Любопытство

Угораздило меня, граждане мои дорогие, проехаться на электричке, просто так, ради, так сказать, любопытства. Вона, думаю, люди каждый день ездят кто на работу, кто еще по какой своей надобности, а я ни только ни разу не ездил, даже внутрь ни разу не заходил. И решил себе, на горе, исправить эту оплошность. Потому как я даже предположить ни мог, что со мной может из-за моего любопытства произойти, даже не думал, что такое вообще возможно, ей Богу. Но расскажу все по порядку.

Значит, сел я в вагон, народу не так уж и много, но прилично, я бы даже сказал, довольно тесновато, но стоять вполне можно, отчего же, думаю, не постоять, чай не графя. Стою, дивлюсь на это чудо советской техники, гомон стоит невообразимый, тут аккурат напротив меня женщина стоит, торгует пирожками, ешь, не хочу, если, конечно, деньги карман оттягивают. Запах, сами понимаете, вызывает больше слюни, чем я способен проглотить. Ну, стою я возле всей этой вкуснятины, натурально, давлюсь слюной, и тут на остановке в вагон входит женщина, не старая, даже можно сказать молодая, средних лет, и с таким вызывающим восхищение и другие чувства бюстом, что мама не балуй. И становится аккурат напротив меня, чуть ли не впритирочку. Сами понимаете, стою я, как пыльным мешком огретый, и глаз не могу отвезти от её, так сказать, анатомии, будто магнит у неё там. Куда не посмотрю везде она, аж дух захватывает, аж вспотел от мыслей всяких. А она стоит, зараза, улыбается и говорит:

- Что же вы так уставились, груди, что ли никогда не видели? – Я так маленько оробел от её слов, потому как, и не думал, что она сама заговорит со мной, и как-то невнятно пробормотал в ответ, что, дескать, груди то я видел, может и не одну. А она, зараза, так улыбается нахально, и отвечает:
- Тогда перестаньте лапать меня своими шаловливыми глазами.
- Помилуйте, - говорю, - кто же вас лапает, если я даже не прикасаюсь к вам? – И тут, в это самое время, вагон дернулся, и меня буквально бросило на неё, причем в самом прямом смысле. Когда вагон, будь он неладен, дернулся, я естественно выставил вперед руки и они, руки мои, оказались прямо на её, так сказать, анатомии, и естественно, как говорят врачи, у меня сработал врожденный, хватательный рефлекс.

- Граждане, насилуют! – Заголосила она. – Где ж это видано, чтобы за грудь средь бела дня хватать, да еще в таком многолюдном месте, у всех, так сказать, на глазах! Может я дама порядочная, может у меня муж есть, может я его люблю даже, но стоит на мгновение расслабиться, как каждый сукин сын норовит ухватится за грудь, как за собственную!

- Простите, говорю, великодушно, это вышло нечаянно. Это, говорю, поезд дернулся, и меня бросило на вас. А на счет сукиного сына, вы дамочка не правы, мне даже немного оскорбительны ваши несправедливые слова, ей Богу. – Тут пассажиры сидевшие и дремавшие на своих местах стали вмешиваться в наш разговор и отчитывать меня, как нашкодившего гимназиста.
- Да, - говорит один, - мою жену тоже вот так толкали и да толкались, родила она, и даже не понятно от кого! – При этом женщина сидевшая рядом с ним с младенцем на руках, толкнула его в бок. – А что, я что-то не то сказал, сама же говорила, так нечего тогда пихаться, нашли моду, пихать куда попало! Может, это он тебя толкал, может быть, он и есть родной отец ребенка и с него надо потребовать алименты.

- Да, - говорит тощая, как жердь дама, очевидно болеющая глистами, - из-за таких всё и происходит, все беды из-за таких вот. – Я стою, прикидываю, что делать и понимаю, что накатался я на этой самой электричке вдоволь, пора и честь знать и только собрался пройти к выходу, но не тут-то было. Начавшая скандал дама прижала меня своими выдающимися частями тела к стенке вагона, так, что не вырвешься.

- Куда намылился, стервец, обрюхатил беззащитную женщину и тикать? Нет, голубчик, со мной этот номер не пройдет, ты сейчас за свои поступки будешь отвечать перед всем честным народом. Правильно я говорю, граждане?! – Народ одобрительно загудел, стали слышны реплики, как со мной поступить, и какая то совсем нездоровая женщина, я даже догадываюсь кто, предложила срочные меры, кастрировать меня, немедленно, на месте, так сказать, преступления, чтобы другим неповадно было. Тут я маленько пришел в себя и говорю:
- Вы что, - говорю, - дамочка билинов объелись?! За что меня судить то?! А ты, - обратился я к мужчине с ребенком, - ты-то чего разорался, ты вообще должен молчать в тряпочку и быть благодарен тому, кто помог твоей жене, коли сам свое мужское дело не в состоянии сделать!

- Это я не в состоянии?! – Вскочил оскорбленный мужчина. – Да я, если хочешь знать, такое могу…
- Ладно, сядь! Знаем, что ты можешь! – Жестко сказала женщина с ребенком, мужчина растерянно посмотрел на нее, и добавил, - Ладно поговорили.
- А что ладно, может он у этой женщины деньги спер! – Не унималась тощая, раздувая затихавший огонь.
- Да, - говорит сухая и древняя, как мир старушенция, сидевшая за спиной у тощей дамы, - и меня однажды вот так же хватали за все места, я на мгновение расслабилась, потом кинулась, а денег-то нет. Целых двух рублей недосчиталась.
- А вы дамочка, проверьте, может у вас деньги пропали? – Посоветовала тощая дама болезненного вида. – Женщина, прижимавшая меня к стене, полезла в глубокий вырез платья, покопошилась там и как закричит:

- Ой, граждане, будьте свидетелями беззащитной женщины, украли! Как есть украли! Целых пять рублей, вот тут вот лежали, в укромном месте. Кроме него меня никто за здесь не хватал! – И обращаясь ко мне, потребовала. – А ну верни деньги, контра! Не для того мы делали революцию и проливали кровушку, чтобы нас ни за что, ни про что обворовывали. Верни, а то хуже будет! – Пригрозила она. И в это самое время в наш вагон входит милиционер. Он усталыми глазами обводит пассажиров и спрашивает:

- Что за шум, а драки нет?! – И тут началось. Все хором начали объяснять стражу порядка суть происходящего и даже нашлись очевидцы, которые, якобы, видели, как я лазил за пазуху к беззащитной женщине и украл ее деньги. Милиционер стоял и слушал эту какофонию, потом почесал затылок и громко произнес:
- Значит так товарищи! – Наступила тишина. – Всё понятно! – И обращаясь ко мне, спрашивает. – Ваши документики, гражданин. – Я достал и предъявил ему свои документы. – Что же вы гражданин Шмурыгин, порядочную женщину за грудь хватаете, будто она для того ей дадена, чтобы за неё хватать?
- Гражданин милиционер, - говорю я - не хватал я её, ей Богу! Вагон дернулся ну я на минутку и облокотился.

- Хорошо, допустим, а деньги? Что тоже не брали и даже не видели? Вон как глаза забегали, я вашего брата вижу. – Скалится милиционер.
- Да что вы, - говорю, - господин хороший, нет, говорю, у меня никакого брата, обознались вы.
- Какой я тебе господин? Господ у нас в семнадцатом всех ликвидировали, признавайся, ты украл у гражданки пять рублей? И не смей врать, вон сколько свидетелей.
- Да чего врать то, чего врать? Не брал я её денег, даже в глаза не видел, может, - говорю, - она их обронила, а на меня списывает? Это, - говорю, - тоже не хорошо, честного человека обвинять в чем попало. – В вагоне загалдели.

- Тихо граждане, успокойтесь! – И дождавшись тишины, добавил: - Это мы сейчас проверим. – И обращаясь ко мне, сказал. - Ну-ка гражданин, вытряхивайте содержимое карманов вот на этот чемоданчик, вы позволите? – Спросил он у хозяина чемодана. Тот согласился. Я молча полез в карман, достал не очень чистый скомканный платок, коробок спичек, мелочи двадцать копеек и один бумажный рубль.
- Ой! – Воскликнула дама с бюстом. – А вот и мой рубль, и пятнышко на нем, я это пятнышко хорошо помню! А ну признавайся, куда остальные деньги дел?! - И тут же схватила мой кровный рубль и мгновенно спрятала куда-то в области грудей.

- Граждане, - кричу, - грабят! Что ж это такое получается, это мой рубль, верните мои деньги!
- Тихо! – Крикнул милиционер, в вагоне нависла неуверенная тишина. – А вы дамочка, положите деньги на место, я ни кому не разрешал их забирать. Положите! - Видя попытки женщины возразить, приказал милиционер. Дама, долго ворошась у себя в недрах, вынула влажный от волнения и духоты рубль, и нехотя положила на край чемодана, поближе к себе.
- Где остальные? – Спрашивает у меня милиционер.
- Какие остальные, у меня больше и не было?! – Ответил я, чувствуя в душе тревогу.

- А он, наверное, на остальные купил пирожков, и быстро съел их. – Вставила тощая. В вагоне загалдели, но теперь голоса разделились, несколько человек приняли мою сторону.
- Граждане! – Устало крикнул страж. – Успокойтесь! Вы гражданин, извините, но мне придется вас обыскать, чтобы убедиться, что у вас при себе больше ничего нет. – Он быстро, но тщательно обыскал меня, но кроме мелкого сора и крошек табака ничего не нашел.
- А может он эти деньги, в какое-нибудь укромное место спрятал? – Вставила тощая.

- Дамочка, не накаляйте обстановку и без вас жарко, а вы, - обращаясь ко мне, проговорил милиционер, - соберите свои вещи. – С этими словами он протянул мне мои документы. – А вы дамочка, если еще раз позволите себе такие выкрутасы, и будете делать поклёпы на честных граждан, будите сидеть в кутузке, пока к вам не вернется ваша память, а заодно и совесть.
- Да что же это получается, я же во всем оказалась виноватая? – Робко возмутилась женщина с бюстом, не смея взглянуть на милиционера.

- А кто же еще, виданное ли дело наговаривать на честного человека, я лично с самого начала была уверенна, что он ни в чем не виноват, но меня никто не слушал. Ишь, стоит, бюстом размахивает, у неё, видите ли, деньги украли, целых пять рубле! Ты пять рублей хоть в глаза то видела? – Сказала тощая, обращаясь к грудастой.
- А тебя глистопер, никто не спрашивает, спрячься за черенок лопаты и стой, чтобы я тебя не видела. – Ответила женщина с бюстом, зло сверкнув глазами, и оскорбленной павой направилась к выходу. Я же с трудом дождался остановки, чтобы выйти из электрички. И с тех самых пор никогда, граждане мои дорогие, ни за какие коврижки, ни за все блага мира я в эти самые электрички не сажусь, катались, знаем.