Общение с вечностью под Петрозаводском

        Пойдешь налево – попадешь в Двуречье, направо пойдешь – в Заозерье попадешь. Пойдешь налево – увидишь речную жизнь, направо пойдешь – увидишь жизнь озерную. Я постоял минуту на перепутье и поискал в своем сердце решение. Все-таки крестили русский народ по большей части в воде стоячей – озерной, и я двинулся в Заозерье.
        Благо там меня ждал небольшой чиновничий рай, спрятанный от глаз малоимущего населения. Высоковольтная линия с шестью проводами на исполинских столбах обнаруживала серьезность дороги, правда несколько узкой, изначально выстроенной для ограничения проезда грузового транспорта, и только для передвижения карет номенклатуры. Сначала прохожу сквозь частокол плотно наставленных времянок, как через некий Шанхай (собаки вели меня перекличками от двора к двору) - домишки дачников средней и малой руки. Ну, кто эти люди? Да те же самые люди, что едут в набитых троллейбусах, плотно вжавшись друг в друга, вот и здесь та же теснота тех же людей. Я понял назначение этих построек: они должны обмануть путешественника и прервать путь здесь же, тут же, как откровенно неверное направление. Но меня так сразу не проведешь! Я, хлебнув припасенной водички, упрямо иду дальше.
        И действительно: резко закончились постройки депрессивных граждан, и я вышел на пустырь с заброшенным зданием, где светилось только одно окно. Раньше этот дом был, очевидно, территорией дома отдыха, так как стоял на высоком берегу красивейшего озера и имел при себе в низинке уютную баньку. Теперь же здесь, в одном из окон, сидел сторож в майке-алкашке, перед его домом поперек дороги водрузили внушительный шлагбаум, снабженный парой видеокамер и грозной надписью – «Не входить без пропусков». Но на мой случай шлагбаум был призывно открыт и я, недолго думая, просочился на режимную территорию - сторож глазом не повел на мое появление, - да, видать, надобность сохранять режимность уходит, хотя форма осталась. Ну, или как часто бывает: одни делают вид, что сторожу платят, он же делает вид, что сторожит.
        Дорога лежала вдоль широко раскинувшегося озера. Берег пологий, местами даже пляжный, камыши, волны усыпляющей чередой подкатывали к берегу – я сразу как-то проникся сегодняшним путешествием. Дышаться стало легче, плечи распрямились, и невольная счастливая улыбка сопроводила мой путь. Буквально рядом с Петрозаводском и вдруг такое тихое, почти финское местечко. По правую руку обозначился небольшой, врытый в скалу «гостевой домик Урхо» – так его тепло окрестили чиновники; место, где принимали высоких гостей, в спрятанных от посторонних глаз баньках. Я сказал, что домик расположился в скале и это самое поразительное качество территории: слева пологий берег, а справа, буквально сразу же начинаются невысокие карельские скалы. Озы – как называют их знатоки карельского ландшафта. Камни заросли мхом, сквозь расщелины прорастают достаточно высокие деревья. Карельские сосны научились цепляться за скалы не хуже, чем за скудную на чернозем карельскую почву. Надо сказать, что чем дальше я продвигался, тем сосны росли все выше и выше, в конце выказывая возраст совсем уже неприличный – под сотни три, а то и четыре лет.  Да ведь это уже где-то барьер древесной жизни на нашей широте.
        Первые заповедные, скрытые от глаз дома встретили меня не на материке, а на островах – таких небольших прибрежных островках, по гектару-полтора. Сообразили бросить с материка грунт, и, проложив достаточную для автомобиля дорожку, зажить в окружении озера, как в естественной водяной ограде. Но вот все острова разобрали и… что же меня ждет дальше, какая новая человеческая сметка?
        Я, уже понявший жанр путешествия, размеренно шагаю под легкий звуковой фон озерного прибоя, качающего прибрежный камыш. Слева, за камышом волнит озеро и завершают картинку розовые облачка вечернего заката. Света мало в этой сосновой заимке, зато контрастно отчетливы зарницы заката на фоне свинцовых облаков. Посмотришь направо – сосны и тебе надо высоко задрать голову, чтобы увидеть доисторическую крону. Господи, да это сосны, которых даже Лённрот не видал! 
        О-о! А дальше ты упираешься уже в дворцы, спрятанные в непроглядной тьме, потому как сосны вековой высоты, подарив обитателям живительный воздух, отобрали у них солнце. Но тем того и надо. Потому как тень и свежесть – это наше карельское конкурентное благо. Сосны, под метров пятьдесят, закрывали своими куполами небо, но зато отсутствием веток внизу не скрывали божественный вид на озеро. Люди ценой солнца покупали эстетику озерной панорамы.
        Богатые люди, срезав кустарник под соснами, посеяли ровную канадскую траву и, в противовес плебсу, совсем отказались от огородов. Ничего лишнего и суетного на пути успешного человека, поселившегося в этой райской пристоличной глуши. И, заметим, это люди не московской Рублевки, огородившие себя китайскими стенами заборов и дамб, нет, невесомый простецкий штакетник условно обозначал и отделял одну территорию от другой. Да и как можно строить забор перед вечно меняющейся картиной северной природы? И, в этой оторванности, небрежно оставив свою богатую машину в первом же отвороте, скажем, ближе к озеру, на гальке, хозяин выходил, минуту стоял завороженный, в сотый раз удивленный видом перед его жилищем, затем хозяин медленно как в храме заходил на заброшенную пристань, доставал мобильник и начинал тихую беседу с Богом, наверное, сейчас в вечернее время, тоже сидящим перед своим Синаем, где он любил являться людям… и небесный житель делился вечными тайнами с жителем нашим - земным. Я издали наблюдал эту картину, вторящую сюжетам икон, и не мог оторваться. Перед нами простиралось озеро ноябрьского разлива, оно чуть подмелело и готовило человека к неспокойной карельской зиме. Но если предупреждало, значит, вооружало.
        Любопытно, что пройдя дворцы, я наткнулся на заброшенные дачные казенные домишки. Дома однотипные, двутрубные – то есть на две семьи, без коммуникаций в доме, так что туалет и рукомойник на улице. Люди, конечно, здесь тоже жили, но исключительно летом. Здесь, видать, обитало чиновничество старой советской формации, уже утерявшее силу, но по наследству все еще посещавшее эти заповедные места, бросить которые можно только разве расставшись с жизнью. Их домишки выкрашены принятой в то время общей-синей, либо общей-салатовой краской. Наверняка, работала одна бригада маляров, конечно же, не частного найма. Но крыши тех домов уже чиновникам не принадлежали, так как заросли мхом; и понятно, их дома стояли под кронами высоченных сосен: тысячи иголок хвои, как снег опускаясь на почти плоские крыши, к крышам и прикипали. Рукомойники, как в старых советских фильмах, приколочены к не близкой от дома сосне, а туалет вообще выставлен за периметр чувствительности человеческого носа. Да, все в жанре ушедшего в прошлое поколения.
        Иду дальше. Вот в коммуне откровенно казенный дом, стены в побелке 70-х годов, а на окнах даже лепнина. Высота потолков под стать обкому партии в центре Петрозаводска. Наверное, дом носил назначение амбулатории или дома культуры. Вот старая пристань с упавшими в воду пролетами и брошенными через пролет досками для тех, кто не может жить без выхода на самый крайний рубеж суши.
        Надо честно признать, что за время моего короткого путешествия, коммуна уже успела пообщаться со мной - той же машиной, проехавшей мимо меня и сбавившей скорость из уважения к путешественнику, или плюшевым гигантским зайцем, усаженным в окне мезонина добротного дома нового русского, мне подмигнула незашторенная занавеска – да-да, я отметил, что семья не прятала от прохожих свое семейное счастье и силуэтами мелькала в экране окна. Это настроение я тут же подмечал и в окружающей природе, заметив как вековые сосны уважительно относились к человеческой дороге, и сохраняли ее сухой от мелкого карельского дождя. Хотя правую кроссовку я в конце пути замочил, но это по причине дырявой обуви старого журналиста.
        Мое путешествие продолжалось на фоне полного отсутствия людей: никто мне на пути не встретился, если исключить парочку осторожно проехавших мимо машин. Я тут же и в безлюдье отметил характер некоей лукоморности, некоей оранжерейно устроенной тишины, не позволяющей пропустить ни звук озерного прибоя, ни интеллигентного карканья вОрона (это ворОны коммунально каркают, чего нельзя сказать о былинной угольного цвета птице), ни массивного шума сосновых веток, растущих столь высоко, что, задирая голову, я ронял на землю шапку.
        То есть что я вру про тишину – природа присутствовала всей своей какофонией величественного оркестра Соснового райского бора, не знающего адского шума радийных каналов или иных синкопирующих гаджетов.
        Кто же тут живет - тут же зададитесь вопросом. И сразу дадите первое определение – дело в том, что тут живут семьи, а не убегающие от семей блудливые супруги, сюда не выезжают корпоративы и не доходят со своими децибелами тинэйджеры. Сюда не едут для столь традиционного российского пьянства, а здесь выходят на старую пристань в одиночестве и думают. И смотрят в озерную даль, заканчивающуюся карельскими скалами. А дальше небо и скромная заря, каждый день на себя не похожая.
        Свет в домах горел фрагментарно, подчеркивая уединение каждого члена семьи и занятого не «общественно полезным», а каким-то личным делом, ну, скажем, сравнением лунарных и солярных знаков.
        Карельский закат близился к своему завершению. Калейдоскоп красок менялся чуть ли не в минутном ритме. Да, современный человек нашел заповедную зону, собственно, в получасовой доступности от Петрозаводска, в сотовой доступности для всего мира, в космизме общения с вечностью.


Видео на мои материалы. Набрать в поиске на ю-тюбе: Александр Тихий