Внутренняя скотина

               



    …Nam verae voces demum pectore ad
imo/Eiiciuntur, et eripitur persona, manet res.
(…Ибо только тогда, наконец, из глубины
 души вырываются искренние слова,
 срывается личина и остаётся сущность.)
                Автор известен



 Проверка начиналась в семь часов утра. Но в санчасть приходили обычно минут за 15 – 20. Поэтому, в 6:30 я уже стоял за дверью, держа наготове самодельную дубинку. В сердце своем я повторял «Отче наше». Послышались сонные пересчёты санитаров.
     - В изоляторе?
     - Один. – Это шнырь и дежурный говорили обо мне. После этого один из дежурных направлялся в коридор, чтобы заглянуть в открытый стационар (для обычных больных зеков), а второй должен был посмотреть на меня, на нарушителя, но вот прошла минута, вторая… никто не идёт. Я уже заподозрил заговор и предательство, когда вдруг услышал шаги, и в щель между навесами увидел прошагавшего к себе в кабинет Дмитрича. Обязательно что-то должно быть не так, подумал я, без этого никакие мои дела не делаются. Какого чёрта именно сегодня, да ещё в выходной день, понадобилось здесь этой старой макаке, было непонятно, но я готов был ко всему. Я слышал, как Дмитрич открывает дверь, возится с ключами, чертыхается. Входит в кабинет. Дверь оставляет открытой. На лбу моём выступили, видимо от удивления, капельки, и, тяжелея, начали скатываться вниз, я уже приготовился ловить их языком, но в этот момент с улицы раздались чьи-то шаги. Ну вот, это и есть тот самый человек, тот самый обычный и добрый человек, который жил себе жил и не подозревал, что однажды, когда он уже будет совсем взрослым мужчиной и будет работать во внутренних войсках и зайдёт на проверку к одному злому строгачу, то вдруг получит по башке спиленной ножкой кровати, засыпанной мокрым песком.  Всё это уже, в общем-то, должно было произойти, но тут я услышал голос стремительного человека.
     - Здарова.
     - Здаров. – Ответил Дмитрич. – Там у меня этот, наш…Маркиз Де Сад.
     - Кровник что ли?
     - Да он.
     - Живой ещё?
     - Да чё им, таким. Ты иди, я здесь сам закрою.
         Обрадованный прапор, по-моему, даже глянул в палату, но он уже думал о каких-то своих делах в утренней зоне и поэтому, ничего толком не разглядев, поспешил из санчасти. Через несколько долгих минут я услышал возню с ключами и хлопок двери. «Неужто он» – только мелькнуло в моей голове, когда старый позёр деликатно постучал в дверь.
     - Эй, спишь, что ли там?
         Дверь открывается. Дмитрич секунду смотрит на подозрительные вздутия под одеялом, словно о чём-то догадываясь, но вошедшая в привычку легкомысленность не даёт ему долго раздумывать. Он делает два решительных шага к кровати, одним движением срывает одеяло и, мгновенно сообразив, в чём дело, оборачивается прямо ко мне. Но, эта запоздалая реакция не засчитывается старому недотепе, а напротив, как бы в наказание за непростительную халатность (в его-то возрасте), он получает один горизонтальный удар в анфас и затем, поступательно, один вертикальный в профиль. Однако, даже от столь неожиданного удара судьбы Дмитрич вовсе не собирается классически завалиться на бок, а делает сразу три мгновенных движения. Он приседает, хватается за голову и пытается провести рывок к двери, когда третий, сокрушительный удар сверху по куполу черепа, или выражаясь классически, по темени, обрушивается на оплошавшего эскулапа. После такого глубинного потрясения, реакции его становятся адекватными. Он падает на колени и, словно желая, наподобие блудного сына, уткнуться носом в отчие чресла, всем туловищем наваливается на меня. Однако, я успеваю резко отойти и даже подхватываю беспомощное тело подмышки, чтобы оно, не дай Бог, не разбило себе нос головы. Действовать надо было быстро, я это хорошо понимал и действовал и быстро, и хорошо, впрочем, на столько насколько мне это позволяли мои личные качества и бытовые условия изолятора. Усадив нокаутированного Дмитрича лицом к закрытой двери, я быстро распинаю его по задуманной схеме и провожу короткий эксперимент. Я пытаюсь потянуть на себя дверь, и тут же моя жертва издаёт стон. Итак, первая часть плана выполнена успешно: открыть дверь теперь означает – сломать руки заложнику.
     Я закурил. Дмитрич тряхнул головой. Было ясно, он пришёл в себя, но, предполагая возможность новых посягательств на неприкосновенность своей головы, не спешит это обнаруживать.
         Я подошёл, и на сколько позволяло положение головы моего заложника, посмотрел ему в лицо. Он отпрянул, это доставило ему боль. Вместо человеческого лица, я увидел маску ужаса. Вот она – «внутренняя скотина» во всей своей красе, вылезла на свет божий, подумал я, вспомнив Монтеня: «Nam verae voces tum demum pectore ab imo. Eliciuntur, et eripitur persona, manet res. (…Ибо только тогда, наконец, из глубины души вырываются искренние слова, срывается личина и остаётся сущность.)»
     - Ну вот, Алексей Дмитриевич, мы и вместе. С возвращением на землю. - Поприветствовал я своего пленника в новой реальности.
          Бедняга зажмурился и упрямо покрутил головой, словно пытаясь развеять какие-то чары…
     - Ты не представляешь, что ты наделал. – Наконец выговорил он с этой странной улыбкой человека, ставшего свидетелем страшной ошибки другого, который не понимает, что натворил. - Ты же мне всю голову разбил…
     - Вы не правы, отделаетесь мигренью.  Хотя, у меня было время хорошо подумать о последствиях, которые грозят нам с вами.
     - Нам с вами?! Ах ты… Сынок…Я же тебя…Я же тебе в отцы гожусь. Ну-ка давай быстрей, развяжи мне руки!
         Мою вежливость Дмитрич возможно принял за разновидность малодушия.
     - Нам с вами предстоят ужасные вещи. - Тихо и твердо произнес я голосом народного мстителя, сообщающего какому-нибудь тирану смертный приговор пред тем как привести его в исполнение.
     - Ты сумасшедший? Ты собрался меня тут пытать? Ты кем себя возомнил? Начитался всякой гадости дурень. Да, пусть ты меня тут изувечишь, но мне то уже шестьдесят…А вот когда тебя, мальчишку мордой на колючку бросят… Ты же сопляк еще совсем …Симпатичный парень. Когда тебя начнёт ОМОН об пол башкой бить, ведь ты тогда вспомнишь…
     - Как ты мне гвоздь из брюха плоскогубцами доставал?
     - Не плоскогубцами!!! Какими плоскогубцами?! Я делал всё в соответствии…соблюдая все нормы, у меня хирургическое образование…Вот кто-то идёт. Что ты наделал сопляк?
   Я встал спиной к стене сбоку двери, как раз лицом к Дмитричу. А его лицо располагалось как раз на уровне Кормушки.
     - Если они начнут открывать дверь, тебе сломают руки. - Сказал я.
     Бывший всё ещё несколько не в себе, после перенесения некоторой черепно-мозговой травмы, Дмитрич вдруг быстро пришёл в себя. Он глянул на одну руку, на вторую и только тут до него дошла вся ужасающая обречённость его положения, плюс то, что может произойти прямо сейчас.
     - Стойте!!! Не открывайте дверь! – Вдруг зычным голосом выдал Дмитрич.
         И в этом вопле было столько неожиданной власти и угрозы, что остановился бы даже мчавшийся на всём ходу арабский скакун. Но мы были в глубокой недоверчивой России, поэтому, дверь осторожно толкнули, как бы не поверив в правомерность такой интонации и вероятность ситуации, которая могла бы кого-либо заставить так голосить.
     - Стой, говорят тебе, ****ь… ****ый в рот…не трогай дверь! – Теперь уже срывающимся голосом заверещал Дмитрич. – Не трогайте дверь. Сказали вам *****…
     - Кормушку открывай. – Крикнул я.
     - Чё случилось? – Раздался по ту сторону голос все еще флегматичного, но уже напуганного жизнью завхоза.
         Дмитрич удивлённо вытаращился на меня, вместе с тем во взгляде его была мольба и всё тот же ужас.
     - Открывай, открывай, Открывай кормушку, - Повторил я.
        Лязгнуло железо, створка кормушки с грохотом упала и повисла на петлях. Показалось тупое, заспанное и не бритое рыло человек свиньи. Когда существо поняло, что не спит, в мозгу его что-то шевельнулось.
     - Дмитрич, ты? – Недоверчиво покосилось оно на изображение в квадрате кормушки.
     - Слышь, шнырила, по-пырому, давай-ка, хиляй на вахту, зови ДПНК, скажи, что Кровник Дмитрича в изоляторе санчасти взял в заложники. Войти скажи нельзя, дверь заблокирована телом заложника, лети стрелой…
         Услышав мои слова, человекосвинья уже сделал движение головой, чтобы увидеть, кто говорит, но потом видимо понял, и мы с моим пленником услышали быстрые шаги по коридору к двери. Видимо на мутных горизонтах его козлиного воображения замаячило УДО.
     - И что ты сейчас будешь делать? – Едва не свернув шею, чтобы только посмотреть мне в глаза, спросил Дмитрич. Но меня заворожило это зрелище: потная от страха кожа всей головы, вены вздуты, в глазах слёзы. Лицо по-женски упрекающее, обиженное, злое, коварное – просто какая-то свихнувшаяся сестра милосердия в кителе капитана ВВ.
 Представляю, какие были глаза у меня. Я ведь чувствовал себя Архангелом Михаилом. Я был возмездием. Сколько таких гвоздей вытащил мой арестант, впору бы ему было сказать устами Доцента: “Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько душ невинных загубил”. Теперь он был в моей власти, и он так хорошо понимал это. Мы смотрели друг другу в глаза, и до каждого доходила трагичность его положения. Медленно, как бильярдный шар, рикошетом задетый другим катится в лузу, до нас доходило, что из капкана в который мы угодили по разным причинам, без перекушенных лап никто не выберется. В детстве я слышал, что росомаха, попавшая в капкан, перегрызает себе лапу, чтобы спасти жизнь.
      Дмитрич сорвался первый.
     - Ты… что же ты творишь, а? – Вдруг завопил он, хотя я стоял не двигаясь. – Что любуешься мной? Да ты же уже труп, ты что, не понимаешь? Здесь сейчас будет спецназ, тебе дырку сделают в башке твоей… Ну…      
     - Успокойтесь капитан Коновалов, или я так ёбну вас головой о дверь, что ваши мозги полетят в коридор. – Мне необходимо было его успокоить, чтобы не съехать с катушек самому. – Сейчас не я у Вас в кабинете на столе, а Вы… Вы в моей операционной. И я Ваш хирург… Потом с меня могут хоть кожу снять, с живого, но пока Вы закрыли своим телом путь к своему же спасению, то единственной анестезией для Вас может быть лишь надежда на то, что Вы выживете. Я лично на это не рассчитываю, поэтому бояться мне поздно, а Вы лучше бойтесь меня…
     - Что ж ты тут разыгрываешь… ты… ведь тебя ж… – Дмитрич нервничал, он понимал, что я не просто говорю, я готовлю его к операции…
     - Сегодня день, ради которого вы капитан Коновалов, может быть появились на этой земле. Сегодня день истины. Первый день в вашей никчемной по своей сути жизни, когда вы будете говорить правду, правду и ещё раз правду. И сейчас вы торжественно поклянётесь в этом. – Наверное, говоря эти слова, я даже принял какую-то классическую позу. Благодаря джефу и чифиру, и самой эзотерике происходящего, я чувствовал себя, доведённым людской чёрствостью до отчаянья Иисусом Христом, который плюнул на свою чашу и стал Дон Кихотом-Христом. EM: 104. The Ventures «Happy Together». Возвышенным, добрым, но реально протыкающим своим копьём брюшные полости саддукеев и фарисеев. Моё воображение уносило меня в средневековье. Я видел себя верхом на Росинанте, настигающим бегущих прочь учителей благочестия.
     -Порождения ехидны! Кто внушил вам бежать от гнева, грядущего? Секира в руке моей, всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают, и бросают в огонь. Ох, и очищу же я сейчас от гомна гумно своё…
         На самом деле в слух я сказал лишь вот что:
     - «И соберёт пшеницу Свою в житницу, а солому сожжёт огнём неугасимым…».
     Но видимо я перегнул, потому, что ещё до того, как Дмитрич осознал, что при последних словах я щёлкнул зажигалкой, он вдруг гордо подняв подбородок, кинул мне    
через плечё:
     - Вот именно, солому! ... Ты ещё Дмитрича не знаешь. – И словно давая понять, что он «I will survive», - словно не я, а он Дон-Христос-Кихот, – новоявленный мученик уткнулся лицом в козырёк кормушки.
     - Значит, ты ничего не понял. – Я зажёг зажигалку. Дмитрич напрягся, едва заметно приподнял голову. Я закурил. Дмитрич опустил голову, но теперь уже был готов в любую минуту на то, что и сделал немного спустя.
         Зажав в зубах сигарету, я стал расстегивать ремень. Добротный кожаный ремень на офицерских брюках. Их хозяин нервно засмеялся и как-то, наверное, можно даже сказать по-детски, почти что с дружеским недоверием стал расспрашивать меня о моих намерениях.
     - Ну... и чего? Че ты надумал то, а? Ты… ты дурак…- И снова истошный вопль – А ну-ка остановись, оста-но-вись !!! Убери руки свои поганые, я тебе говорю! Стоять!!! Сука, сученок поганый…
          Когда ремень был расстегнут, ширинка распахнулась и офицерские штаны упали. Пленник скривил голову, и словно пытаясь, как в волшебной сказке, повернуться ко мне передом - к кормушке задом, с усилием задергал шеей. Тон вдруг изменился до неузнаваемости, да что там тон, это вовсе и не Дмитрич был, а какой- то добрый джин попавший в лапы к пионеру герою Павлику Морозову.
      - Слушай, ты что же, меня…старика… решил …того, поиметь, что ли, а?
        Не обращая внимания на вопли, я молча стянул со «старика» трусы до колен.
      - Опомнись, опомнись парень, это все кончится страшно для тебя, сейчас еще не поздно. - Заклинал Дмитрич. - Расплата будет суровой, ты слышишь меня, очень суровой!
     А когда рядом с дряблой безжизненной задницей, в моих руках чиркнула зажигалка, Дмитрич не в силах держать голову задом наперед, уткнулся в кормушку и исторг по истине чудовищный, душераздирающий, животный вопль, и, в общем, сколько эпитетов не подбирай передать ужас, выразившийся в этом вопле мне вряд ли под силу. Через несколько секунд в коридоре я увидел перепуганные рожи приковылявших на крик, жертв Местного доктора Мангале. Испуг на их лицах сменился изумлением, граничащим с потерей рассудка, и в самом деле это был тот момент, когда вполне вероятные и не вполне очевидные (за решеткой все ж таки), люди, столкнулись с самым что ни наесть очевидным, и по лагерным меркам, абсолютно невероятным. На их глазах, и без того не считающееся особо человеческим лицо их душегуба - менялось, превращаясь в страшную дьявольскую рожу некоего пытающегося вырваться из преисподней на свет божий злого духа. На самом деле, от страха перед неминуемой, по мнению Дмитрича пытки, бедняга и впрямь на какое-то время лишился ума, и казалось, увидел путь своего спасения в том, чтобы подобно жидкометаллическому пришельцу, врагу второго Терминатора, фантастическим образом перелиться из кормушки в коридор. Все же Бог, порой ставит самых духонеимущих в такую позу, в которой их нищета могла бы разжиться кое каким капиталом.
     - Ребята, помогите же мне! - Доносилось по ту сторону, не знаю уж чего, добра - или зла. - Кровнин сошел с ума, он может натворить много бед…
  Однако, народ, не смотря на душераздирающее зрелище, все же стал расходиться по палатам, ну какая от них на самом деле помощь, все-таки больные люди, сами едва на ногах держатся. От добра, как говорится, добра не ищут…
      - Баранов, Игорек, я же тебе аппендикс удалял. - Взывал Дмитрич, решив воспользоваться замешательством своего бывшего пациента, который был на самом деле дебилом от рождения, и не уходил лишь потому, что надеялся увидеть, как дядя доктор перетечет через кормушку из камеры в коридор.
       - А- а!!! Дебил! Помогите мне кто-нибудь, он же мне сейчас кишки наружу выпустит!
       - Заткнись ты! – Пришлось влепить балагуру подзатыльник. Мне показалось, что последние слова были сказаны с каким-то особенным неестественным надрывом, и если в них был какой-то скрытый смысл, то Игорьку он был явно недоступен. Кроме того, мой обострившийся слух уловил какие-то подозрительные звуки по ту сторону… двери.
     - Не прикасайтесь к двери!!! – Вдруг истошно завопил Дмитрич.
     - Алексей Дмитриевич… что произошло? – Это был голос Евтюнина.
     - Всё нормально, кони пьяны, хлопцы запряжены. – Слегка нагнувшись, сказал я, показав свою нижнюю челюсть нежданному высокому гостю.
     - Слы-ы-ышь, ты! – Выпучил глаза Евтюнин. Но слова, как пластилиновые вагончики слиплись при резком тормозе у него в горле, словно кто-то сорвал стоп кран, в данном случае - что-то. Это были красные воспалённые глаза его сослуживца, из которых текли слёзы. Евтюнин сглотнул слюну, перевёл дыхание, мотнул туда-сюда головой и прохрипел:
     - Сучёнок, только попробуй что-нибудь сделать с ним, я заставлю тебя срать кровью, а потом жрать своё кровавое дерьмо.
         Я ткнул Дмитрича в зад горячей зажигалкой.
     - Прекратите! Прекратите Сергей Николаевич! Ваши приёмы сейчас не к месту, а если это ваши нервы, то они могут стоять мне очень дорого… У меня больное сердце…
     - Ради Бога, простите, простите Алексей Дмитриевич, но вам больше нечего бояться. Все наши силы сейчас сосредоточенны здесь, да и не такое проходили, а он – пацан, просто мальчишка. Мы его быстро выкурим оттуда… Да в крайнем случае стену выдавим!
         Я почувствовал, как заколотилось сердце несчастного эскулапа. Он вдруг жадно задышал ртом, как выброшенная на берег щука.
     - Не смейте ничего такого предпринимать! – Наконец собравшись с силами, заверещал он. Да так, что наверно у больных в палатах температура поднялась до сорока. Наверное, это оттого, что я чиркнул зажигалкой где-то в самой его заднице. – Не смейте ничего выдавливать. Если вы проявите неосторожность, поймите, с чем вы имеете дело, Сергей Николаевич… ведь вы же тоже будете отвечать.
          Но Сергей Николаевич смотрел в глаза сослуживца недоверчиво, можно даже сказать лукаво, во всяком случае, как-то очень двусмысленно, чем всё больше и больше пугал беднягу.
     - Что?! Что вы гипнотизируете тут… Зажигалка у меня в жопе, теперь может вы начнёте что-то понимать!
         Евтюнин, едва заметно для меня и очень заметно для Дмитрича, потянулся к кобуре. Злость и беспомощность затупили и без того тупые гвозди в его башке. И вот, в послушной хозяйской руке оказался «Макаров». Наверное, Дмитрич просто не мог поверить своим глазам.
     - Нет!!! Не смейте! – С новым воодушевлением завопил он. – Сер-гей Ни-ко-ла-евич! Ёб вашу мать! Вы что же делаете! Офицеры… Отнимите у него оружие!
     - Алексей Дмитриевич…
     - Нет! Немедленно уберите его, вы ничего не понимаете!
     - Всё! Всё! Всё! – Евтюнин молниеносно убрал пистолет в кобуру.
     - Но… и что же мы будем делать?
     - Ах, это вы меня спрашиваете? Слушайте лучше, что он вам скажет, и будьте, пожалуйста, в общем, сохраняйте благоразумие!
     Из-за головы показался нос, рот и левый глаз Евтюнина. Видимо он понял, что как бы ему не хотелось брать на себя это бремя, но теперь он – переговорщик, и он хотел смотреть мне в глаза.
     - Максим Аврелиевич. Вы… забудьте о том, что я тут говорил. Просто неожиданно всё это случилось. Зачем же вы… Так, ладно. Чего вы добиваетесь? Вы должны крепко задуматься о последствиях. Во-первых, вы ещё так молоды, срок ваш подходит к концу. Только представьте себе, чем может закончится всё это, если вы не остановитесь. У вас есть родители, девушка, наверное, на воле есть, да и сколько вы здесь будите… держать так сказать, оборону. Вы захотите есть, спать, да и Алексей Дмитриевич… Его здоровье может не выдержать, вы же били его, а у него слабое сердце, он уже не молодой человек, в отличие от вас. И если он не выдержит, то, что тогда? Чем ещё ты будешь прикрываться?
     - Вам, Сергей Николаевич, переговорщиком не катит. Идите в свидетели Иеговы, там из таких, как вы, проповедников делают. Но вообще, если филантропия так и прёт у вас из всех щелей, и вы действительно не хотите, чтоб ваш коллега умер от жжения в заднице, то для начала перестаньте корчить мне рожи.
         Глаза Евтюнина сощурились, как от яркого света в лицо.
     - Я хочу, чтобы вы серьёзно относились к моим словам. Хорошо?
     - Допустим.
     - В жопу засуньте себе ваше допустим. Я хочу видеть по вашему лицу, что вы намерены серьёзно отнестись к моим требованиям.
         Для того чтобы помочь Евтюнину, Дмитрич, на сколько мог, отвёл голову в сторону. И тогда я увидел крепко сложенную, пролетарскую (он вышел родом из народа, как говориться, парень свой), а проще говоря, наглую, отмороженную, подлую (в том смысле в каком этот термин употреблялся аристократией, по отношению к черни) харю люмпена. Я понял, что глаза его, как бы он не пытался, не могут скрыть страх, начинавший биться в его сердце всё сильнее и сильнее с каждым ударом. Итак, это можно было считать той серьезностью, на которую это существо было способно, а точнее, только страх и мог быть причиной серьёзного отношения этого «интеллекта» к чему-либо.
     - Для начала, снимите с окна вашего снайпера. И уведите всех ваших людей. Они здесь не нужны, потому что бесполезны.
     - ... скажи конкретно, чего тебе надо? – Снова заговорил со мной Дмитрич, мужественно продемонстрировав мучительный для него фокус с поворачиванием головы в мою сторону.
         Но мне было не до его фокусов. Я показал Евтюнину зажигалку.
     - Видимо то, что я сказал вам, необходимо услышать на более понятном языке вашего коллеги, с небольшим аутодафе в жопе.
         Евтюнин сделал какие-то знаки невидимому мной снайперу, затем что-то сказал по рации. Похоже, что это был приказ о снятии оцепления. Затем, его подбородок снова уперся в щёку многострадального коллеги.
     - Кроме нас троих, здесь остался только Бог. – Провозгласил он.
     - «Где двое, или трое собраны во имя Моё, там и Я посреди них…» – Тем же тоном процитировал я. – Никак не мог заподозрить в вас верующего, Сергей Николаевич. Лучше бы конечно вам не видеть, что произойдёт с анусом вашего товарища, если вы окажитесь плохим дипломатом, как говорит опять же Священное Писание: «Блаженны не видевшие, но уверовавшие». 
     - Я держусь из последних сил. – Выкрикнул Дмитрич в лицо Евтюнину.
     - Спокойно, Барменталь. – Я положил руку на плечо «товарища по несчастью».
     - Я тебя слушаю. – Сказал Евтюнин. И это прозвучало как «слушаюсь».
     - Я не хочу ничего особенного. Я не хочу самолёт, женщин, наркотиков. Мне нужны люди с телевидения, со всеми причиндалами и удостоверяющими личность документами.
















© Copyright: Макс Аврелий, 2015
_________________________________________

ВНИМАНИЕ ДРУЗЬЯ!
Мой многострадальный роман "Моленсоух. История Одной Индивидуации" снова изъят комиссией Роскомнадзора из всех магазинов города Москвы по "Формуляру №ФИ 66-379120" вердикт которого гласит "Содержание романа некорректно по отношению к современной действительности".

Сейчас, я продаю свою книгу в Москве с рук.
Чаще всего меня можно увидеть на ступенях музея Владимира Маяковского на Лубянке.
Это соседний подъезд одного здания в котором находится пресловутый торговый дом. Видео, моих "чтений на ступенях" можно посмотреть по ссылке, о которой речь ниже.
Активным пользователям и-нета предлагается посетить страничку где есть и текст, и картинка и для прослушивания треков ЕМ расположенных под текстом достаточно нажать кнопку...Вот ссылка на официальную группу в Контакте.

https://vk.com/molensouhmaksavrely.

по этой же ссылке можно просмотреть фрагмент видеоспектакля Сергея Степанова снятого по книге, и прочесть книгу

книгу можно заказать здесь:
http://idbg.ru/catalog/molensouh-istoriya-odnoj-indiv..
если ссылка не высвечивается, скопируйте в браузер и вы сможете посетить
и-нет магазин "Библио-Глобус", где можно заказать книгу.

Спасибо, за Ваше внимание и поддержку в борьбе, за право на жизнь моей книги друзья!