Так хлопотал думный дьяк о поддержании престижа московского царя. В 1669 году, после новых осложнений в Малороссии, Лопухин на казённом дворе принимал малороссийских посланцев. Он объявил им, что государь отпустил уже 161 пленника и отпустит остальных, если они дадут им роспись. Посланцы отвечали, что дадут роспись на раде. Затем Лопухин запросил у них письменных улик против оговоренных ими виновников возмущения, блюстителя киевской митрополии епископа Мефодия и нежинского протопопа, и расспрашивал относительно того, кто говорил им смутные речи, будто бы письма их царскому величеству «не доносят». Посланцы назвали ему бывшего гетмана, «изменника» Брюховецкого. После этого в течение нескольких лет в исторических документах нет никаких сведений о деятельности Лопухина. Скончался он 29 июля 1677 года и похоронен в Спасо-Андрониковом монастыре.

13 Казан – с тюркского «казан» – чугунный котёл с полукруглым дном для приготовления различных блюд, например, плова. Округлая форма позволяет огню нагревать не только дно, но и стенки, что значительно ускоряет процесс нагревания воды и приготовления блюд. Устанавливается на специальную треногу над огнём. Сегодня казан распространён в Казахстане, Средней Азии и в Украине. У казахов очаг для такого казана назывался казан-ошак. Он представлял собой простой очаг, сложенный из камней с отверстием наверху, куда опускался казан. «Ошак» в казахском языке и есть знакомое русское слово «очаг». Скорее всего, это слово было привнесено в русский язык во времена Золотой Орды. Следует отметить, что у казахов в древние времена имелось три вида очага: в виде треноги, в виде сложенного из камней круга и в виде выкопанной ямы. Очевидно, что в походных условиях приходилось нередко обходиться выкопанными очагами, если рядом не было камней, и не было под рукой треноги. И ещё – слово «копать» в тюркских языках звучит как [казу]. Вполне возможно, что выкопанный очаг дал название этой посуде. Для тюрков казан был символом единения и гостеприимства. Поэтому особое значение придавалось его размерам и внешнему оформлению.
Самый большой из известных древних казанов – туркестанский казан. Его диаметр 2 метра 45 сантиметров, вес две тонны. Как гласит легенда, этот казан был отлит из сплава семи металлов: железа, цинка, свинца, олова, красной меди, серебра, золота. Украшен он тремя поясами с растительным орнаментом и витиеватой арабской вязью. Десяти отвесным ручкам мастер придал изящную форму лепестков лотоса.

 

Туркменский казан – Тай-Казан.
Находится в городе Туркестан в Казахстане
 

Приготовление пищи в казане на земляной печи

Глава XIII

1 Тимофей Хмельницкий был прикован к пушке по приказу отца за непослушание и неуважение к мачехе своей, второй жене Богдана Хмельницкого Матроне Чаплинской (в католическом крещении – Гелена).

2 Артиллерийский парк в козацком, как и в польском войске, в середине XVII века был устроен по голландскому образцу и состоял из картаун, полукартаун, четвертькартаун и октав, вес ядер которых соответственно составлял 48, 24, 12 и 6 фунтов.

3 Битва под Переславом 15 мая 1630 года – победный бой козацкого войска во время восстания 1630 года под руководством Тараса Федоровича по прозвищу Трясило. Польской армией командовал коронный гетман Станислав Конецпольский. В начале мая Федорович сосредоточил около 30 000 повстанцев в Переяславе. Реестровые казнили своего старшину Григория Чёрного, который ретиво служил короне и выполнял правительственные приказы, и присоединились к повстанческому войску. Польское коронное войско численностью около 12 000 человек начало ожесточённые бои за город, продолжавшиеся две недели. Во время одной из вылазок козаки полностью уничтожили так называемую «золотую роту», состоявшую из знатных шляхтичей. 15 мая 1630 года под Переяславом состоялась шестичасовая битва повстанцев и коронного войска. Польско-шляхетское войско потерпело поражение. Но, несмотря на победу, зажиточная старшина добилась устранения Тараса Федоровича от гетманства и заключила договор с польскими военачальниками. Количество реестровых козаков было увеличено до 8 тысяч, остальные возвращались в подданство помещиков. Но польское правительство и такой реестр не утвердило. Эту битву Т.Г. Шевченко описал в поэме «Тарасова ночь».
4 Географические названия мест, где размещалась Запорожская Сечь. Как уже отмечалось, за всю историю запорожского козачества было построено 9 сечей (крепостей), прослуживших от 5 до 40 лет каждая. Сечи существовали не одновременно, строились поочерёдно. Первая Запорожская Сечь на острове Малая Хортица просуществовала до конца лета 1557 года, когда была разорена и сожжена отрядами крымских татар под предводительством хана Девлет-Гирея I. После Хортицы Сечь размещалась в следующих местах: на острове Томаковка – с 60-х гг. XVI в. до 1593 г., на острове Базавлук – в 1593-1638 гг., на мысе Никитин (Микитин) Рог – в 1638-1652 гг., на реке Чертомлык – в 1652-1709 гг., на реке Каменка – в 1709-1711 гг., в урочище Алешки – в 1711-1734 гг., на реке Подпольная – в 1734-1775 гг. (Новая Сечь), в устье Дуная – в 1775-1828 гг. (Задунайская Сечь).

5 Имена предводителей козацко-селянских восстаний 1630–1638 годов. После окончания войны со Швецией, которая завершилась победой Швеции, польское правительство расквартировало на восточных территориях Речи Посполитой большую часть своих войск.
На стороне Польши в этой войне также участвовала Пруссия. В 1622 – 1625 годах действовало перемирие. После возобновления боевых действий шведские войска, возглавляемые королём Густавом II Адольфом, одержали ряд убедительных побед, решающей из которых была победа в  сражении при Вальгофе (1626). Война завершилась в 1629 году Альтмаркским перемирием, по которому Польша уступила Швеции провинцию Лифляндия с городом Рига. Этот мир положил конец конфликту, длившемуся с 1600 по 1629 год).
Жолнёры, размещённые в украинных городах и местечках, грабили местное население и разбойничали в усадьбах как польских, так и украинных шляхтичей. Это спровоцировало целый ряд козацко-селянских восстаний, которые все заканчивались одинаково – поражением, предательством и казнями.

6 Гелена – история сохранила несколько версий о появлении, жизни и смерти этой женщины в доме Хмельницкого. По одной из них, она происходила из православного шляхетского рода с Брацлавщины и звалась Мотрона. Когда выходила замуж за Чаплинского, перешла в католичество и приняла имя Гелена.
По другой версии, имя её при католическом крещении было выбрано в честь Елены Прекрасной и даже было её домашним прозвищем в семье Хмельницких.
По третьей версии, Гелена по происхождению – польская шляхтянка, католичка из рода Коморовских герба Корчак. В некоторых польских источниках её называют «Гелена с Дикого Поля». Когда выходила замуж за Хмельницкого, перешла в православие и приняла имя Мотрона.
Сведения о жизни Гелены не менее противоречивы. Но все источники единодушны в том, что Гелена была шляхетского происхождения, рано осиротела и была взята в семью Хмельницких в качестве няньки для детей Богдана Хмельницкого от его первой жены Анны Сомко.
В народе Гелену прозвали «ляшкой», вероятно потому, что её отец был родом из Речи Посполитой. Оставшись сиротой, девушка нашла убежище в доме Хмельницких, где занималась хозяйством, помогая больной жене Богдана.
Историк Николай Костомаров приводит сведения, что Гелена была кумой, крёстной одного из детей Богдана Хмельницкого. Если кумовство Хмельницкого и Гелены действительно имело место, то это обстоятельство говорит о том, что на момент крещения детей Хмельницкого Гелена была православной.
Весной 1647 года чигиринский подстароста Даниил Чаплинский, враг Хмельницкого, произвел в отсутствии Хмельницкого наезд на его хутор Суботов, избил до смерти его сына Остапа и выкрал Гелену, с которой обвенчался. Согласно Летописи Грабянки власть отклонила судебную жалобу Хмельницького, а его самого Чаплинский поместил в тюрьму по подозрению в подготовке козацкого бунта. Только благодаря заступничеству Гелены Богдан был временно отпущен на волю и воспользовался этим для побега на Сечь. Такие же сведения о спасении Хмельницкого из заключения – благодаря заступничеству Гелены Чаплинской – содержатся в Летописи Самойла Величко.
После смерти первой жены Богдана Хмельницкого Гетман и Гелена жили невенчанными. В первой половине 1649 года в Переяславе Гелена и Богдан-Зиновий Хмельницкий повенчались. Гелена стала второй женой Гетмана. На брак дал специальное разрешение иерусалимский патриарх Паисий. Участие патриарха было необходимо по нескольким вероятным причинам: Гелена была католичкой, её первый муж Данило Чаплинский был жив, и Гелена была обвенчана с ним по римскому католическому обряду. Неизвестно также, получила ли Гелена Чаплинская развод. Кроме того, возможно Гелена была кумой Хмельницкого, и брак этот в народе был бы расценен как очень сомнительный с точки зрения православной морали.
На наш взгляд, наиболее подробное описание этого исторического скандала оставил Иосиф Ролле, чей очерк под псевдонимом «доктор Антоний» был опубликован в 1894 году в журнале «Киевская старина». Первая жена Хмельницкого Ганна Сомко болела и нуждалась в помощнице. По версии Ролле, Гелена сумела занять место не только в её доме, но и в сердце её мужа. «Но законная супруга была жива, – пишет Ролле, – и приходилось ждать, и Богдан выжидал терпеливо, утешаясь надеждой на более или менее быструю развязку». Чаплинский же был вдовцом, выдавшим замуж дочь, и сам не имел никаких препятствий к вступлению в законный брак и продлению своего рода ещё и по мужской линии. Перспектива ждать, пока умрёт жена Богдана, не нравилась Гелене, и она приняла предложение чигиринского подстаросты. Разъярённый Хмельницкий вызвал соперника на поединок, но сам едва спасся от устроенной тем засады. Обратился к Конецпольскому, и напрасно. Подал иск в суд, но ему отказали. Богдан поехал в Варшаву. Вслед за ним поехал Чаплинский. Оба предстали перед сенаторами, как перед судьями. В списке обид Хмельницкого украденная женщина занимала главное место. Хмельницкий называл её своей женой. А Чаплинский это опровергал и называл своей женой: «Он силой держал её у себя, потому-то она так поспешно и ушла от него, а поскольку пришлась мне по сердцу, то я женился на ней. Никто не принудит меня отказаться от неё, а хоть бы и так, то она сама не согласится и ни за что не вернётся к Хмельницкому». Присутствующие сенаторы стали потешаться: «Стоит ли, пан подстароста, жалеть о такой особе! Свет клином не сошёлся! Поищи другую, а эта пусть остаётся при том схизматике, что ей так понравился».
Вернувшиеся из Варшавы соперники продолжали вражду. Чаплинский подговорил козака Романа Песту обвинить Хмельницкого в предательстве. В ответ Богдан пожаловался коронному гетману Потоцкому: «Невесть откуда взялся разрушитель спокойной жизни моей, Чаплинский, литовский зайда, польский пьяница, злодей и грабитель украинный, подстароста Чигиринский, который, распоряжаясь восемь лет в Чигирине угодьями своего пана польского, коронного хорунжего, лживыми поклёпами и доносами вконец сгубил многих наших братьев и присвоил их собственность; и, конечно же, не пан хорунжий коронный, а слуга его, брехун, предатель и пьяница Чаплинский владеет Чигиринщиной». Зять подстаросты публично обещал убить Хмельницкого, время от времени его арестовывали и выпускали под поручительство. Чигирин не ведал подобного скандала. После начала Хмельниччины Чаплинский оставил свою жену в Чигирине, и Гелена вышла замуж за Хмельницкого. Гетман Хмельницкий обвенчался с Мотроной Чаплинской после того, как вернулся из-под Замостья. Хотя слухи про этот второй брак Гетмана распространялись даже до Пилявской битвы. Повенчались они по православному обряду в том же году, а в феврале 1649 года получили официальное признание их брака в Киеве от иерусалимского патриарха Паисия. На радостях Хмельницкий подарил патриарху шестерых баских коней и тысячу золотых.
Хотя Хмельницкий искренне любил Гелену, его окружение, и прежде всего сын Тимош, хотели избавиться от неё. Среди старшины гетманшу тоже называли «ляшкой» и подозревали в связях с бывшим мужем Чаплинским. В мае 1651 года известный своим вспыльчивым характером Тимош Хмельницкий, во время пребывания отца в походе, казнил ненавистную мачеху, повесив голой на воротах чигиринского подворья. Прямых доказательств об измене Гелены не существует.
Возможно, обвинения были сфабрикованы старшинской оппозицией и лично Тимошем. М.С. Грушевский указывает, что Богдан Хмельницкий перед битвой под Берестечко получил известие от Тимоша о недостатоке средств в козацкой казне и поручил ему расследование этого дела. В результате гетманский сын доказал, что деньги украла его мачеха Мотрона и её тайный любовник, гетманский казначей. 20 мая 1651 года Богдану пришло известие, что Тимош казнил их обоих через повешение. Эпизод супружеской измены Гелены, как и сама её личность, остаются предметом многих научных изысканий и беллетристических спекуляций.

Глава XIV

1 Липовец (украинск. Липовець) – сегодня город районного значения в Винницкой области Украины, административный центр Липовецкого района. Расположен на реке Соб (левый приток Южного Буга), в 13 километрах от ж.-д. станции Липовец. Во времена Хмельниччины – небольшое православное поселение.

2 коронный обозный – высокая воинская должность в войске Речи Посполитой. В его обязанности входило поддержание порядка в коронном войске. Коронное войско состояло на государственном обеспечении и подчинялось королю, в отличие от войск посполитого рушения, которое находилось на самообеспечении.

3 лайдак – польск. laydak – негодяй, плут, гуляка, негодный человек.
В чешском lajdak – это лодырь. Lajdati sе, landati sе – лодырничать, бродить, слоняться.
Происходит от немецкого landern, lendern – бродить.

4 Ежи Володыевский – представитель старинного украинного шляхетского рода Володыевских герба Корчак. Герой обороны Каменца 1672 года. Его братья Процик, Степан, Хомыць, Левко, Семён и Ярема Володыевские исповедовали православие и стали козаками Черновицкой сотни Брацлавского полка. Ежи Володыевский родился в селе Макив недалеко от Каменца.
Род был большой, и земельного надела ему не хватило. На его долю выпало защищать пограничье Речи Посполитой и жить военной добычей и трофеями, так как жалованья таким защитникам никто не платил.
Ратные труды вскоре принесли ему заслуженную славу, как среди друзей, так и среди врагов. Когда слухи о его ратных подвигах дошли до властных ушей, гетман Ян Собеский присвоил ему звание ротмистра и назначил командиром пограничной заставы в селе Хребтов.
Вполне возможно, что пан Ежи, принявший католичество в юном возрасте, воевал против украинных козаков во время Хмельниччины. Если учесть, что в 1672 году, на момент гибели в Каменце, ему было около 45-ти лет, то в 1650 – 1651 годах ему должно было исполниться 24 – 25 лет.
По тем временам – очень почтенный возраст для воина.
Когда в 1672 году разразилась польско-турецкая война, и более чем стотысячное турецкое войско во главе с султаном Мехметом IV двинулось на Подолию, Ежи Володыевский вместе со своими людьми отправился на оборону Каменца. Перед тем, как отступить к Каменецкой крепости, Володыевскому удалось разгромить авангард турецкого войска, который переправился через Днестр у села Жванец. Но воинская удача была не на его стороне.
Турки по численности превосходили защитников крепости почти в сто раз. Защита крепости продолжалась двадцать дней: с 18 по 28 августа. Ни днём, ни ночью даже на минуту никто не мог отойти от бойниц.
Однажды туркам удалось подорвать стену и сделать в ней проход. Поляки в панике бросились бежать. Володыевский, подняв оглушённых взрывом двух воинов, встал с ними на защиту пролома. Мушкетным огнём и холодным оружием троим смельчакам удавалось сдерживать наступавших янычар, пока командовавший обороной Потоцкий не остановил бегущих солдат и уговорил их вернуться на позиции.
Но город был обречён. Ввиду безнадёжности положения командование решило сдать крепость и город. Это было тяжёлым решением, но ничего иного в сложившихся обстоятельствах не оставалось. Если бы турки взяли город штурмом, никого из жителей не пощадили бы. Когда переговоры с турками были завершены, и делегация парламентёров возвращалась в замок, в нём прогремел мощный взрыв. Утверждают, что в пороховых погребах взорвалось около 200 бочек пороха. При взрыве погибло около 500 защитников, которые в это время собрались во внутреннем дворе, ожидая вестей о мирных переговорах. Среди них оказался и Ежи Володыевский. Истинная причина взрыва не установлена до сих пор. Вряд ли это была героическая акция самоуничтожения, как это описано в романе Генрика Сенкевича «Пан Володыевский». Наоборот, после взрыва турки, заподозрив диверсию, угрожали разорвать договор, но увидев число жертв из польского гарнизона, убедились, что это был несчастный случай – в крепости было полно польских войск, которые и пострадали. Скорее всего, во время спешной подготовки к сдаче крепости в пороховых погребах вспыхнул пожар, который и привёл к взрыву.
Эту гипотезу подтверждает свидетельство очевидца – шляхтича Станислава Маковецкого, который приходился Володыевскому родственником, был мужем его сестры. Маковецкий в «Отчёте о падении Каменца и последних действиях Ежи Володыевского» писал, что перед самым взрывом Володыевский верхом на коне выбрался на крепостной вал. Но картечь, разлетевшаяся во время взрыва, снесла ему заднюю часть черепа. Так и погиб защитник украинного пограничья и Каменца драгунский ротмистр Ежи Володыевский. Впоследствии людская молва наделила его прозвищем Гектор Каменецкий.
Потом польский писатель Генрик Сенкевич, а за ним и кинорежиссёр Ежи Гофман сделают Ежи Володыевского одним из главных героев своих произведений под именем Михал. Так что Михал Володыевский из трилогии писателя Сенкевича и его прототип Ежи Володыевский, как это сплошь и рядом происходит в художественном творчестве, схожи своими судьбами, но разнятся в деталях. И существенно.
5 Этот случай подлинный и не раз был описан поляками – очевидцами этого события, а также в исторических хрониках XVII века.

Глава XV

1 …под Москвой и под Смоленском – речь идёт о втором походе польско-литовских войск на Москву в 1617 – 1618 годах и о так называемой Смоленской войне между Московией и Речью Посполитой в 1632 – 1634 годах.
Второй поход на Москву. В феврале 1613 года Земской Собор избрал на московский престол Михаила Фёдоровича Романова, и надежды Речи Посполитой и короля Сигизмунда III на русскую корону стали очень призрачными.
В 1613 году Великий гетман Литовский Ян Кароль Ходкевич-Борейко, потерпевший неудачу в московской кампании 1611 – 1612 годов, командовал польско-литовскими войсками во вновь образованном Смоленском воеводстве. В это время королевский двор вернулся к плану посадить на московский трон королевича Владислава. Ходкевич возглавил польско-литовские войска.
11 октября 1617 года отряды Владислава и Ходкевича взяли крепость Дорогобуж, потом осадили и взяли город Вязьма. Отсюда Владислав начал рассылать грамоты к жителям Московии. Но грамоты эти не имели успеха, большая часть московских бояр, дворян и казаков осталась к ним равнодушной. После занятия Вязьмы ударили морозы, и военные действия приостановились. Королевич и гетман остались в Вязьме, готовясь к дальнейшему походу. Боевые действия свелись к набегам на окрестные поселения. Весной 1618 года силы для наступления на Москву были собраны. Ходкевич имел под началом 14  000 человек, в том числе около 5 500 человек пехоты. Однако дисциплина в войске была слабой. В высшем командовании начались споры за командные посты. В решения командования нередко вмешивались королевич Владислав и его фавориты. Ещё более ухудшило положение известие о том, что польский Сейм выделил деньги только на покрытие расходов за предстоящий 1618 год. Получилось, что весь 1617 год войска воевали бесплатно.
Тем не менее, в июне 1618 года войска Ходкевича начали поход на Москву. Сам гетман хотел наступать через Калугу, но Владислав настоял на прямом ударе по столице. В начале октября 1618 году польско-литовские войска заняли село Тушино к северу от Москвы, и начали подготовку к штурму. Одновременно с юга к Москве подошли 20 000 козаков гетмана Сагайдачного. В ночь на 11 октября польско-литовские войска начали штурм Москвы, попытавшись прорваться через Тверские и Арбатские ворота, но этот приступ был отбит. В условиях надвигающейся зимы и отсутствия финансирования королевич Владислав согласился на переговоры. 11 декабря 1618 году в селе Деулино близ Троице-Сергиева монастыря было подписано перемирие сроком на 14 с половиной лет. Москва уступала Смоленскую землю, вошедшую в состав Великого княжества Литовского, а также Черниговскую и Северскую земли, вошедшие в состав Польши.
Смоленская война – война в 1632 – 1634 годах между Московским царством и Речью Посполитой за обладание Смоленском и прилежащими территориями, захваченными Речью Посполитой во время военных действий в период с 1605 по 1618 год.
Война началась в период «бескоролевья» в Речи Посполитой. После смерти Сигизмунда III в 1632 году его сын Владислав ещё не успел утвердиться на престоле, и в Москве решили, что наступил благоприятный момент для возврата завоёванных земель. В Европе в это время бушевала Тридцатилетняя война. Польша входила в коалицию католических государств во главе с Габсбургами. В этой ситуации естественным союзником Москвы стала ярая противница Габсбургов – протестантская Швеция. Вступление в войну Московского царства устраняло для шведов, сражавшихся в это время в Германии, угрозу войны на два фронта. Заключению более прочного союза между странами помешала смерть шведского короля Густава II Адольфа в 1632 году. Москва вступила в войну без союзников.
В июне 1632 года, не дожидаясь нескольких месяцев до окончания срока действия Деулинского перемирия, московские войска начали военные действия. После того, как 20 июня 1632 года Земской собор провозгласил войну. Для сбора армии московскому правительству пришлось намного сократить численность войск на южных рубежах. Численность южных полков уменьшилась более чем вдвое, резко сократились и гарнизоны украинных городов. Этим не замедлили воспользоваться крымские ханы. 20 тысяч крымских татар разорили Мценский, Новосильский, Орловский, Карачаевский, Ливенский и Елецкий уезды. До августа 1632 года русское правительство не могло решиться на активные действия. Только 9 августа воевода Михаил Шеин получил приказ выдвинуться из Москвы в сторону Можайска. Войска собирались в трёх пунктах. В Можайске собирался Большой полк Шеина, во Ржеве формировался Передовой полк князя Семёна Прозоровского и Ивана Кондырева, в Калуге собирался Сторожевой полк стольника Богдана Нагого.
Большой полк должен был выдвинуться из Можайска на Дорогобуж и на Смоленск. Полки князя Прозоровского и Богдана Нагого должны были взять крепость Белую и соединиться с полком Шеина под Смоленском.
По плану численность армии должна была составить 32 000 человек, однако такой численности достичь не удалось и в армии воеводы насчитывалось около 24 000 человек, включая 3 463 наёмников из Голландии, Шотландии, Швеции, Германии и Англии. Наёмники были разбиты на четыре полка под командой полковников Александра Лесли, Ганса Фридриха Фукса, Якова Карла Хареслебена и Томаса Сандерсона. Значительную часть армии составляли полки так называемого «нового строя». Это были шесть солдатских полков и один рейтарский общей численностью 9 978 человек.
В ноябре-декабре 1632 года русские войска овладели Невелем, Рославлем, Стародубом, Почепом, Трубчевском и Сурожем.
5 декабря 1632 года армия Михайлы Шеина собралась под Смоленском. Перебежчики доносили, что в гарнизоне города 7 000 человек. Шеин принял решение организовать осаду. В 6 верстах от Смоленска на левом берегу Днепра воевода построил острог с «тёплыми избами» и перекинул через реку два моста. Солдатские полки встали вплотную у города с юго-восточной стороны и соорудили траншеи и туры для пушек. Часть войск была выдвинута в Оршанский и Мстиславский поветы для блокирования войск Гонсевского. На западной стороне Смоленска был расположен «острожек» князя Прозоровского. К острожку примыкали шанцы полка Вилима Кита. На юго-восточной стороне расположились полки Александра Лесли – русский полк солдатского строя и полк наёмников. Но полной блокады города установить не удалось.
Польско-литовские войска смоленского воеводы Гонсевского стояли у села Красное в 40 верстах от города. Численность войск не превышала 6 000 человек. Воеводе нужно было срочно перебросить в город подкрепления и припасы. Положение гарнизона, в котором насчитывалось 2 212 человек под командой князя Самуила Соколинского, было тяжёлым, не было фуража и дров, а вода в колодцах была гнилая. В ночь на 26 февраля 1633 года Гонсевский смог перебросить часть подкрепления к гарнизону, около 300 человек. Но вторая часть подкрепления заблудилась и была уничтожена русскими войсками утром 27 февраля. Во время второй попытки удалось перебросить ещё 600 человек через Покровскую гору. После этого воевода Шеин приказал усилить охранение на этом направлении.
В начале марта 1633 года из Москвы прибыла осадная артиллерия. После установки орудий русские войска начали обстрел города. 26 мая был произведён подрыв стены и начат штурм, но за стеной русских встретил земляной вал с установленной артиллерией, и штурм был отбит. 10 июня последовал новый штурм, но встретив сильный артиллерийский огонь, русские отступили. Шеин оставил попытки взять город приступом и вновь начал осаду. В августе в подчинение князю был передан солдатский полк Вильяма Кита в 1 506 человек и рейтарский полк Самуэля Шарля д’Эберта в 2 400 человек. В составе этого полка ротмистром состоял Джордж (Юрий) Лермонт, предок поэта М.Ю. Лермонтова.
23 июля 1633 года к Гонсевскому подошли подкрепления, и он перешёл к активным действиям. После обеда 29 июля воевода Гонсевский с полковниками Мадалинским и Шмелингом выступили из лагеря. Гонсевский собирался связать войска князя Прозоровского, прорваться через заслоны к Копытским воротам и доставить в город необходимые припасы. Позже перебежавший к русским пахолик гусарской роты Наум Никонов сообщил, что Гонсевскому не удалось поставить в известность гарнизон города, поэтому, подойдя к реке Лубна, войска воеводы произвели пушечные выстрелы, дав сигнал гарнизону. Выстрелы услышали в русском лагере, и князь Прозоровский успел подготовиться к встрече. При подходе к русским позициям воевода Гонсевский был атакован сотнями Ивана Оничкова, Фёдора Коротнева и князя Андрея Псевицкого, а следом ударил и сам князь Прозоровский. Бой продолжался четыре часа, после чего Гонсевскому пришлось отступить.
11 августа в русский лагерь пришёл крестьянин Давид Фёдоров, бежавший из лагеря Гонсевского. Он сообщил, что к Гонсевскому прибыл отряд каменецкого каштеляна Александра Нясечипского с 2 000 кварцяного войска. На следующий день к Гонсевскому прибыл польный гетман литовский Радзивилл. 13 августа состоялся новый бой. Гонсевский атаковал передовые сотни князя Прозоровского на реке Ясенной. Сначала русские отбросили противника от реки, но Гонсевский контратакой опрокинул русские сотни, которые начали отступать. Солдаты Гонсевского захватили одно русское сотенное знамя. Бросившись в преследование, войска воеводы проскочили через русские позиции, но тут оказалось, что отступление было ложным. Сотни навели польско-литовские войска на засаду, и 400 солдат майора Роберта Кита открыли кинжальный огонь по наступающей коннице Гонсевского. Одновременно конные сотни, развернувшись, ударили на противника. Рейтары полковника д’Эберта атаковали козаков Гонсевского и опрокинули их в реку. Воеводе Гонсевскому вновь пришлось отступать. От пленных русские узнали, что у Гонсевского и Радзивилла в распоряжении 11 000 человек и, что скоро Радзивилл планирует перенести лагерь ближе к Смоленску.
Войска гетмана и воеводы выдвинулись на новое место уже 13 августа, и несколько дней им удавалось быть незамеченными. 17 августа русские разъезды натолкнулись на польско-литовские колонны. В этот же день литовский гусар, бежавший к русским – Ян Грудович сообщил, что гетман Радзивилл собирается встать лагерем на реке Боровой в 7 верстах от Смоленска и с ним 8 000 войска. 20 августа гетман атаковал позиции князя Прозоровского на реке Ясенной. Войска гетмана имели численный и качественный перевес в кавалерии и старались выманить русские сотни в поле под удар гусар, но русские держались вблизи своих позиций в пределах обстрела своей артиллерии. Бой продолжался пять часов. Русские рейтары д’Эберта атаковали козацкие хоругви гетмана и прогнали их с поля, но потом сами были атакованы гусарами и рейтарами и отступили. Не сумев добиться результата, гетман скомандовал отход. Потери обеих сторон составили несколько десятков человек. В этих боях погиб ротмистр Джордж (Юрий) Лермонт.
В этот же день, утвердившийся на троне король Владислав IV с 15-тысячным войском, артиллерией и обозом встал лагерем в Красном. 22 августа король на реке Жорновка встретился с гетманом Радзивиллом и воеводой Гонсевским. В этот же день русские произвели налёт на королевский лагерь и увели часть лошадей. После боя Радзивилл предложил Шеину обменяться пленными, но воевода отказался. 25 августа королевская армия стала лагерем в Глушице.
К этому времени положение русской армии значительно осложнилось. Польская армия князя Иеремии Вишневецкого осадила Путивль. Русские воеводы, князья Гагарин и Урусов, смогли организовать оборону, и все атаки были отбиты, но Вишневецкому удалось захватить и сжечь город Валуйка.
В середине июня 20 – 30 тысяч крымских татар под командой Мубарек-Гирея по Изюмскому шляху пошли на Русь. Это нападение стало результатом договорённостей, достигнутых посольством короля Владислава. Татары разорили Московский, Оболенский, Серпуховский, Тарусский, Алексинский, Калужский, Каширский, Коломенский, Зарайский, Рязанский, Пронский, Белёвский, Болховский и Ливенский уезды. Московскому правительству удалось организовать большой поход против татар, в 20-х числах августа 1633 года подверглись разорению ногайские улусы, и Мубарек-Гирей поспешил вернуться в Крым. Но эти события осложнили положение смоленской армии.
В войсках Шеина сложилась катастрофическая ситуация. Началось массовое дезертирство. Солдаты наёмных полков начали покидать позиции и уходить в польский лагерь. Дворяне «видя татарскую войну, что у многих поместья и вотчины повоёваны, и матери, и жёны, и дети в полон поиманы, из-под Смоленска разъехались, а остались под Смоленском с боярином и воеводою немногие люди», докладывали в Москве. В полку князя Прозоровского дезертировали 3 453 человека, а потери за всю кампанию составили всего 27 человек пленными, 319 убитыми и умершими от ран. Правительство пыталось воспрепятствовать этому, вводя жёсткие меры, но ничего не помогло, дворяне не желали выходить на службу, казаки и часть солдат сбивались в отряды, неподконтрольные воеводе, и уходили на Русь. Один такой отряд атамана Анисима Чертопруда в декабре 1633 года насчитывал 3 000 человек. Правительство смогло только организовать блокирование этих отрядов, после чего всех разоружали и отправляли по домам. Польская дипломатия достигла большого успеха. Гетман Радзивилл говорил: «Не спорю, как это по-богословски, хорошо ли поганцев напускать на христиан, но по земной политике вышло это очень хорошо».
28 августа 1633 года король пошёл на штурм русских позиций. Главный удар был направлен на Покровскую гору, где оборона была самой слабой. Сюда было направлено 8 000 пехоты и конницы. Шанцы на горе занимал солдатский полк полковника Юрия Матейсона. 82 начальных человека и 1 202 рядовых выдержали все атаки польско-литовских войск. Оборону прорвать не удалось, и король отступил, но сумел передать в гарнизон немного припасов.
11 и 12 сентября королевская армия вновь пыталась взять Покровскую гору. Полк Матейсона вновь отбил все атаки, но 13 сентября воевода Шеин приказал оставить позиции. 18 сентября главный удар королевской армии был направлен на юго-западные позиции русской армии. Здесь сражался солдатский полк Генриха фон Дама, численностью около 1 300 человек. Все атаки были отбиты, но 19 сентября воевода Шеин приказал оставить и эту позицию. Сильно поредевшие войска воеводы не могли удерживать широкий фронт, который занимала осадная армия. На северо-западе 18 сентября сражался полк наёмников полковника Якова Карла Хареслебена. 19 сентября солдаты этого полка «перед рассветом вышли из этого шанца и вместе со своим предводителем убежали», отчасти в лагерь Леского (польского воеводы), отчасти в большой лагерь Шеина. 20 сентября главные бои разгорелись на юго-востоке. Здесь князь Прозоровский после получения приказа об отходе, с трудом пробился в лагерь Шеина, сумев разбить сильный отряд противника.
Осада закончилась, Шеин занял оборону в своём лагере. Воевода приказал рыть новые окопы, так как не хотел бросать осадную артиллерию. 9 октября король Владислав занял село Жаворонки, перекрыл Московскую дорогу и окружил армию Шеина. Прикрывавшие Жаворонкову гору полк наёмников полковника Томаса Сандерсона и солдатский полк полковника Тобиаса Унзена, атакованные польскими гусарами, с большими потерями отступили в лагерь Шеина. Полного разгрома этих полков удалось избежать благодаря решительным действиям солдатского полка Александра Лесли, прикрывшего отход. В бою погиб полковник Унзен.
Осаждённая армия Шеина страдала от болезней, нехватки продовольствия и дров. В конце ноября 1633 русские попытались сделать вылазку из осажденного лагеря, но эта затея провалилась. На военном совете 2 декабря Александр Лесли обвинил в этом провале полковника Сандерсона, заявил о его измене и застрелил полковника на глазах воеводы Шеина.
В январе 1634 года по инициативе короля Владислава начались переговоры. Комиссары собрались на Жаворонковой горе 14 февраля 1634 года. Воевода Шеин капитулировал. Воевода добился права вернуться в Москву, сохранив знамена, 12 полевых орудий, «холодное оружие и мушкеты с зарядами», но оставив неприятелю всю осадную артиллерию и лагерное имущество. Узнав об условиях договора, князь Прозоровский попытался взорвать пороховые запасы, но воевода Шеин не позволил князю этого сделать. Из оставшихся у Шеина 2 140 наёмников после капитуляции половина перешла на службу к полякам. Всего с воеводой Шеиным из-под Смоленска ушло 8 056 человек. Ещё 2 004 человека больных и раненых остались в лагере на излечении. По условиям соглашения после выздоровления они должны были вернуться в Московское царство. В Москве поражение восприняли очень болезненно. Шеина обвинили в измене и казнили.
Несмотря на победу под Смоленском, королю не удалось развить успех. Путь на Москву прикрывала 10-тысячная русская армия во главе с князьями Дмитрием Черкасским и Дмитрием Пожарским. Провалилась попытка вернуть крепость Белая. 1 000-тысячный русский гарнизон отбил все атаки польско-литовской армии. В июне 1634 года на реке Поляновка был заключён «Поляновский мир» между Россией и Польшей, подтвердивший границы, установленные Деулинским перемирием. К России отошёл только один город – Серпейск. По этому договору Владислав отказался от претензий на московский трон.
Столь подробное описание Смоленской войны демонстрирует, каким напряжённым было противостояние двух держав и в каких условиях закалялся характер Мартина Калиновского.

2 стадо шаленое – шаленое – полонизм от польск. szalony – безумный.

3 вдячность – полонизм от польск. wdzi;czno;; – благодарность.

4 гусария – полонизм от польск. husaria – гусары.

5 занадто – полонизм от польск.zanadto – слишком.

6 непотребно – полонизм от польск. niepotrzebnie si; – горячиться

7 скарб – в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля слово «скарб» толкуется как «пожитки, движимое имущество, казна денежная, государственная». В нашем случае под это определение подпадает всё имущество, находившееся в расположении польских войск под Винницей.

8 войсковые товарищи – войсковой товарищ – название военнослужащего-шляхтича в польском войске. Войсковой товарищ мог командовать своим собственным отрядом, мог возглавлять отряд, который ему доверило командование, мог входить в состав военного совета и быть приближённым кого-либо из высших начальников в войске. У козаков тоже были войсковые товарищи. Сначала так запорожцы называли особо отличившихся бойцов. Позже, во времена Хмельницкого, названный войсковым товарищем приравнивался к козацкому сотнику.

9 Боевая коса – холодное оружие, разновидность косы, предназначенная для ближнего боя. Боевая коса получалась из хозяйственной путём перестановки лезвия, чем объясняется распространённость этого холодного оружия среди селянского ополчения.
Таким же образом селяне переделывали и простые серпы в боевые.

 
Боевой топор – отличительной особенностью боевого топора был небольшой вес лезвия, около 500 граммов, и длинное топорище от 50 до 80 сантиметров.
Боевые топоры были одноручными и двуручными, односторонними и двусторонними. Для односторонних боевых топоров характерно изогнутое топорище, обух был вынесен за рукоять и выполнял роль противовеса.
У двусторонних боевых топоров топорище прямое, роль противовеса выполняла вторая сторона. Применялся боевой топор как для ближнего боя, так и для метания.
 

Кистень – сложное ударное холодное оружие, состоящее из гирьки на цепи или на ремне. Гирька могла иметь металлические шипы или рёбра. Цепь могла крепиться к деревянной или металлической палице.

 

Булава или палица – простейшее ручное ударное холодное оружие в виде дубины, усиленной шипами или металлическими накладками.

 

Келеп или боевой молот – холодное ударно-дробящее оружие, известно со времён позднего Средневековья (XIV – XV век). Боевой молот использовали все воины в Европе, в Азии и даже индейцы американского континента. Его появление стало ответом на введение новых средств защиты – рыцарских лат и кольчуг, против которых мечи оказались малоэффективными. Боевой молот состоял из рукояти и массивного набалдашника. Длина рукояти могла быть разной: она могла быть очень длинной, и тогда молот представлял собой древковое оружие и становился похож на алебарду. Или короткой, и тогда молот больше напоминал булаву. Первые боевые молоты применялись для борьбы с кавалерией противника, а его укороченный вариант предназначался для рукопашной схватки, но часто им пользовались и всадники. Наконечник представлял собой обыкновенный молот с заострённой (но не заточенной) боевой частью. Ею можно было проломить доспех, а плоской стороной – оглушить противника, сломать ему кости, перебить ноги лошадям при защите от кавалерии. Позже боевой молот стали снабжать узким клювовидным чеканом. Что значительно повысило его эффективность.
 
Чекан – холодное оружие ближнего боя с боевой частью в виде клюва, закреплённого проушиной на рукояти. Название происходит от древнерусского «чекан», которое было синонимом слова «топор». Разновидностью чекана был «клевец», но в отличие от него чекан проламывал и прорубал, а не протыкал щиты и извлекался легче. Велика была и его пробивная сила против любых доспехов. В отличие от клевца он обладал противорикошетными свойствами, не соскальзывал. Не мог он также сломаться или согнуться при ударе о сталь. Иногда чекан ошибочно называют разновидностью боевого молота.

 
10 Остров Кемпа – сегодня остров Фестивальный, расположен посередине реки Южный Буг, ближе к правому берегу как раз напротив правобережного винницкого холма и той центральной части города, которая начала застраиваться с середины XVI века.
Первый Винницкий замок был построен на левом берегу и считался основным защитным укреплением до середины XVI века (Старая Винница). Но винничанам приходилось постоянно, почти ежегодно, отбивать нашествия ордынцев. Левый, пологий берег Буга, на котором и располагался Старый город, был плохо приспособлен для обороны.
В середине XVI столетия на правом берегу на Винницких холмах начал расти новый город. В 1558 году горожане начали возводить и новый замок – на острове Кемпа. Но этот замок не мог защищать быстро разрастающийся новый город, поскольку был от него оторван. Поэтому строительство заглохло, остров зарос.
Мост через Буг был построен в конце XVI века выше по течению и левее острова. Именно он и был сожжён польским войском. Наведённый козаками мост через остров Кемпа простоял до конца XVII века. Современный же мост по улице Соборной был построен как раз на месте сожжённого.

Глава XVI

1 Голота (украинск. гол;та, польск. holota) – чернь, беднота. От польск. ogo;locic; – обнажить, лишить. Сравните: греческ. ;;;;; – толпа; болгарск. гло;та – стадо, толпа; словенск. glo;ta – сорная трава. В сербохорватск. гло;та – семья, семейство (жена и дети), бедняки, а также – сорняки, грязь.

2 Ватага – в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля слово ватага толкуется как дружная толпа, шайка, артель, временное или случайное товарищество. Например, разбойничья ватага, ватага бурлаков. У донских и яицких казаков ватага – это ещё и походный строй наподобие колонны.

3 Заплава – часть речной долины, являющаяся сухопутным продолжением речного дна. Заплава обычно затапливается во время разлива и весенних паводков.

4 Сотенный город – кроме полковых городов – Чернигова, Полтавы, Киева, Белой Церкви и прочих, которые были в подчинении полковников и «кормили» их, в административно-территориальном устройстве Гетманщины выделялись и так называемые сотенные города, имевшие гражданское самоуправление в лице членов городских ратушей и их председателей – войтов ратушных.
Наряду с ратушными сотенные города управлялись и козацкими сотниками. Так, например, Кролевец, Новгород-Северский, Глухов, Пирятин были сотенными городами Нежинского полка, Богуслав – Белоцерковского, Ромны, Лубны – Миргородского.
К Полтавскому полку в разные периоды принадлежали сотенные города Кобеляки, Опошня, Гадяч, Лукомль, Зеньков и другие.
Но поскольку украинных городов на всех сотников не хватало, то были в войске Хмельницкого и такие сотники, которые находились на полном самообеспечении.

5 Ранговое село – село, «записанное» за тем или иным козацким военачальником, отданное в его собственность. Так, например, за Генеральным обозным по установленному Гетманом порядку записывались четыре села по 400 дворов, за Генеральным судьёй – три села по 300 дворов, за Генеральным войсковым есаулом – два по двести дворов. Сотник также имел право на ранговые сёла, но не всегда эти сёла имел. Так и наш Северин Пащенок – ни города, ни села.
6 Прихвостень – тот, кто бессознательно следует за кем-либо, ходит, как хвост. Тот, кто слепо преклоняется перед кем-либо, чем-либо, не способен самостоятельно принимать решения и действовать.

7 Матвей Шаула (украинск. Матвій Шаула), а также Савула, Саула, Шауляя. Год и место рождения неизвестны. Казнён в 1596 году в Варшаве. Один из предводителей козацкого восстания, сподвижник Северина Наливайко. В начале 1596 года Шаула вернулся из Белоруссии на Правобережную Украину. Во время битвы в урочище Солоница Шаула был ранен. Потом был схвачен козацкой старшиной и выдан Жолкевскому вместе с Наливайко. Казнён в Варшаве тоже вместе с ним.

8 Лобода Григорий (украинск. Григорій Лобода). Дата и место рождения неизвестны. Убит козаками в мае 1596 года в Солоницком лагере. Из зажиточного старшинского рода, сподвижник Шаулы и Наливайко. Предпринимал глубокие рейды на Белую Русь и в Киевское воеводство. Лободу поддерживали преимущественно реестровые козаки, участвовавшие в восстании. Жолкевский вёл переговоры именно с Лободой, требуя выдать Шаулу и Наливайко. Поэтому старшина обвинила его в измене и выдала козакам на расправу. А потом выдала и Шаулу, и Наливайко полякам.

9 Коронный гетман Жолкевский – Жолкевский Станислав (польск. ;o;kiewski). Родился в городе Турынец близ Львова в 1547 или 1550 году. Погиб 7 октября 1620 года во время битвы под Цецорой в Молдавии. Государственный деятель и полководец.

 

С 1588 года польный коронный гетман, великий коронный гетман с 1613 года.
В 1596-м подавил восстание Лободы и Наливайко в Украине.
В 1601 – 1602 годах руководил действиями против шведов.
Был противником прогабсбургской политики Сигизмунда III, но во время рокоша (мятежа) Зебжидовского (1606 – 1609) встал на сторону короля и разбил мятежников.
С 1608 года киевский воевода. Сначала выступал против польской интервенции в Московию, но с 1609 года принял в ней активное участие. В 1610 году разгромил армию Шуйского под Клушином. Заключил с русскими боярами, противниками царя Василия Шуйского, договор о возведении на московский престол королевича Владислава и о вводе польских войск в Москву.
Но этот договор не был утверждён королём, а в Москве вспыхнуло народное восстание.
С 1611 года руководил действиями против турок и татар на Подолии.
В 1617 году, ввиду превосходства сил противника, заключил с турками договор об отказе Польши от притязаний на влияние в Валахии и Трансильвании, чем восстановил против себя часть польских магнатов.
С 1618 года был великим канцлером. В 1620 году потерпел поражение от турок под Цецорой и пал в бою во время отступления.

 
Герб Любич, к которому принадлежал род Жолкевских
10 Полтава (украинск. Полтава). Город в Украине, административный центр Полтавской области. Расположен в северо-восточной части страны на Приднепровской низменности. Находится на реке Ворскла. По данным переписи за 2008 год население города насчитывало 300 500 человек.
Первое упоминание о Полтаве относится к XII веку как о крепости на реке Лтава. Но где именно была эта крепость, точно неизвестно. В Ипатиевской летописи говорится, что князь Игорь Святославич Северский в 1174 году преследовал половецких ханов Кончака и Кобяка, «перееха Ворсклу у Лтавы в Переяславлю и побегоша, весь полон свой положивше». В 1240 году крепость и поселение были стёрты с лица земли монголо-татарами. В 1480 году Великий князь Литовский Витовт передал Полтаву во владение татарскому князю Лексаде, родственнику князей Московских и родоначальнику князей Глинских. В 1569 году Киевское, Переяславское (с городом Полтава) и Волынское княжества были присоединены к Короне польской, а в 1576 году польским королём был учреждён Полтавский реестровый полк в числе прочих 10-ти реестровых полков. На территории Полтавщины образовались большие владения литовцев и поляков. Но уже в 1648 году тогдашний владелец города Иеремия Вишневецкий бежал на Волынь, и земли Полтавщины были поделены на четыре полка – Полтавский, Миргородский, Кропивнянский и Прилуцкий. В период Гетманщины Полтава получила статус полкового города, которому подчинялись Гадяч, Зеньков и Кобеляки как города сотенные. Полковником Полтавского полка Богдан Хмельницкий назначил своего ближайшего соратника Мартына Пушкаря. Во время войны с Речью Посполитой Полтава была надёжным тылом, откуда поставлялись людские резервы и шло снабжение козацкой армии.
В 1658 году после известного братоубийственного сражения Выговский превратил город в груду развалин, все его жители, включая женщин и детей, были отданы на ясырь крымским татарам.

11 Мазуры (польск. Mazurzy, немецк. Mazuren). В средние века – жители южной части Восточной Пруссии, потомки переселенцев из польских земель на прусские земли, подвластные крестоносцам. В отличие от остального католического населения были лютеранами. Мазуры и сегодня не считают себя ни поляками, ни немцами, а называются польскими пруссами. В период польско-литовской колонизации небольшая часть мазуров была переселена на полтавские земли. От них-то и пошло название Мазуровой (или Мазуровской) балки в Полтаве.

12 Тор – сегодня город Славянск (украинск. Слов’янськ). Город областного подчинения в Донецкой области Украины, районный центр. Расположен в северной части области на реке Казённый Торец (приток Северского Донца), на железной дороге и автомагистрали Харьков-Ростов. Город начинался с добычи соли на местных озёрах. И степняки, и население украинных поселений съезжались сюда, ставили времянки, некоторые оставались на постоянное жительство. В 1645 году на Торе, как тогда называлась река Казённый Торец, поблизости от соляных озёр был поставлен острог для наблюдения за переправой через реку на пути крымских татар, совершавших набеги на южные окраины Московского царства. В 1663 году у Маяцкого озера была заложена крепость. Под её прикрытием годом позднее на Торских озерах началось промышленное производство казённой соли. Тут были построены варницы, амбары, появилось жильё для работных людей – курени и землянки. Население постепенно пополнялось переселенцами из Правобережной Украины и Московского царства. Для защиты от татар возвели стену между Солёным и Пресным озерами. В 1676 году вблизи Торских озёр выросли целый город Тор (Соляной) и Торская крепость. Жители города занимались солеварением, рыбной ловлей, охотой и торговлей.

13 Бахмут – сегодня город Артёмовск (украинск. Арте;мівськ). Город областного подчинения в Донецкой области Украины, административный центр Артёмовского района. Расположен Артёмовск в 89 километрах к северо-востоку от Донецка на речке Бахмут, которую сегодня местные жители называют просто Бахмутка. Население города на 2009 год составляло 79 309 человек.
Посёлок Бахмутская сторожа был основан в 1571 году по указу Ивана Грозного для защиты южных рубежей Московского царства от крымских татар. В XVII столетии козак Иван Бирюков открыл рапные озёра в долине реки Бахмут. В отдельные годы сюда сходилось до 10 тысяч солеваров. В сутки выпаривали до 130 пудов соли с одной сковороды. Осенью 1705 года отряд козаков во главе с атаманом Кондратием Булавиным захватил солеварни Бахмута, что впоследствии переросло в известное Булавинское восстание 1707 – 1708 годов. После разгрома восставших полковник Фёдор Шидловский взял Бахмут штурмом и сжёг его.
В 1721 году экспедиция Григория Капустина в окрестностях Бахмута открыла залежи каменного угля. С 1783 года Бахмут – уездный посёлок Екатеринославской губернии. Тогда в нём насчитывалось 49 дворов, 48 куреней и землянок, 29 солеваренных колодезей, проживало 1700 человек. Работали пять кирпичных, свечной, мыловаренный, воскобойный, шесть салотопных заводов. В посёлке были магазин, около 150 лавок, больница, три училища и два частных пансиона для детей состоятельных родителей, воскресная школа для детей рабочих. Бахмут являлся крупнейшим торговым центром. Два раза в год – 12 июля на день святых апостолов Петра и Павла и 21 сентября в день Рождества Пресвятой Богородицы проводились большие ярмарки. Годовой ярмарочный оборот составлял около миллиона рублей.
В 1876 году в Бахмутской котловине были открыты большие запасы каменной соли, после чего быстро увеличилось число копей и шахт, а производство соли достигло 12% от общероссийского. После постройки железной дороги Харьков – Бахмут – Попасная в конце 70-х годов XIX века в посёлке появились предприятия по производству алебастра, гипса, кирпича, черепицы, соды. В начале ХХ века стала развиваться металлообработка. К 1900 году в городе насчитывалось 76 промышленных предприятий, на которых работало 1078 человек, а также четыре солевых рудника с 874 рабочими.
В 1924 году после гибели советского партийного и государственного деятеля Фёдора Сергеева (партийный псевдоним Артём) посёлок был переименован в Артёмовск. С 1951 года в Артёмовске работает крупнейший в Европе и известный во всём мире завод шампанских вин.

14 Селитра – основной компонент пороха, в XVII веке была дорогим стратегическим продуктом. Например, во Франции производством селитры занимались специальные сборщики, которые имели королевскую привилегию конфисковывать любые органические отходы на подворьях – независимо от желания хозяев. Эта привилегия – «право копать» – передавалась по наследству. Селяне и мещане были не в восторге от того, что их дворы постоянно перекапывали. Кто мог, предпочитал откупаться взятками от копачей-искателей селитры.
Мусор, навоз, экскременты, отбросы и прочие органические отходы перемешивали с известью или мелом. По мере перегнивания в селитряницах образовывался нитрат кальция, который вымывали водой и превращали в селитру. Необходимый для этого поташ получали из растительной золы. Селитру получали в специальных селитряницах или буртах.
15 Войт, бурмистры, райцы, лавные – войт (украинск. войт, війт, польск. w;jt). В городах Белой Руси, Литвы, Польши и Украины, имевших Магдебургское право, в XV – XVIII веках выборное служебное лицо, которое возглавляло городской магистрат. В городах, не имевших Магдебургского права, войт возглавлял городскую ратушу. Распределял земли по участкам, планировал устройство города, возглавлял суд лавных. За свою службу войт брал часть налогов и судебных оплат. В функции войта входило общее администрирование, управление городской собственностью и судебные функции, выполняемые с помощью лавы присяжных – лавных. На Левобережной Украине войты-старосты были и в сёлах, где их избирала сельская община. Должность войта просуществовала в украинских сёлах до XVIII века, а в городах – до отмены Магдебургского права в начале XIX века. Городской совет возглавлял бурмистр. Но если в городе был войт, как в Полтаве, то бурмистров могло быть несколько. И в этом случае они ведали отдельными городскими службами, например, пожарной, или мостовой, или полицейской службой. Бурмистры также управляли отдельными районами города. Райцы – члены городского совета, которых выбирали граждане города, то есть только те, кто владел недвижимостью – жилыми домами, ремесленными мастерскими, торговыми помещениями, банями, мельницами или просто землёй. Райцы под председательством бурмистров ведали полицией, осуществляли надзор за городским имуществом и торговлей, а также вершили суд по гражданским делам. Лавные обычно в числе 12 образовывали своеобразный суд присяжных, который под председательством войта решал уголовные дела. Войт с лавными и бурмистр с райцами могли судить не только местных мещан, но и всех приезжих при столкновении их с местными обывателями, особенно по таким тяжким уголовным преступлениям, как увечье, изнасилование, иное насилие, убийство. В основе городского самоуправления в левобережной украине Речи Посполитой лежало выборное начало, но степень этого самоуправления была не везде одинакова: например, в торговых городах Нежине и Стародубе она была несравненно выше, нежели, скажем, в таких пограничных городах, как Черкассы или Полтава. Бывало, что на пограничье магистратское управление совсем замирало и уступало место ратушному, отличавшемуся менее самостоятельным характером. По установленным правилам выборы ратушных проводились свободным голосованием общего собрания всех мещан, цеховых людей и всего поспольства. В действительности на выборы имели большое влияние полковники, часто оказывавшие давление на избирателей. По Второму Литовскому Статуту войту принадлежала административная и судебная власть. На магистрате лежала забота о городском благоустройстве; он должен был регулировать цены на съестные припасы, наблюдать за мерами и весами, запрещать вредные игры и развлечения, заботиться о поддержании в городе чистоты, о безопасности от пожаров и общественной безопасности.
16 Бобыль – здесь в значении бессемейный, человек, у которого нет сына.
17 Охота с подхода – пешая охота, как правило, в одиночку. С подхода можно охотиться на любую дичь. Но этот вид охоты, как и любой одиночный поиск, требует от охотника большой выдержки, осторожности и внимания, сочетающихся с умением отыскать, выследить дичь, незамеченным приблизиться к ней на выстрел.
18 Засидка – место, в котором охотник обустраивает засаду и с которого готовится произвести выстрел.
19 Бобровая струя (кастореум) относится к ароматическим веществам животного происхождения. Вырабатывается специальными пахучими железами у бобра. Использовалась с древних времён. Применялась как мазь при головных болях, для быстрого заживления ран, при параличах. При употреблении внутрь вылечивала от полового бессилия. Ценилась в старину в четыре раза дороже, чем бобровая шкура.
20 Онучи – элемент традиционной одежды русских селян при обувании в лапти. Длинные, от 30 до 50 сантиметров, широкие полосы холщёвой или шерстяной ткани белого, чёрного или коричневого цвета для обмотки ноги до колена. Такими полосами ткани оборачивали всю ступню и голень. Онучи, если их носили с лаптями или вообще без них, подвязывали к ноге кожаными, верёвочными или лыковыми подвязками-оборами. Оборы обвязывали вокруг ноги крест-накрест или витками. Верёвками и лыком пользовались в будни, кожаными подвязками – по праздникам. Летом носили холщовые онучи, зимой – суконные или шерстяные.

21 Севск – город в России, административный центр Севского района Брянской области. Расположен на реке Сев в бассейне Днепра. По переписи 2009 года население составляло 7 500 человек.
Впервые Севск упоминается в двух летописях – Воскресеновской и Ипатьевской под 1146 годом, когда он входил в состав Чернигово-Северской земли. В царствование Ивана Грозного город был хорошо укреплён, гарнизон усилен сторожевыми казаками, которые создали здесь Казачью слободу. В середине XVII века Севская крепость вошла в систему вновь созданных оборонительных «сторож» вдоль юго-восточных рубежей Московского царства. В Севске в разное время было несколько старинных мужских и женских монастырей. Среди них и Кресто-Воздвиженский Севский женский монастырь, который функционирует и сегодня.

22 Конотоп (украинск. Конотоп). Административный центр Конотопского района Сумской области в Украине. Город расположен на берегу реки Езуч. Население по переписи 2001 года составляло 91 683 человека.
Первое упоминание о городе датируется октябрём 1634 года, когда польский король Владислав IV Ваза предоставил Николаю Цетисову и его потомкам во владение земли под Конотопом, Городищем и Езучем. В 1642 году здесь была построена крепость и названа по имени речки Конотопка, впоследствии пересохшей. В 1648 году поселению был присвоен статус города. Первые поселенцы Конотопщины – свободные люди, но постепенно козацкая старшина закрепощала козаков, отбирала земли и заставляла работать на себя. Появились крупные землевладельцы. В 1648 – 1654 годы Конотоп стал сотенным городком. После Белоцерковского договора 1651 года шляхта Киевского, Брацлавского и Черниговского воеводств получила право возвращаться в свои имения. 2 апреля 1649 года жители города приветствовали московское посольство во главе с Григорием Унковским, прибывшее в Гетманщину для переговоров с Богданом Хмельницким. В 1652 году после победы войск Хмельницкого под Батогом по Гетманщине прокатилась волна антипольских восстаний. Конотопцы тоже поднялись на борьбу, выгнали шляхту из города и убили старосту Сосновского вместе с семьёй. В 1659 году под городом и в его окрестностях состоялась известная Конотопская битва между татарско-козацким войском Ивана Выговского и московским войском Алексея Трубецкого. Конотоп в XVII веке был небольшим городком, обнесённым земляным валом и палисадом.

23 Ромны (украинск. Ромни). Город в Сумской области Украины на берегу реки Сула, административный центр Роменского района. Население по переписи 2001 года составляло 49 454 человека.
Название города связано с рекой, иногда город назывался в единственном числе Ромен, как и река. Ромны под названием «Ромен» упоминаются в «Поучении» Владимира Мономаха.
В начальный период гражданской войны в Украине 1657 – 1687 годов в Ромнах находилась ставка гетмана Ивана Беспалого. Во время Северной войны перед Полтавской битвой именно в Ромнах находилась ставка Карла XII, что стало причиной карательной операции, проведённой А.Д. Меньшиковым в 1709 году.
Расцвет Ромнов связан с Ильинской ярмаркой.

24 Гадяч (украинск. Гадяч). Административный центр Гадячского района Полтавской области в Украине. Находится на правом берегу реки Псёл. По переписи 2001 года население составляло 22 267 человек.
Как считают историки, первые поселения на той территории, где стоит сейчас город Гадяч, появились ещё в скифские времена. Возникновение Гадяча связывают со строительством в Х – ХIII веках Посольской оборонительной линии.
Изначально поселение называлось Гадяч. В 1442 году вблизи него начал строиться Красногорский Николаевский монастырь. Расположенное на границе со Степью, поселение уже в начале XVI века превратилось в один из самых значимых городов этого региона. Жители Гадяча почти в полном составе были приписаны к одноимённому козацкому полку. В 1610 – 1616 годах Гадяч получил права слободы, то есть был освобождён от налогов и повинностей. В 1630 году это уже большой торговый город. На начало освободительной войны 1648 – 1654 годов город остаётся центром Гадячского полка, командование которым принял сподвижник Богдана Хмельницкого Кондрат Бурляй.
В сентябре 1658 года Иван Выговский подписал здесь знаменитые Гадячские статьи. После присоединения края к Московскому царству, Гадяч был пожалован царём Богдану Хмельницкому. После его смерти город был превращён в ранговое имение козацких гетманов.
С 1663 года в течение пяти последующих лет Гадяч был административной столицей Войска Запорожского. Гетман Иван Брюховецкий перенёс сюда свою резиденцию и перестроил Гадячскую крепость, построил новые административные здания и церкви. Шведский король Карл XII во время полтавской кампании устроил в Гадяче лазарет для своих войск.
С первой половины XVII века Гадяч имеет свой герб, утверждённый в 1782 году. В 1726 году Екатерина I отдала Гадяч с подчинёнными ему местечками, сёлами и слободами князю Меньшикову, через 4 года эта территория стала собственностью гетмана Даниила Апостола.
Козаки Гадячского полка, которым руководили в разное время известный летописец Григорий Грабянка и меценат Михаил Борохович, участвовали и прославились в походах на Азов и в Прибалтику, неоднократно поднимали народ на борьбу с произволом козацкой старшины.
В 1764 году замок Гадяча и все принадлежащие к нему имения были пожалованы Кириллу Разумовскому. В 1785 году Гадяч был выкуплен в казну и передан в ведение городского самоуправления.

25 Лад – здесь в значении гармонии с окружающим миром. Сравните украинское «безлад» как полное отсутствие таковой. Вообще, понятие это в современных украинском и русском языках очень многозначно. Лад – это и согласие, мир, порядок. Например, нет ладу в семье, не в ладу с миром и с самим собой, ум с сердцем не в ладу. Дело пошло на лад – значит, пошло успешно. Разлад с самим собой – сомнения в себе, в правильности поступков и выбранного пути.

26 Серпанки и очипки – головные уборы замужних козачек были разнообразны по конструкции, но их объединяло одно отличие от девичьих – они должны были полностью укрывать голову, не оставляя открытыми волосы. Появиться в обществе не покрытой считалось большим позором, непокрытые женщины не допускались в церковь.
Одним из самых распространённых женских головных уборов был и до сего дня остается четырёхугольный платок. Генетически он восходит к головному покрывалу (намiтка, перемiтка, серпанок), то есть к длинному полотенцу, которое завязывали сзади, опуская концы вдоль спины. Упрощённый вариант женского головного убора – мягкая лёгкая шапочка – очипок, чепец, чепчик, которая завязывалась шнурком, продёрнутым сквозь подшивку.
Шили чепец из куска тонкой ткани разных цветов, с поперечным подрезом на лбу. Подрез делали так, что надо лбом образовывались мелкие сборки, ткань на лбу оставалась гладкой.
На затылке закладывали рубец, через который продёргивали шнурок.

27 Мониста и дукачи – монисто известно как нагрудное украшение из драгоценных камней или стекляшек, называемое ещё бусами, а подвески с монетами – это дукачи, от слова «дукат».

 

28 Святки – православный календарь имён, по которому выбирали имена младенцам. Это сейчас родители могут дать любое имя ребенку, а в старину принято было давать имена по церковному календарю. Сначала малыш рождался, и только потом ему давалось имя. Как правило, имя выбирали по именам святых, наиболее близко расположенных в православном календаре к дате рождения, а ещё правильнее – к дате крещения.

29 Сабля-карабела (польск. karabela) – такой тип сабли, который был распространён преимущественно среди польских шляхтичей в XVII – XVIII веках.
Главным отличием карабел от других сабель – индо-иранских шамширов, турецких киличей или гросс-мессеров, которые носили немецкие ландскнехты, была особая форма рукояти, так называемая «орлиная голова», что делало их удобными для фехтования и круговых ударов.
По форме клинка выделяли два типа карабелы.
Первый отличался обоюдоострой елманью и увеличением кривизны к острию.
Второй явно выраженной елмани не имел, отличался равномерным круглым изгибом.
Но в обоих типах длина клинка, в среднем, составляла 77 – 86 см, ширина 2,7 – 3,3 см, кривизна 7,0 –9,5 см, длина елмани 23,5 – 26,5 см, расстояние от центра удара до центра тяжести 25,0 – 26,5 см.

 

Карабела
Шамшир                Килич

 
Гросс-мессер
 

Глава XVII

1 Ветряк – ветряная мельница. Водяные мельницы были распространены, в основном, в горных районах с быстрыми реками, а ветряные в равнинных ветреных местностях.

2 Раина Могилянка – Раина Могилянка-Вишневецкая, жена Михаила Вишневецкого, двоюродная сестра Петра Могилы. Была известна тем, что основала на левобережной Украине три православных монастыря: Густинский Прилуцкий, Ладынский Подгорский и Лубенский Мгарский. Князь Александр Михаил умер около 1616 года. Его отравил в Молдавии во время таинства причастия подосланный монах. Смерть князя была очень выгодной правителям Речи Посполитой и Турции. Князь Михаил настойчиво пытался посадить на трон Молдавии, вассальной по отношению к Стамбулу, брата своей жены Раины Могилянки, а это приводило в бешенство как двор султана, так и короля Сигизмунда III, которому в ту пору совершенно не нужна была война с турками. После смерти мужа опеку над детьми и поместьями взяла мать Иеремии Раина Могилянка-Вишневецкая. Через два года после смерти Михаила по инициативе Сигизмунда ІІІ королевской канцелярией было реанимировано старое дело покойного Вишневецкого о неуплате налогов в казну. 9 июня 1618 года было вновь открыто дело об иске старшего королевского коморника Станислава Мышки к Михаилу Вишневецкому на 600 польских злотых. Отвечать по иску пришлось вдове князя и его детям – Иеремии и Анне. Детали дела неизвестны. Да и сумма не была такой большой, чтобы княгиня не могла её заплатить. Но дело завершилось очень быстро, возможно, даже в отсутствие княгини Раины. Уже 11 июня 1618 года королевским указом Раина Вишневецкая была осуждена на баницию – изгнание. По закону баниция распространялась и на её детей: Иеремию и Анну. О том, что это дело было инициативой короля, говорит фраза из текста указа «з розказанъя і приданъя нашого и с повинности уряду своего тую баницию на поименённых позваных (ответчиков. – А.Р.) голосом вынеслымъ тут в Варшаве». Вельможам Речи Посполитой было предписано, чтобы те не смели общаться с княгиней Раиной и её детьми, не принимали их в своих домах и не помогали им советами: «яко з банитами… жадного сполку и обцованя не мели, оных в домах и маетностях своих не переховывали, рады и помочи имъ ни в чомъ не додавалы». Так князь Иеремия впервые оказался вне закона. Около 1619 года умерла Раина Вишневецкая, опеку над Иеремией и его младшей сестрой Анной вместе с их поместьями получил их дядя князь Константин Вишневецкий, известный магнат и сенатор.

3 Доминик Заславский – князь Владислав Доминик Заславский-Острожский. Родился в 1616 году. Умер в 1656-ом. Польский магнат, предпоследний представитель княжеского рода Острожских, то есть его младшей ветви – князей Заславских. Великий коронный конюший, воевода Краковский и Сандомирский. От деда Януша Острожского получил в наследство острожскую ординацию и стал богатейшим землевладельцем Речи Посполитой. Резиденцией избрал Старосельский замок на Львовщине. Командовал польскими войсками под Пилявцами, где получил за свою лень прозвище «перина».

4 В 1636 году происходит политическое поражение рода, сейм не разрешает брак короля Владислава IV Вазы с сестрой Иеремии Вишневецкого – Анной.

5 Юрий Оссолинский – канцлер князь Юрий Оссолинский (1595 – 1650).

6 «…после страшных событий на Черкащине 1637 года, под Голтвой и на Посулье в 1638 году» – здесь говорится о козацко-селянских восстаниях Павлюка-Бута, полковника Скидана, Гуни-Томашевича в 1637 году, а также о восстании Скидана, Гуни и Остряницы 1638 года. В подавлении этих выступлений принимали активнейшее участие Станислав Конецпольский, Николай Потоцкий, Иеремия Вишневецкий.

6 Стефан Чарнецкий (польск. Stefan Charniecki). Родился в 1599 году. Умер 16 февраля 1665 года от полученной в бою огнестрельной раны. Польный гетман коронный Речи Посполитой, национальный герой Польши, упоминается в государственном гимне Польской республики:

Jak Czarniecki do Poznania
Po szwedzkim zaborze,
Dla ojczyzny ratowania
Wr;cim si; przez morze.

Козацко-селянские восстания 1637 – 1648 годов подавлял с особой жестокостью.
Родился в небогатой семье польских шляхтичей в родовом поместье Чарнца близ города Влощов на юге Польши. В седле практически с детства, постигал военное дело в кавалерийском корпусе. Офицером стал в возрасте 18 лет, принимал участие в битве под Хотином в 1621 году. Позже служил под началом гетмана Станислава Конецпольского, был в походе на крымских татар 1624 года, во время которого особо отличился в битве под Мартыновом. Воевал со шведами, участвовал и в Смоленской войне. В 1637 году подавил восстание Павлюка, разбив восставших в битве под Кумейками. В 1644 году вместе со Станиславом Конецпольским разбил войско перекопского мурзы Тугай-бея под Ахматовом. 16 мая 1648 года вместе с другими шляхтичами был взят в плен под Жёлтыми Водами. Год просидел в цепях в крымском плену и был выкуплен за значительную сумму. Участвовал в битвах под Берестечко (1651) и под Батогом (1652). После разгрома польских войск под Батогом спрятался в стоге сена и видел, как татары расправлялись с пленными шляхтичами. После этого поклялся, что будет уничтожать козаков и татар до последнего.
В годы войны со Швецией отличился при героической обороне Кракова, нанёс несколько ощутимых поражений шведскому войску, только благодаря Чарнецкому король Ян Казимир получил возможность вернуться к власти.
В 1660 году Ян Казимир назначил Стефана Чарнецкого воеводой Русским и направил на войну с Московией. В начале 1661 года король наградил его титулами и землями, в 1665 году он получил звание польного гетмана коронного. Что было несколько поздно. При осаде городка Ставище на Левобережье, городка, в котором по приказу Чарнецкого поляки вырезали всех жителей «независимо от пола и возраста», он и получил огнестрельную рану, от которой скончался через шесть недель после ранения. Погребён в родовом поместье Чарнца.

 

Герб Лодзя (Ладья) рода Чарнецких

7 Ординация 1638 года – «Ординация войска Запорожского реестрового, состоящего на службе Речи Посполитой», постановление польского сейма, вынесенное в январе 1638 года после поражения козацко-селянского восстания Павла Бута. Этот документ ограничивал привилегии реестровых козаков, упразднял должность гетмана, отменял выборность есаулов и полковников. Всеми реестровыми полками должен был руководить комиссар, назначаемый польским сеймом. Комиссар наделялся также и судебной властью. В его задачи входило пресекать всякое козацкое своеволие. Должности есаулов и полковников замещались лицами, назначавшимися польскими властями исключительно из шляхтичей. Реестр сокращался с 8 до 6 тысяч человек, сведённых в 6 полков и расквартированных в Черкасском, Каневском и Корсунском староствах. Каждый полк по очереди должен был нести гарнизонную службу на Запорожье для разгона «своевольных скопищ, появляющихся на островах и речках». Ординация была принята козацкой старшиной и представителями реестровых козаков в декабре 1638 года.
Полный текст Ординации в переводе с польского приведён ниже.

Ординация Войска Запорожского реестрового, состоящего на службе Речи Посполитой.

Хотя единственное наше желание в деле управления государством состоит в том, чтобы оказывать постоянно наше королевское благоволение верным нашим подданным, но козацкое своеволие оказалось столь разнузданным, что для его усмирения пришлось двинуть войска Речи Посполитой и вести с ними войну. По воле господа, владыки всех войск и ополчений, разгромив и победив козаков, отвратив от Речи Посполитой опасность, мы отнимаем на вечные времена все их древние юрисдикции, прерогативы, доходы и прочие блага, которыми они пользовались в награду за услуги, оказанные нашим предкам, и которых ныне лишаются вследствие своего бунта.
Мы постановляем, чтобы все те, которым судьба сохранила жизнь, были обращены в хлопов. Но так как многие реестровые, которых Речь Посполитая признает на своей службе только в количестве 6 000, оказались покорными нам и Речи Посполитой, то мы, по воле нынешнего сейма, постановляем следующую ординацию этого войска.
Должности старшего впредь никогда не будет занимать лицо из их среды. Старшим комиссаром мы будем назначать от сейма до сейма по рекомендации гетманов человека шляхетского происхождения, опытного в военном деле, который поддерживал бы порядок в войске, предупреждал всякие бунты, оказывал справедливость убогим людям и, по распоряжению коронного гетмана, являлся с войском в назначенный срок и место, смотря по нуждам Речи Посполитой. Он должен принести присягу по следующей форме: «Я (имя рек) присягаю господу богу во св. троице единому, что в этой должности буду служить верно и преданно светлейшему Владиславу IV, королю и пану моему, его наследникам, королям польским и Речи Посполитой, своеволие козацкое буду по своей возможности пресекать, бунты их заблаговременно предупреждать и своевременно извещать о них коронного гетмана, оказывать правосудие лицам, обиженным козаками, их же самих ни в чём обижать не стану; во всём буду соблюдать нынешнее постановление и подчиняться гетманским приказам. В чём – да поможет мне господь бог и страсти господни». Комиссару должны подчиняться есаулы, полковники, сотники, как и всё войско. Все они вместе с комиссаром должны повиноваться коронному гетману, также как и полковники; даже есаулы должны назначаться из шляхтичей, опытных в военном деле и непоколебимой добродетели и верности. Сотники и атаманы будут избираться из козаков, заслуженных нам и Речи Посполитой рыцарей.
Резиденция комиссара будет в Трехтемирове, как в центральном пункте; полковники должны жить в своих полках и не выезжать из них без разрешения коронного гетмана. Полки с их полковниками должны по очереди выступать в Запорожье для защиты той области и для того, чтобы препятствовать татарам в переправах через Днепр. Они должны предостерегать, чтобы своеволие не скрывалось на островах и речках и оттуда не отправлялось в морские походы. Кроме этих козаков, ни один козак не должен без свидетельства, выданного комиссаром, ходить на Запорожье. Если ослушник будет задержан губернатором, пребывающим в Кодаке, то должен быть казнён смертью. Когда войско украинное выступит в поход, комиссар должен тотчас выступать с двумя полками на волость и, если нет крайней опасности, расположившись у Чёрного Шляха, перехватывать татарские разъезды; в более опасных случаях он должен собрать всё войско и отправиться туда, куда прикажет гетман.
Мы обусловливаем также то, чтобы козаки, находящиеся в службе Речи Посполитой, не притеснялись украинными старостами и подстаростами. Козаки с своей стороны не должны вмешиваться в дела, к ним не относящиеся, особенно же не должны чинить препятствий нашим доходам. Комиссары и полковники должны строго наблюдать за этим и, если бы они небрежно исполняли эту обязанность, то должны отвечать перед коронным гетманом. А если возникнет тяжба в имениях наших между мещанином и реестровым козаком, то на судах должны заседать полковники и подстароста.
Мы назначаем комиссию от имени нашего и Речи Посполитой, которая определит на вечные времена места козацкой оседлости для того, чтобы ежегодно не происходило перемещений, приносящих вред Речи Посполитой и ущерб нашим доходам.
Реестровые козаки не должны испытывать никаких притеснений – ни личных, ни имущественных.
Мещане городов наших в силу давних прав и запретов не должны записываться в козаки, ни сами, ни их сыновья не должны даже выдавать дочерей замуж за козаков под опасением конфискации имущества. Постановляем также, чтобы козаки не селились в отдалённых украинных городах, не приобретали в них собственности, ограничивались Черкассами, Чигирином, Корсунем и другими пограничными городами, где присутствие их необходимо для защиты края от татар, чтобы это скопление не давало повода к сходкам, а затем и бунтам.
Мы назначаем также сеймовую комиссию для рассмотрения дела о землях Трехтемировских, и если окажется, что козаки отняли насильно у кого-либо эти земли, то комиссия должна будет возвратить их прежним владельцам; по этому делу составлена, впрочем, более подробная инструкция и передана в королевский архив.
Владислав, король.

Глава XVIII

1 Джура – джу;ра (слово это из тюркских языков перешло в татарский и может быть переведено как «товарищ, ученик»). Оруженосцев турецкого султана тоже называли джурами. С начала XVI века джура, или чура – оруженосец у козацкой старшины.
На Запорожье джурами называли молодых парней – молодыкив, не достигших восемнадцатилетнего возраста и только постигающих воинскую науку. Их брали в походы, но если не было необходимости, к участию в боях не допускали, берегли.

2 Соломаха или саломать – густая похлёбка из ржаной муки, щедро заправленная салом.
Тетеря – похлёбка из пшена, ржаной муки и сала, сваренная на квасе.
Щерба – пшённая или ржаная похлёбка на рыбьей ухе.

3 Ильяш Караимович – родом из карайского княжеского рода Узунов.
После Ординации 1638 года был назначен сначала есаулом реестрового козачества, а потом исполнял роль гетмана. Должность козацкого гетмана получил от правительства Речи Посполитой, служил верно.
В начале освободительной войны Богдана Хмельницкого встал на его пути и был одной из первых жертв в этой войне. Погиб в 1648 году. Караимские роды Крыма объявили «канлы» – кровную месть роду Богдана Хмельницкого и его соратникам.
Когда Хмельницкий привёз своего сына Тимоша в Крым, караимская община, которой татары всегда доверяли заложников, наотрез отказалась его охранять, и Тимош находился под присмотром армянской общины. Иван Барабаш – сын гетмана Дмитрия Барабаша, дата рождения неизвестна. Был сотником, затем полковым есаулом. В самом начале 1647 года был назначен наказным гетманом Войска Запорожского. В 1648 году, после того, как Хмельницкий ушёл на Сечь и поднял восстание, Барабаш с остатками верных козаков присоединился к коронному войску, посланному на усмирение запорожцев. Убит 3-го мая 1648 года перед битвой под Жёлтыми Водами своими же реестровыми, перешедшими на сторону Хмельницкого. Вместе с ним погиб и Ильяш Караимович. Комаровский Пётр – был назначен от правительства Речи Посполитой комиссаром реестрового козачества. Дальнейшая судьба точно неизвестна.
4 Каламарь – набор для письма: гусиное перо и чернильница в серебряной оправе, внешний знак достоинства войскового писаря на Сечи. Слово «каламарь» происходит от тюркского «калям» – тростник. Перо помещалось в длинную трубку того же каламаря.
5 Войсковое знамя – ни одного войскового знамени запорожцев XVII века, кроме знамени Богдана Хмельницкого, хранящегося в Стокгольме, не сохранилось. Поданные ниже знамёна относятся к XVIII веку.

               

Знамя Коша Запорожского                Морское знамя запорожцев

               
Знамя запорожцев-переяславцев XVIII века и Знамя Богдана Хмельницкого

 
Реконструированный и модернизированный герб Войска Запорожского

6 О козацком обычае «спасаться», спасать на старости лет свои души в монастырях, есть много свидетельств. В частности, у Д.И. Яворницкого в его «Истории запорожских козаков», есть такие истории и на целом ряде современных сайтов. К слову, спасались запорожские козаки не только в православных монастырях, но и на пасеках Великого Луга, и на заимках, и в дальних зимовниках, а порою и просто на многочисленных пустынных островах или в пещерах, ведя отшельническое существование до самой кончины.

7 Самарский Свято-Николаевский пустынный монастырь – сегодня мужской монастырь в городе Новомосковск Днепропетровской области Украины. Причислен к епархии Украинской Православной Церкви Московского патриархата. Престольный праздник – 19 декабря, в день святителя Николая Чудотворца.
Монастырь был основан в 1602 году насельником козацкого Киево-Межигорского монастыря иеромонахом Паисием и сначала находился в юрисдикции Константинопольского Патриархата. Был так называемым «войсковым монастырём» Запорожской Сечи под управлением сечевого Коша. Во время московско-польской войны 1650 годов был разорён, но к 1672 году полностью восстановлен. В 1681 году во время русско-турецкой войны монастырь переживал период подъёма. Расквартированные в нём козаки и воины регулярной армии жертвовали значительные суммы в пользу монастыря. На территории обители были построены новые помещения, мельницы, устроены пасеки, мастерские по изготовлению свечей. Но вскоре нашествие саранчи опустошило монастырь. Как написано в летописях, «угодья обители почернели, келии остались без братии, а церковь долго стояла без пения». В 1688 году монахи поддержали запорожских козаков, выступивших против строительства Новобогодицкой крепости. В отместку московское правительство хотело использовать эту церковь как лобное место для казни козаков, и стрельцы князя Голицына учинили в монастыре погром, предав монахов пыткам. В 1690 году навалилось ещё одно несчастье: почти всё население обители и большая часть жителей погибли от эпидемии чумы, после которой всё монастырское имущество, в том числе и архив, было сожжено. В 1709 году после Полтавской битвы монастырь в очередной раз был разрушен, запорожцы, отступая в Олешки, забрали часть монастырского имущества с собой. В 1711 году обитель разрушили татары. В 1720 году по инициативе и на средства полковника Д.П. Апостола, будущего гетмана, и его сына П.Д. Апостола монастырь был восстановлен.
В 1739 году монастырь был полностью обновлён и вернул себе значение религиозного центра Запорожья. В то время при монастыре существовали школы и больницы, а численность крестьян, вотчинников и прислуживающих, которые вели монастырское хозяйство, достигала 500 человек. Монастырю принадлежали слобода Чернённая, четыре хутора, озеро Солёное и речка Протовча, мельницы и пасеки, в общей сложности 18 698 десятин земли. В обители принимали постриг, умерли и были похоронены многие запорожские старшины: кошевой атаман Филипп Фёдоров, войсковой толмач Иван Швыдкий, войсковой писарь Дмитрий Романовский, войсковой судья Моисей Сухой.
7 марта 1787 года был освящён новый каменный Николаевский собор с приделами в честь святителя Николая Чудотворца, иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость», а также во имя святых мучеников Кирика и Иулиты. 25 ноября 1791 года по ходатайству Екатеринославского и Херсонес-Таврического епископа Амвросия (Серебрянникова) вышел синодальный указ, по которому монастырь обращался в «дом Екатеринославских Архиереев». В 1815 году была сооружена трапезная Преображенская церковь, в 1828 году к Николаевскому собору были пристроены архиерейский дом и колокольня. За колокол весом в 169 пудов 22 фунта запорожские козаки выложили огромную по тем временам сумму – 8 320 рублей 90 копеек. В 1838 году был построен храм святого Георгия Победоносца. Долгое время в монастыре сохранялись: главная святыня – чудотворная Ахтырская икона Божьей Матери и святителя Николая, а также 4 старинных запорожских креста. Сегодня судьба всех этих реликвий неизвестна.
Далее, вплоть до 1917 года, сведения о монастыре весьма отрывочны. Известно, что во время Первой мировой войны монастырь был действующим. Как Самарский монастырь пережил октябрьский переворот, гражданскую войну и последующие события, документальных сведений пока не найдено. В 1920-ых годах в монастыре было 25 послушников. С средины 1920-ых монастырь начали заселять инвалидами гражданской войны. Из года в год их число увеличивалось, и к 1930 году монастырь был окончательно закрыт и преобразован в дом инвалидов. Братию же арестовали и расстреляли. Колокольня при монастыре была взорвана, а главный храм обители, Николаевский собор с приделами, был переделан под театральный зал. Другие храмы на территории монастыря переделали под хозяйственные здания. После Великой Отечественной войны Днепропетровский обком партии принял решение организовать здесь дом для одиноких престарелых металлургов. Дом-богадельня обзавёлся большим хозяйством, и началось быстрое строительство разных пристроек в стиле сталинского ампира, при этом очень пострадали прежние монастырские постройки. В 1960-ые годы в монастыре был интернат для психически больных девочек.
В 1993 году началось возрождение запорожской обители, был возобновлён приход. С 1995 года началось возрождение и монашеской жизни. Первоначально было принято решение о создании женской обители. 12 марта 1998 года Священный Синод Украинской Православной Церкви на основании доклада Иринея, Архиепископа Днепропетровского и Павлоградского, преобразовал Свято-Николаевский Самарский пустынный женский монастырь и Свято-Николаевский приход в городе Новомосковск в мужской Свято-Николаевский Самарский пустынный монастырь и утвердил наместником иеромонаха Досифея (Савелова) с возведением его в сан игумена.
Монахини во главе с игуменьей Мариной (Ткачук) были переведены в Тихвинский монастырь в город Днепропетровск.

Глава XIX

1 Ненасытец – один из девяти старых Днепровских порогов, находившихся между современными городами Запорожье и Днепропетровск. Природа и происхождение порогов геотектонические. Воды реки Днепр встречаются с так называемым Украинским кристаллическим щитом, который представляет собой вздыбившуюся около 2,6 миллиардов лет назад гранитную земную кору. Этот гранитный барьер пересекает реку широким фронтом от Днепропетровска до Запорожья и выходит на Донбасс, обрываясь по правому берегу реки Северский Донец. Именно по этой причине Днепр, столкнувшись с Украинским кристаллическим щитом ниже Киева, руслом своим уходит к востоку и в районе Днепропетровска прорывается через мощную гранитную гряду. И только ниже Запорожья река делает поворот на юг к Чёрному морю. Всего на участке Днепропетровск – Запорожье имеется 9 порогов: Кодацкий, Сурский, Лоханский, Звонецкий, Ненасытец, Вовниговский, Будило, Лишний, Вольный и несколько десятков каменных гряд общей протяжённостью около 75 километров. В 1932 году после строительства Днепровской ГЭС пороги ушли под воду.

Схема Днепровских порогов

 

2 Славута – река Днепр (украинск. Дніпро, белорусск. Дняпро, Днепр, старославянск. Дън;пръ, у древних кыпчаков Узеу, у древних греков ;;;;;;;;;; – Борисфен, у латинян Danapris) – река в Восточной Европе, протекает по территории Беларуси, России и Украины. Протяжённость 2102 километра. Впадает в Чёрное море.

 

Первые упоминания о реке относятся к V веку до нашей эры и встречаются у древнегреческого автора Геродота, который и назвал её Борисфеном – рекой с севера. У древнеримских историков река носит название Данаприс. Древние славяне называли её Славутич. Днепр был частью важного торгового пути, соединяющего Прибалтику с Причерноморьем – знаменитый «Путь из варяг в греки». Именно вокруг среднего течения Днепра в IX – XI веках сформировалось первое Древнерусское государство, которое современные историки называют «Киевская Русь». В XV – XVI веках излучина нижнего Днепра стала базой запорожского козачества. Отсюда, из Запорожской Сечи на Микитином Роге, в 1648 году начали свой поход козацко-селянские отряды Богдана Хмельницкого.

3 Комашня – комары, мошка, гнус. Гийом де Боплан по этому поводу писал так:
«Берега днепровские замечательны бесчисленным количеством мошек: утром летают мухи обыкновенные, безвредные; в полдень появляються большие, величиною с дюйм, нападают на лошадей и кусают до крови; но самые мучительные и самые несносные комары и мошки появляются вечером: от них невозможно спать иначе, как под козацким пологом, то есть в небольшой палатке… Чтобы избавиться от мучительных комаров и мошек, есть одно средство – прогонять их дымом». Но козаки с гнусом боролись не только дымом. Очень эффективным средством было натирание всего тела толчёной крапивой, полынью или базиликом.

4 Нечистый, нечистая, нечисть – собирательное название потусторонних, враждебных человеку сил: злых духов, чертей, кикимор, русалок, домовых, водяных, леших и тому подобное. Нередко к нечистой силе причисляли и сатану, дьявола.

Глава XX

1 река Самара – река в Украине, левый приток Днепра. Исток реки находится на западных склонах Донецкого кряжа в Александровском районе Донецкой области неподалёку от села Весёлая Гора. Протекает по территории Донецкой, Харьковской и Днепропетровской областей, впадает в Днепропетровское водохранилище. Длина реки около 311 километров, максимальная ширина русла до 300  метров. Приток – река Волчья. Сейчас Самара судоходна от устья до города Новомосковск.

2 река Ворскла – река в России и в Украине, левый приток Днепра. Исток находится на западных склонах Среднерусской возвышенности возле села Покровка Белгородской области. По территории Украины протекает в Сумской и Полтавской областях по Приднепровской низменности. Длина около 464 километров, ширина реки в нижнем течении доходит до 150 метров.
Древнерусское название реки – Ворскло. В народе популярна байка о том, что однажды российский император Пётр I, уронив в реку подзорную трубу, назвал её «вором скла (стекла)». Но это всего лишь байка, так как задолго до XVII века, с 1147 года, это название встречается в письменных источниках: Въръскла, Ворскла, Ворсклъ. Подробное описание реки с её притоками помещено в «Книге Большого Чертежу» XVII века.

3 Кобеляки – город в Украине, административный центр Кобелякского района Полтавской области. Население по переписи 2001 года составляло 11 968 человек. Город находится на берегах реки Ворскла в месте впадения в неё речки Кобелячка. Поселение известно с VI века.

4 Максим Кривонос, был также известен под прозвищем Перебийнос (украинск. Максим Кривоніс, Перебийніс). Дата и место рождения точно неизвестны. Предположительно родился в местечке Ольшана недалеко от города Черкассы. Умер в середине ноября 1648 года во время осады крепости Замостье. Впрочем, есть мнение и о его смерти во время осады Львова. Причина смерти тоже достоверно неизвестна. Согласно наиболее распространённой версии, он умер от какой-то эпидемической болезни, предположительно чумы. По другой версии, Кривонос умер от полученной в бою раны.
Один из ближайших к Хмельницкому людей. Был Лисянским полковником. С 1648 года – наказной гетман Лисянского, Корсунского, Белоцерковского и Уманского полков. Подразделения козацко-селянского войска под его командованием действовали на Вишневеччине, на Волыни, на Брацлавщине и в Подолии. В Корсунском сражении именно он разбил польские войска. То же произошло и под Пилявцами, и под Константиновом, и под Махновкой. На окраине Львова он взял крепость Высокий Замок.
Польские и еврейские авторы часто обвиняют Кривоноса и его козаков в насилиях и зверствах. И, по-видимому, небезосновательно. Но в этом плане интересно и письмо Кривоноса к шляхтичу Корицкому, который попросил не разорять его имение:
«Е. м. п. Димитр… просил меня, – пишет Кривонос, – чтобы я, идя за войском, имения е. м. кн. не разорял. Я же хочу только, чтобы вы по милости своей не запрещали брать хлеб у панских подданных. Если ты хочешь так, как кн. е. м. п. Вишневецкий дать бой, то мы в этом не препятствуем. Но если только второй раз попадёшься, то не обижайся, ибо мы другим путём не идём, только за е. м. п. Вишневецким… И ему будет оказана та честь, что и п. Потоцкому, и п. Калиновскому, ибо всюду по дорогам виселицы и колы, а на колах люди невинные заживо муки терпят от его рук… Но кто смирный и будет оставаться в мире, пусть высылает мне навстречу достойных людей раньше, нежели пойду туда, куда нужно.
Вверяю себя милости в. м. как благожелательный друг и слуга, Максим Кривонос, полковник Войска к. е. м. Запорожского».

5 Кат – палач.

6 О сокровищах Вишневецкого, спрятанных в подземельях Лубенского замка, до сих пор ходят легенды. Находятся и желающие покопаться на том месте, где когда-то этот замок стоял.

7 Кляштор – от латинского claustrum, то есть закрытое место. Или от немецкого Kloster – монастырь, обитель. В польском и чешском языках kl;;ter, в белорусском кляштар – католический монастырь. В русскоязычных текстах часто употребляется как синоним польского, украинского и белорусского названий католического монастыря.

8 Разные версии кровной вражды Максима Кривоноса и Иеремии Вишневецкого бытовали тогда и дожили до сегодня. Будто бы Вишневецкий уничтожил всю семью Кривоноса, или отобрал его земли и пустил по миру, или и то, и другое. Но ни одна из этих версий достоверного документального подтверждения не имеет.
9 По козацкому обычаю полноправным козаком мог считаться только тот, кто достиг восемнадцатилетнего возраста. А Северину, если помнит уважаемый читатель, восемнадцать должно было исполниться только 17 июня, то есть через шесть дней после начала похода.
10 Звягель (Возвягель, Звяголь, Звягель, Звягаль, украинск. Звягіль, идиш ;;;;;) – сегодня Новоград-Волынский – город на реке Случь, правом притоке реки Горынь. Районный центр Житомирской области. Во время восстания Хмельницкого козаки Максима Кривоноса взяли Звягельский замок штурмом, разрушив стены и башни, сожгли костёл. Потом Звягель был центром Волынского козацкого полка.

11 Кагарлык – впервые упоминается с 1142 года как Городец, поселение берендеев. Позже известен под названием Эрлык. Был сожжён монголо-татарами. С начала XVII века Кагарлык – центр Кагарлицкого староства Речи Посполитой. Крепость Кагарлык была построена в 1644 году.

12 Бердичев (украинск. Бердичів, польск. Berdycz;w). Город в Житомирской области Украины, административный центр Бердичевского района. Упоминается в письменных источниках с 1320 года, был подарен князем Гедиминасом украинному роду Тышкевичей. В начале XVII века князь Януш Тышкевич построил в Бердичеве замок и основал монастырь, пустив на свои земли нищенствующий орден босых кармелитов-католиков.

13 Чернобыль (украинск. Чорнобиль, от названия полыни-чернобыльника). Город районного значения в Киевской области Украины. Расположен в зоне отчуждения на реке Припять, недалеко от её впадения в Киевское водохранилище.
Известен как поселение полян с 1193 года. С середины XV века в составе Великого княжества Литовского. После Люблинской унии находился под контролем Польши.

14 Овруч (украинск Овруч). Известный со времён Киевской Руси город в Украине, сейчас – административный центр Овручского района Житомирской области. Расположен на реке Норин в бассейне реки Припять. В 1362 году вошёл в состав Великого княжества Литовского, а с 1569 года по польско-литовской унии был включён в состав Польши. С 1793 года после Второго раздела Польши в составе Российской империи.

15 Кип;, множественное число – кипот, (на иврите ;;;;;;;;, то есть ермолка, на идиш ;;;;;;;; – я;рмлке). Традиционный еврейский мужской головной убор, прикрывающий макушку.

16 Ладыжин, Бершадь, Нестервар-Тульчин, Немиров, Махновка – сегодня эти города расположены на территории Винницкой области.

17 Полонное, Староконстантинов (Константинов) – сегодня это города Хмельницкой области в Украине.

Глава XXI

1 Христофор Арцишевский, польск. Krzysztof Arciszewski. Родился 9 декабря 1592 года в городе Рогалин Познаньского повята в семье кальвинистов. Умер 7 апреля 1656 под городом Гданьск и похоронен в городе Лешно, в кальвинистской церкви. Воспитывался при дворе князя Христофора Радзивилла, который в разные годы занимал должности польного гетмана Литовского (1615 – 1635), каштеляна Виленского замка (с 1630-го), воеводы Виленского (1633 –1640), Великого гетмана Литовского (1635 – 1640), старосты Могилёвского. Арцишевский был довольно известным полководцем и голландским генералом, воевал в Европе и даже в Новом Свете – в голландской Бразилии против испанцев и португальцев. Во время селянско-козацкой войны был генералом коронной артиллерии, защищал Львов и Збараж.

2 Высокий Замок (украинск. Високий замок) – Замковая гора, она же Княжья гора или гора Бидель. Во Львове самая высокая возвышенность, 413 метров над уровнем моря. Высокий замок был известен с XIII века как главное оборонительное сооружение города. Максим Кривонос был первым военачальником, которому удалось взять его штурмом. После взятия гарнизон из него был выведен, что позже, в 1672 году, позволило турецким войскам захватить его без боя. А после того, как его захватили и разрушили шведские войска Карла XII, он потерял своё оборонительное значение. В настоящее время почти разобран населением Львова на строительный материал. От старого замка сохранился лишь фрагмент южной каменной стены с бойницами.

 

Высокий Замок.
Фрагмент гравюры панорамы Львова, XVIIвек.

3 Люблин (польск. Lublin). Административный центр Люблинского воеводства в Польше. Стоит на реке Быстрица – левом притоке реки Вепж. Казимир Ягеллон в 1474 году объявил Люблин столицей только что созданного Люблинского воеводства. Город был славен своими ярмарками, через него проходили торговые шляхи из Крыма и Турции в Западную Европу. Но в XVII веке сначала эпидемия чумы, потом московско-козацкое войско Петра Потёмкина, а потом и шведское войско разрушают торговлю, ярмарки больше не проводятся, европейские купцы уезжают из города. В 1792 году Люблин занимают русские войска. После Третьего раздела Польши он входит в состав Австрии. В 1809 году город отходит княжеству Варшавскому. А в 1815-ом, после победы над Наполеоном, Люблин в составе Королевства (Царства) Польского отходит Российской империи.

4 Иван Чернята – многие исследователи, не говоря о сочинителях, называют этот персонаж времён освободительной войны Иваном Чарнотой. Хотя в реестре Чигиринского полка 1649 года записано: «Чернята Иван, обозный войсковый». Чёрным по белому.

5 войсковой есаул Демко – по неподтверждённым гипотезам тех же исследователей и сочинителей есаул Демко был самым близким к Гетману человеком. Его доверенным лицом и исполнителем самых щекотливых поручений. В романе «Я, Богдан» Павла Загребельного Богдан Хмельницкий так и говорит: «Верный мой Демко Лисовец…». Хотя в том же реестре Чигиринского полка записано просто: «Демко, Асавул войсковый». И никакого Лисовца.

6 Иван Сирко – Иван Дмитриевич Серко, или, всё-таки Сирко (?!) (украинск. Іван Дмитрович Сірко). Родился около 1610 года. О месте его рождения однозначного мнения у историков нет. Одни называют Подолье, другие – Слобожанское поселение Мерефа. Произношение его фамилии тоже варьируется: Сирко – Серко. Умер Сирко в 1680 году на собственной пасеке в селе Грущевка. Личность его была окружена легендами с рождения. По одной из таких легенд он родился с полным ртом зубов. Отец его говорил, что Бог дал ему зубы, чтобы грызть врагов, окрестные селяне видели в этом знак Антихриста. Впоследствии татары называли Сирко Урус-шайтаном, то есть русским чёртом, а матери-татарки пугали его именем своих детей. Поступки Сирко тоже были неоднозначными. Возвращаясь из похода в Крым, где запорожцы освободили полон – несколько тысяч русских, он столкнулся с чудовищным для него фактом. Некоторые из них, принявшие в плену мусульманство, захотели вернуться к своим господам татарам. Атаман отпустил их, но вслед послал козаков, которые и перебили всех отступников. По преданию, сам Сирко подъехал к месту бойни и сказал: «Простите нас, братья, спите здесь до Страшного Суда…». На войне он был храбрым и изобретательным воином. Но не всегда преданным и верным своим союзникам. Известна его поговорка: «Нужда меняет закон». Любил погулять, горилку пил без меры, как и все запорожцы.
Есть сведения о том, что Сирко и полковник Солтенко под командованием принца де Конде в 1646 году участвовали в осаде крепости Дюнкерк. Есть также скудные сведения о его участии в восстании Хмельницкого, относящиеся к 1648 – 1649 годам. А далее, как, по-видимому, и весь Кош Запорожский, он в освободительной войне не участвовал. В 1654 году отказался от присяги Московскому царю, но уже к 1657 году передумал и такую присягу принял. В 1659 году предпринял знаменитый рейд на ногайские земли, что заставило Крымского хана Мехмеда IV Гирея отказаться от помощи Выговскому и привело к низложению последнего.
Сирко в 1644 году поднял антипольское восстание на Правобережье. С 1663 года в течение двенадцати лет многократно избирался кошевым атаманом на Сечи. В 1677 году взял и выжег крымский город Кафа, освободив при этом около 2 000 невольников. В 1664 – 1665-ом и в 1667 –  1668 годах был полковником Харьковского слободского полка. В 1668 году вместе с Петром Дорошенко воевал против Москвы, а в 1670-ом выжег Очаков и нанёс несколько поражений козацким войскам того же Дорошенко. В 1672 году выступил против Самойловича и был отправлен в ссылку в Тобольск. Но вскоре был возвращён и организовал ряд удачных походов на Крым. В 1676 году подписал известное письмо запорожцев к турецкому султану.
Могила Сирко известна и сегодня. После смерти его тело привезли на Сечь и захоронили около Чертомлыка. В 1968 году тело эксгумировали и перезахоронили у села Капитуловка, а череп отправили в Москву академику Герасимову, который воссоздал скульптурный портрет мятежного козака.

7 Тугай-бей (крымскотатарск. To;ay bey). Полное имя Аргын Доган Тогай бей (крымскотатарск. Ar;;n Do;an To;ay bey). Дата и место рождения неизвестны. Выдающийся татарский полководец и политический деятель времён Хмельниччины. По-видимому, погиб в бою в 1651 году. Причём, в дневниках польского жолнёра Миколая Емеловского написано, что Тугай-бей был убит под Замостьем. Но в большинстве письменных источников говорится о его гибели под Берестечко.

 

Тамга рода Аргынов, к которому принадлежал Тугай-бей

8 Топила Марк Тарасович – после смерти Максима Кривоноса полковник Черкасского полка с осени 1648 по 1649 год.

Глава XXII

1 Прага – восточное предместье Варшавы, расположенное на правом берегу Вислы.

2 Старый и Новый город – Варшавский старый город XVII века занимал площадь приблизительно в 20 гектаров.
Прямоугольный рынок и строго перпендикулярная сеть улиц были застроены образцами шляхетской роскоши – магнатскими дворцами и усадьбами, среди которых, как островки шляхетского духа, высились Королевский дворец, колонна Сигизмунда, собор Святого Яна и собор Святой Анны.
Но Варшава так быстро разрасталась, что уже в XV веке рядом со Старым Городом прямо за городскими воротами появился его дублёр – Новый Город, со своим рынком и сетью улиц. С появлением Нового города Старый город очень быстро был заселён богатыми ремесленниками и купцами.
3 В период бескоролевья созывался сначала конвокационный сейм, а потом элекционный. В это время вся власть переходила в руки шляхты, составлявшей конфедерации на своих местных сеймиках. На конвокационном сейме официально объявлялось о смерти короля, обсуждался вопрос об избрании нового и утверждались постановления сеймиков относительно организовавшихся на это время конфедератских судов. После конвокационного сейма назначались реляционные сеймики, на которых послы докладывали обо всех принятых решениях и рассуждали о предстоявшей элекции. И только после этих обязательных процедур созывался элекционный сейм.
4 Барбакан, (реже барбикан или барбикен) фортификационное сооружение, предназначенное для дополнительной защиты входа в крепость. Как тип укрепления, барбакан возник в период перехода к бастионной системе, и позднее (в XVI – XVII вв.) трансформировался в равелин. Сам термин происходит от средневекового латинского barbecana – «внешнее укрепление города или крепости», произошедшего, в свою очередь, от арабского или персидского bab-khanah – «надвратная башня», «привратное укрепление». Возможно также происхождение термина от средневекового английского burgh-kenning. В русском крепостном зодчестве употреблялся термин отводна;я стре;льница. Чаще всего барбакан представлял собой башню, вынесенную за периметр крепостных стен и охраняющую подступы к мостам или воротам. Барбакан соединялся с крепостью проходом, окаймлённым стенами или мостом, если барбакан был вынесен за крепостной ров. В ряде случаев, как в Варшаве, под барбаканом понимается не отдельная башня, а предмостное укрепление, защищавшее мост через ров, ведущий к крепостным воротам.
5 Гданьск (польск. Gda;sk, с 1308 по 1466 и с 1793 по 1945 годы назывался Данциг) – город в северной Польше с населением около 500 000 жителей. Входит в состав агломерации Трумясто (Трёхградье) вместе с Сопотом и Гдыней. Крупнейший порт на Балтийском море, промышленный центр.
Впервые упоминается в летописи 997 года как место пребывания христианской миссии святого Адальберта-Войцеха в Пруссии. Немецкое население появляется в Гданьске, начиная с XII века. И когда 14 ноября 1308 года рыцари Тевтонского ордена захватили город, он был присоединён к Пруссии.
С 1361 года Гданьск – член торгового Ганзейского союза. После окончания Тринадцатилетней войны Тевтонского ордена с Польшей, в 1466 году Гданьск был присоединён к королевству. От короля Казимира город получил большие привилегии, благодаря которым его зависимость от Польши была чисто номинальной: город самостоятельно выбирал должностных лиц, вёл почти независимую внешнюю политику и чеканил свою монету.
К 1648 году в Гданьске был мощный флот, а статус так называемого «вольного города» позволял ему надеяться на помощь и защиту европейских морских и торговых держав.

6 В;ля – в середине XVII века небольшое поселение к западу от Варшавы, один из районов компактного проживания иудеев. На поле рядом с этим поселением обычно и собирались элекционные сеймы. Сегодня Воля – промышленный район и торговый центр польской столицы.

7 Вообще Сейм Речи Посполитой в середине XVII века состоял из двух палат: Сената Речи Посполитой и Посольской избы. Состав Сената – верхней сеймовой палаты, претерпел существенные изменения, в него, кроме всех членов прежнего польского Сената (2 архиепископа, 7 епископов, 15 воевод, 17 «старших» и 49 «младших» каштелянов, 5 высших должностных лиц), вошли представители от Великого княжества Литовского и Королевской Пруссии (включала Померанию, Кульмскую землю, Мальборкское воеводство с городом Мариенбург, города Гданськ-Данциг, Торунь, Эльблонг.
От Королевской Пруссии, ранее имевшей собственные парламентские институты, в Сейм вошли 2 епископа, 3 воеводы и 3 каштеляна.
От территорий, инкорпорированных Королевством Польским от Великого княжества Литовского, в Сейм вошли 2 епископа (луцкий и киевский), 4 воеводы (киевский, волынский, брацлавский, подляшский) и 4 каштеляна.
От Великого княжества Литовского в состав Сейма вошли члены прежней княжеской Рады, но не все:
2 епископа (виленский и жемайтский),
9 воевод (виленский, трокский, смоленский, полоцкий, новогрудский, витебский, берестейский, мстиславский, минский), староста жемайтский,
10 каштелянов (9 от воеводств и 10-ый жемайтский),
5 высших должностных лиц (маршалок земский, канцлер, подканцлер, подскарбий земский, маршалок дворный).
Таким образом, Сенат Речи Посполитой состоял из 140 сенаторов, причём Великое княжество Литовское, формально являвшееся равноправной частью общего государства, представляли только 29 сенаторов, то есть менее 20% членов Сената.

 

Собрание польского сената в 1661 году

Посольская изба формировалась исключительно из сеймовых послов-депутатов, которые избирались поветовыми сеймиками и получали от них инструкции, которые должны были исполнять во время вального сейма. Количество депутатов от воеводств и земель Польши регулировалось обычным правом. В Великом княжестве Литовском от каждого повета избиралось по два посла, если же воеводство не делилось на поветы, то оно считалось одним поветом и посылало на Сейм двух депутатов. Жемайтийское староство, которое не было поветом, но имело статус воеводства, представляли два посла. После подписания Люблинской унии в состав Посольской избы входило 170 послов, из которых Великое княжество Литовское представляли 48 депутатов (около 28%). Впоследствии число сеймовых послов увеличивалось, в основном, путём создания новых административно-территориальных единиц.
Из горожан право участвовать в заседании Сейма имели только представители крупнейших городов: Кракова, Гданьска, Варшавы, Львова, Каменца-Подольского, Вильно, Могилёва. Право совещательного голоса имели также граждане таких городов, как Гродно, Витебск, Друя.

8 Князь Владислав Заславский – Владислав Доминик Заславский – Острожский. Родился в 1616, умер в 1656-ом. Польский магнат и Великий коронный конюший, воевода краковский и сандомирский, предпоследний князь из рода Острожских. По размеру землевладений занимал второе место в Речи Посполитой после князей Любомирских. Был ленив, чем и заслужил от козаков прозвище «перина». Богдан Хмельницкий во время походов наказывал своим полковникам не разорять имений князя Заславского.

9 Князь Юрий Оссолинский (польск. Ossoli;ski) – выдающийся польский государственный деятель. Родился в 1595 году, умер в 1650-ом. Восемь лет обучался в университетах Италии и Франции. Был отправлен королём Сигизмундом III к английскому королю Иакову I с тем, чтобы склонить последнего к участию в войне с турками. Был доверенным лицом короля Владислава IV. В 1643 году был назначен коронным канцлером. Во время бескоролевья 1648 года выступил за примирение с козачеством. Ян Казимир, став королём, следовал его советам и поддерживал политику Оссолинского. Главным злом для Речи Посполитой Оссолинский считал своенравную шляхту и ограничение власти короля. Шляхта ненавидела Оссолинского и во время сеймов всячески ущемляла в правах. Так, сейм 1638 года запретил ему носить княжеский титул, поскольку Оссолинский получил его за границей. В день смерти Оссолинского в Варшаве было распространено двустишие анонимного автора:

Bardzo wszyscy ;aluja ;e jscia m;;a tego
Dla tego, ;e tak p;;no padi ten los nа niego.
(Очень все жалеют о смерти мужа того,
Потому что так поздно она свалилась на него)

Глава XXIII

1 Юрий Ракоци – Дьёрдь (Георгий) II Ракоци (венгерск. II. R;k;czi Gy;rgy). Родился 30 января 1621 года, умер 7 июня 1660-го. Был старшим сыном Дьёрдя I Ракоци, умершего в 1648 году. Заключил договор о помощи с Богданом Хмельницким, но вторгся в Польшу только в 1657 году в союзе со шведским королём Карлом X Густавом. Совместно с козаками и шведами взял Краков и Варшаву. Но после ухода шведов и козаков потерпел ряд поражений и капитулировал перед поляками с обещанием выплатить контрибуцию.

2 Карл X Густав (шведск. Karl X Gustav). Родился 8 ноября 1622 года, умер 13 февраля 1660-го. Король Швеции с 1654 по 1660 годы.  Получив образование  в Швеции и в европейских университетах, в 1647 году по настоянию королевы Кристины был назначен главнокомандующим шведской армией в Германии. Весной 1649 года был провозглашён престолонаследником, а после отречения королевы Кристины от престола 6 июня 1654 года был коронован. В 1655 году начал войну с Польшей, но уже в первой половине 1657 года прекратил эту войну и в 1658 году начал новую – с Данией. Новая война закончилась Копенгагенским миром 1660 года, по которому Швеция отказывалась почти от всех завоёванных земель, оставляя своё присутствие в Лифляндии и Эстляндии. В этом же году Карл Густав простудился и в ночь с 12 на 13 февраля помер от воспаления лёгких.

               

Дьёрдь (Георгий) II Ракоци                Карл X Густав

3 королева Кристина (шведск. Kristina). Родилась 8 декабря 1626 года. Умерла 9 апреля 1689-го. Уже 9 декабря 1626 года, то есть на следующий день после её рождения, все сословия королевства присягнули Кристине в качестве законной наследницы на престол с условием, если бы её отец Густав II Адольф не оставил мужского потомства. В 1632 году король был убит на войне, и Кристина стала королевой. Она ознакомилась с жизнеописанием Елизаветы Английской, начала принимать иностранных послов, вести заседания Королевского совета. Кристина становится покровительницей наук и искусств, льстецы приветствуют её как новую Минерву, как десятую музу. Расточительность её не знала границ. Растёт, между тем, число фаворитов Кристины. К числу последних принадлежало несколько иностранцев, среди прочих французский врач Бурдело и испанский дипломат Пиментелли. Влияние обоих было гибельным для Швеции. Бурдело устраивал дорогие придворные празднества и балы, выписывал из Парижа наряды. Шведы ненавидели его до такой степени, что Кристина должна была удалить его от себя. Пиментелли пользовался ещё большим расположением королевы; отношения его к Кристине были настолько интимны, что повредили её доброму имени. Под влиянием Пиментелли и его духовника Кристина стала склоняться к переходу в католичество.
В 1649 году Карл-Густав Пфальцский был избран в наследники Кристины. В следующем году шведская корона была объявлена наследственной в его роде. Тогда же у Кристины стала созревать мысль об отречении. На риксдаге в 1654 году отречение Кристины от престола в пользу Карла-Густава было официально принято.
Кристине были назначены доходы в размере 200 тысяч риксдалеров ежегодно. В отведённых ей землях она пользовалась всеми правами королевы. Ей запрещено было отчуждать эти земли, а население их обязано было присягнуть на верность Карлу-Густаву.
6 июня 1654 года Кристина сложила с себя корону. Кристина была загадкой для современников. Последние на разные лады толковали факт её отречения, указывая то на странности в характере королевы, то на её желание отдаться служению муз, то на великодушные порывы её натуры. В день Рождества 1654 года в Брюсселе она приняла католичество. В 1655 году в Инсбруке произошло её официальное отречение от протестантской церкви. Папа Александр VII дал ей имя Мария Александра. После смерти Карла X Кристина решилась возвратиться в Швецию и прибыла в Стокгольм, где её приняли очень холодно. Её протест против права Карла XI на престол, а особенно требование ею короны были отвергнуты сословиями. Когда она в 1663 году вновь появилась в Швеции, вельможи и народ потребовали удалить из страны её духовника-католика. Она отказалась выполнить это требование и навсегда покинула Швецию. Кристина умерла в Риме. Единственная женщина, похороненная в соборе Святого Петра в Ватикане.

 

Королева Кристина в молодости

4 Бобруйск (белорусск. Бабруйск) – город областного подчинения в Белоруссии, административный центр Бобруйского района Могилёвской области. По данным археологов – один из самых древних славянских городов. Обнаруженные на месте современного Бобруйска поселения относятся к V – VI векам, а некоторые археологические находки – к каменному веку. В период Киевской Руси на месте Бобруйска была деревня, жители которой промышляли охотой на бобра. В летописях Бобруйск (Бобровск, Бобруевск, Бобрусек) впервые упоминается под 1387 годом как центр одной из волостей Великого княжества Литовского. В эпоху Речи Посполитой Бобруйск был укреплённой крепостью с замком, который и был сожжён в 1649 году войсками Радзивиллов.

5 Мозырь (белорусск. Мазыр) – город областного подчинения в Белоруссии, центр Мозырского района Гомельской области. Один из старейших славянских городов. В летописях упоминается под 1155 годом, когда Юрий Долгорукий, будучи Великим князем в Киеве, передал Мозырь во владение черниговскому князю Святославу Ольговичу. С середины XVI века Мозырь в составе Великого княжества Литовского, а с 1569 года – в составе Речи Посполитой. В 1649 году карательная экспедиция Радзивиллов сожгла город.

6 Спудеи, спудей – слова греческого происхождения, переводятся как «старательные, старательный». В русский язык они вошли во время первых годов существования Киево-Могилянской академии в значении «семинаристы, семинарист, ученик(и) бурсы» и других духовных учебных заведений. От него, по-видимому, произошли и современные слова «студенты, студент».

7 Митрополит киевский Сильвестр возглавлял киевскую митрополию с 1647 по 1657 год.

8 Патриарх Иерусалимский Паисий – патриарх Паисий в 1648 году был в Киеве проездом в Московское царство. Он ехал к царю Алексею Михайловичу Романову просить денег на нужды православной церкви. Задержался, специально дожидаясь Хмельницкого, вёл с ним долгие разговоры об укреплении православия в украинных, литовских и молдавских землях. Причём, крепить православную веру советовал, истребляя католиков, иудеев и протестантов. Хмельницкий тоже воспользовался случаем и направил с Паисеем к царю своего полковника Силуяна Мужиловского. Мужиловский сделал первую попытку переговоров, направленных на получение помощи для борьбы с католической Польшей, а также прощупал почву для возможного воссоединения.

9 Святая София – Собор Святой Софии или Софийский собор в Киеве. Был построен в XI веке по распоряжению Великого князя Киевского Ярослава Владимировича Мудрого. В летописях называются разные даты закладки собора: 1011, 1017 и 1037 годы. Наиболее реальной датой историки и архитекторы считают 1017 год. Во время взятия Киева войсками монгольского хана Батыя София была разграблена и частично разрушена. И только с 1385 года начались работы по восстановлению собора по инициативе митрополита Киевского, Литовского и всея Руси Киприана. В 1596 году Софийский собор был передан греко-католической униатской церкви, но в 1630-е годы стараниями митрополита Киевского Петра Могилы перешёл в ведение православной церкви. Собор был отреставрирован, при нём был основан мужской православный монастырь. Во время гетманства Мазепы по его заказу была построена знаменитая соборная колокольня. Строительные работы по обновлению храма велись постоянно, и только в 1740 году он стал таким, каким мы его видим сегодня. В 1934 году весь архитектурный комплекс Софийского собора был объявлен Государственным архитектурно-историческим заповедником под названием «Софийский музей». В храмах и помещениях Собора до сегодняшнего дня сохранилось большое количество древних фресок, мозаик и икон, среди которых и знаменитая Богоматерь Оранта XI века.
Софийский собор – первый памятник древней архитектуры Украины, который был внесён в список Всемирного наследия ЮНЕСКО с 1990 года. Его запрещено передавать какой-либо религиозной организации, запрещены там и богослужения. С 2005 года 24 августа в День независимости Украинской республики, в виде исключения, представители всех конфессий могут совершать молитву об Украине.

 

Богоматерь Оранта. Мозаика XI века

 

Первоначальный вид Софийского собора (реконструкция)


 

Софийский собор сегодня

 

Колокольня Софийского собора

10 Константин Великий – Флавий Валерий Аврелий Константин, или Константин I Великий (латинск. Flavius Valerius Aurelius Constantinus). Римский император. В 306 году после смерти отца был провозглашён Августом, а 18 сентября 324 года был объявлен единовластным правителем Римской империи. В начале правления был язычником. В 312 году к нему во сне явился Христос и повелел начертать на знамёнах и щитах римского войска греческие буквы ХР. На следующий день Константин увидел в небесах видение креста. В 313 году он настоял на принятии закона о свободе вероисповеданий, и христианство начало приобретать статус государственной религии. 11 мая 330 года Константин официально перенёс столицу Римской империи на европейское побережье Босфора в город Византий и нарёк его Новым Римом. Впоследствии, ещё при жизни императора, город стали называть Константинополем. Сам император принял крещение только перед смертью в 337 году.
И всё же Константина можно назвать первым христианским императором, при котором произошёл перелом в жизни христиан. Язычество отошло на второй план. Историки христианства, восхищавшиеся его деяниями, называют его Константином Великим. Поэтому вся последующая история Римской империи ими рассматривается как «христианская».

11 Войцех Мясковский (польск. Wojciech Myaskovsky) – год и место рождения неизвестны, умер в 1650 году. Дипломат Речи Посполитой, с 1625 года служил на Подолье, с 1637 года – во Львове. Во время Хмельниччины был назначен польским сеймом в правительственную комиссию, которая под председательством Адама Киселя осуществляла переговоры с Богданом Хмельницким в Переяславе и Киеве. Вёл дневник, в котором описывал ход этих переговоров. Дневник впервые был опубликован в 1822 году Ю.В. Немцовичем.

12 Ксёндз Лентовский был послан к Богдану Хмельницкому в январе 1649 года с письмом от короля Яна Казимира. Польский шляхтич Позовский, который тоже находился в феврале 1649 года в лагере Богдана Хмельницкого в Переяславе, сопровождал королевского гонца Лентовского. По другим данным Позовский был пленён козаками в одном из боев 1648 года.

13 Герб Кисель, или Свентольдич – описание: палатка белого цвета, открытая спереди. Над нею белого и чёрного цветов балдахин, имеющий на вершине золотой крестик. Изображение помещено в красном поле. Над шлемом три кирпичные башни, украшенные венцами: из них средняя выше крайних.
Есть предание, отчасти внесённое в древние летописи, что в правление Владимира Мономаха некий воевода Свентольд Кисель в отсутствие великого князя сумел спасти Киев от печенегов, осаждавших город, при помощи такой хитрости: когда в осаждённом Киеве настал голод, и защитники отчаялись и совсем упали духом, Кисель велел вырыть две ямы, в одну насыпали муки, а в другую налили воды и, подсластив её мёдом, смешали. Получилось нечто вроде киселя. Печенеги, прознав о том, что земля киевская питает осаждённых мукой и мёдом, поняли, что измором город не взять, и начали отступать.
Киевляне же, увидев это чудо и убедившись, что сама земля их спасает от голода, даёт готовую пищу, ободрились и отбили неприятеля.
Эту легенду и использовал Адам Кисель с лёгкой руки митрополита киевского Сильвестра Косова.

 

Глава XXIV

1 Свидригайло (белорусск. Свідрыгайла, польск ;widrygie;;o, литовск. ;vitrigaila) – младший брат Великого князя Литовского и польского короля Ягайло, сын князя Ольгерда от тверской княжны Ульяны. Родился около 1370 года. Умер в 1452 году. С 1430 по 1432 год – Великий князь Литовский. С 1434 по 1452 год – Великий князь Волынский и Русский. Неоднократно выступал против своего двоюродного брата Витовта, вступая в союзы с ливонскими рыцарями и крестоносцами. В 1408 году бежал в Москву к Василию I, от которого получил «в кормление» половину Коломенского княжества и такие города, как Ржев, Волок, Владимир, Юрьев, Переяславль-Залесский. Но после разорения этих городов темником Золотой Орды  Едигеем Свидригайло вернулся в Литву. Был схвачен Витовтом, бежал из Каменецкого замка, укрывался в Венгрии. Потом помирился с Витовтом, получил в удельное владение Чернигов, Брянск и Новгород-Северский. После смерти Витовта в 1430 году был избран новым Великим князем. Заключил антипольский союз с Великим Новгородом, чешскими таборитами и Тевтонским орденом крестоносцев. Началась война. Но в 1432 году Свидригайло был свергнут Сигизмундом Кейстутовичем и посажен на Великое княжение Русское. С 1440 года после убийства Сигизмунда продолжал править Волынью и Подольем до самой смерти.

2 Замойская академия – была открыта 15 марта 1595 года на средства великого коронного гетмана Яна Замойского в построенном им же городе Замостье. После Краковской и Вильнюсской академии Замойская академия в Речи Посполитой считалась третьим высшим учебным заведением. Но уровень преподавания в ней был более высоким, нежели в первых двух. Здесь было четыре факультета: богословский, юридический, философский и медицинский. Её выпускники по распоряжению папы Римского Климента VII получали степень доктора богословия, права или медицины. Замойская академия была известна в Англии, Франции и Германии. В 1784 году была закрыта австрийскими властями.

3 мир на Роставе – так называемое Роставицкое соглашение, подписанное гетманом Сагайдачным и коронным гетманом Жолкевским в октябре 1619 года на реке Ростава близ города Паволоч. По нему численность реестра уменьшалась с 20 000 до 3 000, все самовольные должны были вернуться к своим панам, реестровым разрешалось проживать только на королевских землях, козацкая старшина обязывалась уничтожить свой флот и принять того гетмана, которого назначит король. Вскоре после этого соглашения Сагайдачный лишился гетманской булавы.

4 Буш; – сегодня село в Ямпольском районе Винницкой области Украины, стоит на слиянии рек Мурафа и Бушанка.

5 Стефан Хмелецкий (украинск. Стефан Хмелецький, польск. Stefan Chmielecki). Родился около 1580 года. Скончался во время воинского похода от болезни горла 20 февраля 1630 года. Староста овручский и таборовский, в конце 1630 года – воевода киевский. Участвовал в боях под Москвой и в двухлетней осаде Смоленска, в борьбе за трансильванский престол в 1616 году. В 1620-ом под Цецорой командовал козацким отрядом в 800 сабель, покинул поле битвы и был обвинён в трусости. В 1621 году киевский воевода Томаш Замойский поручил ему защиту собственных земель и земель Острожских от татарских набегов. В этом же году во время  Хотинской войны опоздал под Хотин к решающей битве, но продолжал служить у Замойского. Отличился личной храбростью и как военачальник в боях с Буджакской Ордой в 1624 году. За эти отличия король Сигизмунд III отдал под его командование брацлавскую хоругвь. С 1626 по 1629 год ежегодно успешно отражал нападения татарских войск на Подолье и в Галичине, за что гетман Конецпольский назначил его полковником «украинных войск». Осенью 1629 года захватил в бою сына буджакского Кантемир-мурзы – Мамбет-бея. Помня о том, как Кантемир-мурза после Цецорской битвы обезглавил тело гетмана Жолкевского и послал отрубленную голову в подарок султану, приказал отсечь голову Мамбет-бею и отправил её в подарок королю Сигизмунду с седлом и саблей убитого. Король Сигизмунд назначил Хмелецкого воеводой киевским и старостой овручским, но, не успев вступить на эти посты, он захворал и скоропостижно скончался. Польские хроникёры записали, что во время похорон в городе Бар «козаки не скрывали своих слёз».

6 Тенёта (тенета) – липкие серые скопления из паутины и пыли по углам жилища. В русском языке есть устойчивое выражение: «Попасть в крепкие тенета». Ещё тенетами называют охотничьи сети.

7 Вильна – Вильно, Вильнюс (литовск. Vilnius, польск. Wilno). Сегодня столица и самый крупный город Литвы. Расположен при впадении реки Вильна в реку Нярис. Впервые упоминается под 1323 годом в письме Великого князя Литовского Гедимина, где Вильна названа стольным городом, столицей. В 1579 году под патронатом короля Польши Стефана Батория в Вильне были основаны Almae Academia et Universitas Vilnensis Societatis Jesu – Академия и Университет Виленский Общества Иисуса. В ходе войны 1654 – 1667 годов между Московским царством и Речью Посполитой за контроль над землями Великого княжества Литовского и Войска Запорожского город не единожды переживал пожары и разрушения. В 1655 году Вильну захватили полки Ивана Золотаренко. Город был разграблен, резня продолжалась в течение трёх дней, было убито до трети жителей. С осени 1661 года Вильна вновь в составе Речи Посполитой.

8 Бахчисарай (крымскотатарск. Ba;;asaray, где ba;;a – сад, saray – дворец) – столица Крымского ханства со времён Золотой Орды. В конце XV – начале XVI века хан Менгли I Гирей превратил небольшое крымское селение Салачик в столицу, статус которой сохранялся за ним до 1532 года. Сын Менгли-Гирея Сахиб I Гирей начал строительство новой ханской резиденции в двух километрах от Салачика и назвал её Бахчисараем. В середине XVII века столица насчитывала более 2 000 домов. В 1736 году Бахчисарай был сожжён русской армией под командованием генерал-фельдмаршала Христофора Миниха. Сегодня Бахчисарай – это город в Центральном Крыму, центр Бахчисарайского района.

9 Згода – украинизм (украинск. згода – согласие), и одновременно полонизм (польск. zgoda – согласие, единство, взаимная договорённость на основе общности взглядов).

10 Москали, москаль (украинск. москаль, белорусск. маскаль, польск. moskal). Народное прозвище, употребляемое по отношению к жителям Российской Федерации. Россиянами воспринимается как явно негативное. Украинцами, белорусами и поляками употребляется как шуточное, ироническое и, очень часто – оскорбительное. Первоначально украинское «москаль» обозначало выходца из Московии, российского солдата. Есть также версия, что слово это происходит от турецкого moscoviti – московиты, наподобие ;inli – китаец. В польском вокабулярии фиксируется с середины ХVII века, откуда перешло в румынский (moskal, muscal) и сербский (moskalj).
В.И. Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка» определяет это слово как «солдат, военнослужащий регулярных войск» и подкрепляет примерами: с москалём дружи, а камень за пазухой держи, москалить – мошенничать, обманывать.
Более радикален в этом случае «Толковый словарь русского языка» Ушакова: «МОСКА’ЛЬ, я, м. (дореволюц. пренебр.) – шовинистическое  прозвище, прилагавшееся жителями Украины и Белоруссии к русским, представителям Московского государства, а также к солдатам».
Таким образом, понятно, что вначале слово «москаль» имело нейтральное значение и подчёркивало географическую или генеалогическую принадлежность, что и закреплялось во многочисленных украинских, польских, белорусских и даже русских фамилиях: Москаленко, Москалик, Москалевич, Москальчук, Москалёв и т.д. И только с середины XVII века оно приобрело негативный смысл на территориях Речи Посполитой, а потом и в Белоруси, в Украине и в Литве. По мнению историка Ивана Лаппо «Россию польская националистическая идеология Русью не признала. Россия, по её определению, не Русь, а Москва, Московия, и её народ – москали, а не русские. Пусть гибнет Москва и пусть живёт Польская Речь Посполитая, как слитые в одно целое Польша, Литва и Русь!». Лидер национального восстания в Литве и Белоруссии 1863 года Константин Калиновский перед повешением написал:  «Бо я табе з-пад шыбеніцы кажу, народзе, што тады толькі зажывеш шчасьліва, калі над табой маскаля ўжо ня будзе».
В украиноязычных произведениях Тараса Григорьевича Шевченко слова «московський», «москаль» являются единственными эквивалентами россиян.
В первоначальном тексте стихотворения Павла Чубинского, которое сейчас является Гимном Украины, было такое четверостишие:
Ой, Богдане, Богдане,
Славний наш гетьмане,
Нащо оддав Україну,
Москалям поганим?!

После «оранжевой революции» 2004 года в Западной Украине выпускались футболки с надписями: «Дякую Тобі, Боже, що я не москаль», «Матюки перетворюють тебе на москаля», «Не мочись у під’їзді, адже ти не москаль», «Москальщина не пройде!», «Вставай, Україно, москаль вже годину не спить!», «Москаль, на Україну зуби не скаль!».

 

На Урале есть гора Москаль, Москалёвкой называют один из исторических районов города Харькова, есть также река Москалька в современном Днепропетровске.
11 Триполье (украинск. Трипілля) – сегодня село в Обуховском районе Киевской области. Находится в 40-ка километрах от Киева. В летописях 1036 года упоминается в связи с битвой князя Святополка Владимировича с половцами. Название села историки связывают с тем, что Триполье строилось у слияния трёх рек, Бобрицы, Красной и Стугны, долины которых образовывали «три поля». Впрочем, есть и другая версия, по которой название села связывается с названием древнегреческого торгового поселения Триполис – Три города.
12 Клейноды, или клейноты (немецк. Kleinod, польск. Klejinot,) то есть, драгоценная вещь. Войсковые знаки, регалии или атрибуты власти, в состав которых входили: так называемая «корогва королевская, златописанная» (то есть знамя), бунчук, булава, палица, серебряная печать, «котли медные великие с добошем» (то есть – литавры), арматы (пушки), пернач, значки и трости.

13 Джеджалий (Филон Джеджалий, Джулай, Джелалий, Джалалий). Год и место рождения неизвестны. Погиб в 1658 году. Родом из шляхетской семьи. В начале козацко-селянского восстания был сотником Переяславского реестрового полка. В апреле 1648 года вместе с Богданом Товпигой возглавил восстание реестровых против Ивана Барабаша в Каменной Заводи. Участвовал в битвах под Жёлтыми Водами, под Корсунью, под Пилявцами. Отличился в битве под Зборовом. В октябре-ноябре 1648 в Стамбуле вёл переговоры от имени Хмельницкого. С 1649 года – кропивнянский полковник. В сентябре 1650 года был послан для переговоров с молдавским господарем Василе Лупулом. Дважды избирался наказным гетманом, в 1651-ом и в 1655-ом годах. При Хмельницком был Генеральным есаулом.
В 1657 году, после смерти Хмельницкого, на Чигиринской раде выступил за избрание Ивана Выговского. Но быстро разочаровался в новом гетмане, хотя оставался в его войске. Весной 1658 года во время осады Полтавы условился с Мартыном Пушкарём, что перейдёт на сторону восставших. 11 июня 1658 года Пушкарь во главе большого отряда совершил вылазку. Джеджалий со своим полком присоединился к нему, и вместе они напали на шатёр Выговского.
Но оказалось, что гетман знал о нападении и был наготове. Он спал, не раздеваясь и, услышав шум, вскочил на коня и ускакал к татарам. Увидев, что Выговского в шатре нет, Пушкарь обвинил Джеджалия в измене и тут же зарубил его.

14 Шана – украинское слово шана (или пошана) можно перевести как уважение. Шанувати, значит – уважать. Шановный, значит – уважаемый.

15 Гоща (украинск. Гоща, польск. Hoszcza) – сегодня посёлок городского типа в Ровненской области Украины, районный центр Гощанского района с населением немногим более 5 тысяч человек.
В описываемый период XVII века Гоща принадлежала Адаму Киселю.

16 Гнойно – сегодня село Красностав Владимиро-Волынского района Волынской области в Украине. Тоже принадлежало Адаму Киселю.

17 С документальными свидетельствами событий под Збаражем и Зборовом лучше знакомиться на сайте по адресу:
Глава XXV

1 Замковая гора (украинск. Замкова гора) – древняя киевская гора Хоривица, а ещё – Флоровская гора (со второй половины XVI века по имени Флоровского женского монастыря), и, наконец – Киселёвка (с середины XVII века). И сегодня Киселёвка, расположенная между древней Старокиевской горой, Щекавицей и урочищем Кожемяки, примыкает к древнему киевскому району под названием Подол. Входит в историко-архитектурный комплекс «Древний Киев».

 

Замковая гора. Гравюра 1888 года из собрания М. Кадомской.

2 Литовский замок – по всей вероятности, киевский замок с самого начала его существования был прочной твердыней. В 1416 году золотоордынское войско во главе с ханом Эдигеем сожгло Печерский монастырь и разграбило город, «яко оттоле Киев погуби красоту свою и даже доселе уже не может быть таков; но единого замку не може взяти в Киеве Едика». Это сообщение Густинской летописи свидетельствует, что Киев к началу XV века уже отстроился и был хорошо укреплён.
Киевский, он же Литовский замок впервые упомянут венецианским послом в Персии Амброджо Контарини. 1 мая 1474 года, отмечает Контарини, послы «приехали в город, именуемый Киевом». Правитель города предоставил венецианскому послу «жилище, которое находилось в городе; он же остался в замке, где была его резиденция. Замок построен целиком из дерева». Профессор Краковского университета Матвей Меховский, написавший в начале XVI века «Трактат о двух Сарматиях», тоже упоминает о замке: «В наше время на горе... у литовцев, владеющих той местностью, имеется большое укрепление, выстроенное из дубовых брёвен». Замок оставался деревянным и в последующие годы XVI века. И, конечно же, периодически нуждался в капитальном ремонте.
Около 1480 года по велению Великого князя Литовского Казимира были посланы люди из Поднепровских волостей «оправлять» киевский замок. Но укрепленная ими крепость была в 1482 году разрушена Крымской Ордой Менгли-Гирея. Тем не менее, замок считался грозным сооружением, защищавшим не только Киев, но и всю юго-восточную «украину» Великого княжества. В грамоте начала XVI века к Великому князю Сигизмунду I рада Киевского княжества называет свой Литовский замок «воротами всего панства вашое милости».
После нашествия Крымской Орды правительство Великого княжества посылает в Киев воеводу Трока «с 20-ю тысячами топоров и 40-ка тысячами войска для охраны работных людей». Замок восстановили, но «не был он добре зроблен и поставлен так, яко надо было». По его описанию – «люстрации» 1552 года, в замке было 133 «городни», то есть срубов, внутри забитых землёй. Было 16 шестиугольных трёхэтажных башен, две из них – «воротные», то есть имели ворота. Внутри замка размещался деревянный дом воеводы, дом киевского ротмистра, 30 жолнёрских домов, 3 православные церкви и один католический костёл. Здесь же были дома членов киевского магистрата и знатных горожан. На крепостной площади был вырыт колодец глубиной в 30 сажен, вокруг площади стояли склады, кухни, бани, конюшни и арсенал. Замковая артиллерия состояла из 17 крепостных пушек и 100 гаковниц. На главной башне находились городские часы.
В 1605 году от удара молнии замок загорелся и выгорел дотла. Литовский сейм постановил отстроить его, но в течение многих лет ничего не делалось. И только во времена воеводства Станислава Жолкевского замок вновь отстроили. Появились помещения, которых ранее не было: большой гостевой дом и пекарня. В 1619 году Жолкевский передал замок новому воеводе Томашу Замойскому, тот – Александру Заславскому, бывшему воеводой с 1628 по 1629 год. После Заславского воеводствовал небезызвестный Стефан Хмелецкий (1629 – 1630), потом Януш Тышкевич (1630 – 1649). Адам Кисель был последним киевским воеводой с 1649 по 1651 год. В 1651 году под стенами Киевского замка появились воины Великого гетмана Литовского Януша Радзивилла, с которым прибыл и его придворный художник Абрахам ван Вестерфельд, оставивший нам много местных пейзажей и рисунков.
В этом же 1651 году Литовский замок в очередной раз был сожжён. И после этого он уже не восстанавливался.
Боярское посольство из Москвы, прибывшее в Киев после Переяславской рады в январе 1654 года, осмотрев замок, пришло к выводу, что его местоположение и состояние уже не соответствуют требованиям фортификационных сооружений и отказалось от дальнейшего поддержания замка в надлежащем виде. Новая большая крепость была построена на Старокиевской горе. В последний раз укрепления замка хотел использовать козацкий полковник Данило Выговский в 1658 году, когда пытался выбить из Киева московский гарнизон. После этого замок просуществовал ещё некоторое время и постепенно был разобран киевлянами на хозяйственные нужды.

 

Дом Адама Киселя в Киевском замке.

3 Сильвестр Косов, или Коссов. Выходец из православных белорусских шляхтичей, родился в родовом имении Жировицы Витебского воеводства Речи Посполитой. Дата рождения точно не установлена. Умер 23 апреля 1657 года в Киеве. Учился в Киевской братской Богоявленской школе, был монахом Киево-Печерской Лавры, преподавал во Львовском православном братском коллегиуме, был префектом Киевского коллегиума. В 1635 году был избран епископом Могилёвским, Мстиславским и Оршанским. После смерти митрополита Петра Могилы поставлен на Киевский митрополичий престол. Активно противодействовал униатству и Московской патриархии, противясь их стремлениям подчинить себе Киевскую митрополию. Вместе с тем, до 1649 года скрытно, а потом и открыто осуждал войну, которую вёл Богдан Хмельницкий с Речью Посполитой. Именно ему приписывают слова: «Я не хочу, чтобы нашу Русь считали Русью глупой».

4 Реестр Войска Запорожского 1649 года был составлен как королевский реестр Войска Запорожского и включал около 40 000 козаков, распределённых по 16-ти полкам. Записывали в него прежде всего тех, «кто служил старо», потом «лучших людей». Причём со всех, кого записывали, брали червонные злотые «по 30 и по 40 и больши. Хто ково больши мог дать, тою и в рейстр писал, для того, что нихто в холопстве быть попрежнему не хотел». Так к существовавшим до 1648 года полкам: Белоцерковскому, Каневскому, Корсунскому, Переяславскому, Черкасскому и Чигиринскому, были добавлены Кропивнянский, Уманский, Брацлавский, Кальницкий, Киевский, Миргородский, Полтавский, Прилуцкий, Нежинский и Черниговский полки.

               

Титульные листы и список Полтавского полка из реестра 1649 года.

5 Здесь имеется в виду Николай Потоцкий, бывший в то время каштеляном краковского замка и только что возвратившийся из татарского плена.

6 Мультяны, Мунтения (Muntienija) – польское наименование Валахии.

7 Филиппика (древнегреческ. ;;;;;;;;;;) – согласно афинскому оратору Демосфену, гневная, обличительная речь. Демосфен произносил такие речи против македонского царя Филиппа II в IV веке до н. э. В подражание ему свои речи против Марка Антония древнеримский оратор Цицерон тоже называл филиппиками.

8 Бароний Чезаре (латинск. Caesar Baronius), родился 30 августа 1538 года, умер 30 июня 1607 года. Кардинал, историк католичества. В юности изучил богословие и право, преподавал историю церкви, участвовал в проведении календарной реформы папы Григория XIII, глава Ватиканской апостольской библиотеки. Известны его «Церковные анналы» в 12 томах, политический «Трактат о Сицилийской монархии», также несколько работ о греко-католической вере и о Брестской унии. Анналы были переведены на польский Петром Скаргой в 1603 году. К русскоязычному переводу трудов Барония 1719 года помещено предисловие, в котором есть обращение к русскому читателю, чтобы он «не соблазнялся католическими умствованиями автора».

9 Максим Нестеренко – шляхтич, примкнувший к Богдану Хмельницкому из личной дружбы. Ещё в 1637 году они одновременно получили свои должности: Хмельницкий стал войсковым писарем, а Нестеренко – Корсунским полковником. В 1646 году он вместе с Хмельницким участвует в переговорах с королём Владиславом IV о совместных боевых действиях против турок, в 1649 году от имени Гетмана ведёт переговоры с Великим гетманом Литовским Янушем Радзивиллом, после Зборовского замирения возглавляет козацкую делегацию, направленную на сейм для ратификации совместного договора. В 1653 году Максим Нестеренко принимает участие в Молдавском походе Тимофея Хмельницкого. В 1653 году вместе с Иваном Богуном отбивает нашествие татарских орд на Брацлавщину. После этого события его имя в козацких хрониках не упоминается. Но известно, что его сын Семён Нестеренко в 1709 году был наказным полковником Корсунского полка.

10 Ecclesia Catholica Romana – Римско-католическая церковь.

11 Бискуп – католический епископ. От латинского episcopus, в который перешло из греческого ;;;;;;;;;. Но считается, что слово в XIV веке было заимствовано из немецкого: bischof, потом перешло в польский и чешский: biskup, потом в сербскохорватский: бискуп.

Глава XXVI

1 Горынь (белорусск. Гарынь, древнерусск. Горина) – река в Украине и Белоруссии, правый приток реки Припять. Длина – 659 километров, из них в Украине – 577 километров.

2 Архистратиг Михаил (греческ. ;;;;;;;;;;;;;, то есть главнокомандующий) архангел, упоминаемый по имени в ряде библейских книг. Предводитель святого воинства ангелов, победоносный враг Сатаны, победитель зла. Он считается покровителем воинов, бьющихся за правое дело. Архангел Михаил в Писании именуется «князем», «вождём воинства Господня» и изображается, как главный борец против Дьявола и всякого беззакония среди людей. Отсюда его церковное именование «архистратиг», то есть, старший воин, вождь. Так, архангел Михаил явился Иисусу Навину в качестве помощника при завоевании израильтянами земли Обетованной. Он явился пророку Даниилу в дни падения Вавилонского царства и начала созидания Мессианского царства. Даниилу было предсказано о помощи народу Божию со стороны архангела Михаила в период предстоящих преследований при Антихристе. В книге Откровения архангел Михаил выступает как главный вождь в войне против Сатаны и прочих взбунтовавшихся ангелов. «И произошла война на Небе: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось им места на Небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною». Религиозная традиция приписывает Михаилу не только победу над сатаной, но и роль судьи на Страшном суде, на который он призывает души трубным гласом. А ещё он – небесный страж, стоящий у врат рая. Архистратиг Михаил изображён на гербе Российской империи, а также на гербах Киева, Архангельска, Брюсселя, Новогрудка и считается их небесным покровителем.


3 Неборака – горемыка.

4 Место захоронення Адама Киселя в склепе построенной им церкви Успения Пресвятой Богородицы села Низкиничи на Житомирщине. В начале XVIII века эту церковь ограбили шведские солдаты, но захоронения не тронули. Надругались над могилой в советское время. В 1920 году местные большевики взломали свинцовый гроб, а местные жители разграбили захоронение. А в 1962 году местные вандалы выбросили кости Адама Киселя из саркофага, надгробную скульптуру разбили. Первая реставрация того, что осталось, была осуществлена в конце 60-ых годов XX века, вторая – в период независимой Украины. Надпись на мраморной плите осуществлена женой пана Адама Анастасией. В переводе с латыни надпись примерно следующего содержания:
«Прохожий! Остановись, читай. Этот мрамор говорит о славном потомке рода Свентольда, славе и опоре государства – Адаме из Брусилова Киселе, который был каштеляном черниговским, потом воеводой брацлавским и киевским, муже, который отличился в боях твердостью и дальновидностью. Победителя в боях при Сигизмунде, а во времена Владислава – прославленного в делах против Москвы. Будучи послом в Москве, он уговорил царя дать клятвенное заверение на верность заключённому договору о присоединении к королевству Сиверского княжества; как правитель его, со славою поддерживал в нём порядок. Отличился под Хотином против турок, в Пруссии против шведов. В нескольких делах против восставших козаков заставил их поклониться королю Яну Казимиру. Нить жизни прервалась на Брестском сейме. Я хотела, чтобы ты знал, что люди помнят об этом. Плачь об утрате этого знаменитого мужа, которого оплакиваю вместе с его достойными гражданами, пусть будет памятником тебе.
3 мая 1653 года. Смерть пришла на 53-м году жизни. Прощай...»

5 Владимир – Владимир-Волынский (украинск. Володимир-Волинський, польск. W;odzimierz Wo;y;ski). Сегодня – город в Волынской области Украины, административный центр Владимиро-Волынского района с населением около 385 тысяч человек по переписи 2009 года. В XVII веке город Владимир имел Магдебургское право и был значительным ремесленным и торговым центром Волыни. После козацко-польской войны потерял свой экономический потенциал и превратился в маленькое провинциальное местечко. После Третьего раздела Польши в 1795 году вошёл в состав Российской империи. Тогда же был переименован во Владимир-Волынский, чтобы, как было написано в императорском указе, «отличать его от знаменитого Владимира-на-Клязьме».
6 Животов (украинск. Животів) – сегодня село Новоживотов в Оратовском районе Винницкой области с населеним 1 413 человек по переписи 2001 года.
7 Митрополит Коринфский Иоасаф с протодиаконом Павлом – 31 августа 1648 года Коринфский митрополит Иоасаф был освобождён от митрополии синодальным постановлением и выслан из Греции. Побывав в Иерусалиме, в конце 1648 года по поручению Константинопольского патриарха вместе с протодиаконом Павлом прибыл в Украину для духовного сопровождения восстания. Именно Иоасаф в начале 1651 года против воли Киевского митрополита Сильвестра (Косова) благословил Богдана Хмельницкого на новую войну и пообещал военную помощь Москвы. И пообещал не без оснований. 16 мая 1651 года из козацкого походного лагеря он послал в Москву своего двоюродного брата Илью Мануйлова и серба Василия Данилова с письмами к царю Алексею Михайловичу и царскому тестю боярину Илье Даниловичу Милославскому. В письмах Иоасаф сообщал, что война, «как и было обещано, начата», и что «Хмельницкий со всем Войском Запорожским желает перейти в подданство царя при условии получения таких же прав и обязанностей, как и казаки донские».

8 По настойчивым слухам, с начала козацко-польской войны Богдан Хмельницкий всюду возил за собой десяток ворожек, исполнявших роль не только провидиц, но и сестёр милосердия, и даже гетманских наложниц.


Рецензии
Говоря о казаке Щербине, прежде всего, нужно не забывать, что это, всего лишь, легенда. На сегодня нет ни одного факта, подтверждающего существование этого Щербины на дзержинских землях. Зато в Днепропетровском архиве есть документы, подтверждающие - Дзержинску намного больше лет, и он, возможно, даже старше Горловки. Но мы никогда их не увидим...

Николай Гринев   08.10.2015 06:59     Заявить о нарушении