Побег

                Давно, усталый раб, замыслил я побег...
                Александр Пушкин


Он бежал.

Когда речь идет о жизни и смерти (а в его случае речь шла о жизни и смерти),  от бега не стоит  ждать грациозной  легкости  утреннего джоггинга  по парковым дорожкам. Это была отчаянная, на пределе возможностей, преодолевающая законы физики попытка живого существа остаться живым.

Преследователей не было видно, но они могли появиться в любой момент.  Я наблюдал за беглецом из окна офиса нашего небольшого и, увы, нелюбимого правительствами трех разнокалиберных держав пиар-агентства.   Президентская гонка подходила к финишу. Наше скромное и нелюбимое правительствами бюро перешло на круглосуточную работу.  В гонке был всего один участник, нам, пересилив нелюбовь,  платили хорошие деньги за то, чтобы у зрителей возникло ощущение массовости забега – задача не из простых, что и говорить – так я против обыкновения оказался в бюро в этот утренний час и наблюдал сцену, которая и теперь, много лет спустя, у меня перед глазами.

Он бросился через площадь. Машины останавливались, отчаянно сигналили – дудение было слышно даже сквозь звуконепроницаемое остекление. Несколько раз казалось, что он угодит под колеса – беглец чудом уворачивался и бежал дальше.

Давай, -  мысленно подбадривал я его,  -  давай, беги!

Легче убегать, чем догонять. Догоняющий – всего лишь человек,  кислород уходит из крови, дыхание учащается, кислота забивает мышечные волокна – самый великий чемпион сбавляет шаг у финишной черты.  Другое дело – убегать. От злой погони, от бешеных псов, от смерти. Веселая ненависть вскипает в крови, реакции убыстряются, надпочечники, как Везувий,  извергают адреналин. Убегающий превращается в существо иных миров,  в нем оживают пращуры, спасавшиеся от клыков саблезубого тигра.  А уставшая погоня... что на ее стороне? Приказ, долг, закон... какие унылые, скучные слова...

Он бежал, я смотрел. Мог ли я знать, что пройдет несколько  лет, и нам самим придется влезть в его шкуру, вот так же уходить от погони, одни против всего мира, ах, визирь прислал шелковый шнурок? - какой красивый шнурочек, чувствуется отменный вкус, мы пока, не обижайтесь, прикрутим вас к батарее, не очень туго, нет? -  знаете ли, отчего-то не хочется становиться жертвенными животными при всем уважении к великому празднику Курбан-Байрам...

Но это все будет потом, пока же я в таких делах был теоретиком и зрителем на чужих бегах.

С высоты было хорошо видно диспозицию. Я оценил замысел беглеца: лавируя между машин, он бежал наискосок, в сторону парка, отделявшего старую президентскую резиденцию от новой президентской резиденции (что-то этот маневр напоминал... ах да, коллизии кампании, в которую мы были вовлечены).  Дальняя часть парка упиралась в пустыри, задворки строек на проспекте Аль-Фараби, а оттуда уже было рукой подать до садов совхоза «Горный гигант» и лесистых предгорий.  Доберется до гор – спасен.

Да, он нарушил закон, оскорбил традиции, презрел устои, растоптал надежды. Он был преступником, чего уж тут, мораль и закон были на стороне отставших преследователей, но я желал ему успеха – и отчего-то хочется верить, что спустя пару лет кто-то вот так же тайком пожелал успеха и нам.

Но тогда на дворе был 1998 год, я стоял у окна своего бюро, готовясь к встрече с альтернативным  кандидатом.  Вечером у кандидата был эфир,  ему предстояло выступить так, чтобы ни одному человеку в здравом уме не захотелось бы отдать за него свой голос. Во всем квартале работали мы одни.
 
Был канун священного  праздника  Курбан-Байрам.
 
По площади Республики бежал баран.


(из книги «От Гоги до Гааги. О чем теперь  можно рассказать»)