15. Брежнев умер!

В начале 80-х Саша Гурдюмов работал методистом в Кировском
областном управлении кинофикации (был еще и такой
надстроечный орган). По средам он приходил в кинопрокат
смотреть новые фильмы - это была его прямая обязанность.

Однажды утром, как обычно, в среду, он заглянул ко мне в
кабинет (вернее, в конуру три на полтора метра) и радостно
бросил:

- Включай скорей радио: с утра траурную музыку играют!

Господи, думала я, неужели этот человек и в самом деле смертен?
Неужели настал наконец тот миг, когда его лицо, уже давно не
похожее на человеческое, исчезнет с экрана телевизоров? Неужели
мы перестанем слышать весь этот бред, который он несет? Неужели
перестанем краснеть за него, за нашу страну, зная, что его видит весь
мир?

Сашка забежал снова, мы, отложив дела, сели в ожидании
правительственного сообщения... Умер! Брежнев умер! И сразу же
всколыхнулась надежда на то, что вслед за ним придет кто-то умный,
достойный, предприимчивый, прогрессивный, способный не только
вешать себе на грудь ордена и звезды, но и думать о том, как сделать
жизнь в России лучше. Как нам хотелось перемен!

Мы ведь мы пережили уже не одно разочарование. Я, например, хорошо
помню день смерти Сталина: приспущены траурные флаги, люди
кругом плачут, из динамика - полный безысходной печали голос Левитана.
Тогда казалось, что страна потеряла самое дорогое, что у нее было.
Спустя некоторое время взрослые заговорили: Сталин - враг. Огромные
портреты вождя сняты, учебники переизданы, имя Сталина изъято отовсюду.
Тогда я была еще слишком мала, чтобы что-то понять в происходящем.

Но когда пришел толстячок Никита Хрущев и начал твердить, как попугай,
что "нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме",
мне уже минуло шестнадцать и я начала кое-что соображать. Да, общая
эйфория была, и нельзя было ей не поддаться. Но очень скоро начало
забирать сомнение, что каждый из нас получит по потребностям (был у
него еще и лозунг типа "от каждого - по способностям, каждому - по
потребностям").

Лично я хотела отдельный дом (как до революции у моего деда), дачу,
машину, личную библиотеку и много чего еще. Понятно, ничего этого мне
никто не даст. Это было первое серьезное разочарование: я, девчонка,
сумела понять, что он врал - то ли по глупости, то ли втираясь в доверие,
считая всех нас за идиотов.

Став взрослыми, мы все это втихаря обсуждали не раз - там, где не
было посторонних глаз и ушей. Брежнев к концу своего пребывания у
власти вызывал раздражение, бешенство, стыд, злость. Интересно, кто
же следующий?...

И когда на телеэкранах появилось лицо Юрия Андропова - умное и
интеллигентное, радость всколыхнула сердца - но всего лишь на
мгновение. Новый-то генсек, оказывается, - профессиональный чекист! 
Этот не будет сажать кукурузу, а скорее всего, начнет сажать за
решетку!

Очередные малоприятные перемены (вроде облав в кинотеатрах) взбудоражили, 
но и болтать об этом с кем попало было страшно (страх сидел в нас
генетически - от наших отцов и матерей). Надо было знать, с кем можно
поделиться. И так получилось, что мы с Сашей выговорились друг другу.
Собственно, это был наш единственный разговор по душам. Но каждый знал,
что другой в случае чего не заложит - не пойдет и не стукнет.

Прошел год с небольшим - и снова как удар вподдых: наш очередной
генсек - Константин Черненко -  с лицом, отмеченным полным
отсутствием интеллекта. И снова в душе проснулась обида и злость закипела
на людей, которые не ведают, что творят, не думают ни о народе, ни о
стране. Да будет ли наконец когда-нибудь у нас лучше?

Теперь это было уже  не разочарование, а отчаяние. И это отчаяние
каждый переживал по-своему: кто-то плевал на все и, потеряв всякую
надежду, уезжал за границу (если были деньги); кто-то, как улитка,
прятался в свой мелкий и маленький семейный мирок, в сады и огороды, не
желая высовываться наружу и занть, что там еще происходит;
кто-то, как Саша, топил отчаяние и неудовлетворенность жизнью в
алкоголе. Ведь никто не  знал, сколько их будет, этих ударов. И хватит
ли собственной жизни дождаться настоящих перемен, когда хоть что-
то сдвинется с места, хоть кто-то откроет горизонты, избавит от лжи и
фальши?

От Горбачева, тоже любящего много говорить и начавшего свою деятельность
с объявления сухого закона, мы, признаться, не были в восторге, но зато
почувствовали ветер очевидно предстоящих изменений.

А когда с приходом Ельцына, наконец поняли, что эти перемены реально пришли - многие растерялись. Перемен хотели все, но не все знали, что будут делать, когда они наступят. Когда можно будет делать все. Когда наступит свобода жить, как хочешь, делать, что хочешь, писать, что хочешь. Ведь полжизни уже позади – хватит ли сил начать жить по-новому?

На волне перестройки Саша Гурдюмов ушел из кинофикации и открыл первую частную
газету объявлений "Борис", которую делал вместе с женой Светланой и сыном, но вскоре этот его семейный бизнес его заглох. Думаю, что Саша был
из числа тех, кто столько сил потратил на борьбу со старой системой и на
ожидание перемен, что когда они пришли, измениться самому и пойти в ногу
со временем ему было уже сложно. Бороться стало не с чем, надо было созидать, а у многих это уже не получалось.

Иногда он бывал в киноклубе <Сталкер>, публиковался в <Авангарде>,
появлялся где-то на тусовках, но все реже и реже. Возник снова, когда я
уже работала в "Товаре". Приходил поболтать, был непрочь выпить. Потом
стал пить все сильнее и сильнее. Когда он первый раз попал в вытрезвитель, ТДТ откликнулся коковихинской статьей "Из редактора "Бориса" лепят рецидивиста".

Последний год перед смертью он приходил в редакцию ТДТ и приносил на
продажу книги - у него была хорошая библиотека - и так книгу за книгой
распродал практически все. За копейки. Причем, знал, кому что предлагать.
У меня дочь училась тогда в театральной академии - так  он сформировал для нее небольшую театральную библиотечку из очень редких книжек. Иногда, летом, даже не заходил в редакцию: встанет под окном, пороется у себя в портфеле, протянет книгу через оконную решетку и убеждает:

- Покупай! Дешево  продаю! Редкая книга!

Проводить Сашу Гурдюмова пришли немногие, но это были Сережа
Бачинин, Саша Котов, Сергей Ухов и еще некоторые, кто знал его,
как человека, вечно воющего с системой и безжалостно
раздавленного ею.