Промысел 1 12 3

Начало:
http://www.proza.ru/2014/04/28/602

Предыдущая страница:
http://www.proza.ru/2014/07/20/1593


 «Видишь ли, за кругом бывает примерно, то же, очень примерно. Там не нужна женщина, или мужчина. Главное в тех событиях, удовольствие, которое пришло и уйдёт. Чтобы отодвинуться от прикосновения, достаточно взглянуть в глаза. Только надо глядеть и лишнего не выдумывать».
«Что может быть необычней сегодняшнего, охотник?»
«Рождение ребёнка. Ещё, после того, как вырастут дети, приходит любовь».
«Почему так поздно?»
«Обретение не дар, а награда. Имеющие любовь говорят, нужно зачать, родить, вырастить. Непреходящая радость выпадает, когда жизнь ляжет на ладони, достаётся ценой желания и усилий».
Тадд показалось, любовь пришла. Граничащий со страхом трепет, желание не огорчить мужа, владело женщиной сильней, чем желание чувствовать близость промежностей.
«Что выдумывают за кругом, охотник?. - Спросила Тадд. - Я хочу знать беду в лицо».
«Разное. Я не выдумывал, но встречал таких людей. Состояние похоже на болезнь, вроде безумия».
«Безумным быть плохо, страшно. Я видела женщину, у которой сгорели дети. Эта никого не узнавала, всего боялась».
«Что с этой стало?»
«Муж заставил родить ребёнка».
«Безумия там не было. Женщину раздавило горе, как Волта. Я был таким. Безумные счастливы, не признают себя больными. Других считают обойдёнными».
Тадд глядела и слушала, прижималась к мужу, проникала душой в открываемый мир.
«Захваченные страстью говорят, в тайне настоящая жизнь. Тот, который за кругом, кажется самым лучшим, самым привлекательным. Если скрытые отношения входят в круг, тайна прорастает ложью, разделяет двоих. Я видел, не далее, как»…
Генк запнулся.
«Говори, что хотел».
«Я не хотел. Нас не касается».
Если тайна за кругом - болезнь, кончается бедой, почему люди не понимают?»
«Приятно болеть. Знаешь, нет ничего приятней сизой смерти. Тихо, горячо, с тобой носятся, и чувство такое, что улетаешь туда, где не бывает неудобств».
«На самом деле, улетаешь, охотник!»
«Конечно. Помню, старейший бил меня по щекам, заставлял плакать и двигаться. Хранитель дал мне жизнь, я не понял. Было до того обидно, что не пошёл хоронить старика. Если случится то, о чём спрашивала, отшлёпаю тебя по щекам, посажу у очага, пока ни очнёшься. Ты нужна мне живой и счастливой. Вот так».

\
Дочь Пайти проснулась и слушала. Боль возвращалась. Мысль, что Кин бесчинствует с какой-то женщиной, казалась невыносимой.
«Отпусти, умру с голоду».
 Родоначальник племени Синих Камней поджал ноги, точно, для прыжка.
«Подожди, охотник, очаг разожгу».
«Отвык, знаешь ли, ждать еду. Там всё готово. Лучше заберу эту и покормлю, ладно?»
Атт согласно кивнула. Последнюю неделю по утрам очень хотелось спать.
 Кин вынул Лайп из мешка, помог одеться. Женщина ничего не весила. День поднимался над миром. Тихой лаской коснулся лица переплетённый тонкими ветвями свет. Низовой холод выдавил острые слёзы. Прижатая войлоками песня воды Высвободилась, облекла душу, смыла горький налёт.
«Дождь будет, охотник?»
 Лайп огляделась, точно наново. Стиснутое болезнью до размеров дымохода небо оказалось, вот оно.
«Вряд ли, женщина, сгустится непогода. Должно раздуть, на то похоже».
Кин шагнул на тропу. Открывшийся с бровки вид, несмотря на безликость туманной полумглы, потряс напором пространства, властным гнётом толстых облаков, мощью движущегося воздуха.
Ида лежала в наглухо завязанном мешке. Очаг не горел.
«Что ты собираешься есть, охотник?»
Возмутилась Лайп.
«Видишь, тебе не нравится, значит пошла на поправку. Сейчас еда будет».
Кин добыл огня, щепки загорелись, активировали торфяной брикет. На становом камне лежал черепок с мясом, в другом были печёные грибы. Кин тюкнул по глине, распространился запах съестного.
«Как получается, охотник?»
Дочь Пайти подалась вперёд, взгляд стал живым, неравнодушным.
«Как умеем, так и получается. Ты не удивляйся, ешь, пока ни остыло».
«Сначала варёное, потом огонь! Я не понимаю».
«я многого не понимаю, женщина. Отец говорил: преждевременный вопрос отнимает миг истины».
Собеседница мигнула озадаченно, только истину вопросы заглушили.
«Зачем эта прячется?»
«Спит».
«Ты можешь взять, когда хочется?»
«Брать часть меня излишне. Скажу иначе. Повернувшись к жене, я должен буду оставить тебя».
Лайп недоумевала. Охотнику было не стыдно говорить о том, что сломало жизнь отцу, брату, сыновьям. Непонимание опрокидывало в небытие, но Кин был рядом и держал.
«Я забыла! Совсем забыла!»
Атт появилась у черты.
«Еда, странная такая! Эйи варят из молока зверей. Чтобы не испортилась, нужно держать в мокром полотне. Я сберегла для тебя, вот!»
Кин взял жёлтый, пахнущий детством, кусок.
«Как называется?»
«Не помню, охотник. В Излучине такого нет».
«Называется? Сыр».
Ида оформилась, вылезла из мешка.
«У вас едят подобное?»
 «Едят, да».
Кин откусил. Вкус был непривычным, не внушающим доверия, но ей нравилось, и он терпел. Дочь Повелителя воды возмутилась:
«Что же ты один гложешь! Оставь, хоть немного».
Пришлось отломить большую часть, отдать жене. К сожалению, делёж не избавлял от необходимости жевать прилипающую к зубам вязкую массу. Атт рассказывала:
«Наши охотники загнали десять самок с детёнышами, держат в огороженном кругу. Траву съедят, ограду передвигают дальше. К этим прибился самец. Не в ограде, но и не уходит. Мейс говорит, все самки имеют в себе. Молоко можно будет брать, когда родятся малыши».
«Нужно сушить съедобные растения, собирать в большие стопки,- сказала Ида, - здесь снег глубок,. Зимой стадо может убежать в поисках корма».
«Ты знаешь, женщина?»
«Слышала о таком, да».
Лайп тоже слышала. Мейс велел резать молодые побеги, складывать в яму на горе. Кин заметил четыре кладки подпирающих стену мешков.
«Ты видела? Что там?»
«Хлебные зёрна, которые хранятся в круге, который поставил Кин».
«Так много!»
Да. Болотные люди не ищут злаков. Весной бросают семена возле жилья , берегут всходы и собирают больше ходящих по полянам».
«Не знаю, как хлеб, - сказала дочь Пайти, - а траву для холста на болотах держат около кругов».
Атт вспомнила о выкипающей воде, хлопнула в ладошки, убежала. Кин с женой сели у огня. Лайп видела, едят один кусок. Лица так близко, что ресницы мешают глядеть. Первый охотник проникался тем, как женщине нравится сыр. Отвращение уходило.

\
Маленькая Ида любила читать книжки, в которых авторы «предвосхищают» научные открытия. Интерес возник после знакомства с трудами Леонардо да Винчи. Понятно, что «открываемые» людьми законы существуют изначально, возможность иметь блага цивилизации заложена при сотворении мира, а представления об этих благах весьма причудливы в веках. Если книжка задевает за живое, втягиваешься в повествование, становясь современником. С такой позиции легко простить стремящегося к популяризации знаний Жуля Верна, персонаж которого вместо того, чтобы потереть деревяшки или стукнуть парой камней, добывал огонь посредством линзы из двух стёклышек от часов с водой внутри. Домудрился фантаст, не учёл, что вода тормозит инфру. Можно бы так сказать, а можно предположить, что привыкший отвечать за каждое слово автор по причине большого объёма и малой скорости обработки информации не проверил, загорится или нет. Техническая ошибка, не более того. Ида сделала вывод: посредством художественной достоверности открываются пласты будущих знаний. Мерилом её уровень Богоприсутствия повествования, определяющийся целью, с которой автор взялся кнопки нажимать или водить пером по бумаге. Примером тому достойный изумления образчик, текст, некогда приведённый преподавателем философии.
«Но это здание, - что ж это, какой оно архитектуры? Теперь нет
такой; нет, уж есть один намёк на неё, - дворец, который стоит на Сайденгамском
холме, чугун и стекло, чугун и стекло - только. Нет, не только: это лишь
оболочка здания, это его наружные стены; а там, внутри, уж настоящий дом,
громаднейший дом: он покрыт этим чугунно-хрустальным зданием, как футляром; оно
образует вокруг него широкие галереи по всем этажам. Какая лёгкая архитектура
этого внутреннего дома, какие маленькие простенки между окнами, - а окна
огромные, широкие, во всю вышину этажей! Его каменные стены - будто ряд
пилястров, составляющих раму для окон, которые выходят на галерею. Но какие это
полы и потолки? Из чего эти двери и рамы окон? Что это такое? серебро? платина?
Да и мебель почти вся такая же, - мебель из дерева тут лишь каприз, она только
для разнообразия, но из чего ж вся остальная мебель, потолки и полы? "Попробуй
подвинуть это кресло", - говорит старшая царица. Эта металлическая мебель легче
нашей ореховой. Но что ж это за металл? Ах, знаю теперь, Саша показывал мне
такую дощечку, она была легка, как стекло, и теперь уж есть такие серьги,
брошки, да, Саша говорил, что, рано или поздно, алюминий заменит собою
дерево, может быть, и камень. Но как же всё это богато! Везде алюминий и
алюминий, и все промежутки окон одеты огромными зеркалами. И какие ковры на
полу! Вот в этом зале половина пола открыта, тут и видно, что он из алюминия.
"Ты видишь, тут он матовый, чтобы не был слишком скользок, - тут играют дети".
 Так написал идеолог революции, певец справедливого переустройства мира, знаток благополучий. Вслушиваясь в дрожь опор войлочного круга, представительница экзотической профессии программистов содрогнулась от ужаса при мысли, что смогла бы оказаться в алюминиевом раю, и не содрогалась больше от факта ощущенческого воссоединения с первобытным человеком, о существовании которого год назад не догадывалась. . Вот он держит в руках кусок сыра, пищу будущего для племени Синих Камней, и думает, что плохо без привычки, но когда-нибудь не нужно будет гибнуть от напряга в добыче, беспокоится об индивидуальной переработке биомассы. Лягут под руку освобождённому от непосильного труда человеку съедобные брикеты, позволят позабыть заботу о насущном. Только хорошо ли это будет? Лучше не загадывать, поберечь время. По крайней мере, читать корявый текст с бесконечно повторяющимися элементами дурно!
«Группы, работающие на нивах, почти все поют; но какой работою они заняты? Ах,
это они убирают хлеб. Как быстро идёт у них работа! Но ещё бы не идти ей быстро,
и ещё бы не петь им! Почти всё делают за них машины, - и жнут, и вяжут снопы, и
отвозят их, - люди почти только ходят, ездят, управляют машинами. И как они
удобно устроили себе; день зноен, но им, конечно, ничего: над тою частью нивы,
где они работают, раскинут огромный полог: как подвигается работа, подвигается и
он, - как они устроили себе прохладу! Ещё бы им не быстро и не весело работать,
ещё бы им не петь! Этак и я стала бы жать! И все песни, все песни, - незнакомые,
новые; а вот припомнили и нашу; знаю её:
 Будем жить с тобой по-пански;
 Эти люди нам друзья,
 Что душе твоей угодно,
 Всё добуду с ними я...»

Продолжение:
http://www.proza.ru/2015/03/28/2035