Отрывки о БАМЕ Чегдомыне Верхнебуреинский район

Отрывки о БАМЕ ( Чегдомыне –Верхнебуреинский район)

Отрывки из романа «На переломе эпох»
Читать полностью: роман «На переломе эпох».
https://ridero.ru/books/naperelomeehpoh/
https://sites.google.com/site/zemsha/Home/kniznyjmagazin

1982 г. Чегдомын.
– Ты чё? – Колька зацепил Женю плечом.
– Не чё! – Женя зло зыркнул на обидчика и пошёл дальше.
– Не, я сказал, а чё ты, в натуре, без галстука пришёл, как бык ка¬кой-то?
Женя уже обратил внимание, что все пацаны в классе, попрощав¬шись с пионерией по возрасту, сменили пионерские галстуки на насто¬ящие взрослые. Разных расцветок. И каждый щеголял узлом как можно более крупных размеров. Модно было завязывать их так коротко, чтобы кончик опускался где-то в районе солнечного сплетения или чуточку ниже... Колька встряхнул длинными волосами, наклонил голову набок и продолжил, разгорячаясь, видя недоуменно-испуганно молчащего «новенького».
– Ну, ты чё, новичок? Не врубаешься что ли? Чё молчишь, как бык? В чайник хочешь? – он снова толкнул Женю и начал по-заправски засу-чивать рукава.
На этот раз Женя вскипел и кинулся на обидчика как мог. Драться он не любил и не умел. Но куда ты денешься вот в такой ситуации? Колька не ожидал. Но замолотил руками что есть сил, как мельница.
Пацаны класса, наблюдавшие эту сцену с любопытством, а точнее сказать, подстрекавшие шестёрку-Кольку, сразу слетелись как мухи на мёд.
– Короче, сегодня махач после уроков! – заявил Кандалов. Он был из числа «тёмных». Из числа тех, кого все боятся. И кто был «пионером» во всех тёмных делишках и внешкольных «развлечениях» такого рода.
Колька «шестерил» на «Кандала». Это Женька уже понял. А так же понял и то, что драку без потери авторитета избежать не удастся.
– Идиоты! – крикнула девочка с голубыми глазами, в которые Жень¬ка как-то сразу втюрился.
– Тебя, Динка, не спрашивают. Это не твоё девчачье дело! – разда¬лось в классе...
– Драчка! Развлечёмся! – потёр весело ладони Шахов, приятель Кан-далова.
– Ты лучше не ходи туда! – тихонько дёрнул Женьку за рукав ка¬кой-то полноватый мальчишка в очках.
Ровно в 16-00 на школьном стадионе Женька сцепился с Колькой. Долго метелили они друг друга, под ликование одноклассников, ката¬лись по земле, давили и пинали друг друга. Колька всё поглядывал на стоящих в стороне «Кандала» с «Шахом», надеясь на то, что те вмеша¬ются, да отметелят новичка, но те не вмешивались. Наконец, Колька заявил, запыхавшимся голосом, сплёвывая кровь на песок:
– Бедиев, слушай. А чё мы тут вообще махаемся? Может, ну его? А? Мож хватит?! У меня к тебе претензий нету!
– Да? Ну, ладно. Ну его! – согласился Женя, вытирая ладонью расква¬шенный нос.
– Мир?
– Ага! Мир так мир!
Потрёпанные, вымазанные в земле взъерошенные пацаны, харкаясь металлического привкуса кровью, потирая ушибы и ссадины, морщась и едва переводя дыхание, хлопнули друг друга в знак примирения и разошлись. Это была «ничья».
И это была полная и обоюдная «сатисфакция». Никто не остался «при своём». Кандал сплюнул. Его приятель Шахов махнул рукой.
– Ладно! Молодец, новенький. Не ссыкло! Драться, правда, толком не умеешь. Но это ладно! Зрелищно было, только мало. Тока смотри у нас! Теперь чтоб могила! Никому ни-ни об этом! Ты меня понял?
Женя лишь молча кивнул головой.
– Молодец, Женька. Здорово ты ему задал! А я Петька Кривченко! Давай, будем дружить! – протянул Жене руку слегка полноватый маль¬чишка в очках…

1.63 (83.04.)
«И родина щедро поила меня берёзовым соком…»
Апрель 1983 г. пос. Чегдомын Верхнебуреинский р-н БАМ.
Конец апреля. Прогалины снега. Хрустальный звон сокрушающих¬ся ледяных масс. Пробуждение природы. Яркое весеннее солнце. Женя Бедиев с Петькой Кривченко, забросив учебники и прихватив лишь конспекты, для подготовки к предстоящим контрольным, отправились в лес. Они любили зубрить на лоне природы.
Резиновые сапоги то чавкали по весенней жиже, то хрустели, словно по сахарным островкам, обледеневшего снега.
– Пить охота!
– А хочешь берёзового сока?
– А, давай!
Выбрав берёзы потолще, ребята проковыряли ножами в крепких стволах дырки, всунули туда трубки от капельниц, по которым вскоре с всхлипами обратного воздуха, запульсировали прохладные струйки животворного берёзового сока, живительной влаги, которую ребята, спустя несколько минут, жадно выпили пересохшими губами.
– Вкусно, но мало! – Женька выдернул трубку, обнял берёзу и стал жадно тянуть губами сок прямо из её раны. Отпрянул. Задумался. Вы-резал на коре ножом имя «Дина», потом – две извилистые полоски, на-поминающие форму губ и, закрыв глаза, в следующую минуту он при¬пал поцелуем, как ему, охмелённому запахом весеннего леса, казалось, к сочным девичьим губам, обнял как девичью талию ствол берёзы…
Петька, причмокивая как вампир, так же высасывал соки из сосед¬ней берёзы…
 
Больно люба ты мне, Дина! Очень нравишся ты мне.
Без тебя всё скучно, Дина! Снишся даже мне во сне.
И во сне всё так прекрасно! Было б всё так наяву.
                Я люблю тебя, о, Дина! Позабыть всё не могу! *

1.66 (83.05.)
Бомбоубежище
Май 1983г. пос. Чегдомын, Верхнебуреинский р-н, БАМ.
***
Где-то багульник на сопках цветет
Кедры вонзаются в небо
Кажется, будто давно меня ждет
Край, где ни разу я не был…
Возле палатки закружится дым
Вспыхнет костер над рекою
Вот бы прожить мне всю жизнь молодым
Чтоб не хотелось покоя…
Знаю, что будут наверно не раз
Грозы мороз и тревога
Трудное счастье находка для нас
К подвигам наша дорога…
Автор текста: Морозов И.,
композитор: Шаинский В.
В тот холодный майский день ещё лежали островки снега в тени¬стых местах. Но вся природа активно пробуждалась от долгой зимней спячки. Сопки вспыхнули алым цветом феерично цветущего багульни¬ка, хотя листвы ещё не было. Стоял щебет птиц. Женя Бедиев натянул хромовые сапоги и отправился в школу. Сегодня вместо занятий будет тренировка по Гражданской Обороне. А это значит, одежда должна быть такой же, как это обычно бывало для всех школьных сборов металлоло¬ма, макулатуры, работ на пришкольном участке, просто, походов в лес. Бедиев гордился своими остроносыми хромовыми сапогами отца. Это было куда круче обычных резиновых, в которых ходило подавляющее большинство...
За соседней партой сидела она, Дина. Женя лишь бросил беглый взгляд. И нахмурился, заметив, как весело болтала она с кучерявым Шаховым с задней парты. В этого разбитного пацана, похожего на ан-тичного голубоглазого грека, были влюблены почти все девчонки. Женя тяжело вздохнул и задал сам себе нелепый вопрос: «Для чего существу¬ют девчонки?»
И тут же без колебаний ответил сам себе: «Только для того, чтобы нас мучить!». Потом выдрал лист из тетради и быстро нацарапал стих, перефразированный им из любимой пушкинской поэзии.
«О, Дина! Сжальтесь надо мной. Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои. О, Дина! Я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!»
– Дети! Скорее выходим! – «классуха» торопила детей на улицу, где их уже ожидали автобусы.
Задержавшись на подножке, Женя быстро сунул в руку опешившей от неожиданности Дине записку и, опустив глаза, поспешил вглубь ав¬тобуса.
Шахта, к которой привезли школьников, была оборудована под бом-боубежище. Они спустились на самый начальный уровень. Длинные скамейки вдоль мрачных стен.
Пахло сыростью. Подобие железной дороги посреди прохода.
Маленькие вагонетки, способные доставить кого угодно в самое «чрево» убежища, где на случай войны и должны были все они укрыть¬ся. Где их ждали запасы одежды, еды, воды и прочего, самого необходи¬мого. Но для учений и этой глубины было пока достаточно!
– Одеть всем противогазы! – раздались возгласы руководителей «учений». Дети, смеясь и задираясь друг к другу, дёргая своих товари¬щей за «хоботы» и тыча друг в друга пальцами, одели их и тут же стали похожи на слоников, что ещё больше добавило всеобщего веселья.
– Тише! Бедиев! Сядь на своё место! – зашипела «классуха».
Всё происходящее вокруг воспринималось школьниками как при-ключение. Женя не верил в реальную угрозу ядерной войны. Он, как и многие другие, был уверен в мощи Советского Государства и его Ар¬мии, способных не допустить этого, а если что, то и дать решительный 420
отпор агрессору! Женя чувствовал свою защищённость и всеобъемлю-щую заботу Партии и Правительства о них, о всех и вся. Вспоминались фрагменты недавно прочитанной «Улицы младшего сына» про Керчин-ских партизан. Там тоже были шахты, шурфы и подростки, сражавши¬еся наравне с взрослыми с фашистскими захватчиками... Он вообразил себе, как бы он героически спасал Дину от «ядерной угрозы» в глуби¬нах этой шахты, что ему даже на миг захотелось, чтобы это всё случи¬лось на самом деле, но, как бы, на самом деле, но понарошку. Ну, так, чтобы потом, конечно, вернуть назад, и всех близких, и всё вокруг…
– У Кривченко шесть глаз! – оборвала его размышления подружка Динки Катька, уже снявшая противогаз.
Петька покраснел. Он сильно застеснялся своих очков, которые по-пытался было пристроить поверх противогаза. Он сунул очки в карман, снял противогаз и зло сплюнул, демонстрируя глубочайшее презрение насмешнице.
– Смотрите, а у Бедиева нос белый, как клюв! – не могла угомонить¬ся веселушка Катька при виде Женькиного носа, выпачканного таль¬ком, которым был присыпан, видимо, противогаз.
Женька услышал Катькин гогот и её, Дины, обидный смех! Повернув голову, Женя увидел, как подруги, вдобавок, весело начали читать его, Женину записку, которую он писал, преисполненный ранимыми чувства-ми подростковой влюблённости. Ему стало ещё обиднее. Жутко обидно. Он сидел на скамейке. Всё происходящее вокруг стало словно за стеклом, словно в кино. Его сознание было как бы под наркозом любовной горечи, что он даже ощутил чувство мазохистского удовольствия от самопоеда-ния собственного «эго».
«А что, если она вдруг ответит мне взаимностью? – подумал он.– Ну что тогда? Ну, приду я к ней? И? Она станет со мной играть в пласти-линовую крепость с солдатиками или отправится в поход в тайгу? Ну, поцелуемся мы, а что потом?» – он не смог найти ответов на все эти вопросы. Он был готов, в большей степени, к чему угодно, но только не к принятию ответных девичьих чувств! Что ж, это было уже не впервой. Сама мысль о возможном свидании приводила его в жуткий ступор. Ноги становились ватными, и сердце начинало выбрасывать бурные потоки крови с адреналином, помутняя его разум. Скорее он был готов больше к очередному отвержению, каким бы горьким привкусом оно не наполняло его, ещё совсем детскую душу! 421
– А Женька влюбился! Ха-ха-ха! – тут девчонки нашли себе новый повод для весёлого обсуждения. Громче всех снова гоготала Катька. Бедиев стал пунцовым от смущения.
Однако, это была горечь обиды, даже ненависти, смешанная с чув-ством определённого облегчения. Труднообъяснимая подростковая любовь!..
***
Я раньше много раз любил,
Стрелой не раз прошит был прочно.
Я той любовью дорожил,
Но объяснялся с ней заочно.
Робел взглянуть в её глаза,
Промолвить слово ей боялся.
Взошла горячая звезда,
А я, мальчишка, растерялся.
Я ненавидел и любил,
Тогда же мне, порой, казалось:
«В ответном чувстве счастья нет!»
И сердце скукой наполнялось.
Снаружи жаждая любви,
Внутри желал я отвержения.
И, сладким горем упоясь,
Я у судьбы просил прощение!..
Автор В.Земша 1981


1.69 (87.11.19)
Гураны юрского периода
Ноябрь 1987 г. Ружомберок.
Курилка третьего батальона.
– Привет, Сёма! – Бедиев узнал в бойце, метущего метлой в курилке, рядового Харина, с которым познакомился на пересыльном пункте.
– Здорово, коли не шутишь! – тот выпрямился, – ну чё, как устроился в седьмой роте?
Бедиев, проигнорировал дежурный вопрос.
– В наряде ишачишь?
Харин так же проигнорировал вопрос-констатацию и так ясного факта.
– Перекурим? Есть время?
– Да-вай! – Бедиев сел на скамейку.
– Ноябрь уже, а морозов всё нет! – Харин достал сигарету, протянул товарищу пачку «Астры». – У нас сейчас уже мороз в Забайкалье.
– А я не курю, а-а, ну, давай!.. И у нас, на БАМе тоже уже морозы.
– У вас там хоть снег есть. А у нас знаешь какая зараза. Снега почти нет. Голые сопки. Ветер подует, такой столб пыли поднимает! Вся мор¬да в песке.
– Никогда в Забайкалье не был, если поезд не считать. А где ты там, в Чите или Улан-Уде?
– Не-а. Я из Кяхты. Это такой город в Бурятии. На самой границе с Монголией. Когда то в прошлом город был построен казаками, можно так сказать. И стал центром торговли с Китаем! Вот ты пьёшь чай?
– А кто не пьёт? – закашлял от дыма Бедиев.
– Ты чё, не можешь в затяжку курить? – Харин, сплюнул. – Да не мучайся, брось... А вот чай все пьют. А ты знаешь, что именно Кяхта долгое время снабжала всю Россию чаем и практически монопольно – всю Европу, которая этот чай оттого и называла «русским»! Раньше че¬рез город судоходная река проходила, а сейчас только русло осталось, ядрёна вошь. Пересохла вся, ушла куда-то в песок.
Бедиев молча слушал, затушив сигарету. Харин же продолжал.
– Сопки вокруг. Стоишь на возвышенности, всё вокруг видишь, как на ладошке. Монголию видишь даже. Сорок километров только до гра¬ницы.
– Ты говорил, что ты гуран.
– Хм,.. ну да, я гуран*. Самый настоящий, ядрёна вошь!
(* Гураны – коренные забайкальцы. Потомки казаков, русских переселен¬цев. Которое обозначает человека смешанной крови в четвертом поколении, вобравшего в себя черты русских первопроходцев и коренного населения – тун¬гусов).
– Я слышал про гуранов, говорят, среди моих предков, тоже гураны есть. Говорят, они чай с салом и солью пьют!
– Ну, можно хоть и с мясом! – усмехнулся Харин. – Это, по сути, суп почти что!
– Гадость, наверное!
– А это смотря как и когда! Вот с мороза в зимовье зайдёшь, обве-тренный. Когда мороз с песком в рожу метёт, обмороженный и голод¬ный, я думаю, ты такой вот «чайный супчик» любому чаю с малиной предпочтёшь!
– Ну, наверное. Но сейчас точно не хочу! Слушай, а от чего это на-звание такое? Ведь гуран – это горный козёл, вроде, такой.
– Верно! Говорят, что Забайкальцы охотились на этих козлов, одева-лись в козлиные шкуры*, вот так и название появилось. Ну а ты чего? Валяй про себя!
(* Забайкальцы шили зимние шапки из шкуры гурана (горного козла), сохра¬няя рожки. Этот головной убор напоминал голову гурана и вводил в заблужде¬ние на охоте. Длительные зимы способствовали тому, что этот характер¬ный головной убор дал прозвище целой этнической группе).
– А я с Бама, там такой посёлок есть, Чегдомын называется.
Тайга кругом. Одна только улица асфальтирована, Центральная на-зывается. Прикинь, когда туда приехали, спрашиваем таксиста, как, де-скать, эта улица называется, а он и отвечает, что Центральная. А мы ему – так-то ежу понятно, что центральная. Называется как, спраши¬ваем?!
– Да, смешно-о!
– Это у нас Верхний Чегдомын, он на сопке. А есть ещё Чегдомын Нижний, там, в основном, шахтёры живут. Снабжение хреновое. Кило-грамм репчатого лука даже летом целых три рубля стоит! В магазинах нет ни черта. Это тебе не в богатых союзных республиках и не в Москве с Ленинградом!
– В Кяхте тоже снабжение не лучше! Всё – дефицит. Но у нас есть огороды.
– А у нас тоже есть огороды, но там толком ни черта не растёт, так что есть – только тайга. Это главный источник всего. А на огороде ни¬чего толком не вырастишь. Климат не позволяет. Почвы только пять сантиметров, да и то вся в корешках, что лопатой не возьмёшь, не ко¬пать – рубить нужно. Завозить почву, день и ночь в короткое лето всё это возделывать. А вокруг мари сплошные. Рододендроновые заросли. Они ещё со времён динозавров! Древние такие растения. Вонючие– жуть, как тройной одеколон, аж голова кругом идёт, когда по марям на¬лазишься, чувствуешь себя динозавром!
– Знаю я эти рододендроны! А что про динозавров, то их у нас пол¬но, в Забайкалье.
– Да ну, брешешь!
– Ещё чего!.. Да я про скелеты говорю!
– А-а-а! А я то подумал, что ты про настоящих!
– Конечно, про настоящих, дохлых только! Ха-ха! Ты вообще зна¬ешь, где больше всего находят скелетов динозавров на планете?
– У вас в Кяхте, что ли? Так ты настоящий гуран Юрского перио¬да?! – Бедиев усмехнулся.
– Дурила ты! – Харин затянулся. – В Монголии! А Монголию у нас невооружённым глазом видать! Я тебе говорил уже. Так вот та-а-ак! А самый маленький динозавр весил знаешь сколько?
– Ну, килограмм сто!
– Ха! Сто! Два с половиной всего!
– Всего-о-о!?
– Всего! Конечно, самый большой весил до сорока тонн!
– Странно, как могли такие гиганты тогда жить! Вообще, ведь кроме динозавров, были и гигантские папоротники и так далее. Я вот тут ду¬мал, от чего это могло быть. И знаешь, что я придумал?
– Что ты придумал, мыслитель?
– А то, что при таком размере и весе стоило бы динозавру просто упасть, он бы мог разбиться! А при том, возьми себе муравья, брось на пол. Что ему будет?
– Ничего! Это гравитация! Закон всемирного тяготения!
– Да! Теория тяготения Ньютона. Ускорение свободного падения! А оно – величина не постоянная. Зависит от гравитационного и центро-бежного ускорений, последнее возникает вследствие суточного враще¬ния Земли! В разных местах Земли, эта величина колеблется, так как поверхность Земли не является ровным шаром, плюс существует влия¬ние Солнца, Луны, состава земных недр. А по теории относительности, материальным носителем тяготения является пространство-время.
– Ух, как замудрёно то, и что? – Харин докурил сигарету, затушил окурок.
– А то, что я уверен, что этот показатель в то время был другой. Земная гравитация была значительно меньше. Оттого-то и жили здесь гиганты. И росли гигантские растения, которые, при существующей гравитации, просто бы переломались от малейшего ветерка! Так что размер этих гигантов, относительно силе гравитации и существовав¬шем тогда ускорении свободного падения, был адекватен относительно сегодняшних размеров!
– Ну, не знаю-ю!
– Вот такой ещё факт я читал, что температура тела у динозавров была тем выше, чем больше был вес! Так вот, у самых больших темпе¬ратура тела была только тридцать пять градусов! Почти как у нас! Так что, возможно, эти сорокотонные гиганты – относительно силе гравита¬ции Земли того времени были, на самом деле, адекватны нам! Возмож¬но, что случившийся некий катаклизм привёл к изменению силы грави¬тации, через изменение массы и геометрии Земли, возможно – скорости её вращения, а возможно и произошло изменение пространство-вре¬менного параметра, а, следовательно, всё это привело и к гибели этих гигантов! А? Как думаешь?
– Да-а-а! А мож, ты и прав, ядрёна вошь! Во, куда копнул! – он полез за новой сигаретой.
– Харын! Пачему нэ работаем, салдат? – появился сержант Ахмедов. Харин подскочил, засунув в карман пачку.
– Давай, Жень, иди себе, у меня западло пришло! – он шепнул това¬рищу и взялся снова за метлу...

1.73 (83.05.)
Корейский лесоповал
Май 1983 г. пос. Чегдомын, Верхнебуреинской р-н, БАМ.
Тайга.
Багряным цветом багульника пылали сопки. Ещё не было листвы. Но уже тысячи цветов наполнили этот суровый край своим великолепи¬ем. Всё благоухало. Корни тысяч растений цеплялись за пяти-десяти сантиметровый слой почвы, в местах по суше, на сопках, превращая его в сплошное сплетение корневищ, которое было невозможно вскопать, да и разрубить обычной тяпкой которое было не под силу.
– Женька! Да не чеши ты как лось! Сбавь ходу чуток! – взмолился упитанный Петька, едва поспевающий за проворным другом. Остано-вился, снял запотевшие очки, беспомощно пощурился на тут же рас-плывшийся мир вокруг, вытер пот под переносицей, натёртой до красна дужкой очков.
– Сам ты лось! Ну, ладно, давай, подгребайся быстрее! Жду!
– Женька, а ты вот лучше скажи, ты чё, и правда на Динку запал, что ли? – переводя дыхание, спросил Петька и снова нацепил очки.
– А чё, если и так?
– Да не чё! А мне вот Маринка нравится, – Петька мечтательно под¬нял глаза к пушистым облакам, плавно скользящим по безмятежной не¬бесной реке.
– Да ладно, а мне вон эта сопка нравится, пошли?! – Женя дёрнул за верх одну из множества тонких берёз, прогнувшихся арками, едва не задевающих землю своими макушками. Не все берёзы здесь вырастали толстыми. А тонкие, так вот гнулись до земли, под весом собственных крон. Берёза закачала укоризненно вслед ходокам молодыми салатовы¬ми почками.
– А Маринка твоя уже знает, что ты по ней сохнешь?
– Не-а, – Петька тяжело вздохнул, – я боюсь, она будет смеяться. Вот ты Динке записку сунул. Теперь вся школа ржёт.
– Да плевал я на них!
– Ладно, пойдём! А то уже скоро темнеть будет! Пора выбираться отсюда!
– Пить охота, Женька! А воды нет!
– Речка, Петька, скоро уже!
Мальчишки спустились с сопки к реке. Быстрой, прозрачной и хо-лодной. Найдя место помельче, они отправились вброд. Ноги в резино¬вых болотниках осторожно ступали по скользким камням на дне. Ледя¬ная вода пробиралась холодом насквозь, больно сдавливая ледяными тисками ноги. Мальчишки остановились, уперевшись ногами поудоб¬нее, жадно пили, ломящую зубы прозрачную водичку, зачерпывая её ладонями.
– Там корейская дорога. Идём, словим лесовоз! – Петька почти взмо-лился.
– Что, ноги не тянут? Ладно, потопали! – согласился Женька.
При виде банки тушёнки, корейский лесовоз остановился.
Ребята залезли внутрь. Машина, с прицепом из брёвен, тронулась. Коре¬ец кинул банку с тушёнкой себе в загашник. Его глаза выражали испуг. Он с волнением озирался по сторонам.
– Капитана,.. капитана!!! – худосочный кореец, приставил ладонь к своему горлу, таким образом, объясняя причину своего страха – это был страх перед его начальством, неким «капитана». Он жестами умо¬лял ребят нагнуть свои головы в кабине, так, чтобы редкие случайные встречные корейские машины не засекли ребят в кабине. Мальчишки пригнулись.
–Тяжела жизнь корейцев, – Бедиев смотрел на друга, ковыряясь в носу.
– Не то слово. Хоть у нас здесь им, небось, получше, чем у себя на Родине, я прав, Женька? – Петя снял очки протереть.
– Не то слово. Они многие хотят у нас остаться!
– Так чё не остаются тогда?
– А тут останешься! Я вон слышал, тут один в прошлом году захотел к нам в Союз перебежать. Так его забили свои же до смерти.
– Да ну?
– Точно тебе говорю. Возили по лесоповалам в клетке и лупили пал-ками. Пока не помер. А потом кинули в яму и трактором зарыли.
– Я слышал, они так всех своих хоронят. А дохнут они тут десятками каждую зиму. Одеты-то вон как никудышно для наших мест.
– Да. Наверное. В каких-то кедах, курточках, да кепчёнках ходят. Вместо валенок, унтов, да нормальных шуб и шапок, – Женя украдкой направил свой большой палец в сторону водителя лесовоза, который совершенно ничего не понимал из их разговора.
– Когда они домой едут, то на радостях всё скупают. У нас-то в мага-зине полным-полно всего! – зажмурившись, произнёс Петька. – Мы для них самая, что ни на есть «заграница»!
– Ага! И сидят потом на корточках под моими окнами. У нас магазин внизу. Из-за коробок самих не видно. А кореец тот, которого забили, пришёл к нашим, просил, чтоб его оставили. Только его выдали назад.
– Как так? Почему?
– Говорят, наши местные власти его прятали, а из Москвы пришёл приказ... Не хотели портить отношения с Кореей…
– Что? Вот так вот безо всякого сожаления, взяли и отдали?
– Да нет, с сожалением. Огромным сожалением. Едва ли не со слеза¬ми. Выхода не было. Его сперва прятали долго там, где бы его ни один кореец искать бы не додумался.
– Где это?
– Да в милиции. В КПЗ* (* КПЗ – камера предварительного задержания).
– Это в камере? – Петька едва не поперхнулся.
– А ты что думал? А то у нас секретный отель тут имеется! Для него это место раем казалось. Говорят, он ноги целовал, лишь бы там ещё посидеть. Он там жить был готов остаться! Это был для него настоящий санаторий!
– Ну, дела! А ты это всё откуда знаешь? – Петька наклонил подозри-тельно голову набок.
Но Женя лишь закашлял в ответ на собственный вопрос.
– Да ладно, знаю я,..– Петька проницательно посмотрел на Женьку.
– А ты, Толян, сам-то никому не трепись. Это я тебе так, как другу, по секрету рассказал! Понял!
– Я – могила! – Петька резанул себе ладонью по горлу, как это делал недавно кореец.
Кореец тут же как-то испугался. Глазки забегали. Он что-то нервно заверещал на своём...

1.81 (83.12.)
Юные пиротехники
Зима1983 г. пос. Чегдомын.
Верхнебуреинский р-н БАМ.
Многие говорят «трескучие морозы», но не все знают, что это в дей-ствительности такое. Здесь, в Верхнебуреинском районе, морозы стоят действительно трескучие. А это значит, что ничто живое зимой не мо¬жет здесь выжить, надёжно не укрывшись в своём гнездовье. Не про¬сто здесь спастись от этой зимней стихии. Деревья издают стеклянный треск. А земля покрыта толстым слоем снега и льда, сомкнувшимся в любовном соитии с вечной мерзлотой так, что до почвы зимой не до¬стучаться!
Женька с Петькой короткими перебежками двигались по направ¬лению к дому. Занятия позади! А настроение лучше некуда! Ведь ско¬ро Новый Год! И, конечно же, зимние каникулы! Уже седьмые по счёту! Женька сунул стеклянную ампулу в дымящуюся сизо-оранжевую реку золы «текущую» вдоль тротуара, при помощи которой рабочие отогрева¬ли ледяную глыбу земли, дабы докопаться до лопнувших труб, видимо.
– Ложись! – крикнул Петька, тут же раздался хлопок и в воздух взметнулся столб пыли, своими клубьями напоминающий взрыв атом¬ной бомбы в миниатюре. Петька выглядывал счастливо поверх покрыв¬шихся инеем очков.
– Есть ещё?
– Не-а. Но дома я видел, в аптечке ещё ампулы есть!
– Дома и у меня есть! Ладно! – Петька махнул рукой и вытер рука-вицей свой красный мокрый нос. Запихал замёрзшие очки в карман, посмотрел на свет беззащитными сощуренными глазами, словно крот.
– Смотри! – Женька ткнул пальцем в сторону дерева, из дупла кото-рого торчал обледенелый хвост синицы.
– Умерла, бедненькая! Замерзла.
– Сегодня теплее – где-то сорок пять! А было почти минус пятьдесят!
– Всё здесь сдохнет от холода!
– Да! И вообще, это всё нечестно! Вон, передавали по телеку, на За-паде там, в Москве, мороз-то всего лишь минус двадцать, а уже уроки в школе отменяются! Прикинь, во, классно им там!
– Да ну?
– Точно тебе говорю! Я сам по телеку видел! – Женька спрятал нос в шарф.
– Везё-ё-т им! Мы бы тогда всю зиму бы по домам сидели бы! При-кинь, как чётко было бы тогда! Не учились бы! – Петька даже закатил глаза от удовольствия от одной только мысли об этом «бы».
– А мы вот дома не сидим, хотя мороз такой, что даже собак и тех не видно!
– А точно, а как собаки выживают, интересно!?
– А как выживают?! Где ты видишь «выживших» собак сейчас?
– А точно! Куда они подевались? Летом тут их столько носилось! Пом¬нишь, Полкана?
– Помню! А Черныша?
– Черныш уже давно пропал куда-то!
– Куда-то! – передёрнул Петька, знаемо куда! Корейцы их сожрали всех ещё по осени, наверное! Они сами от морозов дохнут, как собаки! Их можно понять. Жрачки у них нет толком, кроме риса. Но собак жал¬ко всё равно! И их жалко!
– А знаешь, мне собак, почему-то жальче! Я бы этих корейцев бы!. – Женька потряс рукавицей в воздухе и замолчал.
Пацаны ввалились в тёплую квартиру.
– На, отряхни снег с валенок! – Женька протянул Петьке веник.
В ванной комнате мирно потрескивал огонь в печке титана, поедая дрова, нагревая воду и наполняя дом приятным теплом с лёгким прив-кусом дыма.
– Люблю титан. Он мне похож на камин, как в кино. Здорово! – Женька, приоткрыв чугунную дверцу подкинул пару поленьев.
На кухонном столе, ближе к батарее, стояла кастрюля, завёрнутая для него мамой в полотенце, чтобы оставаться тёплой к его приходу из школы. Женя развернул её, поднял крышку.
– Макароны по-флотски с тушёнкой! Петька, буш?
– Ну, не откажусь...
Подкрепившись, друзья вернулись в ванную к титану*. (*Водогрей¬ный котёл на дровах, своего рода «Бойлер».)
Женька положил на полено кусок отпиленной трубки от спинки ста¬рой кровати.
– Ты держи трубку, а я буду бить, – предложил Петька.
Петька несколько сплющил молотком её конец.
– Теперь похоже на пушку!
– А ты думал! – Женька достал охотничий патрон, расковырял, пе-ресыпал порох в трубку, забил пыж, насыпал дробь, снова забил пыж, – пушка и есть!
Пацаны расположили в просторной гостиной зале пластилиновые крепости на дощатом полу, расставили свои пластилиновые армии друг напротив друга.
– Ну, что, Петька, кто первый стреляет?
– А давай бросим жребий!?
– Давай! – ребятам надоело по очереди пулять по солдатикам копьём из карандаша с иголкой при помощи пустой катушки и серо-голубого цвета «венгерки»* (*резинка), военные технологии совершенствовались! Они явно стояли на пороге новой эры в своих пластилиновых баталиях. На пороге революционного рождения миниатюрного огнестрельного оружия!
Самодельный фитиль едко зачадил. Ребята выскочили из комнаты, юркнув за косяк. Одна, две, три минуты. Тишина.
– Петька, чё-то тихо как-то! Те не кажется?
Ребята выглянули из-за косяка. Комната была наполнена дымом. Мини-пушка по-прежнему мирно стояла на своём катушечном лафете. Ребята снова подожгли фитиль и зашли за угол. Едкий дым разъедал глаза. Тишина.
– Слушай, чё за фигня! – Бедиев высунулся, подошёл, наклонился и тут прогремел взрыв! Что-то звонко коцнулось и замолотила дробь по серванту. А Женька схватился обеими ладонями за глаза.
– Женька! Ты чё!? – испуганный Петька подскочил к другу.
– Не могу открыть глаза!– мальчишка, не веря в глупость и нелепость произошедшего, сжимал ладонями веки, которые, казалось, слиплись и малейшие попытки их открыть сопровождались нечеловеческой болью.
Пластилиновая армия не понесла урона. Дробь, рассыпанная по полу и серванту свидетельствовала о полном баллистическом конфу¬зе «царь-пушки», само же чудо-творение ружейных мастеров, отлетело назад, разбив вазу на журнальном столике. Женька засунул лицо в таз с холодной водой и так и провёл до самого вечера...
– Етит твою за ногу! Что с тобой, сынок? – отец посмотрел на опух-шие глаза сына.
– Да, так, чё-то болят! – Женька не горел желанием говорить правду, за которую мог получить «по заднее число»!
– А чем это пахнет? – отец по-собачьи понюхал воздух. – Что, снова пиротехникой увлекался со своим Петькой?
Женька молчал, потупив голову.
– Ладно! Вот расскажу тебе, что у нас сегодня на Ургале случилось! До сих пор в глазах стоят куски мяса, развешенные по деревьям!
Женя удивлённо поднял свои красные глаза на отца, жмурясь. Казалось, что за веки какой-то гад насыпал кучу песка, который доставлял жуткий непроходимый дискомфорт, но, в целом, мальчишка был счастлив тем, что не потерял глаз совсем! К счастью, баллистические возможности со¬зданной «чудо-пушки» не укладывались ни в какие рамки и дробь про¬сто высыпалась вслед за пороховым выбросом. В детстве ему как–то, во время детских рыцарских баталий, когда он громил «крестоносцев», веко рассекла стрела, тогда было много крови, но он боготворил его величество случай, спасший его глаз. Теперь он во второй раз благодарил свою судьбу!
– Что за мясо?.. На деревьях?.. – Женя выразил удивление фразой отца.
– А это, сын, всё, что осталось от тех пацанов-семиклассников, типа тебя!
– Почему? – при фразе «пацанов, типа тебя», он поёжился.
– Они мину нашли. Противопехотную. Думали, что фотобачок, хо¬тели открыть, ну и,.. – отец взмахнул руками по сторонам, – ты бы знал, какое это ужасное зрелище! Один из них за отвёрткой побежал, он-то и выжил. Мать там одна так убивалась, наверное у неё крыша совсем съехала от этого. Я бы тоже с ума сошёл, если бы с тобой что то слу¬чись! Понимаешь, сынок! Ты-ы-ы понима-а-е-ешь? – он потряс руками в направлении сына. Подошёл ближе. Обнял.
– Береги себя, сынок! Я тебя умоляю!
– Хорошо, пап!
– Обещаешь?
– Обещаю! Ужас какой! Обещаю, пап!...
– Смотри-и-и мне-е-е!
– Пап, а будешь «Фарленское»?
– Давай! С удовольствием!
«Фарленским», или как правильно «Фалернским»* в древнем Риме называли один из сортов вин, что Женька вычитал в «Спартаке» и те¬перь окрестил так любимый брусничный сок, образующийся с банке с замороженной брусникой после оттаивания. Сок получался бардовый, густой и очень-очень терпкий.
(*Фалернское вино (Falernum vinum) – золотистого цвета, вырабатыва¬лось в Фалернской области (в Кампании), у подошвы и на склонах Массикской горы, и славилось в древности как один из лучших сортов вина, особенно если оно было выдержано в погребе около 15 лет. По достоинству оно уступало лишь цекубскому или сетинскому вину. Чтобы смягчить его крепость, его раз¬бавляли хиосским вином или медом.)
«Ну, и идиот же я! – думал он про себя. – Додумался же в квартире на такое! В другой раз буду такие эксперименты ставить всё же на улице! Хоть там и морозяка!»
Что ж, видимо до самонадеянного сознания юноши не до конца до¬шли предостережения отца...
Раздался звонок в дверь.
– А, Юра!
В двери показался сослуживец Женькиного отца, кореец Андрей Чон. Это был крепкий рослый советский кореец.
«Удивительно! Почему все советские корейцы и высокие и плечи¬стые? Не то, что эти мелкие доходяги из КНДР? – подумал Женька и сам же себе и ответил. – Наверное, у нас просто лучше кормят!»
– Петрович! Завтра за ёлками едем, да? – Чон улыбался лучезарной улыбкой. Жене нравился этот добряк.
Отец хлопнул Женьку.
– Едем, сын?
– Да! Во, чётко! – пацан радостно подскочил. Он любил эти поездки с отцом в тайгу. Зимой они, обычно, выбирали самую красивую сосну. Срубали. А домой забирали лишь удивительную своим великолепием макушку. Что ж, в этом таежном краю корейских лесоповалов, они мало беспокоились о гибели целого дерева в угоду человеческой новогодней прихоти. Что ж, такая вот прихоть, беспечность и безжалостность лю¬дей, живущих в краях таёжных!
Запах свежей, с мороза хвои наполнял тонким ароматом квартиру, вещая приближение самого великолепного праздника на целом свете! А когда к этому запаху подмешивался ещё и запах апельсин с мандари¬нами, то вот тут же уже становилось совсем ясно, что Новый Год стоит прямо на твоём пороге!..
***
Снежная целина. Тайга. Стройные пирамиды хвойных деревьев. И тишина…
Раздался сухой хлопок, срикошетив звуком по звенящим морозом стволам деревьев. Это Чон пальнул из своей вертикальной двустволки* (*это когда два ствола, вероятно, разного калибра располагаются одно под другим) по рябчику. Попал! Птица свалилась в снег.
– Молодец, Чон! – похвалил его Петрович.
– На изюбра* (*Изюбр – благородный олень) бы выбраться! – мечта¬тельно ответил тот.
– Выберемся ещё!
При словах взрослых про изюбрятину, Женя почти осязал ароматный запах зраз* (*котлеты с начинкой из яйца с жареным луком), который на¬полнял комнату, когда мама на праздник доставала горячий противень из духовки с пылу-жару. Всё это подавляло чувство жалости к несчастно¬му великолепному зверю, красота которого достойна того, чтобы лишь украшать собой леса, убийство которого должно быть лишь обычным кровавым убийством для человека разумного. Но они, живущие на «под-ножном корме», убивающие далеко не удовольствия ради, не могли тогда думать о сиих возвышенных материях.
Чон подошёл к снежной лунке, достал из снега добычу, показал Женьке.
– Жалко! – тот только и выговорил при виде мёртвой птицы.
– Жалко?! Ничего, вот когда мамка тебе пожарит такого красавца, жалко не будет! Будет жалко одного – что мало! Так что надо бы ещё до-быть! Вообще, рябчика нужно в снегу искать. Как это делают филины!
– Почему в снегу? Ваш ведь на дереве сидел.
– А рябчик обычно так делает. Посидит себе на ветке, а потом – бух и в снег сиганёт. Только его и видели. Вот такие у него прятки! Спит потом себе там спокойненько. Но филин это знает. Летает ночью над целиной, ищет, где рябчик зарылся!
– Ух, мороз! – поёжился Андрей Чон. – Охотнику, чтобы ночью вы-жить, нужно не просто костёр развести, а положить в огонь бревно или лучше пару брёвен, а по мере сгорания, ночью, пододвигать. А ещё луч-ше, вдобавок спалить большой пень, вынуть угли и в образовавшиеся углубления от корневищ всунуть ноги.
– Так ведь вымажешься в грязи? – удивился Женя.
– А по-другому ночь не переживёшь! Тут уж выбирать не приходится...
– Пап, а ты обещал дать пострелять! – Женька вытер варежкой со-сульку под носом.
– Обещал, значит постреляешь! Будешь у меня настоящим «Воро-шиловским стрелком»! – отец улыбался, продолжая хрустеть унтами по белоснежной целине, тяжело поднимая ноги…
 
***
Там, далеко, на сопках хмурых,
Лежат пушистые снега.
А на реке, под льдом Амура,
Бежит игривая вода.
Там ветви инеем покрыты.
То ветер свищет, то – покой,
Снегов объятия раскрыты,
Там мир далёкий, Мир иной…
Изюбр, ветви задевая,
Бежит, не чувствуя земли.
За ним несётся волчья стая,
Поджав косматые хвосты
Там рябчик, с дерева упавший,
Уснул в снегу под вой ветров.
И филин, крылья распластавший,
Исследует простор снегов…
Там соболь медленно крадётся,
Виляя бархатным хвостом,
Там заяц маленький трясётся,
Скрывая уши за кустом….
Там, далеко, морозной ночью,
Костёр не гаснет до утра.
Пока луна покинет небо –
Ночная кончится пора.
Автор В. Земша. 1981 г.

1.84 (84.09.)
«Мышкари»
Сентябрь 1984 г. пос. Чегдомын.
Верхнебуреинского р-на, БАМ.
Лес окутан белой дымкой, ветер листья ворошит.
Туча хмурая гуляет в небесах седых, молчит.
Тишина, лишь где-то тихо слышно пенье ручейка,
И тоскливые берёзки наклоняются слегка.
Ручеек бежит, искрится, лижет камушки на дне,
Средь коряг прогнивших рыба засыпает в глубине.
Слёзы свежие сверкают на завянувшей листве,
Ветер листья обрывает и гуляет в серой мгле.
Вся природа словно плачет, осень дышит дремотой
по земле таёжной скачет, принося тайге покой.
Автор В. Земша 1981 г.
Осень в этих краях, подобна красочной вспышке. Природа торопли¬во отдаёт вызревшие плоды короткого лета, бурно увядая на глазах, со¬провождаясь массовым бегством всего живого! Это напоминает смелое массированное наступление зимы на быстро и трусливо капитулирую¬щее лето.
Но всё же, не всё живое покидает эти края! Есть тот, кто, преодоле¬вая сотни и тысячи километров, наоборот стремится сюда, выбиваясь из сил, преодолевая немыслимые преграды! Это тернистый и неблаго¬дарный путь, забирающий жизни большей части этих беззаветно пре¬данных зову своей совершенно неласковой Родины! Это путь к местам своего рождения! Путь на нерест лососевых! Хоть и совершенно не ласково встречают их здесь! Кровью и потом проложен этот путь, по¬добный восхождению на Голгофу! За что послал господь этим тварям божьим такие немыслимые мучения? Каков в этом великий замысел творца? А, не так ли всё и у нас, у людей!? За что нам, людям русским столько страдать отмерено за право на своё место под солнцем? А всё же нет ничего краше её, суровой и неласковой, но всё же родной и един¬ственной на всём белом свете Родины! Росси-и-я! Видимо на то его, Г;спода, особая воля, принять которую нам суждено во имя нашего же спасения. Спасения же души нашей, но не тела тленного!.. И за это мы должны быть ему безмерно благодарны!..
– Вставай, сынок! – Женя услышал голос отца. Солнце ещё не вста¬ло, за окнами была кромешная темень.
Женя поёжился, тепло одеяла покидать явно не хотелось. Но впере¬ди была рыбалка! Женя подскочил. Умылся под струями ледяной воды. Через полчаса, они с отцом, экипированные по-таёжному, уже грузи¬лись в подошедший УАЗик.
– Что Женька! Разбудили? Спать бы и спать ещё, а? – Андрей Чон, сослуживец отца, подмигнул сонному мальчишке.
– Ага!
– Да ты залезай, да спи себе дальше на заднем сидении!
Женька отодвинул лежащий на сидении АКС – автомат Калашнико¬ва со складным прикладом, устроился подобней и продолжил прерван¬ный сон...
Уазик прыгал по ухабистой насыпи, извивающейся среди сопок и марей, среди дикой природной стихии, разбросившейся своими беско¬нечными просторами, ещё не освоенными человеком, вырывая мощ¬ным прожектором из мглы желтые бугры гравия, глинистые борозды от колёс, чавкающие лужи, палки и брёвна. Светало. Всё ярче и ярче проступали на небе очертания сопок и хмурые макушки сосен. Отсту¬пала мгла и солнечный свет совершал, словно волшебное превращение мрачного жутковатого леса в лес, наполненный жизнью и сказочным таёжным великолепием, полным загадок и открытий.
Женя увидел сбоку от дороги высокую насыпь, шпалы.
– Это что, железную дорогу строят?
– Её самую.
Вскоре показались солдатики в «мабутовской*» форме. (*Форма сол¬дат-стройбатовцев). Они возились на насыпи, укладывая шпалы.
– А где комсомольцы? – удивился Женя.
– Какие ещё комсомольцы?
– Которые БАМ строят.
– Комсомольцы, сынок, поселки строят. Свой собственный быт облаго¬раживают. У них там всё. И больницы, и детские сады, и кинотеатры. Всё, что нужно для жизни! Каждый их посёлок так и называется для украин¬цев – «Укрстрой», для тех, кто из Узбекистана – «Узбекстрой», ну и тому подобное! А магазины там полны дефицитных товаров! Но всё это только для этих комсомольцев, местные жители там ничего не могут купить!
– Почему?
– Потому, что это только для приезжих «комсомольцев» с «Запа¬да»*, (*Западной и Центральной части СССР) они получают талоны на работе и могут их там отоваривать! А через три года работы, каждый из них, в добавок, возвращается домой с кучей денег, дефицитных вещей и с талоном на автомобиль!
– Ничего себе! А я могу тоже пойти туда работать, когда вырасту?
– Не можешь.
– Почему?
– Ты – местный. А это только для приезжих, я же говорю!
– Это не честно! – Женьке стало обидно. Не за себя, а за всех своих земляков вместе взятых.
– Да. Не честно! А честно, что дорогу-то вон, в тайге солдаты строят, да зеки. Никакими «комсомольцами» здесь и не пахнет ни близко. И льгот за этот адский труд они не имеют. Зато везде только и трезвонят что про комсомольские трудовые подвиги!..
– Ладно!.. Перекусить пора бы! Пообедаем у стройбатовцев? У тех самых настоящих строителей железной дороги. А, Петрович? – Чон предложил Жениному отцу.
– Устал, что ли? Ну, давай! – согласился Женин отец на предложение Чона.
Металлические ворота со звёздами разъехались, открывая путь в чрево воинской строительной части. Какой-то капитан, полный госте¬приимного радушия, любезно встречал нечаянных гостей.
– Прошу вас, пройдёмте в офицерскую столовую!
Он слегка суетился, шугнул бойцов в коридоре, распахнул дверь в небольшую комнату, в которой стояло несколько длинных столов, на¬крытых клеёнчатыми скатертями. На каждом столе было по горшку с пучками брусничных веток, прочими незамысловатыми лесными рос¬линами. Всё чисто, аккуратно.
– Присаживайтесь! Обед у нас уже прошёл, но мы щас что-нибудь быстренько организуем!
– Да ты не беспокойся, капитан, мы не привередливые! – Женин отец по-приятельски похлопал по плечу офицера.
Гости расселись на деревянные лавки.
Спустя несколько минут в комнату вошёл солдат в белом фартуке и поварском колпаке. Поставил на стол бачёк с борщом и с коричневой жареной картошкой, немного странной на вид и на вкус.
– Картошка у нас сушёная! Солдатская! – улыбнулся капитан.
– А ты ел когда-нибудь солдатскую картошку? – он похлопал по спи¬не Женю.
– Не-а! Немного странноватая! Но вкусно! – мальчик явно преуве¬личил вкусовые данные этого блюда, съедобного, разве что с голодухи или в случае какого-то особого вкусового пристрастия к суррогатным продуктам, коим сегодня обладает подавляющее число молодёжи.
– Сперва сушёная картофельная стружка размачивается, а потом мы её жарим! А борщ – у нас тоже консервированный, из банок, – поделил¬ся нехитрой кулинарной технологией капитан.
– А пива будете?
– У вас и пиво есть?
– А как же! Правда, оно тоже восстановленное из порошка! У нас здесь всё на консервах и концентратах! – усмехнулся капитан.
– А как же градус? – удивился Чон.
– А градус в этом пиве мы водкой регулируем! – рассмеялся капи¬тан. – Не желаете попробовать?
– Ну, давай! – Петрович с Чоном весело переглянулись.
(Что ж, в этих краях кроме бешеного буйства диких растений на пяти¬сантиметровом слое почвы, ничто культурное не могло произрасти в корот¬кий период мимолетного лета. В поселок ещё иногда привозили свежие овощи и фрукты. Но не часто. Да и то по кусачим ценам. Три рубля за килограмм обычного репчатого лука! Военные же строители и того не видели.
Оттого-то по осени все местные направлялись в леса за ягодами, грибами, на охоту и рыбалку. Этот «подножный корм» составлял едва ли не основу ра¬циона проживающих здесь! Собирали грибы, ягоды, охотились, ловили рыбу.)
Женя откусил последний кусок пластилинового солдатского чёрного хлеба, отдававшего кислятиной и вызывающего часто дикую изжогу, опрокинул в завершение стакан компота из сухофруктов.
– Ух! Наелся! – так или иначе желудок был приятно наполнен.
Снова УАЗик медленно заковылял по ухабам, вдоль строящейся же¬лезнодорожной ветки, оставляя позади обитель военных строителей. Казалось, этой дороги не будет конца…
– Ну вот, приехали! – УАЗик остановился перед недостроенным же¬лезнодорожным мостом через Амгунь.
Быстрая дикая река несла прозрачные ледяные воды по отшлифо¬ванным камням, петляя среди уходящих вдаль сопок, в направлении Амура-батюшки.
– С приездом! – воскликнул появившийся откуда-то немолодой бо¬родатый мужчина в свитере, на его голове гордо красовался десантный голубой берет с красным треугольником сбоку.
– Привет, Архипыч! Как ты здесь поживаешь?
– Да вот, живу, хлеб жую!
– А как жёнка твоя?
– Спасибо, жёнка хорошо. Уже с третьим на сносях!
– Ну, ты, молодчина! Когда только успеваешь?
– А чем тута ещё в тайге заниматься-то! – усмехнулся в бороду Ар¬хипыч. – Ладно, – он махнул рукой, – давайте, выгружайтеся! Я уже палатку зробил. Костёр развёл. Щас будем ужинать! А посля – на тай¬меня* пойдем!
(*Тайме;нь (лат. Hucho taimen) – самый крупный представитель семейства лососёвых, достигающий 1,5-2 метров длины и 60-80 килограмм веса. Оби¬тает в пресной воде: реках и проточных холодноводных озёрах – и никогда не выходит в море. Встречается в России на обширной территории: от Пре¬дуралья (бассейны рек Печоры и Камы) до восточных окраин Якутии и юга Дальнего Востока (реки Яна, Алдан, Уда, Тугур, Амур с их притоками)).
Мужчины расселись напротив костра, вдыхая аромат шипящей на сковороде тушёнки с луком.
– Ну что, за то, что добралися, за встречу! – Архипыч разлил по рю¬мкам водку из фляги.
Мужчины оживленно закусывали, говорили, снова шла фляга по кру¬гу. Солнце быстро подкатилось к сопке, и день пошёл резко на убыль. От шумной реки резко потянуло холодом.
«Ну, вот! А кто-то «на тайменя» собирался!» – подумал Женя, всё больше и больше беспокоясь за оживлённых раскрасневшихся отца, Чона и Архипыча.
– Женька! Сгоняй к реке. Водички набери! – отец протянул Жене пустую флягу.
Недолго думая, Женька незаметно сгрёб несколько фляжек, включая и те, где плескалась «огненная водичка» и быстро спустился к реке. Вошёл сапогами по колено в ледяную воду и стал фляжку за фляжкой опускать, наблюдая за вырывающимися наружу пузырьками воздуха….
– Ну! За рыбалку! – Архипыч открутил крышку с фляги, разлил.
– Стукнулись железные кружки, мужчины опрокинули содержимое внутрь, поморщились. Архипыч понюхал хлеб, потряс головой. Женин отец сделал глоток воды из другой фляги. Чон закинул ложку тушёнки в рот и как-то загадочно посмотрел на Архипыча.
– Ну, ещё по одной и пора ехать! – Чон поднял рюмку, понюхал, покачал головой, опрокинул почти синхронно с остальными. Все сно¬ва крякнули, сморщили лица. Женька смеялся про себя, видя весь этот спектакль! Лица у каждого по-своему вытянулись. Чон стал пристально смотреть на Архипыча и нюхать свою рюмку. Отец как-то странно качал головой и о чём-то задумался, глядя на пустую кружку. Лишь один Архи¬пыч увлечённо жевал тушёнку, не выказывая удивления. Потом он отло¬жил ложку и первым произнёс:
– Петрович! А тебе не кажется, что водка какая–то слабая стала?
– И мне так показалося! – первым откликнулся Чон.
– Вот-вот! И мне тоже! – Петрович взял водочную флягу, понюхал, попробовал на вкус. – Да здесь воды больше, чем водки!
– Так это чё! Мы тут воду что ли хлещем?! Ну и дела-а-а! А я чув¬ствую, что-то не то, но все морщатся, закусывают, я думаю, мож это у меня что-то с рецепторами! – Архипыч развёл руками.
– С рецепторами у него! Будь у тебя рецепторами что, ты бы детей столько бы не настрогал! – все расхохотались.
– А как это получилось? Куда водка-то делась? – отец посмотрел по сторонам, его взгляд остановился на блуждающем весёлом нашкодив¬шем взгляде сына, старающегося загадочно смотреть в сторону…
– Женька, чёртёнок! Твоя работа?!
– Ага, – буркнул Женька, – вы ведь на рыбалку собирались, так зачем же пить?!
– Молодец, чертяка! Вот, молодец! Заботится о папке! – Архипыч поднялся. – А и то верно, мышковать* пора! Уже темнеет!
(*«Мышковать» – ловить рыбу «на мыша». «Мышь» – кусочек деревяш¬ки, обшитый шерстью и с тройником. Чисто русский способ рыбалки. Ещё в давние времена люди заметили что Таймень, да и Лен;к любят схватить с поверхности барахтающегося мелкого грызуна. Речной хищник чётко реа¬гирует на образующийся водный клин от плывущей мыши, выходит из ямы и атакует! Бывали случаи когда Таймень хватал с поверхности даже утку!)
– Ух, выпороть бы тебя, Женька! – усмехнулся беззлобно Петрович.
Все засобирались. И через несколько минут моторная лодка неслась по шумной извилистой таежной реке, среди отмелей и кос* (*Коса; – намывная полоса суши.), едва не черпая бортами воду на резких крутых поворотах. Шум мотора и бурной реки глушил уши. Вокруг ничерта не видно.
– А-а-архи-и-ипы-ы-ыч! – орал во всю глотку Женин батька, пере¬крикивая шум воды.
– Что-о-о-о, Петро-о-ви-ич!? – орал тот ему в ответ.
– Ка-ак ты-ы о-ориенти-ируешься-я-а?
– Со-опки! – только ткнул Архипыч пальцем в сторону сопок, сочле¬нявшихся макушками с небом.
Для этого таёжного жителя этот «сопочный рельеф» был подобен карте. Он летел не глядя, ведомый лишь этим путеводителем! Лишь «сопочной навигацией»!
– Что, мышкари, приехали! – лодка, сбавив обороты, медленно дви¬галась в темноте.
Раздался скрежет гальки и все, находившиеся в лодке, подались впе¬рёд от резкого толчка.
Сильный гул мощной реки, казалось, усилился, не споря более с рёв¬ом моторки!
– Архи-и-ипы-ы-ыч! – кричал во всё горло Женин батька.
– Што-о-о, Петро-о-ови-и-ич?! – орал тот в ответ, стараясь пробить¬ся своими звуковыми волнами сквозь стихию дикой природы...
Вскоре, вооруженные снастями, в кромешной мгле, ориентируясь лишь по отдельным фрагментам, блёкло отражающим лунный свет, ры¬баки рассредоточились вдоль береговой линии.
Женька, наконец, запулил своего «мыша» в бурлящую черную пучи¬ну, принялся крутить катушку спиннинга...
На десятый раз нечто тюкнуло за леску, та напряглась, как струна, уди¬лище изогнулось дугой, вырываясь из рук мальчишки. Женя закричал.
– Пойма-а-ал! Пойма-а-ал! Пойма-а-ал! Па-а-апа-а-а! Архи-и-ипы-ы- ыч! Пойма-а-ал!
– Споко-о-ойно! Где-е сачо-ок?
– Не рви-и-и!
– По ти-и-иху тяни-и-и! – Петрович уже бежал к воде. Взволно¬ванный Женька боролся с удилищем. В тёмной кипящей ледяной пу¬чине что–то неистово бесновалось, словно стремясь перетянуть канат не себя. Женьке показалось в эти мгновения, что это не он вытягивает рыбу, а та пытается затянусь его в свою жуткую речную бурлящую оби¬тель! Вдруг словно резкий удар и всё. Леска словно лопнула, удилище выпрямилось и катушка стала вращаться свободно без усилий.
– Со-орва-ался! Чё-ёрт! – досадовали рыбаки.
– Здоровый был, чертяка!
– Здоровый! Но это был ещё не таймень! Таймёшка! Килограмм на 7-8. С этим нужно осторожно! Бывает, попадётся килограмм на 28 и более! Мне раз такой зверь лодку перевернул, чуть самого в реку не утя¬нул! Думал уже – капут пришёл! – Архипыч похлопал Женю. – Осто¬рожненько рыбачь! Зови, если только клюнет! А лучше тягай себе ленк; да хариуса!
– А как? Оно само там хватает!
– И то верно!
Женька, переполненный адреналина и азарта, спешно стал забрасы¬вать удилище вновь и вновь...
Но вдруг острая боль пронзила его щеку. Он машинально схватился за место «укуса» и нащупал лохматую болванку «мыша» с висящими на нём «тройниками». Один из крючков крепко вошёл в щеку и не хотел выходить. Теперь мальчишка чувствовал себя пойманным тайменем или «Таймышонком»! Вот ведь как оно бывает! Казалось, что этот дьяволь¬ский Таймень таким образом отмстил ему за всё! Что ж, не рой другому могилу!..
– Да-а-а! Крепко вошёл! Так просто не вытянешь! Нужно ехать в избу! Заражение может быть! Это очень опасно! Вот, отомстил нам тайменище! – Архипыч светил фонарём в лицо ошарашенного пацана.
Увидев в руке Архипыча острый здоровенный охотничий нож, Женя отпрянул.
– Не боися! – он перерезал леску, – придерживай рукой мыша! Поехали! Снова лодка летела во мгле среди рельефа сопок, проступившего бо¬лее отчётливо. Едва близился рассвет где-то ещё очень-очень далеко! Горе-рыбаки везли свой «горе-улов»!
– Мария! Грей воду! Ещё водку и зелёнку давай! – Архипыч с порога крикнул жене.
– Ох, боженьки ты мой! Угораздило же! А вы, архаровцы, куда смо¬трели?! – запричитала та, суетясь по кухне.
Архипыч только отмахнулся, дескать – «баба, что с неё взять! Пу¬скай себе трындит на здоровье сколько влезет», но вскоре, всё же, не выдержал и прикрикнул на жену.
– Мария! Угомонися! Уже аж в ушах звенит от твоёвого гомона!
Та осеклась, надула губы, бухнула на стол водку с зелёнкой, поста¬вила таз с тёплой водой и растворилась в избе, продолжая причитать, только уже гораздо тише, практически себе под нос и уже по новому поводу…
– Женя! Ты – настоящий мужчина! Настоящий мышкарь! Это твоё боевое крещение! Молодец! Не ноешь! Теперь потерпи, казак, малость, атаманом будешь! – Архипыч залил щёку подростка водкой, сверкнул острым ножом возле, резкая боль пронзила по кругу голову Жени, слов¬но током, а Архипыч держал в руках выдранный тройник и улыбался довольной улыбкой себе в усы!..
Ночь минула. Женя потянулся. Утро золотистыми лучами проникало в запотевшие от утреннего тумана окна. Откинув мягкое пуховое одеяло в явно несвежем пододеяльнике, пахнущее каким-то особыми деревен¬скими запахами. Женя встал на прохладный деревянный, скрипящий половицами пол. Окинул взглядом малюхонькую выбеленную комнатку без каких бы то ни было излишеств, где, собственно только что и поме¬щалось, то кровать и комод, прикрытый домоткаными белыми кружева¬ми, да с фотографиями в рамках и разбросанными швейными принад¬лежностями сверху. В соседней комнате – кухня, где Хозяйка кромсала сырые грибы, с налипшими листиками и хвоинками прямо в сковороду, не утруждая себя их чисткой. Преимущественно белые, но попадались и подберёзовики и подосиновики...
Светлые кучерявые детские головы крутились тут же, выполняя не¬хитрые мамкины поручения. Они с любопытством разглядывали нари¬совавшегося пред ними Женьку. В печи потрескивали горящие поленья, наполняя комнату теплом и каким-то особым запахом живого огня, от которого у Жени приятно кружилась голова. На плите уже скворчала другая сковорода с грибами. Смуглая белобрысая девочка с косичками, помешивала их ложкой, вылавливая невозмутимо вылезающих белых червячков. Женю передёрнуло. Этим лесным жителям всё природное естество было совершенно делом привычным! Оттого-то они и не пы¬тались оградить себя от таких мелочей!
– А чё ето у тебя? – мальчонка ткнул тонким любопытным пальчи¬ком Женю в повязку на щеке.
Женя зашипел от боли.
– Так, ерунда!
– Это не ерунда! Но ты, Женька, молоде-е-ец! Даже не пикнул у меня! Настоя-я-ящий казак! – появился Архипыч на пороге. Он держал в руках миску с красной икрой.
– Свежачо-о-ок!
Он бухнул миску на кухонный стол. Крупные лоснящиеся зёрна икры блестели, не вызывая у Жени никакого аппетита.
– Такая добрая икрянка попалася! Во! Килограмма три, не меньше! Только выпотрошил! Мария! Соли давай сюда!
– Возьми сам, чай не без рук! – та продолжала свои хлопоты.
– Вот скверная же баба! – Архипыч достал пачку с крупными серы¬ми кристаллами соли. Посыпал икру, помешал.
Отбросил ложкой сгусток лососинной крови.
– Щас! Минут десять постоит и!.. – Архипыч смачно потянул носом воздух, поднимая одновременно голову, что означало нечто высшее...
К обеду за столом собрались все рыбаки. Чон, отец, Архипыч и ещё двое, которых Женя не знал. Здесь же сидело и всё плодовитое семей¬ство лесничего.
– Мышкарям привет!
– Привет мышкарятам! – отец взъерошил волосы на голове сына.
– А кстати, мышкарями называют не только рыбаков «на мыша»!
– А ещё тех, кого ещё на «мыша» можно ловить? – усмехнулся Ар¬хипыч.
Чон добродушно улыбнулся. Петрович продолжил.
– А ещё город есть Мышкин. Где-то в Ярославской губернии. А его жители, соответственно, «Мышкари»!*
( * Мышь спасла жизнь уснувшего на берегу Волги князя. Пробежала у лица, пощекотав хвостиком аккурат в тот момент, когда подползала к спящему воину змея. Князь возблагодарил Бога за спасение. Поставил на берегу Волги часовню во имя Бориса и Глеба. Мышь тоже не была обижена. Вокруг храма сложился город. Получил название Мышкин. По административной реформе эпохи Екатерины Второй в 1777 году городской статус был подтвержден. С 1778 года герб города украшают две картинки: вверху «ярославский» медведь с топором, внизу мышь обыкновенная. Прославился город своими ремеслами, а также тем, что уроженец села Каюрова Мышкинского уезда Петр Арсе¬ньевич Смирнов запатентовал русскую водку, как всемирно известный брэнд.)
– Во те раз!
– Во те – два! Ну, рыбаки, за улов! – стукнулись кружки с водкой.
– Ух, знатная икорка! – Женин отец запустил ложку в миску со све¬жими красными блестящими жемчужинами икры.
– Икорка у нас лучшая! А знаете почему? – Архипыч зажмурился от удовольствия, давя зубами лопающиеся икринки.
– Почему?
– Здесь лосось нерестится. Поэтому икра самая вызревшая, самая вкусная. Вон какая! Отборная! Икринка к икринке! Зато мясо лосося здесь бледное, как вы заметили, не такое красное и не такое вкусное. И это опять же от того, что рыба здесь идёт на нерест, уже уставшая от путешествия….
– Вот это грибочки! – Чон с явным аппетитом жевал лесные аромат¬ные грибы, преимущественно белые – королевские.
Женя поморщился. У него эти лесные деликатесы, сдобренные «та¬ёжными протеинами», не вызывали никакого аппетита, так же как и эта сырая, как Женя считал, икра. Он пододвинул к себе сковороду с жа¬реным ассорти из рыбных «субпродуктов». Это было действительно вкусно! Печень, молоки, икорка…
Снова моторка бешено неслась по бурной своенравной реке. Уста¬лые рыбаки сидели молча. Это был путь домой. Мокрые, пропахшие рыбой рюкзаки – битком набиты лесными трофеями. Женя наблюдал за макушками сосен, меняющими рельеф неба и сопок, словно пытаясь запомнить путь, подобно Архипычу. Щека под повязкой успокаивалась и уже почти не пульсировала. Яркий красный круг солнца медленно опускался, озаряя всё вокруг чудесным светом заката…

1.90 (86.06.)
Мужская тайна
Лето 1986 г. пос. Чегдомын, Верхнебуреинского р-на, БАМ.
Лето после выпускного.
Бедиев поднимал высоко ноги в болотниках, утопая во мхах мари. Он динамично пробирался сквозь рододендроновые кустарники, рез¬кий запах которых кружил ему голову. За поясом был топорик. За пле¬чами – рюкзак с банкой тушёнки, сгущёнки, кирпичиком серого хлеба...
Мерзлота. Вечная мерзлота делала эту таёжную землю такой ни на что не похожей. Постоянно подтаивая летом, она питала множество мхов и лишайников, превращающих эту землю в мягкое покрывало.
Позади десятый класс! Позади – первый выпускной, к которому так же трепетно готовились не только школьники, но и их родоки! Отец достал по такому случаю шоколадные конфеты «Белочка» и «Грильяж». А Петькин – даже шампанское! Так, на один глоток, но всё же! Вот она, новая жизнь! Взрослая жизнь! Но кем быть, Евгений всё ещё не решил. Голова была полна мыльных розовых пузырей, но было совершенно не ясно, что и как нужно делать, что бы превратить эти юношеские «мыль¬ные» фантазии в действительность. А ещё Динка... Сердце тянуло так, что в висках пульсировала досада на жизнь, себя, её, хотелось уйти на край земли от всего этого!..
Вчера, на выпускном, он решился-таки пригласить её на танец! Его ладони лежали на её, отдающей страстное тепло талии. Он ощу¬щал пальцами её гибкое тело. Его щека была в каких-то ничтожных сантиметрах от её раскрасневшегося личика. И с вожделением он чув-ствовал её нежные пальчики, аккуратно прикасающиеся к его плечам. Евгений танцевал молча. В полумраке попеременно мигали три лампы цветомузыки, освещая разными оттенками её божественные локоны, собранные и подвязанные сзади белым бантом. Вдруг Дина, приподняв подбородок, вскинула руки, сняла бант, распустив чудесные волосы по полуоголённым плечам.
– Держи, – она опустила руку с бантом Жене на грудь. Он сжал тонкую ленту в ладони. Музыка закончилась.
– Динка! Хорош смущать Бедиева. Он и так видишь, как рак! – подско¬чил Шахов. Раздались смешки под громкий аккомпанемент «Бони Эм».
– Чё, Бедиев! Хош её «на клык», да-а? – Кандалов поддержал из¬дёвки Шахова, под радостное шакалье повизгивание рядом шестёр¬ки-Кольки...
А уже на очередном «медляке» Динка висела на шее у Шахова, кото¬рый бессовестно держал свои ладони, совсем не так робко и трепетно, как Бедиев, а конкретно и пошло прямо на выпуклостях её аккуратной попы, что не вызывало у неё почти ни какого возмущения или, разве что только так...Что было дальше, Евгений не знал. Остаток праздника он провёл уединённо в беседке, рассматривая мерцание далёких звёзд. Он сжимал в руке её бант, вдыхал его чудесный аромат, упиваясь сердечной тоской, подобно мазохисту…
В его голове снова и снова прокручивались эти сцены. Ему хотелось уединения. Хотелось идти куда глаза глядят сквозь тайгу. Даже с Крив¬ченко не хотелось ничем делиться.
И вот новый день, и вот он один. Шуршит уже несколько часов по бесконечным ковровым марям, дурманящим резкими запахами родо¬дендронов...
Впереди он увидел насыпную корейскую дорогу, проложенную ко¬рейцами для лесовозов. В этой глуши эти дороги были самыми ровны¬ми. Корейцы трепетно и регулярно латали на ней каждую ямку при помощи совка, ведра с песком, ну и, конечно же, неограниченных чело-веческих ресурсов...
Спина покрылась потом, а в голове успокаивались мысли, утихала досада.
«Да ну его! Пора назад, домой! – наконец подумал юноша, вытерев пот со лба. – Надоело топать уже! Дождусь-ка здесь лесовоза, что ли!»
Бедиев сменил свой курс прямо на дорогу. Метров в ста от цели под ногами зачавкало.
В эту минуту послышался шум идущего лесовоза. Клубья пыли тя¬нулись за ним как хвост за кометой. Бедиев ускорил шаг.
Но его сапоги стали погружаться в мокрые мхи всё глубже и глубже.
«Болото, кажись, итит твою за ногу! Чёрт!»
Но лесовоз неожиданно остановился.
– Чётко! – Женя было кинулся искать путь вокруг заболоченного участка. Но снова послышался звук идущей машины. Это летел зелё¬ный УАЗик. Женя узнал в нём машину, которая не раз его вывозила с отцом на рыбалку, за ёлками, за грибами.
«Во дела! – подумал он. – Вот они-то меня и подберут!»
УАЗик остановился возле лесовоза. Дверь открылась, вышел муж¬чина в клетчатой рубашке, в котором юноша узнал очертания, вроде бы своего отца.
– Пап! – крикнул он издалека, без уверенной надежды быть услы¬шанным.
Но тот лишь окинул марь* невидящим взглядом и направился к ле¬совозу.
(*Марь – заболоченная территория в Восточной Сибири и на Дальнем Вос¬токе России, покрытая редкостойным угнетённым лиственничным лесом, пе¬ремежающимся участками безлесных болот.)
Из лесовоза выскочил навстречу кореец в серой корейской робе, прыгнул в УАЗик. Вдали запылил другой лесовоз. Увидев его, отец ки¬нулся назад. Внутри УАЗика началась какая-то спешная суета. Вдруг дверца распахнулась и оттуда выскочил Чон. Тот самый Чон! Он был почему-то в серой корейской робе, которая буквально трещала на нём, а кепка напоминала больше тюбетейку. (Советские корейцы серьёзно от¬личались габаритами от своих сородичей с КНДР.) Он неуклюже пры¬гнул в кабину лесовоза вместо того корейца, запустил двигатель и в следующую минуту лесовоз уже мчался по гравийной насыпи. Из-под бешено крутящихся колёс УАЗика полетела галька, и тот тоже рванул, но в противоположную сторону. Кроме отца в кабине тряслась щуплая корейская фигура в штатской одежде, вероятно, принадлежавшей ранее Чону. Женя, обогнув топь, вышел на твёрдое покрытие насыпи. Лесо-воз, который недавно пылил вдалеке, уже приближался к нему. Два на¬пряжённых корейских лица, четыре прищуренных глаза смотрели на него из кабины…
Женя вытащил банку тушёнки, поднял вверх, но машина промчалась мимо, лишь обдав юношу газами и дорожной пылью…
Изрядно вымотавшись, Евгений лежал на диване без задних ног. Уже стемнело, когда вернулся отец. Усталый. Лицо красное, воспалённое. Сосуды на лбу, казалось, вот-вот лопнут. Под лёгким «шафе».
– Ты чё, Жень, в лесу сегодня делал? – с порога бросил он сыну.
– А ты чё там делал?
Отец кинул на вешалку корейскую кепку.
– Сынок. Мне нужно с тобой поговорить как мужчина с мужчиной.
Они закрылись в Жениной комнате.
– Понимаешь, сынок, это моя работа. Я бы хотел тебе рассказать больше. Но не могу! И ты не должен никому ничего говорить! Даже маме.
– Чего говорить-то?
– Да ничего. Ничего из того, что когда-то видел или слышал! Знай, – он начал озираться по углам квартиры, – нас могут прослушивать! Ты ведь знаешь, где я работаю! Если будешь болтать, с меня не только погоны снимут, но и отправят куда-нибудь, что ни ты, ни мать меня больше никогда не увидите! Да и тебе жизни никакой не будет! Ты уж поверь, я знаю о чём говорю! – отец сделал глубокий хмельной выдох.
– Короче, сынок, это будет наша с тобой мужская тайна! Договори¬лись?!
– Ага!
– Болтун – находка для…
– Для шпиона, – Женя закончил любимую присказку отца.
– Да, и вот ещё что!
– Что? – Женя не любил общаться с отцом, когда тот был «под шафе». Не любила этого и мама, от того то её даже небыло ни видно ни слыш¬но. Так что Женя «брал удар на себя».
И всё же Женя мечтал пойти по стопам отца. В голове его всплыли слова профессиональной отцовской песни:
Эти люди военные ходят в форме так редко,
В орденах появляются лишь в особые дни.
Их работу нелёгкую называют разведкой,
И нечасто до старости доживают они...
Припев:
Каждый миг начеку, каждый шаг начеку
Даже в мирные дни – вечный бой!
Чекисты, незримого фронта солдаты –
Готовы на подвиг любой!
Эти люди военные любят петь и смеяться,
И грустят, как гражданские, по любимой своей,
Только чаще приходится им с семьёй расставаться,
Только реже приходится обнимать сыновей…
Припев...
Эти люди военные – каждый славы достоин,
Имена их до времени в строгой тайне хранят.
Доказали не раз они, что один в поле воин,
Доказали не раз они – нет для смелых преград….

– Помнишь, как ты во втором классе сломал дверцу серванта, чтобы мой «Макаров*» (*«Макаров» – пистолет Макарова ПМ) достать!?
– Ну, помню, – засмущался он.
– Так вот, ты теперь уже взрослый, сынок! И я решил тебя посвятить в ещё одну тайну. Только пообещай, что будешь держать рот на замке!
– Обещаю! – Женькины глаза заблестели.
Отец откинул половик в сторону, потянул за кольцо люка погреба.
– Лезь за мной!
Они спустились в пахнущее плесенью и гнилой картошкой тёмное углубление под полом.
Отец разгрёб картошку и сунул руку в песок, нащупав там какой-то свёрток, вытянул его. Развернув кусок брезента и масляной ветоши, он выложил перед опешившим сыном оружие в разобранном виде.
– Что это?
– АКС!* В разобранной виде. Я боялся, что а вдруг ты найдёшь сам это вот. Больно ты любознательный и непоседа. Ещё беды потом не обе¬решься!
(*АКС– Автомат Калашникова складной).
Женя молча вертел в руках ствол автомата с удивлением, погранич¬ным с ошеломлением.
– Зачем это тебе?
– Сейчас очень не спокойно. Так. На всякий случай. И ты будь осто¬рожен сам. Мало ли что! Всяко может случиться! Ладно, смотри сюда! – отец взял ствол с каркасом, быстро присоединил сверху какую-то ко¬роткую толстую трубку с деревяшкой, соединил вместе замысловатые железки с поршнем, впихнул куда-то в каркас, всунул вслед пружину, закрепил, захлопнул крышку, передёрнул за скобу, нажал на курок – раз¬дался щелчок.
– Держи! Можешь сам попробовать! Но! Видишь это?
Отец потряс в воздухе выгнутыми рожками, набитыми патронами.
– Это «магазины». Вот это никогда не трогать даже! И вообще. Вот щас со мной поиграйся столько, сколько душе угодно. А потом мы это спрячем туда, откуда я это достал и ты даже не приближайся сюда один. Захочешь, попроси меня, я снова тебе достану автомат. И никому, даже маме, ни-ни! Договорились? Это наша большущая тайна! Хоккей? * (*О’ кей).
– Хоккей, папа, хоккей! Всё будет чётко, не переживай! – Женина усталость куда-то исчезла, равно как и депрессия. Мир уже не казался таким грустным и тотально безнадёжным! Он ощущал себя секретным агентом, хранителем тайны, которую ему по-взрослому доверил отец.
«Ты уже взрослый, сынок», – эта отцовская фраза с упоением про¬кручивалась в голове юноши снова и снова.
«Эх, Динка, Динка! Если бы я мог похвастаться своим друзьям, они бы утерли в миг свои сопливые носы, особенно этот твой Шахов! Но я не могу. А поэтому уже завтра в школьной беседке все будут, включая девчонок с восхищением слушать их рассказы о том, как они после вы¬пускного круто бух;ли из чайника или что-то около того, а мне будет нечего рассказать, совсем нечего!..» – его веки сомкнулись, и он прова¬лился в бездну сна...

***
Холодная тёмная мартовская ночь на Либавском полигоне.
Женя Бедиев, поставленный Майером с двумя товарищами в «бое¬вое охранение», ковырял саперной лопаткой обледенелую глину окопа. Его «РПК»* (*Ручной Пулемёт Калашникова) стоял на сошках на брустве¬ре. Мороз пробирался под обледенелый бушлат. Замёрзшие кисти рук почти не слушались своего хозяина. Женя, словно стараясь покинуть эти запредельные, для нормального человека, реалии, перенёсся в тё¬плые воспоминания своей прошлой юной жизни, канувшей в туманное информационное вместилище всего прошлого, напоминающее это ноч¬ное небо над головой.
Он вспомнил ту, которой был увлечён тогда, которой бредил сейчас. Дина!.. О, Дина!.. Позади родной дом... Перрон вокзала... Поезд, несу¬щий его в своём чреве в далёкую-далёкую даль!..
А позади воспоминания их последней встречи, а точнее, их первой встречи. Первой и последней...
Прошлое.
СССР. БАМ.
Чегдомын.
Тогда, перед самым призывом, Женя шёл с ней по ночной улице. Сверху также, как и сейчас, мерцали звёзды. Блестели в темноте её гла¬за. Милые глаза, которые он так мечтал расцеловать. Они подошли к подъезду её дома.
– Вот мы и пришли. Ну, что-о? Что молчишь? Или всё, пока? А?
– Пока! Спасибо за великолепный вечер!
– Хм! Ну, да! Мне тоже понравилось! Ты классный! Я даже и не ду¬мала! – она слегка подалась вперёд…
– Ты будешь мне писать? – робко спросил юноша, словно не замечая её «вектора».
– Конечно! Только ты напиши мне первым. И если сразу не отвечу, то не обижайся. Ладно? – сказала она, видимо, не желая расстраивать будущего солдата.
– Ла-а-дно! Пока!
– Ча-о! – за Диной захлопнулась дверь подъезда, а он ещё долго сто¬ял и смотрел в тёмные окна дома, ожидая, когда загорится свет в её окошке...
***
Всех таин свет – мерцанье ночи
Недолго тешило меня,
Твои загадочные очи
Я помню, искренне любя
Ремнями стянуто дыханье,
Земля горит из-под сапог.
Жаль, не услышал я признанье,
А ведь тогда услышать мог.
Жаль, не дотронулся губами
Я до твоих манящих губ.
Теперь ласкаю я словами,
И знать хочу: тебе я люб?
Автор В. Земша. 1984 г.
Настоящее.
Либавский полигон.
Эти воспоминания согрели бойца, он словно оторвался от действи¬тельности, не замечая более ничего, ни чувствуя холода, пронизываю¬щего его тело сквозь мокрые грязные портянки, из-под раскисших сапог, чавкающих в окопной грязи. Кисти рук, потерявшие чувствительность в трехпалых солдатских рукавицах, давно промокших и покрытых кор¬ками льда, выронили лопатку на дно окопа. Беспощадный сон навалил¬ся на Бедиева и он уткнулся головой в бруствер, рядом с прикладом РКП,.. подобный герою популярного остросюжетного солдатского кино «деревья умирают стоя»…

Отрывки из романа «На переломе эпох»
http://www.proza.ru/2014/04/02/43
Электронная книга скачать: http://ridero.ru/books/naperelomeehpoh.html