Борсч, или Где ты был, дурак?

Хотят ли русские ?  – хотят!  - а вот чего хотят африканские? Африканские, доложу я вам, хотят борща.
 

В тот день, как говорится, ничто не предвещало. Короткое и не лишенное приятствия путешествие из Брюсселя в Париж на скором поезде Talis: полтора часа на борту футуристического состава с обедом (если в первом классе, а пассажиры второго могут и потерпеть, авось не баре) и даже с винишком какого-то ординарного, но вполне меж тем приемлемого розлива. Поля, деревеньки, шпили церквушек на горизонте, снова поля, каменные амбары, потом наползают  бетонные многоэтажки парижских пригородов с обязательными баскетбольными площадками: арабское юношество, преобладающее среди населения предместий, если не занято битьем витрин и поджогами авто, либо сидит в интернет-кафешках, либо играет в баскетбол. И вот уже футуристический состав начинает притормаживать, ракетообразный локомотив втягивается под ажурные арки Северного вокзала, первый класс по не до конца понятной логике оказывается в хвосте, и последнее, что вам предстоит – одолеть пару сотен метров перрона под подозрительными взглядами полицейских овчарок: бьенвеню а Пари!

В Брюсселе мы жили на авеню Луизы, до  вокзала Миди, откуда  отходит Talis, минут сорок пешком по кварталам, которые местные жители рекомендуют путешественникам либо обойти стороной, либо воспользоваться автомобилем. Я взял такси.

Таксист, пожилой североафриканский араб, не поворачивая головы, на гортанном  французском осведомился, куда собирается ехать месье.  Месье попросил везти его на вокзал.

Некоторое время ехали молча, что само по себе было уже необычно: брюссельские таксисты народ необыкновенно разговорчивый, и редко когда выпадет поездка, чтобы из вас не выудили массу информации о вашем семействе, политическом строе на вашей родине и прогноз на ближайший футбольный матч: что они потом делают с этими сведениями и для чего они им – так и осталось для нас великой загадкой…

Молчание длилось несколько кварталов, я уж было решил, что сегодня не придется предаваться  размышлениям о мистической связи климата с коррупцией или погоды с результатом  футбольного матча, когда араб наконец разомкнул уста.

-В Париж или в Амстердам? – спросил он. От ответа зависело, к какой стороне перрона  нужно подъехать.

Я сказал, что в Париж.

Помолчали.               

-Месье возвращается к себе домой? – поинтересовался таксист.

Я сказал, что я русский, дом мой далеко, а в Париж еду на встречу с камарадом.

Помолчали.

-Я люблю борщ, - сказал вдруг мой североафриканский шофер на очень приличном русском языке.

От неожиданности я чуть было не проглотил язык. И больше всего шокировал меня даже не тот факт, что господин заговорил на языке, знание которого им можно было заподозрить в самом последнем случае, не неожиданные гастрономические предпочтения собеседника, а вот именно этот „борщ“.

Тут, видимо, потребны пояснения.  Борщ-водка-матрешка-балалайка – любой образованный бельгиец (впрочем, видел ли кто и когда бельгийца необразованного?) знает, что без  этого джентльменского набора жители далекой загадочной северной страны не могут прожить и дня. Без борща они ранимы и беззащитны, как, например, валлоны и фламандцы без мидий.  Борщ – это суп, с гордостью поделятся с вами знанием знатоки русского быта. Но никто и никогда из моих собеседников еще не сумел произнести это трудное русское слово.  Шипящая на конце всегда была препятствием, перед которым одинаково бессильны оказывались и валлоны, и фламандцы.

Борсч. Так называется знаменитый русский суп во франкоговорящей части Европы. 

-Я люблю пельмени, - продолжил меж тем мой возница.

-Я люблю шашлык!

И еще какие-то наши суверенные деликатесы любил арабский водитель.

Впрочем,  природа этой любви прояснилась довольно быстро.  В детстве, у себя в Тунисе, любитель русской кухни подрабатывал в русском ресторане, где и проникся. Ресторан принадлежал господину Григорьеффу, и процветал, поскольку сотрудникам русского посольства было разрешено посещать эмигрантское заведение. Сначала-то, конечно, им было это запрещено, но после того как два оголодавших советских дипломата „выбрали свободу“, как это тогда называлось,  запрет был снят.

-Месье Григорьефф был очень хороший человек, - сообщил водитель.  – Он не был mechant (злой), но когда кто-то из нас опаздывал, он говорил: „где ты был, дурак?“

А потом ученик месье Григорьеффа осчастливил Европу своим переездом, но правильные гастрономические пристрастия сохранил на всю жизнь.

Высадив меня у входа на перрон, он сделал эффектный разворот, остановился, опустил стекло и прокричал:

-До свидания, товарищ! Всего доброго!


(чем до сметри напугал путешествующую чету немецких пенсионеров в шортах, которые, должно быть, решили, что русские наконец договорились с африканскими, и давний план Иосифа Виссарионовича сослать побежденного германца куда-нибудь в Судан таки будет реализован)…