Свидетель

СВИДЕТЕЛЬ

                - Adsum  gui  fec.
                - Это  я  возьму  на  себя.
                Латинское  выражение
       В поисках старика Вольхину пришлось основательно перерыть дремучие дебри кладбища. Оно было древним, заросшим, почти заброшенным, и его закрыли для захоронений ещё лет пятьдесят тому назад. Потомственные аристократы, посещавшие здесь свои фамильные склепы, вымерли как-то сами собой или были изведены под самый корень смутными временами, а у простого народа не в стойких традициях долго помнить умерших. Кладбище постепенно обзавелось собственными белками, соловьями, воронами, и стало привычным местом выгула окрестных домашних собак. Оно терпело последних в ожидании возрождения старых добрых традиций или хотя бы отмирания новых дурных нравов.

       ...Старик был тот самый, во всяком случае, с описанием свидетелей совпадали и его главные приметы, и в первую очередь - манера поведения. Тот сидел на корточках перед одной из старинных могил, и что-то делал на ней руками. Он был настолько увлечён своим непонятным занятием, что не заметил появления постороннего.
       — Доброго здравия вам, — сказал Вольхин, подойдя почти вплотную. —  И Бог в помощь.
       Старик даже не вздрогнул от неожиданности, точно давно ждал хоть кого-нибудь. Он медленно повернул голову и почти равнодушно посмотрел на Вольхина снизу вверх.
       — Благодарствую. И вам, как говорится, того же самого.
       — Извините, что помешал, — сказал Вольхин как можно мягче. - Понимаете, тут некоторым образом жалоба на вас поступила... От смотрителя этого кладбища.
       — Хорошо, что хоть не от его покойников... — спокойно отозвался старик. Он сидел всё в той же позе, положив свои ладони на просевший могильный холмик. — Я здесь вроде не мешаю мёртвым, чем же это мне удалось так досадить живым?
       — Поймите нас правильно. — Вольхин для проформы протянул старику своё открытое служебное удостоверение. - Жалоба поступила на вполне официальном уровне, и мы просто обязаны на неё хоть каким-то образом отреагировать.
       — Не трудитесь, я и так вижу, что вы из полиции, а не из благотворительного общества защиты обиженных старых кладбищ. Больше здесь ко мне с таким вопросом подойти некому.
       — Вы знаете, я не привёл с собой вооружённый наряд, как это теперь принято, - сдержанно улыбнулся Вольхин, - хотя настоятель местной церкви почти требовал от меня именно таких мер. Ему почему-то очень не нравится ваше странное поведение. Более чем не нравится…
       — Я что, нарушил какие-то новые законы или слишком плохо усвоил старые?
       — Нет, конечно, именно поэтому я и пришёл к вам один. Но для очистки совести и предстоящих отговорок служителям кладбища мне хотелось бы за-дать вам несколько вопросов.
       — Без протокола?
       — Даже без свидетелей, - улыбнулся Вольхин уже чуть мягче. - Я уже вижу, что вы не алкаш - бомж, обитающий здесь по причине пропития своего основного жилья. И на некрофила вы тоже не похожи, да и что здесь делать даже некрофилу? Кости одни...
       — Вы не совсем правы, милейший, — возразил старик. — Теперь, когда в который уж раз возрождается церковь, это снова её, а не государственная территория. Так что позволительны, так сказать, подселения ныне усопших к преставившимся во времена оно. Но это касается только родственников. Вы тут найдёте уже немало таких могил.
       — А вы, как я вижу, очень даже неплохо знаете ситуацию на этом кладбище.
       — Знаком с ним с некоторых пор и некоторым образом... — старик убрал ладони с заросшей могилы, встал и тут же опустился на полусгнившую лавочку рядом. — Вы мне позволите сидеть в вашем присутствии? Ревматизм, знаете ли...
       — Этого вам не сможет запретить даже сам Генеральный Прокурор, — опять улыбнулся Вольхин, которому уже надоел слегка напряжённый тон Служителя Закона при исполнении своих обязанностей.
       — Я не стану спрашивать у вас, что вы хотите от меня узнать, - сказал старик, глядя себе под ноги. - Это элементарно. Вас, разумеется, интересует, чего я сам хочу от этих древних могил?
       — Раз уж вы не бомж, и не некрофил, то обязательно должно быть что-то третье...
       — И четвёртое, и пятое, и шестое... – добавил старик. -  Вообще, кладбище – это, можно сказать, идеальное место для тех, кто любит тишину и одиночество. В парках отдыхают многие, а здесь появляются лишь родственники умерших, если они ещё остались в городе, да случайные прохожие, которых тоже не так много.
       — Вы один из них?
       — Вовсе нет! Если исходить из моего странного поведения, то бОльшая часть упокоившихся здесь приходятся мне какой-нибудь роднёй. Нет, милейший, родственников и друзей я этой земле не предавал, но сам тут далеко не случайно...
       — Вы так любите тишину и одиночество?
       — Большинство старых людей любит это, но я средь сих скорбных просторов по несколько другой причине. Меня привлекло сюда моё жгучее любопытство.
       — Меня тоже... — Вольхин уже широко улыбнулся, старик тут же понял, что окончательно рухнула стена официальности, и стал чувствовать себя гораздо свободнее.
       — А вы знаете, что души умерших способны переговариваться с живыми? - сказал старик, странно оживившись.
       — Слышал... — Вольхин подумал, что дедок слегка не в себе. Ох уж эти нервные служители культа! Божий человек, могли бы и сами сориентироваться, тем более что забота о таких входит в круг их служебных обязанностей. – Краем уха…
       — Слышали вы совсем не то, молодой человек! — сказал старик со страстью. — Да, Душа покидает бренное человеческое тело после его смерти, но остаётся рядом с ним ещё девять дней. А через сорок дней ненадолго его навещает.
       — Кладбище старое... — намекнул Вольхин. — Тут уже не сорок дней прошло, а больше сорока лет...
       — И всё же! Души до сих пор иногда появляются здесь сами, и в обязательном порядке - если их вызывают.
       — А почему вас так интересуют души совершенно чужих вам людей? — Вольхину уже не хотелось добиться от старика чего-нибудь вразумительного. Пусть уж он скажет ему то, что сам сочтёт нужным. А настоятелю местного храма потом надо будет высказать пару ласковых, желательно без набожных свидетелей. Полиция призвана заниматься теми, кто находится ближе к Дьяволу, а не к Богу...
       — Да просто послушать на досуге автобиографичный рассказ о чьей-нибудь необычной судьбе! Тут же покоятся разные люди, прожившие различные жизни. Есть глубокие старики, есть и совсем малые дети. Многие из них довольно неплохие рассказчики, но, вы знаете, все они могут поведать слушателю только о своём Прошлом. Они прочно зафиксированы датами собственной смерти, времени после неё для них просто не существует. Тем не менее, слушать их более чем интересно. Мне приходилось общаться с теми, кто почил, так сказать, в бозе сотни лет назад. Это презабавно и прелюбопытно - слушать старославянскую речь.
       — А что вам сегодня рассказал этот, если не секрет? – Вольхин показал головой.
       Старик рассеянно посмотрел близорукими глазами на могилу у его больных ног.
       — Типичный и весьма рутинный случай... Родился мужским полом в сибирской деревне в середине позапрошлого века. После отмены крепостного права оказался в городе, попал в услужение к бывшему барину, ещё не успевшему отвыкнуть от своих недавних прав. Женился, нарожал детей, и благополучно помер в тысяча девятьсот десятом году. Судя по его речи, к городской жизни он так и не привык, и в политических событиях девятьсот пятого года участия не принимал.
       — История страны... — сказал Вольхин пока из вежливости. — Познавательно...
       — О! — оживился старик. — Я воочию наблюдаю, что вы не верите ни единому моему слову, и искренне считаете меня старым профессиональным маразматиком! А хотите пари?! Вы меня приводите на любые, избранные вами могилы, желательно без надгробий, и записываете их кладбищенские номера. Я  вам рассказываю всё, что поведают мне обитатели этих могил, включая даты их рождения и смерти, а вы потом сходите к настоятелю и сверитесь с церковными архивами. Идёт?
       — Попробуем! — Вольхин тоже оживился. — Я, конечно, не верю ни грамма во всю эту чертовщину, но если из пяти выстрелов будет три попадания, я стану истинно верующим во всё, что угодно.
       — Это вовсе не обязательно! - поморщился старик, точно от боли. - Главное - знания, какими бы они ни были!
       — Тогда приступим?!
       Вольхин решительно огляделся.
       — Идите за мной, я вам сам что-либо подыщу! Что-нибудь из не слишком простого.

       Они бродили минут пять, стараясь залезть в самую гущу неконтролируемой кладбищенской зелени.
       — Вот эта... — Вольхин показал на полузатонувший в земле холмик без креста, и записал на листке учётный номер, нарисованный белой краской на стволе растущего из могилы старого дерева.
       Старик не без труда преклонил ревматические колени, положил на усохший от времени холмик натруженные ладони, и закрыл глаза. Лицо его сначала стало каким-то отрешённым, а потом сделалось грустным.
       — Печальная история... — сказал он, наконец. — Печальная весьма... Это участник русско-японской войны. Родился восьмого мая по старому стилю одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года. На войне получил несколько ранений, одно из них тяжёлое - в грудь. Стал инвалидом, работать не мог, просил милостыню на паперти местной церкви. Умер девятнадцатого января уже по новому стилю тысяча девятьсот двадцатого года. Замёрз в пьяном виде... Букин Сергей...  Иванович по отцу...
       — Достаточно! — сказал Вольхин, сделав пометку в блокноте. — Идём дальше!

       Они походили среди покосившихся крестов ещё, пока не нашлась подходящая могила.
       — А это женщина... — сказал старик через несколько минут. — Как истинная дама, опоздала на свидание, которое ей назначил мужчина, хотя и старый. Мне пришлось её ждать. Екатерина Филипповна Жихарева, в девичестве - Мосина. Родилась первого сентября опять же по старому стилю тысяча восемьсот девяносто пятого года. Городская. Училась в гимназии, потом сама учила детей. В тысяча девятьсот тридцать первом году с семьёй перебралась на Украину, а когда началась война с немцами, вернулась сюда. Умерла в ночь с девятнадцатого на двадцатое мая тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Запущенный туберкулёз...
       — Идём дальше! — сказал Вольхин, записав главное. — Вариант номер три...

       ...Они шли по центральной, слегка прибранной аллее, когда старик вдруг остановился.
       — Подождите! — сказал он, внимательно прислушиваясь. — Здесь кто-то кричит...
       — Где? — Вольхин огляделся, но кладбище было по-прежнему пустынным на всём видимом пространстве. — Кто?..
       — Кричит Душа, а не живой человек! — объяснил старик и подошёл к свежей могиле. — Это здесь... — он опустился на колени и положил руки на ещё сырую глину.
       — Это не по правилам, сударь, — протестно сказал Вольхин. — Мы же с вами договаривались только о старых и безымянных могилах, а здесь есть таблички.
       — Помолчите! — попросил старик и ещё просительнее добавил: — Пожалуйста...
       Вольхин вежливо умолк, доставая исписанный крупными каракулями блокнот.

       Старик, наконец, тяжело встал, и, как смог, отряхнул с рук глиняные крошки.
       — Это уже не для меня, а для вас информация... — сказал он, хмурясь. — Преступление...
       — Кто-то из этих двоих был убит, а не умер своей смертью? Который из них? — Вольхин бегло прочёл обе надгробные таблички. — Первый или второй?
       — Третий... — сказал старик, хмурясь всё больше. — Дозахоронение тут ни при чём. В эту же могилу закопан ещё один человек. Для сокрытия преступления...
       — Кто? — Вольхин приготовился писать. Его уже держал возле старика не профессиональный интерес, а чисто человеческое любопытство. Даже если старикан придуривается и врёт напропалую, или обладает феноменальной памятью и помнит всех, кто был здесь когда-либо захоронен, всё равно, это было достаточно интересно.
       — Пишите... — сказал старик грустно. — Малышева Ира... Двенадцать лет... Родилась двадцать седьмого июня две тысячи четвёртого года. Убита...
       Старик нервно пожевал нижнюю губу.
       — Зверски убита садистом... — добавил он. — Шестнадцатого августа сего года... Три дня назад...
       — Вы уверены в этом? — Вольхин переменился в лице. — Я помню эту девочку, на неё объявлен розыск, но в средства массовой информации мы за помощью пока не обращались.
       — Вам ничего не стоит проверить! — сказал старик резко. — Бедное дитя... Думаю, мне следует пойти с вами. Девочка описала внешность своего убийцы, и я должен всё это вам пересказать.
       — Постойте! — скомандовал Вольхин.  — Вы хоть понимаете, что ставите меня в весьма затруднительное положение?! Если в могиле действительно находится и она, я вынужден буду задержать вас по подозрению в её убийстве! Всё, сказанное вами, настолько невероятно, что вам никто не поверит на слово, и первоначально будет отрабатываться рабочая версия с сумасшедшим, который сначала убил, а потом сам навёл нас на труп своей жертвы! Такое в нашей практике тоже иногда бывает! Вы отдаёте себе отчёт в том, во что ввязываетесь?!.
       — Вы теряете драгоценное время! — всё так же резко ответил старик. — Убийца на свободе и он в любой момент может совершить новое страшное преступление!
       — Ну, смотрите, я вас предупреждал...
       Вольхин достал свой служебный радиотелефон.
       — Восьмой, восьмой, я четырнадцатый! Срочно оперативную группу на Старое Западное кладбище! Центральная аллея! Предположительно обнаружено место захоронения трупа одного из находящихся в розыске детей, поэтому захватите лопаты! Я на связи! Жду!
       Он спрятал рацию в карман.
       — Так мы пойдём смотреть кладбищенский архив?.. — осторожно спросил старик, поймав глазами взгляд Вольхина.
       — Н-нет... — сказал Вольхин после нескольких  секунд размышлений, и в этом слове было почти всё. — Не пойдём! Или пока, или совсем...

                Голос  Вечности
                слышнее  всего
                на  тихом 
                кладбище...