5. Пиши про то, не знаю, про что

Тот, кто прошел через многотиражку, умеет многое. Дело в
том, что журналист многотиражной газеты - и швец, и жнец, и
на дуде игрец, то есть он пишет обо всем, на все темы, обо всех
проблемах и таким образом приобретает самый разный
журналистский опыт. Однако засиживаться в многотиражке -
вредно, ибо как журналист ты, увы, не развиваешься, а идешь
по кругу, пережевываешь одни и те же темы, не растешь.

Но и этого я тогда тоже не понимала, и когда мне надоело в
"Кировском шиннике", я подалась в многотиражку завода
Лепсе под названием "За темпы и качество". Я думала, что
приобрела что-то новое, на самом же деле поменяла, как
говорят, шило на мыло.

Хуже того, если с «Шинником» все обстояло ясно и можно было
подробно описать, как он делает шину, на какой автомобиль эта
шина предназначается и сколько километров пробежит в случае
качественной сборки, то на Лепсе труд рабочего был покрыт
тайной: делает что-то этакое, для чего-то этакого, во что вникать
не стоит, а писать - строго запрещается. Для хранения тайны, что
завод работает на оборонную промышленность и делает оснастку
для самолетов, существовал первый отдел, наводящий на всех
страх и трепет. На всякий случай многих лепсенцев и за границу
не пускали - а вдруг шлепнут лишнее?

Годы застоя на Лепсе заслуживают описания главным образом по
причине открытого и чуть ли не поголовного пьянства.
Технический спирт, предназначенный на производстве для
промывки мелких металлических деталей, заливался в ванны
ведрами, практически не имел мерных емкостей (спиртометры
поставили много позже) и даже перегонялся прямо в одном из
сборочных цехов. Это была заводская валюта, которой
рассчитывались все со всеми и внутри завода, и за его пределами.
Я знавала людей, которые со смены не могли пройти через
турникет. Словом, погибли на этом спирте многие.

Естественно, прикладывались к нему и мы, журналисты, но все-
таки относя себя к заводской интеллигенции, в общей питейной
атмосфере предпочитали красное сухое вино, тем более, что
стоило оно в ту пору всего один рубль восемьдесят копеек и
продавалось в гастрономе напротив, не говоря уже о том, что
пилось приятнее технического спирта, отдающего странноватым
запахом.

Увы, молодость свободна от ежедневных раздумий о том, как
поживают печень и желчный пузырь, не будет ли вреден лишний
стаканчик спиртного поджелудочной железе, перебои в сердце
относит к любовным недугам, а головную боль легко снимает
таблеткой анальгина или аспирина, не заботясь о неизбежных
катаклизмах в желудке.

Тем не менее, как это ни парадоксально звучит, я не знала
коллектива более духовно здорового, чем лепсенцы, хотя много
где поработала за свою жизнь. Здесь не было зависти и грызни,
обычных в творческих союзах, здесь не умели ставить подножку
ближнему, а чаще приходили ему на помощь, тут не жаловались и
не ныли, а даже в нелегкую минуту старались быть оптимистами.

Лепсенское братство – вообще особое явление. Я знаю многих, кто увольнялся, но через некоторое время начинал тосковать по заводу и возвращался обратно. Я много лет хранила связи и с редакцией газеты, и с редакцией радио, и с заводском музеем, где работали Лариса Голубева, Оля Шестакова, Наташа Коротаева, Ирина Созинова. Да, собственно и теперь все мы встречаемся в главные для нас жизненные даты.

А когда тяжело заболел муж (А.А.Авинов – Т.Б., который всю жизнь за исключением нескольких последних лет после сокращения проработал на Лепсе, его друзья по 51-му цеху навещали его во время болезни и помогли проводить в последний путь.

...Дверь в редакцию газеты практически не закрывалась. Обед в цехах
начинался рано, часов в 11-12, поэтому первые посетители с завода
приходили к нам именно в это время. Приносил свои стихи и
рассказы токарь Валерий Туляков, заглядывал фрезеровщик Андрей
Краев (с нашей легкой руки ставший потом диктором Кировского
телевидения), прибегала с новым материалом обмотчица из 53-го
цеха Наташа Веселкова (впоследствии редактор "Машиностроителя"),
забегал заводской фотограф и наш друг Женя Шишкин.

Попоздней появлялась пишущая братия из отделов, заводской
лаборатории, дома культуры, спортклуба. Заводская газета - народная
газета, в ней писал и публиковался чуть ли не каждый.

В нашей многотиражке мы жили, как в том анекдоте:
интеллигенции делают вид, что платят, а она делает вид, что
работает. Получали мы всего по 110 рублей в месяц, этих денег по
нашим потребностям катастрофически не хватало, мы вечно сидели
в долгах, но на последний рубль традиционно ездили домой на
такси, и стоило это - смешно сказать - 1 рубль 20 копеек от
площади Лепсе до вокзала.

На работу не торопились, появляясь не раньше десяти утра (тем
более, что в штате были редактор, два литсотрудника и
машинистка, а газета выходила всего раз в неделю), а после обеда
уже начинали собираться в только что открывшийся пивбар на углу
улиц Большевиков и Советской, неподалеку от здания партархива.
Для конспирации мы так и говорили: "Встретимся в партархиве".

Конечно, по неопытности и легкомыслию, а также по указанным
выше причинам, в газете частенько появлялись "ляпы": то Иванов
окажется Петровым, то Петров - Сидоровым, то работает вовсе не
токарем, а сварщиком, и не 27-м цехе, а в УКСе (с той поры я взяла за
правило проверять все, что не заверено подписями и печатями).

После звонка с бранью и кучей угроз начальника какого-нибудь цеха
нас, "литсотрудничков хреновых", так и перетак согласно рангу
отчитывал редактор Коля Холстинин. Хуже было, когда всех троих
тягали "на ковер" - в партком завода (он очень некстати находился
рядом с редакцией) - прочистить мозги, прочитать лекцию и
предупредить, что премию за текущий месяц всем нам лучше всего не
ждать.

Естественно, что Коле Холстинину и Люсе Красновой, как членам КПСС,
доставалось по полной программе, я же в общем-то на этот партком
чихать хотела, так как мое отношение к КПСС сформировалось окончательно:
я знала уже совершенно точно, что никогда не подам заявление в партию.

Многотиражка же, уже в другом составе, до последних дней КПСС сохранила
страх перед вышестоящим партийным органом - мол, черт его знает, а вдруг
все вспять повернется? Может быть, именно в силу таких вот черт она и
дожила до своего 70-летия, которое благополучно отметила весной 2004 года, и благополучно живет и здравствует по сей день.