Мастер и подмастерье

Бархатный берет окончательно и бесповоротно съехал набок. Индюшачье перо клонило ко сну.  Модель, прикрыв грудь руками, уже  добрый час нежилась в объятиях Морфея. Тюбики закупорились разноцветными козявками. Мольберт дремал цаплей, стоя на одной ноге. И то сказать: на холсте молодуха, которую иначе как телкой и назвать было невозможно, откровенно зевала, не утруждая себя прикрывать рот пухлыми пальцами с врезавшимися в плоть кольцами дурной работы.  Вульгарные формы отчаянно спорили за приз зрительских симпатий, не смотря на то, что мастер пощадил их целомудрие тремя головками алых роз. Оставшийся амурчик, с перекошенным от злобы недетским личиком,  целился зрителю прямо в лоб, прищурив для верности глаз и затаив дыхание. Будуар походил скорее на массажный кабинет, хоть и подсвечивался массивным канделябром на прикроватном столике. Там же выделялся на фоне кружевной салфетки брендовый IPHONE, оправдывая свое присутствие проплаченной «джинсой*» либо стремлением осовременить классику.

Художник, оставив кисть  висеть в воздухе, отступил два шага, потер в нерешительности заросший подбородок и негромко позвал:
-  Петрович, взгляни.
Сон алкоголиков тревожен и чуток – недаром они незаменимы в роли часовых и пожарных. Хозяин встал за спиной Васисуалия и встретился взглядом с несовершеннолетним киллером. Стрелок начал отсчитывать: «Раз, два…»
-  Не там, так здесь... Я всегда знал, что мне суждено погибнуть от стрел Амура, - Петрович поправил рубашку, - Хм, недурно, недурно… Но отчего, любезный, вы столь консервативны? Не боитесь прослыть ханжой? Ретроградом? Нынче это запросто.
-  Ты про канделябр или рюшечки на салфетке? – котяра, не поворачиваясь,  глубоко затянулся, сплюнул на пол и с размаху утопил папиросу в банке из-под кофе, -  Не для современников пишу – для Вечности.
-  Про розы - я бы оставил две.
-  А что? Это – ход, - Василий плюхнулся в продавленное кресло, - Осталось решить, которые… Ваши соображения?
-  Видишь ли, намедни меня угораздило посетить журфикс супруги одного известного мецената… Дамочка – ничего себе, видная. Я бы, даже, сказал – завидная, - срифмовал Петрович, - Такую можно целовать – сидящей -  в темечко, не наклоняясь.   Напитки и стихи произвели впечатление чуть меньше… А, уж, когда появилась  прославленная поэтесса … в возрасте и ярко-красных колготах, меня окончательно отворотило от творчества в любых его проявлениях, кроме макарон по-флотски.
-  Экие мы нежные, восприимчивые. Вы, двуногие, чересчур преувеличиваете роль женщины. Не делайте из ошейника культ! Смотрите на вещи проще – данность в любом случае многообразнее, нежели вы полагаете. Для тебя красное – муветон, вульгарщина, но, если заглянуть глубже, под, так сказать, оболочку этого явления… - Василий покрутил лапой над головой, - еще и не такое разглядишь. Улавливаешь?
-  Не очень. То есть, ты намекаешь, что крупные ярко-красные бусы на кофточке в такой же горошек, могут обещать нечто большее, нежели отдых в Египте и зеркальный потолок в спальне?
-  Вот именно! Представь себе, как забавно ставить на них крестики после каждой любовной утехи. Или отсчитывать дни до зарплаты… Твоё сознание зашорено истертыми штампами из учебника по анатомии и малой кулинарной книги эскимосов Аляски. Взгляни на мою модель. Что ты видишь?
-  Муху. Точнее - муха, по кличке Базедушка. Он дремлет.
-  О чем с тобой после этого можно говорить? Ты начисто лишен воображения, как, впрочем, и полноценного женского внимания,  питания, оплаченных счетов за коммунальные услуги… Дальше продолжать?
-  Довольно. Спать пора…

*скрытая реклама


Халтурино
4:45
24.07.14