Такс, следующий!

Александра сидела, по ковбойски закинув ноги на стол. Черные ботфорты, с хищными носами, дополняли обтягивающие джинсы, с кратерами на коленях, тельняшка не по размеру мешковатая и … ворот от гермошлема. Сам гермошлем от скафандра валялся тут же на столе и дополнял аскетичный антураж кабинета. Она курила толстенную гавайскую сигару и пила коктейль «Павлик Морозов» ( 1/4 абсента, 1/4 кефира, 1/4 томатного сока, и 1/4 денатурата).
- Проходите, не бойтесь, я не кусаюсь.
Но Александра кусалась. Много и зло. Часто, покусанные обращались в медицинские учреждения, дабы обезопасить себя прививками от бешенства.
- Да что вы там мнетесь, выйдите сюда на свет.
Осторожные и испуганные шаги, даже не шаги, а шажочки, сутулая фигура, опущенный в пол взгляд.
- И кто у нас тут? Ой, да тут нас Клод Моне, местного разлива. Принес Коля?
-Вот, вот.
Суетливые движения разворачивания и подобострастный взгляд наивных глаз. Отправив через всю комнату не затушенный окурок сигары в мусорное ведро и сделав изрядный глоток, Александра приступила к изучению принесенной работы. По мере разглядывания картины она то хмурилась, то коварно улыбалась, то, что-то шептала по-немецки. Художник Коля, наблюдая за мимикой Александры, сам то покрывался холодным потом, то краснел, то белел, то его бросало в холод ( особенно когда Александра начинала ругаться шепотом с упоминанием всех немецких чертей).
-Ну что ж - начала спокойно она, - совсем неплохо, можно сказать даже хорошо!
При этих словах Коля просиял как солнце над Токио во время южного муссона, но, что это? Добрейший души железный и суровый критик все это время внимательнейшим образом рассматривал не картину, а рамку.
-Хорошо, даже чудно. Замечательная рамка. Какая глубокая патина и чудный цвет. Крашеный дуб? Ну что ты мнешься Коля, помогите лучше вытряхнуть эту мазню из ЭТОЙ замечательной рамки. Что с ней делать? Рамку я заберу для собственных работ, считай подарил, а мазню, даже не знаю, что с ней делать. Отнесите ее в детский сад, там опять дети кинули помидором в стену. Пятно нужно как-то прикрыть, да звонили, просили, вот и отнесите это от греха. Не, на выездное биеннале в селе Мардиково это не пойдет однозначно! Не того ты еще уровня птица, что бы представлять свои работы на столь высоком мероприятии. Не стараешься Коля, и кыш отсюда пока я добрая, и позови следующего.
Следующий, художник Сергей Ильич Павлов ( по подписи Серджио Павиоли), принес пейзаж и был бит в переносном смысле этим пейзажем, а когда в силу молодости, наивности, отсутствия опыта и инстинкта самосохранения, попытался возразить, то был бит уже в прямом смысле и вышиблен пинком под зад из кабинета. Его помятую и пытающуюся сохранить остатки достоинства удаляющуюся фигуру провожали десятки сочувствующих глаз просителей-художников. Горе-то какое, больше ему нигде не позволят выставляться! Закрыт путь в искусство еще одному Серджио Павиоли!
Следующие несколько художников отделались легким испугом, а работу одного даже одобрили на выставку молодых дарований Красноярска. Правда надо отметить, что молодое дарование добивался сего уже лет как десять, простаивая в очередях и выслушивая нелестные эпитеты: по манере письма ( и где вас криворуких только кисти учили держать?!), выбору ракурса ( у тебя что сведенное косоглазие на фоне прогрессирующего астигматизма?!), по цветопередаче ( ты дальтоник или просто слепой?!) и еще много по чему. И сейчас, сие молодое дарование, шестидесяти пяти лет, дождался своего счастья. Слезы радости катились по его щекам, а вокруг витала черная зависть неудачников.
-Следующий…
Следующий решил покончить жизнь самоубийством и принес что то с претензией на исключительность в розовых тонах. Александра попытку оценила и заставила записаться сего оригинала добровольцем в дорожные маляры, рисовать зебр и двойные сплошные и сим сублимировать свой талант в полезное для общество дело.
К четырнадцати нуль нуль подошел художник Зиновий Леонидович Одей. Он прошел без очереди и как всегда без картины, но был очень тепло принят, накормлен вкусными конфетами, и опохмелен элитным коньяком. Картин его никто не видел, да он, говорят, их и не рисовал, и стиль его ноль-графика –ноль, понять никто не мог, но хвалебные отзывы о них, под авторством самой Александры, регулярна печатала пресса, а сам он ( без работ) регулярно ездил по всем заграничным выставкам за счет бюджетных средств. Не иначе тут какое-то особое отношение к нему крылось, или опять коррупция?
А после ухода Зиновия, Александра как с цепи сорвалась, на каждого по пять минут, всех мордАми по столу повозила, мусорная корзина пополнилась очередными шЁдеврами, а все, счастливчики, что почуяли неладное быстро разбежались по своим мастерским, дабы ваять, творить, созидать, трудиться, пить водку с растворителем, плакать и упорно готовится к выездному биеннале в селе Мардиково.

Оставшись одна, она допила коктейль, надела гермошлем, села за печатную машинку и за час напечатала пятнадцать разгромных рецензий, одну уничтожающе-издевательскую, три нейтральных, пять хвалебных и одну сильно лестно-хвалебную ( ну сами знаете для кого).
В семнадцать нуль нуль ее ждал небритый тип в черном цилиндре, смокинге, с букетом ромашек ( набранных на соседней клумбе) и слегка под коньяком с шоколадом…