Берегиня гл. 3

3.
Этой ночью я проснулась от чувства ужаса, ледяного, жуткого, сковавшего тело и душу. Ужас был повсюду, он окружал, и одновременно он был внутри, превратив сердце в ледяную глыбу, глухо и больно бухающую в рёбра. И, в то же время, я знала, что этот ужас родом из моего прошлого. Сорок лет он жил во мне тайно, казалось пережитый и забытый навсегда. Ан, нет! Жив, никуда не делся. Я очень ясно вспомнила ту ночь, когда испытала его.
Меня, завёрнутую в тёплое одеяло, куда-то несли. Добрая  женщина положила меня в чужую детскую кроватку. На стене висел бордовый ковёр с азиатским орнаментом. В комнате стоял полумрак. Женщину я знала – это была мамина подруга, она часто бывала у нас в доме.  Но, воспринимала я всё это сквозь сон. И вдруг…

Ужас! Он подхватил меня из кроватки, заставил закричать, закатиться в плаче. Я  вкровь ободрала руки о деревянный бортик, билась и кричала до тех пор, пока не ослабела в руках у сердобольной женщины, успокаивающей меня.
И сейчас, много лет спустя, проснувшись, я чувствовала боль в ободранных ладошках, видела полумрак комнаты с узбекским ковром на стене.
Сердце понемногу успокаивалось, удары его становились реже и размеренней. Обруч, сковавший горло, слабел. Тело обмякло.
В ту ночь, сорок лет назад, я осиротела.

Утром меня отвели в детский сад, потому, что у бабушки были какие-то срочные дела. Я слышала от взрослых незнакомые слова: морг, похороны. Ещё вчера мама работала воспитателем в соседней группе. А сегодня дети играли в странную игру, которая называлась «как умерла Мария Викторовна». Воспитатели ругали детей за это, но, то и дело отвлекались, то уходили куда-то, то приходили, смотрели на меня жалостливо. У многих были опухшие глаза. А я всё никак не могла понять: как это умерла? Потом, по детскому обычаю, включилась в игру, и тоже стала показывать «как умерла Мария Викторовна», совершенно не связывая это имя с именем своей мамы. Но, когда мой лучший друг Виталик, спросил: « А почему твоя мама умерла? Она больше не будет у нас воспитательницей?», - я оторопела. Как это не будет?!

Уже на следующий день Виталик не придёт в детсад. Потому, что он - «сын убийцы». Его семья в скором времени уедет из посёлка. А его папа, весёлый и красивый дядя Митя, окажется в тюрьме.
Дядю Митю я помнила по-детски, по ощущениям. У него был очень красивый свитер «крупной вязки», и мне всегда казалось, что таким должен быть мой папа: большим, с чистыми озорными глазами, со светлыми короткими волосами. От дяди Мити пахло «машинами»,  он работал водителем служебного автобуса. Иногда мама брала меня с собой в райцентр к тёте Маше, своей подруге, и тогда мы садились в автобус к дяде Мите и, как мне казалось, долго-долго ехали. Хотя, до райцентра было всего десять минут езды.

Я любила эти редкие поездки. Рядом была мама, у маминой подруги тёти Маши меня угощали мёдом, конфетами, и, если очень везло, брали вечером в кино. А ещё у маминой подруги жил Дед Мороз с белоснежной бородой, которого, почему-то, звали «дед Яша», а незнакомые бабушки уважительно называли его Яков Ильич. Я всё никак не могла понять – почему тётя Маша называет деда Мороза папой. Долго в моём детском сознании Дед Мороз и дед Яша были одним персонажем. Просто Дед Мороз был зимой, а всё остальное время он был дед Яша. И зимой он приходил к нам в детсад на ёлку, приносил подарки, а летом я ездила к нему в гости есть мёд.

Две Маши – так называли маму и мамину подругу. Они даже похожи были, как сёстры. Обе чернявые, кудрявые, весёлые. Только моя мама уже успела побывать замужем и обзавестись дочкой, то есть мной.
Отца я не помнила. Что-то у них с мамой не сладилось. Бабушка говорила, что был он гулёна и бабник. И, когда мне было всего шесть месяцев, родители развелись. Бабушка винила себя в мамином неудачном замужестве. «Эх, вышла б за Ивана, глядишь и счастлива была», - часто повторяла она,- «Да ведь как отпустить-то её было?! Аж в Молдавию!»

Иван Маркуца, мамина первая любовь, был солдатом-срочником, служившим в воинской части, расположенной недалеко от посёлка. Когда подошло время демобилизоваться, он позвал маму с собой, но бабушка категорически запретила маме даже думать об этом! В девятнадцать-то лет! В Молдавию! Ни-за-что!
Потом был папенька, скорее всего «назло» бабушке, но…Назло можно сделать только себе, как известно. 

Мне было уже четыре года, когда ходил к маме «жених» - дядька, похожий на кота-котофеича, и мне он ужасно не нравился. Носил этот дядя Павлик шпроты для меня, чай со слоником для бабушки, и звал маму замуж. Но, обжегшись на молоке, мама не спешила. Хотя, сейчас, с высоты прожитых лет, думаю - может и другая причина была…

Шептались женщины, не замечая, что я всё мотаю на ус, что: «Митька-то не зря в детсад за сыном зачастил. И всё вокруг Машки увивается! Вот бесстыдник!». От  этих разговоров у меня сладко ныло под ложечкой – именно такого папы мне не хватало. И Виталик, или, как его звали родители – Алик, его сын, мне тоже очень нравился.
Но, тот автобус, на котором я так любила ездить с мамой, увёз мою маму от меня навсегда.

В тот вечер мама, как обычно, после работы уехала на вечерние курсы медсестёр. И как она всё успевала? Заочно училась в педучилище, работала в детском саду, а вечерами училась на курсах медсестёр. Зачем? «Пригодится!», - коротко говорила она. Занятия заканчивались поздно. Бабушка ждала её, кормила ужином. Но, в ту февральскую ночь, так и не дождавшись, пошла встречать. Стояла на автобусной остановке, не зная,  что предпринять, когда к ней подъехал милицейский мотоцикл с люлькой. Милиционер спросил, что бабушка так поздно делает на остановке.
- Да вот, дочка уехала на курсы, и до сих пор нет.

Когда милиционер спросил, есть ли у её дочки родинка на подбородке, бабушка поняла, что случилось непоправимое.
Позже, в суде, Дмитрий Мартынюк, тот самый дядя Митя, будет рассказывать, что она облокотилась о плохо закрытую дверь автобуса и выпала. Медики констатировали перелом основания черепа. В сознание она таки  не пришла. В больницу её привёз сам дядя Митя.
Выяснилось, что и смена была не его, и что был он изрядно пьян. Почему в тот день он оказался за рулём? Почему мама осталась в автобусе, когда все её подруги вышли?

Какая злая сила сломала столько судеб? Судьбу самого дяди Мити, мою судьбу, судьбу его близких? А о бабушке и говорить нечего – она просто умерла тогда. Нет, конечно, она ходила, говорила, чем-то занималась, растила меня, но…душа её была мертва.

Ни на один из вопросов ни тогда, ни сейчас так и не нашлось ответов.
Через двадцать лет, случайно узнаю, что жизнь его закончилась страшно: за групповое изнасилование посадили его единственного сына Виталика; жена от него ушла; стал пить, выгнали с работы, и, однажды, соседи нашли его в петле.