Три варианта дяди Вани

   Спектакль «Дядя Ваня» - ставят очень часто. Самая лучшая пьеса Чехова, на мой взгляд, это «Вишневый сад» с этим гениальным диалогом Раневской и Лопахина о великанах. А вот «Дядя Ваня» - самая театральная. Там всё, что надо для театра – страсти, любовные и психологические, даже есть намек на борьбу добра со злом (попытка Серебрякова продать имение). Это единственная пьеса Чехова, где есть абсолютный отрицательный персонаж – Серебряков. Хотя в этой пьесе уже появляется некая размытость, свойственная Чехову, но свою первую пьесу он написал по стандартным правилам: сюжет двигает отрицательный герой, с которым борются положительные герои. Но уже здесь он отступил от привычных канонов – отрицательного героя просто выпроваживают со сцены, без особой борьбы.
Я лично видела три варианта «Дяди Ваня» - телеспектакль Товстоногова, спектакль Кончаловского в театре Моссовета и Римаса Туминаса в театре Вахтангова.
Нельзя сказать, какой из них лучше.
Спектакль Товстоногова – самый романтичный и красивый. В финальном монологе Сони есть фраза о милосердии, в котором утонет всё зло. Телеспектакль Товстоногова самый милосердный по отношению ко всем героям. Серебряков там просто глуп, Елена Андреевна совсем не хищница, а женщина, которая ошиблась, этакая предтеча дамы с собачкой. Это самый деликатный и милосердный вариант, так сказать, исполнение Сониных надежд.
    Но деликатность в наше время вышла из моды, поэтому в современных постановках отношения Астрова и Елены Андреевны показаны без вуали романтики, а она сама – хищница, разрушающая чужие жизни, этакая современная стерва.
     Спектакли Туминаса и Кончаловского вышли одновременно, в 2009 году, к 150-летию Чехова, который родился в январе 1860 года.
     Интересно, что там очень много схожих черт: Серебряков – диктатор, Елена Андреевна – стерва, Астров – законченный алкоголик и чуть ли не маньяк, но интеллектуал, в финальном монологе Сони оба проигнорировали ремарки Чехова.
    а он ведь как чувствовал - там ремарки в каждом абзаце.
    Мне лично более интересен вариант Кончаловского, он более интеллектуален, на какие-то вопросы он отвечает, но еще больше вопросов он задает. Спектакль Римаса Туминаса - очень интересная пластика движения, музыка. Я понимаю тех, кто присуждал ему награды. Но после этого спектакля Чехова перечитывать не хочется. Потому что к этому спектаклю нет вопросов, там всё однозначно. Это оживший музей восковых фигур выходит к нам из тьмы прошлого. Застывшие от долгого стояния, они в начале движутся кое-как, но постепенно разрабатываются. Однако, когда дело доходит до настоящей страсти, настоящих человеческих чувств, они пугаются и начинают ломаться. И снова застывают, уходя во мглу прошлого. Этот образ музея восковых фигур – не искусственная выдумка, он вытекает из монологов Сони и Астрова о нас, о тех, кто живет после них.
      А вот в спектакле Кончаловского живые люди, его версия вызывает живой эмоциональный отклик, она даже возмущает. Вот после этого спектакля возникает масса вопросов, поэтому за текст пьесы хватаешься, чтобы разобраться, кто же там прав. И неожиданно понимаешь, что Чехов гораздо глубже и сложнее, чем школьный учебник литературы. Благодаря которому у тебя сложилось представление, что он скучнее, депрессивен и вообще  пережиток прошлого.
      Справедливости ради надо отметить, что заинтересовалась я Чеховым всё-таки после фильма «Криминальная фишка Генри» с Киану Ривз, где действие происходит вокруг театра, где ставят «Вишневый сад», а Киану Ривз играет Лопахина. Не очень удачно, надо сказать, играет, его там даже одели неправильно. И вообще Лопахин у него не получился.
     В спектакле Товстоногова мне больше всего нравится момент, когда Елена Андреевна говорит, что будет играть. А у Кончаловского, когда Астров сидит на стуле, положив ногу на ногу, и прекрасным голосом Домогарова говорит о том разрушении, которое произвели Серебряков и Елена Андреевна. Так задумчиво … не печально, а именно задумчиво и остроумно в буквальном значении этого слова. Он просыпается от сна, в который вдруг погрузился на месяц. И пробуждение это безрадостно, но ведь у него есть лес, который ждет его, шелестя листвой, трепеща тонкими стволами будущих великанов.
    Как там Домогаров говорит текст! Каждое слово одето в одежду чувств и эмоций. Каждое! Без пропусков!!! На протяжении всего спектакля! Это такая филигранная работа, требующая от актера огромной самоотдачи и даже самопожертвования! Наверное, Чехов мечтал именно о таком актере, который любой, самый длинный монолог, может превратить в захватывающий экшен.
   И мне кажется Войницкий, в исполнении Павла Деревянко, там именно такой, каким его представлял Чехов. Не любящий философии, но умеющий торговать постным маслом, нечаянно влюбившийся в прекрасную фею, которая не любит лапшу.
      Говоря об Елене Андреевне, можно вспомнить результаты одного психологического исследования. Как известно, правое полушарие у нас отвечает за анализ и интеллект, а левое за чувства, эмоции, мечты. Причем у мужчин это разделение выражено гораздо сильнее. Так вот, в этом опыте мужчинам прикрепляли электроды к правому и левому полушарию, и показывали фотографии женщин. Когда мужчина видел красивое женское лица, активность его правого полушария начинала снижаться, то есть он не то чтобы глупел, но терял способность анализировать. Если будете смотреть спектакль, обратите внимание, что этот монолог Астров говорит, когда Елена Андреевна стоит у него за спиной. Не думаю, что Кончаловский знал об этом опыте, но это интуиция гения.
    И Соня почти такая, какой её видел Чехов. Бывают такие женщины, у которых вообще нет женского очарования. Они трудолюбивы и надежны, но резки и грубоваты.
     Чехов не относится к моим любимым авторам. Он совершенно не созвучен моей душе. Но я перечитала «Дядю Ваня» раз двадцать.
   Мне хотелось понять, как он это сделал, разобрать по винтикам её механизм, ощутить его состояние, что он думал и что чувствовал …
     Можно было бы, кончено, почитать его письма или воспоминания о нем его современников, но видимая, внешняя сторона жизни писателя никогда не скажет, что он чувствовал, когда садился за стол и, склонившись над листом бумаги, подносил ручку к чернильнице …
    Что хотел рассказать, а что скрыть…
     Писатель всегда задумывает одно, но у талантливых людей обычно на выходе получается совсем другое, о чем мечталось.
    Он, конечно же, в своем воображении, видел совсем другой спектакль, чем видят режиссеры, которые берутся ставить его пьесу.
     Серебряков у Чехова – второстепенный персонаж, который необходим для завязки и движения сюжета. Поэтому и Кончаловский и Туминас с ним перестарались, но сделали его в духе нашего времени. Лебедев в варианте Товстоногова был ближе всех к чеховскому представлению о Серебрякове.
    Соня – у всех трех она разная. Её внешний облик, мне кажется, угадал Кончаловский, но он подкорректировал этот образ в духе сегодняшнего времени, сделав вид, что не заметил ремарок Чехова в финальном монологе, потому что смирение вышло из моды. Сейчас в моде – злость и ненависть, поэтому и у Кончаловского и у Туминаса Соня в финале кричит, кипя злостью (у Кончаловского) или революционным энтузиазмом (у Туминаса).
     Няня – очень важный персонаж. В него Чехов вложил свои сокровенные размышления о роли матери. Ближе всех был всё-таки Товстоногов. Также, как и с Телегиным. И няня и Телегин важны не сами по себе, они – лакмусовый проявитель для других персонажей. Но современные режиссеры не считают нужным учитывать ремарку Чехова о том, что это – сырая, малоподвижная старушка.    
    Чехов же не зря так её описал. Потому что её малоподвижность подчеркивает её безответность. Безответность в том смысле, что она ничем не может им ответить, помочь. Вот они к ней припадают, объясняются ей в любви, а она не реагирует. Она ничем не может им помочь, хотя бы потому, что плохо понимает, что вообще вокруг неё творится. Образ няня – это не случайный образ. На самом деле именно такие, казалось бы, случайные и как бы ненужные персонажи, дают понять позицию самого Чехова, как он относится к своим персонажам, что он о них думает.
       У Кончаловского няня отражает отношение простых людей к барским страстям – гогочут, шумят, чай пьют невовремя и под конец - усмешка по поводу пистолета Войницкого. И то, что она там всё время моет пол – это  было бы замечательной режиссерской находкой, если бы няня скрывала от господ своё истинное отношение  к ним. Но она с ними слишком груба, и становится непонятно, почему они её так любят. Интонация её голоса не ложится на смысл чеховского текста. Но с мытьем полов – это очень остроумно. Очень! И еще в пределах чеховского текста.
      Хотя мне кажется, что няня олицетворяет беспомощность материнской любви. Она же там для всех, как воспоминание о наивном детстве, о материнской любви, которая тогда защищала от всех бед. Малоподвижность няни, указанная в ремарке Чехова, подчеркивает, что любовь только кажется нам огоньком, дойдя до которого мы достигнем счастья. Эта ремарка – штрих истинного таланта, подсознательного. Когда автор еще и сам не понимает, зачем он написал это, казалось бы, ненужное замечание. 
      Поэтому вариант интерпретации этого образа Кончаловским кажется мне упрощенным, хотя и остроумным.
  Мать Войницкого описана так хорошо и определенно, что тут промахнутся невозможно.
     Астров – ключевой штрих в этом образе, это его длинные, глупые усы. Никто из режиссеров на них не решился. И зря! Потому что именно они и объясняют, чего испугалась Елена Андреевна.
      Она почувствовала к нему влечение с первых встреч, которые произошли еще до начала спектакля. Поэтому его лицо с глупыми усами кажется ей красивым, потому что она уже представляла себе их близость, пока сидела рядом с мужем долгими, бессонными ночами. Она понимает, что ей нельзя говорить о нем с Войницким, но не может удержаться.
     И у Кончаловского и у Туминаса Астров груб с Еленой Андреевной. Таким образом они хотят объяснить, почему она его испугалась.
     Но её испугал не Астров, а то, что сблизившись с ним, она навек останется в этой усадьбе, посреди этого леса, который ей безразличен. Когда он говорит о лесе, она смотрит на него, не слыша его слов. Но понимая, что Астров никогда не простит ей этого равнодушия к делу его жизни, никогда не будет её уважать. А значит, она будет всего лишь красивой игрушкой для этого дикаря, которому, так же, как и её мужу, безразлична её музыка.
      Кончено же, она изменит Серебрякову, но с человеком, который услышит её музыку.
      Лес, больные мужики, неграмотные дети – это всё не для неё. Она – пианистка.
      Впоследствии Чехов разработал эту тему в рассказе … не помню, как называется, нет по рукой этого сборника. По этому рассказу сняли фильм, где Любшин играл вариант темы Астрова, а Мария Терехова – вариант темы Елены Андреевны. И она всё равно от него убегала туда, где она могла петь, а не возиться с мужиками и строительством дома.
      «Дядя Ваня» - это первая пьеса Чехова. В своей последней пьесе «Вишневый сад» он вывел героев своей первой пьесы. Астров – это Лопахин, Елена Андреевна – Раневская, Войницкий – Гаев.
      Вот напрасно режиссеры не замечают, что Астров должен быть с длинными усами. Хорошо, что у Кончаловского он ходит в сапогах и дырявых носках, но он ведь тоже без усов.
      У Кончаловского очень много остроумных деталей – игра с кепкой в первом действии, рассказывающая об отношениях Астрова и Сони до приезда Елены Андреевны, и дырявые носки в финале, хотя ноги на столе – это чересчур даже для Астрова. Мытье ног профессора тоже слегка чересчур, но всё-таки в рамках пьесы.
      Войницкий ближе всего к Чехову получился у Павла Деревянко. Он и так не любил философии, а при виде Елены Андреевны вообще поглупел. У Маковецкого Войницкий слишком умен и слишком трагичен. Можно, конечно, и так, но вариант Кончаловского всё-таки ближе к чеховскому.
     Пьеса Чехова напоминает мне записки, которые закладывали во времена социализма для грядущих поколений. Ведь прошло как раз сто лет с тех пор, как его персонажи думали о том, что скажут о них потомки через сто лет. О чем и напомнил Римас Туминас, сделав из пьесы оживший музей восковых фигур.
     Прошло сто с лишним лет, но небо по-прежнему затянуто чёрными тучами. Люди так и не научились понимать друг друга.
     И ответ на вопрос, который мучил Чехова всю жизнь, - что мешает людям стать счастливыми и милосердными? – всё еще висит без ответа.