8. Журналист меняет тему

Шел 1981 год. К этому времени я уже чувствовала себя асом в
журналистике, была внешкором "Кировской правды" и
"Комсомольского племени", писала на разные темы и поэтому
решила, что мне раз плюнуть писать и о фильмах. Первую статью я
отнесла в областную газету через неделю после того, как пришла
работать в облкинопрокат, добросовестно пересказав содержание
фильма от начала и до конца.

Потом я поняла, что надо не пересказывать фильм (это может сделать
любой), а анализировать его, делиться со зрителями своими
впечатлениями. И тут я обнаружила, насколько беден мой словарный
запас по части кино. Я завела записную книжку и, прочитывая чужие
рецензии в центральной прессе, старательно выписывала новые слова и
непонятные словосочетания.

Что, например, делает режиссер? Какой глагол найти, чтобы сказать о
работе оператора? В чем заключается мастерство актера? Что делает
художник и в чем проявляется его работа? Как сценарий
трансформируется в фильм? В общем, как говорится, я замерила
диаметр собственной кишки и поняла, что для того, чтобы писать
нормальные рецензии, она у меня катастрофически тонка.

Поо ВГИК я отважилась в 35 лет. Сын Сергей в это время
заканчивал среднюю школу, а дочь Елена пошла в первый класс. Кстати, моя
учеба в институте действовала на нее лучше всяких нотаций: глядя, как
я, приходя с работы, сажусь за письменный стол, она тоже открывала
портфель, доставала тетрадки, учебники и садилась рядом.

- Самое главное, - поучал абитуру из провинции москвич Гриша,
который штурмовал ВГИК в третий раз, - это поступить. Из ВГИКа не
исключают. Правда, на собеседовании гоняют в хвост и в гриву.
Открытки с портретами членов политбюро смешивают, елки-палки,
с портретами художников всех времен и народов, а ты тянешь из этой
кучи - и хрен знаешь, что вытянешь. Любят спросить, кто теперь
генсек компартии какого-нибудь Уругвая или Лаоса.

А в этом году все и вовсе с ума посходили: буквально каждого пытают,
за что американцы дали "Оскара" меньшовской картине "Москва
слезам не верит". Не фига себе, а? Но ты не дрейфь, - успокаивал он
меня, - вон у тебя сколько публикаций - во ВГИКе журналистов любят,
особенно если они печатаются в толстых журналах!

Конечно, я ужасно боялась собеседования, понимая. Что все будет решать Его Величество Случай. Но при этом рассуждала так: на то оно и со-беседование, чтобы не сидеть, как престуаник на допросе, с трепетом отвечая «да» и «нет». Надо во что бы то ни стало попытаться вступить в полноценный диалог, завязать беседу с членами приемной комиссии и незаметно взять ситуацию в свои руки.

Так я и сделала. При первом же упоминании имени кого-то из великих, я тут же активно закивала головой и принялась рассказывать, что как же, как же, знаем, знаем, смотрим у себя в глухой провинции егог фильмы, что есть, мол, у нас такой киноклуб «Сталкер», который показывает не только этого великого, а вообще все самое лучшее и ведет отважную борьбу со злостной политикой кинопроката и т.п.

...Еще живо было старое общежитие на улице Будайской, на Яузе, где
обитали многие легендарные личности советского кино. Нам показали
комнату на третьем этаже, где жил Василий Шукшин - возле двери на
стене была прибита полочка, на которой то лежали цветы, то стоял
стакан с водкой. Говорят, что когда Шукшин получал подъемные на
фильм, то первым делом приходил сюда, садился с ящиком коньяка или
пива рядом с вахтером и угощал каждого проходившего мимо студента.

Летняя сессия выпадала на конец мая - начало июня, совпадая с порой
цветения тополей. Улица Сергея Эйзенштейна, ведущая от станции
метро ВДНХ к ВГИКу, с высокими и стройными пирамидальными
тополями, была покрыта тополиным пухом, словно первым осенним
снегом.

Пух кружил в воздухе, попадал в рот и в глаза, прилипал к накрашеным
тушью ресницам, заставляя пускать слезу, а в общежитии на Будайской,
которое стояло в окружении огромных тополей, пух набивался в
комнаты, залегал под кровати, скатывался в небольшие пухлые и
ленивые шары, которые при дуновении ветерка медленно
перекатывались из угла в угол и даже каким-то образом проникали в
безлюдный коридор. Общежитие доживало свои последние дни (уже
начала заселяться олимпийская многоэтажка на Бориса Галушкина),
поэтому жильцов здесь было мало, уборщицы отсутствовали, а
абитуриентам и студентам было не до приборок.