177. Улица несчастной Любви. Если звезды зажигают

                177. Если звезды зажигают

История любви


В пале-рояльском номере Владимира Маяковского перебывали все его тогдашние возлюбленные, которых, как заметили исследователи биографии поэта, всегда было не менее двух одновременно.

Сюда к нему приходит в гости и бессонная Сонка, Софья Шамардина. Девятнадцатилетняя курсистка, в которую уже влюблен Игорь Северянин, да так, что придумал  «златоблондой» Сонке «более подходящее к ней» имя –   Эскламондра Орлеанская (всегда опасная тема Маскарада).

На их совместных поэзо-концертах Шамардина читала посвященное ей стихотворение «В коляске Эскламондры», под глум и овации толпы.

Мало кому известный  Володя Маяковский, «Желтая Кофта», «футурист-кошкодав» отбил ее у Северянина, у публики, у всех.

«Тесноватый номер с обычной гостиничной обстановкой, – вспоминала она, – стол, кровать, диван, большое овальное зеркало на стене. Зеркало помню, потому что вижу в нем Маяковского и себя. «Красивые, – говорит, – у нас непохоже на других….»

Это для нее он сочинил, сидя рядом с ней в санях ночного извозчика, везущего эффектную пару в «Пале-Рояль»: Послушайте! Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно! Значит, это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда…

В этом номере он умолял: «Сонка, отдайся!». Потом его уверил кто-то из друзей, что сегодня сакраментальное «отдайся» пахнет нафталином, все говорят просто – дай!  В поэме «Облако в штанах» вместо «Мария, дай!», сначала стояло имя Софии.

Он в те годы признавался ей, что ненавидит все и вся, «даже запятые в книгах», желал немедленного уничтожения России, искусства, государства, церкви, любви, брака, буржуазной ответственности в отношениях…

Этим он и близок был левым, входящим в силу – эсерам, большевикам. В этом суть романа Маяковского с советской властью. И они хотели, было (в начале своего пришествия) вышеперечисленное уничтожить. Воспитать «нового человека», которому ни государство, ни церковь, ни семья, ни прочие цацки не нужны. Не получилось. Почему-то. 

Познакомил Маяка с Экскламондрой Чуковский на вечере футуристов (у него тоже был нешуточный роман с Шамардиной). Возникла ситуация соперничества. Фатум Маяковского – всех своих любимых он должен был завоевывать, отбивать, отбирать у других мужчин, у всего проклятого мира. А иначе ему неинтересно было. Несколько месяцев подряд они всюду появлялись вместе, их принимали за брата и сестру. Маяковский осыпал ее стихами, зажженными в небе, по его личной просьбе. Но у любви была оборотная сторона. И для Сонки все кончилось – поздним опасным абортом. Звезды ее едва не сожгли.

Встреча

Роман с Шамардиной был все равно обречен, потому что Маяковского на перекрестке Невского и Литейного уже караулила судьба. (Мистическая топография).

Случайную встречу на этом пограничной между двумя фэнсионами территории с юной Эллочкой Каган (будущей Эльзой Триоле, женой Луи Арагона) он до последних дней считал своей «радостнейшей датой». Ведь «Элик» привела его домой и познакомила – с сестрой.

Так в его жизнь вошла, с тем, чтобы никогда уже оттуда не выйти, Лиля Брик. Все в том же пресловутом Пале-Рояле происходит первое любовное свидание с «Лиличкой», воспетое в лирике: Вспомни, за этим окном впервые – ноги твои исступленно гладил…

«Ноги» – слишком грубо», – сказала она, дослушав стихотворение. Он поверил ее вкусу, переправил «ноги» на «руки»: Вспомни, за этим окном впервые – руки твои исступленно гладил… Так оно и вошло в канонический текст. Наша старая мистическая тема. «Явись рука из-под бела платка»…

Вскоре Маяковский перебрался из Трапеции в квартиру Осипа и Лили Брик, по «ту» сторону Невского, началась их странная «семья втроем», которую долгие годы с трудом огибали советские исследователи творчества В.В.

Поэтов нашего фэнсиона не раз посещали посланцы милосердного Господа в образе возлюбленных, невест и жен. Лиля Брик являлась агентом совсем других сил, многолетние связи ее и Осипа Брика с ЧК – ОГПУ – НКВД несомненны.

Есть свидетельства, что была она в полном смысле гипнотизершей, умела – с помощью волшебного слова, Крэг! – подчинять людей своей воле. Имя Лили – не случайно совпадает с именем Духа Зеркала: как-то исхитрялась она вставлять осколки кривого зеркала в глаза людям.

Что уж поэты, бедные художники! – самого Сталина-Вия трижды обвела вокруг пальца. Никто толком не знает, как. Но факт – уболтала. Внушила ему свою версию Маяковского и самой себя. Кто бы мог поверить, что такое со Сталиным вообще возможно.

Онтологически женский тип Лили Брик восходит к образу Клеопатры, любовники которой платят жизнью за ночи с ней –  царица вновь воскресает в Трапеции.

Мистический смысл ситуации: Сонка (имя – «маленький сон») пытается удержать поэта в сновиденческом нашем фэнсионе. Лиля уводит его из вольной Трапеции (из Серебряного века – в век советского железа).

Маяковский становится знаковой фигурой эпохи – и… в итоге, перестает  быть поэтом. Он вытравливает в себе дар (как женщина – плод; поздний опасный аборт).

Соня Шамардина между двумя жизнями Маяковского («до Лили» и после) – краткое сновидение; она пыталась удержать его рядом с собой, наивными средствами мечты и сна, но потерпела поражение.

Комментарий фэнсионера: из всех возможных женщин гений выбрал ту, что скорее и успешней всех привела его к гибели. Видимо, по-иному не мог;  творчество – вид самоубийства.

Но выбрав свою смерть, Маяковский тем самым выбрал и – всё. Всё, что он смог успеть на этом свете.

Если Лиля и впрямь, окольными путями, привела поэта к гибели, то ведь без нее  «Маяковского жизни» (сложный, многозначный объект) представить себе нельзя. Так же как и «Маяковского стихов».

Лучшие его вещи возникли для нее, про нее, во имя ее. Может быть, ему для того, чтобы их написать, физически необходимо было поминутно ощущать себя на грани, «под дулом пистолета»? Она ему эту возможность предоставляла (и кажется, совершенно осознанно), лучше справляясь с этой миссией, чем кто-либо другой.

А что, если по-иному нельзя было, если выбора в их отношениях не было: либо так, либо никак? Категорический императив. «Ну, нарожала бы ему детей. И он кончился бы как поэт».

Кто она, собственно, Лили Брик: чудовище, сокровище? Ангело-демон? Или, в нашей терминологии Лебедь-Клеопатра? Агент судьбы. Сексот поэзии.