Пандозе

«Панда, панда, пандозе,
Панда пряса сиде кальхть.
Нуенавиён, вахиха, навиён!

Панда пряса сиде кальхть,
Састь сире нармоттне.
Нуенавиён, вахиха, навиён!

Састь сире нармоттне,
Тиезь сире пизоснон!
Нуенавиён, вахиха, навиён!

Тиезь сире пизоснон,
Алыясазь синь алняснон!
Нуенавиён, вахиха, навиён!

Алыясазь синь алняснон,
Лифтезь сиянь лефкскаснон!
Нуенавиён, вахиха, навиён!»
               
                Oyme – Пандозе


               В тихих смешанных лесах среди высоких гор расположилась небольшая деревенька. Жили в ней по большей части одни старики и старухи. Молодые старались вырваться в город. К цивилизации, как они говорили. Да дети гостили у бабок и дедов, приезжая на летние и зимние каникулы. Только в это время деревенька оживала, шумела, казалось, что она дышит полной грудью. В остальное же время она замирала, останавливалась вся ее жизнь, улицы пустовали, лишь под вечер выходил народ поговорить, понежиться на солнышке.
              Родители Ямзюр родились в этой деревне, но, как и все остальные молодые люди их поколения, они перебрались в город. Им нравилась шумная жизнь, нравились большие высокие дома, в которых жило множество семей, машины, проносящиеся по хорошо асфальтированным дорогам с огромной скоростью. Им даже полюбился тяжелый и грязный воздух города. Но, когда у них родилась Ямзюр, они во что бы то ни стало захотели, чтобы она росла в их родной деревне. Там у ее матери еще жила старшая сестра, которая в свое время не захотела покидать родной край. Ашназа, тетка, жила с мужем, Тундасом, да только детей у них не было.  Вот и стали родственники привозить на машине девочку на каникулы в деревню, сами они там не задерживались, торопились обратно в город, на работу.

                ***

                Покачивались зеленые верхушки деревьев, ветер бегал от одной веточки к другой. Солнце скользило по листьям.  И вместе с ветром листва затеяла веселую игру. То спрячется солнышко за пушистые облака, подует сильный пронизывающий до костей ветер, заставляющий деревья завыть от холода, листья жмутся друг к дружке, съеживаются, стараясь спрятаться от стужи. А как только выкатится светило из-за облака, ветер исчезнет, жаркие лучи свободно падают на землю. Пытаются тогда качнуться кроны, чтобы скинуть с себя сухой воздух, да не получается у них. Расправляются листья, лепечут тихо и невнятно на солнцепеке.
              Качает желтенькой головкой недотрога, не любившая такие солнечные шутки. Смеются небесно-синие колокольчики. Благоухает фиалка, не замечающая ничего вокруг. Шепчутся меж собой могучие каштаны, высокие сосны, нежные лиственницы, кудрявые березы. Хотят они рассказать обо всем, что видели, обо всем, что им рассказывал ветер, побывавший в далеких удивительных краях, обо всем, о чем пела им луна по ночам или о том, о чем поют птицы и жужжат шмели.
                Лето. Началось оно тепло. Весна ему предшествовала холодная, дождливая, грустно было живому миру, а теперь под ласками лета он повеселел, и даже шутки солнца и ветра не могли его расстроить.
                Быстро мчалась машина. За рулем сидел красивый мужчина: высокие скулы, миндалевидный разрез зеленых глаз, небольшой нос с круглыми ноздрями, небольшой же правильный рот, русые короткие волосы, широкие плечи и гордый взгляд. Рядом с ним сидела женщина: широкий лоб, такой же миндалевидный разрез карих глаз, прямой нос, полные губы, небольшая родинка на правой щеке и длинная туго заплетенная коса. На заднем сиденье смотрела в окно девочка. Черные глазенки не успевали толком поймать взглядом дерево, как машина проносилась мимо. Девочка прижалась к окну, жадно разглядывая природу. В ее голове рождался прекрасный мир. Она  то хотела быть горным прохладным ветерком, то представляла себя могучим быстрым ветром. Она ласкала травы, обнимала деревья, щекотала животных, пуша их шерстку, она обгоняла машину и уносилась дальше, быстрее, оставляя далеко позади даже соколов, скользящих в голубых небесах.
– Ямзюр, сядь нормально, – строго сказала мать, потянув девочку за руку на середину сиденья, – Не оставляй пятен на стеклах. Ах, опять руки грязные! – увидела пальцы девочки, черные от земли.
              Мать сокрушенно вздохнула, представляя, как вновь будет отчитывать ее старшая сестра за то, что она не следит за ребенком, за то, что вновь ей придется стирать девочке платье. Она так и видела, как сведет к переносью свои широкие брови Ашназа, как упрет руки в бока и громким резким голосом забубнит: «Ансе! Почему не следишь за ребенком?! Почему ее щеки опять перемазаны какой-то гадостью? Ну, сколько можно?..»
               Женщина была на сносях, оттого сильно нервничала, у нее ломило спину, ей хотелось домой на мягкий диван, чтобы смотреть телевизор, а не ехать так далеко. Ямзюр сжала кулачки, пряча грязные ладони, и подсунула их под коленки. Она качалась из стороны в сторону, пыталась смотреть на дорогу, но та казалась слишком скучной, девочку вновь манило придвинуться к боковому окну, за которым мелькают деревья, травы, летают птицы, мельтешат жучки. Она заерзала на месте и стала напевать мотив какой-то песни. Ансе пропустила воздух сквозь зубы, ее раздражали любые звуки, она жаждала выйти на улицу и размять уставшие ноги и руки. Но скоро конец пути.
– Авай , тетя ! А вы останетесь у тети Ашназы? – спросила девочка родителей.
             Родители в городе отправляли ее в детский садик, а сами уходили на работу. И даже на выходных они проводили с ней мало времени: накапливалась куча работы по дому. Ямзюр хотела хоть чуть-чуть внимания, ласки и тепла. И даже сейчас, когда ее мать носила второго ребенка, ей все было не до дочери: то в гости позовут, то надо поесть приготовить, то в магазин съездить, то убраться. Дела-дела, а девочка, приходя домой, шла в свою комнату и играла с плюшевыми игрушками, рисовала и представляла, что она ветер и может в любой момент вылететь через форточку, подняться высоко-высоко, распугивая птиц, долететь до звезд, с которыми можно играть, петь и танцевать. 
– Не забудь, что обращаться к ней надо: щакай . И никак иначе. Это она в городе тетя Ашназа, а в деревне – щака, – хмуро проговорила Ансе, щуря глаза, теперь ей в лицо било солнце, а в открытые окна ветер почти не попадал, было нестерпимо душно.
               «Скорее бы уже добраться и попить воды из колодца», – подумала она.
– Нет, мы не можем остаться. Папе же на работу надо.
– А приедете хотя бы еще раз летом? – надув губки от обиды, спросила дочь.
– Ну, нет же! Отец работает, ну, сколько можно тебе это говорить, Ямзюр. Вроде умная девочка, а такие простые вещи не понимаешь!
– Тетяй! Ты же обещал, что летом у тебя будет отпуск, – из глаз девочки прыснули слезы обиды, она сильнее сжала кулачки, в ладони впились неподстриженные ногти.
               Отец, пожав плечами, ответил:
– Извини, тейтерь . Не получилось взять отпуск, – он отвел взгляд, чтобы девочка не разглядела в зеркале заднего виденья, что он ее обманывает.
               Сегодня у него начался заслуженный отдых, жена попросила его не говорить об этом дочери, чтобы они спокойно смогли вернуться домой. Он пытался как-то уговорить Ансе, но она стояла на своем, не желая менять решения. Он пытался понять, почему она так относится к девочке, пробовал разговаривать с ней, просил ее быть поласковее, но мать оставалась холодна и непреклонна к дочери. Она сама порой не понимала своего поведения, а иногда и жестокости, испытываемой к собственному ребенку. Девочка ни в чем не была виновата, но Ансе хотела, чтобы первым родился сын. Даже рожая, была уверена, что будет мальчик. Когда ей поднесли девочку, женщина пришла в ярость.  Она проклинала врачей, обвиняя их в подмене ребенка, она проклинала Бога, что он обманул ее веру и не оправдал молитвы, она прокляла девочку, чувствуя к ней только лютую ненависть. Первое время, когда Ансе выписали из больницы, она не могла подойти к дочери. Потом как-то ночью она все же подкралась к кроватке, освещаемой столбом лунного света. Долго стояла и смотрела на девочку с белоснежной кожей, на черные пышные-пышные ресницы, резко контрастирующие с цветом лица, на мягкие черные кудряшки. Под лунным светом кожа ребенка словно бы переливалась серебристыми искорками. Что-то было в девочке чужое, мистическое.
             «Ламия», – пронеслось у Ансе в голове. Но она не верила в ведьм, не верила в мистику и для нее эта мысль ничего не значила. Она стояла, прожигая малышку взглядом, испытывая только отвращение.
              Иногда, когда девочка неожиданно распахивала свои бездонные глаза, Ансе одолевал безумный страх: в этот момент ее руки тянулись задушить жутко красивую девочку, с полным древней мудрости взором. И именно в тот момент, когда пальцы уже касались прохладной белоснежной кожи, девочка начинала плакать так громко, что казалось, стекла лопнут. Ансе отскакивала в сторону, словно ошпаренная, и быстро убегала в свою комнату, плотно закрывала дверь, падала в кровать, закрывала голову подушкой и тоже рыдала, навзрыд, кусая угол простыни, чтобы муж не услышал ее всхлипываний. Она не могла объяснить Викаю, мужу, почему не может грудью кормить ребенка, почему даже не качает его на руках, а просит об этом его. Но со временем он привык к ее странности, а Ансе свыклась с мыслью, что ей придется жить с этой ненавистной ее сердцу девочкой, родной дочерью. Ансе всегда старалась избегать подрастающего ребенка: мало разговаривала с Ямзюр, никогда не читала ей сказок на ночь, не отводила в садик, и ночью, перед тем как уснуть, долго рыдала в подушку, проклиная все на свете.
               Оттого Ансе каждое лето отправляла девочку к своей сестре – Ашназе. Она знала, как бездетная сестра завидует ей и искренне радуется, когда привозят Ямзюр, хотя всем видом показывает, что ей и своих хлопот достаточно.
                Ашназа была старше своей сестры Ансе на двадцать лет. К ней медленно, но верно подступал пятый десяток. Но кожа ее была так же мягка и упруга, как и тогда, когда ей было всего шестнадцать лет, ни единой морщинки не смогло вкрасться в лицо, а волосы, цвета вороного крыла, не испортил ни один седой волос. Она вышла замуж за Тундаса в семнадцать лет. Они любили друг друга, их родители знали, что они будут вместе еще с тех пор, когда Ашназа и Тундас вдвоем бегали по двору, гоняя птиц березовой веточкой. Не знали только, что при такой любви мужа к жене и жены к мужу Бог не пошлет им детей.
              Чего только супруги не испробовали, чтобы родился у них ребенок: и травы пили, и заговоры читали, и к знахарке ездили, даже в город к врачу обращались, но ничего не помогало. Время шло, они потеряли всякую надежду на собственное дитя. Но когда у сестры Ансе родилась дочь, Ашназа вначале обозлилась, решила никогда не пускать сестру на порог, не хотела видеть она чужого счастья. Но жизнь распорядилась иначе.
             Приехала Ансе впервые с дочерью, когда Ямзюр исполнилось три года, она была не по возрасту рассудительной, мало задавала вопросов, вела себя тихо, но на природе резко менялась: ее волновала каждая травинка, каждая букашка. Она желала излазить все норы, пещеры, пыталась забраться на высокую сосну. Увидела Ашназа в глазах девочки такой понятный ее сердцу и душе блеск, и мила стала ей Ямзюр, дорога. И Тундасу приглянулась малышка. С тех пор ждали они лета и зимы, чтобы встретиться с девочкой, как будто была Ямзюр им родной дочерью. Они вместе рассказывали ей сказки на ночь, Ашназа объясняла, как вышивать, готовить, отличать одни травы от других и поясняла их волшебные целительные свойства, а Тундас учил племянницу разжигать костер, правильно искать и собирать грибы и ягоды. Ямзюр любила тетю и дядю, впитывала их рассказы и поучения, как сухая земля впитывает дождевую воду – жадно, взахлеб. А когда родители приезжали ее забирать, Ямзюр задыхалась от слез: не хотела уезжать, ей нравилась эта вольная жизнь в тепле и ласке родных людей. И, втайне от родителей, она называла Ашназу и Тундаса не щака и леля , а авай и тетя. Для них это было только в радость, и они хранили секрет девочки, называя ее не сазоронть тейтерезэ , а тейтерь.

             Машина, въехавшая в деревню, вызвала слишком много шума. С деревьев сорвались птицы, кинулись врассыпную. Автомобиль сбавил скорость, медленно подкатил к знакомому одноэтажному дому, окруженному деревянным забором. Вдоль забора росла гвоздика, некогда ее садила Ашназа вместе с Ямзюр, напевая девочке песню:

«Панда, панда, пандозе,
Панда пряса сиде кальхть.
Нуенавиён, вахиха, навиён!

Панда пряса сиде кальхть,
Састь сире нармоттне.
Нуенавиён, вахиха, навиён!

Састь сире нармоттне,
Тиезь сире пизоснон!
Нуенавиён, вахиха, навиён!

Тиезь сире пизоснон,
Алыясазь синь алняснон!
Нуенавиён, вахиха, навиён!

Алыясазь синь алняснон,
Лифтезь сиянь лефкскаснон!
Нуенавиён, вахиха, навиён!»

               Слушала девочка прекрасный голос, представляла себе, как летит ветром над горами и видит мелкие речушки, спускающиеся с гор, деревья, качающие своими могучими кронами. Мимо пролетают птицы, путаясь крыльями в Ямзюр-ветре. Представляла, как играет с листочками деревьев: налетит неожиданно на дерево, затрясет его из стороны в сторону, испугается деревце, от страха сбросит несколько листочков, которые девочка-ветер тут же подхватит и унесет, поднимая их все выше и выше к пушистым прозрачным облакам.
                Вышла из дома Ашназа вместе с Тундасом, прислонились они к старому заборчику, ожидая, когда выйдет их любимая племянница-дочка. Распахнула дверь машины Ямзюр, не закрыв ее, бросилась к тете с дядей. Обняли они ее крепко-крепко, оба в лоб поцеловали. Ашназа взяла девочку за руку, увидела, что ладони черные, а под ногтями грязь, засмеялась про себя, а сама нахмурила черные брови, уперла свободную руку в бок, ожидая, когда выйдет сестра.   
              Ансе блаженно выплыла из машины, радуясь окончанию пути, потянулась сладко-сладко, разминая уставшую спину.
– Ансе! Почему не следишь за ребенком?!.. – начала старшая сестра, не обратив внимания на большой круглый живот.
               Но, как только глаза заметили его, она замолчала. Заулыбалась Ансе, довольна она была, что смогла удивить сестру да второй раз утереть ей нос.
             Родители всегда больше любили Ашназу, она для них была идеалом красоты и ума, они заботились о ней больше, несмотря на столь сильную разницу в возрасте и то, что когда родилась Ансе, ее старшая сестра уже вышла замуж. Старшей дочери всегда были лучше подарки, всегда все вперед. А когда приходила Ашназа в гости, все разговаривали только с ней, забывая о младшей, которая начинала постепенно ненавидеть старшую сестру. Ей всегда хотелось ее в чем-то превзойти, но Ашназа все делала лучше: и готовила вкуснее, и убиралась расторопнее, и в грибах разбиралась безошибочно, и вышивала красивее, и пела звонче, и танцевала прекраснее. Все досталось сестре. И затаила злобу Ансе, желая отомстить Ашназе. И когда родилась Ямзюр, только одно обрадовало Ансе – сестра-то детей не имеет, и будет ей завидовать. И теперь, когда она была вновь беременна, то радовалась сильнее, потому что у нее теперь будет мальчик, об этом ей сказал врач, и сестра вновь почувствует себя никчемной пустобрюхой старой женщиной.      
               Ансе ласково погладила свой живот, смотря не на сестру, а в черную бездну глаз дочери. Ямзюр сильнее сжала ладонь Ашназы и прижалась головой к ее ноге, не желая видеть пустых холодных глаз матери.
 – Уледе шумбрат!  – улыбнувшись, сказал Тундас.
               Он жестом пригласил Викая и Ансе войти.
– Шумбратадо! – звонко ответил Викай, беря жену под руку, помогая ей пройти в дом.
               Вслед за ними вошли Тундас и Ашназа с Ямзюр.
               Стол уже был накрыт, знали, что сегодня приедут гости, девочку привезут. Наготовили на славу: лапша, пачалксеть  из ржаной муки, сочные прякат  с различными начинками – от капусты, до лесных ягод, сюкорот , каши, ржаные и овсяные кисели, брага, соки. Неторопливо шла беседа за столом. Быстро поев, Ямзюр отправилась на улицу. Давно она не гуляла. Сбросила с ног обувь и побежала босиком по нагретой солнцем мягкой траве. Быстро бежала Ямзюр, ловя ртом воздух, сквозь кустарники, обегая могучие деревья. Выбежала она на небольшую полянку, освещенную заходящим солнцем, и с разбегу упала в высокие травы. Терпкий аромат окутывал ее, пьянил. Девочка тихонько запела песню, что напевала ей постоянно Ашназа: «Панда, панда, пандозе, панда пряса сиде кальхть…» И показалось ей, что перестал свистеть ветер, замолкли вековые деревья, перестали стрекотать жучки – все слушали песню, которая растекалась над полянкой журчанием ручья и перезвоном колокольчиков.

             Солнце  бросало последние лучики, лаская верхушки деревьев. Оно пожимало им на прощание ветви, обещая, что завтра обязательно вернется. Ямзюр подошла к дому, когда уже последний луч сверкнул в небе, и солнце скрылось за высокой горой. Мягкие сумерки опускались на деревню. В доме тети и дяди горел свет. Но внутри были только Ашназа и Ансе. Викай и Тундас за какой-то надобностью спустились в погреб. Тундас все рвался показать гостю прошлогодние наливки.
           Из дома доносились громкие голоса. Ямзюр, задумавшись, не обратила вначале внимания на это, но когда она вошла в сени, остановилась, не решаясь войти.
– Ну, Ашназа, согласись же, наконец, что ты мне завидуешь! У меня два ребенка, а у тебя ни одного! – раздался истеричный смех Ансе.
             Она хотела, чтобы сестра злилась, но та только поздравляла ее. Она не могла поверить, что Ашназа не ненавидит ее так же, как она.
– Ансе, я всегда рада за тебя. Что мне завидовать? Мы сестры, и я люблю твоих детей, как своих собственных. Мне нечему завидовать. Бог подарил тебе чудесных детей, отобрав все таланты, а меня, наоборот, наградил красотой и талантами, а ценою этому стали мои не родившиеся дети. Я тоже хочу ребенка, но Бог не дал его мне, зато он дал его тебе, моей младшей сестренке, за что я его благодарю.
             После долгого молчания Ансе продолжила, понизив голос:
– Ты сказала мне правду. И за это я оставлю тебе Ямзюр. Расти ее, как свое собственное дитя. Тебя Бог избавил даже от этой муки – рожать. Вместо тебя родила я. Я выносила ее, едва не умерла в муках. Я не желаю ее видеть. Она льнет к тебе, как колосок в поле под ветром припадает к теплой земле. Она твоя дочь, это так же верно, как то что ты – ведьма. Вместе вам жить и вместе сгореть от людской зависти.   
             Ансе встала из-за стола, больше не сказав ни слова, отправилась в гостевую комнату, чтобы лечь на приготовленную специально для нее кровать. Ямзюр тихо вошла в комнату. Ашназа смотрела на свечу, она поняла, что девочка слышала разговор. Молча перевела взгляд на племянницу. Ее черные бездонные глаза внимательно смотрели в такие же бездонные глаза девочки. Она протянула к ней белоснежные руки. Ямзюр кинулась в объятья Ашназы.
– Тейтерь, – со всхлипом произнесла женщина, вдыхая аромат ребенка, сплетенный из  горячего разнотравья.
           А Ямзюр впитывала тепло женщины, которая пахла лепешками и березовым соком. Девочка тихо шептала: «Авай! Авай!»

              Проснулась Ямзюр, когда солнце уже вернулось к своим друзьям-деревьям, когда оно стояло в зените. Девочка сладко потягивалась, прищурив глаза, чтобы игривые лучики не мешали ей наслаждаться покоем. Черные кудри разметались по подушке, в комнате пахло мятой. Девочка медленно свесила ноги на пол. Все еще сонная, прошла на кухню, где ее на столе ждал кувшин с теплым молоком и мягкая булочка. Она сразу прошлепала босыми ногами к столу, жадными глотками стала пить прямо из кувшина, откусывая вкусную булку.
             Она знала, что дядя и тетя ушли работать. Ашназу любила вся деревня: ее просили приготовить обед, если у кого-то был важный праздник, ей заказывали вышивать узоры на свадебных платьях. Но больше всего просьб возникало с воспитанием детей. В деревне у них был один пустой дом, в котором давно никто не жил. Решили жители деревни сделать детский сад, где бы смогли заниматься ребятишки, чтобы они не скучали и не слонялись где попало без дела. Вычистили дом, выкрасили заново стены, пол, побелили потолок, каждый поделился цветком в горшке, принес из своего собственного жилища. За домом расчистили участок, сделали там грядки и посадили овощи. Знали все в деревне, что у Ашназы нет своих детей, но что к воспитанию у нее особый дар. И стали водить в обновившийся дом деток, где женщина занималась с ними, рассказывала интересные сказки, объясняла, как ухаживать за огородом, всему-всему учила детвору Ашназа. Любила ее детвора, малыши с радостью бежали в  домик, который был для них порой дороже родного дома.
              Утром уходила женщина, заранее приготовив обед для мужа, а теперь и для племянницы-дочки, вечером возвращалась и занималась своим домом. Такая жизнь ей была в радость. Некогда она горько завидовала женщинам из-за того, что они рожают, что у них есть свои детки, которых они могут обнимать и целовать, а у нее нет. Но, когда появился детский сад, где она была главной воспитательницей, ее злость испарилась, вместо нее пришла безграничная любовь.             
            Но были люди, которые боялись Ашназу, поговаривали, что она ведьма, и как бы беда не пришла в деревню из-за нее.
             Тундас уходил далеко в лес, за которым лежали поля, пасеки, где он с остальными деревенскими мужиками работал, не покладая рук.  Народ его тоже любил. Он никогда не отказывал в помощи, работал за троих, если надо было построить новый дом, с радостью шел на стройку. И если Тундасу вдруг нужна была помощь, никто ему не отказывал.
             Ямзюр, позавтракав, переоделась и вышла из дома. Машины уже не было. Девочка знала, что родители уедут рано утром: они никогда не прощались с ней. Грусть жгла Ямзюр изнутри. Ей хотелось плакать от одиночества. Она догадывалась, что не нужна родителям, но всегда надеялась, что ошибается. Всегда верила, что они станут добрее, ласковее. Но она оказалась им действительно не нужна. Родная мать это сама сказала вслух. Горькие слезы подступили к глазам, в горле застрял комок.
            Теплая рука опустилась ей на плечо.
– Ты чего, тейтерь? – раздался голос Тундаса над головой.
            Он вернулся с работы на обед.
            Дядя потрепал девочку по голове, прижал к себе и поцеловал в макушку:
– Не проснулась еще? Соня! – он рассмеялся. – А хочешь помочь нашей любимой Ашназе?
            Слезы тут же исчезли, словно их и не было вовсе. Девочка, широко открыв глаза, внимательно смотрела на дядю. Он взял ее за руку и повел в огород. Кивнул на грядки, где буйствовал злой сорняк. Девочка заулыбалась, поняв, чем она может помочь. Напевая любимую песню, кинулась к грядкам. Быстро летела вредная трава из-под ее ловких ручек. Тщательно выполняла она возложенную на нее работу. Иногда выпрямлялась, вытирала пот со лба. В эти моменты она была совсем как взрослая. Только маленькая.
            Ашназа возвращалась с работы задумчивая, и сразу не заметила, что ее любимая девочка  копается на грядках. Но когда она вошла в огород, то увидела, как довольно улыбается Ямзюр. Ее руки вновь были черны от земли, но теперь Ашназа смеялась от всей души. Так и начали они совместную жизнь. Ашназа занималась ребятами, Тундас уходил глубоко в леса, Ямзюр копалась в грядках. Когда у девочки кончалась работа в огороде, она бежала к тете, чтобы помочь ей следить за малышами.

                ***

               Шло время. Девочка росла. От родителей не было никаких вестей, да и теперь ее настоящими родителями стали Ашназа и Тундас, которых она любила больше всего на свете. Они в девочке тоже души не чаяли. Красивая росла Ямзюр. Прекрасной становилась она девушкой, нежной, как незабудка. Гибкий стан, выразительные черные глаза, окаймленные пушистыми угольными ресницами, белая-белая кожа, точно только что выпавший снег, и волосы цвета вороного крыла.  И стала она как две капли на тетку свою похожа. Порой даже жители деревни путали их. А те, кто впервые приезжал в деревню, думали, что это сестры-близняшки, настолько велико оказалось сходство.
              И стали ходить байки в деревне, что мол, видели ночами в лесу девушку небесной красоты, пела она и танцевала. И песня ее проникала в сердце, а танец ласкал взгляд, и невозможно было оторваться. Но все, кто видел это, не знали, куда исчезала девушка. Как только она замечала случайного наблюдателя, вспыхивал ее взгляд и, смотря в ее глаза, можно было утонуть. Страх нападал на человека, сердце билось сильнее, да только не знал он, чего боялся. Но тут же смех разливался повсюду, путал человека,  а девушка с хитрой улыбкой исчезала в лесу. Вот и думай – была – иль не было ее.
                Но больше всего страху нагнал один случай. Зашел как-то далеко в лес мужик, с женой поссорился, выгнала она его из дому. Да зима была уже, морозная, суровая. Резал щеки мужику ветер, но тот упорно шел, сам не зная куда и зачем. И ругался вслух, бранил жену за то, что посмела его слабаком назвать, посмела сказать, что не сможет он медведя застрелить. Хмурил брови мужик, поправляя ружье на плече. Долго шел, ища берлогу, да вскоре забыл, зачем в лес пошел, и страшно стало, когда понял, что заблудился. Сел под дерево он, боясь замерзнуть. А изо рта пар идет, руки-ноги стужей ломит. Стали веки его слипаться. И уснул вскоре. Проснулся он от какого-то звука, напугавшего его. Протер глаза, внимательно посмотрел по сторонам, ничего не увидел. Полная луна выстелила на снегу дорожку, по которой и надеялся выйти мужик домой. Стал он выискивать свои следы, и медленно, глядя под ноги, пошел обратно. И тут, у самого уха, раздалось рычание. Обернулся в страхе, беря ружье, чтобы, если что, выстрелить. Перед ним высился огромный, как гора, бурый медведь. Сверкали черные, точно уголь, глаза его, оскалились белоснежные зубы. Ойкнул мужик и пальнул в лапу медведю. Взревел зверь, встал во весь свой рост, махая раненой лапой. Показалось мужику, что слезы покатились по морде медвежьей. Вновь направил мужик ружье, показывая зверю, что он его не боится. Но тот рванул мимо него, в сторону деревни. Испугался мужик, что кто-то пострадать от раненного, ошалевшего от боли медведя-шатуна может, побежал за ним. Из виду пропал медведь, но теперь мужик уже знал, куда идти, огромные следы остались от зверя, а рядом мелькали его собственные следы, когда он шел еще в глубь леса. По ним и побежал домой. Но выйдя в деревню не увидел он медведя, покачал головой и отправился в дом к жене. Встретила его супруга с молитвами, говорит, прибежало что-то огромное в деревню, ревело, каталось на спине, да неожиданно стало меняться. Из огромного дикого зверя получилась призрачная девушка. Нагая, белая, как снег, переливается под лунным светом. Вышел кто-то из дому и направился к ней, но та лишь рассмеялась и побежала прочь, не оставляя за собой следов, точно привидение.
           А на следующий день видели люди Ямзюр с перебинтованной рукой. И с тех пор часто в полнолуние видел кто-нибудь из деревни голую девушку, которая только смеялась, если ее замечали и исчезала без следа. Порой она даже направлялась в сторону человека, протягивая руки вперед, словно хотела обнять, а в глазах ее в это время горело пламя. Вскрикивали бабы, сопели мужики, отводя смущенный взгляд. А девушка лишь смеялась в ответ и растворялась в тени высоких деревьев, да разливалась над головой знакомая всем деревенским песня: «Панда, панда, пандозе, панда пряса сиде кальхть…»
            Вскоре влюбилась Ямзюр. Приехал несколько лет назад паренек Вельмат в их деревню ранней весной, когда только появились в лесах первые бутончики подснежника, когда верхушки деревьев стояли еще в теплых снежных шубках, но появился уже первый теплый ветер, несший с собой ласковую весну и радость солнца. Сиротой был Вельмат, оттого и пришел в другую деревню, чтобы начать жизнь заново. Поселился он в лесу, в заброшенной избушке лесника. Деревенские слова против того не сказали – только хорошо, что молодой здоровый парень вблизи живет – все помощь в случае чего.


              Гуляла однажды Ямзюр среди деревьев, ветер запутался в ее волосах, пытался вырваться, выбивая черные локоны из прически. Но только вырвется, вновь возвращается и путается – понравилась ему игра, все норовил сорвать девушке теплый платок с плеч. Ямзюр собирала подснежники, но даже когда корзинка была заполнена, она продолжила гулять, наслаждаясь ласковым ветром, ароматом весны и согревающейся влажной коры деревьев. Так заходила все глубже девушка, как в детстве напевая свою любимую песню: «Панда, панда, пандозе, панда пряса сиде кальхть…»
             Услышал это чудесное пение и Вельмат. Он был в это время дома, обедал. Если бы Ямзюр прошла чуть раньше или чуть позже, возможно, он бы и не услышал ее песни. Она зачаровала его. Он вышел, чтобы узнать, кто же это может петь. Шел на звук, открыв сердце песне. Голос привел его на опушку, где танцевала невероятной красоты девушка. Ее черные волосы переливались на солнце, бледная кожа сияла, как снег, голос звенел колокольчиком, а он боялся подойти ближе. Боялся, что единственный шаг развеет эту сказку, вырвет его из паутины грез. Девушка резко  остановилась. Она смотрела прямо на него немигающим взглядом бездонных глаз, в которых, казалось, спряталась вся Вселенная. Неожиданно Вельмат почувствовал, как падает в эту бездну. Чувствовал, как темнота затягивает его в себя, как проникает в самое сердце. Неожиданно оно перестало стучать. В глазах резко потемнело, голова закружилась, ноги подкосились….
             И вдруг что-то оборвалось, словно струна. Обжигающее тепло появлялось изнутри, оттуда, где только что остановилось сердце. Теперь же сердце вновь билось, как бьется вольная птица в клетке. Вельмат быстро и часто задышал, ему не хватало воздуха. Он тоже хотел петь, танцевать, смеяться. Чувства накрыли его с головой, словно лавина спустилась с горы.
            Очнулся Вельмат дома, в кровати. Он пытался вспомнить, как оказался тут, но голова была пуста, в ней лишь крутились слова песни: «Панда, панда, пандозе, панда пряса сиде кальхть…» И тут он вспомнил, все-все вспомнил, и его снова накрыло волной счастья. Но он вынырнул. Вдохнул весеннего воздуха, наполненного ароматом подснежников.
           Захотел паренек найти чудесную девушку, которая так зачаровала его.  Он лежал на кровати и представлял, как скоро встретит вновь эту красавицу. Мечтая, уснул. А на столе лежали влажные от первой росы подснежники.
           На следующий день отправился Вельмат в деревню, чтобы найти незнакомку. Спросить кого-то стеснялся, бродил по улицам, заглядывая во все закоулки, но нигде не мог отыскать девушку, забравшую его сердце. Когда он вышел к детскому саду, пронеслась мимо него девушка-ветер. Не успел он ничего толком заметить, как мелькнули где-то за углом дома кудрявые черные локоны да остался аромат подснежников. Он сразу кинулся туда же.
           Она стояла прямо возле него. Свежая, румяная, красным пламенем пылали  ее губы, озаренные счастливой улыбкой. Как только прекратило бешено биться сердце, он услышал. Услышал песнь, которую вчера пела девушка, она словно бы разлилась в воздухе, словно это сама природа пела ее. Прильнула неожиданно к нему Ямзюр, доверчиво посмотрела в его васильковые глаза. Он попытался обнять ее, но она ланью выскочила из его объятий и исчезла.
              Долго играли они в «догонялки», не говоря друг другу ни слова. А потом их уже Ашназа, которой надоели эти игры, посадила за один стол. Она хотела внуков, а молодые все знай себе играют.

              Дело шло к свадьбе. Ямзюр отправилась высоко в горы, чтобы собрать редкие нужные для счастливой богатой жизни травы, так ей велела сделать Ашназа. Невеста должна нарвать себе огромный букет, да и не следует ей присутствовать при приготовлениях к церемонии. Ашназа украшала дом, Тундас и Вельмат отправились за дровами, чтобы развести большой костер во дворе, они собирались сделать красивую памятную свадьбу, созвать всю деревню. И в это время приехал сюда из города молодой человек, но не заметил никто его приезда, все были заняты надвигающимся торжеством. По делу приехал он, делу важному.
              То был сын Викая и Ансе – Ушмай, второй ребенок, которым была беременна Ансе, когда оставила в деревне свою дочь. Души в нем не чаяла женщина. Берегла его, как зеницу ока. Любила его больше всего на свете. И мальчик рос в любви, тепле, ласке. Все, чего бы он ни захотел, тут же выполнялось. Не обделила его природа ни красотой, ни умом, ни талантами. Любил он мать свою так же, как она его. И однажды рассказала ему Ансе, как жила она в деревне вместе со старшей сестрой.
             Страшная была ее сестра, ничего не умела, завидовала ей, Ансе. Да оказалось, что в крови ее течет кровь бабки-ламии. Ансе любила Ашназу, но та ее ненавидела за красоту и ум. И оттого прокляла она свою младшую сестру, сделала так, чтобы обменялись они красотой, да забрала у нее все таланты, и осталась Ансе без ничего. Но мало этого было злой Ашназе, решила она избавиться от мук при родах, и сделала так, что младшая сестра выносила для нее чадо. И мучилась женщина при родах страшно, ибо рожала не ребенка, а ламию. И долго изводила Ашназа Ансе, до тех пор, пока не заставила отдать ей дочь, которую Ансе любила так сильно, как только родная мать любит своего ребенка. И забрала Ашназа девочку, выгнав навсегда свою сестру из родного ей края, пригрозив, что если она вернется домой, заколдует ее  в сухое дерево.
           Слушал все это Ушмай, в груди жалобно сжималось сердце, кровь бурлила в желании отомстить за мать. И сказал он своей матери, чтобы она ни о чем не волновалась, что скоро сможет вернуться домой, в родные места. А сам отправился в деревню, где жила его злая тетка, которую он уже ненавидел всем сердцем, насколько только могло ненавидеть юное сердечко.
Знал он, что околдовала эта женщина всю деревню. И необходимо было придумать хитрый план, чтобы все увидели какова она на самом деле. Но из-за того, что Ашназа сама не покажет свою силу, Ушмай решил сделать это вместо нее. Мать рассказала ему, где находится дом, описала ее облик. И Ушмай легко распознал женщину, которая была в свои немалые годы такая же молодая, как девушка. Увидел он, какая была красивая его мать, еще сильнее зло опутало его. Он убедился, что ее муж и будущий зять уйдут из дома. Тогда-то Ушмай и отправился в детский сад.
             По дороге  разговорился с одним мальчиком, дал ему много конфет, которые в деревне так редко видели. И мальчишка, не подозревая ни о чем, шел вперед вместе с добрым юношей. Попросил Ушмай, чтобы мальчик через окно залез в их дом для занятий и открыл ему входную дверь. Мальчишка так и сделал, даже не спрашивая, зачем это понадобилось приезжему парню. Ушмай знал, что ключи есть только у Ашназы, а значит ни на кого, кроме нее никто не подумает.
Зверски расправился Ушмай с мальчиком. Кровью на стене и на полу он нарисовал знаки, не ведомые Свету. Умылся, закрыл дверь изнутри, а сам вылез через открытое окно. Со всех ног он побежал по деревне с криком: «Ведьма!»
              Испугался народ, сбежался посмотреть что стряслось.  Рассказал Ушмай, как встретил Ашназу у входа в детский сад, описал, что все руки и лицо ее были в крови, что глаза горели адским пламенем. Не верил народ, но навострил уши, по толпе шепотом прошло: «Вот и пришла беда!»
              Побежали все к тому зданию, выломали дверь, а прямо на полу растерзанное тело мальчика. Взвыли бабки, завопили мужики, побежали все к дому Ашназы.
             Женщина в тот час разделывала мясо, услышала шум во дворе. Не вымыв рук, вышла на улицу. Народ оцепенел. Руки в крови, на лице кровавая полоса, растрепанные волосы, уставший взгляд. Взорвалась криком толпа.
 – Сжечь! Сжечь ведьму! – мужики схватили женщину, резко втолкнули в дом, закрыли двери. 
             Немедленно принесли флягу с бензином, бабы зажигали спички… Бросали пламя на дом, вспыхнул он, словно спичка. Задымился. Охватил крышу рыжий трескучий огонь…
             Тундас и Вельмат остановились, когда увидели, что над лесом поднимается серый дым. Быстро засобирались они, бегом кинулись в деревню. Народ еще был во дворе их дома, который рушился под ревущим пламенем. Кинулся Тундас к двери, распахнул ее, лицо и руки лизнул жар, не остановило это его, ворвался в дом. Крыша рухнула. Взметнулся вверх пепел. Обвалились стены. Вельмат, не слыша стука собственного сердца, стоял посреди пепелища; народ, получивший крови, разошелся, словно ничего не произошло. Радостно улыбался Ушмай – он отомстил за мать.

                ***

              Холодный ветер резал кожу. Неожиданно Ямзюр стало больно. Она возвращалась уже домой, когда неожиданно почувствовала тревогу. Сердце гнало ее вперед, быстрее, быстрее, словно она могла опоздать.
              Ушмай собирался уже уезжать, как неожиданно на улице появилась Ашназа. Закружилась у него голова, когда она пролетела мимо него. Затряслись руки. Он не мог поверить, что ламия выжила, что она невредима. Он, как зачарованный, пошел за ней. Бежала Ашназа к своему дому. Он боялся, что она еще до того, как сгорел дом, успела выбраться на свободу – она же ведьма. Но сейчас, когда она увидит, что погиб ее муж, тогда-то и получит ламия наказание. Но не знал еще Ушмай, что когда вернется домой, то не застанет ни отца, ни матери. Он не знал, что и его самого больше нет. Нет его прежнего, чистого, невинного. Он умер, убив того мальчика в детском саду, он умер, когда обвинил безвинную в этом страшном преступлении. Он умер… Мир никогда не станет прежним, и нет у него теперь ни отца, ни матери, ибо нет сердца, чтобы узнать их, чтобы любить.

               Ямзюр бежала к дому, все сильнее билось сердце, все тревожнее становилось на душе. В воздухе плавал пепел. Она выбежала из-за угла к самому пепелищу. Резко остановившись, девушка невидяще смотрела на бывший дом свой, который лежал теперь черно-серым ковром головней, золы, дыма. Прямо на остывающем пепле сидел Вельмат. Он сжимал голову ладонями. Ямзюр подошла к нему, бледная, словно призрак. Он поднял голову, в ее глазах теперь была не вселенная, которая уносила к Свету, а болото, утягивающее на дно. Он хотел что-то сказать, но с губ сорвался невнятный стон, он прикусил губу и уткнулся лицом в колени.
             Помутнели глаза Ямзюр, нахмурились брови, посерело белое лицо. Вздрогнули леса, чувствуя боль своей сестры. Качнулись ветвями вековые ели в сторону деревни, чтобы обнять девушку, чтобы разделить и утешить ее горе. Громыхнуло ясное небо. Схватилась девушка за голову, упав на колени. Проклятия подступали к горлу, стремясь скорее вырваться на волю. И ведьмина воля исполнилась.
             Почернели вмиг облака, завыл ветер, норовя сорвать крыши с домов, застонали многолетние стволы деревьев, взвыла и Ямзюр, как одинокая волчица. Хлынул с неба дождь, застучал по земле, точно шаман на барабанах, зашуршала листва, словно мантры. Вспорхнули вороны с веток, взвились в небо. Вспыхнуло черное небо. Разделила молния его пополам, ударив в то место, где рыдала девушка. Вскрикнули люди, выбежавшие на улицу. Небо вновь разразилось громом, и точно серебряная дымка-душа отошла от каждого человека, совершившего преступление. Затуманился взор их, пропал огонек, который когда-то сиял в груди. И словно не видя ничего, одичавшие, пошли люди обратно, по домам, завершать дела, начатые днем.
             Утих ветер, замолчали деревья, стряхивая с листьев влагу, пробились лучи солнца сквозь черные тучи. Падали на землю последние слезы неба, словно оставляя земле свой прощальный поцелуй. Заискрились под солнечными лучами капельки на траве, исчезли черные вороны, защебетали мелкие пташки. Прояснилось небо.
             Оборвалась струна.
             Коснулся волос ее легкий ветер. Принес он ей аромат лепешек и березового сока. Вздрогнула девушка. Показалось ей, что рядом с ней стоят Тундас и Ашназа, стоят ее тетя и авай. Они, как раньше, обнимают ее, будто она только приехала к ним, целуют в лоб и улыбаются. Улыбнулась Ямзюр в ответ, стало ей тепло, они взяли ее за руку и повели за собой, по белой тропинке, вверх.
               Оборвалась струна.
               Вельмат вздрогнул. Ямзюр коснулась его волос пальцами. Они вместе встали. Не смотря под ноги, не говоря друг другу ни слова, они пошли прочь из деревни – в лес.
              Медленно опускалось солнце. Оно бросало последние лучи в небо. Оно в последний раз пожимало ветви деревьям, обещая, что на следующий день обязательно вернется.
             Не знали люди, что совершили. Опустела окончательно деревня. Остались там жить пустые бездушные люди, одни только дети ощущали, что что-то не так здесь, одни только дети слышали, как ветер проносится над их головами, как шуршит листва, как поют птицы, как стрекочут кузнечики, как журчит ручей красивую песню: «Панда, панда, пандозе, панда пряса сиде кальхть…» На крыльях своих ветер приносит сладкий аромат нежных подснежников, и в минуты, когда горы замирают, слушая песню, небо становится ярко-васильковым…