Тюбетейка

     В словарях русского языка написано просто:
Тюбетейка (тюрское тюбетей, от тюбе — верх, вершина), круглая или островерхая шапочка с вышитыми или ткаными узорами, национальный головной убор многих народов Средней Азии.
Впервые я увидела этот головной убор на голове веснушчатого мальчишки, с которым ехала на машине его папы в пионерский лагерь. Я уже не помню, как звали папу, но то, что он заботливо относился и к сыну, и ко мне на протяжении всего пути, пока мы ехали к морю, это точно.
Он покупал нам мороженое, соки и останавливался в красивых местах, чтобы мы могли с Игорьком полюбоваться
на красоты природы, и фотографировал нас без конца вместе…
        Отец Игоря был каким-то начальником, он и в пионерском лагере дал подробную установку нашим воспитательницам, как нужно обращаться с детьми, после чего они долго обсуждали такого родителя. Меня поселили с Ирочкой, симпатичной толстушкой из Москвы, на веранде за плотной шторой, чему мы были с Иришкой бесконечно рады, потому что никакие двери не скрипели, когда в тихий час мы убегали с ней в укромное местечко и сидели там почти до ужина, рассказывая друг другу удивительные сказочные истории. С Иришей мы очень привязались и к нашему скромному жилищу, и к Черноморскому побережью, и к нашим общим друзьям… Но если сказать честно, то друзья были больше мои, Иринка лишь терпела их присутствие, потому что с самых первых дней ревновала меня даже к телеграфному столбу. Однажды она мне подарила удивительно красочные открытки с видами Москвы и часами рассказывала о площадях и улицах столицы, потому что мама Иры руководила гидами по Москве и к этому готовила свою полненькую единственную дочуру. Первые семь дней я впервые писала письма домой, чтобы сжалились надо мною и забрали обратно…  Потом я привыкла и к ранней зарядке, и к раннему завтраку, и к походам в горы… Но мой отец с отцом Игорька вместе прикатили за нами задолго до окончания смены…  Они долго смеялись, видя наши притупленные взгляды, потому что нам уже не так хотелось домой… Не долго думая,  папы  уехали сами… 
     В конце срока пребывания с пачкой лагерных грамот я уезжала из Геленджика всё с тем же папой Игорька, сын которого накануне положил мне под подушку свою тюбетейку, которую любил, наверно, больше всего на свете.
 Между нами сразу возникла какая-то тайна, и Игорь постоянно отводил свой взгляд в сторону, потому что страшно краснел, когда его веселый папа отпускал шуточки, типа: «Ну, что, жених, сразу невесту в дом свой повезем, или сватов засылать будем?»
Потом были письма… Детские неповторимые письма… Ведь нам было одиннадцать лет…
 В семнадцать лет я получила от Игоря небольшое письмо, в котором он писал, что ехал в автобусе с очаровательной блондинкой с длинными черными ресницами, которая всё время читала журнал…  Он осторожно спрашивал, не я ли была этой самой девушкой?!
 Это действительно была я, о чем я и написала Игорю в ответном письме…
 Наша переписка вскоре сошла на нет, потому что я влюбилась…  и мне никто не был нужен, кроме моих девичьих переживаний…
  А года через три я увидела в одном поселке на танцах, куда я попала совершенно случайно, высокого красивого парня в тюбетейке, который издали смотрел на меня… Он подошел ко мне и спросил, волнуясь и смущаясь: «Это ты?»
  Я только открыла рот, чтобы ответить,  но подбежала какая-то девушка, схватила парня  за рукав и почти силой оттащила его от меня. Пока шла разборка их полётов, мы с подругой уехали к ней домой… Уже сидя за вечерним чаем, моя подруга, смеясь, спросила, откуда я знаю главного инженера стройки и почему он подходил ко мне в своей дурацкой тюбетейке?! Оказывается, она-то и была поводом для девичьих разговоров… и еще его длинный, черный, красивый, вьющийся,  черный волос, разбросанный по плечам… Невест для Игоря в округе было много, хоть пруд пруди, но он никого не замечал…
   На  моей зимней пышной свадьбе в семьдесят втором  было много народа, степенно пели казаки и казачки, ведущая сваха с прибаутками собирала подарки и считала деньги… А потом она объявила, что хочет знать, кто прислал чудесную огромную корзину белых роз с прекрасной вышитой тюбетейкой в середине… Никто не встал и не подошёл к ней, хотя она это попросила. Я бережно взяла подарок в руки… Передо мной сразу пронеслись лагерные дни и веснушчатое лицо мальчика в тюбетейке…
    Прошли быстротечные годы юности… Я часто  теперь во снах слышу его смех, вижу его улыбку… А когда звучит вальс  Евгения Дога, который как раз звучал тогда  на сельской дискотеке и красивый парень в тюбетейке подошел ко мне, я невольно  подхожу к письменному столу и перелистываю альбом, в котором есть фотографии, снятые стареньким «Зорьким» папой Игорька…  Высокий стройный мужчина  заставлял нас взяться за руки и улыбаться в объектив в самых красивых местах Черноморского побережья шестидесятых лет…
     Почему Господь давал нам эти трогательные памятные минуты в жизни? Почему я не делала шагов навстречу?    Почему так трепетно бьётся сердце, когда я беру в руки расшитую черную тюбетейку, полученную на моей свадьбе?   Я всегда  кладу её рядом с другой, поменьше,  которая до сих пор лежит в моём стареньком шкафу, напоминая мне лагерное лето детства…   Почему я невольно оглядываюсь, видя невдалеке седовласых мужчин моих лет  с тюбетейкой на голове? Где ты, Игорёк? Что стало с тобою в этой нелёгкой круговерти жизненных лет? Может быть, ты один из тех, кто значится на моих литературных  сайтах, как неизвестный читатель? Или до сих пор присылает мне поздравления на сотовый с отметкой «Неизвестно»? Почему всё, что было, всё-таки было в нашей жизни? Или это всё и называется театром  новых  пьес с вопросами в конце? Видишь, сколько вопросов у меня к жизни?! Да и она мне задаёт их постоянно…
                27.07.14