Стирание личной истории

В самом начале своего знакомства с доном Хуаном я заготовил несколько опросных генеалогических карт, которые собирался заполнить в его слов. Начал я с генеалогии.
 - Как звали твоего отца? - спросил я.
 - Я звал его «папа», - ответил дон Хуан совершенно серьёзно.
С некоторым раздражением я подумал, что он не понял. Потом я решил, что, наверное, следовало начать с матери и спросил:
 - Как звали твою мать?
 - Я звал её «мама», - ответил он с обезоруживающей наивностью.
Сдерживаясь и стараясь быть вежливым, я сформулировал вопрос иначе:
 - А как её звали другие?
 - Другие обращались к ней так: «Эй, послушай-ка».
Через какое-то время он добавил:
 - Ты зря тратишь время. Давай не будем заниматься ерундой. У меня нет личной истории. В один прекрасный день я обнаружил, что в ней нет никакой нужды, и разом от неё избавился.
 - Как можно избавиться от личной истории? - удивился я.
 - Сначала нужно этого захотеть, а потом, действуя последовательно и гармонично, в конце концов, просто отсечь её.
 - Но зачем?! - воскликнул я.
Моя личная история была мне ужасно дорога.
 - Ну ладно, - сказал я, - возьмём, например, тебя. Ты — яки. Как можно это отсечь? Ведь ты не можешь это изменить.
 - Я — яки? - с улыбкой спросил он, - с чего ты взял?
 - Верно, - сказал я, - я не могу этого знать наверняка, но сам-то ты знаешь и это единственное, что имеет значение и что делает этот факт личной историей.
Я почувствовал, что попал в точку, но он ответил:
 - То, что мне известно, яки я или нет, ещё не является личной историей. Личной историей становится лишь то, что знаю не только я, но и кто-нибудь другой. Ты недоумеваешь, кто же я такой? - продолжал дон Хуан, - тебе никогда не узнать, кто я и что из себя представляю, потому что у меня нет личной истории.
Он спросил, есть ли у меня отец. Я ответил, что есть. Дон Хуан сказал, что мой отец — пример того, о чём идёт речь.
 - Отец знает о тебе всё. Поэтому ты для него как раскрытая книга. Он знает, кто ты такой, что из себя представляешь и чего стоишь. И нет на земле силы, которая могла бы заставить его изменить своё отношение к тебе.
Дон Хуан сказал, что у каждого, кто меня знает, сформировался определённый образ моей личности. И любым своим действием я как бы подпитываю и ещё больше фиксирую этот образ.
 - Неужели тебе не ясно? - драматически сказал он, - твоя личная история постоянно нуждается в том, чтобы её сохраняли и обновляли. Поэтому ты рассказываешь своим друзьям и родственникам обо всём, что делаешь. А если бы у тебя не было личной истории, надобность в объяснениях тут же отпала бы. Твои действия не могли бы никого рассердить или разочаровать, а самое главное — ты не был бы связан ничьими мыслями.
 - Освобождение от личной истории присуще всем индейцам яки? - спросил я.
 - Оно присуще мне.
 - А как ты этому научился?
 - Жизнь научила. Всю личную историю следует стереть для того, чтобы освободиться от ограничений, которые накладывают на нас своими мыслями другие люди. Ты должен постепенно создать вокруг себя туман, - продолжал он, - шаг за шагом стирая всё вокруг себя до тех пор, пока не останется ничего гарантированного, однозначного или очевидного. Сейчас твоя проблема в том, что ты слишком реален. Реальны все твои намерения и начинания, все твои действия, все твои настроения и побуждения. Тебе нужно взяться за стирание личной истории.
 - Но каким образом? - спросил я.
 - Начни с простого — никому не рассказывай о том, что в действительности делаешь. Потом расстанься со всеми, кто хорошо тебя знает. В итоге вокруг тебя возникнет туман.
 - Но это же полный абсурд! - воскликнул я, - почему меня никто не должен знать? Что в этом плохого?
 - Плохо то, что те, кто хорошо тебя знают, воспринимают твою личность как вполне определённое явление. И как только с их стороны формируется такое к тебе отношение, ты уже не в силах разорвать путы их представлений о тебе. Мне же нравится полная свобода неизвестности.
 - Но в этом уже присутствует ложь.
 - Ложь существует только для тех, у кого есть личная история. Если у человека нет личной истории, то всё, что бы он ни сказал, ложью не будет. Твоя беда в том, что ты вынужден всё всем объяснять, и в тоже время ты хочешь сохранить ощущение свежести и новизны от того, что делаешь. Но оно исчезает после того, как ты рассказал кому-нибудь обо всём, что сделал, поэтому чтобы продлить его, тебе необходимо выдумывать. Отныне ты просто должен показывать людям то, что считаешь нужным, но никогда не говори, как достиг этого.
 - Но я не умею хранить тайны! - воскликнул я, - поэтому то, что ты говоришь, для меня бесполезно.
 - Ну так изменись! - резко бросил он, яростно сверкнув глазами, - видишь ли, - продолжал он, - наш выбор ограничен: либо мы принимаем, что всё реально и определённо, либо нет. Если мы выбираем первое, то в конце концов смертельно устаём и от себя самих и от всего, что нас окружает. Если же мы выбираем второе и стираем личную историю, то всё вокруг нас погружается в туман. Это восхитительное и таинственное состояние, когда никто, даже ты сам, не знает, откуда выскочит кролик. Когда отсутствует какая бы то ни было определённость, мы всё время начеку, мы постоянно готовы к прыжку. Гораздо интереснее не знать, за каким кустом прячется кролик, чем вести себя так, словно тебе всё давным-давно известно.

(К.Кастанеда)