Иванушка-дурачок

Ванька жарко истопил баню, и пока Татьяна спала, пошел париться. Распластав на полке тощее тело, он пытался отбросить, сверлившую его всё утро мысль о том, что надо как-то покончить с такой жизнью. Развестись с Татьяной, и тогда… что тогда, он не знал. Знал только то, что, в сущности, ничего не измениться. Как страдал он от её дурацкого характера, так и будет страдать. Вот если бы уехать…
-Уеду, - решил Ванька, - брошу эту…- подобрать одно слово, которое могло бы как-то охарактеризовать жену, он не успел.
Скрипнула входная дверь и в проеме возникла Татьяна. Сбросив простыню, оголив холёное тело, она сыто лениво потянулась и, как огромная кошка, прищурив глаза, запрыгнула на полок. Не ожидавший такого поворота, Ванька едва успел отодвинуться, иначе Татьяна пригвоздила бы его.
-Ванюша, - прошипела, дурачась, Татьяна, - милый, иди ко мне.
Ванька, пытаясь увернуться от разболтавшейся бабы, больно стукнулся о косяк и, буквально, слетел с полка. С силой захлопнув за собой дверь, он нагишом выскочил во двор. Его трясло от хохота, доносившегося из бани, от наглости и бесстыдства Татьяны. Злость, вперемежку с ревностью, давали эффект жуткого похмелья – его затошнило.
-Зараза, - выстукивая дробь зубами, процокал Ванька. По впалым, поросшим щетиной щекам, покатились слезы. В такие минуты он ненавидел себя, но сделать ничего не мог. Любил он эту «заразу», сильно любил.
  А Татьяна гуляла. Высокая, статная, белотелая, с русой косой в пояс, она и в свои сорок,  смотрелась девушкой. Эдакая, русская красавица. Синеокая, румяная, не пудренная, не крашенная, ни чета городским куклам. Что заставило её выйти за Ваньку замуж, никто не знал. Уж больно разные они. Он ей, что называется, в пупок дышал, а она только смеялась: « А что? Постелька уровняет. Маленькие, они шустрее!» Ему не нравились её шутки-прибаутки, но народ смеялся незлобно, а уж сама Татьяна, заливалась… А он любил, когда она смеялась.
  Прожив с Иваном два года, Татьяна забеременела. Но что-то в её здоровом с виду теле, было не так. Случился выкидыш. Врачи сказали, что детей у неё  больше не будет. Плакала Татьяна долго. Переживала. Ванька успокаивал: «Все равно тебя люблю, и всегда любить буду». Вроде б успокоил, а только через некоторое время, понесло Татьяну по мужикам, будто черт в бабу вселился, и ничего он с этим поделать не мог. Просил, стыдил, умолял, пытался даже один раз стукнуть, да где там…она своим дурацким хохотом делала из него безвольного болвана. Может, потому, никто его Иваном не звал. Ванька и все.
                -Ой, то не вечер, то не ве-е-чер,
                Мне ма-а-лым-мало спало-о-сь…- донесся из бани высокий голос Татьяны.
И пела Татьяна хорошо, выводя с чувством каждую строку… Ванька, сидя голышом на траве, вспомнил вдруг, как впервые увидел Татьяну.
  Было это в городе, в магазине. Она с подругами приехала за обновами, а он так зашел, просто чтобы время скоротать. До отправления автобуса было часа полтора. Собственно, он вначале не увидел её, а услышал звонкий, необычайно чистый смех, будто сто колокольцев зазвенели разом.  На этот смех он обернулся, да так и замер. Стоял, как пень, посреди магазина, не сводя глаз с Татьяны, а подружки в бок её толкали:
-Глянь, жених какой на тебя пялиться! Чистый Иванушка-дурачок.
Что Иванушка, угадали. И что дурачок, тоже, - подумал сейчас про себя Иван.
Злость прошла. А ревность больно кольнула в доброе Ванькино сердечко.
Выскочила Татьяна, распаренная, простоволосая. Сгребла мужа в охапку, и потащила к речке.
   Студеная вода смыла остатки ревности, и уже Ванька  держал на руках, легкую в воде, Татьяну. Она заливалась колокольчиковым смехом, а он, уткнувшись, в её душистые спутанные волосы, беззвучно плакал, понимая, что жить без неё не сможет.