33. Росколбасный отходняк, метаморфозы

18+

Снова очутившись у себя дома в современной высотке микрорайона Никулино, отец и сын встретили очнувшуюся от переживаний блондинку Лизу.
О том, что увидела под потолком кухни блондинка, и как то отразилось в умах и чувствах отца и сына, читатель узнает здесь.





 - Что это? – испуганно отшатнувшись, прочь от блондинки, удивился папа.

 - Это мантра, папа… это такая мантра… она мантрамедитирует, фактически молится, но по-восточному, как в Индии… - растолковал поведение устроившейся поверх стола блондинки я отцу.

 - Что ж, знать и она решила обратиться к небу с покаянием… - лаконично согласился папапа.

   Глаза блондинки были густо зашторены тяжёлыми, припухшими веками, бархатные ресницы устало улеглись поверх бледных щёк, плечи и шея расслабленно согнулись в дугу, придав чёрному платью вид монашьей тоги. Судя по всему, Лиза сильно обкурилась в наше отсутствие, и поза, и наряд её, и сам, повисший в квартире туманом, едкий запах шмали, да торчащий из её расслабленных губ косяк, говорили об этом сами за себя. Забыв обо всём на свете, она беспечно бормотала, ту же, незамысловатую песню из нескольких санскритских слогов, что я уже слышал в притоне Славы, Фрэнка и пары Лёш.

 - Как тебе моя будущая жена, пап? – пользуясь удобным случаем, указал на веский аргумент к недавнему спору с папапой я.

   В ответ, папа кивнул молча и, чуть шевельнув подбородком, призвал меня смотреть на обкуренную блондинку внимательнее. Повернув голову, я обнаружил, что Лиза, уже распахнув свои сонные глаза, взирает на нас с проникновенной отрешённостью дзен-буддистки, не мигая.
   Тут пепел от дымящейся в губах блондинки папиросы не выдержал собственной тяжести и рухнул прямо на чёрную ткань платья. Чтобы избежать нечаянного возгорания ткани и вероятного в подобных обстоятельствах пожара, я поспешил вытащить окурок косяка из Лизиных губ, и тут же попробовал его на вкус, с уверенностью полагая, что небольшая затяжка дури, после всех пережитых за сегодняшний вечер событий, наверняка, пойдёт на пользу и мне. Не дав мне добраться до пятки, к косяку приложился и отец.
 
 - Только что, я общалась с его душой, я общалась с душой покойного Петра! – неожиданно, вместо приветствия, загробным голосом заговорила по-русски Лиза.

   Услышав это, я чуть было не подавился дымом, папапа, вслед за мной отчаянно закашлялся.

 - Он там! – указывая на потолок, с таинственным придыханием, снова заговорила Лиза шёпотом.

   Мы с папой переглянулись и, пожав плечами, сделали ещё по одной затяжке.

 - Он спустился ко мне прямо с неба, чтобы попросить прощения, чтобы окончательно попрощаться. Он понял свои ошибки и сейчас раскаивается за то, что был таким грубым, за то, что был таким тупым при жизни, он раскаивается за грехи мытарства и гордыни. Пётр понял, что навязывать своё мнение окружающим его людям – грех! Жаль лишь, что понимание это осенило его лишь в могиле… – уверенно продолжила вещать Лиза, а папа, слушая её с подчёркнутой вежливостью, ладонью подал мне знак к молчанию.

   Разглядывая лицо внемлющего Лизиным словам отца, я сделал последнюю затяжку с пятки, и невольно поймал самого себя на том, что воспринимаю его лицо в ракурсе каких-то навязчивых воспоминаний, воспоминаний о папиных встречах с избирателями, о частых выступлениях отца по телевизору, когда ему приходилось одевать на себя маску эдакого лощёного благолепия. Я вспомнил о том, как народ, с нарочитым негодованием и предвзятостью, задавал папе беспардонные вопросы о его депутатской деятельности, о проделанной им общественной работе, даже о личной жизни; а он, в ответ, жевал им что-то угодливое, из ряда вещей, интересующих именно их, но отнюдь не его самого. Общаясь с народом так, отец непременно городил на своём лице ту самую маску общественного компромисса, вежливого согласия с толпой, скрывающую его природную возвышенность, саму аристократическую суть лидера чёрных масс.

   Воспоминание посетило меня столь живо, столь отчётливо в собственных образах, что я, как наяву, почувствовал себя в самой гуще толпы, в некоем присутственном месте, прямо под софитами видеокамер, средь микрофонов, вовлечённым в общественный диспут о справедливости и качестве предоставляемых народу властью услуг. Переживание моё казалось столь реалистичным, что, пытаясь понять, где находится реальность, а где наваждение, в поисках подтверждения своих видений, я принялся оглядываться кругом, начав испытывать натуральную панику.

   Чтобы как-то компенсировать обуявший меня страх, я прибегнул к спасительному смеху, как смеялся часто, глядя на снимающих со своих ушей лапшу, общающихся с папапой, надоедливых общественников из толпы.

 - Что ты смеёшься?! Как не стыдно?! Лучше посмотри: он там! – неожиданно выдернула меня из этого, замешанного на воспоминаниях, восприятия действительности Лиза, снова указывая на потолок пальцем с выражением многозначительной важности.

   Поддавшись волевому настрою блондинки, донести до нашего внимания что-то чрезвычайное, я покорно последовал своими глазами за её указующим перстом. Взору моему, действительно, открылся её горемычный муж. Муж выглядел весьма странно, поскольку был маленьким, совсем не таким величественным шести футовым толстяком, коим был прежде, но по форме своей казался ещё более круглым, чем при жизни на земной тверди. Ярко сияющим единственным глазом муж Лизы подмигнул мне весьма задорно; на лице его, без намёка на укор, красовалась величественная, всепрощающая улыбка счастливого Будды.

   Растерянно помахав висящему под потолком, сияющему и округлившемуся мужу блондинки рукой, я собрал в себе остатки самообладания и обратился к Лизе с немым вопросом.

 - Вот… А я, что говорю?!... – вместо толкового ответа, важно кивая, подтвердила свою претензию на требование согласиться с фактом блондинка.

   Тут и папапа, оглядевшись кругом и остановив свой взгляд точно посреди потолка, ошарашенно закивал головой в знак согласия с восприятием чего-то, видимого и ей и мне.

 - Он такой смешной, разноцветный, живой! – глупо похихикивая и ловя понимание в моих глазах, продолжила свои абстрактные комментарии Лиза.

 - Они на небе, наверное, все такие… – продолжая таращиться на потолок, согласился с ней папа.

   В знак солидарности с ближними, я выпятил нижнюю губу и кивнул весьма многозначительно. Муж блондинки, по-прежнему, находился под самым потолком кухни, продолжая улыбаться и сиять исключительным самодовольством.

 - Наверное ему там хорошо; но, всё же, как будто, чего-то не хватает… - задрав голову к потолку, неуверенно описал собственное эмоциональное восприятие «небесного мужа» папапа. 

 - Ну, он же астральный, духовный, и поэтому – не совсем такой, как мы… вот и кажется, будто ему чего-то не хватает! – вступила с папой в диалог Лиза.

 - А, вот! Ну, конечно! Ему не хватает одного глаза! – восторженно нашёл ответ на свои сомнения папа.

   Неожиданно точное и конкретизированное откровение папапы чрезвычайно развеселило блондинку. Восторженно захлопав в ладоши, Лиза не замедлила высказать следующее соображение на этот счёт: «Пётр смотрит на нас третьим глазом! Я читала про третий глаз в журнале “Наука и религия”… Но, вот, где остальные два глаза Петра, я не знаю…»

 - Зато мы знаем, где его глаза земные точно! - подмигнув нам весело, но, одновременно, и зловеще, попытался подбодрить блондинку папа. 

   Тут, проникшись мистическим благоговением, мы с Лизой стали замечать, проявляющиеся всё отчётливее с каждой секундой, астральные признаки и на самом папапе. Глядя на быстро растущие из головы родителя, прямо на наших глазах, заострённые чёрные рожки, мы с ужасом переглянулись.

 - Что именно вы знаете о земных глазах моего мужа? – с дрожью в голосе спросила Лиза.
 
 - Мы знаем, где сейчас находятся ещё два глаза Петра! – улыбаясь, бесстрастно ответил ей папа.
 
   Почему-то от его улыбки и у меня самого началась мелкая неприятная дрожь. Рога на голове отца уже выросли в солидные рожки, по размеру мало уступающие рогам какого-нибудь горного козла, а зелёные глаза папапы засверкали задорными огоньками.

   С синего щетинистого подбородка папы, я медленно перевёл взгляд на весь затейливый арабеск, недавно сбритой татарской бороды, следом на нос, столь необычно ровный и правильный по форме для обычного человека, что казался носом куклы, а подняв глаза повыше, разглядел ненормально крупный, заключающий в себя явное превосходство над собратьями во человечестве, аналитический лоб.
 
 - Так вот он какой, Дьявол! – восхищённо воскликнула Лиза, оценивая внешность моего отца своими широко открытыми, полупьяными глазами.
 
   Оскалив хищные, волчьи зубы, папапа улыбнулся нам какой-то потусторонней улыбкой, как будто намеренно подтверждая наши страхи. Я почувствовал, как холодные руки ужаса затеяли чехарду, играя ледяными пальцами на моей спине, щекотливо подбираясь к шее и подбородку. Мне безумно захотелось, чтобы этот кошмар кончился прямо сейчас, немедленно. Не отдавая отчёта своим действиям, словно тяжело раненый, я тихо застонал в бессилии, и зажмурил глаза и уши.
 

   Прошло какое-то время, и из тёмного небытия бессознательности, меня вытащили мягкие и тёплые поглаживания по щеке, да ласковый говор блондинки с просьбой вернуться в этот мир. И хотя страх всё продолжал сковывать мои веки, не давая смотреть прямо даже на полюбившуюся девушку, всё же, некоторая, пробивающаяся изнутри, словно росток, смелость, отчаянно требовала принять всё таким, как есть. “Будь, что будет!” – решил для себя я, и подумал: “Если зарыть голову в песок, то сам Дьявол от этого изменится вряд ли…. и, от того, разумнее и проще смотреть опасности прямо в лицо…”

   Понимая, что коли Дьявол не съел меня, покуда я был без сознания, то, вряд ли захочет съесть осознанного, находящегося в трезвой памяти, я осторожно приподнял веки, впуская в темноту собственного восприятия жёлтый электрический свет кухни, смешанный с холодным и серым мартовским рассветом за окном.
 
   Первое, что я услышал, убрав ладони от своих ушей, был папин возмущённый вопль: “Кто смешал анашу с кокаином?!”
 
   Бледная и опустошённая Лиза сидела уже на диване, в привычной нормальным людям позе. На столе перед блондинкой стоял запотевший бокал с прозрачной, пахнущей спиртом жидкостью. Меж тем, сам папапа, с повязанным на голове полотенцем, суетливо ходил по кухне из угла в угол, красноречиво причитая самые отборные ругательства.
 
 - Привет! – помахала мне рукой и сонно улыбнулась Лиза. Папа, в свою очередь, тоже приветственно приподнял бокал. Обхватив голову руками, я сел на стул и прислушался к собственным чувствам. В голове моей, как, впрочем, и во всей нервной системе в целом, варилась болезненная каша. Придвинув мне такой же объёмный бокал, что и у блондинки, папа заботливо налил в него ледяной водки “Smirnoff”®.
       
 - Где муж? – тихо спросил я, ощущая, как собственный голос отзывается болезненными нотками в звенящей голове.
 
   Вместо ответа, папапа недовольно отвернул лицо, а Лиза скорчила обиженную гримасу и высунула язык. Посмотрев на потолок, я обнаружил подвешенную в высоте, как и в любое прочее утро, кухонную люстру. Уловив движение моих глаз, папапа нахмурил брови и закивал. Следом глупо захихикала и блондинка Лиза.
 
 - Неужели муж превратился в люстру? – пытаясь улыбнуться, спросил я.
 
 - Нет, люстра в порядке… Это мы превратились в идиотов, скурив папиросы, которые любезно скрутил для нас капитан Сааддаков! – съехидничал папа и кивнул: “Вот, смотри…” – пригласил он, демонстрируя привычную для меня папиросу “Казбек”™, вытянутую с обратной стороны в косяк.
 
   Отделив тонкую бумагу от картонной трубочки, папа рассыпал содержимое папиросы на стол. Зелёная, мелко порубленная травка была густо обсыпана белым порошком.

   С интересом разглядев искусно приготовленную смесь, и обмакнув кончик пальца в белый порошок, я попробовал вкус зелья. Язык немедленно свело заморозкой.
 
 - Кокаин! – риторически разведя руки, констатировал папа.
 
 - А если его понюхать, то может, и голова пройдёт?... – предложила Лиза, так же пробуя порошок на кончик языка.

 - Давно мужа не видала?!... – иронически парировал её предложение папа.
 
   Почёсывая нос, я попытался придумать, что делать этой адской смесью; а придумав, вытащил из кухонного шкафа мелкое сито и полированный до зеркальной глади поднос. Отделив анашу от кокаина, я собрал обе субстанции в отдельные пакетики и спрятал в карманы джинсов от “D&G”®.
 
 - Какой сегодня день недели? – спросила Лиза, в задумчивости наклонив бутылку с водкой над своим бокалом.
 
 - Для тебя, моя хорошая, сегодня выходной! – поучительно выставив палец, категорично заявил папа.

 - У меня сегодня тренировка и массаж в Spa… - надула губки Лиза.
 
 - По-моему, вчера ты натренировалась сполна! – продолжил язвить папа.
 
 - Пускай идёт! – вмешался я: “Если она не придёт в спортзал, её могут заподозрить…”
 
   Согласно кивнув, блондинка схватилась за новую, ещё не распечатанную чекушку “Smirnoff”® и решительно налила себе полбокала водки. Делая очередной глоток из опустевшей литровки, папа вздохнул с апломбом философа-стоика.
 
 - Веник, ты пойдёшь с ней, и тоже будешь заниматься спортом рядом, и присматривать, как бы она чего не взболтнула! – напутственно догнал меня своим приказом выбирающийся из кухни отец. Сама блондинка, меж тем, лукаво подняла на меня свои сонные, но уже настроенные на новые любовные приключения глаза.

 - А когда займёмся этим? – спросил я, кивая в сторону обезображенной нашей борьбой ванной комнаты.

 - Ночью! - коротко отрезал папа, и, призвав нас ко вниманию и отобрав бокалы с пойлом, заявил: “А теперь, все по делам! Вы - в спортзал, я – в Думу…”
 
   Наспех приведя себя в порядок, средь разбросанных по квартире окурков, бутылок и винных луж, оставленных после страстной оргии капитана Сааддакова, мы приготовились к выходу из квартиры. Папапа незаметно сунул мне в руку несколько купюр, в очередной раз недовольно пробубнив, что-то о том, будто мне пора стать более самостоятельным, а я, так же как обычно по утрам в этой квартире, закивал и согласно промямлил в ответ, что де, действительно, -  пора, засовывая купюры поглубже в карман дублёнки из апельсиновой кожи.
 
   В лифте, с циничной весёлостью осматривая наши с Лизой модные костюмчики, папапа пошутил о том, что когда я женюсь, то мне волей-неволей придётся стать более ответственным, хотя бы для того, чтобы зарабатывать на наряды молодой супруги.

   Его слова неприятно разворошили воспоминания о вчерашнем ночном разговоре в лесу. Всё время, пока лифт опускался с 26-го на первый, я придирчиво рассматривал Лизу, пытаясь, но безуспешно, представить её в роли жены. Я решил, что, наверное, не хватает зеркала, дабы самому примерить на себя роль мужа… наверняка, вместе мы смотрелись бы более естественно.


   Вот, наступило утро. На той же невзрачной, но побывавшей и тут и там, знакомой местному постовому машине, папа отвёз нас по указанному блондинкой адресу, и растворился в солнечных лучах зарождающегося мартовского дня.
   




На этом завершается большая смысловая часть «росколбасно-жестяной» повести, оставляя читателю маршрут следования за главными героями произведения в общем названии следующей глобальной части «росколбасно-жестяные “опа-миксы”».