Привычка

                Зябко. Холод, в отличие от тепла, никогда не заставляет себя ждать. Зима – не лето. Зима не легкомысленная девица, которая когда захочет – придет, когда захочет – уйдет. Я пытался отогреть пальцы в карманах, только все безрезультатно: легкая куртка не давала никакого тепла, а в середине ноября была совершенно бесполезна. Меня трясло, я хотел домой, но моя квартира, точно, как и моя куртка, не давала согреться, и порой казалось, что они, наоборот, с радостью раздаривают мое тепло, надеясь, что оно поможет согреть эту пустую улицу. А еще этот гадкий туман... Как он посмел появиться?! Одежда становилась сырой, волосы прилипали ко лбу. Мне было гадко, липко, мокро. И когда ледяной порыв ветра попытался сбить меня с ног, я не выдержал и взвыл: разве там, наверху, не видят, что мне плохо? Или там сидят изверги, которые только и ждут, когда человеку станет невыносимо жить, чтобы добавить еще ему неприятностей?
                Не слушающейся рукой я достал сигарету. Пальцы тряслись, не давая нормально поднести ее к губам. Вторая  рука шарила по карманам в поисках зажигалки. Точно! Я же забыл ее в машине! Стоп. У меня уже давно нет машины….
                Привычка. К сколькому мы, люди, привыкаем. Это как болезнь, нам обязательно к чему-нибудь необходимо привыкнуть. Мы привыкли умываться каждое утро, курить, одеваться, когда собираемся куда-то, ходить по определенным тропинкам, думать о привычном... Привыкаем к вещам, к людям. И потом, когда предмет нашей привычки исчезает, мы еще долго не можем смириться с этим. Мы вновь тянемся к привычному, не желая его отпускать. Что будет с нами, если мы оставим наши привычки? Наш маленький мирок развалится. Ничто не будет нас удерживать, мы станем свободными. Но разве человеку нужна свобода? Он сам заточает себя в кандалы.
                Ночью никогда не знаешь сколько времени. Кажется, что время остановилось, только стрелки часов по привычке идут дальше. Каждую ночь, ровно в полночь, я выходил из квартиры. Я всегда шел одной и той же дорогой. Изо дня в день. Точнее
сказать, из ночи в ночь. По этой дороге я шел к тому самому дому. К такому привычному дому, который для меня сейчас не должен существовать, ибо теперь меня ничего с ним не связывает, кроме привычки приходить сюда ровно в час ночи. Я садился на детские качели, они были маловаты, но я к этому привык. Садился на самый краешек, вытягивая одну ногу, а другой отталкивался от земли, раскачивая качели. Я смотрел на четвертый этаж, на второе окно слева от края. Теперь в нем не горел свет. Но привычка… Привык, что в пять минут второго загорался свет, в окне появлялся черный силуэт. Я знал, тот человек, чей силуэт появляется в окне, улыбается. В этот момент я всегда резко вставал с качелей и быстро направлялся к подъезду. Но у самой двери я останавливался, слушая, как за спиной жалобно скрипят качели. Я обещал себе, что в следующий раз не оттолкну их от себя, но каждый раз забывал. Забывал и останавливался у двери, чтобы, слушая плачь качелей, вновь дать себе обещание. Но это было тогда, сейчас я не отталкиваю их. Мне некуда спешить. И качели больше не просят пощады. И теперь я иду не к подъезду, а в противоположную сторону, дальше, в место, которое позже тоже стало мне привычным.
                Сейчас я как раз находился на этом промежутке пути. Пытаясь согреть руки, проклиная свою память, я шел к бару, где меня ждет бармен. Ну, нет. Он меня вовсе не ждет. Или ждет… Да, он ждет моих денег. Он тоже привык, что я прихожу каждую ночь. И даже стал протирать перед моим приходом определенный стол, за который я всегда сажусь. Он уже давно перестал спрашивать, чего я хочу. Как только открывается дверь и вхожу я, он тотчас вытирает стол и идет за выпивкой, которую я всегда заказываю.
             Однажды бармен попробовал заговорить со мной, но тут же понял, что личность я не разговорчивая. После пары моих лаконичных ответов, он пожал широкими плечами и ушел за барную стойку протирать стаканы. Мне нравился этот человек. Он был невысоким коренастым мужчиной с круглым животиком, прихрамывал на правую ногу. Мне нравилась его татуировка на бритой голове. И всегда, когда он поворачивался ко мне спиной, я любовался вытатуированным черным байком, на котором сидел скелет. Бармен всегда одевался в одно и то же: черная футболка, поверх кожаная  безрукавка, синие протертые до дыр джинсы. Наверное, это тоже привычка.
            Как-то раз я пришел, когда в баре собралось много народа, в основном байкеры. Но мой столик был свободен, только протирала его теперь официантка, которая обычно в другие дни отсутствовала. Вскоре оказалось, что у друга бармена день рождения. Именно тогда я услышал, откуда у моего бармена такая татуировка и любовь к столь неформальной одежде.
                В честь праздника бармен даже вышел из-за барной стойки и сел за один стол с именинником. Они по-братски обнимали друг друга за плечи, пили пиво из огромных кружек и вспоминали прошлое.
             Когда мой бармен был молодым, лет двадцать назад, они вместе с виновником торжества гоняли на байках. Это были их золотые времена. В каких только переделках они тогда ни побывали. И их лучшими друзьями всегда были байки. О, как мой бармен страстно рассказывал об этом. Как он описывал своего металлического товарища! Я даже позавидовал, ведь у меня никогда не было такой любви – любви к неживому…
– Э-эх. Я бы и дальше гонял, – продолжал он. – Да только беда случилась. Мы всегда осторожно относились к полетам по ночам, а зимой вообще оставляли мотоциклы, только вечерами просиживали в гаражах, возясь с деталями. А тут, черт меня, видимо, дернул. Уже был декабрь, снег еще не выпал, но дорога покрылась корочкой льда. Я изрядно выпил. Нам уже приходилось гонять в нетрезвом виде, для меня это было не впервой. Но жена в тот день заела: «Зачем пьешь? Сколько можно? Я тут забочусь о тебе. А ты все время приходишь со своими никчемными друзьями, вы нажираетесь, как свиньи, а мне знай вас корми да убирай за вами потом весь мусор!» И завела-завела… – зал покатился со смеху, все понимающе кивали. Бармен продолжал. – Ну, вот и не выдержал я. Решил в бар рвануть. Было уже поздно, машины не ездят, да и не думал я тогда о чем-то другом, кроме своего байка…
               Рассказчик затих. Все ждали продолжения истории. Кто-то не выдержал и выкрикнул из толпы:
– Ну, так что же было дальше?
– А что дальше? Попробуй прокатиться на летних шинах по льду, – он усмехнулся, оголив почерневшие зубы. – Вот что осталось мне на память от той ночи, – бармен приподнял правую штанину, под ней оказался протез, – Да ладно нога. Байк жалко… Подвел я его. Мы тогда с ним хорошо кувыркнулись. До сих пор простить себе не могу.
              Он прикрыл глаза огромной ладонью. В зале молчали, лишь только стук стаканов о стол вырывал из объятий воспоминаний этого бедолагу. Но вскоре все вновь заговорили, понимая, что это может случиться с каждым. И зал вновь загалдел, даже еще пуще прежнего.
                А я в тот момент переместился в далекую декабрьскую ночь. Я видел, как фары освещают скользкую дорогу. Видел, как мужчина зажимает сильнее газ, его мотоцикл тоже любит скорость. На повороте надо спускать газ, но байкеры не из тех людей, они выжимают его сильнее. И именно в тот момент срываются колеса с блестящей глади льда. И кружится байк в адском танце, ломая кости человеку.
              В ту ночь я проникся к нему уважением. Такая любовь достойна награды. Жаль, что он никогда больше не сможет встречать лицом ветер, прижимаясь всем телом к горячему металлу и видя перед собой бесконечно дорогую каждому мотоциклисту дорогу.
               Этой же ночью я случайно подслушал его разговор с ребятами. Именно благодаря этому разговору я узнал бармена немного лучше. Он говорил негромко, наверное, не хотел, чтобы все слышали. Его друг, именинник, спросил, как его жена поживает. Грустно качнул головой мой бармен, оперся локтями о стол и с невыносимой тоской заговорил.
– Помнишь, как я встретил ее? Э-эх, хороша была. Ехали мы тогда, как обычно, в никуда. Искали приключений, а заодно выпивку и баб, – за столом вновь одобрительно закивали. – Ну, и остановились тогда в небольшой деревеньке. Деревенские девушки они же это... ну... намного лучше городских! Добрые, понимающие, работать любят, а байкеров любят еще сильнее. Вот в той-то деревне я и встретил Наташку свою. Как увидел, сразу понял моя будет! Какая же она красивая была: коса до пояса, глаза карие, носик маленький, губки алые, фигура пышная; все парни за ней бегали, а она все нос воротила – гордая, особенного ждала. И дождалась на беду свою. Влюбилась в меня. Как увидит, так смущенно взгляд отведет, а щечки вспыхнут красным огнем. Ну, и отправился я к отцу ее, чтобы спросить разрешения жениться. Не соглашался сначала, да только когда увидел, что дочь его за меня замуж хочет, махнул рукой и сдался. Отвез я Наташу в свой дом, оставленный мне родителями, стала она там хозяйкой. Первое время не знали забот с ней, в согласии и любви жили, нежная была она, ласковая, понимающая и, самое главное,  терпеливая. Несколько месяцев я не уезжал никуда, все с женушкой своей рядом был. Видел тогда, что счастлива она была. Все для меня старалась: и поесть что-нибудь вкусное приготовит, и дом приберет, и все-все делала она. Знай себе радуйся.  Да что-то тоска меня взяла за душу, скучно стало. Начал я сначала раз в месяц уезжать, потом два, вскоре неделями пропадал. Видел я, что скучала она жутко, да звала меня Дорога. Стал пьяным возвращаться домой. Поначалу Наталья качала головой, потом стала ругать, а однажды напился ужасно да и поколотил ее. Ох, как вспомню эту ночь, как выла она у себя в комнате, а я за стенкой валялся, закрывая уши, не желая этого слышать. Не пойму, чего она не ушла от меня тогда. Видимо, сильно любила. И началось. Срывало мне крышу, приходил и колотил ее, так ведь не виновата была. Вскоре ногу потерял, но продолжалось все то же. С каждым днем она будто гасла, затух огонек в глазах, похудела, поседела. Быстро ушла она от меня. Пришел как-то домой трезвый, с цветами, а нашел ее в петле. Сам виноват, не напейся я тогда, может, до сих пор была бы со мной. Я очень удивился, когда бар, который ей оставил отец, она записала на меня. Но именно этим баром я хотел оплатить свою вину.

               Я открыл дверь. Прихрамывая, бармен с тряпкой возвращался за стойку. Увидев меня в дверном проеме, он улыбнулся. Привычка. Привычка ждать меня, как родного сына домой. Порой у меня возникало чувство, что только этот человек в целом свете и ждет меня. Мы привыкли к ночам, проводимым вместе в молчании, но не в тишине. Мы слушали старенький радиоприемник, который сейчас нигде уже и не встретишь. Всегда, когда я садился за свой столик, я думал: удивится ли бармен если я когда-нибудь не приду. Будет ли он ждать моего прихода? Я думал: а что, если когда-нибудь я зайду и увижу другого человека? Человека, который не знает, что мой любимый столик находится в правом углу, огороженный какими-то огромными цветами, название которых я не знаю. Человек, который не знает, что я всегда прихожу в одно и то же время, что всегда заказываю один и тот же напиток: мастику. Я уважал только эту анисовую водку. И нравилась она мне только в этом баре.
              На моем столике уже стояла рюмка. И тарелка с мясом и овощами.
– За счет заведения, как постоянному посетителю, – крикнул бармен хрипловатым голосом, заметив, что я не сажусь. Я грустно улыбнулся: разве другой бармен знал бы, что я постоянный посетитель?..
             Увидев тарелку, полную еды, я, наконец, понял, что безумно голоден, и жадно накинулся на мясо. Сколько я не ел? День? Два? Три?.. Как же вкусно! Я беззвучно рассмеялся: и правда, как сына родного домой встречает. Завершая прекрасный поздний ужин, я с удовольствием опрокинул мастику внутрь, наслаждаясь, как она обжигает горло и согревает изнутри лучше всякой любви.
             Этот обед выбивался из моего привычного графика, но это ничуть меня не расстроило. Сколько можно жить, завися от привычек? Но мне было жаль с ними расставаться. Кто же еще придет ночью к этой бедной качели, кто, кроме меня, заглянет в этот бар и просидит несколько часов без движения, рассматривая пыльные листы растений? Но раньше же у меня были другие привычки… Почему я отпустил их?.. Почему позволил им уйти, когда они были мне дороги?..

                ***

            Несколько лет назад я переехал в этот шумный город, поразивший меня своей грязью. Грязью не столько улиц, сколько людей. Нет, они выглядели опрятно. Они были приятными на вид, но я никогда не встречал столь темных душ. Но в то же время меня эта темнота восхищала. Эти люди, несмотря ни на что, прекрасно осознавая, что они  делают дурно, пакостили, воровали, лгали, продавали себя и других. Все ради денег. У них одни только деньги
 в мыслях. И общались они с человеком, если только тот был им выгоден.
                Но тогда я был наивен. Я верил, что в этом городе я найду светлое сердце, неиспорченное, чистое. И я такое встретил. По крайней мере, так мне казалось. Это была прекрасная девушка. В ее голубых глазах не было и капли лжи. Но как же я ошибался!
                Мы познакомились в начале мая, когда цвели яблоня и черемуха. У меня были богатые родители, которые обеспечивали проживание, купили мне и квартиру, и машину, и даже оплатили институт, после окончания которого я и решил переехать в этот город. В тот день я гулял по парку. Да. Это было второго мая, когда благоухали деревья, покачивая белыми веточками. Я не сразу Ее увидел. Она сидела на лавочке за ветвями белоснежной яблони. На Ее темноволосую головку упала пара лепестков. Она поправляла очки, читая какую-то толстую потрепанную книгу. Почему-то я подошел  к Ней. Я не сказал ни слова, лишь встал около Нее, глядя, как Она читает. Но я загородил Ей солнце, и Она подняла на меня глаза. В тот миг я словно бы упал в небо. Как же прекрасны они были! Ее губ коснулась легкая улыбка, а потом Она звонко рассмеялась. Белые лепестки соскользнули с Ее темных волос.
– Садитесь, – радостно сказала Она, отодвигаясь, чтобы освободить мне место.
              Ее мягкие черты лица приковывали к себе взгляд. Я был очарован. Я боялся сказать хоть слово.
– Светлана, – улыбнувшись, сказала девушка.
              Я представился. И мы заговорили. Мы болтали обо всем на свете. А потом Она пригласила меня к себе. И мы пошли, медленно, чтобы растянуть эти моменты счастья. В тот день я впервые увидел те самые качели, на которые потом я приходил ждать по ночам. Мы поднялись к Ней в квартиру. И что же произошло? Мы оба сошли с ума. Впервые я так бездумно окунулся в кого-то...
Та ночь изменила всю мою жизнь. Света казалась мне бесподобной. В Ней была вся весна, вся молодость. Я ласкал Ее теплое тело, впитывал Ее нежность в себя. Это был танец безумной страсти.
             Утром меня разбудили два солнца. Одно светило мне в глаза, а другое ласково целовало в щеку мягкими губами. Так и начались мои пламенные ночи, мои счастливые дни. Мы встречались у Нее. Днем Она училась, а ночью ждала меня. Мне входить можно было только тогда, когда Она подходила к окну. Как сейчас помню: я приходил в час, внимательно смотрел в Ее окно, ожидая приглашения. Ровно в пять минут второго подходила Она. И я бежал, бежал в Ее горячие объятья. А утром Она будила меня, и я должен был уходить.
              Шло время: прошел год, потом еще год. Я дарил ей все, что она хотела. Водил туда, куда Ей вздумается. И делал все, чего она желала. Я баловал Ее. Разрешал Ей ходить в клубы, развлекаться на мои деньги. Но я был старше на несколько лет. А в Ней кипела молодость, Ей хотелось гулять, хотелось свободы. Моя ревность Ее напрягала. Я желал, чтобы меня, когда я возвращался домой, встречала Она, чтобы вместе мы готовили обеды, убирались, гуляли…
              Она меня бросила с огромным скандалом. Обвинила во всем, в чем только можно. Но я не мог так легко отпустить свою привычку. И я решил купить Ее… Я стал тратить больше денег на Ее прихоти. Она вернулась. Мы снова были счастливы. Но счастье длилось только до тех пор, пока я не купил Ей квартиру в другом городе. И однажды, когда я пришел на Ее прежнюю квартиру, меня встретила старая бабушка, которая объяснила, что здесь живет только она одна, и никакой молодой девушки отродясь не видела. Я поехал в другой город, в надежде найти Ее. Но и та квартира оказалась продана. Я вернулся обратно. Бродил днями и ночами по улицам в поисках Светы.
            Вскоре я понял, что поиски мои безнадежны. Днем я спал, а ночью… Ночью совершал дорожный ритуал. Тогда я и нашел этот бар, который стал для меня самым приятным местом, стал роднее и нужнее дома. Сначала я продал машину, попытался продать квартиру, но она была зарегистрирована на родителей, что и не дало мне этого сделать. Я ушел в запой. И эта комната, в которой я живу днем, до сих пор заставлена бутылками. Не для чего их убирать. А утром они мне не мешают. Я прохожу прямо в комнату и падаю на кровать, в сон.
               Но сегодня мне хотелось общения. Общения с женским телом. После Ее ухода я практически каждую ночь был в объятиях новой женщины. Но все они были ничто по сравнению со Светой. В них не было этого пожирающего душу огня. Это были женщины на одну ночь, которые даже не брали денег. Они тоже тосковали по любви. И я дарил им ее, закрывая глаза и представляя, что дарю любовь Ей. Но все это был самообман. Я привык любить Ее. И потому даже с другими я продолжал любить Ее. Эту девушку, в имени которой было много света, но внутри Она оказалась такой же пустой, как и все остальные. Порой, ощущая ласки других женщин, я думал, что они намного чище Ее. Они и были чище...

            …Пора уходить.
             Я встал из-за стола и подошел к бармену.
 – Извините, не найдется закурить?
             Бармен подал мне зажигалку. Я закурил и протянул ее обратно.
– Забирай, – бросил он мне, не поднимая головы, натирая до блеска бокалы.
             Я посмотрел на зажигалку. Она была металлической, тяжелой и сразу видно, что раритетная.
– Но, она же…
– Забирай, забирай. Я решил бросить курить. Слишком вредная привычка. А вместе с тем, собрался расстаться с прошлым, которое бы напоминало мне о ней, – он поднял на меня глаза.
         Я впервые увидел его так близко. Уставшее, исчерченное множеством шрамов лицо; кривой нос, видимо, когда-то был сломан. Я поблагодарил его за зажигалку, за обед, он лишь кивнул и принялся дальше тереть стаканы.

             В лицо мне ударил ветер. Я забыл, что на улице мороз. Запахнул не греющую куртку и быстро зашагал к своему дому. Почему-то мне неожиданно стало легко, словно я скинул с себя оковы. Все время я жил в напряжении, как натянутая струна, это утомляло меня. Но сейчас я будто бы освободился от тяжкого груза, который не давал мне дышать.
                Я шел туда, где смогу найти тело. Точнее тепло… Тепло чужого тела. И здесь я был постоянный посетитель. Они сами отдавались, бесплатно. Что-то тянуло их ко мне.
Красавицы. Все они были непременно красавицы. Когда-то… Жаль, что блеск в их глазах исчез. Я шел мимо них, каждая строила мне глазки. Они все были мне одинаково противны. И сам я был себе гадок оттого, что шел к ним, пользовался ими. Я был противен себе оттого, что не с любимой проводил бесценное время. Неожиданно одна отскочила от меня, словно дикая кошка. И в темноте я различил до боли знакомые черты.
– Ты? – невольно сорвалось у меня с губ.
              В Ее глазах был ужас, словно Она увидела приведение. Под лунным светом я мог легко Ее рассмотреть. Некогда блестящие ухоженные волосы теперь веником торчали в стороны, мешки под глазами, искусанные губы, лицо посерело. Теперь я увидел Ее настоящую. Оболочка, наконец, открыла свою сущность, показывая душу, а точнее отсутствие ее. Меня физически затошнило. Я отшатнулся от Нее, смотря по сторонам, выбирая, куда мне бежать.
             И неожиданно Она подалась ко мне, тянула свои тонкие трясущиеся руки. В глазах промелькнуло что-то жуткое, губы растянулись в каком-то диком оскале.
– Любимый.., – прошептала Она хриплым прокуренным голосом.
              Я затряс головой, пытаясь стряхнуть этот мираж. Но когда я открыл глаза, Она все еще стояла передо мной, протягивая руки.
– Ты не узнал меня, любимый? Это же я, твоя Светочка, – продолжала чужая женщина.
             У меня кружилась голова. Я чувствовал, что если сейчас не уйду, то потеряю сознание. Ускользну от этой ужасной действительности. Она предала меня, а теперь называет любимым. Какая наглость! Я резко развернулся и зашагал дальше. Вдруг кто-то схватил меня за плечи.
– Ах! Попользовался, значит, решил сбежать?! – взвыла Она.
             Я пытался оторвать Ее от себя, но Она держала крепко, не желая упускать добычу. Наконец, я вырвал свою куртку из Ее клешней. Я боялся смотреть на Нее. Где, где та девушка, что подарила мне любовь? Где эта любовь, которая была для меня самой прекрасным в жизни? Я стоял, боясь пошевелиться. За спиной раздавались всхлипывания. Я вытащил из кармана джинсов последнюю тысячу, ткнул бумажку Ей в руку и ушел.
              Но не успел я зайти за угол, остановился, как вкопанный. Что-то тянуло меня обратно, к Ней. Я хотел, как раньше, обнять Ее, прижать к себе, поцеловать, ощутить Ее дыхание. И я вернулся. Она стояла там же, Ее плечи все еще подрагивали. Я взял Ее за руку и повел к себе.

               Среди бутылок я смог найти кружки. На плите уже стоял чайник. В холодильнике нашлась зачерствевшая буханка хлеба и кусок масла. Она сидела на краешке табурета, впившись в ее края пальцами так, что костяшки побелели. Ее глаза жадно следили за каждым моим движением. Наверное, Она боялась, что я Ее выгоню. Но  я стоял у стола, нарезал хлеб, размазывал поверх куска масло. Засвистел чайник. В шкафу нашелся растворимый кофе. Я развел его в грязных кружках. Одну подвинул Ей, другую взял в руки и сделал глоток, желая прийти в чувство.
              За то время, пока мы не вделись, она стала жалкой. Продрогла до костей. На ней была легкая просвечивающая блузка, на плечи накинута какая-то тонкая тряпка, похожая на кофту, короткая черная юбка и никаких колготок. Под электрическим светом люстры я смог рассмотреть всю Ее. Местами желтели синяки, наверное, клиент какой-то оставил. Она жадно глотала кофе, тщетно пытаясь согреться.
– Сходи в ванную.
– Ты уйдешь. Снова меня оставишь, – зашептала Она торопливо, словно боялась куда-то опоздать.
– Это моя квартира. Куда я, по-твоему, могу уйти? – у меня не было желания с ней церемониться.
               Она слабо кивнула. Шатаясь, пошла в ванную.
– Полотенце на батарее, – бросил я ей вдогонку.
               Прошел час. Или два. За окном все еще стояла ночь, мне было все равно сколько уже прошло времени. Она вышла, закутанная в белое полотенце. С черных волос стекали струйки воды. Ах, да… одежда.
– Пей кофе, только что налил. Я сейчас.
              В комнате, спотыкаясь и гремя бутылками, я прошел к шкафу с одеждой. У меня не было женских вещей, потому достал свои теплые серые штаны и длинную футболку. Кинул вещи Ей на коленки:
– Надеюсь, не побрезгуешь.
               Я не хотел Ее видеть. И не понимал, зачем привел к себе домой. Эту дикую кошку, которая сбежит от меня, как только я Ее откормлю. Она ушла в ванную, чтобы переодеться. Надо же, цаца. Раньше спокойно ходила передо мной голой. Тарелка была пуста. Поела. Выключил свет и ушел в комнату. Найдет.
               Она вошла тихо, на цыпочках. Тут же юркнула ко мне в кровать, прижимаясь всем телом. В этот момент я хотел кинуть в Нее тапком. Какая же все-таки противная кошка! Она взяла мою руку и принялась целовать пальцы. Медленно перешла на плечи, шею, лицо. Я позволял Ей все. Ее пальцы скользнули мне в волосы, теплое дыхание согревало щеку. Я сжал ее талию, понимая, что совершаю ошибку, о которой непременно вскоре пожалею.
                Ее поцелуи обжигали кожу. Ее ласки были хуже пыток. И я вновь сошел с ума, повторяя нашу первую ночь. Но в этот раз мне хотелось Ее задушить, заставить ее выть от страсти и боли. Боли, которую Она когда-то принесла мне.

                Я ожидал, что утром проснусь в пустой кровати. Так оно и случилось. Но что-то было иначе. Я оглядел комнату и понял, что не хватает пустых бутылок, которые неожиданно куда-то исчезли. Ошарашенный, я вылез из кровати и направился в кухню, откуда доносился шум. Она мыла посуду. У меня глаза на лоб полезли. За два года я ни разу не видел Ее у раковины. Она напевала какую-то песню и пританцовывала, покачивая округлыми бедрами. Не говоря ничего, я ушел в ванную. Плеснул в лицо ледяной воды, стараясь прийти в себя. Что же это на Нее нашло? Я смотрел в зеркало. Даа… Давненько я не брился.
                Завершив умывальные процедуры, вернулся на кухню, отчего-то уверенный, что всего, что я увидел сегодня утром, на самом деле не было. Но нет. Она готовила завтрак. Я подошел к окну и закурил. Она осторожно взяла из моих рук сигарету и затушила. От такой наглости я опешил еще больше. Вопросительно уставился на нее.
– Сначала завтрак, потом все остальное. Тем более, курить вредно. 
                Я промолчал, не находя что ответить. Мы ели в тишине. Она иногда поглядывала на меня, желая что-то найти в моих глазах. Но я смотрел в тарелку. Потом Света налила кофе, собрала пустые тарелки и вновь села, взяла в руки кружку и вдохнула аромат, закрыв глаза. Я не выдержал. Громко поставил кружку на стол. Вздрогнув, Она испуганно посмотрела на меня.
– Зачем это все?
– Что все? – Света смотрела на меня, не понимая, о чем я говорю.
– Все это. Зачем ты устроила уборку, зачем готовила? Ты думаешь, что после того, как сбежала от меня, снова можешь так спокойно вернуться, и платой за твое отсутствие будет уборка и готовка?
– Ты хочешь меня выгнать? – Ее нижняя губа неожиданно задрожала, словно Она была готова разрыдаться.
                Вот еще! Как мне не хватало этих сцен!
– Зачем ты тогда вообще меня привел? Я думала, что ты меня простил… Ты же видел, чем мне пришлось заниматься, чтобы жить….
– Простил! – я вскочил, уронив табурет.
                Света сжалась, словно боялась удара. И мне стало Ее жаль. Мне стало жаль себя. Свое время, ушедшее в никуда, в ожидании того, когда Она вернется. А теперь Она сидела рядом со мной. В безумном порыве я поднял Ее голову, сдавив виски руками, припал к Ее губам. Ее ладони коснулись моих щек. И повторилось то, что было ночью. Мы умирали от любви, от желания постичь друг друга... и неожиданно я понял… Понял, насколько мне Ее не хватало. Я осознал, как истосковалось мое тело по Ее прикосновениям. Мне хотелось целовать ее вновь и вновь.

                Я проснулся ночью. Она лежала рядом. Ее волосы рассыпались по подушке. Я аккуратно, стараясь не разбудить, вылез из кровати. Мне было душно. Я вышел на улицу, подставляя лицо под холодные струи ветра. Прекрасная морозная ночь. Легкий снежок падал на землю. На часах было три, потому я сразу отправился в бар. Я отстал от своего привычного времени, оттого почему-то стало неудобно, словно я опаздываю на важную встречу и могу подвести тех, кто меня ожидает. Что-то неуютное ворочалось внутри. Мне хотелось скорее добраться до бара, сесть на свое место. Я считал это место своим. И почему-то никогда не думал о том, что кто-то другой тоже может сесть на него. Я собственник, я знаю. И все, чем я пользуюсь, все, что я люблю, должно быть только и только моим.
               Я вошел в бар, дверь тихонько скрипнула. Скрипнула впервые за все время, что я сюда приходил. Но не это удивило меня, а то, что вместо моего бармена был другой… Именно то, чего я всегда боялся. Боялся перемен...
               Мужчина, которому не было еще и тридцати лет, протирал стаканы таким привычным движением, словно работал он уже здесь не первый век. Одет в  белоснежную рубашку с накрахмаленным воротничком, поверх рубашки черная жилетка, черные брюки и лакированные туфли. Его волосы были тщательно зализаны назад. Высокий, стройный. Он улыбнулся, увидев меня. Но это была учтивая улыбка. Он, как хороший бармен, должен улыбаться. Это вовсе не та улыбка, которую я успел полюбить. Не добрая, приветливая и радостная, а холодная. Его глаза остались безучастны.
                Я прошел к своему столу. Услышал, как бармен тихо выругался на то, что сел я за самый дальний стол, хотя все места свободны. На столе были крошки. Я давно не видел на этом столе крошек. Я забыл, что в баре бывают крошки. Бармен без улыбки спросил, что я хочу.
– Дайте, пожалуйста, рюмку мастики…
– Все?
– Да, все. Хотя, нет. Постойте. Не надо анисовой. Дайте мне ром.
                Новый бармен пожал плечами и ушел. А я остался смотреть на стол, усыпанный крошками. Мне было неприятно к нему прикасаться. Словно это чужой стол. Словно я зашел не в свой любимый бар. И почему-то с другим барменом мне не хотелось пить мастику. Разве это имело смысл? Как другой человек и крошки могли так повлиять на мое решение?
                Он поставил передо мной рюмку и уже развернулся, чтобы уйти. Но я зачем-то взял его за руку и спросил:
– А где прежний бармен?
– Он слишком стар, чтобы заправлять этим местом. Вот ему и сказали, чтобы он продал заведение. Знаете, мне даже жаль старика. Ему было уже за пятьдесят, и вся его жизнь заключалась в этом баре. Его заставили подписать договор сегодня утром. А вечером… Вечером его нашли повешенным у себя в комнате. Говорят, не выдержал старина. Я слышал, что давно он ездил на мотоцикле, а после того, как потерял ногу, смыслом его жизни стал этот бар его умершей жены. Долго он заправлял им, да и хорошо. Но – что поделать. Давай дорогу новому поколению!
                Я молчал. В горле встал комок. Видя, что я ничего больше не скажу, новый бармен ушел. Мне стало стыдно. Стыдно за себя. Я даже не знал имени того прежнего бармена. Я даже не смог ни разу с ним поговорить. И теперь. Теперь его уже нет. Никто не обрадуется моему приходу, никто не протрет перед моим приходом этот стол…
                Ром не лез в горло. Мне вновь было душно, я хотел на воздух. Расплатившись, я вышел.          
                Снег перестал идти. Теперь он лежал на земле ровным белым слоем.
                Неожиданно я понял, понял, что вся моя привычка сошла на нет. Теперь я не смогу прийти сюда так же, как раньше. Не смогу. Я не хотел и не мог свыкнуться с тем, что человека, которого я видел каждую ночь в течение нескольких лет, больше нет. Его нет. Как это страшно. В голове словно звонили колокола. Мне хотелось удариться обо что-нибудь головой, только бы этот звон прекратился!
                Я закурил. И зажигалка-то у меня от моего бармена... Я со злости ударил в стену. Почему все так резко поменялось? Почему, когда я наконец-то привыкал к существованию или отсутствию этих людей и вещей, они либо исчезали, либо появлялись новые, вовсе ненужные, нарушающие равновесие моей привычной жизни?..
                Я шел домой. И тут я понял. Понял, что иду по другой дороге, даже не осознавая этого. И квартира теперь у меня не пустая. Там ждет меня женщина, которую я столько времени ждал. Женщина, которую я люблю…

                ***

                Я, улыбаясь, шел домой с работы. Наконец-то выпросил отпуск. А потому сразу снял отпускные, чтобы купить путевку куда-нибудь за границу. Света давно хотела съездить куда-нибудь в теплые места хотя бы на пару дней. На улице стоял мороз, но меня это ничуть не огорчало. Я шел радостный, предвкушая, как Она обрадуется. Уже год, как мы живем вместе. У меня были прекрасные планы на поездку. Там я собирался сделать ей предложение.   
              Прокручивание сцены, как я встаю на колено и тихим торжественным голосом задаю ей главный вопрос, а она от счастья бросается мне на шею, сделало меня еще счастливее. Я тихо смеялся, представляя, как увижу сейчас Ее удивленные глаза.
             Дверь Она открыла в фартуке. Левая щека была в муке. Я поцеловал Ее и прошептал на ухо:
– Мы можем отправляться в путешествие!
– Ты взял отпуск?!
– Да! И вот то, на что мы поедем отдыхать! – я вытащил деньги из кармана.
                Ее глаза заблестели. Она кинулась мне на шею:
– Как же хорошо!
                Мы долго спорили, выбирая, куда отправиться. Хотелось побывать сразу везде. Я сказал, что завтра мне нужно еще раз сходить на работу, подписать документы, а Она должна взять билеты туда, куда Она решит. Ее глаза вновь вспыхнули от восторга. Я был счастлив. Наконец-то я счастлив. На самом деле я должен был завтра уйти по большей части не из-за документов, а для того, чтобы сразу выбрать и купить кольцо.
                Ночь была необыкновенная. Она никогда не была такой ласковой, нежной и страстной одновременно. Я вновь восхищался Ею. Она была всем. Всем миром. Вселенной, подарившей мне неземное счастье. Я впитывал ее жаркие поцелуи, я дарил любовь Ей. Мы вновь слились в единое целое. И я готов был умереть от счастья.
                Как бы я хотел умереть? Когда? Наверное, именно тогда, когда счастье переполняло бы меня. Счастливым умирать легче.

                Утром я нежно поцеловал Ее. Она осталась в кровати. Пусть спит. Я тихо вышел из квартиры. Весь день у меня было прекрасное настроение. На работе все меня поздравляли, они знали, что я собираюсь жениться. Каждый жаждал пожать руку и пожелать чего-нибудь хорошего. Детей, например.
                Домой я возвращался, сжимая в кармане бархатную коробочку. Я продумывал, где бы ее спрятать, чтобы Она случайно не наткнулась на нее раньше. Я позвонил. В квартире была тишина. Открыл дверь своими ключами. Наверное, ушла в магазин за купальником. Я рассмеялся над Ней. Ох, любит она всякие тряпки! Я заварил себе кофе. С кружкой прохаживался по квартире, думая, что необходимо взять в поездку. Но что просто так без дела думать? Надо собираться.
                И тут что-то меня ударило. Я остановился и осмотрел комнату. Она оказалась пуста. Пуста так, как она была до Нее. Ее вещи куда-то делись. На тумбочке не было Ее ключей и духов. Все стало точно так же, как и год назад. Так же пусто. Только тогда везде стояли бутылки.
               Я смотрел на эту пустоту. Я смотрел и не мог поверить. Поверить, что я вновь брошен. И этого года вместе не существовало. Не было этой последней ночи, когда я ощутил себя абсолютно счастливым. Этого не было. Был только я один и моя привычка. И Ее привычка.
               Комната медленно утопала во тьме. Внутри меня что-то остановилось. Достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Огня нет. Щелкнул еще раз. Безрезультатно. Я посмотрел на зажигалку. Та самая, что подарил мне бармен. Неужели мне придется и с ней расстаться?.. Как жаль, ведь я успел к ней привыкнуть…
                Я положил зажигалку обратно в карман. Пальцы коснулись мягкого бархата…

                ***

                Тишину раздирала трель звонка. Я медленно прошел в коридор, отпинывая пустую бутылку. Не спрашивая, кто там, открыл дверь.
                В подъезде стояла Она. Такая же, какой я оставил Ее утром. Только глаза заплаканы. Мне хотелось хлопнуть дверью. Я хотел столкнуть Ее с лестницы. Я хотел выкинуть Ее в окно. Но только бы Она не смотрела на меня таким взглядом.
                …И я схватил ее, прижал к себе, пообещав, что в следующий раз не пущу домой эту кошку. Пообещав, что следующего раза не будет.