глава 3. Последний тамбур для Ларисы Слуцкой

«Слава Богу, завтра выходные», - подумала Лариса и вздрогнула.
Значит снова Нюрка и тётка. Родная тётка. Которая хуже Бабы Яги.
Лара очень устала за эту неделю. Путёвки для сына в загородный лагерь ей не досталось. Каждый день приходилось рано утром отвозить сына в городской пионерский лагерь, а потом мчаться на работу.
Вечером мальчик сам возвращался домой. Лара договорилась с мамой одноклассницы Шурика Юлей, и по утрам отвозила в лагерь не только сына, но и Юлину девочку, долговязую Маринку. А вечером Юля забирала обоих домой. Юля тоже осталась без путёвки.
Да всю неделю измучалась с давлением, погода менялась так часто и кардинально, что было впечатление, будто бы Лариса попала в болтанку на самолёте. Давление то сильно падало, и ей приходилось пить крепкий сладкий чай, то, наоборот, поднималось резко, и тогда вместо чая был корвалол и адельфан.
В четверг она пошла к врачу, тот её выслушал, измерил давление. И изрёк устало:  «Милочка, как Вы вообще ноги таскаете. Отдыхать надо. Бросить всё и отдыхать».
Лара тяжело вздохнула.
- Вы когда в последний раз в отпуске были? Я спрашиваю, не на даче, а в отпуске, чтоб море, фрукты, воздух морской. А?»
- в 84 году…кажется…
- Ну, знаете ли, почти 15 лет без отпуска. А Вам ещё  сына поднимать надо. Сходили бы, не знаю, как это теперь называется, но по-старому в профком.
Лариса кивала его словам, глотая слёзы, взяла выписанные рецепты и вышла, тихо прошептав: «До свидания…»
Отдыхать было некогда.
Надо было копать картошку на даче. Лето заканчивалось, а сентябрь обещали дождливый.
Она стала собирать сумки к завтрашней поездке на дачу. Присела в кресло и сама не заметила, как уснула над несобранными сумками. Проснулась она, как будто её кто-то толкнул. Сердце стучало, словно заячий хвостик и разламывалась от боли голова. Она померила давление и ужаснулась – 166/110. И это при её обычных 110/70. Лара была гипотоником.
А все гипотоники со временем становятся гипертониками, как твердил ей невропатолог, у которого она наблюдалась на работе в ведомственной поликлинике.
Да, отдыхать было некогда. Машины у Ларисы не было, поэтому они с сыном всегда ездили на электричке. Садились в последний тамбур последнего вагона. Так было удобнее бежать до стоящего на остановке автобуса. А там так, - кто добежал, тот и сел, кто не добежал – пеняй на себя, жди следующего. И неизвестно, влезешь в него или нет. Если он вообще придёт. Автобусы ходили безобразно. Расписания не придерживались. Долго не подавали к остановке, словно нарочно, чтоб посмотреть, как народ будет брать машину на абордаж.
Вот с такими мыслями Лариса легла спать. Но сон не шёл.
Она, могла, конечно, бросить эту свою часть дачи, бросить картошку и грядки, но вдвоём с сыном ей жилось совсем не сладко, поэтому огород и небольшой фруктовый сад был хорошим подспорьем в хозяйстве. Да и в отпуск было куда поехать.
Потому что СССР почил в Бозе, а на всякие Антальи денег у неё не было.
Да и было это совсем рядом с Москвой, Рублёвка. Магистральный газ, отопление, телефон… Деревенский дом она делила по наследству с родной тёткой, сестрой покойной мамы. Дом  стоял на этом месте с 1920 г.
Лара иногда думала, что вот подрастёт сын, женится, она освободит им квартиру и переедет жить на дачу.
Но за все эти дачные удобства Ларисе приходилось расплачиваться собственным здоровьем.
У тётки было два сына, Лариных брата, которые были намного старше Ларисы, и мечтой которых было Ларису с этой дачи выжить.
Они действовали примитивными и откровенно хамскими методами. В прошлом году среди недели сломали душевую, которую отстроил Ларин папа, а когда Лара приехала с сынишкой в пятницу, то на прежнем месте стояла уже подведённая под крышу баня.
На вопрос: «А где же я теперь буду мыться?» Младший из братьев, Валерий, который люто ненавидел Лару, гамкнул: «Приедешь в Москву и помоешься».
А в прошлые выходные и совсем неприятные события произошли.
Лара уже убрала на зиму морковь и лук, вытащила огуречную и помидорную ботву на кучу, где это потом всё сжигалось. И решила, пока дождика нет, надо начать перекапывать небольшой свой огородишко.
Их с тёткой земельные участки разграничивала только дорожка, выложенная и тротуарных плиток.
На своём участке братья тоже чем-то занимались.
Лара перекапывала потихонечку то, что было раньше грядками, и думала, что ей лучше посадить на этом месте. А, может, парник разобрать и перенести сюда? Она уже здорово устала, потому что работала не в полсилы, да приходилось ещё изредка выходить на улицу, смотреть, не ушёл ли куда Шурик.
Лопатка у неё была лёгкая и острая, покойный отец где-то раздобыл такую, титановую, что была по тем временам редкость.
- Ларис, я чё говорю-то…
Лариса вздрогнула. Это был голос Нюрки, жены старшего брата, Николая.
- Был бы мужик-то в доме, в момент перекопал бы все.  Тяжело бабе одной с огородом.
Лариса воткнула лопату в землю, утёрла рукавом пот со лба и повернулась к Нюрке. Эту противную, разожравшуюся бабу она ненавидела. Заплывшие жиром глазки, сзади от жира на спине что-то вроде горба, там, где у всех шея.
Нюрка лузгала семечки, доставая их из кармана меховой душегрейки. Стоптанные наружу домашние тапочки и поднимавшаяся от щиколотки к ногам нездоровая краснота с синюшним оттенком. Кое-где виднелись подсохшие боячки. У Нюрки от лишнего веса начались проблемы с венами на ногах. А соседка сказала ей: «Это у тебя, Нюрочка «рожа».  Это от сглазу, к бабке бы надо, заговорить. Болячка-то эта немедицинская».
- Знаю я, - шипя змеёй, сказала Нюрка, кто меня тут все время глазит и смерти моей хочет. Но мы-то уж разберёмся, как от этого лечиться и кого самого полечить пора, - Нюрка с ненавистью посмотрела на Лару и со злобой плюнула в её сторону шелухой от семечек.
- Ну, что ты ко мне всё вяжешься, иди, вон у тебя семья какая большая, забот что ли никаких нет? - Лара опять взялась за лопату.
-А я хорошо живу, Колян на огороде вкалывает, свекруха всё сварит, нажарит. Парень мой теперь уж женатый. Счастливая женщина я! Мужнина жена.
- Да голова у тебя от ума свободная, - зло  огрызнулась Лариса.
- Мужика, говорю, тебе надо, хоть какого плохонького, а всё в доме помощь.
Лариса взяла лопату, как копье и рыкнула на Нюрку: «Уйди, зарублю лопатой, если ещё хоть слово скажешь!»
-  Вот, и злая такая, что без мужика живёшь, - сказала Нюрка.
Лара замахнулась лопатой.
- Таблетки тебе надо пить от психоза, а с мужиком спала бы, так и спокойная была, - эти слова Нюрка бросила уже из-за угла своей террасы.
Лариса с остервенением принялась копать дальше. Слёзы капали на землю, но она их не утирала.
«Продать к чертям эту дачу что ли? Да ещё этот убивец из тюрьмы пришёл. Замок второй надо в дверь вставить».
Убивцем Лара называла старшего Нюркиного сына, Миньку, которого нянчила вместо куклы с дачной подружкой. Забрали по времени в армию, попал в Афганистан, пришёл контуженный и психованный. Стал пить. Потом женился на бывшей однокласснице, сыночка уродил. Но через два года с женой разошёлся.
Пошёл охранником работать, прикопил деньжат, купил подержанную восьмёрку.
Там, на работе и сошёлся он с Катей. Милая девочка такая. Ларисе понравилась она, когда на дачу приезжала.
И через три месяца по пьяному делу снёс ей голову выстрелом из охотничьего ружья. А потом сел в машину и сам в милицию приехал сдаваться. Дали ему срок, 8 лет. А он вышел через полтора года. На даче говорили, что бабка Руфина (Ларисина тётка) все сбережения сняла и взятку дала кому надо.
Напившись, Стас, так звали убивца, бил стёкла в бабкиных террасах, снимал дверь с петель, уносил её далеко в поле и там бросал.
Но Ларису не трогал.
«Нет дачи, но и это не дача», - подумала Лара. Она убрала лопату и пошла за Шуриком, чтоб позвать его обедать.
Пообедав и убрав всю посуду, Лара снова взялась перекапывать огород.
Соседи с сопредельного участка, жившие на редкость дружно и помогавшие друг другу, восседали на ступенях их общей террасы, с которых Ларин участок просматривался им очень хорошо, просто потому, что участки находились на склоне. Они уже тоже пообедали, приняли по стопарику на грудь и восседали на ступеньках, наслаждаясь окружающей их природой.
Один из мужчин, глядя на то, как надрывается Лариса на перекопке своего огорода, сказал ей без всякой задней мысли: «Лар, ты не так копаешь…»
Терпеливая и немногословная Лариса просто взорвалась: «Слушай, Витька, ты ничего не перепутал? Твою жену как зовут, а?»
- Наталья. А причём здесь она?
- А притом, что вот ей советы и давай, своей Наташке, как копать, - Лариса с силой и злостью воткнула лопату в землю, прорезав резиновый сапог над мизинцем и сам мизинец до крови. Но она была настолько взволнована, что даже не обратила на это внимания. Лопата была титановая и очень остро заточенная.
- Ха, - сказал Витька, - чевой-то ей копать, у меня мотоблок есть. Она только сеет.
- Пошёл ты, - огрызнулась Лара, хотя никогда даже словечка матерного не сказала.
Лариса сняла рукавицы, пихнув их в карман куртки, ушла к себе на террасу, громко хлопнув дверью.
- Во, говорю же, Витёк, психованная она. Без мужика просто бесится, - храбро выглянула Нюрка из-за угла.
Лариса молча закрыла дверь к себе на террасу.

-Ты, хайло-то своё прикрой маленько, пошла бы, лучше накрыла стол к обеду, уж все поели давно, а ты, треплушка, всё семечки лузгаешь да к людЯм вяжешься,- прикрикнул ей Николай, её муж и старший Ларин брат.
Он был ещё и крёстным Ларисе, сам её не трогал, но и от нападок жены своей не защищал. Но Лара уже не слышала, что сказал Николай.
Она уткнулась на террасе в угол дивана, в подушку-думочку, и горько заплакала. Устала она, очень устала. Шурик ещё маленький, а она всю неделю по полторы смены работает, еле ноги носит.
А здесь ещё эта…Чучундра, вдруг вспомнилось слово из мультфильма.
- К чёрту сравняю эти грядки, пусть полянки будут, а по середине клумбу с пионами сделаю. Шезлонг куплю и загорать буду, к чёрту и картошку эту, замучаешься за ней сюда ездить зимой.
Лариса устала, а, проще сказать, надорвалась на этих грядках. После маминой смерти, когда были живы ещё папа и бабушка, ей было легче и спокойнее.
Наглая Нюрка и рта не смела открыть, зная, что бабушка не даст Ларису в обиду.
«Ларочка, Ларочка…»
- Тварь какая, - подумала Лариса.
А как умер и папа, ей совсем житья не стало.
Но тётка-то, родная тётка Руфа, молчала, и у Ларисы сложилось впечатление, что она, тётка, этой травлей и руководит. Тихой сапой.
Да и что обидно, ведь тётка-то – родная мамина сестра. Был бы мамин брат, а это была бы его жена, тут всё ясно, - чужая баба, что с неё взять.
А так…Непонятно было это Ларисе, ведь родные же люди. Непонятно и очень обидно.
Уложив вечером Шурика спать, Лариса стала перебирать постельное бельё, что постирать, а что уж и на тряпки. За полночь посидела. Да всё вспоминала, вспоминала.

Нюрка появилась в их доме, когда Лара была десятилетним ребёнком.
А эта «наглячка», как звала её покойная Ларина мама, Серафима Павловна, прицепилась к Николаю, семнадцатилетнему парню, когда тот ходил в Бабейково в футбол играть – деревня на деревню.
Было Нюрке лет 15.
От матери Лара знала, что в их семье было трое детей. Нюрка – средняя, старший Василий, а потом ровесница Ларисы – конопатая Танька. Отец их Семён, чудом избежавший Сталинского лагеря после возвращения из немецкого плена, матершинник и пропойца.
Мать, Галина, странная, молчаливая женщина с пронзительным недобрым взглядом и копной седых волос, уложенных вроде полевой скирды.
Приехали они в Бабейково осенью 1948 года, откуда-то из Брянской области, где фашист пожёг все деревни. Одни трубы остались.
Да в товарняке, простудилась и умерла от скоротечного воспаления лёгких в два дня их старшая дочь Тамара. Была какая-то стоянка у поезда, минут сорок, они даже название станции не запомнили. Завернули 12-ти летнюю девочку в простыню, словно магометанку какую безродную. И в ближайшем лесочке, у опушки, похоронил её Семён. Скорее сказать, закопал, чтоб от поезда не отстать. Даже крестика на дереве рядом не нацарапал ножом.
…А Васятке-то было 2 года всего. Вот он и стал старшим. А мать-то ходила уже на сносях. Нюрку-то родила уж в Бабейково. А потом, в тот год, что Сталин помер, родила Танюшку, Ларисину ровесницу.
Поговаривали  в Бабейково, что Галина заговоры да травки всякие знает, чтоб мужика присушить, или наоборот, не видать никогда бабского счастья и девкой-вековухой остаться да одинокие ноченьки коротать и слёзы лить. Но могла, говорили, крестясь, и совсем со свету сжить.
Старались дом их обходить стороной. А если была кому надобность, то ходил в безлунную ночь, невидимой тенью.
Вслух не произносили, но про себя, чур, чур меня, говорили – ведьма.
Он, вообще, выделялся изо всей деревни, их дом-то. Уж у всех железные крыши были, редко у кого – шиферные, а у них – всё как у Гоголя в повестях, соломой крытая изба.
Подросла Нюрка, как полынь-трава. Мать-то всё на работе, на птичьем подворье, куда и младшую, Татьяну таскала с собой. А Васька-то, старший, всё с ребятами. Забежит домой, молока хлебнёт из кринки, горбушку отломит и опять на улицу.
Вот и повадилась Нюрка ходить в дом Ларисиной бабушки, когда на Кольку глаз положила,да видно как-то подсыпала ему зелья, что мать ей сделала. А у Николая была невеста.
А Нюрка в те времена была худа, кривонога, нос уточкой и вечно непромытая копна вьющихся волос на голове.
- Мама, - спрашивала Лариса, - что ж от её головы так воняет?
Серафима Павловна вздыхала: «Не знаю, доченька, наверное, мама не научила её, как надо голову мыть, или моет она её редко…»
А Коля, Ларисин брат, словно его подменили, глядел на Нюрку, не отрываясь. Ходил за ней, как собачка. С невестой своей поссорился: «Про свадьбу забудь!»
В армию его забрали. Служил в Венгрии, в городе Сольноке. Матери, Ларисиной родной тётке, почти не писал, а Нюрке – через день.
Пришёл из армии под Новый 1968 год. А весной свадьбу сыграли. И к ноябрьским праздникам родила Нюрка мальчика, Стаса. Будущего убивца.
А Лара была рада – живая кукла. Вот и нянчила его с подружкой. А Нюрке что, красота! Сиди, семечки лузгай, да языком мели.
Уже потом, через  несколько лет, Лара случайно узнала, что Валечка, Колина невеста,  тяжело больна, сахарный диабет ни с того ни с сего у Валечки, красавицы и умницы, обнаружили. Врачи в карточке, нервное потрясение записали, а одна старенькая врачиха сказала Валечке: «Не медицинская у тебя хворь, девонька!».
Так в тридцать пять Валечку и похоронили. Оставила она сИротами своих родителей, для которых была единственной дочкой, Аленьким цветочком.
Вот такие достались Ларисе родственнички. Хоть с моста в реку.
Да Шурика жалко, кому ж будет нужен, сиротка? Лариса заходилась от плача, представляя мытарства своего осиротевшего сына. И очень боялась заболеть.
Уже даже дала почти решила дать объявление о продаже своей части дома, Шурик отговорил её: «Мамочка, я так люблю Луньково, куда же мы на дачу ездить будем? Не продавай, мамочка!»
Да тут вдруг бывший свёкр сделал неожиданный подарок. Отписал Ларисе свой старый Москвичонок.  407-ой. А он, хоть и был времён царя Гороха, но бегал резво, без поломок. Свёкр был человек аккуратный и машину содержал в полном порядке.
У Ларисы водительские права были, ещё в институте получила, на военной кафедре.
Лариса, как невестка, нравилась свёкру, а сына он осуждал, но мирить их не лез. Сын его как-то вдруг сразу ушёл из семьи, снял комнату и иногда лишь заезжал к родителям. Но женщины никакой другой у него не было. Без Нюрки и здесь не обошлось.
Свёкр сам на подаренной машине привёз Лару с Шуриком в одну из суббот летом. Лариса показала ему, где припарковать машину (грядки-то она и впрямь все перевела).
Родственники попрятались увидев, что Лара не одна.
- Ну, теперь легче вам будет на дачу ездить.
- Деда, спасибо! А то мамка уж решила нашу часть продать.
- Обижают? - спросил свёкор Лару.
- Совсем достали, -  Лариса кивнула, проглотив слёзы.
- Женщину одинокую с маленьким ребёнком, вот сволочи.
- Деда, ты приезжай почаще, просто так в гости. За грибами сходим. И мамка плакать не будет, - простодушно сказал Шурик, обнимая деда за шею.
- Знаешь, дочка, - сказал свёкор, - деньгами я тебе помогу, на сына моего надежды нет. Давай нанимай строителей, забор по границе, что на плане, поставим.
- Давайте, - лицо Ларисы просветлело.
Они с Шуриком проводили деда на автобус, ходивший до станции.
Ехать сразу Лара не решилась. «Вот по полю поезжу, вокруг деревни, чтоб не так страшно было. Может разок до электрички и обратно, а потом уж и до Москвы как рвану!»
Они прикрыли машину брезентом, закрепили его. И уехали в Москву до следующих выходных.