Свинья. История любви
Лондонский фонд Питера финансировал съемки, мы обеспечивали лояльность властей, без каковой лояльности на моей отдаленной родине ни тогда, ни сейчас серьезного дела не сделаешь - а съемки мыльной оперы в нашем понимании занятие государственной важности, а не просто серьезное. Противников у затеи было предостаточно, ведь наши режиссеры, актеры, осветители и прочие работники сцены были рождены для неторопливого производства бессмертных творений, а не потогонной – серия в день – гонки, не предполагавшей ни творческих озарений, ни многодневных горячих споров, ни глубоких интеллектуальных запоев. Наши чиновники в те времена еще побаивались иностранцев, так как вышли все они из советской партийной среды и твердо знали – иностранец значит тайный или явный неприятель. Опытные англичане, снимавшие мыльные оперы по всему свету (в Алма-Ату они прилетели из Уганды) перед трудностями не пасовали: главное в таком деле – найти хорошего лоббиста. Тот делает свою работу, невидимую глазу простого народа, убеждает в пользе предприятия того, кого нужно убедить (понятие давности дела на наши сферы не распространяется, потому избежим подробностей), и в какой-то момент что в Уганде, что в наших отдаленных краях актеры, режиссеры и осветители оказываются перед фактом, что о творческих метаниях, горячих спорах и глубоких запоях предстоит на время забыть и пора, как говорил поэт, приниматься за дело, за старинное дело свое.
Успешным лоббистом предприятия, как уже догадался проницательный читатель, выступила наша скромная маленькая компания.
Труженики местного голливуда вздохнули и принялись за привычное дело, от которого не до конца еще отвыкли за годы невольной вольницы (у новых властей в ту пору было много забот, а денег, наоборот, было мало, и тратить их на кино считалось непозволительной роскошью). Колосс ожил, заскрипел ржавыми сочленениями, заработал, и мы с Питером, в точном соответствии с мудрым постулатом Лао-Цзы – когда великий руководитель завершает свои труды, люди говорят «мы все сделали сами» – предоставили труженикам трудиться. Сами же удалились в китайский ресторан, один из первых в нашем городе. Отужинав не в одной сотне китайских заведений этого мира, я и сегодня вспоминаю его с ностальгией: белые скатерти, красные фонари с драконами, винный шкаф, девушки в шелковых курточках, распорядитель в смокинге… так, должно быть, выглядели заведения довоенного Шанхая, а вкус того фу-джу под шабли помнится мне и по сию пору…
В один из таких вечеров Питер рассказал нам случай из семейной хроники.
Шла война, в Лондоне было холодно, голодно, каждый день ждали ракет с континента. Дед Питера служил чиновником в морском ведомстве. Ему полагался паек, который помогал маленькой семье худо-бедно сводить концы с концами. Многих лондонцев выручали тогда родственники из провинции. У морского чиновника, к счастью, тоже была деревенская родня: дядюшка его удалился на покой в родовое гнездо в графстве Ланкашир и коротал дни, разводя живность на фамильном лугу.
Однажды деревенские родственники сделали племяннику поистине королевский подарок: дядюшка привез поросенка.
Крохотное существо проделало неблизкий путь в плетеной корзине. Ехали поездом. Степенный эсквайр время от времени удалялся в тамбур и тайком, из бутылочки, подкармливал поросенка драгоценным молоком.
Так в старом фамильном доме недалеко от Вестминстерского дворца поселилась свинья. Морскому чиновнику пришлось отказаться от утреннего пудинга: по замыслу дядюшки-дарителя ее нужно было сначала откормить. И тогда, к рождеству, она вознаградит лондонское семейство окороками, салом, беконом и хрустящими жареными ушами.
Поросенка поселили в библиотеке. Против ожиданий, существо это оказалось чистоплотное, особенных неудобств семейству не доставляло, и даже наоборот – в холодные осенние вечера маленький сын, будущий отец рассказчика, засыпал в обнимку со своим теплым новым другом.
Шли месяцы. Приближалось рождество. Однажды, в нечастый свободный вечер, семейство отправилось на прогулку. А когда вернулись, их ждал сюрприз: подросший поросенок стоял у окна, положив передние лапы на подоконник, и высматривал хозяев. Завидев их, радостно хрюкнул и замотал хвостиком. Соскучился.
Морской чиновник молча посмотрел на жену.
Она посмотрела на мужа.
Все было понятно без слов.
Рождественский окорок таял в хмуром лондонском небе.
До конца войны дед Питера ходил на службу в морское ведомство голодным.
Свидетельство о публикации №214072901399