ГЛАВА ПЕРВАЯ
I.
В наш городок пришла, наконец, весна. Снег почти совсем сошел, во дворах показалась влажная земля, у подъездов еще стояли мутные лужи. С наступлением весны я как-то ожил и пришел в себя. Я снова начал совершать долгие прогулки по городу, и выходить иногда за город, в поля. Там, за чертой города по-прежнему царили приволье и простор. Поля стояли голые, среди них вилась дорога, над всем этим раскинулось неоглядное небо. Я шел по дороге среди поля, глядя в ослепительно-голубое небо и слушая песню первого жаворонка. Как всегда, во всем этом просторе, в бескрайних полях и ослепительно-бездонном небе мне как-то особенно ясно чувствовалось присутствие Божие.
В один из таких дней, глядя на темнеющую на горизонте полоску леса, я не смог побороть искушения и дошел до нее. Снова высокие сосны с вьющейся между ними проселочной дорогой. Снова большая просека, и заброшенные дома на ее краю. Снова знакомый яблоневый сад, поленница дров и полуразрушенный дом, у которого я встретил в прошлый раз моего знакомого. Но на этот раз дом был пуст. Холодный весенний ветер гулял по его коридорам и комнатам. Во дворе тоже не ощущалось никакого присутствия живого человека. Я посидел немного на крыльце, посмотрел на еще не распустившиеся яблони и на высокие сосны – и вскоре пошел назад в город.
Надо сказать, что внешне в городе было достаточно спокойно. После той зимней конференции, на которой я закончил свой рассказ, не произошло никаких значительных событий. Ревнители как бы «затаились», проглотив обиду, нанесенную им в тот день братьями, и не предпринимали никаких решительных действий. Изредка продолжали появляться статьи в газетах, посвященные проблеме Братства, в которых вся внешняя и внутренняя жизнь Братства «разбиралась по косточкам» - но этими статьями все и ограничивалось. Однако, само появление статей побуждало думать, что дело еще отнюдь не закончено, и что нам следует ожидать «продолжения».
Именно этот вопрос я в один из тех дней и решил обсудить с Ирой. Когда я, как обычно, придя к ним в дом и поднявшись в ее комнату, вошел к ней, она, как обычно, сидела за столом и что-то читала. Чтобы не мешать ей, я присел в углу на стул, и некоторое время молча сидел. Она скоро отложила книжку, но продолжала молчать. Кажется, мы думали с ней об одном.
— Скоро Пасха… - задумчиво сказала она.
— Да, уже через восемь дней, — откликнулся я.
Она вдруг повернулась и внимательно посмотрела на меня.
— Признайтесь, Андрей Петрович — Вы чего-то опасаетесь!
Я неловко и вымучено улыбнулся. Она все так же внимательно смотрела на меня.
— Признаюсь, я рад был бы быть совершенно спокойным, — наконец, ответил я, — Но если полгорода говорит, что что на Пасху должно что-то нехорошее произойти, то тут невольно потеряешь покой. Мне, признаюсь, даже сам этот праздник стал как-то не в радость.
Она еще некоторое время смотрела на меня.
— Признаюсь, у меня тоже какое-то нехорошее предчувствие, — наконец, сказала она, — Я уже несколько дней сама не своя…
— Кого ты подозреваешь — ревнителей? — спросил я.
Она молча кивнула.
— Но как же так, Ира!.. — не выдержав, воскликнул я, — Ты же сама говорила, что они такие симпатичные и безобидные! Что они похожи на старого доброго плюшевого мишку, от которого ну совершенно невозможно ничего нехорошего ожидать!
— Да! — как бы даже несколько обиделась она, — Я говорила! Но я также говорила, что они иногда, в крайних случаях похожи на старую разъяренную медведицу, которая защищает своих медвежат! Которая сидит, сидит в своей берлоге, так что ее до поры до времени не видно и не слышно — а потому вдруг как выскочит — и тогда любому проходящему мимо не поздоровится!..
Она широко раскрытыми глазами посмотрела на меня.
— И ты думаешь, что они как раз сейчас хотят «выскочить»?
— Непременно! Они затаили обиду на братьев, что они тогда, в декабре, сорвали их конференцию, и к тому же устроили прямо там же, у них свою катехизацию — и теперь затаились, и только и ждут удобного случая, когда отомстить. И они отомстят, непременно отомстят! Тогда это было на Рождество, а теперь, я уверена, это будет на Пасху! И месть их, месть их… (она на минуту задумалась, как бы не зная, как лучше сказать) — будет ужасной!
Она вдруг встала и взволнованно заходила по комнате.
— Ну почему, почему так получается!.. Почему люди выбирают для этих дел такие замечательные, великие праздники!.. Так бы хотелось целиком сосредоточиться на Пасхе, отдаться целиком этим переживаниям!.. Вот, уже сегодня Лазарева суббота, завтра — Вербное воскресение, начинается Страстная неделя!.. Так нет же — именно теперь они что-то замышляют, и приходится об этом переживать, так что даже сам праздник становится не в праздник!..
Она на некоторое время замолчала.
— А тут еще у нас с Сергеем на носу свадьба! — выпалила вдруг она.
— Ах, да, я же совсем забыл, что у вас свадьба!
Я действительно об этом совсем забыл — вернее, последнее время совсем перестал думать. В декабре она мне об этом сказала, и чрезвычайно поразила меня этим известием — но последнее время ничто мне об этом не напоминало, и я совсем выпустил это из головы. На занятия Братства я уже больше трех месяцев совсем не ходил, с Сергеем нигде не встречался, да и с Ирой встречался лишь изредка. Я, признаюсь, теперь больше любил заходить в храм — но и там бывал довольно редко, а на самом деле больше как-то ушел в себя, любил сидеть дома или гулять где-нибудь один.
Мои слова Иру очень удивили.
— Как Вы могли забыть, Андрей Петрович!.. — с некоторой даже обидой воскликнула вдруг она.
— Ну извини, Ира, извини. Сам не знаю, как забыл... Мы ведь теперь даже с тобой почти не встречаемся... Ну так что насчет Сергея?
Она снова в волнении заходила по комнате.
— Я… не знаю! — воскликнула она, — Меня все это очень смущает! Вы ведь знаете, что я с тех пор, с той самой конференции, почти не хожу в Братство! А ему по-прежнему говорю, что хожу. Он по-прежнему думает, что все по-прежнему. И меня это смущает, мучает! Меня, главное, мучает то, что он по-прежнему в Братстве!.. Меня это теперь пугает в нем! Но... но как ему объяснишь? Он по-прежнему полон идей христианского служения. Он бы не понял моих сомнений и тревог. Он уверен, что мы с ним оба - верные члены Братства, и хотим создать в Братстве свою семью!..
— Ты с ним об этом говорила?
— Да, и не один раз. Он очень твердо на это нацелен. Я ему пробовала что-то объяснить — но он не чувствует моего состояния, не слышит, не понимает... может быть, не хочет понять.
— Что он сам говорит?
Она только безнадежно махнула рукой.
— А-а!.. То же, что и все братья говорят в таких случаях!.. Хочет, чтобы в Братстве было больше новых маленьких христиан!.. Они все буквально помешаны на этом, и всегда говорят это сестрам, когда хотят выйти за них замуж!.. И еще у него почему-то идея, что он обязательно рано или поздно должен стать священником! А для этого тоже нужно, чтобы он был женат. Он мне иногда все это очень подробно рассказывает. Но только у меня все это последнее время почему-то вызывает все меньше энтузиазма. Я иногда начинаю думать — хорошо, но при чем же здесь я? Для этого вполне могла бы сгодиться и любая другая сестра. Почему он решил жениться именно на мне?
— Но ведь вы же любите друг друга!.. — потрясенно воскликнул я.
Ира задумчиво посмотрела на меня.
— Ну да, наверное... Наверное, это и есть любовь...
Она вдруг провела рукой по лбу, будто сбрасывая какое-то наваждение.
— А, впрочем, что ж это я!.. Мы ведь уже и обручены, и помолвлены... Назад дороги нет... Тут ведь, говорят, действуют свои правила, свои законы - он мне это тоже очень любит говорить. Так что я напрасно обо всем этом размышляю — да еще перед Вами теперь говорю...
Я в глубоком волнении смотрел на нее.
— Расскажи, Ира, как все это получилось, — сказал я, — Ты тогда, в декабре первый раз сказала мне это, но просто как факт — и потом мы с тобой об этом совсем не говорили. Но, раз тебя все это так волнует, то я тоже... должен знать.
— Вы имеете в виду, как он сделал мне предложение? — невозмутимо сказала она, — Мы ведь с ним очень давно знакомы. Он наставлял в Братстве новоначальных, я ему в этом помогала. В конце концов им, видимо, полностью овладели эти идеи... я имею в виду, про новых маленьких христиан и про священника, и он мне об этом сказал. Поначалу это было так ново, неожиданно, интересно... Мне ведь, в конце концов, тоже надо как-то свою жизнь устраивать... Но дело в том, что я тогда уже начала ходить к "ревнителям", и, честно говоря, уже немного сомневалась в деятельности Братства. Впоследствии, прошлой осенью и особенно зимой эти сомнения только увеличились. А он — ничего этого не замечает, он продолжает думать, что все по-прежнему. Он хочет устроить нашу свадьбу, чтобы создавать "новых маленьких членов Братства". Вот это-то меня особенно убивает!
— Ты говоришь, что вы уже обручены?
— Да, еще в феврале. Он решил все это не афишировать, поэтому мы пригласили только своих самых близких знакомых, и даже Вас не приглашали... Я, кстати, ему очень благодарна, что он решил совершить это в храме, у нашего священника. В принципе, в Братстве тоже существует обряд обручения, который совершает кто-нибудь из старших катехизаторов — и все признают это, и считают, что этого вполне достаточно. Но у него, понимаете ли, совершенно сумасбродная идея, что Братство — это совершенно естественная, гармоничная часть Церкви, что, служа Братству, он на самом деле служит Церкви — и вот, благодаря этому мы, слава Богу, обручились в храме. (Она как-то нервно рассмеялась.) Нет, я ничего не говорю! — воскликнула она, — Он очень хороший! Он честный, действительно стремится искренне служить Христу, и людей так ответственно наставляет! У нас всегда было с ним полное взаимопонимание. Но он... как бы сказать... в некоторых вещах слишком наивный, что ли... Мне кажется, что он иногда не видит самых простых вещей... И я, честно говоря, не знаю, как у нас с ним все это будет...
— А что говорят родители? — спросил я.
— Они, в основном, молчат. Им ведь все это совершенно непонятно. Но, слава богу, решили и вмешиваться — потому что ведь с первого взгляда видно, что он человек хороший. Поэтому пока затаились, молчат и ждут. Кстати (сказала вдруг она) — Вы ведь знаете, что отец по Вашему совету действительно заходил в храм? Он мне рассказывал, что Вы с ним об этом говорили, и его туда направили. Что ж, я Вам за это очень благодарна.
— Хорошо... И что же… когда ваше венчание? — вновь вернулся к главной теме я.
— Скоро, в конце мая. Через три недели после Пасхи — это так Сергей назначил. Он, видите ли, хочет показать, что совершенно не торопится и что это его совершенно никак не волнует. Что он делает это исключительно в целях христианского служения. Стремится утвердить в своей жизни полный "примат духовного над физическим". Потому и решил ждать так долго. Но меня, честно говоря, совсем другое во всем этом волнует...
— Что же?..
Она задумалась.
— То, что все это дело какое-то игрушечное, ненастоящее... Так же, как и само Братство. Мне кажется, что вся эта идея... целиком принадлежит Братству... И, если я совсем потеряю веру в него...
Она вдруг в отчаянии уронила голову на руки. Я смотрел на нее и молчал.
— Господи, и почему все так получилось?!.. — воскликнула вдруг она, — А начиналось все так хорошо!.. Радость прихода к вере... и надежды церковного служения... А теперь — эти проблемы с Братством... и эти "ревнители"... И что теперь будет у нас с Сергеем... И эта Пасха, на которую можно ожидать одних только неприятностей...
— Ты, значит, уверена, что неприятности непременно будут!
— Ну да, конечно! — истерически рассмеялась она, — Они этого дела так не оставят, они непременно отомстят! В тот раз — мы к ним, а в этот раз — они к нам!
— Они — это "ревнители"!
— Ну да, которые из маленького плюшевого мишки превратились в разъяренную медведицу!
— И неужели ничем нельзя это предотвратить?!
— Нет, когда они разъярены, он и ни перед чем не остановятся!
Я не знал, как ее успокоить и что ей в ответ сказать.
— Вот увидите, Андрей Петрович, — пророчески воскликнула вдруг она, — что на Пасху должно произойти что-то ужасное — и это, в конце концов, разрушит нашу свадьбу!
Я всплеснул руками и хотел броситься ее успокаивать. Но она в ответ только махнула рукой и снова в волнении заходила по комнате. В таком смятенном положении я ее и оставил.
II
Приближалось празднование Пасхи. Начиналась уже Страстная неделя. Я, однако, не скажу, что очень глубоко переживал это или следил за этими духовными событиями. Человек, пришедший к вере назад всего полгода или год, вряд ли может слишком внимательно относиться к событиям каждого дня, предшествующего этому великому празднику. Я впоследствии узнал, что даже люди, в церковной жизни очень опытные, проведшие в Церкви много лет, начинают внимательно готовиться к празднованию Пасхи только лишь с Великого Четверга. От меня же даже и этого ожидать было нельзя. Передо мной ясно выделялся лишь самый праздник Пасхи, состоящий, в основном, из предшествующей Великой Субботы и ночного празднования. Я знал, что встречать его будут и прихожане храма, и как-то по-своему — ревнители и братья. Как его буду встречать я сам, я еще не знал. Во всяком случае, я был чрезвычайно далек от того, чтобы проводить все дни Страстной недели в храме. Моим уделом была "духовная самодеятельность" — почитать дома Евангелие (соответствующие места), да, насколько, возможно, ограничить себя в пище. С этим последним я, пожалуй, даже несколько переусердствовал. К Великой Субботе я стал худым, как спичка, так что знакомые даже пугались, увидев меня. Но зато главное дело было сделано — я принес некоторую жертву празднику, не имея еще особого церковного опыта, все-таки принял посильное участие в страданиях Спасителя.
Однако, как я буду справлять праздник, я еще не знал. Находясь все еще в нерешительности, я решил предпринять некоторую "разведку". В храме обстановка была довольно ясная — расписание служб там я заранее узнал. Оставалось выяснить, что делается у "ревнителей" и у братьев. Подумав, я сначала решил идти к братьям. Я уже сказал, что почти перестал ходить в Братство — т.е. перестал ходить на регулярные занятий, а частным образом, в "неофициальном" порядке иногда продолжал там появляться. Слишком уж трудно было совсем "оторваться" от этого дела, совсем потерять с ним связь. Все-таки Братство продолжало оставаться одним из самых ярких культурных центров нашего города (если не самым ярким) — так что, разорвав с ним полностью связь, я вдруг оказывался в полном "вакууме". Поэтому я решил все-таки появляться там — иногда, временами, как бы «по старой памяти». Я иногда просто заходил в этот двор, чтобы встретить там знакомых, или даже поднимался к ним на третий этаж, чтобы пообщаться там с людьми после занятий. Я никому специально не говорил, что перестал посещать их беседы, поэтому многие по-прежнему там принимали меня за "брата".
Так и теперь. Когда я в этот раз, в середине дня показался в их дворе, огороженном стенами высокого пятиэтажного дома, в нем оказалось несколько представителей Братства, которые занимались уборкой весеннего мусора. Снег уже совсем сошел, на голой земле валялись какие-то щепки, бумажки, и несколько братьев собирали их в пакеты. Один или двое человек красили снизу известкой стоявшие во дворе редкие деревья. Несколько братьев наконец-то занялись разборкой груды ржавых труб и битого кирпича, так с прошлого года и лежавшей у стены дома. Когда я появился во дворе, среди нескольких человек это вызвало оживление.
— А, брат Андрей, — сказал молоденький член Братства, с которым я как-то познакомился у Иры на квартире, — Что это Вы такой худой? Никак, поститесь перед Пасхой?
Я смешался и не нашелся, что ответить.
— Не иначе, как это Вам наш священник посоветовал, — продолжал брат, — Вон, как Вы похудели, одни глаза видны. Вы, верно и Пасху будете встречать там же, в храме?
Я, наконец, немного пришел в себя.
— По крайней мере, я туда зайду! — выпалил я, — А вот я удивляюсь на братьев — что это вы никогда не заглянете в храм?! Вроде, довольно доброе место, и к тому же недалеко. А никого из братьев там никогда нельзя увидать, будто вы туда — ни ногой!
— К сожалению, наш городской храм для этого маловат, — довольно насмешливо ответил он, — Он просто не вместит всех членов Братства. Вот, например, хотя бы предстоящая Пасха — Вы представляете, что будет если все эти сотни человек явятся туда! Нет уж, лучше мы обойдемся как-нибудь своими силами, и организуем независимо от храма свое празднование.
— Это как же?
— А вам что, разве не объявляли это на собрании группы?
Тут мне пришлось сказать, что я долго болел, и сегодня только первый раз вышел из дому. К этому моменту я уже немного совладал с собой. Смущенный насмешливым тоном брата, я поначалу допустил ошибку — сам излишне разволновался и даже вступил с ним "в полемику". Первый раз я поймал себя на том, что невольно стал говорить о братьях "вы", как бы в чем-то их обвиняя и себя им противопоставляя. Но, к счастью, мой собеседник, занятый работой, этого не заметил. Теперь, когда я немного успокоился, он тоже проникся ко мне сочувствием, в силу моей болезни, и довольно подробно рассказал мне все, что меня интересовало.
Вот что мне удалось узнать. Как и любая независимая религиозная организация, Братство, конечно же, организовывало свое празднование Пасхи самостоятельно. Начиналось все еще вечером, с братских трапез по квартирам. Здесь, кроме воспоминания новозаветной Пасхи, также ели пасхального барашка. Затем намечалось большое празднование — прямо ночью, под открытым небом. Для этого было выбрано большое открытое место на одной из окраин нашего парка. Здесь все группы должны были собраться у ночных костров, и, при пении гимнов и слушании проповедей, провести время до утра. Здесь же, под открытым ночным небом, планировалось и продолжение трапезы. В заключение всего, уже под самое утро, должен был пройти грандиозный крестный ход.
Вот такова была программа. Все это, конечно, очень впечатляло. До сих пор мне не приходилось участвовать в подобных празднествах — в первую очередь из-за того, что я лишь недавно к вере пришел. В прошлом году в это время я только лишь начинал размышлять на эти темы, и еще ничего не знал о том, что существует такая организация, как Братство.
Теперь, по прошествии времени, для меня некоторую важность представляет вопрос – а как же они причащались? Ведь в то время, как я уже говорил, в братстве еще не было ни одного священника. Насколько я знаю теперь, на таких больших собраниях они не причащались вовсе. Что-то подобное причастию у них было на небольших собраниях отдельных групп, которые происходили по квартирам. Там они, как это и было на Тайной Вечере среди учеников Спасителя, совершали небольшую трапезу, и в конце приобщались хлеба и вина. Совершал «причащение» старший по группе. «Старшими» во многих группах тогда, да, насколько я знаю, и сейчас, были и остаются женщины. Поистине нет предела разнообразию духовных практик и традиций! Сам я, правда, в этом интересном «обряде» не участвовал, поскольку так и не дошел вместе со своей группой до этапа, когда она начала собираться на квартире.
А что же «ревнители»? О чем, собственно, так волновалась и переживала Ира? Удалось мне и об этом кое-что узнать. Оказалось, что они действительно задумали что-то ужасное. Оскорбленные той «акцией», которую предприняли против них братья перед Рождеством, «ворвавшись» к ним на конференцию и фактически сорвав ее, они теперь, на Пасху, задумали свою акцию, которая должна была «уравновесить» положение. Что именно они собираются предпринять, точно никто не знал. Говорили, что они собираются прийти ночью на пустырь, окружить всех братьев и арестовать их. Возможно, они собирались прийти во время празднования ко всем братьям домой, и выселить их родных из квартир. Рассказывая мне все это, братья, конечно, храбрились. По их словам выходило так, что они только рады этим внезапно обрушившимся на них гонениям, что они на самом деле всегда только и мечтали о том, как бы пострадать за Христа. Но в то же время чувствовалось, что им как-то не по себе. Во всяком случае, планировалось что-то ужасное.
Вышел я из офиса Братства значительно более осведомленный, чем когда входил туда. По крайней мере, теперь была ясна картина предстоящего празднования. Буду ли я во всем этом принимать хотя бы какое-то участие, я еще не решил. Мне по крайней мере было ясно, что все, что я узнал здесь, касалось только проведения празднования членами Братства. Как будут проводить его другие городские верующие, мне пока было не известно. Возвращаясь по тихим городским улицам к себе домой, я вновь радовался и удивлялся наступлению весны. В начинающихся сумерках дул теплый ветер. На деревьях уже набухли почки. Многие окна в домах были распахнуты настежь. Небо было совершенно чистое, как слеза, в нем уже загорались вечерние звезды. Короче, погода, состояние природы как нельзя более соответствовали наступающему празднику. И все же в воздухе ощущалась какая-то тревога, будто что-то тяжелое повисло.
III.
Продолжаю мой «репортаж». Для краткости опускаю некоторые несущественные детали и перелетаю сразу к событиям Пасхи. Разумеется, всю эту неделю я тоже не бездействовал. Я заходил на работу, послушал, что там говорят, раза два заходил в храм. Но о впечатлениях в храме я пока не говорю – это, в основном, предмет моей дальнейшей истории. А разных досужих разговоров не пересказываю, хотя они меня и очень интересовали – потому что лучше, как говорится, один раз увидеть, чем сто раз услышать. Меня, конечно, интересовали в первую очередь события предстоящего праздника.
В Страстную субботу я ближе к вечеру вышел из дома. Какая-то сила снова повлекла меня в храм. Я застал там освящение куличей и Пасок. Народу было не то что много, но люди все время понемногу шли. Я узнал из расписания, что планируется ночная служба (как это обычно в храмах и бывает), а потом еще отдельно утренняя служба, часов в десять. Ну что бы мне стоило встретить Пасху в храме – если не на ночной службе, то, по крайней мере, спокойно пойти на утреннюю! Но какая-то сила упорно влекла меня искать на свою голову приключений! Я бу не стал особенно иронизировать над свойствами этой силы – может быть, она была вовсе не такого уж и плохого свойства! Учитывая то, каким был я тогда, как мало я еще привык к храму, учитывая неопределенность ситуации с Братством – с одной стороны, вроде бы, «православным», а с другой, находящимся в «оппозиции», учитывая молчание священника по этому поводу, мои прежние, в общем-то, благоприятные впечатления от Братства и его групповых встреч, можно было понять, что от меня не следовало в то время ожидать слишком уж глубокой «верности храму». Возможно, на меня произвела впечатление грандиозная картина предстоящего празднования на пустыре, ночной свежести и света звезд, чего, конечно, трудно было ожидать в душном и переполненном храме. Возможно, просто сказалось общее возбуждение новоначального перед праздником, желание провести его неважно как, лишь бы поинтереснее. Короче, после храма я вновь вернулся домой, а ближе к ночи, когда уже совсем стемнело — вновь вышел, и отправился к нашему городскому парку, туда, где планировалось проведение празднования Братства.
Про это место я как следует узнал заранее. Это был большой пустырь на заднем конце нашего парка, ближе к городской окраине. Наш парк начинается недалеко от центра, и как бы сектором разрезает город, а кончается уже там, где окраинные дома, и переходит в пригородные участки и сады. Вот, ближе к окраине и было большое поле, или пустырь, с редкими кустами, несколькими поваленными деревьями, а главное – с большим и удобным пространством для собраний. Вот его-то и облюбовало для своих собраний Братство. Интересно, что это место было сравнительно недалеко от моего дома. Если пройти задними улицами и дворами, то можно было выйти к ближайшей окраине парка – а там уже недалеко было и до этого пустыря. Это было в той стороне, где я как-то летом посетил квартирное собрание группы, в которую ходила Ира. Вот в том направлении я теперь и отправился.
Надо сказать, что положение мое было несколько необычное. Я ведь уже как минимум четыре месяца, как не посещал собраний Братства. Честно говоря, мне этого и не хотелось. Я уже объяснял, какие отношения сложились у меня с этой необычной организацией. Поэтому и сейчас я пошел туда вовсе не для того, чтобы вместе с ними принять участие в праздновании, а скорее из любопытства. Мне было интересно посмотреть, как будет проходить празднование такого большого праздника группой таких необычных и, я бы сказал, «нетрадиционных» христиан. Я твердо решил спрятаться там где-нибудь за поваленным деревом или за кустом, и быть там только в качестве «наблюдателя».
Скоро я был уже на месте. Никого еще здесь не было. Было уже совсем темно. Я притаился за кустом и стал ждать. Впереди меня виднелись темные деревья парка. Перед ними раскинулось довольно большое пространство, где должны были появиться братья. Никого, однако, почему-то не было. Я уже начал сомневаться, туда ли я пришел. Наконец, со стороны города появилась большая толпа народа, и они начали занимать пустырь. Я по-пластунски переполз к другому кусту, чтобы они меня не заметили. Тем временем весь пустырь пришел в движение. Братья собирали в лесу ветки и раскладывали костры. Сестры раскладывали клеенки и начинали готовить трапезу. В середине пустыря из каких-то конструкций быстро соорудили какой-то помост. Все это действительно выглядело очень необычно. Я и теперь, более чем через год, могу признаться, что ничего подобного я никогда больше в своей жизни не видел. Скоро запылали все костры. Братья и сестры расселись вокруг них группами – видимо, так, как они и собирались по квартирам.
Началось это необычное ночное собрание. На помосте расположились лидеры Братства. Слово взял старший по нашему городскому отделению, который у нас здесь всем и заправлял, но которого я лично не знал. Он поздравил всех с праздником, рассказал о событиях в нашем городском отделении, пожелал скорейшей евангелизации нашего городка. Потом слово стали брать его помощники, другие организаторы, старшие по группам. Услышал я и моего знакомого – Сергея. Вопреки тому странному впечатлению, которое складывалось у меня о нем из разговоров с Ирой, его выступление подтвердило во мне первоначальное личное впечатление о нем – это был, безусловно, порядочный, честный и глубоко верующий молодой человек.
Затем началась общая трапеза. Все расселись у своих костров и принялись за поглощение пищи. Я видел, как братья и сестры раздавали друг другу угощение, наливали вино. У меня, честно говоря, слюнки потекли. Я чуть не вышел к ближайшему костру, чтобы, забыв все недоразумения, по старой памяти присоединиться к трапезе. Но, вспомнив о своей роли «наблюдателя», сдержался и на некоторое время пересилил чувство голода.
Во время трапезы люди у своих костров вставали, произносили поздравления, некоторые поднимались на помост. Здесь же, во время трапезы начались и песнопения. Кто-то подал знак — и запели сначала на помосте, а потом и около костров. Эти песнопения довольно трудно описать – они были чем-то похожи на обычные православные молитвы и гимны, и в то же время в чем-то были другие. Их непосредственно сочиняли сами члены Братства. Молитва следовала за молитвой, песнопение за песнопением. Лица поющих братьев были как-то особенно возвышенны и одухотворены. Все это производило чрезвычайно необычное впечатление. Не удивительно, что в окрестных кварталах жители распахивали окна и выглядывали из них, наблюдая, что это за странное действие происходит на окраине парка в пасхальную ночь.
Все это продолжалось довольно долго. А заметил, что уже начинался рассвет. Я уже совсем продрог за своим кустом, и хотел уже все-таки выйти к ближайшему костру – но тут увидел, что празднование уже заканчивается. Сестры стали убирать и сворачивать клеенки, братья – гасить костры. Скоро уже и центральный помост бы убран. Все собрание снова превратилось в беспорядочную толпу, собравшуюся посреди пустыря. Но толпа снова начала принимать определенные очертания. Стало видно, что братья строятся в колонну. Вот уже и предводители оказались во главе, и появились откуда-то иконы и церковные знамена. Ах да, это же крестный ход! Было же заранее объявлено, что состоится шествие, что братья в предрассветных сумерках обойдут весь город с целью обращения всех его жителей ко Христу!..
Тут уже я не выдержал, и, выйдя из своего укрытия, никем не замеченный, присоединился к шествию. Мне так хотелось досмотреть все до конца! К тому же я был несколько разочарован, что никаких из ряда вон выходящих событий так и не случилось, что ожидания каких-то неприятностей и недоразумений так и не оправдались, и я втайне, в глубине души надеялся, что еще что-то случится.
IV.
Колонна построилась и углубилась в одну из соседних улиц. Я шел рядом с какими-то незнакомыми братьями. Они тоже были явно разочарованы, что ничего так и не случилось.
- А шуму-то, шуму было сколько! – говорил один из них, - Мы к вам придем, мы весь ваш праздник смешаем!.. А сами так и не пришли! Ничего-то путного нельзя ожидать от этих ревнителей!..
- Да, я, честное слово, тоже надеялся, что нам всем этой ночью придется пострадать за Христа!.. – ответил другой.
Тем временем уже занимался рассвет. Небо над нашими головами постепенно светлело, в нем гасли утренние звезды. Вокруг нас поднимали вверх свои серые стены дома. Настроение у всех участников было свежее и бодрое. Мы проходили улицу за улицей с пением возвышенных христианских гимнов. Из окон домов с удивлением выглядывали сонные жители. Вдруг в какой-то момент случилось нечто неожиданное. В перерыве между молитвами, когда наступила тишина, вдруг стало явственно слышно, что где-то вдалеке тоже раздается тихое пение. Впечатление было такое, что там по городу тоже кто-то шел с пением гимнов и молитв. Кто же это мог быть? Может быть, прихожане храма? Но храм, вроде бы, находился в другой стороне. Меня мелькнула мысль, что пение раздается со стороны дома общества ревнителей. Но это была пока еще так, неопределенная мысль.
Между тем пение приближалось. Впечатление было такое, что они идут уже по одной из соседних улиц. Становилось все более вероятным, что они скоро появятся. Вот было уже слышно, что они идут впереди и где-то справа. Похоже, они пересекали путь нашего движения по перпендикулярной улице. И вот, наконец, впереди, в конце той улицы, по которой мы шли, показалась группа людей. Они, вроде бы, шли нам наперерез, в своем направлении. Но тут же вдруг возникло впечатление, что они идут нам навстречу. Получалось, что они зачем-то повернули в нашу улицу. Процессии неумолимо сближались. Мне, да и, наверное, всем, кто был рядом со мной, стало как-то не по себе. Наконец, когда между нами оставалось шагов пятьдесят, обе процессии остановились.
Я с интересом вглядывался вперед. Наконец, мне удалось кое-что разглядеть. Да, это действительно были «ревнители». Вот в первом ряду и члены президиума, которые сидели тогда на конференции, и тот старичок, который вынашивал грандиозные планы изучения во всем мире церковнославянского языка. Лица их были искажены злобой. Они высокомерно и гордо смотрели на братьев, будто празднуя над ними какую-то непонятную победу.
Но и братья выглядели не лучше. Они смотрели на своих «собратьев по вере» насмешливо и издевательски. Все их возвышенное и праздничное настроение как ветром сдуло. Мне стало совсем не по себе. Я чувствовал, что сейчас должно произойти что-то ужасное. Но неожиданно все разрешилось достаточно мирным образом. Обе колонны, постояв друг напротив друга некоторое время, вдруг как бы решили что-то, сделали каждая у себя какой-то знак – и… запели! Пели всем известное песнопение праздника Пасхи. Но в звучании его очень скоро мне стало казаться что-то странное. Я прислушался – и остолбенел. Они пели одни и те же слова — но на разный мотив! Впечатление, признаюсь, получалось жутковатое. Это можно было бы принять за какое-то «соревнование двух хоров», за какое-то «многоголосие» - если бы выбранные мотивы хотя бы немного, хотя бы в какой-то степени сочетались. Некоторое время продолжались эти странные музыкальные упражнения. Потом все-таки культура и благоразумие взяли верх, и я увидел, как и «ревнители», и братья посторонились, очистив друг для друга половину улицы, и обе колонны получили возможность свободно пройти. Когда колонны проходили друг мимо друга, и братья, и ревнители строили друг другу гримасы и показывали язык. Когда мы уже почти разминулись, один из соседней колонны вдруг громко выкрикнул:
— Вот вы тут по утрам по городу разгуливаете, духовные праздники празднуете — а сами и не знаете, что случилось этой ночью и что делается теперь в вашем собственном доме!..
Это восклицание вызвало некоторое замешательство среди братьев. Что мог иметь в виду этот человек? Вчера еще «в их собственном доме», т.е. в находящейся на третьем этаже большого кирпичного дома их «штаб-квартире» было все нормально – а всю эту ночь они вместе провели на пустыре…
Я увидел, что впереди, там, где в голове колонны находились лидеры братства, происходит некоторое совещание. Наконец, от колонны отделился человек, видимо, «посыльный», и, видимо, пошел узнать, в чем дело. Мы же продолжили свое шествие по утреннему городу, продолжая с помощью пения молитв и гимнов евангелизацию местных жителей.
V.
Должен теперь коротко объяснить, что же произошло. Нет сил, чтобы в достаточной степени выразить свое возмущение перед подобными человеческими подлостью и вероломством! Оказалось, что «ревнители», уже давно вынашивая планы отомстить братьям, наконец, придумали и решили осуществить свой план. Дыша злобою на братьев за то, что тогда сорвали их конференцию, они решили приложить все усилия к тому, чтобы сорвать им празднование Пасхи. Но вот, вроде бы празднование уже состоялось – в чем же тогда состоял их план?
В этот раз они нацелили свой главный удар на «святая святых» братства, т.е. на его штаб=квартиру. Пока братья прохлаждались на пустыре и пели свои гимны, они подготовили и послали «группу захвата» к пустующей штаб-квартире, и с помощью этой группы осуществили вероломный захват ее. Сделать это было несложно, поскольку в это время на квартире находился только один ничего не ожидающий и не подозревающий дежурный. Квартиру братья никогда не запирали, чтобы любой ищущий Истины человек мог в любое время прийти в нее. Поэтому, когда в квартиру вломилась целая толпа народа, дежурному брату оставалось только прекратить всякое сопротивление и спешно покинуть дом. Он побежал скорее на пустырь, но уже не застал там братьев. Найти их среди городских кварталов требовало определенного времени – а тем временем братья уже встретились с «ревнителями», и, хотя и в несколько неопределенной форме, получили новость «из первых рук». Когда дежурный брат, наконец, достиг колонны, все планы братьев смешались. Вместо того, чтобы идти дальше по городу и продолжать свою евангелизацию, они все как один поспешили к квартире. Но было, как говорится, уже поздно – квартира была захвачена, весь двор оцеплен, у подъезда стояли часовые, как две капли воды похожие на Николая II. Как вся эта встреча происходила в деталях, я, честное слово, уже не знаю – увидев, что события принимают какой-то странный оборот, я, наконец, сделал то, что уже давно собирался сделать раньше – оставил братьев и поспешил домой, отсыпаться. Я совершенно справедливо решил, что если произошло что-то существенное, то новости от меня все равно никуда не уйдут.
Что же касается встречи двух «крестных ходов», то дело здесь было вот в чем. Ревнители, как и братья, имели свое празднование Пасхи – конечно же, в «желтом доме». В то самое время, когда происходил вероломный захват «штаб-квартиры» братьев, они имели банкет, пили искристое золотое вино, произносили тосты в том самом зале, где происходила когда-то конференция! И, закончив банкет, нарочно пошли по городу навстречу братьям, чтобы показать над ними свое превосходство. Поистине злоба разбушевавшихся «ревнителей» не знала пределов! Как именно хотели они показать свое превосходство на братьями, так и осталось неизвестным – на практике все ограничилось лишь тем ужасающим пением одних и тех же молитв на разные мотивы. Они даже не сочли нужным сообщить братьям о захвате их штаб-квартиры – видимо, хотели оставить для них это «сюрпризом», наутро, когда те сами туда придут. Но неожиданный выкрик из толпы и вслед за тем появление дежурного брата сделали, тем не менее, ситуацию всем известной.
Я, впрочем, знаю, что в то утро обошлось без скандала или каких-нибудь столкновений. Обнаружив свое прежнее столь любимое ими место, свою «цитадель» занятой врагами, браться нашли в себе силы уговорить друг друга спокойно разойтись по домам, а во дворе излюбленного ими дома оставить лишь нескольких дежурных. «Ревнители», ухмыляясь, позволили им сделать это – отказывать братьям в столь пустячной и ничего не решающей просьбе у них не было никаких оснований.
Так произошло это историческое событие — захват членами "общества ревнителей" штаб-квартиры Братства. Поистине злоба и вероломство «ревнителей» не знали предела! Остается вопрос — что же заставило «ревнителей» сделать это? Почему они решили пойти именно этим путем? Пожалуй, простейшее объяснение — что у них просто «нервы не выдержали». Видя успехи братьев, не имея ничего, что они могли бы противопоставить им, они решили, наконец, «насолить» братьям по-крупному, разом лишив их любимой штаб-квартиры. Конечно, в решении этом было что-то странное. Ведь дело это не могло ни им самим принести какой-то пользы, ни, как мы увидим впоследствии, ни братьям принести какого-то существенного вреда. Так что в идее этой в очередной раз проявилась непредусмотрительность «ревнителей». Но, впрочем, все это будет ясно из дальнейшего развития событий.
VI.
Выспавшись дома, я во второй половине дня все же решил сходить к штаб-квартире Братства. Мое общее решение не участвовать в жизни братьев по-прежнему действовало, но сложившаяся ситуация была уж больно необыкновенной. Привычным путем я дошел до знакомого пятиэтажного дома. Заглянув во двор, я увидел, что обстановка довольно спокойная. Во дворе находилась группа братьев. Они расположились поодаль, в глубине двора, напротив подъезда. Очевидно было, что они здесь «дежурят», наблюдая обстановку вокруг собственной штаб-квартиры. Я взглянул в противоположную сторону, на дверь подъезда. Очевидно было, что штаб-квартира действительно «захвачена» - у подъезда стояли часовые. Больше, собственно говоря, во дворе никого не было. Вся картина производила впечатление какой-то идиллии. Часовые спокойно прохаживались, разговаривали друг с другом, курили. Братья расположились на тех же клеенках, которые принесли с собой после праздника, развели небольшой костер. Нужно было отдать должное выдержке братьев – узнав о состоявшейся акции, они приняли решение ничего не предпринимать, а воздействовать на ситуацию только своим спокойствием и молитвой. Таким образом, обстановка в ставшем центром всех теперешних столкновений дворе была на удивление мирная. Здесь можно было наблюдать классическую картину «мирного противостояния».
Я постоял и подумал, а потом все-таки подошел к группе братьев. Некоторые из них меня знали, и поэтому приняли вполне за «своего».
— Ну, как здесь обстановка? Что происходит? – деловито поинтересовался я.
Один из братьев лениво пожал плечами.
— А что происходит?.. Дело обычное… Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало…
Я понял, что он имеет в виду «ревнителей».
— Я вижу, вас все это не слишком волнует?..
— Конечно!.. Ведь для них все это игрушки!.. Поиграют и отдадут…
Тем временем во дворе появилась еще группа братьев. Они подошли к тем, которые здесь уже были, и о чем-то переговорили. Потом все братья встали, построились, и запели свои духовные гимны. Минут пятнадцать они непрерывно пели. Я понял, что для них это и есть их главный «способ борьбы». Чтобы «выкурить» ревнителей из своей штаб-квартиры, они решили действовать молитвой и пением.
Разумеется, «ревнители» тоже не остались в долгу. Скоро они вышли из подъезда, выстроились напротив, и запели свои "ревнительские" песнопения. Некоторое время между ними продолжалась "перестрелка". Потом в какой-то момент братья и ревнители запели вместе, и я снова стал свидетелем примерно той же картины, которую я уже наблюдал сегодня утром.
"Ревнители" допели свои молитвы и снова ушли. Через некоторое время они снова вышли из подъезда, видимо, задумав что-то новое. В этот раз они снова построились в колонну и зачем-то покинули двор. У меня мелькнула мысль, что они зачем-то решили оставить "место сражения", признав дальнейшее противостояние бесполезным. Но неожиданно из-за соседнего дома снова раздалось их пение. Прислушавшись к звучанию их голосов, мы поняли, что они обходят весь двор по соседним улицами.
Несколько братьев язвительно ухмыльнулись.
— Окружают!..
— Хотят "выкурить" нас из этого двора!..
— Хотят обойти нас семь раз, как Иисус Навин...
"Ревнители" действительно обходили дом Братства несколько раз. Каково же было наше изумление, когда общее число этих «кругов» в точности оказалось равным семи! Но никакие стены не рухнули. Огорченные и погрустневшие ревнители снова с опущенными головами вошли в свой подъезд.
— Это все из-за того, что они не трубили в трубы!.. – раздалось среди братьев веселое замечание, — Надо будет к следующему разу достать им труб!
Огорченные ревнители присмирели. Братья продолжали сидеть на своих клеенках во дворе. Вообще, «противостояние» выглядело как-то вяло. Это было совсем не то, что я, направляясь к этому дому и представляя в уме дальнейшее развитие событий, ожидал. Но приходилось, как говорится, довольствоваться тем, что есть.
Когда «ревнители» вновь вошли в подъезд, один из братьев вдруг удивленно воскликнул:
— Ах мы дураки, дураки! Пока они ходили – могли ведь спокойно занять свою квартиру!
— Ты разве не понял? — ответил другой, — Здесь в том вся и «фишка», чтобы не применить насилия. Кто будет действовать с любовью и миром – тот и выиграл.
— Но ведь «ревнители» с самого начала применили насилие! — воскликнул другой брат, — Иначе из-за чего же мы здесь стоим?!..
— Вот в том-то их и ошибка! — охотно объяснил его собеседник, — Поэтому я считаю, что они обречены. Конечно, они теперь спохватились, играют в духовность и культуру – и все же исход событий заранее предрешен.
Вскоре после этого я покинул место «бескровного противостояния».
VII.
В тот же вечер я решил зайти к Ире. Она, оказывается, уже знала о происшедших событиях — от других братьев и от Сергея. Я, насколько мог, поделился с ней моими впечатлениями от прошедшей ночи и от недавнего посещения дома Братства. Она задумчиво, остановившимися глазами глядела на меня.
— Я это предчувствовала… — наконец, сказала она, — Я знала, что это в конце концов случится...
Я высказал предположение, что это все несерьезно, что "гнусные захватчики", как об этом и говорили братья, просто поиграют в «военные действия» и успокоятся.
— Дело не в этом, — серьезно сказала она, — Эти "военные действия", как Вы говорите, просто проявили тот внутренний конфликт, который на самом деле объективно существует. Вы не смотрите, что там, у братского дома, так тихо. За этим противостоянием на самом деле стоят такие силы, что, пока он не разрешится в пользу одной из сторон, они просто не успокоятся. Раньше противостояние ограничивалось только словами и газетными выпадами. То, что теперь все приняло "материальную оболочку" означает, что он вступил в заключительную свою стадию.
— Так, может быть, это и хорошо? — высказал предположение я, — Если теперь все так явно проявилось, то значит, скоро все разрешится и успокоится.
Она с сомнением взглянула на меня.
— Не знаю, не знаю… Во всяком случае, нам не известно, как скоро это произойдет, и каких усилий и жертв это потребует…
Она была явно не настроена сегодня ни о чем говорить. В таком неопределенном состоянии я ее и оставил. Идя по улице к моему дому, я обратил внимание, что всюду уже распускались деревья — уже совсем наступила весна...
ГЛАВА ВТОРАЯ
I.
Ну а теперь, рассказав вкратце о некоторых главных, узловых событиях тех дней, я должен перейти к описанию дальнейших событий. Буду снова рассказывать в прежней манере, т.е. останавливать внимание в первую очередь на том, что меня самого непосредственно коснулось, на тех событиях, которых я сам был участником. При этом я сознаю, что в какой-то степени может пострадать объективность – но зато, несомненно, выиграют живость и достоверность рассказа.
На следующее утро я, выйдя гулять на улицу и прохаживаясь по знакомому району на задворках моего дома, неожиданно встретил одну из сестер. Это была сестра из группы, в которую ходила Ира, на собрании которой я побывал еще прошлым летом, еще до моего близкого знакомства с Братством. Я как раз оказался около того дома, где проходило это собрание, и столкнулся с ней у того же подъезда, в который она как раз входила.
Увидев меня, она чрезвычайно живо обратилась ко мне.
— А, брат Андрей!.. Вы уже в курсе последних событий? Вы не хотите разделить нашу духовную скорбь?
Очевидно, это было приглашение на собрание их группы, на котором они собирались обсуждать создавшуюся ситуацию. Честно говоря, это не вызвало во мне никакого энтузиазма. Я, после посещения ночного собрания и невольного участия в самых драматических событиях, вновь теперь хотел иметь как можно меньше дела с братством. Но в голосе сестры было столько волнения и тревоги, что я невольно изменил свое решение. Вновь эти события, столь необычные и тревожные, к тому же в какой-то степени затрагивающие и меня, почти против моей воли меня "вовлекали".
Мы зашли в подъезд и поднялись в нужную квартиру. Здесь уже собрались остальные братья. Все они были оживлены и встревожены. Конечно, они собрались именно в связи с происшедшими событиями - видимо, для того, чтобы осмыслить их и наметить новую «стратегию поведения». В углу я заметил надувной матрас и "пенку" — видимо, кто-то из присутствующих ночевал прямо здесь. (Это вообще было отличительной чертой братства – некоторая как бы «туристическая», или «походная» жизнь. Члены групп, собиравшихся уже несколько лет, настолько сплотились, что уже буквально «жили» друг у друга, собираясь и ночуя вместе по несколько дней, и используя для этого, конечно же, обычный «туристический» набор. Теперь же, когда в жизни братства появились серьезные трудности, это было еще более понятно — теперь такие группы становились буквально одной семьей.) Когда я вошел, обстановка здесь была совсем "домашняя". Братья, как обычно, сидели вокруг стола, на котором стоял чай. Кто-то расположился за спинами сидящих на большом диване, но тоже, очевидно, участвовал в беседе. Сестра привела меня и посадила за стол – и это не вызвало ни у кого вопросов, поскольку мое лицо всем было здесь знакомо.
Разговор шел, конечно же, на известную тему.
— Ну, братья, что будем теперь делать? — говорил один брат, обращаясь к остальным, - «Ревнители» нас теперь в покое не оставят. Братство должно коренным образом менять свою жизнь.
— А я наоборот думаю, что ничего серьезного, — отвечал другой, - Они же как малые дети. Поиграют и отдадут.
Его замечание вызвало у всех собравшихся сдержанный смешок.
— Ну нет, они теперь из рук нашей квартиры не выпустят, - заметил третий брат, - Для них это теперь вопрос чести. Они решили показать свое превосходство над Братством, и так просто не сдадутся.
- По-моему, у них просто нервы не выдержали, — сказал еще кто-то, - Они настолько уступают братьям во всем, что просто потеряли контроль над собой и выбрали самый проигрышный вариант.
— Но этот «вариант» может доставить нам еще много неприятностей!..
— Так что же, может быть, нам просто выгнать их из нашей квартиры?..
— Тише, тише, братья! – заволновались вдруг сестры, - Что это вы такое говорите?.. Мы ведь христиане! Мы должны молиться за наших врагов!
Тут все действительно встали и пропели молитву. После этого обсуждение перешло в более конструктивное русло.
— Нет, пожалуй, нам все-таки не нужно их выгонять, - сказал тот же брат, - В сущности, на жизни Братства этот захват квартиры практически никак не отразится. Ну заняли они ее, ну сидят там. Ну и что тут такого?.. А в нашем распоряжении весь город - десятки, сотни квартир!
— Да, но это место дорого нам как память!..
— Ну что же делать – придется его потерять..,
— Я слышал, что наш Совет организует новую штаб-квартиру, в соседнем доме, буквально напротив, из окна которой можно будет наблюдать за разворачивающимися событиями – так что, в некотором смысле, мы даже места практически не теряем…
- Нет, я все-таки считаю, что на жизни Братства все это практически никак не отразится, — сказал тот же брат, который уже высказывал эту мысль, - Ну, придумают они еще какое-нибудь средство, как отомстить Братству. Ну, может быть, запретят нам учить, проповедовать... Ну так мы же будем делать это неофициально - как это и делали первые христиане. Может быть, для нашего духовного климата так даже и лучше. А то мы уж слишком разбаловались своим «официальным положением»! Когда в истории чистая, полноценная проповедь производилась с разрешения властей?! Для чистоты веры и учения как раз и нужны гонения! Так что любые санкции против нас только пойдут нам на пользу. Так что наши дорогие друзья-недруги в очередной раз просчитались. Все, что они делают, только способствует укреплению жизни Братства.
— Ах, я согласна на что угодно! — чрезвычайно экспансивно вдруг воскликнула одна из сестер, — Ютиться на чердаках и в подвалах!.. Каждую минуту быть готовой отдать свою жизнь за Христа!.. Лишь бы вера распространялась!.. Лишь бы Христос был постоянно посреди нас!.. Путь эти гадкие и мерзкие «ревнители» приходят и отнимают у нас все, все, все!.. Нам от их отвратительных замыслов будет только лучше!..
— Да, я тоже считаю, что наше Братство практически «непотопляемо», — более спокойно заметил прежний брат, — Все, что ни делается, идет нам на пользу. Я думаю, нужно донести эти мысли до старших братьев, чтобы они их учли. На следующей неделе как раз будет общее заседание Совета, на котором будет выработана общая стратегия поведения.
На этом «деловое» обсуждение закончилось. После этого братья говорили еще некоторое время о второстепенных вопросах. Я посидел с ними еще примерно полчаса – и собрался идти. К моему уходу, как и к моему появлению, здесь отнеслись вполне естественно.
Впоследствии, вспоминая эту беседу, я ловил себя на каком-то странном ощущении. Все здесь было, вроде бы вполне естественно – и в то же время какое-то «ненастоящее». Братья будто делали какой-то «акцент» на своей христианской вере, на своем терпении и смирении, так что в это было трудно поверить. Особенно подчеркивалась идея о любви к врагам, которую нужно проявлять по отношению к "ревнителям". Все это было, конечно, замечательно, но в какой-то степени ненатурально.
Именно поэтому вся беседа оставила во мне какое-то двойственное впечатление. Кстати, такое же впечатление оставляли во мне и все встречи и собрания Братства. Мне казалось, что братья как бы специально рисуются, как бы нарочно стараются быть «на высоте». В то же время я убедился, что Братство действительно обладает определенной устойчивостью, независимостью от обстоятельств, что оно действительно, похоже, в любом случае будет существовать, что бы ни произошло. Все это побудило меня о многом задуматься.
II.
Выйдя от братьев, я продолжил прогулку. Я с самого утра собирался попасть на окраину. Скоро я миновал уже район двухэтажных домов и вошел в деревенский район. Здесь в эти весенние дни было особенно хорошо. Все деревья стояли как бы в зеленой дымке, яблони и вишни будто были обсыпаны белым. За заборами сельских домов уже шла оживленная жизнь — жители окучивали деревья, копали огороды.
Двигаясь все дальше, я вышел за город. Здесь тоже произошли заметные изменения — лужи и грязь на дороге высохли, все поля были покрыты молодой травой. То тут, то там виднелись отдельные деревья и кустарники, которые тоже зеленели и распускались под ослепительно-голубым небом.
Как обычно, дорога вела меня все дальше от города. Я дышал полной грудью, оглядывая раскинувшийся вокруг простор и любуясь постепенно собирающимися в небе кучевыми облаками. Через час приблизилась полоска дальнего леса. Я ускорил шаг, и скоро уже дошел туда. Как и прошлым летом, дорога уходила в глубину высокого соснового леса. Я вошел в него, лелея в глубине души определенную надежду.
Вот уже я углубился на 10 минут в лес, вот справа показался знакомый просвет между деревьями. Я сошел с дороги и устремился к знакомому месту.
Вот уже и широкая просека в глубине леса, и кусты малины, распускающиеся на открытом пространстве. С другой сторона, как и прежде, стояли заброшенные деревенские дома. Я направился к ним, надеясь проверить свое предположение.
Вот уже и знакомый дом с небольшим яблоневым садом, у которого я остановился в прошлый раз. С замиранием сердца я перешагнул повалившийся плетень и вошел во двор. Но увы, знакомый двор и дом не подавали никаких признаков жизни. Никто не хозяйничал во дворе, никто не сидел в задумчивости перед домом. Дверь в дом была распахнута настежь, ветер гулял по пустой веранде. Очевидно, что с прошлой осени здесь никто не появлялся. А жаль! Я так надеялся найти здесь моего старого знакомого! После той неожиданной встречи зимой я так его и не видал. Я как-то попробовал к нему зайти в тот дом, где мы с ним сидели и разговаривали – но в той квартире его в тот раз не было. В храме он тоже не появлялся. В тот раз он сказал, что любит эту просеку и предпочитает жить на ней чуть ли не с весны — вот я и решил зайти к нему сюда, в надежде здесь его встретить. Но эта надежда тоже не оправдалась. В прошлый раз меня очень заинтересовал наш разговор о событиях, происходящих в городе — и я хотел его продолжить. Но, видно, не судьба! Впрочем, я был уверен, что, когда будет на то Божья воля, мы обязательно встретимся.
Посидев еще немного на той поленнице дров, на которой мы говорили с ним в прошлый раз, посмотрев на распускающиеся ветки яблонь и на устремляющиеся в высокое ясное небо корабельные сосны, я скоро пошел обратно в город. Я не жалел о потраченном утре и не терял надежды когда-нибудь снова с этим человеком встретиться.
Вернувшись в город, я решил поговорить с Ирой. Ближе к вечеру я снова, уже в третий раз за последнюю неделю пришел в дом моего старого знакомого, и по узенькой лестнице поднялся в ее комнату. Она сидела за столом и что-то читала. Когда я вошел, она отложила книгу и повернулась ко мне. Взгляд ее был усталый и встревоженный.
— Да, нам действительно нужно поговорить, Андрей Петрович, — сказала она в ответ на мое приветствие, — Происшедшие события многое изменили. Теперь для меня, например, вопрос состоит даже не в том, что мне делать в сложившейся ситуации, а в том... (она на минуту задумалась) как мне жить.
По ее тону я понял, насколько небезразлична ей эта тема.
— Понимаете, — продолжала она, когда я сел напротив нее на диван, — Я долгое время пыталась все это понять. Мы ведь с Леной не зря ходили туда, к "ревнителям". Я все хотела разобраться, в чем здесь суть. Ведь, в конце концов, и те и те – люди, а тут вдруг – какие-то противоречия, противостояния… Одно время мне даже начало казаться, что все это несерьезно. Но время шло, и оказалось, что все это достаточно серьезные противоречия. Одни из тех, которые сохраняются между людьми всю жизнь, и за которые даже платят жизнью. Как оказалось, события развиваются. Теперь вот дошло до этого захвата. Ревнители вовсе не собираются «идти на попятный». Что самое главное, их тоже жалко, в них тоже есть что-то симпатичное. Мне кажется, что простыми призывами к миру здесь делу не поможешь. Нужны какие-то новые меры, более глубокие. Но что это за меры, я пока не знаю — да и знает ли кто-нибудь?.. Иногда кажется, что я сделала бы что угодно, пошла бы на какие угодно жертвы – лишь бы погасить эту вражду. Но что это?.. Неизвестно. А потому приходится идти наощупь, искать новые пути — причем, по-видимому, в сложившейся ситуации каждому свои.
Я удивленно слушал ее. Меня, главное, поразил ее строгий, серьезный тон. Она будто пыталась осмыслить целиком ситуацию, и, самое главное и удивительное – как-то ее разрешить.
— Но… что же от нас здесь зависит, Ира?.. – сокрушенно сказал я.
Она вдруг чрезвычайно оживилась.
— Я думаю, что очень многое зависит! – горячо воскликнула она, - От каждого человека вообще чрезвычайно многое зависит! Это в других религиях человек часто – игрушка слепых сил, а мы, христиане – свободные люди и творцы истории!
— Да, но что же конкретно можно здесь сделать?..
- В том-то и дело, что не знаю… - снова грустно поникла головой она, - Все слишком запуталось. «Ревнители" сами поймали себя в ловушку, и теперь не знают, как из нее выйти. В самом деле – не могут же они так просто отдать этот дом! Сделать так — значит показать себя смешными. В то же время эта штаб-квартира им совершенно не нужна. Они сами полностью сознают, что захватили ее по глупости. Братья пока еще стоят напротив дома. Самое лучшее им было бы просто уйти, поскольку эта конкретная квартира им тоже не так уж и нужна. Но не знаю, хватит ли у них на это мудрости. Ими также могут овладеть неуправляемые страсти, желание показать свою силу, нежелание «сдаваться» и т.д. Я уверена, что, поскольку они тоже люди, то так и будет. Так что ситуация не очень простая. Ума не приложу, как развязать этот узел. И все же я уверена, что мы в конце концов что-нибудь придумаем.
— Ты так говоришь, Ира, — воскликнул я, - будто ты чуть ли не сама, единолично собираешься разрешить эту проблему!
Лицо ее вдруг сделалось строгим и серьезным.
- А Вы знаете, Андрей Петрович, - неожиданно сказала она, - Кто знает – ведь может получиться и так.
Ее слова произвели на меня странное впечатление. Казалось, она знает что-то, что мне неизвестно, ив голосе ее слышалась странная решимость.
— Но что же ты можешь сделать, Ира?.. — снова воскликнул я, - Не ты ведь начала всю эту историю – и к тому же ты, как сама говоришь, теперь уже почти не ходишь в братство!
— Да, но как Вы сами успели заметить, все, происходящее в Братстве и вокруг него меня по-прежнему сильно волнует, — так же серьезно сказала она, - Там остались дорогие мне люди. Мне небезразлично, как сложится их жизненный путь, что с ними дальше будет. Если Вы внимательно наблюдали, то, наверное, заметили, меня интересует не столько ситуация в Братстве, сколько ситуация вокруг Братства. Мы с Леной для того и начали ходить тогда в общество ревнителей, чтобы разобраться в ней. Дело в том, что ревнители уже тогда оказались главной силой, противостоящей Братству. От того, как сложатся их отношения, во многом зависело все будущее. Признаюсь, что мы делали все «на свой страх и риск». Большинство братьев были настолько поглощены своими успехами, что ничего вокруг себя не замечали. Я уже говорила, кажется, что многие нас не понимали и даже с недоверием к нам относились. Но чем больше я наблюдала, тем больше убеждалась, что без некоторых отношений с ревнителями братьям жить нельзя. Тогда мы приняли участие в подготовке той конференции. Многие «ревнители» тоже смотрели на нас искоса, зная, что мы связаны с братьями. Задача, как мне тогда представлялось, была в том, чтобы примирить ревнителей с существованием братьев. Но, как Вы помните, тогда примирения не получилось. Достаточно мирный визит братьев и их достаточно корректное поведение, тем не менее, привели к конфликту. И вот, теперь этот конфликт продолжается. Теперь Вы понимаете, Андрей Петрович, - уверенно закончила она, - какое я отношение имею ко всей этой истории, и почему она меня так волнует. Меня, среди прочего, мучит мысль, что я, быть может, в какой-то степени была причиной. Кроме того, волею судеб (или волею Божьей) так получилось, что мы с Леной – одни из немногих людей, которые лучше других понимают обстановку как в обществе братьев, так и ревнителей, и лучше других понимают суть конфликта. Остальными, я очень боюсь, управляют неуправляемые страсти. Поэтому-то я думаю, Андрей Петрович, что вы мне простите это несколько самоуверенное представление о своей собственной роли в происходящих событиях и несколько смелое желание каким-то образом повлиять на их разрешение, - подвела итог своему рассказу она.
Я с глубоким удивлением слушал эти «откровения». Да, конечно, я многое видел и предполагал – и все же многое из этого было для меня новостью.
- Меня больше всего удивляет, Ира, что ты снова совсем ничего не говоришь о Сергее! – воскликнул я, - Ведь все-таки он тебе не чужой человек – а теперь, можно сказать, самый близкий! А ты все думаешь и говоришь о каких-то проблемах – и ни слова о нем!
Ира серьезно задумалась.
— Неправда! — вдруг горячо сказала она, — Я о нем последнее время очень часто думаю! Я чувствую, что я все это должна понять!.. Главное – то, почему он по-прежнему сохраняет еще верность Братству! Если бы это было не так, то это бы нас так не разделяло!.. Ну и о том, что значит быть верной женой, конечно, тоже… (как-то скороговоркой, не очень уверенно сказала она). Но обо всем этом, конечно, не в первую очередь! Главное, что меня все же волнует – это эти события и судьба близких мне людей!
Она снова на минуту задумалась, как бы погрузилась в глубокий обморок. Потом вдруг воскликнула, будто выходя из забытья:
— Нет, нет, он не виноват!.. Он не нарочно!.. Здесь нет с его стороны никакого злого умысла, а только лишь простая случайность! Просто он попал в эту струю, и струя его несет... Нет, он не виноват, он не нарочно во всем этом участвует! Да он, наверное, многого и не понимает!..
Я с удивлением взглянул на нее.
— О чем ты, Ира?..
— Все о том же!.. — устало сказала она, - О его участии в жизни Братства. Главное, что и осудить его за это нельзя. Он во все это искренне верит. Он уверен, что они с братьями делают какое-то большое, огромное дело. Главное, что я ведь и сама в это еще совсем недавно верила! И это тоже не моя вина, что я в это верить больше не могу!
— А в чем главная причина твоего разочарования? — осторожно спросил я.
Она снова устало провела рукой по лбу.
— Я, кажется, это уже не один раз пыталась объяснить… Главная причина – в том, что, при всех достоинствах Братства, все, что в нем делается, делается из чувства противоречия. Братья мне сами об этом не раз говорили. Они стремятся, чтобы все, что у них происходит, было не так, как у других верующих, не так, как в обычных храмах, не так, как в остальной Церкви. Поэтому, даже при всем добром, что они делают, братья являются источником раздора и противоречий для остальной Церкви. Они ненавидят все традиционное, стремятся всему себя противопоставить – и оправдывают это тем, что стремятся возвратиться к другим, еще более древним традициям. Вот поэтому-то Братство является источником не единства и цельности, а раздора и двойственности, и за это я его не люблю.
- И Сергей…
- Да, - оживленно подхватила она, - Сергей продолжает участвовать в жизни Братства! Он продолжает наставлять в нем людей — и тем способствует его укреплению, расширению. Причем делает это совершенно искренне, думая, что он этим служит Христу!
- Ну, Ира, я не знаю, как эту проблему решить… - задумчиво сказал я, - По-моему, такие проблемы не решаются человеческими силами…
- Я тоже думаю, уверена, что ее может решить только Бог! – оживленно подхватила она, - Но теперь, пока она не решена, меня это мучит! И я, когда думаю о Сергее, честно говоря, не могу думать о чем-то другом!..
- Тем не менее, свадьба будет? – поинтересовался я.
- Ну да, - неопределенно сказала она, - Уже ведь, как я говорила, и день назначен… Все Братство знает, что мы женимся… Священник нашей городской церкви предупрежден, что мы хотим повенчаться…
- Вы обсуждаете все это как-то с Сергеем, говорите с ним? – спросил я, не зная, что еще сказать.
- Практически нет, - отвечала она, - Мы с ним вообще очень редко встречаемся. Меня, честно говоря, тоже удивляет то, что он практически не проявляет интереса к предстоящей свадьбе. Правда, он теперь тоже, как и я, целиком поглощен теперешней ситуацией в Братстве. Мне кажется, что он думает, что все должно произойти как-то автоматически, само собой. Что все это как бы дело второстепенное, которое не требует никакого внимания и заботы. А сам он по-прежнему будет целиком отдавать себя вопросам церковного служения.
Выслушав ее, я немного помолчал. Потом сказал, тяжело вздохнув:
— Ты знаешь, Ира, мне ведь тоже нелегко. Вся эта ситуация с Братством на мне тоже серьезно отражается. Ведь, что ни говори, а я все-таки пришел к христианской вере через него. Я получил в нем много добрых впечатлений. И вот теперь вдруг – эти противоречия и этот раздор… Признаюсь, что из-за этого моя вера в какой-то степени теряет свою основу. Нет, я по-прежнему верю в небесного Отца и в Господа Иисуса Христа – но внешняя, земная основа под моими ногами как бы рассыпается. Я не знаю, на что мне опираться. И хотя внешне это, по-видимому, никак не выражается – но внутренне, в душе меня это очень волнует.
Она задумчиво взглянула на меня.
— Кажется, я Вас понимаю, Андрей Петрович. Только Вам показалось, что Вы нашли подлинную опору в жизни – и вот, оказывается, что Вам нужно искать другую… Только, мне кажется, что в Вашем случае все далеко не так печально. Дело в том, что Вы имеете некоторое интересное свойство характера — некоторую независимость, или, если можно так сказать, «самодостаточность». То, что происходит вокруг Вас в мире, на Вас почти совершенно не влияет. Вокруг Вас могут гибнуть народы, рушиться государства – а Вы будете все так же совершенно спокойны. Вы обладаете необычным свойством всегда «оставаться в стороне». И при этом Вы, насколько я заметила, совершенно не равнодушны, все происходящее Вас глубоко волнует. Ах, как хотела бы я обладать этим свойством!.. Но в действительности оказывается, что я во все происходящее гораздо глубже вовлечена. Мне нужно непременно во всем принять участие, во все вникнуть. Не знаю, принесет ли мне эта черта счастье – но это так.
- Судя по твоим словам, Ира, - улыбнувшись, заметил я, - Я произвожу впечатление чуть ли не величественное – по крайней мере, какое-то отрешенное и возвышенное.
- Я не знаю, как это выразить, - сказала она, - Представьте себе картину: Вы стоите на мосту, а внизу под Вами происходит крушение поезда. И вот Вы спокойно можете наблюдать эту картину, без всякой истерики – а потом еще сможете спуститься и помочь кому-нибудь – если там, конечно, найдется, кому помогать. Вот, мне кажется, суть Вашего характера.
Я потрясенно вскочил.
— На мосту?!.. Крушение поезда?!.. Ты мне не поверишь, Ира, но такими же словами, и притом по тому же поводу со мной говорил... еще один человек!..
— Ну вот видите, — с грустной улыбкой сказала Ира, — Если разные люди по Вашему поводу это замечают, то, значит, так оно и есть. Но я ведь вовсе не хотела сказать, что это плохая черта. Наверное, это тоже полезное свойство характера, и такие люди тоже должны быть.
Мы с ней помолчали.
— Так что Вас все это практически не затронет, — снова заговорила она, — Только, разве, наберетесь новых жизненных впечатлений, нового опыта. Веру-то Вам, мне кажется, теперь довольно трудно потерять. Она в Вас теперь уже глубже «сидит», чем эти впечатления Братства…
Мы с ней снова помолчали. Ира сидела задумчиво, но видно было, что в ней зреет какое-то чрезвычайно сильное чувство.
— Понимаете, Андрей Петрович, — вдруг необычайно живо и взволнованно воскликнула она, - Я верю и глубоко чувствую, что Церковь - это тело Христово! И мне больно, нестерпимо больно, когда его вновь распинают!..
Я от ее слов даже вздрогнул. Снова я почувствовал, как неравнодушно она относится ко всему происходящему, как чувствует себя связанной с этими событиями и ответственной за них.
— Но неужели же, неужели же ты во всем обвиняешь только братьев?! — воскликнул я, — Ведь именно они во всей этой ситуации не сделали ровно ничего плохого!
— Я это уже тоже Вам, кажется, объясняла, - грустно сказала Ира, - «Кому много дано, с того много и спросится». Ревнители ведь – как малые дети. Они настолько увлечены традициями 200- и 300-летней давности, что даже и Евангелия-то толком не знают! А вот братья — совсем другое дело! Начитанные, уверенные, если можно так сказать, «зубастые»! Именно такие люди во всех ситуациях за все и отвечают. От них, на самом деле, зависит, как будут развиваться дальнейшие события. А они решили вести себя так, будто они одни в целом мире, будто им нет ни до чего дела! Они достигли определенных успехов – и решили, что они ни от кого не зависят, что они всех выше! Вы заметили, например, как они относятся к нашему городскому священнику? Да они фактически не замечают его, не признают, что он является представителем Церкви! Правда, они всячески упирают на то, что действуют по его благословению, что их цель - приводить людей в Церковь, так что приходящий к ним человек поначалу так и думает — но потом-то истина выступает во всей красе! Понятно, что это связано с некоторыми объективными причинами, с тем, что они начинали свою деятельность независимо от храма — но сути это не меняет. Они-то сами считают, что это не они помогают священнику, а священник помогает им. Было ли когда-то, чтобы они пришли и помогли ему в восстановлении храма, в создании приходской общины? Они считают это ниже своего достоинства. Да, конечно, священник окормляет в своем храме несколько сотен прихожан – но ведь они-то на своих квартирных собраниях собрали несколько тысяч! Похоже, что это вскружило им голову, и они многих вещей вокруг просто не замечают! А между тем, несмотря на их заверения, что они придерживаются более глубоких и древних традиций, во внутреннем устроении Братства есть много далеко не традиционного. Правда, тут они придумали себе новое оправдание - что Церковь не стоит на месте, что она постоянно развивается, что нужно искать те формы жизни, которые свойственны нашему времени. Но ясно, что это всего лишь еще один способ "махнуть на всех рукой" и оправдать себя. Короче, самим своим существованием братья создают определенные проблемы не только для Церкви, но и просто для окружающих людей. Потому я и говорю, что они сами во многом за все в ответе. Представьте себе, что Вы спокойно живете в своем доме – и вдруг к вам пришли какие-то люди, которые под предлогом ремонта вашего дома приняли решение о его сносе, и начали из него Вас выселять. Они мотивируют это тем, что дом пришел в негодность, что он построен по старому проекту, что их план застройки более современный, и вообще что за новыми домами – будущее. Но будет ли вам это приятно? И успокоит ли вас то, что они разрешат вам жить в построенном ими доме, разрушив все, что мило и дорого вашему сердцу? Вот такова, мне кажется, роль братьев по отношению к остальной Церкви. Они хотели бы ее на том же месте по-своему заново построить. Понятно, что у многих это не вызывает восторга и энтузиазма. Вот поэтому я и говорю, что братья во многом сами ответственны за ситуацию. «Ревнителей» даже не поднимается рука за что-то серьезно обвинять. При всех их недостатках и нетвердости их собственного положения они просто оказались в положении людей, которых хотят выселить из их дома. Поэтому они и совершают беспорядочные, странные, немотивированные действия. И потому совершенно понятно, почему они поступили именно так – чувствуя, что братья «выселяют» их из этой страны, и вообще из этого мира, они бессознательно решили ответить им тем, чтобы выселить их из их квартиры. Психологически, мне кажется, здесь все совершенно понятно. Ну вот, потому я и возлагаю главную ответственность на братьев. Я раньше, честно говоря, этого не понимала – а потом поняла, и мне, признаюсь, стало гадко!..
Ира закончила свое не слишком связное объяснение и замолчала. Я некоторое время обдумывал ее слова.
— Скажи мне, Ира, но какая же альтернатива? — наконец, ответил я, — Что, если они и в самом деле «строят» Церковь по более совершенному проекту? Да, в жизни Братства действительно есть определенные недостатки. Но для меня, например, наш городской храм по-прежнему ассоциируется с писклявым пением бабушек. Я стремлюсь туда всей душой – но чего-то важного по-прежнему не могу там найти. Все-таки то, что есть в Братстве – чтение Евангелия и общение – удовлетворяет некоторые основные потребности людей. О «ревнителях» мы вообще не будем говорить – даже в наших с тобой разговорах мы никогда не относились к ним серьезно. Может получиться, что братья – это действительно единственная современная передовая сила, за которой будущее.
— Может получиться и так! – неожиданно воскликнула Ира, - Я должна признаться, что внутри, где-то в глубине души я этого не отрицаю! Но меня здесь интересует момент, так сказать, не «объективный», а нравственный. Поймите, Андрей Петрович – я ведь сама все это видела и все это пережила! И я могу свидетельствовать, что во внутренней атмосфере Братства – именно, в его отношении к остальной Церкви и остальным верующим – что-то глубоко ненормально!
Я смущенно молчал, не зная, что на это отвечать.
- Что же делать, что же делать!.. – наконец, сказал я, - Это все наше время, наша непростая историческая судьба… Вокруг – одни проблемы, и даже то, что, вроде бы, предлагает некоторый выход из них, тоже далеко не безупречно… Но что же делать – не нам выбирать, мы в это время родились, и нам в нем жить…
- Да! – неожиданно горячо согласилась Ира, - Это наше ужасное, тревожное время!.. Переполненные большие города, опустевшие деревни, всюду – приметы распада и гибели, и вроде бы не стоит привередничать, если что-либо указывает хоть какой-то выход из этих проблем!.. Но я нем могу – для меня здесь речь идет не просто о нашей исторической ситуации, а об Истине! Понимаете, Андрей Петрович – каковы бы не были положительные и симпатичные черты в Братстве, но я уверена, что Истина в нем повреждается!
- Ты заговорила о нашем священнике, Ира, - взволнованно продолжал я, - Мы кажется, уже с тобой как-то говорили о нем. Ты не могла бы поподробнее объяснить, как он относится к этим событиям?
Ира ненадолго задумалась.
- Мы, кажется, действительно уже об этом беседовали, Андрей Петрович, - сказала она, - Я, кажется, тогда уже говорила, что он просто наблюдает и не вмешивается. Он все видит, все понимает – и остается в стороне. В самом деле, а что тут сделаешь?.. Разве может посторонний человек, пусть даже и священник, на все это повлиять?.. Но и то, что, как говорят братья, он вовсе ничего не делает, что его главное назначение - просто «прикрывать» братство – тоже явное преувеличение. Он делает все, что на данном месте в его силах. Ведь, как я уже говорила, он все же собрал приход из нескольких сотен человек Что же делать, если эта традиционная, «официальная» часть нашей Церкви явно опаздывает!..
Ира еще немного помолчала.
— Кстати, в связи с этим нашим разговором о священнике я вспомнила одну вещь, - вдруг сказала она, - Это стало известно совсем недавно, и может в корне изменить ситуацию.
Ира вновь серьезно задумалась и даже сделалась мрачной.
— Дело в том, - продолжала она, - что, пока мы здесь с Вами наблюдаем этот конфликт между «ревнителями» и братьями, в Москве идет настоящая война вокруг Братства. В нее вовлечены и руководство Церкви, и многие священнослужители. Раздаются голоса как «за», так и «против». И вот теперь, похоже, что братья одержали новую победу. Вы, конечно, знаете, что основатель Братства, которого в нашем городке почти никто не знает, не был священником. Он был просто глубоко верующим мирянином, которого огорчала ситуация в Церкви и который предпринял тогда некоторые усилия по ее «спасению». Соответственно, и все братство, которое складывалось на протяжении этих 15 лет, состоит целиком из мирян. В течение этого времени в нем даже сложилось определенное представление, как бы некоторая «гордость», что оно и должно быть «мирским», что оно и в этом должно «противопоставлять» себя Церкви, как не связанное с ее иерархией, и в то же время достигшее в церковной жизни больших успехов. Но понятно, что это порождает ряд проблем, и что так дальше продолжаться не может. И вот недавно центральные деятели Братства, находящиеся в Москве, во главе с его основателем, после долгих дипломатических усилий и переговоров, достигли определенных успехов – так что теперь сам основатель готовится к рукоположению в священники. А вслед за ним это коснется и других руководителей, и сотрудников нашего городского отделения Братства, и даже простых братьев. Таким образом, эта изоляция (не полная, конечно, а относительная), которая продолжалась все эти 15 лет, кончится.
Я чуть не закричал от радости.
- Но ведь это прекрасно, Ира!.. Это, быть может, решение всех проблем!.. Братство перестанет быть замкнутой общиной, самоуверенно и высокомерно глядящей на всех вокруг, а станет полноправной частью Церкви, и принесет в Церковь то доброе, что в нем действительно есть! Лучшие братья станут священниками – а они достойны того, где же еще можно найти больше достойных людей, как не в Братстве – и станут служить уже не замкнутым интересам братства, а интересам Церкви! Я думаю, что это относится и к Сергею – кто же еще более достоин, чем Сергей – и он будет священником, а ты будешь женой священника! Нет, я думаю, что это действительно решение всех проблем – и я очень рад за тех, кому в голову пришла такая идея!..
Ира как-то болезненно смотрела на меня.
— Вот и я, Андрей Петрович, — серьезно сказала она, — сначала так же обрадовалась. Я тоже сначала подумала лишь о том, чем это будет для братства. Но потом я более серьезно подумала, и поняла, что это может значить для Церкви. Представьте, что все огромное Братство, со всеми накопившимися в нем отклонениями, заблуждениями, нарушениями традиций, и при этом с удивительным, ничем не объяснимым высокомерием, станет, как Вы говорите, «полноправной частью Церкви». И тогда весь этот мутный поток (а я уверена, что он именно мутный, я все это прочувствовала и на себе все это пережила) так беспрепятственно и хлынет в Церковь. Раньше все это хоть и распространялось по Церкви, но только на уровне мирян — а теперь будет распространяться на уровне священников! Я не знаю, что это будет значить для Церкви!.. По крайней мере, я бы такого никому не пожелала! Вы не представляете, что это будет значить, когда в этот тонкий организм, который представляет собой Церковь, будет вливаться нечто, казалось бы, похожее на него и родственное, или, по крайней мере, стремящееся быть похожим — и в то же время совершенно не то!..
- Но что же делать?!.. – воскликнул я, - Какие еще могут быть выходы?!
Ира с мучением взглянула на меня.
— А я разве знаю, Андрей Петрович?.. Я только вижу, что в моей родной Церкви в наше время творятся какие-то странные дела! Ах, почему я не родилась протестанткой, или, например, католичкой?.. — вдруг как-то нервно воскликнула она, — Тогда я, по крайней мере, не знала бы этих проблем!..
- Ну, Ира, - резонно заметил я, - Тогда, наверное, были бы какие-то другие…
— Ну ладно, — совладала с собой она, — Раз я родилась именно здесь и выбрала именно эту веру, то я должна идти этим путем.
Снова в ее словах мне послышалось что-то особенное, какая-то решимость — так что мне даже стало не по себе. Она будто предвидела в этот момент что-то, заглядывала куда-то вперед — но этого я тогда еще не понимал. На этих словах темы нашего разговора были исчерпаны. Сказав друг другу еще несколько ободряющих фраз, мы с ней расстались, и я, оставив ее в этом серьезном и задумчивом настроении, пошел дальше.
III.
Мой путь, как ни странно, лежал к дому Братства. Несмотря на мое нежелание ходить туда, теперь, после происшедших событий, меня что-то туда будто тянуло. Мне хотелось узнать, чем закончится начавшееся противостояние, к чему приведет затянувшийся «конфликт» между братьями и ревнителями. Пройдя несколько кварталов, я снова стоял у знакомого пятиэтажного дома. Двор представлял собой все ту же картину. В нем расположились две группы, сохранявшие между собой полную непримиримость, стоявшие как бы «друг напротив друга». У подъезда, в котором располагалась прежняя штаб-квартира Братства, расположились ревнители. Они, в основном, были представлены все теми же часовыми, охранявшими подъезд и одетыми и выглядевшими «а-ля Николай Второй». Рядом с ними стояли еще некоторые представители Общества, пришедшие сюда поддержать своих единомышленников и недоброжелательно поглядывающие в сторону братьев.
В глубине двора, прямо напротив подъезда расположилась группа братьев, тоже несущих «почетный караул» у своей прежней штаб-квартиры. Видно было, что они стоят здесь давно. На земле были разложены какие-то подстилки и куртки, некоторые братья на них отдыхали. Рядом с группой виднелись остатки кострища. Впечатление было такое, что они стояли здесь и днем и ночью – хотя ясно было, что, конечно, же, приходили новые братья и сменяли друг друга. Вся картина оставляла впечатление глубочайшего, непримиримого противостояния. В то же время было ясно, что участвующие в нем уже несколько расслабились и потеряли ощущение остроты ситуации – так, часовые стояли, переминаясь с ноги на ногу, братья почти не смотрели на них и мирно беседовали.
У меня невольно возник вопрос – а как же остальные жители дома? Ведь в двух крайних подъездах, несомненно, кто-то жил – да и в центральном подъезде, в котором располагалась прежняя штаб-квартира братства, было, насколько я знал, еще 2-3 жилых квартиры. Но этот вопрос так и остался для меня загадкой. По-видимому, вся сложившаяся обстановка причиняла этим людям неудобства. Мне кажется, я даже видел одного или двух человек самого обыкновенного, «гражданского» вида, которые как-то боязливо пробрались вдоль стены дома, и, сказав что-то стоявшим у подъезда «часовым», скрылись внутри подъезда. Но больше не могу ничего на эту тему сказать.
Я решил на этот раз не подходить к братьям, а наблюдать всю картину со стороны. Тихо я встал у стены, откуда была хорошо виден весь двор, и стоял, оглядывая открывшуюся передо мной панораму, будто стараясь что-то обдумать или понять. Внешне, как я уже сказал, все было мирно. Глядя со стороны, невозможно было догадаться о бушевавшем в собравшихся здесь людях накале страстей. Но я-то знал, что здесь шла война не на жизнь, а на смерть – война не между людьми, и не ради каких-то земных целей – а между различными образами жизни, и даже различными взглядами на жизнь.
Некоторое время все было тихо. Потом в группе братьев я заметил какое-то движение. К ним подошло еще довольно большая группа людей — видимо, посланных из Братства. Они все построились в колонну, и начали с песнопениями обходит весь двор. В сущности, повторялось то же, что я видел в прошлый раз со стороны ревнителей. Те тоже вскоре не остались в долгу. Посовещавшись, они тоже построились, и тоже начали обходить двор с пением своих молитв, только в противоположном направлении. Некоторое время на месте действия можно было слышать довольно стройное пение церковных молитв — в сущности, одних и тех же, но только на разные мотивы. Как я уже сказал, впечатление это производило довольно странное. Я, однако, не мог не отметить вежливости и «корректности» обеих сторон – теперь, когда столкновение их интересов уже произошло, они не мыслили применить друг к другу никакого иного средства «борьбы», кроме этого состязания в пении.
К этому времени совсем уже опустились сумерки. В окрестных домах зажглись редкие огни. Братья затеплили свой костер. Теперь обстановка снова стала совсем мирной. Часовые ушли внутрь дома – видимо, чтобы поужинать в братской штаб-квартире. Братья сели вокруг костра, чтобы тоже чем-нибудь подкрепиться. Я стоял в стороне и рассматривал происходящее, как зачарованный. Я пытался понять, чем же все это может кончиться. Тем временем уже совсем стемнело. В окрестных домах уже почти погасли огни. Небо над головой окончательно почернело, в его бездонной бархатной глубине зажглись яркие звезды. В эти весенние дни было удивительно тепло. В этой странной обстановке я будто нашел какой-то элемент покоя, и мне не хотелось уходить.
Наконец, я собрался домой. Сделав шаг в тень, я покинул двор и вышел в безлюдную улицу. Здесь, под раскидистыми, уже почти распустившимися деревьями было совсем темно. Я пошел в свою сторону – но тут вдруг кто-то неожиданно окликнул меня. Я вздрогнул и обернулся. Рядом со мной в темноте стоял какой-то незнакомый человек, и, очевидно, обращался ко мне. Я откликнулся и сделал шаг к нему.
— Извините, что Вас потревожил, - сдержанно сказал он, - Я заметил, как Вы стояли и наблюдали, и решил Вас догнать. Интересно, что Вы обо всем этом думаете? Мне кажется, что это прямо какая-то идиллия... Две непримиримые силы стоят друг напротив друга, и обе боятся хоть какую-либо силу друг к другу применить…
- Да, я тоже это заметил, - сдержанно ответил я, — Но кто Вы такой и какое отношение имеете к этим событиям?
Он в темноте весело улыбнулся.
— Пожалуй, самое прямое. Я житель этого квартала, и поэтому эти события меня самым непосредственным образом касаются. Я тоже их очень внимательно наблюдаю. И, пожалуй… есть еще некоторое отношение, о котором я, может быть, попозже скажу.
— Я думаю, что произошло ужасное недоразумение! – серьезно сказал я, решив вступить в разговор, - Ни ревнители, ни братья, не приспособлены для такой борьбы. Это не может долго продолжаться, и непременно как-то должно закончиться!
- Но пока это и не думает заканчиваться! – оживленно подхватил он, - И для тех, и для других уступить – значит упасть в своих собственных глазах и потерять уважение к самим себе. Ревнители не захотят отказаться от захваченной квартиры, а братья не согласятся на то, чтобы ее отдать. Так они и будут стоять в этом дворе друг напротив друга до скончания века.
— Мне кажется, все-таки позиция «братьев» в данном случае более выгодная, — заметил я.
— Конечно, ведь они выступают здесь в роли «пострадавшей» стороны. Но вообще, если взглянуть глубже, то они сами же во всем и виноваты. Ну ладно, это в сторону, это мы не будем здесь обсуждать. Конечно, «ревнители» совершили ошибку, что совершили этот шаг. Но зато теперь, когда этот шаг совершен, каждая сторона стремится проявить как можно большую предупредительность и заботу о соперниках, чтобы обеспечить себе «моральную победу».
- Какой странный способ «борьбы»! – удивленно воскликнул я.
- Конечно! – откликнулся он, - Ведь здесь главное для победы – это сделать самих себя мучениками, и, напротив, не сделать мучениками противоположную сторону. Вот каждая сторона и упражняется в корректности и вежливости, чтобы обеспечить себе победу в этом «сражении».
— Ну, у «ревнителей», по-моему, этого не получится! — воскликнул я, — У них уже «рыльце в пушку». Непонятно, зачем они тянут всю эту историю, если заведомо проиграли!
— Ну, поживем, увидим, - весело ответил он.
Мы с ним по-прежнему стояли посередине темной улицы.
— Значит, Вы – житель одного из окрестных домов, - сказал я, - И все эти события Вас довольно живо коснулись. Интересно – Вы, наверное, испытываете определенные неудобства, находясь рядом с этим «религиозным конфликтом»?
— Я?.. — удивленно откликнулся он, — Да нет, что Вы!.. Наоборот, меня все это очень живо интересует. К тому же у меня есть здесь свой, особый интерес, о котором я, может быть, еще скажу. (Меня заинтриговали эти его постоянные повторения о каком-то особом отношении, или интересе, который он имеет к этим событиям.) А Вы из каких целей и с каким интересом за этим наблюдаете?
- Честно говоря, я имею самое прямое отношение к этим событиям, - решил я выложить все начистоту, - Я принадлежал к Братству, или, вернее, некоторое время посещал его. И к нему принадлежат множество моих знакомых.
- Ах, вот как?!.. – оживленно воскликнул он, - Это чрезвычайно интересно! Если так, то получается, что это Вас сам Бог мне послал!.. Я, правда, Вас уже и прежде несколько раз здесь видел — Вы заходили в этот подъезд. Поэтому, кстати, к Вам и подошел. Если так, то я очень хотел бы с Вами побеседовать и обменяться некоторыми впечатлениями...
— Да кто Вы такой? – удивленно воскликнул я, - Вдруг подошли ко мне, завели разговор о таких непростых явлениях!.. Ведь я Вас не знаю – почему я должен Вам доверять?!..
Он несколько смутился.
— Уверяю Вас, что во мне нет ничего загадочного и особенного, — наконец, сказал он, — Я, как уже сказал, просто житель этого квартала. Да еще, как я уже и намекнул пару раз, тоже имею некоторое отношение к братьям – только несколько иное, чем Вы…
- Какое же именно?! – воскликнул я, - Хватит говорить загадками!
Он снова несколько замялся.
- Честно говоря, я не хотел сразу Вам говорить… - подбирая слова, сказал он, - Я хотел сделать Вам сюрприз… Но уж ладно, раз Вы так настаиваете… Дело в том, что я причастен был к событиям, которые довольно многих здесь сильно волнуют – к самому возникновению Братства. Я участвовал в этом в Москве, лично знал основателя Братства - А-ва… А теперь во волею судеб оказался в этом городке, и с интересом наблюдаю, что из всего этого вышло…
Я так и подскочил к нему и затряс его.
— Что же Вы раньше молчали?!! Вот Вас-то мне и надо!!! Меня эта тема чрезвычайно интересует – и я, наверное, все в жизни бы отдал, чтобы встретить человека, который что-нибудь об этом знает, и поговорить с ним!..
— Мы сможем это сделать прямо здесь, рядом, — охотно ответил он, — Ведь я же говорил, что живу в соседнем доме. Заодно мы сможем прямо из окна наблюдать и за событиями, происходящими во дворе.
— Ну так ведите меня, ведите! — воскликнул я, — Я так хотел поговорить обо всем, что связано с основанием Братства, и с его основателем А-вым. Вас мне прямо Бог послал!
Он понимающе улыбнулся.
— Ну что ж, пойдемте… Только предупреждаю Вас, что разговор наш может сильно затянуться. Тем эта очень непростая – и ничего удивительного, если нам так и придется проговорить до утра…
— Я готов говорить на эту тему хоть трое суток! – опрометчиво воскликнул я, — Нет для меня большего интереса и радости, как во всем этом разобраться! Ведите меня, ведите!
— Ну хорошо, пойдемте, - улыбнулся он, - Я постараюсь не обмануть Ваших ожиданий.
Он повернул вглубь улицы и вошел в ближайший подъезд. По слабо освещенной лестнице мы поднялись на третий этаж. Здесь он отпер ключом одну из дверей и сказал:
— Проходите и располагайтесь. Здесь мы прекрасно побеседуем – а заодно, если нужно, попьем чаю. Окна выходят прямо в интересующий нас своими драматическими событиями двор – так что мы все время сможем быть в курсе событий.
Я вслед за ним шагнул внутрь квартиры.
IV.
Мы оказались в самой обыкновенной квартире, одной из тех, которые встречались в наших городских домах. Вглубь уходил коридор, налево отходила дверь на кухню, впереди в коридоре виднелась дверь в одну из комнат. Мой новый знакомый провел меня прямо в комнату. Здесь виднелись стол, диван, около дивана стоял еще небольшой столик с настольной лампой, у стены стояло еще кресло. В противоположной стене комнаты было большое окно, завешенное занавеской.
— Вот так и живу, — скромно сказал он, обводя рукой комнату, — Конечно, не слишком уютно. Но дело в том, что я живу здесь в полном одиночестве, и мне, честно говоря, не до уюта и удобств. (Он помолчал.) Вообще, дом этот очень старый, как и все дома в городе, - добавил он, - Не удивительно, если он в один прекрасный момент рухнет. Но, надеюсь, что несколько лет он еще простоит – а для моего пребывания в этом городке этого вполне достаточно.
Я, напротив, про себя решил, что комната эта довольно уютная. У стены стояло удобное кресло, стены были обиты обоями спокойного цвета, хозяин включил настольную лампу под зеленым абажуром.
Он неожиданно подошел к окну.
— Хотите взглянуть? — сказал он, отдергивая занавеску, — У меня здесь открывается любопытный вид. Мы можем обозревать его, так сказать, «с высоты птичьего полета».
Я подошел к окну, а он на минуту выключил свет. За стеклом в ночной темноте виднелся знакомый двор. Напротив виднелся прежний дом братства и его центральный подъезд, со стоящими около него часовыми. Ближе к нам, в глубине двора горели два костра с греющимися вокруг них братьями.
— Вот они, как на ладони, — задумчиво сказал он, — Никак не могут помириться и разойтись. Вроде бы, что им мешает?.. И все же я думаю, что это будет довольно серьезное и долгое противостояние.
Тем временем во дворе было совершенно тихо. Никто не выражал своих чувств, не совершал никаких действий. Впечатление было такое, что собралась компания самых близких друзей, для того, чтобы ночью просто постоять во дворе и посидеть у костра. Я некоторое время наблюдал эту странную картину.
— Но почему, почему?!.. — воскликнул вдруг я, — Что мешает им жить в мире?!.. Вроде у них одни цели, одна общая забота о душе - чего же им для этого недостает?!..
— А вот в этом мы как раз и хотим с Вами разобраться, — серьезно сказал он, — Я надеюсь, что общими силами нам это удастся. Ну, я думаю, что на них мы с Вами еще всегда сможем посмотреть – а теперь давайте присядем.
Он снова включил торшер и указал мне на диван, а сам сел напротив меня в кресло. Маленький столик с горящей настольной лампой стоял как раз между нами. Некоторое время он молчал, а потом вдруг сказал:
— Ну, а что Вы сами об этом думаете?..
— Я уже сказал, что это какое-то страшное недоразумение!.. — воскликнул я, — Им бы поговорить друг с другом, помириться — и вместе совершать усилия в познании Христа! А они вместо этого здесь стоят! Это какое-то страшное проявление неумения понимать друг друга, друг с другом договариваться!.. И после этого даже не верится, что каждая сторона содержит в себе какую-либо правду!..
— Ну, правда-то в них есть, — задумчиво сказал он, — Это как раз та самая правда, о которой Вы только что и сказали. Но в остальном я полностью с Вами согласен. И вот, признаюсь, меня во всей этой истории больше всего волнует вопрос — почему это произошло?
— Почему!.. — воскликнул я, — Да ясно почему! По человеческой глупости! Люди не проявляют интереса, внимания друг к другу, все думают только о себе! В этом и есть все причины!..
— А Вы не пробовали взглянуть немного глубже?
- Глубже – это как?
- Ну, скажем, поискать причины в истории…
Я только безнадежно махнул рукой.
— Куда уж мне!.. Я в этой области полный новичок, я совершенно не знаю истории христианства!.. Мой предел — размышлять только о том, что я сам увидел и застал, я не чувствую, что в силах касаться исторических вопросов! А, впрочем, постойте, — вдруг как бы вспомнил я, — Мне кажется, что я тоже мог бы кое-что на эту тему сказать… Только это, пожалуй, не слишком серьезно, и, может быть, главных причин не открывает… Я вот что имел в виду – ведь в нашей стране было несколько десятилетий безверия. Значит, веру у нас можно было хранить только подпольно, нелегально. И вот, среди людей, которые таким образом хранили веру, могло быть два типа. Первый – это постоянно ориентироваться на прошлое, возвращаться мыслью к прошлому, стремиться и надеяться, чтобы все вновь стало, как тогда. Это совершенно естественно для людей, чей образ жизни был разрушен, которые что-то потеряли, у которых что-то отняли – они, конечно же, стремятся это вернуть. И это породило один подход к возрождению церковной жизни, который мы наблюдаем сейчас – условно говоря, назовем его подход «ревнителей». Но мог быть и другой взгляд. Это – признать реальность совершившегося, признать, что прошлое невозвратимо ушло, и стремиться исходить из теперешней реальности, из потребностей теперешнего момента – с тем, конечно же, чтобы, основываясь на этом, проложить дорогу и будущему. И здесь – другой подход к сохранению и возрождению веры. Здесь уже не будет стремления к «реставрации прошлого». Здесь, скорее, будут опираться на вечное, т.е. на саму суть христианства. Здесь даже и от внешних форм будут отказываться, даже и не так безусловно будут стремиться к храму. Но зато именно это и позволит сохраниться вере, и проложит ей путь в будущее! И этот подход мы, условно говоря, назовем подходом «братьев». В сущности, эти два подхода полностью не противоречат друг другу. Они даже в какой-то степени дополняют друг друга. Но общая духовная картина в целом в этих двух случаях получается довольно разная, так что представители этих течений могут и «не узнать» друг друга. То есть не узнать друг в друге верующих, духовно близких людей. И вот это, мне кажется, на наших глазах и произошло. Ревнители и братья – это как раз эти два взгляда, два подхода к тому, как нашей Церкви жить и строить себя. И, несмотря на то, что они в чем-то дополняют друг друга, они друг для друга – чужие, т.е. различий в них оказалось достаточно для того, чтобы не признавать друг в друге своих. И этим-то и объясняется возникшее противостояние! – победно закончил я, - Конечно, то, что сейчас сказал – лишь версия, лишь схема, лишь некоторая попытка объяснения. Но мне кажется, что она вполне удачная. По крайней мере, она в какой-то степени объясняет ситуацию. Но это, пожалуй, и все, что я могу по этой теме сказать!
Он удовлетворенно слушал меня.
— Что ж, мне кажется, для первого раза неплохо! Но неужели это действительно все?.. Другие никакие мысли Вам по этому поводу не приходят?..
Я отрицательно замотал головой.
— Нет, хоть убейте, больше ничего не могу сказать!
Он немного помолчал.
— А Вы не пробовали сравнить с другими эпохами, другими конфессиями, народами? – спросил он.
- Куда уж мне! – снова воскликнул я, - Кишка тонка!.. Я и своей-то истории страны и церкви толком не знаю – где уж мне лезть в такие дебри!..
— Н-да, в наше время это вполне естественно… - как бы про себя заметил он, - Ну, тогда слушайте! Вам это как раз даст некоторый повод для размышлений. Христианская Европа, XV век. В Германии рождается и набирает силу новое течение, стремящееся «реформировать» жизнь католической Церкви. В церковной современной реальности их многое не устраивает, они видят в ней множество искажений и недостатков - и делают решительный поворот к «истокам», к евангельскому и апостольскому времени. Вы знаете (несмотря на Вашу круглую необразованность), что это была западная реформация. Правда, так получилось, в силу различных исторических обстоятельств, что реформировать католическую Церковь им так и не удалось, и что впоследствии, быть может, в результате недоразумений, они откололись от нее и составили самостоятельное религиозное сообщество – но сообщество достаточно живучее, которое в несколько измененном виде существует и сейчас – а тогда им удалось увести из Католической церкви сначала тысячи, а затем и миллионы людей. Мне кажется, это может навести на некоторые размышления. Взгляните на современную церковную жизнь, на существующие в ней течения, стремления, поиски…
Я потрясенно глядел на него.
— Что Вы имеете в виду?!..
- Ну да, - совершенно спокойно ответил он, - А что в этом невозможного? Определенная церковная система, так и не будучи реформирована, сама собой оказалась разрушена. И те, кто сейчас стремятся к возрождению Церкви, говорят, что и не нужно возвращаться к ней, что нужно идти новыми путями – хотя, конечно же, на основе все того же «возвращения к истокам» и к вечным христианским ценностям. Как видим, здесь нет повторения «один к одному». Новая «реформация» совершается на фоне возрождения Церкви после достаточно серьезных гонений. И все же определенные параллели прослеживаются. Снова люди, которые недовольны прежней церковной реальностью, которые ищут новых путей, стремятся приблизиться к Евангелию, ко Христу…
Я энергично замотал головой.
- Нет, только не это!.. Сначала там протестантизм – а теперь здесь!.. Сначала западный – а теперь восточный!.. И этот загадочный, никому не известный А-в – в роли Лютера, а наши взбалмошные, но все же достаточно милые братья – в роли протестантов!..
Он задумчива посмотрел на меня.
- Ну да, я вижу, что для Вас по многим причинам эта перспектива была бы не слишком приятной…
- Она была бы мне неприятной, в первую очередь, потому, - поспешил ответить на его замечание я, - что побудила бы меня слишком многое пересмотреть в своих взглядах. Так, я, например, привык считать, что Православная церковь – это, ни много ни мало, «столп и утверждение Истины», что это не просто одна из церквей, но сама Церковь в подлинном смысле слова – та самая, которую и создал Христос. Это, среди прочего, предполагает представление о том, что она стабильна, неизменна, не подвержена тем внешним влияниям, которые обуревают окружающий мир. Так, я, например, представлял себе, что это дополнительный аргумент в пользу истинности православной Церкви против католической – что вот, та 500 лет назад подверглась расколу, от нее откололся протестантизм – а наша и до сих пор стоит, и, вроде бы, распадаться не собирается. По крайней мере, я так себе это представлял. И если бы теперь оказалось, что и в нашей Церкви происходит нечто подобное, то это… не то чтобы поколебало мою веру или доверие к ней, но нанесло бы существенный удар по моим взглядам…
Он с интересом посмотрел на меня.
- Удивительно, какие вещи иногда волнуют людей! Мне бы такое соображение просто не пришло в голову! Впрочем, Вы правы – подобные взгляды достаточно распространены среди православных. Вроде бы, что еще нужно верующему человеку, кроме того, чтобы иметь веру, идти ко Христу, любить Бога – так нет, он еще хочет, чтобы то общество, к которому он решил принадлежать, было «самое истинное»! Ну что, например, добавит к моей искренней вере, если я скажу: "Я – православный"? Может быть, не только не добавит, но и отнимет – поскольку привнесет элемент гордости и самоуверенности, которые только мешают на пути ко Христу. И, тем не менее, для многих представителей нашей конфессии эти слова очень много значат. Вообще, удивительные вещи происходят в этой области! Ведь мы с вами прекрасно знаем, что множество религиозных течений и обществ сказали бы о себе то же самое, т.е. что истина именно у них – и тем не менее упорно продолжаем говорить это, и каждый находит в подтверждение этого достаточно убедительные для них самих доводы. Можно принять во внимание и то, что мы, в сущности, не можем сказать ничего о содержании учения других конфессий, пока сами с ними не сталкивались. У нас, например, любят твердить о заблуждениях католиков - но ведь большинство православных ни с одним католиком ни разу не встречались! Вообще, это интересная область, которая наводит на многие размышления. Во всяком случае, я бы с осторожностью относился к такому ощущению, что я принадлежу к какому-то религиозному обществу, которое имеет преимущество перед остальными в вопросах познания Истины. Какую пользу это принесет мне самому? Станет ли от этого моя молитва более глубокой, любовь более искренней?.. Но извините, я Вас перебил – просто Ваши слова меня на эти мысли навели.
- Я принадлежу к Православной Церкви вовсе не для того, чтобы гордиться перед другими, - скромно опустив голову, ответил я, - Просто я уверен, что этот путь более надежный… Что более прямо и твердо ведет ко Христу… Признайте, что это очень важно для человека, приходящего к вере… Особенно на первых порах…
- Вот именно, на первых порах! – подхватил он, - Многие наши представления и понятия действуют именно на первых порах, т.е. для новоначальных. Нужно как-то сориентировать человека, когда он только приступает к вере. И я готов признать, что они имеют определенный смысл. Но потом человек вырастает и невольно начинает смотреть как-то шире. Детские одежды ему уже не идут. И те детские понятия, которые ему первоначально были сообщены, быть может, для его же пользы, невольно подвергаются корректировке. Ведь можно, наконец, принять во внимание и то, что Христос действительно создал Церковь, а не Церкви. Конечно, об этом говорят неприятные нам экуменисты – но ведь это действительно правда! И Он же сказал – «Да будут все едино» - имея в виду, конечно же, всех своих учеников, всех, кто признал Его своим Учителем и через Него познает Бога-Отца. И с этой точки зрения все множество современных конфессий, каждая из которых надежно отгорожена от других и имеет внутри себя достаточно доводов именно своей истинности, выглядит какой-то карикатурой на то, что, должно быть, действительно задумано Богом. Ясно, что это, видимо, неизбежно в условиях греха, что именно таким образом вера и может сохраняться в этом поврежденном мире, среди этого поврежденного человеческого рода – но, честно говоря, от всего этого радости мало!
- Вы так говорите, - с тревогой произнес я, - что я начинаю сомневаться в Вашей православности. Вы ничего не сказали о своих религиозных взглядах, только сообщили, что имеете какое-то отношение к Братству – вот я с легкой душой и принял Вас хотя бы в какой-то степени за «своего». Боюсь, что если у нас с Вами серьезные религиозные разногласия, то может не получиться ничего доброго из нашего разговора – и поэтому хотел бы этот вопрос уточнить.
Он устало улыбнулся.
- Напрасно Вы пугаетесь. Да «свой» я, «свой». Просто не чувствую больше возможности «сидеть в пеленках». Всякий человек как-то развивается. Если бы Православие было обществом людей, которым «приказано» было бы развиваться до определенного предела, а дальше навсегда оставаться в определенных кем-то понятиях, то, мне кажется, это было бы очень печально. Можно и Церковь любить, и в храм ходить, и даже делать добро ближним – и в то же время проходить свой собственный путь развития, который для каждого человека определен непосредственно Богом. Мне кажется, что это и есть, собственно, Церковь, т.е. что она и должна состоять из таких вот, «повзрослевших» людей. Но, впрочем, что это мы в такие серьезные темы зашли!.. О чем, то бишь, мы перед этим говорили? Вы извините меня, но после того, как столько лет в этой кухне поваришься, уже никак невозможно быть на «начальном» уровне, так что невольно иногда заносит в темы, которые и перед самим собой-то выразить непросто – а тем более ясно и точно изложить перед другим…
- Мы говорили о религиозной ситуации в мире и о том, как возник западный протестантизм, - несколько успокоенный, ответил я.
— Ах да, - сообразил он, - Ну так что же Вам в этом кажется невероятным? Что в нашей непростой ситуации ( которую мы, кстати, с Вами до конца не понимаем) вновь возникают течения, стремящиеся к обновлению Церкви, к возврату к первоначальным истокам, которые не хотят идти привычным, и, по их мнению, уже себя дискредитировавшим путем? И что это проявилось именно в наше время возрождения Церкви после гонений, когда, будто долго сдерживаемая под спудом, только-только стала возможна духовная жизнь? Заметьте, что я никого в никого в этой ситуации не обвиняю, и в первую очередь нашу привычную, традиционную Церковь. Что я очень рад этой возможности ее возрождения, благодаря которой и Вы, да в какой-то степени и я сам смогли к вере прийти. (Ведь и я тоже пришел к вере «на этой волне», только, быть может, несколько раньше, - добавил он.) Но все дело в том, что нужно же трезво и ясно видеть ситуацию – и мне кажется, любую Церковь только украсит, если она будет трезво смотреть на саму себя.
— Не знаю, мне все-таки эта ситуация в каком-то смысле неприятна, — с сомнением сказал я.
— Да и мне тоже, - искренне ответил он, - но ведь у нас с Вами здесь никто и не спрашивает!..
Мы помолчали.
— Удивительно, с каким упорством все эти "новые течения" всегда следуют одним и тем же путем!..— в чрезвычайном волнении воскликнул я, — Сначала заявляют, что в том сообществе, в том единстве, к которому они принадлежат, которое их породило и вскормило, что-то не так, что в нем есть какие-то заблуждения и что-то надо менять. Потом, когда попытки реформы не удаются, решают, что им надо «отделиться», и «у себя» сделать все правильно! Мол, если "у вас" все несовершенно, то зато "у нас" все будет как надо — а в будете только смотреть на нас и брать с нас в этом пример! И вот — начинают в своей среде строить "совершенное общество», в данном случае – «совершенную Церковь". Еще хорошо, если только в своей среде будут наслаждаются своим «совершенством» - а то ведь непременно захотят свысока всех вокруг учить! И ведь что самое главное – несмотря на все свое стремление к отделению, к независимости очень часто не хотят по-настоящему отделяться, а стремятся оставаться внутри того общества, которое их вскормило! Мол, мы, конечно, сами по себе, не зависим от вас – но в то же время все равно остаемся с вами, для того, чтобы вас «переделать»!.. Мне кажется, что вот это, последнее обстоятельство — просто гадко! Ведь они сохраняют связь с «материнским» сообществом не только для того, чтобы его изменить, т.е. «облагодетельствовать» - но и потому что не могут жить без него, на самом деле зависимы от него, «питаются его соками»! И при этом – стремятся его «изменить», т.е. разрушить его изнутри! Это как какой-нибудь безобразный нарост на стволе дерева, или как рак в человеческом организме! Обратите внимание, что у них внутри вырабатывается "двойная мораль". Если человек "свой" – то, значит, он всегда прав, а если «чужой» — то, значит, обязательно неправ. Своих внутренних недостатков они обычно не замечают. Зато «снаружи» (т.е. в данном случае – мы же это прекрасно понимаем – в подлинной, традиционной Церкви!) они всегда увидят множество недостатков. О, какая неумолимая, убийственная черта, по которой всегда можно распознать этих людей! Они не понимают, насколько эта черта их выдает! Да в любом нормальном, подлинном духовном сообществе всегда, наоборот, будут особенно внимательны и чутки именно к своим несовершенствам и недостаткам — с целью избавиться от них и достигнуть большего совершенства! Это и есть главный признак истинной Церкви – возьмите любой нормальный церковный приход! А люди, которые не замечают собственных несовершенств, сами себя загоняют в какой-то жуткий тупик! Поистине, все это какой-то дикий клубок недоразумений! Решают возродить в своем кругу чистую, истинную веру — а вместо этого создают какой-то «избранный клуб», элиту, которая там, внутри себя, в своем кругу занимается самолюбованием! Важнейшее условие спасения – мир и любовь между верующими людьми, а они ради своей «истины» рвут отношения с другими верующими людьми! Это какое-то все то же "мы наш, мы новый мир построим" — только теперь уже внутри Церкви! Можно ведь, в самом деле, с этой мыслью отказаться от веры, и тем расколоть неверующий мир – а можно остаться внутри Церкви, и тем расколоть Церковь. Это как какая-то болезнь, раковая опухоль, которая разъедает изнутри церковный организм! И, что самое главное, не подкопаешься — Христос сказал: «Любите друг друга» - вот они и любят друг друга, и это действительно ощутит всякий человек, оказавшийся в этой среде! А разобраться поподробнее во всей этой «кухне», во всем этом механизме — для этого нужны уже более серьезные размышления!..
Он некоторое время задумчиво смотрел на меня.
— А Вы, оказывается, неплохо осведомлены о подобных явлениях...
— Что делать, приходится! — невесело откликнулся я, — Мое недолгое общение с братьями многому меня научило!..
— И сколько же оно продолжалось?..
— Да всего-то в течение прошлой осени. Но, признаюсь, и теперь какие-то известия продолжают до меня долетать, поскольку какие-то связи сохранились. Трудно от такого дела сразу и полностью оторваться. Да Вы и видите, - тут же добавил я, - Не случайно же я оказался в этом дворе, не случайно же мы с Вами встретились!.. Так что в результате этого общения я уже успел кое-что понять!..
Он снова задумчиво посмотрел на меня.
— Ну хорошо, вот Вы сказали, как не должно быть, как действуют все эти древние и современные "новые общества" — а как же, по-Вашему, правильно, как должно быть?
Я ощутил как бы некоторый прилив сил.
— А должно быть так, — постепенно оживляясь, заговорил я, — что человек приходит в Церковь с любовью, с единственной мыслью о Боге и о спасении — а Церковь воспринимает как родной дом, в котором ему предназначено это спасение получить. И если это родной дом, то он, конечно, любит его, со всеми его недостатками и несовершенствами. Любит и этого старенького священника, и этих писклявых бабушек, и даже то, что здесь своей веры-то, в сущности, толком никто не знает. Мы ведь ее не выбирали — вернее, мы выбрали, и именно ее, но не выбирали ее теперешнего положения, того, какой отпечаток наложили на нее прошедшие столетия. Ведь если человек пришел в свой родной дом, то он должен любить его таким, какой он есть. Ему нужно жить в этом доме и заботиться о нем. А если он сразу же начнет искать недостатки, сразу захочет устроить генеральную уборку, или, еще лучше, ремонт, если ему не дорого то, что есть в этом доме и что сообщает ему неповторимое очарование – то можно ли назвать его добрым хозяином? Нет, нужно сначала полюбить этот дом, наладить добрые отношения со всеми жильцами – а потом уже общими силами, может быть, постепенно что-то исправить! Обратите внимание, что Православная Церковь всегда очень трезво относилась к своим недостаткам. Десятилетиями обсуждаются несовершенства и в приходской жизни, и в просвещении — и я уверен, что именно это придает нашему церковному единству такую естественность и подлинность. Те, кого особенно тревожат эти недостатки, могут прикладывать силы к их устранению — и это всегда происходит, это совершенно естественный процесс в нашей Церкви! А не так, чтобы замкнуться, уединиться, или отгородить себе в общем доме особые комнаты – и в них-то, наконец, отдельно от всех сделать все, как надо. Зато, несмотря на все очевидные недостатки церковной жизни, перед каждым открыт путь духовного совершенствования, соединения со Христом, достижения любых степеней духовной жизни, гарантия тому — непрерванная традиция, тысячелетний опыт, примеры Святых!.. И этого можно достигнуть в любых условиях – и в Академии, и в каком-нибудь известном монастыре, и в бедном приходе, где есть всего один старенький священник и какие-нибудь две-три необразованные бабушки. Нет, мы с Вами, может быть, не до конца сознаем, какое чудо представляет собой наша Православная Церковь – даже в своем «уничиженном» виде, разрушенная после гонений! Это действительно возможность для каждого достигнуть самых высших духовных высот! Это как некоторые традиционные, надежные мирские организации – например, консерватория. Понятно, что у консерватории множество недостатков – об этом даже и Жванецкий говорил. Но если человек действительно любит музыку, если он стремится к вершинам мастерства — то можно ли представить себе, что он будет ненавидеть ее, или учившихся в ней музыкантов? Нет, он непременно будет поддерживать связи с ней - или со связанными с ней училищами и школами. Если даже он не будет нигде учиться, то будет слушать пластинки, которые записали ее ученики. То же самое и с Академией наук. Не стоит и говорить, какая там атмосфера – я сам достаточно в ней поварился, не хочется теперь и вспоминать! Но какой действительно стремящийся к высотам науки молодой человек будет сомневаться, что именно эта организация в любой стране хранит и приобретает подлинные научные знания, какой не будет уважать ее лучших академиков и профессоров!.. Станет ли он создавать какие-то тайные квартирные собрания, специально для того, чтобы там заниматься наукой «не так, как в Академии»? Или же просто постарается поступить Университет, или пойти работать в какой-нибудь академический институт – или, на худой конец, просто будет читать в журналах статьи лучших ученых? То же, мне кажется, и Православная Церковь. Невозможно представить себе никакое религиозное общество – тем более такое древнее и традиционное – без недостатков. И в то же время любой человек, который действительно ищет Истину, который действительно стремится познать Христа, каким-то чутьем поймет, что ему нужно прийти именно сюда. Это произойдет даже бессознательно, какая-то сила его приведет. А придя, он, конечно, почувствует, что это его родной дом, и конечно, будет его любить. Вот что я считаю и нормальным и правильным в отношении к вере и Церкви, - закончил я, - и тем, что в этом случае должно быть — в противовес всем этим обществам, которые вечно чем-то недовольны, и вечно хотят что-то переделать, обновить, ради якобы более глубокого познания Истины — а сами тем временем в своей реальной жизни очевидно отступают и от Бога, и от Истины.
Мой собеседник вновь задумчиво посмотрел на меня.
— Я, видимо, должен Вас поблагодарить, — сказал он, — Вы мне сейчас так живо напомнили время, когда я сам только что пришел к вере – и вот так же живо и восторженно смотрел на все вокруг! Видимо, в этом есть какой-то смысл, что людям поначалу такой взгляд дается!.. Теперь, к сожалению, все не так – а жаль… Но нам с Вами нужно вернуться к реальности, а реальность, она такова – есть ревнители, есть братья, и они находятся между собой в весьма непростых отношениях. Кстати, как они там? Все еще стоят?.. (он бросил взгляд в сторону окна) Конечно, стоят – куда они денутся!.. Признаюсь, эта картина меня очень удивляет, и даже… умиляет. В ней видится мне что-то очень глубокое, какой-то символ…
Он снова выключил настольную лампу, и мы подошли к окну. В темноте за занавеской виднелась все та же картина. По-прежнему горели два костра – один поближе к дому, почти у самого подъезда, и другой подальше, в глубине двора, и около них собрались две группы людей – ревнителей, и братьев.
- Какая-то символическая картина религиозных противостояний! – воскликнул он, - И она всегда одна и та же, во все времена - и в первые века христианства, и во времена реформации, и у нас!..
Он снова включил свет.
- Кстати, а Вы не хотели бы побывать на одном из собраний Братства? – вдруг спросил он.
Я удивленно взглянул.
- Если бы даже и хотел, то как это возможно?
Он загадочно улыбнулся.
- Не удивляйтесь, это гораздо более возможно, чем Вам кажется. Мы можем сделать это прямо сейчас.
— ??!..
— Дело в том, что мы с вами находимся в очень выгодной ситуации. Эти дома… Ну да ладно, объясню все по порядку. Как Вы знаете, после того, как братьев «выселили» из их квартиры, они вовсе не остались неприкаянными и «бесприютными». В их распоряжении – практически все квартиры всех членов Братства. Но и это еще не все. Как Вы знаете, в нашем городе чрезвычайно много пустых квартир. Уж не знаю, с чем это связано – может быть, с тем, что вообще здесь все «летит в тартарары». Старики умирают, молодые все уезжают в столицу. Впрочем, это не только в этом городе, но и по всей стране… Ну так вот, "братья", как наиболее активная и энергичная часть города, этим активно пользуются. В их распоряжении – практически все это множество брошенных квартир. Так что я не знаю, о чем думали «ревнители», когда решили отнять у них одну-единственную квартиру. И Так вот, одна из этих используемых братьями квартир как раз и находится здесь, в этом доме, вот за этой стеной. Когда братьев «выкурили» из дома напротив, они принялись искать место для своих собраний здесь же, поблизости – и быстренько ее облюбовали. Так что теперь вся их жизнь течет, и, можно сказать, «кипит» прямо у меня здесь, "под рукой". Я иногда с большим интересом за ней наблюдаю. Правда, отсюда, из комнаты ничего не видно и не слышно – но там у меня, дальше по коридору есть кладовка, и в ней в стене есть дырочка…
— И Вы там за ними шпионите! — с гневом воскликнул я.
— Ну да, а что же делать!.. — смущенно развел он руками, — Что, если мне это нравится?.. Я утешаю себя тем, что я вполне доброжелателен к братьям, и вовсе не собираюсь делать им никакого зла. Так что весь этот процесс скорее можно было бы просто назвать "наблюдением".
— Боже, как низко Вы пали!.. — полный справедливого гнева, воскликнул я, — И Вы хотели бы, чтобы я тоже участвовал в этом «процессе»! Ну уж нет! Дудки!..
— Да я что… Я ничего… - смущенно развел руками он, — Я же так только, просто предложил!.. Если Вы не хотите, то Вы можете в этом не участвовать!.. Мы с Вами можем просто еще немного посидеть, поговорить — и мирно разойтись. Но я должен сказать Вам, что там сейчас происходит нечто чрезвычайно интересное! Это как раз первый совет Братства после захвата их штаб-квартиры, на котором они обсуждают происшедшие события. Соображения порядочности и щепитильности — это, конечно, хорошо — но так жалко было бы это пропустить! Так что Вы, пожалуй, посидите в комнате — а я все-таки пойду и посмотрю.
Во мне боролись противоположные чувства. Совесть, конечно меня мучила - и в то же время так хотелось посмотреть!
— Боже, как низко я пал!.. — воскликнул я наконец, — Ну хорошо, ведите меня, я тоже буду с Вами подглядывать и подслушивать. Господи, какой позор!.. (все восклицал я, пока шел за ним по коридору) Вроде, порядочный человек — а иду подглядывать и подслушивать за другими порядочными людьми, как самый последний шпион!..
Мы прошли по небольшому коридору, ведущему вглубь квартиры. Там в конце была еще одна дверь в другую комнату, а рядом — небольшая дверь в кладовку. Он открыл ее, и мы с ним вместе вошли. Здесь было совершенно темно — только сквозь дырочку в стене просачивался свет. Вокруг стояли какие-то вещи, которые занимали достаточно много места.
— Вот, Вы садитесь на это перевернутое ведро, — сказал мой новый знакомый, — Здесь Вам будет хорошо и видно, и слышно. Да не гремите! И не вздумайте чихнуть, поскольку, как видите, здесь достаточно много пыли, и мы их можем вспугнуть!
В этой темной и заставленной вещами кладовке мне было неуютно и неловко. К тому же и пыли здесь, действительно, было порядочно. Но зато я действительно услышал за стеной какие-то голоса. Прильнув взглядом к дырочке в стене, я действительно увидел большую комнату, стоящий посреди нее стол, и сидящих вокруг него людей.
V.
Комната была довольно необжитая, неуютная. В ней почти не было мебели, и даже на стенах совсем не было обоев. Прав был мо новый знакомый, что наш городок вымирает, и что в нем множество пустующих квартир! Но зато для "братьев" здесь — полное раздолье! Пользуйся этими квартирами, живи в них, собирайся — как говорится, "бери — не хочу"! Вот и сейчас в комнате собралось порядочно братьев, человек около двадцати. Судя по свидетельству моего нового знакомого, это был совет Братства. Я никогда не видел прежде заседаний совета, и поэтому мне было, конечно, любопытно. С интересом разглядывал я собравшихся в комнате. Некоторые из них были мне знакомы. Вот, например, председатель Братства — я, конечно, несколько раз видел его прежде, но, как бывши рядовой член, не имел возможности лично с ним общаться. (Напоминаю, что я имею в виду, конечно, не председателя всего Братства, как оно распространено по всему миру, а только лишь нашего городского отделения.) Вот несколько знакомых катехизаторов, и среди них Сергей. Вот наиболее деятельные, активные братья и сестры — и среди них Ира. Некоторые из собравшихся сидели ко мне спиной. Но, в основном, ситуация была довольно ясная — я будто оказался дома, среди давно знакомых мне людей.
Собрание уже началось, видно было, что они уже некоторое время говорили. Вел собрание председатель - собранный молодой человек, про которого я, честное слово, ничего определенного не могу сказать. Лица у всех были сосредоточены, серьезны — видно было, что они обсуждают важные, небезразличные для них вопросы.
Когда я прильнул взглядом к дырочке, кто-то как раз заканчивал говорить. После некоторого молчания председатель сказал:
— Ну, какие еще будут мысли?
— Может быть, обратиться к другим отделениям Братства? — предложил кто-то.
— Оно бы и хорошо... — задумчиво сказал председатель, — Но вы ведь знаете, что есть негласное правило, что каждое отделение Братства решает возникающие проблемы своими силами...
— И потом — что это даст? — вступил в разговор еще один брат, — Как бы они смогли нам помочь? Вот, мы, например, сидим здесь, в Воробьевске — а они у себя в Бостоне, или в Сан-Франциско. Какая здесь может быть связь? Как они могут нам помочь — разве что по интернету? Даже и до сравнительно недалекой Москвы все же достаточно далеко. Все-таки это довольно хорошее правило — чтобы каждое отделение Братства само разбиралось со своими проблемами. Стоит ли поднимать шум на весь мир из-за наших "ревнителей"?..
Некоторое время все помолчали.
— Ну, ну, что там?.. — толкнул меня в бок мой сосед по кладовке, — Дайте мне тоже посмотреть!
Я отодвинулся и дал ему место у заветной дырочки. При этом кто-то из нас задел ведро.
— Тс-с! — отчаянно зашипел он, — Мы можем их напугать! И не вздумайте чихнуть! Один громкий звук — и мы погибли!..
Некоторое время он рассматривал обстановку в комнате, потом откинулся к стене. Теперь, в сущности, нам не надо было смотреть, достаточно было тех голосов, которые долетали из-за стены. Передаю вкратце дальнейшее течение разговора — разумеется, не совсем в тех же словах, как он действительно происходил, как и любое описание события отличается от самого события.
— Да, действительно, придется нам своими силами с этим разбираться, — сказал кто-то из братьев, — И все же: что насчет местного епископа?
— Что ты имеешь в виду? — спросил другой голос.
— То, что он — представитель священноначалия, которому должно быть не все равно, что делается в его епархии, и поэтому он может оказать нам некоторую помощь.
— Сомневаюсь, — язвительно сказал другой голос, — Он так погружен в проблемы собственного творчества, что ему, пожалуй, больше ни до чего нет дела. Вот сейчас, например, известно, что он пишет новую повесть. Как раз о церковных разделениях. И что ему в какой-то степени известно о здешних событиях, и что он использует их как материал. Так что вполне можно ожидать, что когда здесь все закончится — уж Бог знает, когда и как — то появится новая преогромная повесть, или роман. Но какой-то конкретной помощи от него не жди. На это у него просто физически нет никаких сил. Не случайно епархия лежит в полных развалинах, в приходах и монастырях — полное запустение, и наш священник бьется, чтобы наладить хоть какую-то более-менее достойную приходскую жизнь. Нет, видно, с этой стороны нам не стоит рассчитывать ни на какую помощь.
— Зато новый роман появится! — "брякнула" какая-то не слишком серьезно настроенная сестра.
— Ну вот разве что... Только нам-то какая от этого польза?..
— Но постойте!.. — снова воскликнул кто-то не слишком серьезный, — Как же он сможет написать обо всех этих событиях роман, если сам в них не участвовал?!..
— О, вы не знаете силы его творческого воображения!.. — язвительно ответил брат, который прежде объяснял, — Он все это так опишет и воссоздаст, что выйдет лучше, чем в реальности! А вообще-то я вовсе не говорю о нем ничего плохого, — добавил брат, — Я его даже за это уважаю...
Председатель счел нужным призвать присутствующих не отвлекаться от темы.
— Похоже, что мы должны будем выбираться из этой ситуации своими силами. Какие еще будут идеи?..
— Нужно добиться перелома в наших отношениях с "ревнителями", — сказала какая-то сестра, — Нужно построить эти отношения так, чтобы они перестали нас гнать.
— Интересно, каким же образом?..
— Нужно снова вступить с ними в переговоры. Ведь были же прежде такие опыты! Помните, в начале зимы мы пришли к ним на собрание - и они после этого на некоторое время затихли? Скоро, я знаю, у них будет очередная конференция. Снова будут обсуждать свои "ревнительские" планы. Вот и нужно будет снова там выступить, чтобы они изменили свое отношение к братьям.
Председатель серьезно задумался.
— Что-то мне это представляется не очень реальным... Отношения между нами сейчас так напряженны...
— Но ведь у нас есть люди, которые неплохо их знают и находятся с ними в неплохих отношениях...
На некоторое время все снова затихли. Я попросил моего знакомого снова дать мне место у наблюдательной дырочки. Так я и знал — все сидящие за столом смотрели на Иру. Она сидела, серьезно опустив голову, и молчала.
Потом послышался голос председателя.
— В силу некоторых обстоятельств у нас есть люди, более знакомые с ситуацией, — сказал он, глядя на Иру, — Что бы ты могла сказать?
Ира поднялась, все такая же серьезная и задумчивая.
— Я... н-не знаю, — неуверенно сказала она, — Сейчас, мне кажется, это действительно было бы непросто... Но... я бы попробовала... Я бы хотела... Это могло бы действительно принести результат.
Взгляды всех собравшихся снова устремились на нее.
— Ты могла бы с ними на эти темы пообщаться? — снова спросил председатель.
— Да... Я попробовала бы... У нас по-прежнему сохранились с ними неплохие отношения... Они по-прежнему мне доверяют...
— Что же, не будем отрицать этот вариант, — спокойно сказал председатель, — Если будет возможность, надо попробовать. Правда, пока это все так неопределенно, что нечего даже обсуждать. Кстати, когда у них будет это собрание?..
— Примерно через неделю, — заботливо подсказала одна из сестер.
— Ну вот, за это время и надо попытаться все разузнать. Ты этим займешься? — он снова взглянул на Иру.
Она решительно кивнула.
— Ну вот и хорошо, держи нас в курсе. Какие еще будут вопросы?
— Мнэ-э, мы, кажется, так и не решили самый главный вопрос, — сказал один из братьев, — Что делать с прежней "штаб-квартирой"?
— А что с ней, собственно, делать? - спросил председатель.
— Мы ведь, вроде бы, стремимся снова отнять ее... — продолжал брат, — Чтобы она снова была наша... А какой в этом, собственно, смысл?.. Кто от этого выиграет?.. Мы, вроде бы, и так прекрасно обходимся и без нее...
— Но ведь они отняли ее несправедливо!.. Это наша история, наша реликвия!.. — начали восклицать некоторые из братьев.
— Ну и что! Зато теперь видно, что она не так уж нам и нужна! В нашем распоряжении — великое множество других квартир! Вот мое предложение — перестать охранять эту квартиру, убрать своих дежурных, просто "подарить" ее ревнителям. Может быть, это будет в какой-то степени способствовать разрешению конфликта.
— Да-а, а они решат, что мы слабые, и начнут гнать нас еще сильнее! — сказал кто-то.
— Но ведь мы на самом деле сильные! И нам нет никакого дела до того, как они нас будут гнать, потому что мы знаем, что у них все равно ничего не выйдет!
— Да, мы действительно сильные, — подвел итог председатель, — И у нас в распоряжении — квартиры всего города. Вот, например, эта (он обвел взглядом голые стены комнаты). Правда, здесь совсем нет мягкой мебели, и какие-то дырки в стенах (я отпрянул от моего наблюдательного отверстия, и мы с моим знакомым в темноте напряглись) — и все же здесь вполне можно работать. Поэтому я поддерживаю предложение о том, чтобы перестать охранять нашу прежнюю "штаб-квартиру", и снять все наши "претензии" по отношению к "ревнителям".
— Ну да, а они после этого совсем распоясаются... — сказал кто-то, — Вы знаете, что они могут обратиться к руководству города, издать соответствующий закон...
Это предположение вызвало общий интерес.
— Какой закон?
— Тот, что братьев будут преследовать всюду в городе...
Все как-то слегка приуныли.
— Мне кажется это маловероятным, — сказала какая-то сестра, — Преследовать братьев в городе — это все равно, что преследовать всех жителей города. Ведь мы можем собраться на любой квартире! Я уверена, что они на это не пойдут.
— Но что все-таки делать, если они начнут нас преследовать по всему городу, заходить в квартиры, разгонять наши квартирные собрания?..
— Есть одно средство! — вдруг раздался звонкий молодой голос, — Помните, как в Евангелии — если обстановка становится уж совсем не подходящая — то "находящиеся в Иудее да бегут в горы" (Матфей, глава 24-я, стих 16-й)? Гор здесь, правда, нет — но зато есть прекрасные окрестные леса. И если "ревнители" не успокоятся, и гонения на братьев будут продолжаться, то братья смогут просто уйти из города! Вот, километрах в десяти за восточной окраиной есть прекрасный лес. В нем — замечательная просека и остатки заброшенной деревни. И, если в городе станет совсем неуютно, то братья смогут туда уйти, и прекрасно там обосноваться!
Предложение вызвало некоторое замешательство. Очевидно, что ни у кого из других братьев пока еще не было таких планов.
— Это что же, вроде "летнего поселения"?.. — спросила какая-то сестра.
— Почему только летнего? И летнего, и зимнего! Можно будет совсем поселиться там! Топить в котелке снег, жечь костры, рубить лесные деревья! Вы не представляете, как прекрасно действует на людей такая жизнь на природе, на свежем воздухе! И разве нашему Братству не нужны крепкие, закаленные члены? Так что, я думаю, в сложившейся ситуации это весьма неплохой вариант!
— Но ведь среди нас есть и пожилые, и больные люди... — сказал кто-то.
— А пожилых и больных мы туда не возьмем! Это будет предприятие только для самых молодых и энергичных! Пожилые и больные останутся в городе - им все равно гонения особенно не грозят. Я бы сказал, что туда сможет отправиться самый "цвет" Братства. И спокойно, из естественной и здоровой обстановки, руководить происходящими событиями!
Видно было, что такое предложение было встречено с удивлением.
— Вы ведь, кажется, вовсе не из нашего отделения Братства? — спросил кто-то, — Вы ведь прибыли сюда по командировке?
— Я и вовсе не из Братства! — гордо ответил паренек, — Я прибыл сюда из знаменитой московской организации, которая занимается восстановлением монастырей и храмов. Мы живем на природе, в походных условиях, сами жжем костры, сами готовим себе еду. К нам приходят только самые энергичные и деятельные молодые люди. Наша организация — это опора и надежда Церкви!
— Это что же, интересно, такая за организация? — спросил из братьев, — Это не та, в названии которой стоит большой "твердый знак"?
— Ну да, — гордо ответил паренек, — Это та самая организация. Меня прислали как раз в ваше отделение Братства, чтобы помочь вам в решении ваших проблем.
Председатель все это время сидел задумчивый.
— Спасибо, мы обдумаем это предложение, — наконец, сказал он, — Пока еще время его не пришло.
Чувствовалось, что собрание подходит к концу. Некоторое время поговорили еще о каких-то маловажных вопросах, и потом встали молиться. Мы с моим знакомым в нашей темной кладовке тоже зашевелились.
— Ой, кажется, я ногу отсидел, — сказал он,
— А я, обратите внимание, так и не чихнул! — гордо ответил я.
Мы, наконец, выбрались из нашей пыльной кладовки.
— Пожалуй, на сегодня достаточно, — сказал он, — Вечер и так был достаточно насыщенный.
Мы с ним вышли в прихожую.
— Ну как, Вам понравилось, как мы провели это время? — вновь спросил он.
— О да! — воскликнул я, — Впечатлений было предостаточно! Я Вам так благодарен!
— Ну, надеюсь, мы не последний раз с Вами встречаемся, — заметил он, — И мы все эти вопросы еще сможем с Вами подробно обсудить.
— Да, но когда, как?
Он загадочно улыбнулся.
— А вот давайте не будем загадывать! Не будем заранее планировать продолжение нашего общения. Пусть, когда Богу будет угодно, тогда и случится.
Я был несколько разочарован.
— Но я так хотел еще кое-что с Вами обсудить! У меня столько вопросов! И насчет мировой истории, и насчет мирового Христианства, и насчет "восточного протестантизма"! Главное же — насчет Братства — ведь Вы, как говорите, присутствовали при самом его возникновении, еще в Москве, 15 лет назад!
Он огорченно развел руками.
— Ну что же я могу сделать!.. Не будем же мы сейчас с Вами продолжать этот разговор — мы и так проговорили всю ночь! Говорю Вам, что, если будет на то Божья воля, мы с вами еще увидимся. А что это произойдет, я не сомневаюсь — и интересы у нас общие есть, и общие знакомые наверняка найдутся.
Я стоял уже на пороге. Он собирался пожать мне руку.
— Да, но я так и не знаю, как Вас зовут!.. — воскликнул я, — Мы с Вами проговорили всю ночь, но так и не познакомились!..
— "Что в имени тебе моем"... — загадочно произнес он, — Я ведь в этом городке ненадолго, поэтому мы все равно не станем с Вами близкими знакомыми. Достаточно, если беседа была интересной. Впрочем, вот, Вы теперь это место знаете, можете еще как-нибудь сюда зайти — впрочем, я редко в этой квартире бываю. Так что лучше нам просто заниматься своими делами, жить в согласии с собственными интересами — и ждать, когда судьба сведет нас опять.
Мы с ним окончательно попрощались. Я, честно говоря, удивлен был такими его словами.
— Пожалуйста, осторожнее на темной лестнице, — сказал он напоследок, — Здесь у нас во всем такое запустение, что лампы на первом и втором этажах, как Вы помните, совсем не горят.
Я начал спускаться вниз по лестнице. Скоро я уже вышел на ночную улицу. Темнели у подъезда ночные деревья, высоко вверху ярко сверкали звезды. Край неба в конце улицы уже светлел — занимался рассвет.
Я вдохнул свежий ночной воздух и заспешил прочь по улице. Мне теперь хотелось только одного — скорее попасть домой. Приключений, пожалуй, на сегодняшнюю ночь было достаточно.
__ __ __
Под Небесами. Том 2-ой. Главы 1-2
© Copyright: Алексей Козис, 2014
Свидетельство о публикации №214072901648
Свидетельство о публикации №214072901648
Рецензии