167. Улица Несчастной Любви. Дядя Костя

167. Демиург и Протей


Константин Варламов и Владимир Давыдов, два ведущих актера Александринки (как бы в рифму Савиной и Стрепетовой)  тоже являлись полной противоположностью друг другу.

Варламов на сцене Александринки переиграл, согласно казенному реестру, 640 одних только главных ролей (Яичница – в «Женитьбе» Гоголя, Сганарель  в мольеровском  «Дон-Жуане», Отелло…), а всего он их исполнил до тысячи.

И не меньше ходило о нем по Петербургу анекдотов, баек – был местной достопримечательностью.

В Петербурге даже выпустили папиросы «Дядя Костя» с его портретом.

Сын композитора Александра Варламова, сочинившего наши любимые романсы: «Соловушка», «То не ветер ветку клонит», «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан». Создатель (из собственной плоти, нервов и из текстов Островского, Сухово-Кобылина) национального русского характера, как его и до сих пор понимают.

Хор современников:

- Никогда своего персонажа, будь он последний фанфарон, прощелыга, преступник, не изобличал сатирически, напротив, всегда выступал его адвокатом.

- Его словечко: а ты сыграй так, чтобы не Дездемону, а Отелло было жалко!
И жалко его Отелло – было.

- С публикой состоял в родственных отношениях.  По ходу спектакля беседовал с залом о том, о сем. Ничтоже сумняшеся, вставлял в роль отсебятину, пел куплеты собственного сочинения. И публика его принимала, как родного.

Варламов – Демиург, следуя нашей классификации («Актеры: происхождение видов»), покоряющий природной мощью, статью, стихийной силой. Крупный, массивный, весь как сквозь увеличительное стекло. Чего стоила его манера речи, его необыкновенный голос, голос-орган, который современники описывают как «сдобный», «сочный», «округлый», «зернистый». Критики напрасно упрекали его во всеядности и однообразии приемов. Ему не было нужды много трудиться над сценическим образом, искать новые краски – достаточно было быть самим собою, всем известным «дядей Костей». От него только этого и ждали, в любой роли: силы, страсти – и принимали его в этом качестве.

На квартире своей, у Пяти Углов, устроил  настоящий «Привал комедиантов», куда валом валила актерская братия. Разнокалиберные личности, начиная от Куприна, Успенского, Кони, до нищих и пьющих «театральных крыс» – одевальщиц,  суфлеров.

И Счастливцев, и Несчастливцев, по пути из Вологды в Керчь, ночевали и столовались у Варламова.

Чай, пироги с капустой  и рюмка водки  полагались каждому. Отсюда, кажется, и пошли «капустники», став потом визитной карточкой Художественного театра.

Всегда был толст. Но с годами ожирел так, что уж и на сцену выползал с натугой, бухая чугунными пятками –  ничего, и таким его любили.

Умер от «слоновой болезни».

...Слоны – они добрые.               

Владимир Давыдов такой  мощной самобытностью, стихийностью, как Варламов, не обладал. Но это выкуплялось мастерством более высокого уровня. Очень культурный артист, порядочно образованный, много работавший над собой, виртуоз, искусник. Тщательно продуманные жесты, ювелирно отшлифованные реплики. Среди эпитетов, которыми награждали его журналисты  особенно часто встречаются «акварельно» и «филигранно».

На сцене, как известно, интеллектуальный уровень, начитанность, духовная глубина актера, хорошо видна, уже с первых его реплик.
 
За Давыдовым числится в театральном реестре  547 ролей, классических, современных, даже женских. Из них  34 оперетты, 16 балетов и пантомим – что прикажите, приходилось выступать  в любом жанре. Для актеров наших дней цифра невероятная.
 
Отличался не только профессионализмом фантастическим, но и (что реже встречается) даром перевоплощения – разным представал в каждой роли. По нашей классификации это Протей или Оборотень, артист как таковой, существо особого психологического склада, способное принять любой облик, «перекинуться» во что угодно.

Как и Варламов, из небогатой дворянской семьи. Провинциал, сын поручика уланского полка.

Человек по-старинному любезный, очень обходительный, от него к гостям и знакомцам шло тепло. Если Варламов был для всех «дядя Костя», то Давыдова, едва справившего 40-летие, называли «дедушка Володя». К тому же, прекрасный учитель, всевед сугубых театральных премудростей, воспитавший, кроме Комиссаржевской и Ходотова, еще и Зубова, Юреневу, Усачева…

Хор современников:

- Варламов, разумеется, талантом превосходил Давыдова, но как профессионал он был слабее...

- У Давыдова в придачу к таланту имелась культура. Он отделывал свои роли детально, потел над ними долго. А Варламов, наоборот, никогда не работал, не умел работать — все брал силой своего темперамента, чутьем, интуицией...

- Культурная публика, все же, предпочитала Давыдова.  В Варламове культуры найдешь мало, не всегда даже грамотен, часто путал значение слов, падежи... Но это как-то ему извинялось...

Они были классическими антагонистами, как Стрепетова и Савина. А между тем, отлично ладили.

Нежно дружили, много лет.

Мало того, когда  сходились в одном спектакле и вели диалог, возникал ошеломляющий эффект.  Исполнение как бы сливалось в одно целое, и смотреть и слушать их вместе было наслаждением.

Непревзойденный дуэт, жизни и рампы.

Алмаз и Жемчуг не сходятся меж собой. А Демиург и Протей – гармонично дополняют друг друга.

Два холостяка. Любили ли они друг друга, как об этом толкует (невнятно) театральное предание?

Если да, то это была, вопреки фатуму Пушкинской, счастливая любовь. Когда б не болезнь и преждевременная кончина дяди Кости…