Человек, который ловил сигнал

                Железные яйца не могут не быть бутафорскими
                (заирская народная мудрость)


Такова уж, друзья мои, странная участь политического консультанта.
 
Одних клиентов забываешь сразу же после поступления финального платежа на счет (и часто эта  забывчивость  являлась  контрактным обязательством  сотрудников нашего маленького и, увы, нелюбимого в трех разнокалиберных державах пиар-агентства).

Других же помнишь спустя годы, и – видимо, такое происходит со всеми, кто стал свидетелем чего-то необъяснимого – все возвращаешься мысленно к неразгаданной загадке и никак не отделаешься от вопроса: что же это все-таки было?

Тот клиент обладал редким талантом. Наверное, правильнее было бы сказать – даром. Где бы мы ни оказывались, он уверенно ловил сигнал.
 
Он дал бы фору самому  коварному шпиону, что припадает  в ночи к замаскированному передатчику.  И  самый опытный акустик залегшей на дно субмарины, вслушивающийся в дыхание бездны, сразу же признал бы свое поражение. Клиент, как было сказано, ловил сигнал всегда и везде. Даже в самом экзотическом месте – будь то президентский люкс роскошного отеля на бульваре Капуцинов, палатка бедуинского кочевника в аравийских песках или гребень океанской волны. Там, где никто и не подозревал о существовании этого сигнала, где шансы запеленговать его были равны нулю – он его принимал.
 
Судьба побросала его (и нас вместе с ним) по экзотическим местам:  до рокового ноября в статусе  высокопоставленного  представителя режима, правившего тогда в одной  свежеиспеченной южной стране, после – диссидента и борца с оным же режимом.  Вам, жителям северных широт, трудно понять подобные метаморфозы. В наших же краях они никого не удивляют, случаются даже не единожды за жизнь, и потому не исключен еще и такой исход, когда из борцов с режимом наш клиент снова превратится в его яростного апологета.
 
Однажды в Брюсселе, в баре  отеля  «Конрад»  мы разговорились с коллегой из Конго. Наши клиенты уединились в  переговорной комнате, мы убивали время дегустациями... и да, это было благословенное время, когда в баре «Конрада» еще можно было курить.  Я смотрел на коллегу, как, должно быть, марсианин глядел  бы на жителя Венеры; коллега из Конго осматривал меня ровно таким же взглядом.
 
Переговоры затягивались, мы разговорились (ветераны всегда найдут о чем вспомнить, сенаторы мои).  К  изумлению своему  уяснил я из той беседы, что политический механизм на моей  отдаленной родине до мелких деталей копирует тот, что был выстроен великим Мобуту Сесе Секо Куку ва за Банга.

У нас тоже  властвующую элиту можно было представить в виде круга, разделенного на три равных сегмента:

Первый – те, кто были у власти.  Когда круг делал оборот, они перемещались на следующее поле: в тюрьму.

Из тюрьмы путь лежал в эмиграцию...

(мимо нас несколько раз прошествовали блестяще одетые на Севил Роу  черные господа, мой собеседник смотрел сквозь них с каким-то особенным безразличием – я понял, то были его соплеменники, пребывавшие в  текущий момент в круге третьем)
 
... очередной поворот колеса возвращал эмигрантов с чужбины прямо в министерские кресла.

Давно покинул я свою отчизну, но, подозреваю, и сегодня еще наш аналог  этого  африканского  веретена  крутится без помех.
 
Коллега из Киншасы, помнится, тоже испытал что-то близкое к потрясению, узнав, что в свежеиспеченной южной державе, о существовании которой он не подозревал еще час назад, работает механизм, изобретенный великим Мобуту Сесе Секо Куку ва за Банга. Озарения посещают блестящие умы, разделенные континентами, и так ли уж  важно, кому достанется пальма первенства?  Пусть историки спорят, кто первым изобрел паровоз... 
 
За полночь мы распрощались,  я отправился к себе домой (жил я тогда в двух кварталах, на углу Луизы и рю Бланш), клиент остался в люксе «Конрада»  и... – друзья, вы угадали! – поймал сигнал.

Так я и не понял, каким образом он настраивался на волну. И зачем он это делал, я тоже не разобрался. Было в том все-таки что-то мазохистское...
 
Брюссельская  (парижская, лондонская, дубайская, венская etc) ночь.

Президентский люкс.

Соблазны большого города за звуконепроницаемым окном.

А он завороженно смотрит очередную серию «Бандитского Петербурга»  и вечерний выпуск новостей телеканала «Хабар»...
   
И если, подражая Сэй-Сенагон, писать главу «То, что не забудется никогда», то начать ее следовало бы с той давней сцены в парижском  отеле «Крийон» на Пляс Конкорд.  Иных уж нет, а те далече, но помнится все так, будто случилось  вчера: скрип паркета, который скрипел еще под сапогом маленького капрала, потертые ковры (клиент успокоился, лишь  узнав, что за такой потертый сто непотертых дают), благородная патина,  «Таттинже» во льду серебряного ведерца  рядом  с карточкой от шефа с собственноручно писаным извинением – завтрак несли долго, арабские родственники клиента   холодно отрезали в трубку «вери бэд сервис»  - рядом еще одно ведерце с «Таттинже» и карточкой   - «и все-таки мы просим простить нашу маленькую погрешность, господа!» - перевел  я клиенту (первое шампанское осталось непочатым по причине религиозно-медицинского характера – печень нашего клиента работала с перебоями, арабы же исполняли роль правоверных суннитов – не зная всего  этого, директор счел, что господа рассержены не на шутку, прислал вторую бутылку и так бы опорожнил весь погреб, не явись мы с братом  - и вот она, сцена : господа расправляются  с омлетом, мы с «Таттинже», низкие парижские тучи в окне летят над Тюильри, и из забранного по бокам в бронзовый каркас «Томсона»  (он снова поймал волну!) несется «Ууу, сука!  Замочу, замочу!»


(из книги «От Гоги до Гааги. О чем теперь  можно рассказать»)