Рифмы

***
Сначала Аден
Не кажется адом.
Белые крыши.
Белый песок.
Белый-белый
Ближний Восток.

Сначала море Красное -
Совсем не красное:
Сине-зелёное,
Голубоглазое.
Бывает и чёрным,
Когда Сахара
Вздымается к небу
Клубами напалма.

Голубоглазое  море -
Краснеет
От пролитой крови.

Песчаные бури
В пустыне не редкость.
Песчинки, как пули,
Жалят метко.
Не в бровь,
А в глаз
Норовят попасть.

Песчаные  бури -
Ещё не беда,
Хоть и накрывают
Собой иногда
И белые крыши,
И белый песок,
И весь этот чёртов
Ближний Восток.

Бурю в пустыне
Мы переживём.
Бурю в пустыне
Мы пережуём.

Потом то, что пережевали,
Выплюнем.
Потом за то, что пережили,
Выпьем.
И выпитое снова
Запьём.

Так и живём,
Сгорая живьём.
В городе Аден,
Который
Сначала
Не кажется адом.

***
Юго-Восток.
Ханой.
Город совсем не мой.

Совсем не моя земля,
Совсем не моя вода,
И воздух совсем не мой,
Хоть пей, хоть не пей лемой.

(Лемой – это очень пьяная водка по-вьетнамски).

Хоть жуй, хоть не жуй шашлык
Из мяса змеи a la Duc.
И даже лягушьи лапки
Под соусом кисло-сладким,
В том городе, что не мой,
В котором я пью лемой,
В котором жую шашлык
Из мяса змеи a la Duc.

Мой друг по Ханою – он
Из дальней страны Альбион.
Он тоже не любит Восток,
Змеиный шашлык – не впрок,
И запах от лап лягушьих
Он тоже лемоем глушит.

Зачем мы пришли сюда
Из дальних-предальних стран?
Здесь всюду – одна война,
Её здесь для нас – океан.

По горло и с головой
Её здесь для нас с тобой.

***
Поэт однажды написал:
Аз и Я – это Азия.

Олжас, конечно, не соврал,
Не буду врать и я.

Я – молодой и гордый росс,
Из тех краёв, где жёлтый плёс
Сошёлся с небом синим,
И имя мне Росс и Я.

Сейчас я – где-то под Данангом
Сижу на песке,
В моих руках – большой кокосовый орех,
Огромный, как глобус.
Во рту – соломинка.
Надо мной – высокая пальма,
Подо мной – золотой песок,
Напротив меня – Океан.

Тихий-Тихий океан.
И шумит ти-хо - ти-хо.

Его волны ровно перекатываются
От Америки до Азии,
От Азии до Австралии и обратно.

Нас трое на краю Земли.
Я,
Мой друг Тим,
И мой друг Хунг.
Мы росли-росли и выросли
И встретились в краю лагун.

Хунг молчалив,
Сосредоточен –
Дитя Юго-Востока.

Тим – англосакс.
Он толст, как бочка,
И прибыл издалёка.

Я – худ и чёрен,
Как араб,
И нам троим сам чёрт – не брат.

Олжас – ­ казах,
(Но он – не с нами),
Знакомлю я с его стихами
Своих друзей по Азии
На самом краю Евразии.

Золотой песчаный пляж –
Это не Донецкий кряж.
Золотая полоска берега –
Не Австралия и не Америка.
Тянется вдоль Океана
Территория Вьетнама.
От местечка Шам-Шон на Севере
До местечка Ня-Чанг на Юге:
Звёзды и флаги, и лозунгов вьюги, –

Всё, во что мы
Так преданно верили.

Хунг сидит рядом со мной
На золотом песке.
У него в руках АК-47 –
Старая модель Калашникова.
Хунг курит сигарету «555»
Сайгонской табачной фабрики,
Жуёт тростник и, кажется,
Кое-что понимает из того,
Что сочинил казахский русскоязычный поэт Олжас.
Понимает, насколько ему  позволяют
Три курса филологического факультета
Ханойского университета,
Так им и неоконченного.

«Как-нибудь потом, после войны», –
говорит мне Хунг по-русски.


Тим лежит на своём необъёмном животе
С банкой местного пива «333» в одной руке
И штурмовой винтовкой М-16 – в другой.
Тим ничего не говорит.
И не слушает.
Он пьёт пиво.
Потом сминает пустую банку,
Отбрасывает
И выдавливает из себя:
«Вот чёртово пиво».
Выдавливает на своём,
Как он думает,
английском.

Тим не понимает ни черта из того,
Что написал Олжас.
Хотя и окончил полный курс
Какого-то университета в Сиднее.
Куда ему?!
Всё, что он знает –
Это его ущербный американоподобный английский.
Да и тот на австралийский манер.

«G’day», – лениво разжёвывает звуки Тим,
Когда хочет поздороваться.

Тим не хочет воевать, мать твою.
На Вьетнам ему плевать
И на демократию.
Тим наш друг.
Он хочет жить,
Жрать, курить и пиво пить.

Наш друг Хунг – совсем не Тим.
Он очень зол
И очень вихраст.
Всё за Родину отдаст.
Всех продаст невозмутимо,
В том числе меня и Тима.

День угас.
Упала тьма
На вьетнамские берега.
Тьма такая, что глаз коли.
Тьма-хоть-оба-глаза-выколи.

«I don’t want to kill and die», –
Всхлипывает вдруг Тим.
Потом вытирает нос,
Дружелюбно смотрит из своего окопа
На нас с Хунгом,
И передёргивает затвор своей М-16,
Досылая патрон в патронник.

Хунг – азиат.
Он начеку в своём окопе.
Его АК-47 давно готов к бою.
Поэтому
Тим ничего не успевает – даже
Погасить улыбку на лице.
А тем более –
Погасить жизнь Хунга.

Тим замирает,
Вздрагивает
И откидывается назад.
Он лежит на золотом вьетнамском берегу
Где-то под Данангом.

Он лежит навзничь.
Широко раскинув руки.
Его широко распахнутые
Мёртвые глаза
Устремлены к чёрному звёздному небу.

Тим смотрит на звёзды.

Хунг смотрит на свой автомат,
Благодарно поглаживает ствольную коробку,
Потом закуривает свои «555»
И тоже устремляет раскосые глаза
К звёздам.

Хунг молчит.
Я тоже молчу.
Со мною умолк
И Олжас Сулейменов – русскоязычный
Казахский советский поэт, выдумавший
«Аз и Я».

А что тут скажешь?

Взрывом
Пальма искорёжена
Оплывала,
Как свеча.

И слеза
Упала в озеро
Возвращённого Меча.

 ***
Не поддавайся времени, дружок.
Ищи опору в заповедных книгах.
Свой крестный путь в сомненьях и веригах
Пройди от слова «случай» к слову «рок».

Постичь не сможешь мудрости земной.
Быть может, не поймёшь и половины,
Как ни старайся выучить чужой
Язык любви Бориса и Марины.

Бывает, жить совсем невмоготу.
И горе горло захлестнёт нежданно.
Ты на вопрос – как пережить беду?
Ищи ответ у Осипа и Анны.

Не бойся переменчивой судьбы.
Знай – ты один.
И потому – единствен.
И даже отданный молвой на суд толпы
Не отступай от вычитанных истин.

***
Друзья мои, не будем больше спорить,
Возьмём по кружке, сядем у костра,
Поговорим о жизни, что прошла.
Друзья мои, у нас ведь есть, что вспомнить.

Пусть будет не легко из сёдел выбить
Нас, знающих и мощь, и слабость слов.
Так наливайте ж кружки до краёв,
Друзья мои, у нас ведь есть, что выпить.

Помянем не сидящих между нами, –
Всех тех, кого поцеловала смерть.
Споём же, други, о былой печали,
Друзья мои, у нас ведь есть, что спеть.

Пусть песня наша не многолоса.
Не в этом суть, и речь здесь не о том.
Поделимся последней папиросой,
Друзья мои, мы правильно живём.

***
Милая, вслушайся – журавли,
И в садах уже листья пали.
Ты идёшь по земле,
Не спеши, припади,
Как ей дышится?
Не больна ли?