Узорщики слова и пробы пера. Глава 4

                Владимир Голдин

             Глава четвертая.  Маленький - книжный вариант.


Маленький (Попов) Алексей Георгиевич, родился 21 августа 1904 года, в г. Барнаул. Образование, 6 классов гимназии, знал латынь и французский язык. Отец, буфетчик на пароходе, позже скупщик волокна. В 1920 году поступает в комсомол и затем в партию большевиков. Секретарь райкома и общегородского комитета комсомола. 1922 год – работает в Сиббюро ЦК ВЛКСМ и редактирует краевую комсомольскую газету. 1923 году  исключен из ВКП(б), за неправильное расходование средств по смете. 1924 год – назначен заместителем редактора областной газеты «Путь молодежи». 1928 год – переехал в г. Свердловск. С 1931 по 1937 годы в советских издательствах напечатано 5 книг и брошюр. «Магнитогорск» – книга очерков. «Лес трещит» – книга очерков. «Новый материк» – очерки о реке Печере. «1905 год» – очерк о Надеждинском заводе. «Соседи» – повесть. 1934 год – Делегат первого Всесоюзного съезда писателей. Арестован - 29 августа 1937 года.

Писательское собрание затягивалось. Уже три дня сидели люди в тесном душном переполненном помещении, но конца ему не было видно. 15-16-17 марта занимались люди внешне обсуждением итогов работы правления, а, по сути, старались найти в словах выступавших коллег оговорки, корявые фразы, не убедительные жесты. Три дня это много,  надо что-то делать, надо работать. Да и весна на дворе. Но ответственный секретарь организации Иван Панов часто поднимался из-за стола президиума, требовал собраться еще раз: «Явка слаба, не все явились, да еще не все, далеко не все высказались. Поэтому я прошу, я настаиваю, собраться еще раз, 25 числа. Президиум поработает над явкой. Приходите».

Когда отшелестели слова последнего выступающего,  с мягкими словами самокритики и личными мнениями, что нужно сделать, чтобы писательская организация зажила в будущем дружной и творческой семьей. Все, нетерпеливо встали и устремились на первый этаж по крутой широкой лестнице дома литературы и искусства.
Двое мужчин отделились от общей массы людей и свернули в сторону улицы Малышева:

- Чего ему подхалиму надо, чего выслуживается? – начал разговор один из них.
- Это ты о ком, об Иване что ли?
- О ком же еще, лизоблюд, где власть, там и он.
- Что говорить, не потопляем. С 28 года руководит. Новик слетел, не чета Ване по уму. Его нет, а Панов опять на коне. Да Бог с ним, пусть сидит, сам свалится, как в 32, помнишь?
- Тогда? Да, чуть из партии не вылетел, да опять оклемался.
На углу улиц Пушкина и Малышева двое мужчин расстались, один пошел вниз к реке Исеть, другой в противоположном направлении.

- Ты на Шарташ завтра поедешь? Погода-то, посмотри какая, - обернулся и повышенным голосом в спину уходящему товарищу, прокричал тот, что пошел к реке.
- Не знаю, посмотрю, - ответил тот, повернув на голос лишь свою голову, и махнул рукой.
Панов сидел в кабинете один. Он рассматривал список присутствующих на собрании. В этом списке не было Харитонова, Маленького, Реута. И многих других.

«Кто такой Маленький? – думал Панов, - писатель бойко пишущий очерки, рассказы. Очерки, очерки, очеркист, да он же из Новосибирска к нам приехал, а там был журнал «Настоящее». Понятно. Понятно. Надо срочно сделать о нем запрос в Сибирь. Политическая ситуация меняется, арест Головина так просто не пройдет. Кабакову Жданов на пленуме сделал замечание об отрыве руководства области от политической работы, о слабой организации стахановского движения в области, заговорили об этом в печати. Старого Решетова сменили в НКВД на молодого. Областного судью убрали, а какой был мужик, самого Колчака в Иркутске расстреливал. Неспроста это. Надо думать. Не промахнуться. Кабакова уберут, тогда все эти Жуховицкие, Харитоновы, Маленькие – в миг станут маленькими и незаметными. Но к этому надо готовиться».

Панов хлопнул дверцей письменного стола, повернул ключ, дернул дверцу на себя, убедился, что замок сработал…

25 марта народу собралось действительно много.
Панов из президиума собрания высматривал тех, кого хотел видеть. Они были здесь в зале. Панов удовлетворенно хмыкнул, но виду не подал. Было в его характере скрывать от других свои сокровенные мысли. Пусть болтают другие, если им так хочется. Народ разный и доверяться ему не стоит, было, его жизненным кредо.

Собрание шло, как и в предыдущие дни – шумно. Люди говорили все о том же,  что и в предыдущие три дня.
Наконец выступил Харитонов и выдвинул свою теорию «самокритика, не взирая на лица». Панов смотрел на него с внутренним торжеством, он уже почти визуально видел ослабление силы и влияния этого человека в обществе.

Слово взял Маленький. Панов сосредоточил свое внимание на этом человеке, он был действительно маленький в повседневной поношенной кожаной куртке и рубашке косоворотке, его круглые очки – велосипед сверкали при повороте головы, этот блеск стекол и видел Панов, он уже кое-что знал о Маленьком, на запрос из Новосибирска пришел ответ. Панов взял карандаш и начал записывать выступление Маленького.

«Здесь говорили о групповщине. Где же она? Надо все называть своими именами. После этого собрания нам должно быть легче. Не должно оставаться никаких недомолвок.
Кое-кому выгодно было называть групповщиной серьезную политическую борьбу. Была и групповщина. Но если брать в целом, то была серьезная политическая борьба.
К моменту создания Союза советских писателей УралАПП пришла с очень скверными результатами. После организации ССП кадры ССП формировались с новостроек, гонимые РАППом и т. д. Группа людей, которая при РАПП делали литературную погоду, была оттеснена. Они перестали учиться, новые люди перегнали их. Из рапповцев сложилась группочка. Часть из них в прошлом боролась с Советской властью (Морозов, Исетский), другая часть, Балин – рабочий парень, которого развратили.

Эта группа пришла с зазнайством, с упрямством, с политическими ошибками. Этим людям помогали, но помощь не помогла. Когда начали их критиковать, начались обиды. Группа организовалась на почве отстаивания своих политических ошибок, зазнайства.
Возьмите Астахова… Были элементы личного самолюбования. Заявление Куштума и группы поэтов было тоже элементом личной обиды. Руководство не смогло перестроиться, и это вызвало реакцию поэтов.

По отношению к Ручьеву: он запил, больше за ним ничего нет, и из этого делают шум, и это обсуждается в момент крупных политических событий. А как помогли Ручьеву? Ручьев уехал в Челябинск, хорошо работает? Ручьев приехал сюда, просит устроить вечер. Отказали. Ручьев плохо чувствует себя в нашей организации – это характерно». 

Маленький сел на стул, стекла очков перестали блестеть. Панов положил карандаш. Из его памяти выплыла статья Маленького, где-то за 30-й год о плохой работе литературных кружков в области, но не это ему вспомнилось, вспомнился дружеский шарж. Человек сидит, читает, лицо его закрыто книгой, где написано «литературные кружки и салон Х1Х века «AKADEMIA», а внизу подпись: «Работа УралАПП по руководству учебой начинающих писателей явно не удовлетворительна».

«Много было пакостных статей, - думал Панов во время собрания, - но эта карикатура, крепко она тогда меня задела. Да, ладно. Хорошо смеется тот, кто смеется последним».

Панов чувствовал, почти знал, о надвигающейся катастрофе – аресте областного руководства. Он вспомнил, как в 1932 году, его со строгим выговором с предупреждением сняли с работы в обкоме. Освободили от должности руководителя УралАППа, как он тяжко переживал свое тогдашнее поражение и свою беспомощность противостоять Харитонову, как он, зажав всю свою обиду, молча, уехал на север. Там на севере, среди снегов, холода зимой и летнего гнуса, а затем, возвратившись обратно в Свердловск, он долгих пять лет ждал этого момента.

Панов взял слово.
Он долго говорил о Сталинской конституции, о партии, о предстоящих первых выборах в Верховный Совет СССР в конце года, о всех вскрытых «врагах народа» и, наконец, подошел к главному:

«Вчера выступил т. Харитонов. Приветствую. Но может ли простить организация т. Харитонову то, что он два года не принимал никакого участия в работе организации. Тов. Харитонов критиковал работу организации и отдельных писателей со стороны, сплошь да рядом, однобоко. Вчера т. Харитонов хотел представиться чистеньким. Он чистенький, а руководство порочное. Не выйдет т. Харитонов. Самая правильная линия – принципиальная линия. Вот этого часто не достает т. Харитонову. Сейчас он громит произведение С. Шмакова – «Луч», как враждебное кулацкое произведение, а 5 лет назад говорил о нем, как идеологически безупречном произведении.

Тов. Харитонов больше, чем кто бы то ни было виноват в том, что организация нездорова. Он ведь дошел до того, что обком ВКП(б) вынужден был вмешаться, одернуть его, указать ему на  беспринципную групповую борьбу и предложил сработаться с организацией. Но т. Харитонов неисправим».

Панов сделал паузу. Осмотрел зал. Остановил свой взгляд, и закончил фразу: «Такую же линию занимал т. Маленький». 

После произнесенной речи Иван Степанович почувствовал в себе уверенность руководителя писательской организации, и в тоже время какую-то предательскую ненадежную легкость, как будто он сбросил давно надоевший ему груз, но мысль: «Вовремя  ли он его сбросил? На том ли месте? Правильно ли выбрано время?» - завладела сознанием Панова. Он вновь превратился в прежнего человека – замкнутого, настороженного, сугубо партийного.

Из зала кто-то крикнул: «Уже десять лет говорят о группах, групповщине, о группочках, но не называют конкретных имен».

Панов пропустил эту реплику, не среагировал, а про себя устало отметил: «Еще скажут, скажут, где надо, и кому надо».

Харитонова и его товарищей побаивались в писательской организации, никто не решался с ним схватываться в открытую, но в случае тайного голосования группа Харитонова всегда набирала мизерное количество голосов. 13 января 1937, на собрании, когда обновляли состав правления, после ареста Новика, кандидатуру Маленького предложили в состав правления. Он получил один голос доверия. В ревизионную комиссию баллотировались Харитонов и Реут. Результат: Харитонова поддержали всего три человека, Реута – один. 
Панов был первым человеком, кто открыто бросил вызов Харитонову и Маленькому.
События в городе Свердловске развивались стремительно. О первом секретаре Обкома ВКП(б) перестали упоминать в местной печати уже в марте месяце. На севере области городу, который носил его имя с 1934 года – Кабаковск, вернули старое название – Надеждинск.

Панов присутствовал на майском собрании партийного актива города в ДК им. Дзержинского, где осудили Кабакова. Это для него не было новостью, он старый партиец и верный ленинец правильно понимал линию партии, никогда ее не обсуждал ни с кем, даже в сознании своем не имел критики.
В городе начались ночные аресты. Панов был спокоен, он чист. Его волновали события, складывающиеся вокруг писательской организации. «Сдался Харитонов, - думал Панов, - а его друг и родственник Маленький все еще на свободе. Неужели Харитонов не выдал его? Странно. Из газеты его уволили. Живет на даче на Шарташе. В такой холод. Погода, нынче какая? 13 мая снег выпал, да какой – 10 сантиметров толщиной. Неделю таял».

На дворе 9 июня 1937 года. Панов, накинул плащ, вышел на проспект Ленина и прямиком от 54 дома направился на Ленина,17. Страшней того места в 30-е годы в городе не было. Здесь каждую ночь толпился народ, все хотели узнать хоть что-нибудь о своих родных и близких. Однако днем на Ленина 17 было тихо. Днем народ расходился на работу, а кто оставался с тайной мыслью хоть что-то узнать вне очереди, тех энкеведешники разгоняли. НКВД не допускало скопления убитых горем людей в центре города в светлое время дня.
 
Панов шел спокойно. Он шел не сдаваться органам внутренних дел. Он шел давать показания.
Первый вопрос следователя обескуражил своей бестактностью.
Знайте ли литературного работника Маленького? – задал вопрос Панову человек, сидящий напротив, не называя его по фамилии, и даже без личного местоимения.

Панов задержался с ответом, короткая мысль: «Это он к кому с вопросом?». Но Панов быстро оправился и начал говорить:
- С Маленьким (настоящая фамилия Попов) я впервые познакомился в  1929 году в редакции «Уральского рабочего». Вскоре мне удалось узнать, что Маленький приехал в Свердловск из Сибири, но что он там делал, я не знал. Только в марте месяце 1937 года, когда я начал интересоваться политической физиономией Маленького на мой запрос Новосибирское отделение ССП ответило «Маленький совершил в 1922 году растрату государственных средств в сумме 600 рублей в золотой валюте, за что был изгнан из партии и около года пробыл в заключении. В Новосибирске он вел себя настолько развязно, вызывающе, всему городу был известен, как непробудный пьяница, что заставило редакцию областной газеты снять его с работы (Советская Сибирь)". 
Панов прервал свой ответ, тяжелая мысль шевелилась в голове: «Врешь, в документе не так, он же забрал его, вдруг прочитает».

В ответе из Новосибирска написано: «В 1926 или 1927 г. Алексей Маленький, кроме корреспондентской работы, одновременно занимался распространением «Советской Сибири» – растратил деньги, был арестован и отдан под суд. В доме предварительного заключения пробыл, как говорят, что-то около года, суд его не то оправдал, не то ограничился условным приговором (точных данных нет). После освобождения Алексей Маленький возвратился на работу в редакцию газеты «Советская Сибирь». Проявил себя, как талантливый фельетонист. За пьянство был уволен из «Советской Сибири» и уехал в Свердловск». 
Как Видно из документа Маленький не тратил 600 рублей ЗОЛОТОМ и не был популярен, как пьяница на весь город Новосибирск. Фантазия ПАНОВА. Об этом читатель предупрежден в предыдущей главе.

Беседа двух заинтересованных людей продолжалась.
«- Что вам известно о политических взглядах Маленького?
- Для меня совершенно ясно, особенно в силу ряда исторических фактов и событий последнего времени, что Маленький контрреволюционер, фашист, ловко маскировался благодаря укрывательству врагов народа Кабакова, Жуховицкого, Харитонова, Виноградовой. Все попытки разоблачить Маленького этими людьми расценивалась, как травля талантливого очеркиста».

Позвольте, скажет читатель, какие попытки разоблачить, если Панов стал интересоваться «политической физиономией» только с марта 1937 года. К сожалению, в этом заключались особенности следственного и судебного дела в те годы, что в первую очередь верили словам «свидетеля», а не документам.

«- Расскажите об известных вам конкретных фактах контрреволюционной деятельности Маленького? Продолжал задавать вопросы следователь, совершенно не задумываясь о логике ответов собеседника.
- Твердо утверждать, что Маленький контрреволюционер, фашист я имею следующие основания.

1. На последнем заседании правлении ССП Ладейщиков А. С. заявил: летом прошлого года, живя на Шарташе, он и поэт Занодворнов были приглашены Маленьким к себе. Там он наполнил немецкую кружку пивом, (кружка играет какой-то немецкий гимн), поднял ее и произнес фашистское приветствие «Хайль Гитлер».

2. Во время колчаковщины Маленький был на территории белых. (Где должен быть мальчик в 14 лет! Дома, с родителями, в Барнауле. Вот где, в подобном вопросе начало многих бед 40-50-х годов. Где ты был во время оккупации - 1941-43 годов? – традиционный вопрос НКВД. – В. Г.).

Занявшись литературой, стал сотрудничать в контрреволюционном журнале «Настоящее» (Новосибирск). Основной программой этого журнала было писать и говорить не о политической стороне нашего строительства, а сгущать краски недостатков. Журнал являлся открытой агентурой троцкизма. Журнал «Настоящее» возглавляли заядлые враги народа Курс и Панкрушин. Их поддерживал троцкист Сырцов. Журнал был закрыт по постановлению ЦК ВКП(б). Маленький отзывался о «Настоящем», как о самом настоящем, самом лучшем журнале того времени, решение ЦК считал ошибочным. Маленький не порвал свои связи с единомышленниками. Когда Курс был сослан на Урал, Маленький принял самое деятельное участие в устройстве его судьбы и хлопотал о номере в центральной гостинице, пытался печатать его на страницах «Уральского рабочего».  Как этого Маленькому сделать не удалось для меня неизвестно.

3. В 1932г. Маленький работал над историей Надеждинского завода. На это дело были затрачены колоссальные государственные средства. Рукопись не увидела света, была признана А. Горьким, как политически вредная, т. е. рукопись была контрреволюционной. Из рукописи был напечатан только отрывок, 1905 год.
Однако Маленький помимо того, что истратил огромные государственные средства за идеологически вредную вещь, получил по постановлению президиума облисполкома премию в размере 1000 и даже больше рублей в 1934 году». 

Действительно в постановлении президиума Свердловского  исполнительного областного комитета от 20 июня 1934 года было записано: «За создание художественных произведений, отражающих борьбу уральских пролетариев за социализм выдать А. Маленькому за очерк о социалистическом строительстве на Урале 1000 рублей».   
Таким образом, со слов Панов, можно подвергнуть подозрению любого лауреата, любой премии.

«4. Маленький был на особом почете и под особой защитой таких врагов народа, как: Кабаков, Виноградова, Головин. Ни кто из писателей, даже коммунисты не был вхож в кабинет Кабакова, а Маленького принимал вне очереди. Кабаков не раз заявлял, что Маленького надо беречь, т. к. он хороший, талантливый очеркист и писатель.
Головин подарил Маленькому дачу на Шарташе, провел ремонт, израсходовав на это 2000 рублей, кроме того, Маленький всегда ездил на машине редактора.
Не знаю какие, но определенно имел связи с врагом народа Л. Авербахом.

5. Маленький и Харитонов вершили литературные судьбы Урала. Всячески хвалили людей приближенных к себе – Троицкого (фашист), Федорова (Каркас) – троцкист, Ручьева (сын попа), Баранова – в свое время осужденного за контрреволюционную деятельность, всячески протаскивая их в печать.

6. На собрании писателей открыто защищал троцкиста, фашистского молодчика Каркаса, ссылаясь на его молодость.
Исходя из этих фактов, я считаю, что Маленький контрреволюционер, прямой агент и убежденный троцкист-фашист». 

Следователь не возмутился и не выгнал Панова из кабинета. Ему было достаточно того, что наговорил руководитель писательской организации города. Следователь высказал только два недостатка в их беседе.

Первое, надо бы все, что вы сказали запротоколировать.
Панов встрепенулся и достал из кармана готовый протокол, где были помарки, правки. Но как водится в настоящем протоколе, все изменения оговорки, правки заверяются личной подписью допрашиваемого на каждой странице. Этого Панов не сделал, а следователь не потребовал.

Панов достал ручку и в конце приписал: «Протокол мной прочитан, с  моих слов записан, верно, в чем и расписуюсь. Поставил число 9 июня 1937 года». 

- Второе, - напомнил следователь, - одного свидетеля мало. Нужен второй.
- Будет, - заверил Панов и вышел.

На улице дул сильный северный ветер. Погода никак не хотела переходить на теплые летние дни. Панов решил идти к Морозову-Уральскому, он помнил, как тот на собрании в марте отзывался о Харитонове. Маленький родственник Харитонова, женат на его сестре. «Его легко настроить против этого типа, - думал Панов, - вспыльчивый, неуравновешенный. Поддержит». Идти было не далеко, всего-то перейти проспект и вот он дом на Вайнера, внизу гастроном. «Эх, сколько выпито со Степаном», - вспомнил Панов, но бутылку решил не брать. Еще работать надо.

Панов позвонил в дверь. Морозов оказался дома.
Сбивчивый, зажигательный и напористый рассказ Панова о том, как можно отмстить этим всезнайкам Харитонову и Маленькому, за все те многочисленные отрицательные рецензии в газетах о повестях и рассказах, Морозова воодушевил сразу. Степан Артемьевич собрался идти к следователю, но Панов отговорил его и посоветовал: «Лучше завтра, с утра».

Панов спешил домой, он был в приподнятом настроении, складывалось, так, как он задумал. Но прежде чем зайти в свою квартиру, Панов решил навестить писателя Королькова, проживавшего с ним в одном доме. Поболтать о том, о сем, вдруг скажет что-нибудь новенькое, или мысль, какую в разговоре выскажет.
Корольков вспомнил, как в 1934 году он был на квартире Маленького, где Харитонов, Горев, Бахтамов, Авдеенко выпивали и вели разные разговоры. Собравшиеся люди решали вопрос, о том, кого от Свердловска выбирать на первый съезд писателей Союза. Еще Корольков высказал предположение, что Маленький чаще, чем с другими пил водку с молодыми поэтами.

Панов поговорил некоторое время с писателем Корольковым, сделал озабоченный вид руководителя организации. Глубоко вздохнул, пробормотал под нос: «Что делается, что делается, прямо сами лезут на рожон». Простился с хозяином и пошел по коридору в свою квартиру.

Дома Панов на чистом листе бумаги написал: «Дополнение к моим показаниям по поводу контрреволюционной, вредительской, фашистской деятельности Маленького (Попова) Алексея Георгиевича.

Сегодня мне удалось установить следующие дополнительные факты:

1. На квартире Маленького несколько раз собирались в июне 1934 года на попойки Харитонов, Горев, Бахтамов, Авдеенко и вели, открыто контрреволюционные разговоры. Чтобы было убедительно для следователя, добавил «об этом говорил писатель Корольков на областной конференции писателей».

2. Маленький упорно настаивал на приеме в члены писательской организации Виноградовой, ни какого отношения к писательской организации не имевшей.

3. Маленький систематически занимался спаиванием и политическим, и моральным разложением, обработкой в нужном ему духе молодежи: Ручьева. Реута, Каменского, Николаева, Каркаса. Систематические попойки проходили так же в номере в центральной гостинице морально разложившегося Бахтамова. Фашистские молодчики Троицкий, Каркас, морально разложившиеся Ручьев, Каменский, все они прошли школу Маленького и Бахтамова и они их прямые воспитанники.
Автор сего письма и руководитель писательской организации поставил число: 9 июня 1937г. Расписался: Ив. Панов». 

Панов спешил в НКВД. Сел на трамвай, проехал три остановки.
Следователь насторожился: «Отказываться от показаний пришел», - мелькнула у него мысль.
- В чем дело? – строго спросил начальник кабинета, не поднимая головы от бумаг.
Панов стоял в дверях. Сесть ему не предлагали. Он протянул следователю бумагу:
- Тут дополнение к моим показаниям, это первое. Второе, завтра к вам придет второй свидетель Морозов  Степан Артемьевич.

Следователь, не вставая со стула, устало обронил:
- Хорошо, пусть приходит.
Попов вышел. Последняя мысль, столь удачного уходящего дня у Панова была: «Не подвел бы завтра Морозов».

Морозов не подвел. Вопросы были стандартные и ответы, как у Панова, только более сгущенные краски и оттенки.
- Знайте ли вы литературного работника Маленького?
- Знаю с 1932 года. Я с первых же дней питал к нему недоверие и политическое и литературное, кроме того, меня чрезвычайно поражало высказывание Маленького по адресу писателей членов ВКП(б) с явной целью дискредитировать их писателей партийцев: Караваеву, Панова, Балина, поэта Куштума, по поводу и без повода Маленький называл их бездарностями, сволочами, ничтожеством. Литературные труды Маленького в основе не представляют ценного, а тщательным изучением его творчества, для выявления его политических взглядов не занимался.

- Что вам известно о политических взглядах Маленького?
- Маленький соучастник группы «Настоящее», примерно до 1934 года открыто признавал жанр очерка, отрицал значение художественной литературы, пытаясь увести почин писателей в сторону от нашей содержательной и интересной действительности. В своих выступлениях на собраниях Маленький защищал фашиста Троицкого и Федорова, разлагал молодежь.
Маленький произвел растрату около 600 рублей золотом, за что был исключен из ВКП(б) и осужден на 5 лет, пробыл в изоляторе около 2 лет, вышел на свободу». 

Следователь посмотрел на Морозова, но тот держался уверенно, ему стало ясно, что и этот свидетель от своих показаний не откажется. «Два свидетеля есть, этого достаточно, а то, что они говорят, пусть лежит на их совести», - думал следователь.

Но что говорят документы.

Справка из ответа Новосибирского обкома ВКП(б): «За что Попов был исключен из партии, в архивном отделе обкома ВКП(б) сведений нет». 
Из правления ССП города Новосибирска: «В журнале Настоящее» неоднократно публиковался список членов группы «Настоящее», Алексей Маленький в «Настоящем» не состоял». 

У Панова и Морозова появилась общая тайна и общая надежда отмщения. Они как охотники на волков стояли в засаде, ожидая результата, выйдет зверь в заданном месте или нет. Их томило тревожно сладостное ожидание. Время, казалось, остановилось. Прошел июнь и июль. Маленький был на свободе. Уже заканчивался август… В это время перегруженные «работой» следователи вели дело Харитонова, как только оно подошли к концу и «труженики» слегка о нем забыли, взялись за Маленького.
 
И вдруг среди знакомых поползли слухи – Маленького арестовали. Кто-то встретил эту информацию с огорчением: «Еще одна невинная жертва. Это стоило ожидать». Другие тихо торжествовали.

Алексея Георгиевича Попова (Маленького) допрашивали одиннадцать дней подряд. Допросы продолжались по 6-8 часов с небольшими перерывами. Допросы начинались поздно вечером и заканчивались в 3-4 часа утра. Следователи менялись, но методы их работы оставались одинаковы. Угрозы сменялись уговорами, уговоры угрозами. Следователи подгоняли показания арестованного под сочинения свидетелей.

Алексей Георгиевич не получил дела в руки, он не знал кто на него донес, он удивлялся тому, что от него требовали. Его снова пугали: «Таких, как вы,  мы стираем с лица земли», «За ваше поведение здесь поплатятся родные». Показали готовый оформленный ордер на арест жены. Разбитый морально подследственный, ослабленный физически от недосыпания и недоедания, потерявший надежду на здравый смысл. От всех этих надругательств и издевательств над личностью – сдался.
Ему ничего не оставалось делать, как: «Будь что будет! Все равно! Лишь бы покой». 

Что же выбили «доблестные следователи» в конец измученного человека.

« Вопрос. 14 сентября, будучи вызваны на допрос, Вы заявили о готовности рассказать следствию всю правду, как о своей антисоветской деятельности, так и антисоветской деятельности контрреволюционной деятельности группы. Вам предоставляется эта возможность.

Ответ. Я расскажу все, что знаю об антисоветской и контрреволюционной деятельности ведшейся среди Свердловских писателей. Мне известно о существовании ряда групп прикрывавшихся для маскировки литературной вывеской, а на деле являвшихся явными центрами антипартийной работы. Явления известные в среде писателей под именем «групповщины», издавна разделявшие Свердловскую писательскую организацию. Существовало ходячее и ложное мнение о том, будто бы эти группы явились результатом борьбы литературных интересов, или в худшем случае, личной корысти. На деле это было не так, каждая из этих групп и группочек являлась своеобразным политическим центром. Все они вели свою работу по-разному. Но, в конечном счете, делали одно и тоже дело: вредительство в советской литературе». 

«Различные группы, - продолжал А. Маленький, - насколько я знаю положение в писательской организации, складывались следующим образом:

1.Группа Ивана Панова. Член ВКП(б), работает руководителем организации. В составе этой группы были Морозов-Уральский, в прошлом анархист-террорист, ныне беспартийный (сведения о том, что Морозов был анархистом-террористом даны мне Пановым). Исетский – беспартийный, бывший белый офицер, автор стихов в колчаковской прессе (стихи мне показывал Балин). Балин – член ВКП(б). Шмаков – беспартийный. Анчаров – беспартийный.

2.Группа Куштума – член ВКП(б). Хорунжий – бывший член ВКП(б), Троицкий – беспартийный, Бежецкий  - беспартийный, Бахтамов – член ВКП(б). Непосредственное отношение к этой группе имел поэт Ярослав Смеляков.

3.Группа не членов Союза писателей, связанные с историей фабрик и заводов – Новоплянский – член ВКП(б), Лунберг, ранее исключенный из ВКП(б), Вогау – бывший член ВКП(б), ныне разоблаченный, как враг народа, Никонович, белорусский писатель, высланный из Белоруссии.

4.Что касается группы Харитонова, то Харитонов был тесно связан в Москве с Селивановским. В Свердловске был с ним связан близко Горев – бывший член ВКП(б), арестован и выслан из Москвы, как враг народа.
В близких отношениях с Хариторовым был и я – Попов (Маленький)». 

О своей вине Алексей Георгиевич наговорил следующее:
«Я виновен. 1. в том, что  на протяжении  последних трех лет поддерживал Харитонова в разжигаемой им группой борьбе в Союзе писателей и являлся, таким образом, орудием в руках вредителей, орудующих в культурных организациях города Свердловска. Я думал, что веду борьбу за правильные партийно-политические позиции в литературных делах. Теперь для меня ясно, что шел в одних рядах с вредителями.

2. За последний предшествующий моему аресту месяц я в трех случаях вел пропаганду антипартийных взглядов, на политическое положение в СССР. Первый раз, это на даче «Уральского рабочего» в беседе с сотрудником газеты с Майкопским. Второй раз, в беседе с Майкопским и Ликстановым и третий раз – в беседе с глазу на глаз с Ликстановым у меня на квартире». 

Следователи торжествовали. Они  стали еще более нахальны, в одних случаях прямо диктовали, что нужно писать, в других подсказывали. «Ведь это не правда», - возмущался арестованный. «Вот и хорошо, вы знайте, пишите. Так нужно для пользы Советской власти».   

Следователи были уверены в своей правоте, своей безнаказанности, в значимости, проводимой ими работе. У них был такой же план, как на Уралмаше, как в гастрономе, как в колхозе. Но там показатели выполнения плана были: тонны металла, десятки тысяч рублей оборота, количество собранного зерна с одного гектара пашни. 
Здесь план выполнения определялся количеством подведенных под расстрел человеческих жизней, количеством приговоренных людей к разным срокам лишения свободы. То, что измотанный, сломленный, искалеченный морально человек их действиями говорит, - это их не волновало – это их работа.

А то, что результаты этой работы не проходят бесследно, а накапливаются каплями презрения, недоверия к существующему строю, к партии, с ее дикой политикой классовой ненависти. По каплям свертываются в сгустки отторжения и взрываются страшней атомной бомбы.

Вожди партии 30-х годов и последующих десятилетий не понимали последствий, когда сознательно засоряли окружающую среду отходами промышленного производства, поворачивали реки вспять, неумело осушали болота, нарушали экологический баланс природы.

Они не понимали последствий своих действий, когда казнили миллионы невинных людей, называя их врагами народа, а в прессе кричали: «Жалкие последыши», «злобная кучка (кучка равная миллионам) презренных и проклятых народом врагов», «мерзавцы», «гнусные враги», «гады», «вредители», «диверсанты, шпионы, убийцы», «банда заклятых врагов», «разбойники», «бешенные собаки», что все это нарушает экологическую чистоту человеческой души, нарушает баланс духовной сферы общения людей, что восстановить этот нарушенный баланс потребуются десятилетия, как нарушенный природный баланс.

Свидетели оклеветали Маленького. Их действия можно расценить, как результат партийного воспитания, они выполняли установки партии, они сделали это в состоянии аффекта. Заболевание целого поколения строителей и победителей социализма.

Алексей Георгиевич оговорил себя под воздействием аффектированных следователей.

Аффект партийной политики взбудоражил все темные стороны характера человека: злобу, зависть, враждебность, презрение к людям. Молодая часть населения поддалась партийному воспитанию, действия этой части населения подкреплялись силой власти. Большая часть населения страны осталась спокойной, но и бессильной, чтобы защитить себя.

В результате полученных свидетельских показаний и «отличной» работы следователей по делу Маленького было составлено обвинительное заключение. Из этого документа получалось, что «Попов А. Г. является участником контрреволюционной фашистской организации писателей, в которую входили Новик, Сорокин и другие – в настоящее время осужденные.

На контрреволюционных сборищах у себя в квартире Попов вел контрреволюционные фашистские разговоры, восхвалял Гитлера, заявляя: «Хайль Гитлер».
 Занимался контрреволюционной агитацией среди писателей и высказывал свои террористические намерения.
Занимался политическим и моральным разложением молодых писателей, путем спаивания последних у себя на квартире, одновременно проводя среди них контрреволюционную фашистскую агитацию.
Принимал активное участие в контрреволюционной литературной группе «Настоящее», которая ставила своей целью пропаганду троцкизма и невозможность построения социализма в одной стране.

На основании вышеизложенного Маленького обвинили в том, что он:
«А\ являлся участником контрреволюционной организации писателей.
Б\ занимался контрреволюционной агитацией и высказывал свои террористические намерения среди писателей.
 Таким образом, в преступлении, предусмотренном статьями 58-8, 58-10 УК РСФСР, (что равно заключению от 6 месяцев до высшей меры наказания или выселения из СССР).
Настоящее следственное дело подлежит рассмотрению тройки УНКВД». 

Тройка на своем заседании 16 ноября 1937 года признала сына крупного торговца, фашиста Попова А. Г. виновным и постановила заключить его в исправтрудлагерь, сроком на десять лет.

Три года после суда Алексей Георгиевич Попов (Маленький) приходил в себя в колонии №15 Южлага НКВД, где-то под Улан-Удэ, затем решился 19 сентября написать заявление на имя Верховного прокурора Союза ССР.

Административная телега скрипит и движется не спеша. Только 4 апреля 1940 года, когда прошло почти семь месяцев заявление А. Попова достигло стола помощника областного прокурора в г. Свердловске.

В прокуратуре области пришли к выводу, что «Постановление тройки не может быть оставлено в силе и подлежит отмене по следующим мотивам:

1. Принадлежность Попова к контрреволюционной организации не установлено.

2. Обвинение Попова в том, что он свою литературную деятельность направлял на восхваление врагов народа и буржуазных государств голословно.

3. Обвинение в проведение контрреволюционной агитации основано на показаниях свидетеля Морозова, при чем в этих показаниях свидетель говорит, что он от Панова ничего не слышал.  Ладейшиков, допрошенный, 11 марта 1940 года дал показания исключающие наличие контрреволюционной агитации в действиях Попова.
На основании изложенного прошу постановление тройки отменить и дело производством прекратить». 

Казалось, над судьбой Алексея Георгиевича взошло солнце, ему улыбнулась удача. Но не тут-то было, дело передали на доследование.
Следователи постарались найти тех, среди которых, по словам Попова-Маленького, он проводил пропаганду антипартийных взглядов. На запрос из Москвы, куда к тому времени уехал Майкопский, пришел ответ: «Допрошенный, нами Черненко-Майкопский Яков Алексеевич в своих показаниях в отношении антисоветских высказываний Поповым А. Г.  не подтвердил». 

Допрошенный 15 мая 1940 года Ляхин Г. В. фактов антисоветской агитации со стороны Попова не подтвердил. 

8 июня 1940 г. Попрядухин Ю. А. Также говорит о том, что Попов якобы состоял в партии анархистов ему ничего не известно, как он не слышал никаких антисоветских высказываний со стороны Попова. 

На допросе 7 июня 1940 г., писатель Ликстанов И.И. заявил, что взаимоотношения с Поповым были нормальные, личных счетов не было, но подтвердил все слухи, которые якобы порочили Попова, слышанные Ликстановым от других. Подтвердил, что Попов в их личной беседе, без свидетелей, беседе допускал антисоветские высказывания, сомневался в правильности проводимых массовых арестов. 

Но на пути движения документов маячила фигура Ивана Степановича Панова, который 26 мая 1940 г. вернулся с Обского севера и уже на допросе 14 июня 1940 г. твердо заявил, что «свои показания  9 июня 1937 года полностью подтверждаю».

Панов вспомнил имена всех «врагов народа» с кем общался Маленький, он вспомнил роман Федорова (Каркаса), который никто не читал, троцкиста Троицкого и всех остальных, весь набор слухов и сплетен. В его показаниях не было ни одного аргументированного факта, порочащего писателя Маленького. 

Следователь дрогнул. Его, с одной стороны, устраивала позиция свидетеля Панова, сохранялась чистота мундира НКВД – «у нас не виновных не судят». С другой стороны, он струсил под напором свидетеля: «Не уступи ему, а он тут же напишет жалобу вышестоящему начальнику. Что тогда?..».

В августе месяце, 30 дня, 1940 года было принято постановление: «Жалобу обвиняемого Попова оставить без последствий. В пересмотре дела отказать. Решение тройки УНКВД оставить в силе, о чем сообщить обвиняемому Попову. Дело сдать в архив». 

Заявление в Прокуратуру СССР не осталось без последствий для заключенного Попова Алексея Георгиевича. Его этапом из Южлага перегнали в Воркуталаг. Это было последнее, большое путешествие для неутомимого журналиста, который любил поездки со своим постоянным спутником-чемоданом. В одном из очерков Маленький писал: «Мой чемодан уклеен бумажками багажных камер, я люблю чемодан и никогда не срываю наклеек. В свободное время я переворачиваю его перед глазами и читаю по наклейкам занятную книгу о странствиях газетчика. Поезда: почтовые, скорые, максимки несут меня на север, юг, запад, восток, замухрышенная крестьянская лошаденка с трудом в бурю отыскивает дорогу в нужное мне село, весело вздрагивают пароходы, и поют бубенцы на российских дугах. Галерея людей, с которыми газетчику в своей работе приходится иметь дело, встает передо мной в дивном виде.
Я купаюсь в глубинах жизни».
 
По-видимому, проезжая мимо Свердловска он видел через щель в вагоне и «воронка», город, в котором он вел свою активную писательскую жизнь. Когда-то он мог в течение только одного месяца февраля 1932 года написать и опубликовать восемь больших очерков. Молодой был. Скольких людей он знал здесь, но он не знал своих свидетелей. Сердце щемило. Слезы накатывались на глаза. Этап уходил на север.

Однако вопреки всем превратностям судьбы Алексей Маленький продолжал свои литературный труд. Его жажду к творчеству не сломила каторга. Будучи в заключении Алексей Георгиевич написал роман «Покорители тундры» и по частям передал его на волю.

Алексей Георгиевич Маленький (Попов) умер 26 августа 1947 года, не дожив до освобождения всего три дня и через восемь дней после дня рождения. Ему было 43 года.

В конце жизни ему улыбнулось счастье. Он встретил женщину-врача, которая ему родила дочь, о чем записано в книге гражданских актов Абезьского поссовета Коми АССР.

В 80-е годы, его вторая жена выпустила книгу рассказов и повестей А. Г. Маленького.

Так сложилась жизнь писателя Маленького: бурная, насыщенная событиями, в юности, творчески интересная в зрелые годы, трагическая в конце, но прошла не напрасно.