Пашка

Никогда он не считал себя раздолбаем. Если бы не тёща – цены бы ему не было. Но тёща умела обесценить всё, что связано с малейшими поползновениями самостоятельности.

- Ты – мужик, Паш, - говорила ему жена после очередного выяснения отношений.
- Таракан вон, и тот увереннее ползает по столу, чем я перебежками хожу из комнаты в комнату, - не унимался обиженный зять. - Свет, ну чего ей ещё не хватает?
- Ты только не ори. Ты сам её заводишь, - не унималась молодая жена. – Вот встанем покрепче на ноги, купим себе квартиру…
- Я разобьюсь, но куплю! – неуверенно шлёпнул ладошкой по столу Павел.


Разбился он на мотоцикле. Такая нелепая авария произошла – вспомнить стыдно, не то, что рассказать кому.

Поспорил Паша с пацанами, что на мотоцикле перескочет невысокое заграждение из густых зарослей крыжовника в палисаднике. Белены что ли объелся? Но спор – святое дело. Выпил для храбрости стакан «Алиготе», вытер тыльной стороной ладони рот, громко выдохнул. Хотел грубо, по-мужски, отрыгнуть, но ничего не вышло. Так, лёгкая попытка икнуть. Пацаны стояли в стороне и улюлюкали для бодрости духа. Мотор взревел и… заглох.

Вторая попытка была удачнее. Пашка сделал огромный круг почёта, уехав подальше от забора и оттуда, на всей скорости, прилетел к заграждению. Делал он всё так, как видел в фильме: прямо перед кустами прибавил газу, подскочил с мотоциклом вверх и рывком, всем телом, потянулся вперёд.

Очнулся он на носилках. Хотел спросить, куда его несут, но рот не открывался, словно замороженный. Вокруг него столпились испуганные друзья. Они что-то говорили, размахивали руками, но он не мог разобрать ни слова. Он точно знал, что пацаны им гордятся, но в голове гудело и звенело. Думать ни о чём не хотелось. Хотелось спать. Никогда Пашка не хотел так сильно спать, как в эту минуту. Он снова впал в беспамятство.

- Павлик! – орала рядом Светка. – Родненький, очнись, только не умирай!
- Не умрёт, девочка, твой Павлик, - ответил фельдшер, отодвигая Свету от носилок. Такие придурки так легко не умирают.
- Что вы сказали? – по привычке защищать мужа в любой ситуации завизжала от злости молодая жена. Она умела защитить мужа от собственной матери, сумеет и от доктора.
- Садись в машину. Блевать он сейчас будет. Собирать будешь все прелести.

Света быстро заскочила в карету скорой помощи. Она готова была на всё: и в огонь, и в машину, и собирать рвотные массы за Павликом. Только бы он выжил.

*

Когда через пару дней друзья пришли в больницу проведать друга, Олег не выдержал и заржал на всю палату. Его тут же пинками вытолкали в коридор самые стойкие.
- Как ты, Паш? – спросил Сашка.
В ответ Паша промычал или простонал о чём-то. За него теперь говорила Светка.
- Идиоты! Кто из вас подбил Павлика на подвиг?
- Никто не подбивал, - посмотрел в потолок Руслан. Он сам. И мотоцикл мой угробил.
- Знаю я вас. Вон что с Павлушей сделали. Друзья, называется.
- А кто его погнал на забор? – съязвил Сашка.
- Вы и погнали. Сам бы никогда не решился.
- Плохо ты знаешь своего мужа, - вдруг вступился за него Руслан. – Он знаешь, какой смелый! Мы все с него пример будем брать, и заржал. Больше он не мог терпеть этой душераздирающей картины.

Пашка был распят в немыслимой позе. Он весь состоял из гипса. Только скульптор не успел сложить фигуру в один комплект и Пашка распластал  свои чресла по всей кровати и над ней. Здесь висели какие-то гири, проволоки, верёвочки, бинты. Лицо Павла напоминало маску человека без лица.

- Пошли вы все! – прикрикнула Света, и все ринулись к выходу, оставив на тумбочке пакет с яблоками и крыжовником.
- Дебилы! Вы бы ещё сухарей ему принесли, - Света вытащила из пакета яблоко и смачно хрустнула на всю палату.
Жив – и слава Богу. Оклемается. Доктор сказал, что всё быстро заживёт: переломы не сложные, а челюсть уже вставили на место. И как он челюстью пахал, придурок?

*

Из больницы Павел вышел другим человеком: на костылях, с перевязанной челюстью, в объятиях жены. Дома тёща делала вид, что совершенно его не замечает. Даже здоровьем не поинтересовалась. Когда все сели за стол, она, глядя в свою тарелку, спросила:
- А когда в шахту?
- Мама, какая шахта? – вспылила Света. – Шахты больше не будет.
- Да, он у нас герой: травму в шахте получил, регресс теперь у него будет – все позавидуют. От соседей стыдно, - бросила ложку об стол Наталья Сергеевна и вышла в другую комнату.
- Снова плакать пошла, - махнула в сторону комнаты Света.
- Она что, умеет плакать? – промямлил сквозь бинты Паша. – Никогда не думал.
- А ты мою маму не трожь. Ишь, выискался тут герой, - перешла на визг Света. – Что мы теперь делать будем?
- Я всё обдумал, Свет. Я в милицию иду. Я решил. Никакой больше шахты.
- Да ты не в шахте разбился. Что с твоими мозгами?
- Налей мне рюмку! – вдруг выпалил перебинтованный муж.
- Ага, сейчас. Молока попьёшь. Герой хренов.
- Свет, ты чего? Я же пошутил.
- Ладно. Иди в свою милицию. Может там…
Она так и не договорила, что будет «там».


А там – было.
Шахтёрской хватки там не понадобилось. Павел быстро сдружился с нужными людьми, разузнал, где и как можно легко заработать, не надрываясь на дядю, и пристроился в транспортное ГАИ.

Теперь у него всегда в кармане были деньги. Система работала на всех: руководство, сослуживцев  и себя, любимого. Слово «халява» стало родным для Павла. Светка после рождения дочери немного посидела дома и ушла в хирургию медсестрой, тёща меньше бубнить стала. На хлеб с маслом хватало. А главное – друзья зауважали Павла. При встрече обнимались, похлопывая друг друга по спине.

От нечего делать, он завёл себе любовницу. Так, для самоутверждения. Светка нормальной бабой была до рождения второго ребёнка. А тут – бросила работу, занялась семьёй. Ни дать, ни взять – вторая мама. Одна радость была – пару часиков в чужой постели.
Со временем Павел совсем обнаглел, считая, что все автомобилисты на дороге – преступники, что только он вправе решать их судьбу, чётко определяя «таксу» этой судьбы. Ему было безразлично, каким перегаром дышит он по утрам водителям в лицо. Он – власть. А власть надо уважать.

Иногда его уважали. Это были редкие счастливые моменты – моменты его трезвости. Именно «трезвости». В это время он заботился о семье, общался с друзьями, выезжал с ними на пикники. Друзей было, вместе с ним, четверо. Так повелось с детства. Примыкали к ним ребята, с которыми служили в армии, примыкали соседи, но все они сами собой отсеивались по одному на протяжении лет двадцати.

*

Квартиру Павел так и не приобрёл. Куда уходили деньги, он и сейчас не вспомнит. То ли алчными были любовницы, то ли он был почти алкоголиком, то ли жена потихоньку вытаскивала калым. Кто сейчас разберёт? А тут ещё и здоровье стало пошаливать.

- Какой организм выдержит такой поток водки, - причитала Наталья Сергеевна, отсчитывая на ладошку пилюли. – Спасай тут этого ирода.
- Мам, ну когда ты замолчишь? Думаешь, я ничего не говорю?
- Мало, значит,  говоришь. Довела мужика до язвы.
- Вы, язвы, замолчите, - скрежетал зубами от боли Паша.

В такие часы вся семья его любила и оберегала. Это была настоящая идиллия: папа и муж дома. Детям – мороженое, жене – шампанское.

*

Борьба с террористами – гром среди ясного неба. Украина, отдельные её элементы, начали подскакивать, подпрыгивать, пошатываться. Это был Майдан. Самый обычный всплеск эмоций в Киеве. С чего бы это? Жили – не – тужили: имели определённый заработок, круг знакомых, уютное или не очень жильё.  Точно знали, что «завтра» непременно будет. Элементарное «завтра» приходило завтра, затем ещё, затем ещё… а потом все стали ждать и сомневаться где-то в глубине души – а будет ли ещё один новый день?

Чтобы усидеть на качелях, необходимо, чтобы с противоположной стороны обязательно находился противовес. Так, одна страна, одно государство незаметно превратилось в странный противовес. В одно утро люди разделились на два лагеря. Что произошло с сознанием?

Павел начал метаться от одного друга к другому. Беседовал, выпытывал, узнавал, что будет дальше и как себя вести в подобной ситуации. В милиции было всё однозначно: всем подчиняться Киеву. Нормальное, вроде, решение. Все и раньше ему подчинялись. А что делать здесь, на Донбассе? Здесь – иное мышление. Здесь – наше всё: заводы, шахты, школы, институты.

У гаишника не было ничего из перечисленного списка. У него даже квартиры собственной не было. И вывод пришёл сам собой: Донбасс во всём виноват.  Видите ли, тут корячишься  полжизни, а тебе ничего не обвалилось.
- Несправедливо! – стукнул снова ладошкой по столу Паша.
- Что несправедливо, Паш? – удивилась вдруг подобревшая тёща.
- Корячусь тут всю жизнь, а мне моё государство фигу под нос подсунуло.
- Так кто в этом виноват?
- Ты! Ты, тёща, виновата, - вдруг придумал зять. Наконец он нашёл крайнего во всех своих негораздах, и ему тут же стало легче.
- Паш, что произошло? – подошла Света к столу.
- Всё! Нас расформировали. Нет больше такой службы в городе. Теперь все будут ездить против правил, пьяные и без документов. У нас почти все написали заявления на увольнение. Как теперь без нас?
- А ты это пережить не можешь? А в шахту? – попыталась съязвить тёща.
- Цыц, старая! – не выдержал зять. – Вспомнила о шахте, когда я на свою работу здоровье положил.
- Что ты положил? – продолжала язвить тёща.
- Господи, сколько это будет продолжаться? – взмолилась жена. Я работаю. На кусок хлеба хватит.
- Работает она. Где? В больнице? Много тебе там дают?
- Сейчас всем мало дают. А скоро совсем не дадут. Так что? Переживём. Мы – семья.
- Так, семья, слушаем меня. Я ухожу в подчинение Киевской власти.
- Заткнись! – не выдержала тёща, выронив кусок хлеба на пол.
- А вот тут уже заткнитесь вы, ма-ма, - по слогам начал выговаривать Паша. – Я знаю, что делаю.

*

На автовокзале его никто не провожал. Накануне он обзвонил своих друзей: Олега, Руслана, Саню. Никого. Павел думал, что эта дружба крепка, как кремень. Ну и ладно. Значит они точно по другую сторону качелей. К чему-то приплелось это сравнение. Будь что будет, решил он, главное – обеспечить жизнь и спокойствие своей семье, а в этом он был убеждён на все сто. Мариуполь – это спасение. Сначала сам обустроится, затем и семью к себе заберёт. Уехать – проблема, а семью забрать – плёвое дело.

Света грустно смотрела вслед отходящему автобусу. Что-то подсказывало ей, что это добром не кончится.
И тут улыбка скользнула по ее лицу. К чему бы? К свободе? Откуда взяться этой свободе? Друзья? Их нет. Жизни не хватило на то, чтобы хоть кого-то удержать возле своих проблем, а эти слабые поползновения дружбы на работе её настораживали. Отвыкла молодая женщина от друзей и подруг. Совсем отвыкла. Теперь она точно знает, что вернется на работу, что не будет больше прислушиваться к вечно пьяному мужу. Жизнь снова заиграет своими красками. Почему своими? Потому что каждый для своей жизни выбирает только свой спектр. Она еще не знает, какой цвет будет преобладать, но то, что это будет не желто-голубой – была убеждена.

28.07.2014