Желаю вам Часть первая

ВСТУПЛЕНИЕ

                Сегодня утром,  после утренних процедур я прошел на кухню, чтобы  позавтракать.  Жена уже ушла на работу, а  я,  будучи полнокровным неработающим пенсионером, завтрак себе готовил сам.  Чаще всего какой-нибудь  немудреный «омлетик»  с колбасой и помидорами  вместе с  крепко  заваренным чаем или же гренки с колбасой  и тем же   чаем.  Без колбасы и чая я себе завтрак не представляю.  Жена после моих шестидесяти лет  долго пыталась  приучить меня к утренним кашам, но потом махнула рукой. Потому что я даже манную  кашу утром ел с колбасой и чаем.

                Я включил радиоприемник, который у меня  всегда  стоял  на волне  «Ретро мелодии». Современную  попсу слушать не могу в принципе, потому что у меня от этой, так называемой  музыки,  сразу же начинает болеть голова, портиться настроение  и  появлялось  желание  сделать что-то нехорошее.  Поэтому я чаще всего слушаю мелодии моей бывшей  когда-то родины  СССР.

                И здесь я сразу же услышал одну из  самых своих любимых песен очень обожаемого мной Юрия Гуляева «Желаю вам».  Его бархатисто мягкий голос,  буквально завораживающий  и  даже как-то  обволакивающий сердце теплой ласковой  волной, проникновенно   пел:
 
«Желаю вам всегдашней радости в судьбе,
Желаю вам всего того, что вы желаете себе…

                И воспоминания волной нахлынули на меня. Мне  вспомнился один,  не слишком понятный для себя случай, произошедший когда-то  со мной и одной  молодой женщиной,  девушкой, почти девочкой,  в Москве. Я  тогда  тоже готовил себе завтрак рано утром, потому что собирался ехать  на электричке в Москву по работе. А жена была в отпуске и уехала к матери с дочерью.  Я поначалу тоже собирался поехать с ними вместе, но меня не отпустили на работе.
 
                Я тогда сделал себе яичницу с колбасой и помидорами, заварил крепкий чай и сел завтракать. А по  радиомаяку  пел Гуляев.  Юрий Гуляев, молодой и очень популярный оперный певец, умеющий петь не только оперные арии, но и обычные Советские эстрадные песни. Тогда он был еще молодой,   живой и здравствующий, очень красивый и обоятельный.  Пел  он   новую, только что написанную им  самим  песню со своими,   необыкновенно человечными словами, буквально пронизывающими сердце.

Дождинка мала, на землю капнула.
И мы не встретились, что было кануло.
Что было сгинуло….

               
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


                Это было в Москве  где-то в первой половине  восьмидесятых. Я был тогда начальником бюро на крупном машиностроительном  заводе в городе Электросталь, что находился  в часе езды от Москвы,  и поехал  по делам  в  один  НИИ,    занимающийся   проектированием   средств  механизации и автоматизации  для сварочных цехов машиностроительных предприятий.    Институт находился далеко на севере западе  Москвы, чуть ли не у черта на куличках.
 
                В Москву я приехал к началу рабочего дня в этом самом НИИ, чтобы застать на рабочих местах  нужных мне людей и  закончить свои дела до обеда.  Так оно и получилось.   К двенадцати часам я закруглился,  вышел из института, подошел к троллейбусной остановке,  что находилась прямо напротив здания института,  сел в  троллейбус  и спокойно  доехал до   станции метро  «Сокол».
 
                Потом мне надо было добраться   до самого центра Москвы, там сделать пересадку и далее доехать до  станции Курская, откуда отходили нужные мне электрички.  Можно было, конечно же доехать до станции  Курская и по кольцевой, сделав для того пересадку на Белорусской.  Но это уже все мелкие  детали,  не имеющие для меня никакого значения. Время у меня было много, как говорится,   вагон  и маленькая  тележка, я никуда не спешил и  мог преспокойно  рассчитывать на одну из после обеденных электричек, которые тогда ходили каждые полчаса.

                Я спустился в метро, подождал  приходя поезда, зашел в  полупустой вагон  и сел на свободное место. Хотя, если по честному, я не любил сидеть в  вагонах метро. Не любил и все тут!

                Не любил чисто по человеческим причинам.  Сидеть, когда над тобой нависают люди,   я не мог. Меня раздражала  эта нелепая  возможность открытого рассматривания средней части человеческой фигуры, будь она мужской или женской, молодой или старой, которая открывалась в такой момент передо мной.

                Ну, а  смотреть на женщину в коротенькой юбочке, которая  стояла перед тобой, подняв обе руки и вцепившись в продольный поручень вагона,  открыв, тем самым,  перед моими  мужскими глазами все тайны  своей почти обнаженной   собственной фигуры ниже пояса, было выше моих мужских сил.  И я всегда вставал и уступал этой женщине  место.
 
                Так не лучше ли будет вообще не садиться, чтобы не искушать собственную судьбу?   И я чаще всего  не садился, а старался устроиться в проходе  противоположных дверей вагона, упершись для удобства  спиной в поручни входа в вагон.   Иногда для удобства и психологического своего комфорта я читал книжку  и  слегка, ненавязчиво смотрел вокруг. Так мне было удобнее.  Психологически  удобнее. Но станция  «Сокол» тогда была конечной, вагон  был почти пустой и стоять одному, как нудный перст, в пустом  вагоне   было как-то не слишком  уж приятно.  И я сел.

                И здесь в вагон  быстрыми шагами, почти бегом, зашла  молодая пара, мужчина и женщина. А может, парень и девушка. Кто знает.  На платформе я их что-то не заметил.  Они подошли или подбежали позже, перед самым закрытием дверей.   Они забежали в вагон. Огляделись и сели напротив меня.

                Я взглянул на них. Точнее,  глянул на нее, на девушку. На ее лицо.  Я всегда смотрю на женские лица. По возможности, конечно же.

                И здесь надо  признать, что  я люблю смотреть на женские лица. Просто смотреть. Без всякой задней мысли. И даже без намерения познакомиться. Смотреть потому, что мне это мое невинное занятие доставляет  удовольствие.


                Женские лица  мне кажутся и представляются значительно живее, интереснее и многообразнее, чем мужские лица. Они  мудрее  и человечнее, и каждое из них - обязательно  красивое.  По разному  красивое, но все равно,  именно красивое. Некрасивых женщин  не бывает. Просто, она бывает разной, женская красота. Она может быть мягкой, нежной, тихой, незаметной, но может быть и броской, яркой, вызывающей и даже раздражающей. Она может быть доброй, истинно женской, материнской, но может быть и злой, надменной, грубой, пошлой. Есть красота умная, возвышающая и вызывающая у людей самые их лучшие человеческие качества;  но есть и другая, подлая, низменная, вульгарная, глупая, опускающая человека до примитивного, чисто физиологического, бездумно  животного состояния.
       
                И когда я смотрю на женщин, я прежде всего смотрю на их лица, а уж потом на все остальное,  на фигуру, на грудь, на талию, бедра, ноги,  волосы или ее одежду.  И если лицо женщины меня заинтересовало, привлекло, то все остальное в этой женщине или на этой женщине меня перестает интересовать!  Потому что я с начинаю понимать, что эта женщина – моя женщина!  Или может быть моей женщиной. И это самое для меня главное.

                А это была красивая  молодая женщина, а может и девушка Кто  знает?  Ну, и как на нее  было не посмотреть. Тем более,  что она сидела напротив меня.  И я смотрел.

                Чуть полноватая  молодая женщина,  с распущенными по плечам  каштановыми локонами  и  белой, в тонкую «голубую»  клетку  с   большими  отворотами шелковой  кофточке,  в широкой плиссированной юбке из серой ткани и туфлях на высоком каблуке.  Красивая женщина с тонким, изящным и как бы  одухотворенным внутренней жизнью  лицом. И мне никак не хотелось отводить от ее лица свой взгляд.
 
                А здесь было на что посмотреть. На мой, конечно же, взгляд.  Красивая  молодая женщина, почти девушка  с   высоким гладким лбом и  продолговатым, будто  слегка оттянутым книзу лицом,   с изящным, тонкого  рисунка  подбородком и длинным  разрезом пухлого рта, обрамленного большими, как бы вывернутыми чуточку  наружу  губами.

                Нос у нее был тонкий, словно сжатый с боков, с   резким, как у степного орлана,   вырезом ноздрей. А над носом выделялись громадные, словно бы  от чужого, а не от ее лица,    ярко синие глаза под длиннющими с загнутыми вверх ресницами,  круглые, как блюдца, и словно бы спрятанные в глубоких глазницах, и закрытые   для  надежности еще и  высокими надбровными дугами с тонкой ниточкой черных бровей.

                Короче, лицо женщины  поразило меня    странной  своей угловатостью и  какой-то несовместимостью ее отдельных частей друг с другом. Лоб  у нее был слишком высокий для  такого типа лица и  удлинял его визуально,  делая его совершенно не женским, а  по настоящему мужским.  Рот  у нее тоже казался  слишком уж большим для  нее и  как бы задавливал собой  ее  небольшой, точеный подбородок.  И нос ее, длинный, сжатый с боков, да еще с  заметной горбинкой на переносице казался совершенно чужим, словно  бы перенесенным с другого лица. А добавляли все эти ее несуразности ее лица  громаднейшие, почти совсем круглые, как горные озерки, глаза.  Даже не глаза, а настоящие глазища с бездонно синей глубиной!

                Каждая часть ее лица  в отдельности – это минус ее женской красоте и  женской привлекательности. Но собранные природой вместе они создавали удивительное по гармонии,  красоте и  неизгладимое  по очарованию  женское лицо.  Во всяком случае, для меня.

                Я смотрел на лицо этой сидящей напротив меня женщины и чувствовал,  как оно все больше и больше притягивает меня к себе и чуть ли не  завораживает. Я просто не мог оторвать от нее  своих глаз.  Женщина почувствовала мой  неотрывный взгляд, глянула на меня раз, другой, третий, затем намеренно демонстративно отвернулась  и вдруг покраснела. Мужчина что-то говорил ей,  улыбаясь, иногда наклоняясь к ней, но  он ничего не замечал.   А она сидела напротив меня   с пылающим лицом и нервно кусала губы, изредка бросая на меня косые недовольные  взгляды.
 
                Поезд остановился на станции Белорусская.  Несколько человек вышло и народ начал входить в вагон. И здесь мужчина  неожиданно вздрогнул,  что-то вскрикнул, схватил женщину за руку и кинулся к двери, расталкивая входящих. Женщина  вскочила  и потянулась за ним. Перед дверью она  почему-то оглянулась, глянула на меня  и, в итоге,  несколько  замешкалась. А народу через дверь  входило много и ее оттеснили от мужчины.  И мужчина выскочил на платформу без женщины. Он  оглянулся, ища ее, но она осталась в вагоне. Двери чавкнули и закрылись. Вагон тронулся. Мужчина побежал вдоль вагона, что-то крича и размахивая руками. Но  поезд быстро набрал ход и мужчина исчез.

                Женщина стояла у дверей,  растерянно оглядываясь по сторонам  и снова  глянула на меня. И взгляды наши снова встретились. Я встал и подошел к ней.  Я чувствовал себя в какой-то степени виноватым перед ней. И здесь поезд остановился  на следующей остановке.  Это была Маяковская. Я взял женщину под руку  и мы вышли вместе с ней.

                В свое время, когда у меня дочь была еще маленькой,  я по выходным часто ездил с ней в Москву. То в зоопарк, то на ВДНХ, то на Ленинские горы, то  в театр, то в Цирк, то еще куда. И у нас с ней было четко оговоренное правило, как ей вести себя, если мы в метро нечаянно расстанемся. Она его знала наизусть. Вот оно! Если она вышла, а я остался в вагоне, то она садится на скамейку и ждет меня. Я обязательно вернусь на эту станцию за ней. Если же  я вышел, на платформу, а она осталась в вагоне, то она выходит на следующей остановке и ждет меня. Следующим поездом я приеду на эту остановку за ней. Слава богу, что нам ни разу не пришлось последовать этому  правилу.

                Поэтому я и вышел с этой женщиной на следующей остановке.  Я думал, что ее спутник сделает то же самое.  Ведь это было самое верное и самое  логическое решение в данной ситуации.  Но на следующем поезде он не приехал. Не приехал он и на других поездах. Надо было что-то делать. Но что?

                Пока мы ждали  приезда ее спутника  мы разговорились. Точнее, я  ее разговорил.   Звали ее Тамара.  Они с парнем  были из  Ельца и год назад закончили школу.  Поступить в институт у них  не получилось и  ее устроили работать на местный телевизионный завод аппаратчицей. А парень, его звали Павлом,  уехал в Москву,  устроился лимитчиком на  стройке и жил у своих родственников, бывших  в свое время  тоже лимитчиками, а затем уже ставшими москвичами и получившим  от стройтреста квартиру. Сын их после окончания военного училища, служил в Сибирском военном  округе  и Павла поселили в бывшей  его комнате.
 
                Все это время парень с девушкой  переписывались  друг  с другом, иногда перезванивались  и  всерьез  считали  себя   женихом  и невестой. Этим летом парень был в отпуске дома, в Ельце, они постоянно встречались,   стали  уже близки  и  парень назад  поехал вместе с Тамарой.  Девушка в Москве еще не бывала  и ей было просто интересно. Обратный билет из  Москвы она взяла сразу  в  предварительной кассе Ельца, когда брала билет на Москву. Взяла на неделю позже своего приезда. Рассчитывая немного  погулять по Москве.

                Родственники Тамары и Павла знали о серьезности   их отношений,  поэтому остановиться они должны были у родственников Павла,  в комнате, где  он жил.  Так что проблем с поездкой не должно было быть.  И их бы не было, если бы они не потерялись в Москве.

                Мы простояли  Тамарой чуть ли не полчаса на Маяковской,  но ее  Павел не приехал на эту станцию метро. Тогда я подошел к свободному сидению зала метро,  сел  и посадил рядом с собой Тамару.  Я  был в полной растерянности. Мне надо было как-то определиться  с этой, свалившейся мне на голову,  девушкой,  с Тамарой.  Что же мне теперь с ней делать?

                В Москве Тамара была в первый раз, и  Москвы не знала. Где живет ее Павел, она тоже не знала. Не знала она также  ни одного адреса своих  многочисленных  родственников из Ельца, обосновавшихся в Москве.

                Поэтому самый оптимальный  вариант напрашивался сам  собой и был вполне реальным -  надо было ехать с ней на Павелецкий вокзал, сдать в кассу возврата  ее  обратный билет и попытаться купить билет на сегодняшний  поезд  Москва – Елец.  Если  же не получится с билетом  на сегодня,  а это вполне  возможно,  потому что летом в Москве  в те времена с билетами был настоящий кошмар, то надо будет брать билеты  на завтра.
 
                Учитывая, что мне в те времена было далеко за сорок и я был вполне сложившимся  и состоявшимся мужчиной,   а ей всего лишь девятнадцать,  то ответственность за ее  судьбу  автоматически ложилась на меня.  Тем более, что она смотрела на меня такими доверчивыми глазами,  и она так мне понравилась,  как девушка, что я невольно принял на себя эту нелегкую заботу. Тем более, что я был Советским человеком, а Советский человек не имеет права бросать в беде женщину.

                И я принял самое нелепое из всех возможных в то  время для меня решение. Я  взял ее дамскую сумочку и просмотрел, что у нее было с собой. Практически ничего. Пять с небольшим рублей денег, паспорт,  помада, расческа, пудреница, носовой  платок, небольшой флакончик духов  и билет на следующую субботу до Ельца. Все ее остальное было в сумке у Павла.

                Тогда я взял ее за руку,  глянул ей в глаза встал и сказал серьезным голосом:
                -- Поедем со мной в Электросталь.
                Она посмотрела мне в лицо  и спокойно сказала:
                -- Хорошо, поедем.

                Зачем я это сделал, я не знал.  Я тогда вообще не понимал  и практически не контролировал себя, потому  что   начал  вдруг  совершать  такие поступки и  вытворять   такие вещи, на которые по своему характеру был просто не  способен.  Я был словно в трансе.  Есть такая повесть австрийского писателя Стефана Цвейга «Амок»,  в которой  главный герой слепо следовал за женщиной, которую полюбил.  А точнее даже  не полюбил, а  как бы «прилип»   к ней намертво  всем своим существом и  всем своим сердцем до самой  собственной  смерти. Вот что-то наподобие этого случилось и со мной.

***


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ ЗДЕСЬ:   
http://www.proza.ru/2014/08/05/1605