Романтики

Отец семейства Снелл, проживающего на Фицджеральд-стрит, той улице, где жили исключительно белые, приобрёл достаточно новый, но слегка потрепанный фонограф у старьевщика Билли Боба Картера за восемь долларов сорок пять центов и бутылку виски в баре неподалеку. Жене он сообщил, что радио – «это паутина, поработившая мир» стоит у него внутри глотки по самые гланды и мешает спокойно жить, откинувшись на спину в допотопном кресле-качалке, аккурат с элегантным камином, выполненном на заказ, с дорогой сигарой во рту (необязательно ее курить, достаточно только перемещать ее кончиком языка из одной стороны в другую), припоминая былые времена молодости обучения в университете Нью-Йорка или же предыдущую игру Леверстейтских «Стервятников» - юношеской команды, а также Бостонских «Ред-Сокс», время от времени кладя на язык дольку мандарина, ящик которых можно было пробрести в лавке неумолкающего прыщавого малого Эрвина Доусона, двадцать трех лет от роду, приторная, тянущаяся до ушей, улыбка которого вызывала в мыслях не вполне пристойные ассоциации однотипного ха-рактера. 
Жена Стивена (именно так и никак иначе звали отца семейства Спелл) Эмили не вполне поддерживала спонтанно возникшую инициативу мужа. Судя по всему, подобное недовольство по отношению к приобретенному в лавчонке у Билли Боба Картера фонографу обусловливалось противоположностью собственных мнений относительно «поработившей наш мир паутины», отдыха и мандаринов. (Эдвина Доусона Эмили Спелл недолюбливала точно так же как и половина жителей Фицджеральд-стрит, включая и ее мужа Стивена).  Что касалось радио, Эмили никогда не имела ничего против глупых и монотонных речей на тему «воспаленной десны» ис-торгаемых на волне 33,6; музыкального вечера с Бэмби Крокс и Тутмосом Омли; «Десятки мировых нетленок»; музыкаль-ной игры «Душа скрипичного ключа»; но-востей Дертмона; сплетен из жизни кино-звезд и прочей, по словам Стивена, «ра-диоереси, предоставляемой людям … из определенных министерств, что всеми си-лами следят за деградацией и регрессом населения». Отдыхать же Эмили привыкла в небольшом, но достаточно опрятном и цветущем саду у дома, ковыряясь в растениях, сорняках, земле и испражнениях животных, по большей части питомца семьи Хейли, соседей по другую сторону забора. Этим питомцем был жирный, косолапый… бульдог, временами гадивший на участок Спелл. Не раз Стивен обрушивался на Хейли с упреками и замечаниями, но все без толку, хоть кол на голове теши, а лучше и вовсе отнять голову с плеч и бросить в мусорное ведро. Каково было бы тогда этой разукрашенной до невозможности Маргарет Хейли, увидь она своего муже-нечка без головы и, окрестив его «всадником», ходила бы она тогда в это дорогущее кафе, где за обычную-то воду и то приходилось выкладывать бумажку. «Когда-нибудь я точно подстрелю эту чертову собаку! - говаривал вечерами Стивен, втыкая лезвие ножа в кусок истекающего собственным соком мяса, - попрошу винтовку у старика Долана и прострелю этой чертовой собаке ее чертову бошку! Сделаю так и не поморщусь!». Но все-таки дальше ругательств дело не заходило. Стивен по-прежнему лакомился «великолепными мандаринами», Эмили по-прежнему ковы-рялась в саду, напевая себе под нос дос-таточно заурядную, глупую по содержа-нию, песенку сороковых годов, а бульдог семьи Хейли по-прежнему безвозмездно гадил на участок соседей, даже не пыта-ясь забрасывать собственные фекалии кусочками земли, как это делают многие собаки, работая с непривычным усилием короткими задними лапами.
Но все же вернёмся к рассказу, а именно к тому самому месту в нашей исто-рии с фонографом, где разыгрывались действия очередного акта жизненной пье-сы. Эмили нечасто доводилось видеть улыбку на лице мужа, а наблюдать ее достаточно продолжительное время и по-давно. Именно поэтому она была крайне удивлена столь радостной физиономией Стивена, появившейся в окне. Стивен иг-риво подмигнул жене, то и дело кивая в сторону прямоугольного черного предмета, что он нес подмышкой. Тридцать два его нечищеных зуба стали словно лампы прожектора Минута и Эмили бы осталась без нормального зрения, получив в подарок инвалидность черт-знает-какой степени. Женщина, сощурив глаза, сосредоточенно всматривалась, пытаясь разгадать сущ-ность очередного барахла, приобретённого ее мужем за сущие центы, как обычно в лавчонке еле дышащего Билли Боба Картера, свихнувшегося на старике. Зайдя в дом, Стивен первым делом осведомился у жены готов ли воскресный обед: жареный цыпленок, салат «Понтий Пилат», после которого уж точно не захочется умывать руки, жаркое из овощей, купленных в магазине этого сумасшедшего Доусона, крабовые палочки в тесте и тому подобные мелочи. Услышав утвердительный ответ, а точнее увидев пренебрежительный кивок головой, Стивен поставил черное «нечто» на небольшой круглый стол в гостиной, предупредив Эмили, чтобы та и пальцем не прикоснулась к фонографу (он назвал «нечто» фонографом?), облизнул, ссохшие-ся было, губы и, небрежно кинув, что скоро вернётся, покинул дом и все еще недоумевающую жену. Эмили же, ругнувшись, принялась накрывать на стол, время от времени косясь в сторону гостиной и этого монстра, уставившегося на нее с любопытным взглядом, словно говоря: «А что я? Я не при делах».
Прошло около десяти минут, когда в двери дома семьи Спелл грубо постучали. Как оказалось этим самым грубияном был не кто иной, как сам Стивен. Руки его бы-ли заняты, а потому пришлось работать ногами. Эмили, впустив мужа, тут же за-крыла за ним дверь. Вид его был слегка потрепанный. Взлохмаченные волосы на голове могли сказать только об одном.
- Снова торговался? - спросила Эмили, поставив руки в боки.
- И еще как! - с чувством гордости за са-мого себя, ответил Стивен и поставил достаточно крупный ящик с этикеткой на крышке «Мандарины» на пол. -Уф, ну и вспотел же я. Этот гаденыш Эрвин ни за что не желал скидывать цену, но я все-таки прижал его к стенке, не спрашивай меня как именно, но разговор там был не из приятных, - Стивен вновь улыбнулся. Мысленно он все ее присутствовал в том магазине на Спир-стрит и прижимал До-усона к стенке.
- Что у тебя в кармане? - Эмили вовсе не интересовало, как именно и с помощью чего ее муж достиг определённой скидки. В данный момент женщину волновала эта небольшая по размерам коробочка, покрытая лаком. Она не могла разобрать выгравированные на крышке буквы, но все же что-то подсказывало ей, что содержимое было связано с…
- Ах, ты об этом? - глаза Стивена загоре-лись.
 Вытащив лакированную коробочку из кармана, он повертел ее из стороны в сто-рону, словно любуясь ее формами.
- Сигары. На этот раз мне пришлось попо-теть в магазинчике Джо. «Джо и команда» - так он называется. Джо этот неплохой парень, когда не торгуется. Войдя во вкус, он становится сущим дьяволом. Поверь мне, с такими людьми, когда они находятся в непомерном возбуждении лучше не связываться. Себе дороже. 
- Сколько ты отдал за них? - брови жены сошлись на переносице, так как большей частью бюджета семьи занималась она одна. Экономия зарплаты – миссия Эмили, растрата же оной – миссия Стивена. Как считал Стивен, все было крайне уравно-вешено, хотя мнение его жены на этот счет сводилось к полнейшему дисбалансу.
- Совсем немного, - пробормотал мужчина, достав из коробки одну сигару. Понюхав ее, он положил сигару обратно. - Совсем немного. Ты, я вижу, уже накрыла на стол? Я быстро, - ущипнув жену за талию, Стивен снял с ног непомерно широкие ботинки на высокой подошве и, кинув их в угол, побрел в сторону уборной.
- Только вымою руки и ополосну лицо. Ах, сигары, я до сих пор чувствую их запах! Как ты думаешь, изготовители добавляют в них какие-то масла или еще чего? - не дождавшись ответа, Стивен исчез за две-рью уборной.
Эмили, хмыкнув, закатила большие и выразительные глаза, прошептав что-то вроде: «Мужчины…», глянула через окно на улицу и, заметив примостившегося на газоне бульдога соседей Черча, лишь по-голливудски ухмыльнулась, промолчав и не сообщив об этом злодеянии со стороны собаки мужу. Не крупная, по-детски смешная лесть взрослого человека порою доставляет исполнившему ее не малое на-слаждение.
Молчали супруги и во время непро-должительной трапезы и после нее. На-пряженная обстановка эта никак не ска-зывалась на состоянии и внешнем виде Стивена Спелла, казалось, что он и вовсе не замечает свою жену. Больше всего его в данный момент волновали четыре вещи: настройка фонографа, оживление камина, приобретенного на заказ, вскрытие ящика с мандаринами и собственный комфорт без жены. Это самое главное. Будет лучше, если она вовсе уйдет из дома, в сад, например. «Пусть копается в земле и какашках, пропалывает грядки с цветами, ну, в общем, радуется жизни, покуда жизни радуюсь я» - размышлял вполголоса Стивен, поглядывая в сторону Эмили. «Тем более, - продолжал он, - она не выносит табачного дыма, а курить я сегодня буду много. Сигары – одно только слово это доставляет мне неописуемую радость. Сигары! Сигары! Готов произносить его хоть целую вечность, ей богу, не устану. Сигары! А мандарины? Как давно я не пробовал ман-даринов. Мякоть их достойна высших по-хвал. Смаковать их одно удовольствие, не то, что эти Доусоновские засахаренные дольки. Тьфу ты, мерзость! А запах? Сколь божественен их запах, хоть мне и не со-всем знаком запах Господа, я могу сопос-тавить его, лишь только с запахом яблоч-ного пирога старушенции миссис Доббинс, этой британки с лицом Елизаветы, неведомо как оказавшейся в пределах Новой Англии. За ее яблочный пирог я готов умереть и воскреснуть. Одно слово – божественно! Моя бедняжка Эмили, ярая любительница копаться в земле, стряпня ее вряд ли достойна подобной оценки, хотя готов признаться, индейка ее чертовски хороша, как говорил в прошлом мой отец. «Пальчики оближешь, Дороти!» Что же касается остального ассортимента не при-влекающих глаз яств, судейская коллега отдает им бронзу. Вот возьму да и наведа-юсь завтра к миссис Доббинс, ногу отсеку, но все-таки уговорю ее испечь свой коронный яблочный пирог. Хоть даже мне придется за него заплатить, ей богу, заплачу и не пожалею! Так-то! Еще эта гребанная собака Хейли. Черт. Исчадие ада, а не животное. Кто бы мог подумать, что это четвероногое создание оставляет после себя себя самого, да еще и на моем газоне, черт побери. В лепешку разобьюсь, а  прострелю ей голову. Стоит только взять несколько уроков у старика Долана, и вот тогда… Не зря этот Долан отслужил свое во Вьетнаме. Он ничего, держится. Я то думал, Долан выйдет из ума уже там, прикончив несколько узкоглазых, ан нет. Крепкий мужик. Орешек, что надо. Этакий Форрест Гамп без шевелюры. Облысение еще никого не оставляло в полном покое, когда-нибудь, но только когда-нибудь, облысение коснется и меня самого. Уж тогда-то я обзаведусь собственной винтовкой или ружьем, проберусь ночью в дом к Хейли, отыщу этого чёрного бульдога Черча и всажу в него несколько пуль, если не всю обойму. Поделом ему. Будет знать, как гадить на мой газон!». 
Стивен словно бы в усталости обло-котился на спинку недорого кресла, при-обретенного все так же у старьевщика Билли-Бобба Картера, года четыре назад. Картер еще носил тогда усы. Стивен при-крыл глаза и незаметно так задремал. Храп его слышался аж на втором этаже дома. Эмили перебирала какие-то старые вещи на чердаке и, заслышав подобные животные, прямо таки чудовищные звуки, прошептала: «Мужчины». Она покинула мужа еще тогда, когда тот весьма чувственно и достаточно громко распылялся на счет Черча, некрупного бульдога семьи Хейли. Решив себя чем-либо занять Эмили поднялась на второй этаж, что звался в семье Спелл чердачным, собираясь перебрать накопившийся за последние годы супру-жества хлам различного сорта, начиная с фотографий и кончая ручными поделками, что громоздились большой кучей в нескольких не прикрытых сверху ящиках из-под... Вы наверняка догадаетесь из-под чего именно.
Но больше всего ее привлекали именно фотографии, многие из которых были сделаны громоздким и отжившим свое полароидом Стивена, купленным им еще в Леверстейте до женитьбы. Он тогда жил вместе со своими родителями на углу Джарред-срит и Барберри авеню, в небольшом домике, стены которого были выкрашены отцом Стивена в светло-зеленый цвет. Цвет – успокоение, как считают психологи. Вот фотография, на которой запечатлена панорама улицы, а чуть с краю худощавое тело самого Стивена, густообросшее лицо которого нельзя спутать ни с чем, ну разве только с лицом доисторического человека.  Эмили тепло улыбнулась, отложила фото-графию в сторону и взяла новую. На ней фигурировали супруги Дорроти и Френсис Спелл, стоя в обнимку и высунув языки. Снизу на фотографии черными чернилами было подписано: «Оригинальность – их вторые имена. Леверстейт 19..» А на обороте: «Стивену на память от любимых родителей».
Эмили, немного подумав, сунула фо-тографию в карман домашнего платья. Ос-мотревшись по сторонам, будто бы прове-ряя, что за ней никто не подсматривает и, убедившись, что она действительно нахо-дится в полнейшем одиночестве, она вновь обернулась к расставленным в ряд большим и не очень коробкам, по большей части из гофрированного картона с этикетами на боку: «… Выгодные грузоперевозки». Одно лишь слово, а выгоды как таковой – ноль. Примечание для заказчиков, на… время попались и они сами, не доезжая в Дортман на Фицджеральд-стрит. Выбрав коробку поменьше, Эмили сорвала недлинную голубую полоску изоленты, раскрыла створки и глянула внутрь. «Открытки» - прошептала она чуть слышно и улыбну-лась. Сунула руку в коробку и достала оттуда пачку поздравительных открыток, смотанных резинкой. Стянула резинку и кинула ее обратно в коробку. Сложив от-крытки веером у себя в руке, Эмили рас-сматривала иллюстрации на внешней стороне. В большинстве своем среди многочисленных иллюстраций преобладали: панорама города Леверстейт, крупные, втиснутые чуть ли не во все пространство открытки, сердца красного цвета с блёстками по контуру, плюшевые медведи с тупым и бесчувственным взглядом и рожде-ственские елки центральных площадей двух городов. «Дорогой Эмили с любовью и мерзостью от Стивена!» гласил рукописный текст на обороте открытки с изображение плюшевого медведя. Когда-то у ее мужа и… было чувство юмора, воспитанное на новостях и рассказах Сэлинджера. Куда оно подевалось сейчас? Все на что хватало никчемного воображения Стивена сводилось к дурацкой штуке религиозного характера. «Спроси меня, кто такой Иуда?» - просил изредка он, выпив несколько рюмок джина. – «Ну, спроси же меня, кто такой Иуда!». И Эмили спрашивала, выслушивая каждый раз один и тот же ответ со смехом извергаемый ее остроумным муженьком. «Чудо-юдо рыба-кит!» - выпаливал Стивен, заходясь истерическим смехом, и шлёпал себя по ляжке.
Года уходят в небытие анналов исто-рии, люди меняются, приобретая мерзостные черты старости, отвергнуть которые не под силу даже святым. Эмили стукнуло девятнадцать, когда они со Стивеном познакомились. Случилось это в театре «Колизей» во время непродолжительного антракта. Только что окончился первый акт «Романтиков» Эдмона Ростана. Смотревшие пьесу люди вышли из душного зала, кто покурить, кто освежиться и обсудить величественную игру Джонатана Джефферсона-младшего, а кто и обрести свою вторую половину. Эмили, достав сигарету из пачки с этикеткой «Эмнирей» сунула сигарету в рот, но вдруг вспомнила, что оставила спички в номере отеля. «Я вижу, вам необходим огонь?» - спросил более чем вежливо, появившийся из ниоткуда, немного худой, но от этого не менее красивый и элегантный молодой человек с аккуратно подстриженными усиками и прической на голове тридцатых годов. Сам он не курил, но всегда носил с собой коробок спичек, дабы весьма альтруистично помогать девушкам, оказавшимся в неловкой ситуации. Этакий добрый самаритянин как прозвала его Эмили, спустя несколько лет супружеской жизни. «Ах, нет, я не курю» - отозвалась Эмили, небрежно кинув сигарету обратно в сумочку. «Но я же более чем ясно видел сигарету у вас во рту!»- недоумевал молодой человек, спрятав коробок спичек в карман относительно недорогих брюк малоизвестной фирмы. «Вам показалось» - Эмили повернулась к джентльмену спиной, все своим видом давая понять, что она не собирается продолжать разговор. «На вас чудесное платье, можно ли полюбопытствовать из какого оно материла и где именно вы его приобрели? Видите ли, сестра моя (у Стивена отродясь не было ни братьев, ни сестер) подвержена определённой мании, этакое самоутверждение в глазах мужчин за счет одежды!». Эмили все еще стояла к молодому человеку спиной, но вдруг развернулась и, мило улыбнувшись, произнесла: «Я сшила его сама. Оно из шелка и я, так же как и ваша сестра подвержена определенной мании». «Как мило!» - загорелся незнакомец, - «Я имею в виду, как мило, что вы шьете. В детстве я и сам брал уроки шитья у своей бабушки (бабушка Стивена категорически отказывалась брать в руки иголку  с ниткой, считая, что подобное занятие не для нее), но как видите,» - незнакомец деловито поправил воротник черного смокинга, - «не каждого Бог поощряет подобными талантами». «Зато у каждого человека есть свое сугубо определенное только ему одному любимое дело, ведь так, мистер…» «Стивен, просто Стивен» - молодой человек протянул девушке руку. Эмили протянула в ответ свою. «Эмили Клай». «Вы совершенно правы, Эмили». «Так каково ваше любимое дело, Стивен?». «Не скажу, что коллекционирование марок относится к числу моих любимых занятий, но все же грубо и бестактно будет отвергать обоюдное пристрастие моего отца. Знаете ли, у него большое сердце и малейшее огорчение может запросто свести его в могилу, а я так его люблю». «И все-таки, на первом месте составленного вами списка…?» - Эмили не терпелось услышать ответ на заданный ею вопрос. «Первое место бес-спорно занимают книги и театр». «Какие романы вы предпочитаете?». «Более всего душа моя предрасположена к классиче-ской литературе, так же как и к класси-ческой драматургии. Из перечня любимых писателей я могу выделить исключительно только Фицджеральда, Вашинтона Ирвинга, Джерома, Кафку, Честертона, Диккенса, Дюма-отца, Купера, Хемингуэя, Гарди, Ивлина Во, Дойла и Сэлинджера. Из драматургии Ростана, Шекспира, Марио, Гете, Данте, Софокла. Время от времени я пополняю и без того гигантскую библиотеку моего деда, в которой насчитывается около пяти тысяч томов, бульварными ро-манчиками и детективами в дешевом из-дании, мягкая обложка которых меня раз-дражает. Чем же увлекаетесь вы, Эмили, кроме шитья очаровательных платьев?». Девушка не успела ответить, так как не-продолжительное время антракта закон-чилось и многочисленные люди в запол-ненном табачным дымом коридоре всем скопом двинулись обратно в зал. 
Стивен пообещал «отыскать» Эмили на выходе из театра, но прежде чем уйти, искренне и со страстью настоящего джентльмена-самородка, поцеловал тыльную сторону ладони девушки. Ах, эти воспоминания. Эта ностальгия, дарующая небывалое наслаждение и удовлетворение от прожитой жизни. Калейдоскоп образов, вызванной самой что ни на есть обыкновенной пятицентовой открыткой с изображением плюшевого медведя и несколькими словами на обороте. Эмили собрала раз-розненные открытки в одну пачку, смотала ее резинкой и сунула обратно в коробку, что находилась у ее ног. Выпрямившись, она утерла, накатившие было, слезы, спустилась на первый этаж (муж еще спал), надела на руки перчатки, взяла садовую лопатку и вышла на улицу, бережно закрыв за собой входную дверь.
Стивену грезились восьмидесятые. Отец его тогда был еще жив, и моторчик его работал, что надо, без помощи масла и вспомогательных средств. К тому моменту Стивену стукнуло уже двадцать, он любил книги и драматургию, ходил в театр, носил весьма, по его мнению, элегантную прическу,  а также черный вычищенный смокинг, купленный в магазинчике неподалеку от его дома. Гладко выбритое лицо его, не считая усиков, говорило о немалой важности ухода за собой. Подшитые брюки и отцовские лакированные туфли (сколь давно это было!) так шикарно смотрелись вместе с костюмом. В общем, джентльмен каких свет не видывал. Он чувствовал, что тот солнечный зимний день был не просто обычным солнечным днем. Нет, он знал, что этот день был особенным. Это что-то вроде интуиции, понимаете? Заранее приобретя билеты в театре «Колизей» на пьесу Эдмона Ростана «Романтики» с Джонатаном Джефферсоном-младшим в роли «…», он был прямо-таки готов встретиться лицом к лицу со всем, что приготовила ему неугомонная судьба.
Первый акт пьесы был встречен на удивление бурными аплодисментами. Временами даже слышались оглушительные крики со стороны партеров над головой Стивена. Сам же он молчал, то и дело поглядывая на указательные стрелки позолоченных часов, доставшихся ему по наследству от какой-то дальней-дальней родственницы, знавшей его разве что только по фотографиям семидесятых го-дов. Он ждал. Но ждал чего? Необъяснимо-го, должного, предполагаемого? Или же концентрации всего этого, имя которой Судьба? Да и сам Стивен не мог ответить на этот многозначительный вопрос доста-точно определённо. Он просто ждал, уве-ренный в том, что жизнь его в этот сол-нечный зимний день будет явно отмечена конкретными изменениями, может быть даже и личного характера. Первый акт пьесы «Романтики» закончился. Был объ-явлен непродолжительный антракт. Тем-но-бордовые кулисы, сплошь покрытые многочисленными завитками и арабеска-ми, достаточно быстро, как и было запла-нировано режиссёром, спрятали от глаз бесчисленных зрителей красочные деко-рации, а также все еще присутствующих на сцене героев пьесы. Стивен нехотя встал и медленно побрел в сторону выхода из зала, куда неслись, радуясь и веселясь, группы уставших от просмотра детей разного возраста, крича на бегу и доставая из карманов гладко выглаженных черных брюк игрушечных солдатиков и мерзких резиновых клоунов, с примотанными к небольшим … веревочками, чтобы незаметно пугать собственных матерей, тетушек и сестер, ликуя от удачно выполненной проказы. Стивен, натянуто улыбаясь, пропустил вперед нескольких женщин и одну девушку, непривлекательность которой не мог скрыть даже густо нанесённый грим. Девушка глянула в сторону прелестного и хорошо воспитанного джентльмена, но не удостоившись ответ-ного взгляда со стороны Стивена вновь приобрела сухое и безразличное выраже-ние. Густые брови же молодого человека сами собой сошлись на переносице, доба-вив лицу некую туманность, серьёзность и задумчивость взрослого самодостаточного ученого мужа, корпевшего над очередным научным изысканием.
Миг, и пространство вокруг Стивена по-меркло, затерявшись в будто бы обретших плотность и осязаемых клубах табачного дыма. Дешевые сигареты и дорогие сигары многоуважаемой фирмы. Курили все, ну или практически все. Отцы, матери, сестры, братья, старики, сыновья, почтенные дамы, сэры, гордость и лицемерие. Курили, обсуждая театр и его обветшалость, курили обсуждая весьма, по мнению мистера Толстый живот и крысиные глазки, посредственную и бесчувственную пьесу, замечая наивность самой фабулы и чрез-мерную наигранность актеров. Курили, обсуждая великолепную подтянутую фи-гуру Джонатана Джефферсона-младшего, его улыбку и модельную внешность. Курили, проклиная работу, шефа и начальство в общем, превознося талант Элвиса Пресли, черт знает до каких именно небес, родные пластинки которого были приобретены таинственной Луизой за сущие центы, в открывшейся совсем недавно лавке некоего Эмануила Картера, приятного на вид мужчины, но безбожного пьяницы. Сплетни, домыслы и необоснованные обвинения летели со всех сторон, окутывая и душа Стивена своим количеством и чрезмерной глупостью.
«А мне и поговорить-то не с кем» ду-мает он, прислонившись к стене и доста-точно нескромно (что весьма уместно предполагала сложившаяся ситуация) рассматривая более чем разношерстных, но в то же время таких единообразных личностей, мерно распределившихся по отдельным группкам, дружественным, се-мейным и случайным, что заполонили практически все свободное пространство, отпущенного зрителям места для отдыха во время антракта. И вот спустя несколько минут подобного осмотра он замечает, весьма случайно (а может, и нет) молодую особу лет девятнадцати-двадцати, что стояла у входа в зал в таком же полнейшем одиночестве, в каком находился и сам Стивен. «Не уж-то Афродита по собственной воле спустилась с небес на землю?» размышляет он, обоюдно воздавая хвалу Господу и Судьбе-матушке, а потом, на-скоро пригладив шевелюру иссиня-черных волос, идет навстречу тому, что было обещано ему высшими силами, чего он ждал несколько мучительных часов, не считая утра, тому, с  чем он свяжет свою дальнейшую жизнь.
Настенные часы, приобретенные в лавочке старьевщика Билли-Боба Картера, сына Эмануила Картера «…привлекательного с виду мужчины, но безбожного пьяницы…» только что проби-ли четыре и замолкли, дабы умереть и снова воскреснуть ровно через час. Яркое ослепительное солнце за окном палило беспощадно. Несколько жителей Фицдже-ральд-стрит, явно возлагавших надежду на постоянство бога Ра, вытащили свои старые облупившиеся шезлонги на улицу и поставили их во дворе, надев купальники и плавательные трусы, улеглись сверху, подставив собственные белоснежные тела, жестоким, но столь необходимым в подобном деле солнечным лучам и ультрафиолету. Раскрыли потрёпанные томики Сэлинджера на определённой странице повести «Френни» и углубились в чтение. Эмили, уставшая и потная ввалилась в парадную комнату, оставив позади столь любимый ею сад, сбросила с себя грязные перчатки, обувь и широкополую соломенную шляпу, взглянула на часы, удивилась собственной стойкости и побрела в сторону уборной. Стивен читал воскресную газету, доставленную мальчиком-почтальоном с их улицы этим утром. «Премьера! – гласила небольшая статья на третьей странице Дертмонского хроникера, - театр «Колизей» приглашает жителей города на долгожданную пьесу Эдмона Ростана «Романтики», билеты на которую вы можете приобрести уже сейчас. Показ ее состоится сегодня ровно в шесть часов вечера. Вход строго в нарядной форме. Курение в холле запрещено». Стивен медленно, но все же оторвал крайне заинтересованный взгляд от газеты и уставился  в пустоту, будто бы что-то обдумывая.
- Эмили! - позвал он, спустя несколько минут. – Иди сюда.
- Ну что тебе еще? Если ты начет ужина, то…
- Нет-нет, просто иди сюда, мне нужно с тобой поговорить.
Жена его уже собралась принять ван-ну, но сообщение мужа заставило ее отло-жить собственные планы на некоторое время, ведь Стивен крайне редко имеет желание о чем-либо поговорить и упус-тить такой шанс греху подобно. Надев ку-пательный халат, Эмили покинула убор-ную комнату и направилась прямиком в гостиную, на ходу стягивая волос в хвост. Войдя в гостиную, Эмили увидела, что муж ее стоит у окна, задумчиво поглаживая некрупную щетину на подбородке.
- О чем же ты хотел со мной поговорить? – спросила она его, предварительно кашля-нув.
- Слушай, дорогая, («он назвал меня доро-гой!»), я вот что подумал, - Стивен, нако-нец, перестал теребить бороду, голос его стал на удивление приятным и нежным, - К черту сигары, к черту мандарины, к черту этот фонограф, к черту все! Я люблю тебя и хочу провести сегодняшний вечер не в обществе этой мелочи, а с тобой. В «Колизее» показывают «Романтиков», и я хотел пригласить тебя…
- Согласна, - перебила его жена, и щеки ее залились румянцем.
- Чего? – переспросил от волнения Стивен и шмыгнул носом.
- Я согласна пойти с тобой на пьесу! – вновь повторила Эмили.
- Отлично! Тогда я за билетами. До пре-мьеры несколько часов, ты успеешь?
- Успею, беги.
- Ага! - Стивен настолько загорелся иде-ей, что от волнения позабыл надеть обувь и чуть не выскочил на улицу босиком.
- Ботинки бы тебе не помешали, дорогой, - заметила Эмили, и Стивен поблагодарил ее, весьма искренне чмокнув в щечку.
- Постой! – окликнула его Эмили, тот уже стоял за порогом. – Я люблю тебя!
Стивен мило улыбнулся и закрыл за собой входную дверь. Эмили еще немного постояла в парадной, а потом двинулась обратно в уборную, шепча на ходу: «Какой же он у меня все-таки романтичный!».
***
Эмили заканчивала последние приготовления в спальне, Стивен полностью одетый дожидался ее в гостиной. Спустя несколько минут Эмили окликнула мужа, стоя в парадной.
- Выходи, я сейчас! – крикнул Стивен и, убедившись, что жены больше нет в доме, наскоро отворил крышку ящичка с манда-ринами достал несколько плодов и сунул в карман смокинга. «Зря я, что ли прижимал к стене этого малыша Доусона» - буркнул он и направился в сторону двери.