Ревность

РЕВНОСТЬ
*
РАССКАЗ
*
При встрече с Варварой Петровной она наспех пристегнула улыбку к лицу. Но в ее почти немигающих глазах блуждал липкий взгляд неприязни.
На обычное:
- Здравствуй, Наталья Егоровна!
Ответила неохотно:
- Пока на здоровье не жалуюсь. А вот из твоего лица, вижу, болезнь соки высасывает.
- Я же тебя поприветствовала без какого-либо умысла, а ты…
- И я тебе, Варвара Петровна, просто советую над своим здоровьем задуматься.
- Здоровья нам всем в наши-то годы прибавить не мешало бы, - вклинился в разговор двух женщин Иван Васильевич с улыбкой миролюбца, с которой обычно встречают друг друга японцы, разве что не раскланялся, как те.
И он, и они пришли на репетицию хора ветеранов в городском Дворце культуры. Ивану Васильевичу и Наталье Егоровне годы начали пересчитывать денечки на восьмом десятке. В хоре они были старожилами. А вот Варвара Петровна только три года назад пенсионное удостоверение получила, и в хор ходила всего-то месяца полтора.
Но у мужчины и двух женщин были общими не только желание участвовать в художественной самодеятельности, но и стремление подальше отогнать от себя угнетающее их одиночество. У Ивана Васильевича жена умерла от рака лет десять назад. Варвару Петровну замужество сторонкой просквозило – так вышло, что ни один мужчина почему-то не предложил ей свои руку и сердце, хотя ее лицу и фигуре многие одногодки-подруги завидовали. Наталье Егоровне муж помог народить дочь, а потом уехал на БАМ за «длинным рублем», так где-то в Сибири и затерялся, вернее другая краля ему в дальних краях постель согревала.   
И как только Варвара Петровна первый раз появилась на репетиции, Наталья Егоровна уловила в глазах Ивана Васильевича искорку его нескрываемого любопытства к «новичку». А ведь у нее на Ивана Васильевича, пенсионера с еще приятным лицом  и не по годам хорошим и сочным баритоном, планы вырисовывались один радужнее другого. Как говорят в народе, «немигающий глаз она на него положила». Потому кому-либо уступать его не собиралась.
Ну и что, если эта фифа более чем на десяток лет моложе и ее, и  его? Ведь с недавнего времени ее жизнь, ранее почти всегда сгорбленно-мрачная, рядом с ним все чаще лучами радости подсвечивалась.
И вдруг Иван Васильевич начал напрашиваться домой к Варваре Петровне на чашечку чая. А та, стерва – разлучница, казалось, только этого и ждала.
И вот тут-то душу Натальи Егоровны стиснула до боли ревность, которая все настойчивее перелицовывалась в ненависть к той, которая неожиданно настырно выскочила, как черт из табакерки, на перепутье ее судьбы. Судьбы, которая вроде бы и ее фигуру распрямила, преобразила, лицо румянцем лизнуло. Она и одеваться-то стала с большей взыскательностью к себе, о макияже молодости вспомнила. К тому же в груди от мысли об Иване Васильевиче жарковато становилось. И вот теперь все это должно испариться, как утренняя роса от солнечных лучей?  Нет уж! Она твердо решила, что надо каким-то путем на место выскочку поставить, чтобы этот «сверчок» знал свой «шесток».
А Варваре Петровне льстило, что ей, хотя и на старости лет, пусть и далеко не первой свежести мужчина оказывает внимание, ухаживает красиво, иногда букеты цветов приносит. Ах, как же ей надоело разговаривать в квартире с  мрачными и безмолвными углами, все чаще бессонными ночами потолок глазами сверлить, сопровождая это мрачными мыслями о своей  женской безысходности. Теперь же, когда они остаются вдвоем с Иваном Васильевичем, ей и чай кажется душистее и вкуснее, а с языка сливаются слова одно другого приятнее и ласковее. Об этом она как-то с лицом, буйно расцветшей по весне вишни, рассказала Наталье Егоровне. Она-то не знала о планах подруги по хору в отношении Ивана Васильевича.
А у той в душе ревность все отчетливее в синий пламень превращалась.
«Рано радуешься, голубушка, что на чужом несчастье свое счастье, как карточный домик, наспех лепишь…», - наотмашь ударила мысль Наталью Егоровну.
Она свои думки о том, каким таким способом Варваре Петровне тропинку к сердцу Ивана Васильевича непреодолимой стеной преградить, чуть ли ни до кипения доводила. Но в ее воспаленную от ревности голову так и ничего путевого не наведалось.
Наталья Егоровна случайно прослышала про бабку Машу, которая перебралась в Елец из  опустевшей деревни соседнего района. Слух о ее колдовских чарах давно расползался  по весям края. Мол, не одной разлучнице, которая от женщин и девушек мужей и женихов в свою постель заманивала, она от ворот поворот указала, а то и вообще кое-кого  и вообще на тот свет грешить отправила.
Наталья Егоровна, по правде сказать,  смертишки своей сопернице не желала. Хотя для того, чтобы отвадить ее от Ивана Васильевича, она была согласна на что угодно.
Бабка Маша выслушала ревнивицу. Измерив взглядом ее возраст, фигуру с нескрываемыми жировыми наплывами на животе и боках, мешковатое платье серо-грязного цвета, усмехнулась чему-то.
Посоветовала:
- А ты, горемычная, песочком след своей сопернице посыпь.
- И все?! – удивилась Наталья Егоровна.
Бабка Маша ей ничего не ответила. Среди трав, корешков,  которые у нее висели на стенах, лежали на столе, подоконнике комнаты отыскала мешочек, наполненный песком. Что-то пошептала над ним.
- Вот его ты и посыпь на след той, которая у тебя кавалера решила увести.
- Неужели это поможет?! – радость переполнила душу женщины, ревность тут же от себя отпугнула куда подальше.
Вновь бабка Маша усмехнулась, с удовольствием принимая от Натальи Егоровны пятисотенную купюру:
- Еще как…
Наталья Егоровна все исполнила, как советовала ей колдунья. Кроме того, песком окропила еще и  след Ивана Васильевича, чтобы он на веки вечные забыл путь дорожку к Варваре Петровне.
Несколько дней ждала Наталья Егоровна действия чуда колдовства.
Но Иван Васильевич как  заходил к Варваре Петровне после репетиций хора, так и продолжал это делать под предлогом чаепития.
«Обманула ведьма… - где-то внутри души укусила догадка Наталью Егоровну. – Но, ничего, я Варьку опозорю перед всеми участниками хора, и в первую очередь пред этим бездушным старым пнем…»
В тот день Варвара Петровна пришла на репетицию наряднее обычного. Кофточка до синевы белая. Она вообще белые цвета платьев другим предпочитала. Якобы, белые цвет ее прекрасную фигуру ярче подчеркивал. На ее шее бусы переливались всеми цветами радуги. Губы такой помадой накрасила, что Наталье Егоровне показалось, она эту сочно-влажную краску у розы нахально, как и Ивана Васильевича у нее, оттяпала.
Наталья Егоровна, зная,  что Варвара Петровна придет обязательно в белом одеянии, приготовила ей сюрприз, тем более, сегодня ветераны будут петь для зрителей.
Какой сюрприз?
Всему свое время.
Они пели:
«Вот кто-то с горочки спустился. Наверно, милый мой идет…»
Наталья Егоровна стояла в хоре за спиной Варвары Петровны, которая красовалась в первом ряду. Тем самым руководитель хора хотел скрыть от глаз дотошных зрителей расплывшуюся фигуру Натальи Егоровны.
И когда прозвучали слова: «На нем защитна гимнастерка. Она меня с ума сведет», Наталья Егоровна вылила за шиворот своей сопернице заранее приготовленный крепкий черно-коричневый чай. Да так его обильно плесканула из небольшой пластиковой бутылочки, что он через какое-то мгновение оставил на кофточке невероятной белизны коричневые разводы, а по спине и груди женщины  юркнул змейкой к полу сцены.
Зрители, увидев лужицу у ног самодеятельной певицы, конечно же, подумали, что у нее недержание мочи. В зале послышался шепот, переросший в смех. Кто-то даже посочувствовал ей: «На вид-то она моложе других, а болезнь, выходит, на лета не смотрит…»
Варвара Петровна, сгорая от стыда и ничего не понимая, что и как с ней произошло, быстро удалилась со сцены.
Больше на репетиции хора она не появилась.
Наталья Егоровна позже объяснила руководителю хора, что чай она пролила случайно, когда нестерпимую жажду утолить собралась, ее ведь сахарный диабет бессовестно изводит. Но тот ей не поверил и попросил больше на репетиции хора не приходить.
Позже прошел слух, долетевший колючим вихрем до Натальи Егоровны, что Иван Васильевич перебрался доживать  свои денечки к Варваре Петровне.
А Наталье Егоровне ревность душу обволакивала, полной грудью дышать мешала…