Плач о Любимом

Плач о Любимом

- Ты слышала, - почти спокойным голосом сказала мне мама, - Сашка, сын Горевской…  -  Она ещё не успела произнести до конца, как меня пронзил внутренний страх. Я мгновенно подняла на неё неподвижный взгляд. В глазах был немой вопрос и страх услышать страшное.  -  …умер.  –  Слово было произнесено, и я поняла, что в моих глазах отразился ужас. Я увидела это по взгляду матери, вдруг застывшему на моём лице.


Инстинктивно я прислушалась. Стоявшие рядом в очереди женщины говорили о том же. Я и сейчас  ещё не могу понять, что заставило меня тогда не поверить в это?  так сразу, мгновенно? Нет, сознанием, телом, душой я не поверила тому, но… первое, что спросила: - Когда похороны?

Уже в тот миг я поняла, что судьба дала мне подножку. Я уезжала, у меня на руках был билет. Сегодня, вечером, уходил мой поезд. В Москву. Тот самый, на который столько раз провожал меня он, Сашка…

…Я плачу. Я немо и удушливо плачу. Никто не видит того, а я плачу, плачу, плачу, как увядший осенний цветок. Я ещё не могу понять, я только догадываюсь, что для меня эта смерть. Эта. Этого человека, на служение которому раз и навсегда было отдано моё сердце. Сердце, которое было отвергнуто, оказалось незамечено, оттого – вечно раненное, болезненно-печальное. Ушёл Он, Тот, Единственный. Разве об этом расскажешь, выплачешь слезами?

Он, Он умер. Это было страшно. – Умер, - сказала мама. Почему не: - болен, ранен, умирает? Как он мог умереть без меня, не простившись, не услышав слов моего прощения?
О, не думала ли я уже тогда больше о себе, чем о нём? Я всё ещё не верила, что он мёртв, мёртв, мёртв. Что его нет, нет, нет.

«Твой дух меня не согревал…» - проносилось в памяти из старых стихов о нём. Но этот дух был, существовал, жил. И одним этим согревал. Хоть и в болезненной печали – «есть» всегда лучше, чем пустое «нет».

Слёзы, слёзы печали и подспудной тоски удушали. Как быть, как быть? Как же проститься с ним? Я не прощу себе, если уеду, не попрощавшись, не увидав его лица (лика?).  Как же без него я, они, все?
- Саша, Саша, - шептали непроизвольно губы. – Саша, Саша, - одна горечь была в моём вздохе, плаче, мысли.

Я металась, как раненный зверь. Бросилась к ребятам в райком: - Когда будут хоронить? Где сейчас тело? Как попрощаться? – Но у них были будни, всё, как всегда, - работа, приёмы, люди. И только во мне колотилась мысль, как колокол, пульсировала трагичность, плакало и спотыкалось горе.

Саша, Саша… Как бессмыслен конец, как не доиграна жизнь, не договорено многое.
Слёзы не были спасением. Они были ничем. Они не могли вернуть Его, не могли спасти, воспрепятствовать. Он умер. Даже не узнав о них.

Как умирал он? В страхе, тревоге, облегчении? В горе, в печали, в ужасе? Как умирал Он, мой Любимый? Кто был с ним? Что успел он сказать? Понимал ли близость конца, вспоминал ли кого-то? Как он умирал, мой Любимый?

Вся жизнь была положена к его ногам. Знал ли о том?  Неужели не ведал?  Десятки стихов написаны о Нём, к Нему, Ему. Не знал о том. Десятки писем остались неотправленными, - не знал о том. Сотни мыслей были только о нём. Не знал. Вся жизнь была подчинена ему. Кровь струилась, благодаря ему. Не знал. Или не ценил?  Не мог не ценить. Не знал, не знал.

Саша, Саша… За много лет не прожито и дня, когда бы не помнился ты. И вот теперь – стихи. Прощальные. К тебе и ни к тебе. В пустоту и память.

…Отныне,
Не зная сожаленья,
Не проживу и дня я…

Господи! Неужели возможно, чтобы такая сила, энергия, жизнелюбие, весёлость и непосредственность, очарование могли бы  умереть так просто, легко, бессмысленно… Что же сгубило тебя, любимый? Ты был рождён побеждать и радоваться, желать и иметь. Ты был рождён властвовать и удовлетворяться счастьем всевозможности.

Ты цвёл, если не беззаботно, то, казалось, беспечально. Что же произошло? Что углубило рану, что умертвило богатырское сердце?

Я не знала тебе равных. Я не верила в них. Не искала. Я знала совершенно других, не похожих, но равных не видела. Ты был властитель, и Бог, и чародей. Ты был всё, чего так не доставало мне.  И был не со мною. Разве только в стихах? И если я другому написала когда-то:  «Ты был всех лучше, всех красивей…» - я фальшивила, я пыталась забыться. Это о тебе, потому что лучше тебя не было, нет, и не будет, умерший мой Любимый.

…Я уехала, не увидев тебя. Казню себя за это. Но я уехала. Не повидав, не проводив в последний путь, не промолвив последнего слова у гроба. Может быть, это и лучше? Ты всегда жив для меня. Ты со мною. Жив, жив, жив. Остальное – дурной сон, наваждение, блеф. Ибо чего же стоит эта жизнь без тебя? Как могут жить и радоваться здесь без тебя?

Саша, Саша… Верный друг моей юности, верный спутник моей жизни, невыплаканная Любовь моя…
1979 г.
Валентина Лефтерова