Цвет смерти. Серый

            Жаркий августовский вечер. На вокзале в ожидании поезда, томятся люди. Мужчины вытирают мокрые покрасневшие лица. Женщины обмахиваются журналами, как красавицы прошлых веков – веером. На небе ни облачка. Солнце свободно бросает обжигающие лучи на землю. 
  Девушка достала из сумки бутылку минералки. Жадно припала к горлышку, в надежде, что вода будет холодной. Но ожидания ее не оправдались – вода успела нагреться, стала противной и почти горячей. Девушка от неожиданности даже закашлялась. Со злостью она засунула бутылку обратно в сумку и нахмурила брови, словно ее обидели. Девушка стояла на перроне уже полчаса, и за это время совершенно измучилась от жары. Места, где был хоть какой-то тенек, уже заняли такие же бедолаги. Остальным приходилось таять, будто рожки с мороженым.
  Но вот по громкоговорителю объявили о посадке. Вздох облегчения пронесся по всему вокзалу, вслед за ним подошел долгожданный поезд. Люди сразу же ожили, засуетились, подхватывая свои вещи и спеша занять места в вагоне.
  Девушка была налегке. Из багажа – лишь небольшая сумка, казалось, что она была полупустая. Найдя нужное купе, девушка несказанно обрадовалась, что оно пусто. Распахнув занавески, приоткрыв форточку, затолкав под стол сумку, легла на спальное место и закрыла глаза. Время тянулось, поезд все стоял на месте. Девушка, утомленная жарой, задремала.
  Неожиданно дверь купе раскрылась. Задыхаясь, кто-то вошел, и устало с шумом опустился на свое место. Девушка испуганно вздрогнула, вырываясь из объятий сна. Она резко села и уставилась на вошедшего. Перед ней, откинув голову назад, сидел молодой человек, он громко дышал. Черная рубашка не застегнута, могучая загорелая грудь, покрытая испариной, высоко вздымалась с каждым вдохом. Во всем его виде сквозило что-то неряшливое: черные джинсы, местами протертые до дыр, старые ботинки, явно не для августа, а скорее для осени.
  Девушка встрепенулась, в горле пересохло. Поезд уже был в движении, а она, оказывается, какое-то время беспардонно рассматривала другого человека. Девушка полезла под стол, в сумку за бутылкой, вода в которой уже успела поостыть. Поднявшись, она заметила на себе пристальный взгляд молодого человека.
  Парень внимательно посмотрел на соседку. Совсем еще юная. По сжатым губам и сдвинутым бровкам он уловил ее недовольство. В целом девушка вызывала приятное впечатление: две тугие русые косы, несвойственная для августа белизна кожи точеного лица, беззащитная хрупкость тела... Темно-темно карие глаза с упреком смотрели на него. Он виновато пожал плечами и отвернулся к окну. Солнце, выпустившее весь пар днем, ласково ловило лучами ускользающий город.
  Девушка смущенно опустила голову. Взгляд его ярких зеленых глаз был абсолютно невинен. Неожиданно для себя она протянула руку и громко произнесла:
  – Маша.
  Молодой человек удивленно обернулся, и светлая улыбка озарила его лицо.
  – Артем.
  Он пожал ее руку. Мгновенье после их ладони еще оставались вместе. Их щеки неожиданно вспыхнули красным пламенем, будто только что распустившиеся бутоны кроваво-красных роз. Резким движением они отняли руки и отвернулись в разные стороны.
Маше было странно такое рукопожатие. Обычно она так с незнакомыми людьми себя не вела. Мама всегда воспитывала ее скромной: первая не заговаривай, человека чужого не рассматривай, громко не смейся... и так до бесконечности «нельзя», «некрасиво», «неправильно». В итоге Маша выросла излишне застенчивой, мягкой, доверчивой и чересчур наивной для этого огромного и порой жесткого мира девочкой.
  Однако в детстве она любила рисовать. Даже упросила родителей отдать ее в художественную школу. Могла часами, перемазанная в краске, простаивать у мольберта, всматриваясь в написанное, отличая самые неуловимые оттенки цвета. Тогда она забывала обо всем на свете, смотрела на холст не столько глазами, сколько самой душою, видела, видела, все-все видела...  Именно с тех детских времен, вопреки наставлениям строгой мамы, осталась у девушки привычка долгого взгляда. Ей нужно было смотреть прямо, изучая каждую деталь того, что находилось перед нею, будь то человек или кошка. Когда же Маша поняла, что превысила допустимое время, которое полагается смотреть приличной девушке на молодого человека, она ужасно смутилась, покраснела, сразу же стала теребить кончик туго заплетенной русой косы.
  Неловкое молчание заполнило купе. Внезапно Артем встал и вышел. Девушка проводила его озадаченным взглядом. За окном смеркалось.
  Маша села ближе к окну. Город остался далеко за спиной, словно его никогда и не было. Город был блеклым воспоминанием, которое по мере того, как удалялся поезд, становилось еще прозрачнее, призрачнее. От жаркого дня не осталось и следа. Казалось, что поезд мчит их уже не один день, месяц, год... Не первую вечность.
  Воспоминание? Что такое воспоминание? Дни идут за днями, года сменяют друг друга. Все уходит в прошлое. Каждая прошедшая секунда больше никогда-никогда не повторится. Прошлое… Оно состоит из наших воспоминаний, которые сложены из кусочков событий, словно мозаика. Оно так же гибко и податливо к изменениям воображения, как пластилин в руках ребенка. Чем дальше уходит время от происшедшего события, тем легче управлять воспоминанием. Можно заметить то, что упустил вначале. Можно добавить, словно приправу в суп, новые ощущения, чувства и мысли. Память не совершенна. Она упускает какие-то детали, заменяя их другими, возможно, очень далекими от настоящих, случившихся. И где тогда гарантия того, что все, что мы помним, было именно таким? Быть может, это наша фантазия создала этих людей, эти города и ощущения. Чем больше прошло времени, тем легче становится воспоминание, тем более возникает чувство, что всего этого не было, что все это приснилось, как сладкий или, наоборот, горький сон.
  И сейчас перед девушкой город, покидаемый ею, был не что иное, как мираж. Он потонул в тумане, как и деревья, скользящие, словно в танце. Так уезжают многие из многих городов. И именно в этот момент, когда уже отъехал на достаточное расстояние, чтобы не видеть города, но недостаточное, чтобы полностью забыть о нем, кажется, что ты был совершенно в другом месте, общался и видел других людей, а может, и вообще возвращаешься домой после путешествия на Луну.
  Дверь скрипнула, вновь заставив девушку вздрогнуть. Вспыхнул электрический свет. Купе наполнилось ароматом сигарет. Артем сел на свое место, вытянув ноги и закинув за голову руки. Поза, казалось, была ему непривычна, неудобна. Маша усмехнулась, видя неловкость и смущение паренька. Он кинул на нее взволнованный взгляд, заерзал и сел удобнее, как в самом начале пути.
  Артем смотрел на соседку и пытался понять, что в ней не так или же, наоборот, чересчур так. В ее взгляде была уверенность, да и каждое движение казалось свободным, легким. Она походила на прекрасную птицу. На лебедя. Гордая, нежная. Она смотрела в окно: на небе выплыла  из-за туч желтая, как деревенское сливочное масло, луна. Меж сведенных к переносью бровей девушки пролегла морщинка, которая не портила ее нежные черты, а прибавляла ее виду невинную светлую грусть. Девушка словно сама стала туманом, казалось, протянешь руку, а коснешься лишь пустоты и иллюзия рассеется. Он чувствовал, что надо что-то сказать, что нельзя больше молчать. Сейчас почему-то он хотел говорить, говорить много и слушать голос этой таинственной туманной девушки, чтобы знать, что она все же существует на самом деле.
  Резко сдавило грудь. Парень согнулся пополам и громко закашлял. Легкие раздирало, словно там взорвался стеклянный сосуд, и мелкие осколки врезались в стенки, заставляя их кровоточить. Мария невольно покосилась на паренька. Побелев, как полотно, парень дрожал всем телом. Так же резко его отпустило, словно и не было ничего. Артем облегченно вздохнул, радуясь, что на этот раз все прошло быстро. Он внимательно посмотрел на девушку, слегка улыбнулся и сказал:
 – Извините. Не волнуйтесь только, пожалуйста, я не заразный, – и рассмеялся над смутившейся девушкой. Кровь вновь хлынула к ее щекам. И этот румянец сделал ее такой живой и настоящей. Так зимним морозным хмурым днем лучик солнца, пробившийся сквозь тучи, согревает душу, напоминая о тепле весны, о пении птиц и первых нежных бутонах подснежника.
  Артем нащупал в сумке бутылку и поставил на стол:
 – Как вы относитесь к коньяку? Да, наверное, не то питье для поезда, тут скорее бы подошла бутылка пива или водки, но коньяк мне нравится больше.
 – Ты… – не громко ответила девушка.
 – Что «ты»? – не поняв, переспросил юноша.
 – Давай на «ты». Не люблю на «вы», сразу кажется, что мы на какой-то конференции и обсуждаем что-то необычайно важное, необходимое для спасения планеты, или же я чувствую себя старой леди, хотя до нее мне еще далеко, – рассмеялась звонко девушка, в ее глазах заплясали озорные огоньки. – И, да, я совсем не против выпить коньяка.
  Артем улыбнулся, достал бокалы и наполнил их. Девушка взяла свой и слегка раскачала его, смотря, как жидкость переливается на свету. Казалось, это был теплый растопленный янтарь. Она вдохнула его аромат. Терпкий, чуть сладковатый. Они одновременно выпили, наслаждаясь скорее не вкусом коньяка, а его благоуханием. И эти первые глотки растопили неловкую ледяную стенку, которая всегда возникает при знакомстве. В этот момент они прониклись друг к другу доверием. И даже молчание, наполнившее купе, было теперь теплым, как мед. И неожиданно девушка заговорила. Она говорила много, иногда останавливаясь, чтобы посмотреть, как реагирует на все сказанное ее временный спутник. Это было волшебное время, когда сердца открываются до двойного дна, и хочется поделиться всем, словно ты сидишь со старым другом за кружкой чая, и ты знаешь, что ему не все равно, что он тебя поймет, что-то подскажет и так же, как и ты с ним, поделится с тобой своими переживаниями.
  Мария два года назад поступила в московский институт на очное отделение. На своем факультете познакомилась с молодым человеком, с которым вскоре они начали встречаться. Это был независимый юноша, ставящий себя выше других, старающийся показать себя в сто раз лучше, нежели он был на самом деле, но девушка закрывала на это глаза, потому что, когда они были вдвоем, он был собой: добрым, веселым, понимающим и любящим человеком. После учебы они всегда шли гулять, потом он провожал ее до общежития, а сам шел домой. Во время сессии влюбленные помогали друг другу наверстать упущенное, праздники тоже справляли вместе. Но в прошлом году навалились финансовые трудности, из них выкарабкаться не представилось возможности. Марии пришлось перейти на заочное отделение и, следственно, вернуться в родной город, приезжая в столицу только на время сессии. Теперь же пара виделась только в это время, но, даже когда Маша уезжала домой, их общение не прекращалось. Они писали сообщения, созванивались, но что-то стало не так. И сейчас она решила приехать немного раньше, нежели обычно.
            Артем кивал головой, неторопливо потягивая коньяк. Он то хмурился, то улыбался, и словно бы ушел от реальности. Во взгляде его появилась легкая грусть. Мария давно закончила свой рассказ, а он все молчал. Девушка и не ждала от него никаких комментариев, ей просто хотелось выговориться. И сейчас, когда все было сказано, внутри нее успокоился океан, который не давал ей покоя. С души упал камень, она вздохнула легко и свободно, словно сняла с себя цепи, сковывавшие ее до этого все время.
 – Спасибо, – произнесла она, слегка краснея. Заметив непонимание в его глазах, девушка улыбнулась. – За то, что выслушал. За то, что слушал и не слышал. С этими переездами я растеряла всех друзей. Мне не с кем теперь даже поговорить. Да разве скажешь другу все, что тревожит сердце? Разве можно довериться кому-то полностью? Чем больше ты перед кем-то открываешься, тем сильнее становишься от него зависим.
 – А кому тогда открыться? Или же лучше, по-твоему, все держать в себе? – Артем улыбнулся. – Наверное, да. Но это разъест тебя изнутри.
            И теперь он раскрыл двери в свою жизнь. Он рассказывал о своем пути, городах, в которых побывал, о том, что видел в них. Описывал культуру людей, их характеры и сыпал смешными историями, происшедшими с ним за все время. Девушка иногда тихонько смеялась. Голос Артема становился все тише, в нем уже явно проскальзывали нотки грусти от осознания того, сколько он уже проехал. Он замолчал. Нахмурив брови, вышел из купе. Девушка этого не заметила. Она уже спала.
            Серый тамбур, освещаемый только светом луны сквозь грязное стекло. Тени деревьев скользили по стенам. Ровный стук колес напоминал биение сердца. Артем подошел к окну и закурил. Деревья, кусты, травы – все потонуло в серебристой дымке. Долгий затяг. Он чувствовал, как по легким растекается жар, в горле вновь возник неприятный привкус. Медленно выпустил струю дыма. Она слилась с тусклым лунным светом. Все было серым. Стены, пол, потолок, вещи, кожа. Паренек нервно сглотнул. Цвет смерти серый, а не черный. Серым становишься, когда умираешь. Он затрясся от кашля. Грудь раздирало от боли, из рук выпала сигарета. Сверкнув красненьким угольком, покатилась по серому полу тамбура. Парень попытался схватиться за стену, боясь упасть. А в голове билась одна мысль: «Дыши!» Глаза закрыла черная пелена, рука соскользнула с холодного металла…
  …Резкий порыв ветра из открывающейся двери вернул его к сознанию. Не глядя на вошедшего, Артем быстро развернулся, зашагал к своему купе. Мария крепко спала. На ее лицо падал серый свет. «Цвет смерти», – мелькнуло опять у парня в голове. Он отогнал наваждение, лег и уставился в потолок.
  «Сколько я уже проехал этих городов. Во скольких клиниках и больницах я побывал, – проносились мысли уже в который раз. – Из Новгорода в Питер, из Питера в Тюмень, оттуда в Самару, и вновь в Питер, где уже говорят, что надо съездить во Владивосток, уж там точно помогут. Второй раз уже еду в столицу. Кто-то подсказал адрес доктора, у которого я еще не был. Профессор преподает в институте, практикой давно не занимается, а знаний о-го-го. Хотя, все равно. В любом случае все говорят: «Мы вам помочь не можем, сходите к феям лесным, они-то все знают».
  Он закашлял и покосился в сторону девушки, боясь ее разбудить. Нет. Она спала так же крепко. Только ресницы едва трепетали, словно невесомые черные крылышки бабочки. Или скорее это густой ночной лес, где живут волшебные феи, которые знают секрет его выздоровления.

  Ласковые солнечные лучи били прямо в лицо. Сладко потягиваясь, девушка медленно просыпалась. Она села. Артем спал. Только сейчас она обратила внимание на круги у него под глазами. Они не были похожи на синяки от усталости, скорее на последствие долгой болезни, с которой, неумолимо проигрывая, боролось тело. Мария вспомнила, как вчера он кашлял, и невольно вздрогнула. Она вышла умыться. Пока стояла в очереди, и Артем подошел. Они не сказали друг другу ни слова, лишь чуть заметно кивнули, приветствуя.
  Перекусили, немного поговорили ни о чем. Замолчали. Утром тишина всегда какая-то неловкая. Это ночью есть о чем помолчать. Ночью тишина переносится легче. Утром же она возводит стену между людьми, разносит их на километры друг от друга, в другие города, страны, на другие планеты.
  Артем заметил, как Маша достала телефон и набрала сообщение. Он усмехнулся: видимо, хочет, чтобы возлюбленный ее встретил. До остановки осталась пара часов, можно почитать, помечтать, поспать. А он решил покурить.
             Тамбур был иной, словно ночью Артем вовсе и не тут был. Солнце играло на стенах, ловило собственные лучи в отражении стекол. Стены же оказались выкрашены синей краской, потолок – белой, но успел пожелтеть от сигаретного дыма. Ни одного намека на серый цвет. Утром он не существовал. Артему и в голову прийти не могло, что смерть утром тоже существует. Она для него, как и серость, исчезла.
  Девушка слушала музыку, прикрыв глаза. Но она не спала, даже следила за Артемом из-под опущенных ресниц, когда он вошел. И ресницы эти теперь казались такими же обычными, как и у всех людей. Конечно же, на свете не могли существовать некие волшебные, знающие великие тайны, существа. И вчерашняя Мария, в полумраке сотканная из обманчивого тумана, не из таких. Он усмехнулся своим ночным мыслям, которые при дневном свете потеряли всякую прелесть и стали столь нелепыми, что его посчитали бы за сумасшедшего, выдай он их вслух.
  Поезд катил вперед. С ним же бежало солнце. В вагоне становилось все жарче. Артем считал пылинки, летающие в столбе солнечного света. Маша мечтала о скорой встрече, предвкушая радостные объятия. Два человека, готовые ночью раскрыть все потаенные мысли, теперь стали вновь чужими, словно никогда не общались, словно находились не вместе. Стена, обрушившаяся ночью, вновь была воздвигнута, крепче прежней, теперь она была обвита колючей проволокой.
              Показались первые здания. Хмурые, чужие, неживые, горячие от набирающего силу солнца. Они тянулись долго, сменяя друг друга, но возникало лишь ощущение их бесконечности и оттого какой-то безысходности.
  Но вот показался долгожданный перрон. Толпа народа. Все бегают, как муравьи, туда-сюда, туда-сюда. Спешат, толкают друг друга, не извиняясь, бегут дальше. Люди-роботы. Они делают только то, что надо. Надо спешить – спешат. Надо работать – работают. Надо убить – убивают. Только бы деньги за это давали.
  Девушка засобиралась. Пальцы нервно отбивали неровный такт по коленкам. Она всегда, когда нервничала, рисовала. Изображала на холсте идеальный мир, который она желала видеть в реальности. И ее пальцы привыкли. Они словно бы бегали с кистью по бумаге, отображая в голове картинку счастливой встречи. Глаза следили за людьми-муравьями. Артем усмехался своей глупости. Он знал, что никакой профессор ему не поможет, проще сидеть дома, смотреть сутками телевизор, пить литрами пиво или водку и думать, что смерть придет именно от алкоголя, а не от неизвестной, возможно несуществующей болезни.
             Пора брать сумки. Парень двигался лениво, не спеша, ярко контрастируя с девушкой, которая суетилась. Тщательно проверяла не оставила ли чего. На столе стояла недопитая бутылка коньяка, о которой все забыли. Теперь же она в опустевшем купе стала явно лишней. Она стояла одна. Наполовину полная. Полупустая.
  Они вышли вместе. Девушка резко метнулась куда-то в сторону, Артем не успел уловить этот момент. Обернувшись, он увидел, как она прижалась к какому-то долговязому, неприятному молодому человеку. На лице долговязого застыла маска раздраженности. Он резко отдернул от себя девушку и что-то начал ей говорить. Маша ссутулилась, но ее пальцы поймали край его футболки и сжались. Артем долго смотрел на ее молодого человека, о котором она рассказывала полночи. Артем не мог понять, что Маша нашла в этом человеке. Резкие, неприятные черты. В глазах нет ничего, кроме брезгливости. Девушка все сильнее сжималась. Артем хотел было повернуть, чтобы увести ее, но тут же остановился. Недолго думая, развернулся и зашагал прочь, не оборачиваясь, стараясь не думать о той, с кем он вряд ли когда встретиться еще хотя бы раз в жизни. Тем более в Москве он не собирался останавливаться надолго.

                Мария думала, что, если она приедет раньше, чем обычно, то ее любимый обрадуется. И для девушки было непонятным, почему он отчитывает ее за это. Ей казалось, что будь его воля, он бы ее отшлепал, как маленького ребенка, за непослушное поведение. Но Маша была рада его видеть, она знала, что сама виновата в том, что ее ругают. Ведь он работал, а она отвлекла его.             Он никогда не любил, когда его отрывали от дела. И внутри себя она всегда повторяла: «Мой трудолюбивый. Старается. Трудится. Какой же он все-таки молодец!»
              Когда он закончил ее отчитывать, то обнял, поцеловал в лоб, пробубнив что-то вроде: «Я рад, что ты приехала». Когда они пошли нему домой, он не взял ее за руку, только стрелял по сторонам взглядом, словно боялся быть застигнутым врасплох. Девушка же приняла это как наказание. Дома он попросил ее что-нибудь приготовить, желательно праздничное и вкусное. Маша любила готовить. Часто дома ей приходилось готовить на всю семью самой. Мама и папа были на работе, и ей хотелось их порадовать, тем более она знала, что придут они уставшие, голодные. И сначала готовка из желания порадовать, впоследствии стала приятным времяпровождением. Иногда Маша кулинарила просто так, потому что хотела, тогда она и придумала несколько собственных рецептов. Для нее это было таким же творчеством, как и рисование. И поэтому она с радостью отправилась на кухню, видя во вкусном обеде ключик к примирению.

            Обед удался на славу. Виталик, парень Маши, чуть ли не мурчал, как кот, объевшийся свежей сметанки. И он решил простить Марию, которая так некстати приехала в столицу. Когда она уезжала к себе домой, он всегда находил себе новую девушку, с которой прекрасно проводил время. И сейчас он встречался с замечательной девушкой, которая имела прекрасную фигурку и мало ума, что ему и было необходимо. Его очень расстраивало, что она не умела готовить, и он уже два месяца не ел ничего, кроме яичницы. Сегодняшний обед был прямо бальзам на душу. За это он мог простить любой проступок. Почему он держался за Марию, он и сам не знал. Виталику нравилась ее еда – это раз, а во-вторых она его безумно любила, над чем он постоянно смеялся с друзьями, когда девушка уезжала.
             Маша была счастлива, видя, как Виталик оттаивает. И они договорились, что пока она сдает сессию, она живет у него, готовит и убирается. А он в это время работает и тоже сдает сессию. Договорились также и о том, что она не будет ему звонить, когда он на работе. Точнее, вообще не будет ему звонить. Если ему надо будет ей что-то сказать, он сам позвонит. А если у нее возникнет уж сильная необходимость, то она должна отправить сообщение с тем, о чем она хочет поговорить, а он, оценив важность этой темы, перезвонит ей или оставит этот разговор до прихода домой.

            К профессору Артем попал только через несколько дней. Тот куда-то уезжал. И теперь они стояли у него в препараторской, где Алексей Борисович, так звали профессора, осматривал молодого человека.
 – Ну, чем я могу вам помочь? – тихо заговорил он. – Практикой, как вы знаете, я уже давно не занимаюсь и гарантировать, что мои действия могут оказать пользу, не могу. Вы, Артем Петрович, умный человек, я вижу, и вы прекрасно понимаете, что помочь вам вряд ли возможно. Но так же я вижу в ваших глазах безумное желание жить. Вам, собственно, терять-то нечего. Вы, конечно же, можете попробовать то, что я могу предложить, а можете отказаться. Это ваше право.
 – Сколько? – не раздумывая, спросил Артем.
 – Сразу к делу? Нисколько. Мне самому хотелось проверить препарат. Когда-то у меня умерла жена от этого же заболевания, я приготовил сыворотку, да не успел. Пока я был на работе, жена дома ушла к Отцам Небесным, – профессор грустно покачал головой. – Но что поделаешь.  Не помог ей, так, может, вам хоть помогу.
               Алексей Борисович присел на краешек стола, одной рукой он теребил седую, словно серебряную, жиденькую бородку. Он смотрел на стоящего перед ним паренька, в его чертах он видел черты своей жены. Он видел, как горели его глаза, так и у нее они сияли. «Зеленые, – подумал профессор. – Прямо как у нее».
              Он с детства пообещал себе, что будет помогать столько, сколько может, несмотря ни на что. Сначала ушел отец, когда сын был еще совсем мальчишкой, именно тогда он захотел стать доктором наук. Алексей Борисович мечтал приготовить такое лекарство, которое бы смогло спасти от любой болезни. Мать умерла, когда он только поступил в институт. Он воспринял это, как знак Судьбы для того, чтобы покорить медицину. Целыми днями он просиживал за книгами. Впитывал в себя знания, проглатывая всю медицинскую литературу от корки до корки. Он женился, зная, что у жены его туберкулез, невосприимчивый ни к каким препаратам. Прямо у него на глазах она увядала, как вянет цветок холодной осенью. Она худела, грудную клетку раздирали ужасные боли. Часто ночью он не мог уснуть, слыша, как жена мучается. И собираясь на работу, он видел, как она украдкой снимает наволочки, забрызганные кровью. Ее оставили все: родные, друзья. Врачи опустили руки, говоря, что ни чем не могут помочь. Ее смерть была последней каплей в его океан. Он ушел полностью в изучение неизлечимых болезней легких, заодно затрагивая и остальные неизлечимые болезни. Он не боялся за себя, всегда, когда у него опускались руки, он вспоминал, как в последние часы жизни жена продолжала сиять Жизнью.
 – Приходите в следующий вторник, – после недолгого молчания продолжил он.
  Артем вышел, скептически усмехнувшись.
  «Хотя, кто знает, а, может, и правда поможет старик, – думал он, – сомнительно это все. Да еще и бесплатно. Точно в этом какой-то подвох есть».
 – Куда прешь?! – раздался у самого уха гнусавый крик. Артем врезался в какого-то парня. Брезгливый взгляд был до жути знаком, только он не мог вспомнить, где же его видел. – Ты полоумный что ли?
  Память лихорадочно работала, подбрасывая увиденные когда-то Артемом лица. Вспомнил! Это именно с ним встречается его бывшая спутница. Артем посмотрел на девушку, стоящую возле долговязого. Но это была не Мария, а совсем другая. Блондиночка с надутыми губками и глубоким вырезом блузки.
 – А где Маша? – не понимая зачем, спросил Артем.
  Парень испуганно замигал глазами, словно его поймали на месте преступления. Он вперился в Артема рыбьим взглядом, боясь, что его выдадут. Его рот беззвучно зашевелился, будто он не в силах был выговорить слова оправдания. Сейчас он независим, деньги на учебу ему присылает отец, надеясь, что из сына выйдет что-то путное, но неожиданно всплыло воспоминание, когда все было иначе. Однажды, когда он учился в седьмом классе, вытащил у матери все деньги, желая добиться авторитета в школе. Отец надолго уезжал в командировки, раз в месяц он присылал деньги, на которые они и жили. Мать его не работала, была в декрете с четвертым ребенком. Всю заботу получали младшие, а он – нагоняев, когда не помогал, и даже за то, что натворят младшие брат и сестры. Постепенно из послушного мальчика он стал хулиганом, стал гулять со старшеклассниками, которые и велели ему найти деньги на дозу. Он вспомнил, как тряслись у него руки, когда он вытаскивал деньги, комкая бумажки, толкал их в карманы. Не успел он выйти из квартиры, как мать хватилась пропажи. Он знал, что никто не видел его преступления, но страх схватил его за горло. Когда мать спросила его, не брал ли он денег, он, заикаясь, свалил все на младшего брата, которому досталась огромная взбучка. Но когда принес деньги, парни похвалили его, сказали, что он молодец и получит то, что заслужил. Но сразу его предупредили: если он их сдаст, то они все расскажут его матери. В этот момент в нем что-то щелкнуло. После этого он уже спокойно воровал, но ужас, что его сдадут, никогда не проходил. Артем махнул на него рукой и быстро перешел на другую сторону улицы.
 – Где же, где же твое общежитие? – бормотал он себе под нос. Он не знал, зачем хочет вспомнить адрес, который назвала девушка той ночью. Он не знал, зачем хочет с ней встретиться… Общежитие же где-то недалеко от университета.
 – Артем! – раздалось где-то совсем рядом, но он, не обращая внимания, шел дальше.
 – Артем! Да стой же ты! – крикнул женский голос громче, ближе. Чья-то рука схватила его за локоть. Паренек обернулся, невидяще глядя на остановившую его девушку.
 – Ну же, ты не помнишь меня что ли? – смотрела на него девушка глазами цвета крепкого чая. – Мы же ехали вместе в поезде! Ну, вспомнил?
  Артем улыбнулся, увидев перед собой ту же самую Машу, с которой простился той ночью, когда она рассказывала ему о себе. Она радостно улыбалась. Ее глаза сияли от счастья, в руках она сжимала сумку с продуктами.
 – Ты все еще встречаешься с ним?
 – С кем – с ним? – непонимающе спросила девушка.
 – Ну, с этим. Твоим, с которым ты учишься.
– Да, – хмуро ответила Маша. – Вот, сегодня я у него буду ночевать. Купила продуктов, буду радовать его ужином, когда он вернется с работы.
  Не сдерживаясь, Артем рассмеялся, но смех его был истеричным, безысходным. Девушка обиженно уставилась на него, скрестив на груди руки.
  Паренек покачал головой и с грустью сказал:
 – Не знаешь ты своего ненаглядного. Не на работе он.
 – Дурак ты! Не знаешь ничего, а наговариваешь на людей. Как не стыдно тебе! Я-то думала… Знать тебя не хочу! – она повернулась со слезами на глазах и быстро растворилась в людской толпе, словно ее никогда и не было.
  – Дурак я, – сокрушенно согласился Артем, – зачем надо было говорить что-то?..
  Опустив голову, он отправился на съемную квартиру.

              Много нехороших мыслей крутилось у девушки в голове. Она злилась на Артема, не понимая, как можно быть настолько недоброжелательным человеком. Виталик никогда ее не предаст. Он любит ее, а она любит его. Он ради нее старается, на работу ходит. Даже вот сделал так, чтобы она жила вместе с ним. Девушка не подозревала, что Виталик таким образом пытался сделать так, чтобы она не узнала о существовании другой особы. Да и к тому же, кто его покормит лучше, чем она? И встретив какого-то парня, который, видимо, знал Машу, он боялся, что парень расскажет ей всю правду. Он не думал, что кто-то из ее друзей знает, что он ее парень. Он вообще не думал, что у Марии могут быть друзья. Разве у серенькой мышки, которая появляется здесь так редко, могут быть друзья? Нет. Вряд ли, скорее просто знакомый. Или ошибся. Скорее всего спутал его с кем-нибудь. На этой мысли он свободно вздохнул и радостно продолжил свою прогулку.
               Следующий вторник наступил незаметно. Время, когда ты этого не хочешь, бежит очень быстро. Оно, как и люди, тоже торопится. Иногда кажется, что время бежит за людьми – а вдруг не успеет?
  Артем с трудом открыл глаза. С каждым днем утро для него было мучительнее прежнего. Острые боли раздирали грудь. Боль сковывала возможность какого-либо движения, а антибиотики больше не помогали. Справившись с накатившейся болевой волной, он сполз с кровати. В ванной у него стоял стульчик: стоять на ногах уже было трудно. Умываясь, он все время смотрел в зеркало, замечая, как подступает к нему неизбежный конец. Лицо с каждым днем становилось все серее, некогда яркие зеленые глаза стали болотными. Смотря в них теперь, можно было запутаться в водорослях боли и упасть в ту же бездну, куда падал с каждой секундой и он. Утром все боли обострялись до невыносимости. Нередко к нему приходили мысли свести счеты с жизнью, но боль отступала, давая каплю нормальной жизни. И он радовался моментам, когда мог вздохнуть легко, видеть мир таким же, каким он был для здоровых людей.
  Были первые дни сентября. Но все еще лето не сошло с трона. Ни один листочек еще не пожелтел, не прошло ни одного по-осеннему ледяного дождя. Было лето в сентябре. Только учеников не устраивало это. Им бы гулять, а надо идти на учебу. В эти дни только они были хмурыми. Все остальные упивались последними днями тепла, впитывая его, как губка воду, чтобы запастись им на всю зиму.
  Солнечный свет резал глаза, но паренек улыбался. Отчего-то ему хотелось верить, что этот профессор и есть тот сказочный «фей», к которому его все отправляли. И он действительно имеет лекарство, способное спасти от этой муки.
  Профессор хитро заулыбался, увидев Артема на пороге своей препараторской.
  – А-а-а, Артем Петрович, а я-то думал, что вы уже не придете, – тихий смех рассыпался по всей комнате, но он был хуже звона похоронных колоколов, – я принес, что обещал. Принимать будете утром и вечером, через неделю подойдете ко мне для повторного осмотра.
  Профессор улыбался. Артема же тоска взяла за душу. Он неуверенно принял из рук профессора флакон и вышел из кабинета. Закрыв дверь и прислонившись к ней спиной, он рассматривал жидкость, которая, как надеялся парень, поможет ему исцелиться. Коричневый флакон, как и прочие другие. А в нем водичка, обещающая жизнь. Жизнь зависит от какой-то водички. Как грустно.
  – Артем, – послышалось откуда-то, словно через вату. Паренек качнул головой, перед ним стояла Мария. Ее глаза потускнели, покраснели, словно она не спала несколько дней или прорыдала все это время в подушку. – Артем, ты прости меня за то, что я сказала. Это я была дурой. Ты знаешь, я в тот раз очень разозлилась на тебя, не верила, глупая. А сама встретила этого болвана с какой-то девкой на следующий день, когда шла домой, а он якобы был на работе. Мне так стыдно перед тобой стало. Ты прости меня, пожалуйста!
         Девушка опустила голову, смотря в пол. Пальцами теребила пакет. Она не могла смотреть в глаза, если провинилась. Ее мама не терпела наглости. Девочка обязана быть скромной, но Маша всегда, когда ее отчитывали за провинность, смотрела в глаза. Это воспринималось матерью как самовольность, бесстыдство и за это давала ей пощечину: девочка обязана смотреть в пол, если виновата.
         Он смотрел на нее и не мог понять, о чем она говорит и зачем говорит. В ней столько жизни! Зачем она извиняется, когда надо смеяться и радоваться каждому мигу. Сколько люди тратят собственной жизни, сокрушаясь от проблем! Сколько они думают не о том, жалеют не о том, страдают не из-за того. Сколько бы они сделали, если бы знали, как это прекрасно – жить! Знать с уверенностью, что завтра ты проснешься и вновь увидишь солнце. Вновь потянешься в мягкой кровати, вновь выйдешь на воздух, не боясь вдохнуть, не думая о том, чем тебе выйдет этот вдох и не будет ли он последним.
 – Замолчи, – одними губами произнес он. Она уставилась на него, как всегда, наивными карими глазами. – У тебя пары кончились?
  Она кивнула головой. Он затолкал флакон в карман джинсов, забрал у нее пакет, взял за руку и быстро повел куда-то. Артем не оборачивался. Маша не сопротивлялась, скорее наоборот, сжала сильнее его ладонь, словно девушка висит над обрывом, а его рука – ветвь, которая может спасти ее. Они шли быстро, останавливаясь только на светофорах. Не смотрели друг на друга. Она разглядывала свои туфли, а он что-то искал впереди.
  Шаги они замедлили только в парке. Маша не раз здесь была, но никогда не заходила в такую глубь. Здесь не было людей, затих шум города. Вокруг лишь деревья, кустарники да травы, как было там, за окнами, когда они ехали в поезде. Он сел на скамью, притянул Машу к себе и приобнял за плечи. Она хотела что-то сказать, но он поднес палец к ее губами: «Тсс». В деревьях залилась песней какая-то пташка. Следом за ней другая. И неожиданно защебетали все остальные. Их перезвон сливался в одну единую цельную мелодию.
  Молодые люди закрыли глаза. Они позволили природе унести себя из этого бурлящего города. Они отдались мелодии жизни, давая ей проникнуть в каждую клеточку, наполнить радостным чувством свободы.
               Затеплилось что-то у девушки в груди. Спокойно стало, радостно. Не понимала она, почему так бешено и счастливо бьется ее сердечко. Она грелась о тепло, которое исходило от Артема. Ей впервые за долгое время стало легко на душе, Маша почувствовала себя защищенной, словно от всех бед ее огородила огромная стена. Она взяла в ладошки его руку. Хотелось навсегда продлить этот момент счастья.

              Лекарство, которое дал Алексей Борисович, не помогало. Прошло несколько недель с тех пор, как Артем стал его принимать. Осмотры ничего не давали. Артему с каждым днем становилось все хуже. На глазах худел, практически все время его лихорадило. Его взгляд уже полностью затуманился. Каждое утро было для него борьбой за жизнь. Кашель теперь в буквальном смысле раздирал его – шла горлом кровь. С Машей он не виделся. Она вернулась к себе и приедет в столицу только на время сессии. Они даже не созванивались: она не оставила своего номера.
  Хмурились тучи. Солнца не было видно сквозь их серую массу. Весь город стал одного цвета – серого. Цвета смерти.
                Артем собирал вещи. Оставаться в столице было нельзя. Он потерял всякую надежду вернуться к Жизни. Движения давались тяжело, дышать было трудно, невыносимо. За каждый глоток воздуха он платил кровью. Руки дрожали, вещи падали на пол. Комната потонула в сером бездушном свете. Он пробирался сквозь него, как сквозь заросли, тратя почти все свои силы, чтобы не упасть.
  Он зашел последний раз к профессору. Тот, нахмурившись, туча тучей, сидел над книгами.
 – Я что-то упустил, Артем Петрович. Но, кажется, я все делал правильно. И оно должно было помочь. В чем же промах? Я не понимаю…
 – Ничего, Алексей Борисович, возможно, не судьба. Я сегодня уезжаю. Зашел попрощаться. Кто знает, возможно, именно благодаря вашему лекарству я до сих пор стою здесь и даже вам улыбаюсь, – Артем засмеялся, но неожиданно ноги подкосились, паренек врезался в стол, закашлявшись. Но он тут же вновь улыбнулся, заметив лучик солнца, скользнувший в окно.
  Профессор, не шевелясь, смотрел на Артема, который до последнего борется. Он сосредоточенно хмурился, все пытаясь понять, в чем же он ошибся.
 – Ну, я пошел. Успехов вам, Алексей Борисович. И долгой счастливой жизни.
             Не дожидаясь ответа, Артем вышел. Быстро, словно боялся куда-то опоздать. Теперь он был похож на всех этих людей-муравьев, которые тоже куда-то спешат. А может, они тоже спешат жить?

                Захлопнув книгу, профессор кинулся к двери. Он знал, в чем ошибка. Ошибка не в практике, а в теории. Он неправильно поставил диагноз. Но распахнув дверь, увидел пустой коридор, заполненный серым светом. Его будто набили грязной ватой. Исчезли цвета, звуки. Время остановилось. Всего одна ошибка в могучих знаниях. Малейшая ошибка, стоящая жизни.

                Артем стоял на перроне. Воздух был раскаленный, казалось, зажжешь спичку, и все вспыхнет. Душно… Вдох. Выдох. С каждым разом труднее, словно в груди лежала стекловата, впитывающая весь кислород в себя и ранящая стенки легких. Он смотрел по сторонам. Не так давно молодой человек так же стоял, только в другом городе, летом, когда жарко светило солнце и у него была надежда. Артем вспомнил, как в тот день мечтал о дожде. Мечтал, что небо разразится ливнем, и напоит силой цветы, травы, смоет пыль с домов и здания вокзала…
  Паренек поднял голову. В небе искрились серые облака. Они тяжело переваливались, будто им тоже было тяжело дышать. По громкоговорителю объявили о посадке. Куда едет этот поезд – неважно. Артему было все равно куда он его привезет.
 

               Вернувшись домой, Маша долго не могла понять, что же в ней изменилось. Отчего внутри все так горит, почему ее тянет обратно… Она ничего не могла делать, все падало у нее из рук. Даже рисовать не могла! Девушка брала кисти и краски, стояла несколько часов перед мольбертом, но за все это время на бумаге не появлялось ни одного мазка. Однажды она проснулась ночью и кинулась за красками и альбомными листами, долго рисовала и только утром закончила. Посмотрела на рисунок, стараясь узнать, что же, а точнее, кто же был изображен ее ночным вдохновением. И тут она узнала его… Артема! Тогда-то она все поняла. Поняла, что днями и ночами думает только о нем, коря себя за то, что не взяла у него номера телефона, не оставила свой номер. Поняла, как сильно скучает по нему, совсем не так, как по Витальке. Не так билось ее сердечко, иначе. И в этом нескончаемом быстром стуке она узнала это прекрасное чувство… любовь.
               Несколько дней она пыталась решить: поехать в Москву или остаться? А что, если он уехал? А если не уехал, то она даже не знает, где он остановился. И номера нет… Самое главное – нет номера! Борясь с сомнениями, она все же решила поехать. Маша все время подгоняла поезд, и тот словно бы услышал ее желание, застучал колесами скорее. Мария боялась опоздать. Но сама не знала, куда опоздать. И все время в голове крутилась одна мысль: «Ну же, Артемка, не уезжай. Подожди меня!».

  С туч сорвалась капля. Она разбилась об его горячий лоб. Небо вздрогнуло от грома. Молния сверкнула, рассекая облака на части. Облака спустили всю влагу, сдерживаемую ими долгий день. Люди с криком кинулись под навесы.
 – Все вам не угодишь, – произнес под нос Артем.
             Набрякшая от воды одежда липла к телу. Дождь охлаждал его пылающее тело. Он медленно, лениво закурил сигарету. Она тут же намокла и погасла. Закурил опять. Погасла. Трясущимися пальцами поднес к губам третью… Газ в зажигалке кончился. Медленно засунул мокрую пачку и пустую зажигалку в карман джинсов. Артем вошел в вагон и остановился у окна.
  Небо вспыхнуло еще раз. Мир потонул в сером облаке ваты. Поезд набирал скорость. За окном тамбура мелькали серые бездушные мокрые дома.
              Тамбур утонул в сером цвете. Цвете смерти.